«Si amanece; nos Vamos.»
Глава первая
Автостраду почему-то закрыли и пришлось пробираться в объезд. Шоссе было нашпиговано машинами, и как Гюнтер ни старался обогнать огромный жёлто-зелёный рефрижератор, ему это не удавалось. Стрелка спидометра подрагивала между двадцатью и тридцатью километрами в час, Гюнтер досадливо морщился, давил на клаксон, но ядовито-жёлтая махина продолжала, утробно урча, загораживать полшоссе. На подъёмах урчание рефрижератора переходило в истошное завывание, из-под машины вырастало облако сизо-чёрной копоти, и Гюнтеру казалось, что копоть, обволакивая его «бьюик», просачивается сквозь наглухо закрытые стёкла и хлопьями оседает на обивку сидений. Он ещё яростнее жал на клаксон, но, похоже, остановить рефрижератор могло только что-либо радикальное, типа залпа из базуки в дизель. Либо светящийся жезл патруля охраны окружающей среды. Просто удивительно, как шофер, зная о внушительной сумме штрафа, рискнул выехать на трассу с не отрегулированным двигателем.
Как назло ни одного полицейского поста на дороге не было. Лишь когда до поворота на Таунд оставалось километров десять, Гюнтер услышал приближающийся рокот полицейского вертолёта. Он облегчённо вздохнул и оставил клаксон в покое. Но вертолёт, вынырнув из-за деревьев пришоссейной посадки, пересёк дорогу точно над рефрижератором, воздушным потоком разметав в клочья копоть, и, не снижая скорости, стал удаляться, низко летя над перепаханным полем. Преследовать рефрижератор он не собирался. Должно быть, случилось что-то из ряда вон выходящее, если полицейский патруль столь явно пренебрёг своими служебными обязанностями.
Гюнтер недоумённо проводил вертолёт взглядом и увидел над горизонтом, в стороне закрытой автострады, ещё две оранжевые точки полицейских вертолётов. Тогда он протянул руку к приборному щитку и нажал на кнопку радиомаяка автосервиса.
По радиомаяку шла реклама нового компьютера, регулирующего подачу водно-бензиновой эмульсии и способного сэкономить владельцу до сорока процентов горючего. И только минут через пять стали транслировать автодорожную сводку.
– Вы слушаете радиомаяк автосервиса округа Брюкленд, – сообщил усталый голос диктора. – Информация для водителей автотранспорта. Сегодня во втором часу ночи на сто девяносто первом километре автострады Сент-Бург – Штадтфорд произошла крупная автомобильная катастрофа. По предварительным данным столкнулось около двухсот автомашин. Автострада перекрыта от сто восемьдесят шестого километра по двести четвёртый. Водителям автотранспорта, следующим в направлениях Сент-Бурга и Штадтфорда, рекомендуем воспользоваться шоссе под номерами тридцать восемь, сорок два, пятьдесят один, пятьдесят два и пятьдесят три. Шоссе сорок девять, пятьдесят и пятьдесят четыре в настоящий момент перегружены.
– Насчёт сорок девятого я и сам знаю, – недовольно буркнул Гюнтер.
Диктор тем временем сообщил сводку погоды, номера наиболее свободных магистралей округа, перечислил удобные стоянки, бензоколонки, мотели. Среди названий мотелей «Охотничьего застолья» не было. Затем по радиомаяку снова пошла реклама, и Гюнтер раздражённо выключил его.
Наконец показался поворот на Таунд. Гюнтер бросил последний взгляд на горизонт, над которым уже три оранжевые точки вертолётов растаскивали на невидимых тросах какую-то бесформенную массу, и с облегчением свернул на пустынное шоссе, обсаженное ровненькими, одинаково подстриженными акациями. Почувствовав простор, компьютер «бьюика» нарастил скорость, и машина устремилась к Таунду. Гюнтер разблокировал боковое стекло, и оно, мягко чмокнув из герметичного паза, опустилось. Автоматически отключился кондиционер, ветер ворвался в салон и вымел из машины ощущение осевшей здесь копоти жёлто-зелёного рефрижератора. За первым же поворотом карликовые акации исчезли, аграрный пейзаж по бокам дороги сменился перелесками, каменистыми оврагами, болотцами, шоссе запетляло, а его пустынность ещё раз подтвердила, в какую глухомань Гюнтер направляется.
На часах было без пятнадцати шесть – на рандеву с клиентом он вроде бы успевал. Чёрт его знает, что за клиент! Кто – неизвестно, встреча точно по времени, с условными фразами, где-то на отшибе… Похоже, что о работе частного детектива клиент имеет представление только по книжечкам из «чёрной серии».
Ещё совсем недавно – с тех пор, как его мягко «ушли» из политической полиции, и ему пришлось открыть частное сыскное бюро и срочно переквалифицироваться в рядового добропорядочного гражданина – Гюнтер никогда бы не взялся за столь сомнительное дело. Усвоив на горьком опыте, что честность, из-за которой его и вышибли из политической полиции, не принесёт дивидендов в частном бизнесе, он не брался ни за какие криминальные, а, тем более, политические дела. Только частная жизнь: распутывание любовных интрижек, слежка за неверными мужьями и жёнами, защита великовозрастных чад от дурного влияния и тому подобные дрязги семейных клоак. Он настолько втянулся в размеренную, пустую, обыденную жизнь заурядного мещанина, что в последнее время стал даже ощущать удовлетворение от такого почти животного существования. И сам не заметил, как стал похож на своих клиентов и зажил их жизнью. Вначале Элис пыталась бороться с его перерождением, потом – просто терпела. Но, в конце концов, не выдержала и, забрав сына, ушла к какому-то художнику.
И только тогда Гюнтер плюнул на своё кажущееся благополучие, полгода ничем не занимался, ждал чего-то и, наконец, дождался. Дела, от которого так и смердело криминалом. Туманного, неясного, одними намёками. Но именно такое дело и нужно было ему сейчас, чтобы забыться, заставить голову работать, а не продолжать копаться в чужих постелях.
Он сразу понял – вот оно, такое дело! – когда Монтегю после долгого, пустого разговора ни о чём принялся путано, пряча глаза, навязывать ему клиента. Гюнтер вначале долго отнекивался от туманного предложения, пытаясь выудить из Монтегю хотя бы намёк на суть дела, но Монтегю был лишь посредником и на самом деле ничего не знал. Поэтому, когда он в очередной раз навис над столом и принялся уговаривать взяться за расследование всё теми же словами и посулами, Гюнтер сделал вид, что сломлен напором его красноречивого косноязычия и, словно нехотя, взял это сырое, даже без тени намёка на то, что оно из себя представляет, дело. Как кота в мешке. Хотя было большое сомнение, что в мешке окажется именно кот.
Из-за очередного поворота слева от дороги нарастающей серой коробкой показалось приземистое здание мотеля. Гюнтер сбросил скорость, миновал пустовавшую заправочную с сиротливо стоящими под навесом автоматами и ввёл машину во двор мотеля, стилизованного под средневековую корчму. На фасаде рублёным под клинопись шрифтом красовалось название: «Охотничье застолье».
Прихватив с соседнего сидения дорожную сумку, Гюнтер выбрался из машины и посмотрел на часы. Без пяти шесть. Удивительно, но успел вовремя. Как и хотел клиент.
Между бетонными плитами, устилавшими двор автокорчмы, росла буйная нестриженая трава, что, вероятно, должно было означать запущенность и приближать воображение странствующих авторыцарей к средневековью, если бы плиты не были тщательно подметены. Слева, в стороне от крыльца, увитого плющом, стоял полосатый автодорожный столбик. На нём, поджав лапы, сидел огромный, чуть ли не с хорошую собаку, чёрный кот в тускло-сером металлическом ошейнике. Повернуть голову в сторону подъехавшей машины он не соизволил.
«Надеюсь, это не тот самый, которого мне собираются подсунуть в мешке», – подумал Гюнтер, забросил сумку через плечо и, проходя мимо, цыкнул на кота. Кот окинул Гюнтера тяжёлым недобрым взглядом зелёных глаз, пренебрежительно фыркнул и величественно отвернулся. Уже открывая дверь, Гюнтер оглянулся и увидел, что с правой подогнутой лапы кота свешивается складной зонтик. Белый, красными цветочками.
Холл мотеля напоминал харчевню. У длинного, выскобленного до жёлтого блеска стола на табурете сидел охотник. В серой тирольской шляпе, такой же серой замшевой куртке, узких, защитного цвета брюках и заляпанных тиной ботфортах гармошкой. Между колен у него стоял «зинзон» три кольца с тёмным, блестящим жиром прикладом, а на коленях, накрест с ружьём, покоилась трость.
«Как с картинки», – подумал Гюнтер.
Охотник читал газету. Вернее, просто держал в руках согнутую пополам «Нортольд» и смотрел поверх неё на Гюнтера. Ему было лет сорок пять – пятьдесят, впрочем, может и больше – сухопарость мужчин скрадывает возраст. Две глубокие вертикальные складки на щеках придавали лицу надменное, немного брезгливое выражение, подчёркивая длинный унылый нос. Глубоко посаженными, до колючести прозрачными глазами, он буквально вперился в Гюнтера.
Гюнтер поморщился. Взгляд охотника вызывал неприятное ощущение, будто его царапают, отбирая пробу на профпригодность. Ещё тот клиент!
Лениво окинув взглядом сумрачное помещение, Гюнтер вздохнул и саркастически процедил:
– Да. Пожалуй, это на самом деле форпост для странствующих, страждущих, голодных и немытых… Добрый вечер.
Сбоку, из-за конторки, приподнялся толстенький, лысенький, лоснящийся портье. Он одёрнул засаленную жилетку на мятой рубашке с чёрно-блестящими нарукавниками и поверх круглых с толстыми линзами очков уставился на Гюнтера. Его глаза навыкате имели ту же сферическую поверхность, что и стёкла очков, и от этого казалось, что у портье четыре глаза. Только стеклянные сияли просветлённой оптикой, а настоящие были подёрнуты мутной поволокой.
– Угодно остановиться? – спросил он и наклонил голову, будто давая удостовериться, что волоски на его розовой макушке всё-таки есть. Длинные, белесые, в катастрофически минимальном количестве они прилипли к блестящей коже и были похожи на нарисованные.
– Угодно. – Гюнтер подошёл к конторке и достал кредитную карточку. – Номер попрошу с ванной… Хотя, по идее, у вас здесь постоялый двор, но, я надеюсь, мне не придётся мыться в лохани? Ну, и само собой – ужин. На ужин мне…
– Ванн у нас нет, – промямлил портье, раскрывая огромную затасканную книгу приезжих. Видно, банковская компьютерная сеть ещё не охватила эту глушь. – Есть душ. Общий.
Гюнтер чуть приподнял брови.
– Это как – женско-мужской? – съязвил он.
Портье исподлобья глянул на Гюнтера, засопел – он, очевидно, не любил шутников, – но, промолчав, принялся усердно скрипеть шариковым гусиным пером. Надо полагать, что фирма, выпускающая перья, гарантировала натуральность скрипа. Для полного сходства с клерком начала века портье не хватало только козырька на резинке и чернильницы, но зато на маленьком вздёрнутом носу выступила соответствующая ретрообстановке испарина.
Из-за спины донеслось шуршание брошенной на стол газеты, заскрипел, освобождаясь от тяжести, табурет; приклад ружья, а затем палка, стукнули о пол, и охотник, гулко ступая ботфортами, начал подниматься по скрипучей винтовой лестнице. Портье перестал писать и проводил его индифферентным взглядом.
– Это кто? – спросил Гюнтер, когда охотник скрылся за поворотом лестницы.
Портье вздрогнул. Муть в глазах моментально растаяла. Он пожевал губами.
– Да так… Охотник из Таунда.
– Кстати, о Таунде, – заметил Гюнтер. – Вы ведь здешний?
– Ну? – насторожился портье.
– Вы можете порекомендовать в городе хорошую гостиницу? С ванной?
Пауза затянулась. Портье поднял выше очки и сквозь линзы не одобряюще посмотрел на Гюнтера. Подумав, словно взвесив что-то, он медленно, с расстановкой произнёс:
– Там только одна гостиница…
Затем снова склонился над конторкой. Кончив писать, достал ключ и протянул Гюнтеру.
– Комната номер шесть, второй этаж. Если всё же надумаете воспользоваться душем, спуститесь на первый.
Гюнтер подбросил ключ в руке.
– А как насчёт ужина?
Портье сонно моргнул, возвращаясь в прострацию.
– Сейчас в вашем номере горничная. Закажите ей, – равнодушно сообщил он. – Ключ от машины оставите? Забрать вещи.
– Не стоит. Я пробуду у вас только ночь.
Портье пожал плечами. Гюнтер взял ключ, кивнул и пошёл к лестнице. Уже на ступеньках он вдруг вспомнил о чёрном коте на столбике у крыльца и обернулся.
– Кхм… Скажите, а ваш кот на цепи, это что – визитная карточка мотеля, или оригинальная реклама галантерейных изделий?
– К-какой… кот? – поперхнулся портье. Его лицо и розовая лысина вдруг стали бледно-жёлтыми; глаза растеряно забегали по конторке.
– Чёрный. С зонтиком, – немного ошеломлённо ответил Гюнтер. Такой реакции он не ожидал.
Фигура портье съёжилась, осела, словно расплылась за конторкой.
– Где? – Вопрос прозвучал сдавленно и бесцветно.
Гюнтер повёл головой в сторону двери.
– Шутите, – не отрывая взгляда от конторки, проговорил портье. – Никого там нет…
Гюнтер удивлённо поднял брови.
– Так уж и нет?
Он пересёк холл и распахнул дверь. Чёрного кота с металлическим ошейником действительно не было. Автодорожного столбика тоже… Он обернулся. Портье сидел в той же позе и даже не сделал попытки посмотреть в дверь.
Гюнтер шумно выдохнул, мотнул головой и пошёл к винтовой лестнице. Уже на втором этаже он подумал, что неплохо было бы, стоя у открытой двери, сказать: «Так вот же он!» – и посмотреть на реакцию портье. Все мы умны на лестнице…
В номере он застал маленькую шустренькую прислугу в тёмно-синем мини-платье и белоснежном передничке. Спиной к двери, наклонившись над кроватью, она споро заправляла постель. Гюнтер кашлянул, но девушка и не подумала обратить на него внимание. Тогда он прислонился к двери и стал изучать узор ажурных колготок. Это оказалось более действенным средством, чем покашливание.
Девушка подняла голову и, продолжая взбивать постель, спросила:
– Вы не могли бы быть так любезны и сообщить, что тридцатисемилетний, несомненно опытный мужчина может найти нового в женских ногах?
«Ого! – поразился Гюнтер. – Однако служба информации здесь поставлена на широкую ногу! Когда же это портье успел сообщить ей мои анкетные данные?»
– Это инстинкт, – усмехнулся Гюнтер. – По-вашему, в тридцать семь лет мужчина уже должен быть импотентом?
Девушка выпрямилась и уныло улыбнулась.
– Отпускник, – констатировала она. – Ещё один… – Она достала из кармашка передника блокнот и карандаш. – Что есть-то будете?
Гюнтер разочарованно вздохнул.
– Ну, скажем, для начала…
– Мяса нет, – сурово предупредила горничная. – Сегодня у нас вегетарианский день.
– Послушайте, в этом заведении у всей прислуги такая скверная привычка – перебивать постояльцев?
Девушка демонстративно возвела глаза к потолку.
– Как понимаю, – хмыкнул Гюнтер, – меня здесь будут кормить тем, что имеется в наличии. Итак, что у нас на ужин?
– Бушедорский салат и жареный картофель в сметане с петрушкой, – скороговоркой отрапортовала она.
– Не густо, – вздохнул Гюнтер. – А на десерт мне, пожалуйста, рюмку ликёра и… вас.
Горничная сделала вид, что хочет смутиться, но это ей не удалось. Тогда, гордо вскинув огромные приклеенные ресницы, она надменно отчеканила: – Людоедство у нас не практикуется, – и проследовала мимо него в коридор.
– Между прочим, – заявила она оттуда, – опытные тридцатисемилетние мужчины поступают не так!
И, независимо вихляя бёдрами, поплыла к лестнице.
Гюнтер скорчил гримасу, громко сказал вслед: – Брысь! – но это не произвело никакого впечатления. Пожав плечами, он закрыл дверь и принялся переодеваться.
Вместо махрового халата в стенном шкафу висел синтетический, неприятно царапающий кожу. То ли зелёный, в диагональную красную клетку, то ли красный, зелёными ромбами. Шлёпанцы у кровати явно кроились на сказочных джиннов – с загнутыми носками и без задников. Гюнтер переоделся, посмотрел в зеркало и нашёл, что ему, пожалуй, не хватает лишь чалмы с кривым полумесяцем и огромного тяжеловесного кольца в нос – как у арабских ифритов.
Душевая встретила его сиянием необычно сухих стен и пола. Воздух был такой же, как и в коридоре, – здесь давно никто не купался. Гюнтер провёл пальцем по кафелю. Даже не холодный. Не слишком ли безлюдно в корчме? Он повесил полотенце и осторожно, чтобы не забрызгаться, включил душ. Вода с клёкотом понеслась по трубе, и Гюнтер едва успел отскочить, как она, чихнув, с шумом, паром и ржавчиной выплеснулась на пол. Тогда он прислонился к стене и стал ждать.
Минут через десять в душевую вошёл охотник в пурпурном халате чёрными драконами. В руках он сжимал трость, и Гюнтер с сарказмом подумал, что под широкими складками халата вполне мог скрываться и «зинзон». Интересно, на каком плече – на левом, или на правом?
Мельком глянув на Гюнтера, охотник аккуратно прикрыл дверь и пробормотал:
– Проклятая гостиница – кабинки сделать не догадались…
– Вы ошибаетесь. Это не гостиница, а постоялый двор, – поддержал Гюнтер.
Охотник повернулся и посмотрел на него. Немного дольше, чем следовало.
– Вы нездешний? – спросил он.
– Из Брюкленда.
– Приехали поохотиться? – Охотник безнадёжно махнул рукой. – Зря. Только убьёте время. Болота тут гнилые, дичь на них не живёт.
– Спасибо за информацию. То же самое мне говорил приятель – он был здесь неделю назад. Но я не охотиться.
Охотник брезгливо поморщился.
– Неделю назад? – переспросил он. – Вы имеете в виду поросшего шерстью и страшно потеющего толстяка? Так вот, о здешних болотах он не имеет ни малейшего представления, хотя постоянно и таскал с собой допотопный дробовик. По-моему, он приезжал сюда не охотиться, а пить со всеми на брудершафт и рассказывать пошленькие истории о молоденьких продавщицах в своей бакалейной лавке где-то под Брюклендом.
Гюнтер улыбнулся. Портрет Монтегю был исчерпывающ.
– Да, вы угадали. Это был Эвар Монтегю – владелец бакалейной лавки и штата молоденьких продавщиц на Атавийском шоссе.
Охотник замер, сжав в руках палку.
– Подойдите ближе, – сказал он, глядя почему-то на пол. – Ещё. Вот так. Вы согласны?
– Я приехал.
Охотник ждал.
– Вам нужна расписка?
– Никаких бумажек, – резко сказал охотник. – Я верю Монтегю.
– Очень приятно. Я так и передам это поросшему шерстью и страшно потеющему толстяку, когда он захочет выпить со мной на брудершафт. Но мне – мне, понимаете? – этого мало. Я хочу знать, что из себя представляет ваше дело. А там – посмотрим.
Охотника перекосило. Надменность ещё больше проступила на его лице; и без того колючие глаза превратились в жгучие буравчики.
– Хорошо, – процедил он. – По словам Монтегю, вы человек порядочный… Вам предстоит найти трёх грудных детей, похищенных из родильного покоя.
– Киднеппинг?
– Нет! – повысил голос охотник. – Выкупа никто не требует!
– Тогда причём здесь частный сыск? – пожал плечами Гюнтер. – Это дело полиции…
– Полиция им занимается, – поморщился охотник. – Но толку… Прошло три месяца, и я уверен, что и через три года они будут на том же месте.
– Откуда такой пессимизм?
– Сами поймёте, когда проживёте в городе хотя бы неделю. Страх. Местная полиция боится. Здесь нужен посторонний человек.
Гюнтер снова пожал плечами.
– Они могут пригласить сотрудника из другого округа.
– Возможно, – согласился охотник. – Но я хочу провести собственное расследование.
– Вы имеете какое-то отношение к детям?
В глазах охотника что-то дрогнуло.
– Да. Один из них – мой незаконнорождённый сын.
Гюнтер сочувственно склонил голову.
– А почему же всё-таки полиция боится этого дела? – спросил он.
Охотник вдруг резко выпрямился, побледнел и, судорожно вцепившись в трость, завертел головой. С минуту он прислушивался, по-птичьи моргая, затем переспросил:
– Что?
Гюнтер тоже прислушался, но шум душа забивал все звуки.
– Чего, или кого именно боятся полицейские?
– Я уже говорил вам, – раздражённо бросил охотник, – поживёте в городе, узнаете. – Щека его дёрнулась. – Кстати, категорически запрещаю вам вести какие-либо записи. Если хоть один человек узнает, с какой целью вы находитесь в Таунде, я не дам за вашу жизнь и пфеннига. Никакой психологической игры в детектива и преступника не будет. Вас просто сразу же уберут, даже не предупредив…
– Может, мы всё-таки перейдём к делу? – оборвал Гюнтер.
Охотник одарил его долгим взглядом.
– Всё, чем я располагаю, – наконец проговорил он, – находится у меня в номере в портфеле. Дверь я оставлю открытой, портфель будет стоять на стуле. Вы его откроете, тут же, не отходя от стула, ознакомитесь с документами, положите на место и уйдёте. Повторяю, никаких записей…
Сквозь шум льющейся воды из-за двери донеслось неясное царапанье. На миг охотник застыл с открытым ртом, но тут же, сорвав с трости набалдашник, резко повернулся к двери. Гюнтер мгновенно сориентировался и бросился вперёд.
За дверью никого не было. Только в конце коридора у самой винтовой лестницы ленивой трусцой стучал когтями по полу чёрный пушистый кот.
Гюнтер прикрыл дверь и обернулся. Набалдашник трости уже возвратился на прежнее место. Нет, не стилет скрывался в трости, или что-либо подобное. Палка была настоящей, цельной, только конец был остро заточен аккуратной четырёхгранной пирамидкой.
– Нервы, – сказал Гюнтер. – Никого там нет…
И застыл. Точно такую же фразу произнёс недавно портье.
Охотник рукой поманил его к себе.
«Чего они все здесь так боятся? – подумал Гюнтер. – Прямо-таки мотель неврастеников, начиная с портье и заканчивая, очевидно, единственным постояльцем».
– Я даю вам семь дней, – шёпотом проговорил охотник. – Неделю. Если за это время ничего не выясните, то молча, никому ничего не говоря, уезжайте домой.
Он достал из кармана халата свёрток.
– Здесь аванс – двадцать процентов, – пистолет и ключ от портфеля.
– Вы полагаете, что у частного сыщика нет разрешения на ношение оружия? – съязвил Гюнтер.
Охотник внимательно посмотрел на него.
– Вашим оружием в Таунде можно пугать разве что ворон, – сказал он. – И ещё одно: вы меня не знаете. Если понадобится, я вас сам найду.
– Если вам понадобится?
Охотник смерил его холодным взглядом.
– Да, если мне.
Он повернулся, чтобы уйти.
– Вы забыли об амортизационных расходах.
– А это только в случае удачи. Представите мне счёт, и я его оплачу.
– Надеюсь, что в следующий раз мы обойдёмся без условных фраз, вроде «форпоста для страждущих и немытых»? – бросил ему в спину Гюнтер.
Пурпурный халат драконами замер на пороге.
– Нет-нет, благодарю, я человек уже не молодой и стесняюсь показывать своё бренное тело. Так что вы мойтесь, а я уж потом, – проговорил он от двери и вышел.
Гюнтер пожал плечами и, наконец, позволил себе посмотреть на пол. Нечто подобное он и ожидал увидеть – не зря же охотник разговаривал с ним о деле только в центре душевой. Вокруг того места, где они беседовали, чуть заметной на белом кафеле меловой чертой был нарисован круг. Гюнтер хмыкнул, стащил с себя халат и шагнул под душ.
Возвратившись в номер, он развернул свёрток. Три аккуратные пачки в банковских упаковках, миниатюрный дамский пистолет «грета» (если его «магнум» – пугать ворон, то этот против кого?) и никелированный ключик.
«За неделю шесть тысяч евромарок… А, если расследование пройдёт успешно, то тридцать, – прикинул Гюнтер. – Не многовато ли?»
В дверь постучали.
– Минутку! – попросил Гюнтер, но ждать его не стали. Голос горничной сообщил, что ужин будет через полчаса, и тут же, удаляясь, зацокали каблучки.
Он расстегнул сумку, достал небольшой плоский компьютер и опустил его во внутренний карман. Затем подумал и добавил к нему идентификатор, с виду похожий на толстую авторучку. Немного помедлил, прислушиваясь у двери, и только тогда вышел.
Коридор встретил его пустотой и пылью гобеленов, настоятельно, но безуспешно пытающихся уверить постояльцев в древности мотеля. Такая унылая безвкусная декорация могла вызвать только улыбку. Слишком многого не хватало коридору для хотя бы подобия готики – высоты потолков, теряющихся во мраке, извечной замковой сырости, ниш, из сумеречной тени которых высвечивали бы мощи святых и воронёные воинские доспехи, гулкого эха шагов, таинственных шорохов, скрипов, – и поэтому никак не верилось, что за побитыми молью гобеленами кроме мышей и пауков могли бродить стенающие привидения, бряцающие костьми и цепями.
Гюнтер направился к лестнице, миновал было номер охотника и тут, изобразив на лице удивление, остановился. Дверь в номер была приоткрыта. Он бросил взгляд вдоль коридора и вошёл, осторожно, чтобы не щёлкнул замок, прикрыв дверь.
«Как в дешёвом детективе», – поморщился он.
Посреди комнаты сиденьем ко входу стоял обещанный стул с жёлтым, крокодиловой кожи, портфелем. Вокруг стула на хорошо натёртом паркетном полу жирной меловой чертой с крошками был наведен круг. А на большом никелированном замке портфеля сияла белой краской аккуратная шестиконечная звезда.
И вот тут-то Гюнтеру стало не по себе. Подобные «штучки» ему были хорошо знакомы по службе в политической полиции. Непроизвольно захотелось отдёрнуть шторы, заглянуть за шкаф, под кровать… И закрыть дверь, просунув в ручку ножку стула, – иногда самое простое оказывается самым действенным. Гюнтер с трудом подавил в себе это желание. Кому он нужен? Тем более, МОССАД… Да и политические провокации так не стряпаются – их делают проще, но с расчётом на эффект. А какой может быть эффект от поимки с секретными документами частного детектива, который до этого занимался исключительно «постельными» делами?
Гюнтер перешагнул через меловую черту и вставил ключ в замок портфеля. Как и ожидалось, ничего не произошло. Ни воя сирены, ни треска двери, взламываемой агентами федеральной безопасности. В портфеле находилась обыкновенная конторская папка с наклейкой без надписи. Гюнтер открыл её, и его брови поползли вверх. В папке были протоколы полицейского участка города Таунда. Ай да охотник! Кто же вы – маг, чародей, или сам прокурор? Впрочем, в Таунде нет прокуратуры… А было бы весьма интересно, если бы к частному детективу обратился именно прокурор! Но теперь стало ясно, почему охотник так активно возражал против записей, хотя Гюнтер не собирался их делать в любом случае. Он достал из кармана компьютер – комп-досье из стандартного набора промышленного шпиона, – выдвинул фоторамку и начал переносить содержимое папки на дисплей, нумеруя каждый лист прежде, чем отправить его в память.
Гюнтер уже заканчивал съёмку, когда услышал в номере жалобное мяуканье. Скосив глаза, он увидел сидящего у меловой черты кота. Того самого, с металлическим ошейником.
«А вот и представитель федеральной безопасности», – не смог удержаться от улыбки. Напрасно не заглянул под кровать. Кое-кто там всё-таки прятался.
Он закончил съёмку, закрыл папку и убрал фоторамку в компьютер. Затем повернулся к коту. Кот сидел на прежнем месте, прикрыв передние лапы подёргивающимся хвостом, и смотрел на Гюнтера, явно ожидая подачки.
– Вот так-то, киса! – проговорил Гюнтер, пряча комп в карман.
Кот склонил голову набок, продолжая смотреть на него умильным просящим взглядом. Гюнтер развёл руками, но кота это не удовлетворило. Тогда Гюнтер выставил вперёд ногу, разрешая коту потереться о неё.
Кот благосклонно отнёсся к такому предложению, но, едва носок туфли коснулся шерсти, он внезапно ощерился и, вцепившись в туфлю когтями, рванул на себя. Рывок был страшен. Гюнтер упал, увлекая за собой стул, и кот, возможно, заволок бы его куда-нибудь под кровать. К счастью, в туфле что-то треснуло, и Гюнтер быстро подобрал ногу. Кот ещё больше рассвирепел, раздулся вздыбившейся шерстью и прыгнул вперёд. Но не долетел. Словно кто-то невидимый поймал его, скомкал и швырнул на пол, причём настолько резко и неожиданно, что кот, вопреки известной кошачьей изворотливости, шлёпнулся на спину. Впрочем, он тут же вскочил и разъярённо уставился на Гюнтера. С минуту его фосфоресцирующие глаза источали бешенство, затем он фыркнул, отвернулся, брезгливо дёрнул лапой и, пробежав по комнате, вспрыгнул на стол, откуда махнул в открытую форточку.
Гюнтер с трудом стряхнул оцепенение и перевёл дух. Ну и котик! Котик… Котище, с навыками каратэ. Он сел, морщась от боли, подтянул под себя ногу и осмотрел туфлю. Замшевый верх и каучуковая подошва (хорошо, что не кожаная или пластиковая – лежать бы ему сейчас где-нибудь под кроватью с перегрызенным горлом) были продраны насквозь. Коготочки… Счастье, что пальцы не задеты – но за растяжение связок в ступне Гюнтер ручался.
Он принялся растирать ногу, но тут его взгляд упал на меловую черту, и Гюнтер застыл, уставившись на неё. Перед глазами, как в замедленной киносъёмке, на него снова прыгал кот: вытянутое в струну атакующее тело хищника неумолимо надвигалось, затем вдруг сминалось, распластываясь по невидимой преграде, и плашмя опрокидывалось рядом с нарисованным кругом…
«Только мистики мне не хватало!» – разозлился Гюнтер и стремительно встал на ноги.
Боль в ступне согнула пополам, и он, едва не потеряв равновесие, схватился за опрокинутый стул. Застыв в неудобной позе, переждал, пока боль не утихла. Затем осторожно поднял стул и сел. Сидя, попробовал ступать на ногу. Ничего, терпимо.
«Придётся покупать новые туфли, – некстати подумал он. – Вот тебе и привидения за пыльными гобеленами…»
В номере было тихо, спокойно и как-то аномально уютно. Будто ничего не случилось. Равнодушие вещей к происшествию всегда поражает человека и кажется противоестественным. Такая же глухая, ватная тишина стояла и во всей гостинице. Только в ушах всё ещё звенело от перенапряжения.
Нет, теперь он так просто отсюда не уйдёт. Слишком много тайн. Охотник без имени, кот с ошейником, бледнолицый портье… Гюнтер поймал себя на мысли, что альбиносы всегда кажутся немного испуганными, но здешний портье уж как-то чересчур…
Он нагнулся, взял портфель и положил себе на колени. Затем снова достал из кармана комп-досье, извлёк идентификатор и, соединив приборы гибким шнуром, стал снимать с ручки портфеля отпечатки пальцев. Отпечатки принадлежали двоим, и по одним комп сразу же выдал ориентировку: «Гюнтер Шлей, тридцать семь лет, частный детектив, Брюкленд». На другие отпечатки Гюнтер не задумываясь ввёл в компьютер информацию: «Охотник из Таунда». На картонной папке и листах дела были отпечатки ещё одного человека. Этого третьего Гюнтер, немного подумав, занёс в комп-досье как «вероятного полицейского инспектора из Таунда». Формулировку можно будет уточнить потом.
Закончив, он хотел отсоединить идентификатор и спрятать в карман, но передумал. Отставил портфель в сторону, опустился на колени и на всякий случай снял с паркета отпечатки лап кота. В том месте, где кот упал на спину, идентификатор уловил слабый запах животного, и Гюнтер зафиксировал и его. Только тогда он отсоединил идентификатор, но работа на этом не закончилась. Из обшлага рукава он извлёк несколько «клопов» – минимикрофонов-иголок, – настроил их на работу и стал растыкивать по вещам охотника, педантично занося номер каждого микрофона в комп-досье. Первого «клопа» он вогнал в ручку портфеля, второго – под металлический зажим картонной папки, третьего – гибкого, пластикового – в плечико пиджака охотника, висевшего в шкафу, и, наконец, четвёртого внедрил в пористый каблук одной из туфель, стоявших на подставке для обуви. Вот теперь, кажется, всё.
Внимательным взглядом окинув комнату, пододвинул стул на прежнее место и поставил на него портфель. Подумал, не забыл ли чего-нибудь, и опустил в память компа собранную информацию. И, иронически посмотрев на драную туфлю, зашифровал вывод файлов из памяти словами: «Дело о коте в мешке».
У двери Гюнтер ещё раз обвёл комнату взглядом и вышел, оставив дверь, как она и была до его посещения, приоткрытой. Прихрамывая, вернулся в свой номер и первым делом достал из сумки приёмник и включил запись по четырём каналам, соответствующим расставленным микрофонам. Затем переложил всю аппаратуру из карманов в сумку и переобулся в гостиничные шлёпанцы. В обуви без задников хромота не так заметна.
Когда Гюнтер осторожно, придерживаясь за перила, уже спускался по лестнице на первый этаж, то чуть не столкнулся с горничной. Она смерила его холодным взглядом, повернулась и застрочила каблучками вниз. Ступени даже не заскрипели, а дико завизжали; лестница заходила ходуном, словно собираясь вот-вот обрушиться.
«Картофель остыл, пропитался сметаной и стал мягким, – понял Гюнтер. – Одна надежда на бушедорский салат…»
Гостиная неожиданно встретила его глубокой подвальной темнотой. И только присмотревшись, он понял, что окна снаружи закрыты ставнями. Ужин прошёл уныло, чопорно, что абсолютно не вязалось с кабацкой обстановкой гостиной, – в полном молчании и тишине, если не считать перестука столовых приборов. Канделябр с двумя свечами освещал стол ровно настолько, чтобы можно было различить блюда; колеблющееся пламя свечей должно было создавать всё ту же готическую таинственность, от которой Гюнтера уже воротило. Тоской и беспросветной скукой веяло от такой ретроатмосферы. Она выглядела настолько ненатурально, что создавалось впечатление плоских театральных декораций: начни вдруг под потолком метаться летучая мышь, или в углу копошиться и сверкать глазами тот самый чёрный кот – в них не поверилось бы.
Против ожидания, бушедорский салат оказался вполне приличным, чего нельзя было сказать о бенедиктине – ординарном, самой низкой категории, обычно применяемом домохозяйками при изготовлении тортов. Гюнтер постарался поскорее закончить ужин, кивком попрощался с охотником, сдержанно поблагодарил горничную, исполнявшую роль официантки, и поднялся к себе в номер.