Человек спрятан за своими словами.
©Любенко И., 2014
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru), 2014
I
Беспощадное южное солнце постепенно скатывалось за линию гор, уступая место вечерней прохладе, смешанной с ароматом хамаданских роз. В шестой день месяца Шавваль[1] 1332 года Хиджры[2], в полутора фарсахах[3] от Тегерана, в местечке Зергенд, на увитой виноградом айване[4] в плетеном кресле сидел господин лет сорока пяти. Он задумчиво вертел в руках коробочку монпансье с надписью «Георг Ландрин» и, казалось, полностью отрешился от окружающей действительности, забыв о кофе, дымящемся в крохотной фенджане[5], и о стакане прохладного шербета на столе.
Светлые свободные брюки, белая сорочка с расстегнутым воротом и легкие гиве[6] свидетельствовали о том, что он находится у себя дома. Правильные черты лица ничем особенным его не выделяли, если не считать полнейшего отсутствия усов и бороды, что было редкостью не только для персиян, но и для служащих русской летней дипломатической резиденции, расположенной неподалеку. Заметная седина посеребрила виски и принялась завоевывать густые, некогда совершенно черные волосы.
…Девять лет назад бывший начальник отделения Азиатского департамента МИД России, выполнив немало тайных поручений за рубежом, вынужден был подать в отставку. Причиной послужило сквозное ранение обеих ног, полученное «в подарок» от агента с Туманного Альбиона. Англичане не могли простить русскому коллеге перехват секретной телеграммы премьер-министра Соединенного Королевства своему посланнику на переговорах с Россией по разграничению сфер влияния в Персии.
Клим Пантелеевич Ардашев сумел тогда побороть не только хромоту, но и всего за год окончить факультет правоведения Петербургского университета, брошенный когда-то в угоду увлечению Востоком. И вскоре – чего греха таить! – не без помощи своего бывшего ведомства новоявленный юрист получил разрешение на занятие адвокатской практикой, минуя обязательный пятилетний срок помощника присяжного поверенного.
В столице он не остался, а решил начать новую жизнь в городе своего детства – в Ставрополе. Сто тысяч рублей, полученных в дополнение к Владимиру IV степени и золотому перстню с вензельным изображением «Высочайшего имени Его Императорского Величества», пришлись как нельзя более кстати. В том же 1907 году у семейной четы Ардашевых появился собственный особняк на Николаевском проспекте.
Тихая и размеренная жизнь провинциального сибарита продолжалась недолго. Первое же дело, связанное с удушением коммерсанта Жиха на скамейке городского бульвара, заставило Клима Пантелеевича прибегнуть к навыкам, полученным во время выполнения тайных миссий. Стоит признать, что слава присяжного поверенного, который защищал только тех, в чьей невиновности он абсолютно уверен, летела впереди него. К услугам ставропольского адвоката обращались даже известные столичные вельможи. Не стал исключением и Григорий Распутин. Именно тогда, два года назад, судьба столкнула Ардашева с его бывшим «благодетелем» из английской разведки. Да-да, с тем самым господином, который некогда прострелил русскому агенту обе ноги. Правда, та теплая и безветренная ялтинская ночь 1912 года стала для неугомонного британца последней.
Было бы неверно утверждать, что Клима Пантелеевича все эти годы не просили вернуться обратно. Звали. И в МИД, и в недавно созданный «разведочный отдел» при Главном управлении Генерального штаба. Но адвокат каждый раз был непреклонен: «До тех пор пока моя страна ни с кем не воюет, позвольте, господа, мне вдоволь пожуировать жизнью. Да и сочинительство, знаете ли, отнимает много времени, – говорил он с легкой усмешкой, имея в виду несколько изданных романов и поставленных пьес. И добавлял, между прочим: – «К тому же сдается мне, что это мое удовольствие скоро закончится: на Балканах слишком неспокойно».
О том, что вот-вот разразится мировая катастрофа, присяжный поверенный понял еще 17 июня, когда прочел в «Русских ведомостях» подробности покушения в Сараево на наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца-Фердинанда и его морганатическую супругу герцогиню Гогенберг. Получив смертельные ранения в шею и живот, они вскоре скончались. Злоумышленника – девятнадцатилетнего студента Гаврило Приципа – задержали на месте преступления. Он оказался боснийским сербом. И теперь было вполне ясно, что антисербские настроения, подогреваемые уже несколько месяцев австро-венгерской прессой, могут легко перерасти в вооруженное противостояние. В довершение ко всему из Германии стали доноситься голоса о причастности к покушению официального Белграда.
Следующие три дня прошли под тягостным предчувствием грядущей беды. И уже 21 июня Ардашев, не вдаваясь в излишние объяснения с женой, купил билет до Санкт-Петербурга.
Северная столица встретила провинциального адвоката летним проливным дождем. В Министерстве Иностранных дел царила будничная суета. Секретарь начальника отдела Ближнего Востока МИДа почти без задержки провел посетителя в кабинет своего патрона.
Князь Мирский – статный мужчина с мушкетерскими усами и жокейской бородкой – поднялся из-за стола и, шагнув навстречу, вымолвил:
– Все-таки не выдержали, приехали. Стало быть, мы можем вернуться к моему давешнему предложению?
– Да, Иннокентий Всеволодович, вероятно, на этот раз войны избежать не удастся. Вот я и подумал, что не стоит терять время. Когда заговорят пушки, оказаться за кордоном будет намного сложнее.
– С вами приятно иметь дело. – Он указал рукой на кожаное кресло. – Присаживайтесь, разговор у нас будет долгим. Вам чай или кофе?
– Кофе, пожалуй.
Князь нажал на кнопку электрического звонка, и в дверях показался все тот же секретарь. Отдав распоряжение, он вынул из лежащего на столе портсигара папиросу, закурил и сказал:
– Боюсь, дорогой мой, вы правы: кровавая заваруха может разразиться в любой день. – Разгладив усы, он спросил: – А как насчет миссии в «Государство Ариев»?
– Опять в Персию? – Ардашев поднял голову.
– Да-да! В страну, которая старше самой истории!
– Боюсь, что за последние десять лет мой персидский несколько ослаб.
– Это нестрашно. Вы отправитесь туда как статский советник Ардашев – чиновник МИДа по особым поручениям.
– Статский советник? – присяжный поверенный удивленно вскинул брови.
– Ну не век же вам в коллежских ходить! Придется вновь поступить к нам на службу.
– Хорошо, допустим. Но ведь меня, простите за нескромность, неплохо знают во многих столицах.
– О вашем тайном заграничном прошлом помнят только в Европе. Англичане и французы – теперь наши союзники. А широкому кругу лиц вы известны как адвокат Ардашев, удачно расследовавший не один десяток запутанных дел. Именно в качестве неофициального МИДовского сыщика вы туда и отправитесь. – Князь замолчал, ожидая, пока секретарь поставит крохотные чашечки и покинет кабинет. Сделав несколько глотков горячего кофе, он продолжил: – А в Персии вам предстоит разобраться в убийстве второго секретаря посольства коллежского советника Раппа. Это случилось третьего дня, и я, как только получил об этом известие, сразу вспомнил о вас. Судя по всему, мои мысли прочел и Господь. – Мирский развел руками. – Иначе как объяснить тот факт, что вы здесь? Итак, в адлие[7] завели уголовное дело, но ждать, что они отыщут преступника, бессмысленно. Он, словно Азраил, выпорхнул через окно. – Мирский приблизился к столу, вынул из портсигара новую папиросу, чиркнул карманной зажигательницей и, пустив струйку дыма, пояснил: – Дело в том, что Генрих Августович выполнял мои секретные поручения.
– Я вижу, МИД расширил тайную работу за границей. В мою бытность это было не так явно, – заметил Клим Пантелеевич.
– Жизнь диктует новые условия. Мир изменился. Но как раньше, так и прежде сильная Россия никому не нужна. Имею честь сообщить вам, что скоро тайная деятельность МИДа обретет официальный статус. Вероятно, уже в этом году при министерстве будет создан так называемый Осведомительный отдел, а по сути – политическая разведка. В руководители оного пророчат вашего покорного слугу. И я был бы очень вам признателен, если бы вы после завершения командировки согласились стать моим помощником, сиречь товарищем. Сегодня профессионалисты вашего уровня нужны как никогда. Нам предстоит создать новую сеть секретных агентов в разных странах. Обещают сказочное финансирование. Что думаете?
– Предложение заманчивое и, если война продлится достаточно долго, вполне приемлемое. А наша военная разведка? Насколько я знаю, при округах созданы отделы, собирающие сведения о вероятных противниках. Выходит, мы будем дублировать друг друга? – сделав несколько глотков кофе, осведомился Клим Пантелеевич.
– Вот именно, «собирают»… Или, я бы сказал, коллекционируют. В первую очередь их интересует информация военного характера, а уж потом политического. К сожалению, нам неизвестно, кто именно из квартирмейстерской службы Генштаба – военной разведки – является первой скрипкой в Тегеране. Возможно, это выяснится, когда вы приметесь за расследование. А вообще-то, уже второй год господа из ведомства полковника Ладыженского не только откровенно вмешиваются в нашу работу, но и пытаются переманить к себе лучших сотрудников министерства. И делают это вполне открыто. – Князь с хитрым прищуром воззрился на присяжного поверенного. – Кстати, слышал я, что после ялтинского покушения на Распутина они и к вам обращались с подобным предложением, не так ли?
– А вы хорошо осведомлены, – улыбнулся Ардашев. – Но была и вторая попытка: в прошлом году, когда я расследовал дело о пропаже византийских манускриптов, мне вновь напомнили о разговоре годичной давности. Но я ответил отказом.
– Вот и правильно. Но давайте вернемся к основной вашей задаче… Итак, господин Рапп отправился на встречу с человеком, который анонимно вышел на него и предложил свои услуги (назовем его «агент», но кто он, нам, к сожалению, до сих пор неизвестно). Покидая дом, как было условлено, Генрих Августович снял висевший над дверью оберег в виде небольшого круга из бирюзы. По возвращении дипломат должен был водрузить его на место. Однако он так и остался лежать на подоконнике. Утром следующего дня Раппа обнаружил драгоман[8]. Он разглядел труп через открытое окно, поскольку дверь была замкнута. Переводчик и сообщил в посольство. Когда полиция проникла в дом, то там обнаружили тело с перерезанным горлом и пропажу полумиллиона рублей золотом и ценными бумагами. Деньги хранились в сейфе убиенного. – Заметив на лице Ардашева недоумение, князь пояснил: – Покойный собирал пожертвования от разных лиц для постройки в Тегеране, на территории русской колонии, православного храма. Взносы были очень небольшие, и дальше разговоров дело не шло. Тем не менее эта благородная миссия позволяла второму секретарю путешествовать по всей Персии. Примерно за два дня до случившегося один из хозяев Лионозовских рыбных промыслов в Энзели – купец Терентий Веретенников, прослышав о планируемом воздвижении церкви в столице Персии, привез Генриху Августовичу полмиллиона рублей. И тот в сопровождении переводчика собирался в понедельник утром отнести их в «Русский ссудный банк». Говорят, накануне он даже вализу[9] домой прихватил.
– Такие злодеяния расследуются по горячим следам, а по прошествии стольких дней… подобраться к преступнику будет непросто.
Мирский поднялся и нервно заходил по комнате.
– Непросто? А отыскать душегуба, убившего своего напарника чуть ли не сто лет назад, было просто? Думаете, я не слышал о раскрытии вами дела, связанного с пропажей золотых монет из обоза, отправленного еще статским советником Грибоедовым?
– Тогда мне просто повезло.
– Ах, Клим Пантелеевич! Везет только тем, кто умен и трудолюбив. Знаете, мой дед говорил: «Делай сегодня то, что не хочется делать другим, и завтра ты будешь первым среди остальных». И потому я не сомневаюсь, что вы, как умный и проницательный человек, сумеете докопаться до истины.
Князь подошел к окну, отодвинул занавеску, будто пытаясь что-то рассмотреть. Потом резко повернулся и спросил:
– Скажите, Клим Пантелеевич, насколько вы располагаете сведениями о внутренней обстановке в Персии?
– Да так, – Ардашев неуверенно пожал плечами, – кое-что мне известно из газет, а что-то почерпнул из других источников. Например, от жены. – Поймав удивленный взгляд князя, адвокат пояснил: – Среди офицеров казачьих частей, находящихся там, немало выпускников нашего юнкерского училища. Некоторые из них оставили семьи в Ставрополе. А моя супруга дружит с женой одного из них. По ее словам, казакам приходится несладко.
– Это действительно так. – Мирский, сделав глубокую затяжку, затушил папиросу в хрустальной пепельнице и проговорил: – И все-таки я позволю себе напомнить вам некоторые детали. У нас чуть ли не в каждом городе северного Ирана по вице-консулу. Несмотря на это, немцы, австрийцы и турки перехватили инициативу. Их инструктора натаскивают жандармов, превращая погрязших во взятках местных стражей порядка в боеспособные воинские формирования, которые призваны противостоять Казачьей Его Величества Шаха бригаде. Она, как вы, вероятно, знаете, была набрана из местных жителей еще в 1882 году и обучена на манер нашего казачьего войска. Командуют ею русские офицеры. Турецкие эмиссары настраивают религиозных фанатиков против христиан, призывают к джихаду и раздают курдам многозарядные шведские карабины, гранаты и пулеметы. Дошло до того, что муджахиды[10] повадились нападать не только на одиночных казаков, но даже и на разъезды; обстреливают патрули и жестоко пытают пленных. В Реште орудуют шайки талышей Керим-хана и Сеид-Ашрефа. Шахсевены[11]грабят всех подряд и доходят даже до Мианэ. Главари армянских революционеров-националистов из «Дашнакцутюн»[12] спелись с младотурками[13] и вместе с муллой Азизом спровоцировали антирусские выступления в Казвине. Председатель правительства считает, что наше министерство несколько запаздывает с принятием решений. И в этом господин Горемыкин, несомненно, прав. Тысяча казаков, находящихся сейчас в Персии, не может полностью обезопасить Россию от удара в спину и возникновения опасного антироссийского плацдарма в Закавказье. В ближайшее время ожидается коронация молодого Ахмед-шаха, потомка Каджаров. Велиагд[14] еще молод и поддается влиянию. Но, как бы там ни было, во время грядущей войны Персия должна выступить на стороне «Стран Согласия»[15] либо в крайнем случае придерживаться нейтралитета. К сожалению, сегодня депутаты меджлиса[16] и великий визирь целиком на стороне турок и немцев. Теперь о британцах. Они хоть и союзники, но иногда действуют довольно странно. Отчасти это объясняется желанием доминировать на территории, которая по договору 1907 года объявлена нейтральной. – Мирский улыбнулся и добавил: – Для России такое выгодное соглашение было бы невозможно, если бы не перехваченная телеграмма… Ваша самоотверженность тогда поразила всех.
– Да чего уж там, – отмахнулся Ардашев, – дело давнее. – А как ведут себя американцы?
– Вашингтон занял выжидательную позицию. Их консул пытается угождать всем подряд. И даже нашим потенциальным врагам. А вообще-то, дорогой Клим Пантелеевич, вы лучше других знаете, что Тегеран – это большой шпионский базар. Там все покупается и все продается. Словам и обещаниям – грош цена. Как вы понимаете, любая оплошность может стоить жизни. Довольно одного обоснованного подозрения немецкого или австрийского агента, и тут же какой-нибудь полунищий мазандеранец, дженелиец или шекяк[17], получив десять жалких туманов[18], снимет со стены старый Пибоди[19] и заляжет на крыше соседней с вашим домом сакли. Так что будьте осторожны.
– К сказанному, Иннокентий Всеволодович, вы забыли добавить фаланг, скорпионов и каракуртов, а равным образом и малярию – этот своеобразный налог на пребывание в Персии. Его оплачивают все ференги[20]. Да минует меня чаша сия! Инша-алла![21]
– Ох, Клим Пантелеевич, дорогой мой! Поверьте, я не сгущаю краски, я хочу, чтобы все закончилось благополучно. Не стоит рисковать без надобности. Вы, как я понимаю, собираетесь выехать вместе с женой?
Ардашев помолчал немного и, тяжело вздохнув, изрек:
– Нет. Я не хочу рисковать. И хоть необоснованные прогнозы в нашей профессии – дело последнее, однако надеюсь, что долго там не задержусь. Да и ваше предложение о работе в составе осведомительного отдела, признаюсь, меня заинтриговало. Представляю, с какой радостью супруга вновь вернется в столицу.
– Вот и славно! Я думаю, вам придется еще пару деньков задержаться здесь по бюрократической, так сказать, надобности. Оформление в штат, новый чин, ну и после этого извольте получить на путевые расходы подъемные и на лишь «известное Его Императорскому Величеству употребление»[22]. Жадничать не будем. В Тегеране снимете себе приличный дом, наймете прислугу… А чтобы избежать кривотолков и сплетен, я отпишу посланнику депешу, которую вы самолично и передадите. Полномочия у вас будут самые широкие. Я уверен, начальство даст добро. Позвольте узнать: а как вы собираетесь добираться в Тегеран?
– Морем, через Баку.
– Да, это самый безопасный путь. И Каспий летом спокоен. Через сутки вы уже в Энзели. Был бы вам очень признателен, если бы вы… – Мирский подошел к столу и принялся листать перекидной календарь, – скажем, пятого-шестого июля предстали бы перед ясными очами Ивана Яковлевича Хворостовца, нашего посла. Простите великодушно, но больше времени дать не могу – уж очень тревожно сейчас. Как? Успеете? – произнес он, окинув коллегу вопросительным взглядом.
– Хорошо, постараюсь. Надеюсь к этому времени если и не встретиться с послом, то, во всяком случае, приступить к расследованию смертоубийства.
– Вот и чудно! Вы уж поторопитесь, дорогой мой, поторопитесь. А то, не ровен час, война разразится. Связь со мной держите через посольство. Шифровать соблаговолите самолично. Ключ к шифру вам передадут. А сейчас извольте проследовать в канцелярию. Бумажные дела – суть неприятные, но от них никуда не денешься. Даст Бог, скоро вернетесь. – Мирский встал с кресла.
– Честь имею, – попрощался Ардашев и покинул кабинет.
Блуждая по коридорам некогда родного ведомства, именуемого в дипломатическом просторечии Певческим мостом – так называли МИД по месту нахождения здания, – все еще присяжный поверенный слегка загрустил. «Вот и закончилась моя спокойная провинциальная жизнь. Прощай, хлебосольный Ставрополь. А вместе с ним придется забросить и литературные начинания. А впрочем, – возразил он сам себе – возможно, я не прав. Ведь написал же Пушкин «Путешествие в Арзрум», следуя за армией графа Паскевича. Правда, если разобраться, это лишь дорожные впечатления, и не больше.
Уже в поезде, за несколько верст до родного вокзала, на память Ардашеву вновь пришли строки из пушкинского произведения: «В Ставрополе увидел я на краю неба облака, поразившие мои взоры за девять лет. Они были все те же, все на том же месте. Это – снежные вершины кавказской цепи».