Глава 7
Хенси открыла глаза, просыпаясь ото сна, от весьма странного сна, который оставил недвусмысленные ощущения во всём теле. Вздохнув, прикрыв глаза, подёрнутые томной поволокой, девушка прикоснулась ладонью к своему животу, покрытому тонкой тканью лёгкой майки, погладила удивительно тёплую, горячую плоть, комкая хлопчатобумажное изделие, не думая о том, как будет выглядеть после.
В венах, в нервах невесомо, но остро-ощутимо подрагивали импульсы невыносимого жара, и он, жар, растекаясь по каждому, даже самому мелкому, сосуду, стекался вниз, концентрируясь внизу живота, ожигая, опаляя, прося…
Продолжая медленно, немного лениво скользить правой ладонью по своему животу, левой рукой Хенси провела по своим ключицам, грудной клетке, коснулась упругой груди, зацепляя твёрдые соски, явственно проступающие через тонкую ткань футболки.
Не позволив стону сорваться со своих губ, разрешив себе лишь сдержанный вздох, она продолжила недвусмысленные ласки, давая просыпающемуся, ещё объятому томной негой сна телу то, чего оно желало и жаждало.
В её позвоночнике, будто, вибрировали тысячи механизмов-шестерёнок, прося выгнуть спину, подобно кошке, подобно дикому голодному зверю, которым она и являлась. А в самом низу живота, там, где концентрировался этот невыносимый жар и томление, полыхал пожар, прожигая кожу, плавя её изнутри, предельно разогревая кровь, заставляя забывать о том, что в палату в любую минуту может войти доктор, медсестра или следователь, с которым на сегодня была назначена очередная, на этот раз уже последняя, встреча.
«Ну и пусть», – подумала Хенси, в её сознании было сейчас темно и туманно.
Слегка прикусив пухлую нижнюю губу, девушка скользнула рукой под резинку пижамных штанов, проводя пальцами по поверхности трусиков, по отчётливо мокрому пятну на них. Продолжив такие ласки всего несколько секунд, не желая мучить себя, не имея надобности распаляться ещё сильнее, она сжала зубы сильнее, прокусывая собственную плоть почти до крови, запуская пальцы под ткань белья, касаясь невыносимо влажной, изнывающей промежности.
Проведя пальцами по половым губам, Хенси раздвинула их, касаясь бугорка клитора, надавливая, ведя в сторону и запрокидывая голову. Картина была впечатляющая: закрытые, плотно зажмуренные глаза, припухшие и покрасневшие от укусов губы, часто вздымающаяся грудь и открытая ласкам шея, на которой сейчас так не хватало чьих-то губ, зубов, что могли оставить бардовые синяки-отметины, завершая круг ласк.
– Мм… – тихий, но явственно уловимый стон всё-таки сорвался с губ девушки. Она сильнее сомкнула губы, зажмурила глаза, больше запрокидывая голову, выгибая спину.
Перед её глазами блекло вспыхнула картина сна, который послужил началом теперешнего наслаждения, но девушка мотнула головой, сильнее зажмурилась, запрещая себе думать о ком бы то ни было, гоня «непрошенных гостей» из своего подёрнутого дымкой животного возбуждения сознания.
Ей не хотелось думать о ком-то, вовлекать чужих в это действие, в эту маленькую тайну, окруженную больничными стенами и запахом стерильности, не хотела хотя бы потому, что она не привыкла делить своё удовольствие с другими. Один единственный раз, когда она поступилась своими принципами, закончился для неё плачевно. Ошибки всегда заканчиваются плохо, потому, лучше учиться на них с первого раза.
Новый стон, рвущийся из её груди, был умело и директивно подавлен, задушен; сжимая зубы до боли в челюстях, она запрокинула голову сильнее, так сильно, что почти почувствовала, как хрустят её отвыкшие от действий позвонки. А тело всё равно требовало большего…
Так и не открывая глаз, медленными, но рвано-резкими движениями задирая майку, обнажая горячую, просто горящую кожу, напрягшуюся плоть и часто, слишком высоко и мерно вздымающуюся грудь, второй рукой Хенси закончила «детские ласки», скользя чуть ниже, проникая одним пальцем в себя, но быстро сменяя его на два. Начав движение слишком медленно и размерено, чтобы не раздразнить, не довести до боли отвыкшую плоть, она быстро набирала темп, начиная практически задыхаться. Дыхание сбилось до того, что стало трудно, слишком невозможно дышать; лёгкие жгло огнём, ей каждое мгновение времени хотелось открыть рот, схватить желанную порцию кислорода и застонать в голос, даже закричать, показать правду и силу этого невыносимого смерча, что сейчас проносился по её венам, медленно, но неумолимо спускаясь вниз, обещая скорый и, бесспорно, яркий конец.
С каждым движением, с каждым толчком пальцев внутри обжигающе-горячей, шёлково-влажной плоти становилось всё более невыносимо, всё более невозможно. Слишком давно она не получала сексуальной разрядки даже наедине с самой собой, она даже не могла вспомнить, когда в последний раз испытывала настоящий, освободительный оргазм, в котором каждое живое существо так нуждается, чтобы не увянуть. Не могла…
И сейчас она более не могла терпеть и сдерживаться: тепло, жар, рождённый обжигающим комком между ног стремительно быстро, но мучительно медленно потёк по венам и артериям, по самым мелким сосудам, скручивая суставы, выгибая спину, напрягая мышцы до такого состояния, что, казалось, они вот-вот сломят кости.
«Ах, господи, как же хорошо…», – она не позволила сорваться этому возгласу с губ, пропуская его лишь в сознание.
Хенси плотнее закрыла глаза, под которыми сгущалась темнота, первозданная тьма, которая служит началом и концом всего живого и сущего. Ресницы дрожат, губы приоткрыты, но в следующую секунду вновь прикушены, заключены в «клетку» зубов, которые ранят, но не до крови, делают больно, но эта боль даже приятна.
А в следующий миг первозданная тьма проваливается в бесконечность и взрывается тысячами ослепительных огней, ожигая сетчатку, танцуя на влажной поверхности глаз, уносясь всё дальше и дальше в изумительно-тёмную бездну колодцев-зрачков.
И вот наступает покой, тот самый момент, когда всё вокруг, весь мир перестаёт существовать и даже сам человек не ощущает себя, не чувствует своего тела и его веса. Хенси понадобились две минуты, чтобы сведённые судорогой пронзительного удовольствия мышцы расслабились, спина перестала конвульсивно выгибаться, а пальцы совершать поступательные движения так, словно рука её жила отдельной жизнью.
Вздохнув, приоткрыв глаза, девушка раскинула ноги, расслабляясь, вынимая ладонь из штанов и кладя её на одеяло, пачкая его своей смазкой, оставляя почти незаметные, практически прозрачные следы никем незамечено наслаждения.
«Это было здорово, – устало, лениво подумала Хенси, смотря в потолок. – Сейчас бы покурить…».
Остановившись на своём желании, девушка села, несколько мгновений глядя на дверь. Удостоверившись, что никто не идёт, Хенси встала, лениво одёргивая, оправляя помятую и задранную одежду, не смотря на пол, нашла ногами тапочки и покинула палату, отправляясь на поиски того, кто мог обеспечить её очередной маленькой прихоти жизнь.
К слову, искать ей долго не пришлось. Её взгляд, её выбор пал на молоденькую, чрезмерно худенькую медсестру с безумно красивыми каштановыми волосами. Подойдя к девушке, Хенси не стала долго ходить вокруг да около, объяснив своё желание медсестре.
– Но вы же пациентка? – удивилась девушка, у неё оказался очень тонкий голос, что неприятно резал Хенси слух. Она поморщилась и склонилась к медсестре, которая была прилично ниже её и мельче, говоря:
– Давайте, вы оставите все эти бессмысленные лекции о субординации, местных законах и вреде для здоровья, и просто назовёте цену, за которую вы готовы исполнить мою просьбу?
– Я… эм… – девушка замялась, покрываясь красными пятнами румянца.
– Сто долларов за пачку сигарет, – сказала Хенси, устав ждать ответа.
Девушка напротив замялась ещё больше, прикусывая губу и оглядываясь по сторонам, но всё-таки кивнула, безмолвно соглашаясь. Довольно кивнув, Хенси достала деньги и отдала медсестре, назвала марку сигарет, которые любила более всего. Ещё раз оглянувшись по сторонам, работница покинула небольшой закуток, в котором они разговаривали, уходя.
Также покинув угол, Хенси размяла руки, разводя их в стороны, а, после, заводя за голову, взъерошивая короткие волосы. Она уже успела привести свою причёску в порядок: увы, посетить парикмахерскую она не могла, но прекрасно постриглась сама, может быть, было не идеально, но её устраивало; также она успела покрасить волосы. Впрочем, это и было тем самым третьим желанием для джина-Ашота: ножницы, машинка для стрижки волос и упаковка чёрной краски. Нельзя сказать, что мужчина не удивился, но нашёл просьбы милой пациентки вполне безобидными.
Совершенно иначе дело обстояло с сигаретами, их Ашот отказался покупать наотрез, сказав, что лучше бросать и, вообще, на территории больницы нельзя курить. Потому у Хенси не осталось иного выбора, кроме как искать другого исполнителя своих желаний, хорошо, что он нашёлся быстро.
«Люди за деньги, вообще, готовы на всё, – подумала Хенси, глядя в конец длинного коридора, где скрылась медсестра. – Гораздо сложнее дело обстоит тогда, когда денег у тебя столько, что о них перестаёшь думать, тогда приходится крутиться и что-то выдумывать…».
Постояв так несколько минут, девушка, не спеша, вернулась в палату, забралась с ногами на кровать, даже не думая о том, чтобы снять тапочки. Примерно десять минут ожидания и вот, в дверь палаты постучали. Разрешив войти, Хенси слегка откинулась назад, упираясь ладонями в матрас, с лёгким прищуром глядя на медсестру, которая разве что не дрожала и выглядела весьма напуганной.
– В… Вот, – сказала девушка, подходя ближе и доставая из кармана халата пачку сигарет и зажигалку.
– Спасибо, – кивнула Хенси, забирая «заказ».
Медсестра не знала, что делать дальше и потому просто продолжала стоять, ожидая дальнейших указаний.
– Всё, – немного раздражённо сказала Хенси, поднимая стальные глаза на девушку. – Можете быть свободны.
Не желая заставлять нервную пациентку повторять дважды, работница удалилась, бесшумно закрывая за собой дверь. Не подождав и минуты с того момента, когда она осталась одна, Хенси встала с кровати, подошла к окну и, распахнув широкие ставни, закурила.
О, этот момент был прекрасен! Впервые за почти два месяца воздержания в кровь девушки попал желанный яд никотина, в лёгкие проник едкий и горький дым, который был ей слаще любой приторной восточной сладости.
– О, да… – блаженно прошептала Хенси, запрокидывая голову и закрывая глаза, наслаждаясь вкусом табака, медленно выпуская дым из своих изголодавшихся лёгких.
Докурив до фильтра, Хенси огляделась по сторонам, ища глазами что-то, что могло заменить ей пепельницу. Искать долго не пришлось, девушка просто бросила окурок в пустой стакан, который сиротливо стоял на тумбочке, тут же закуривая вновь. Глубоко вдохнув, затянувшись, девушка удержала этот сладкий яд внутри своих лёгких, дождавшись, пока их не начнёт жечь, и только потом выпустила его наружу, отпуская в небо, которое было красивым, пожалуй, даже слишком чисто голубым.
Выкурив подряд три сигареты, дождавшись долгожданного ощущения жжения в груди и першения в горле, Хенси потушила последний окурок, бросила сигареты в тумбочку и закрыла окно, направляясь в ванную комнату, выпуская из лёгких остатки-последы едкого, слишком крепкого дыма.
Почистив зубы, плеснув несколько раз холодной водой в лицо, растирая, может быть, слишком сильно нажимая на бархатную кожу, на которой не осталось более видимых следов того «костра», на который Хенси себя возвела добровольно, остались лишь осязаемые, едва уловимые неровности некогда обожжённой кожи под подушечками пальцев.
Открыв глаза, игнорируя капли воды, которые скатывались по лицу, попадая в глаза, туманя взор, девушка уставилась в зеркало, всматриваясь в своё отражение, думая:
«Может быть, я немного ведьма? – она неровно улыбнулась собственным мыслям. – Немного ведьма, но, больше, инквизитор!».
Она улыбнулась сильнее, шире, ещё раз плеснула холодной водой в лицо, намачивая пряди чёлки, не заботясь о сохранности причёски, после чего перекрыла воду, стянула с себя одежду и шагнула в душ, подставляя тело едва тёплым, прохладным струям, которые бодрили, тонизировали, идеально завершая цикл её утреннего возрождения.
Минус десять лениво наслаждаясь приятными потоками воды, девушка водила по своими телу руками, наслаждаясь моментом и каким-то особым уединением, единением с самой собой. Но всякий миг не может длиться вечно. Решив, что достаточно «ленивой неги», девушка выдавила на мочалку слишком большое количество геля, роняя ароматные густые капли на пол, и стала намыливать тело.
Покончив с душем, Хенси обернулась полотенцем, откинула мокрую чёлку назад и вышла в палату, тут же цепляясь взглядом за незнакомого мужчину, который сидел на стуле напротив её кровати, верно, ожидая её.
Мужчина, услышав, как закрылась дверь, повернул голову в сторону девушки, на мгновение задерживая взгляд на её теле, прикрытом лишь махровым полотенцем, на блестящих каплях воды, катящихся по её коже. Эта картина, эта сцена могла претендовать на зарисовку к эротическому роману, либо же полноценному фильму для взрослых. Палата больницы, в которой только двое, напряжённое, искрящее молчание, едкий запах крепкого табака и едва уловимый, но будоражащий запах секса, смазки в воздухе и, в довершении всего, практически обнаженная девушка, изучающее разглядывающая своего незваного гостя.
– Здравствуйте, – мужчина первым нарушил молчание, вставая и представляясь: – Я – Дональд Майлс, следователь.
Брови Хенси удивлённо вздрогнули вверх, мужчина, видя недоумение собеседницы, поспешил продолжить:
– Я знаю, что ваше дело вёл Эрнст Батали – мой коллега.
– Да, – ответила Хенси, кивая. – Можно мне узнать, что же вы делаете в моей палате?
– Ваш лечащий доктор, мистер Томсон, сказал, что я могу сейчас поговорить с вами.
– Полагаю, ему сперва стоило обсудить это со мной, – ответила Хенси, поджимая губы. – Вы так и не ответили, почему, если моё дело ведёт другой человек, вы находитесь здесь?
– Я уже подошёл к этому, мисс Литтл…
У мужчины была приятная, даже более, чем приятная наружность, ласкающий слух голос, но что-то было в нём такое, что заставляло Хенси напрягаться, желая, чтобы он поскорее ушёл. Это что-то было едва уловимым холодом, сквозившим в его речах, той самой сталью, которой была напичкана и пропитана сама Хенси. А она очень не любила конкурентов…
– Мистер Батали, – продолжал следователь, – внезапно попал в больницу и лишился возможности продолжать ваше дело.
– Я правильно понимаю, вы пришли ему на смену?
– Да, мисс Литтл.
– Что ж, думаю, мы сможем закончить это дело и с вами, – сухо сказала девушка.
– Может быть, мне выйти ненадолго, чтобы вы могли одеться?
– Не нужно, – отрезала Хенси, подходя и садясь на кровать. – Мне ничего не мешает, если, конечно, мой внешний вид не смущает вас…
– Ни капли, – ответил мужчина, доставая какие-то бумаги. – Мы можем начинать?
– Начинайте.
На самом деле, следствия уже никакого и не было, как не было и дела, которое уважаемый мистер Батали по доброте душевной и профессиональной невнимательности расценил, как несчастный случай. Оставалось лишь ответить на несколько стандартных вопросов, подписать несколько документов, словом, провести процедуру закрытия дела. И в этой связи Хенси было особенно неприятно, что в самом конце этого пути на смену тому, кто очень артистично плясал под её дудку, пришёл тот, кого она совершенно не знала, тот, от кого веяло чем-то недобрым…
– Вы согласны, мисс Литтл? – спросил мужчина, поднимая на Хенси свои светло-голубые, цвета острого льда глаза.
– Да, – Хенси кивнула и подалась чуть вперёд.
– Тогда, вам нужно подписать эти документы, ознакомьтесь с ними.
Кивнув, Хенси взяла бумаги, начиная «заинтересовано» изучать их, делая вид, что ей это на самом деле нужно. Верил ли ей странный следователь или нет, Хенси не знала, потому что не смотрела на него, не отрывалась от глади бумаги.
Дочитав, девушка взяла из рук мужчины ручку и, несколько помедлив, поставила подписи в нужных местах, давая своё согласие на закрытие дела.
– Это всё? – спросила она, поднимая глаза на мужчину.
– Да, мисс Литтл, – он кивнул. – Если у вас нет более ко мне вопросов, я пойду.
– Всего один – могу ли я похоронить сына?
– Да, мисс Литтл, дело закрыто, значит, мы более не можем обязывать вас тянуть с захоронением.
Хенси кивнула:
– Спасибо, мистер Майлс.
– Пожалуйста, мисс Литтл, это моя работа.
– Тогда, если вы не против, я попрошу вас удалиться, – сказала Хенси. – Мне бы хотелось одеться и привести себя в порядок.
– Да, конечно, мисс Литтл, не смею вас более задерживать, – мужчина быстро и ловко убрал бумаги в кейс и встал. – Всего доброго, мисс Литтл.
– И вам, – кивнула Хенси.
Не прошло и двух минут с ухода следователя, как дверь в палату девушки вновь открылась и в помещение зашёл слегка растрёпанный Ашот, который, впрочем, выглядел так почти всегда, что было ужасно милым и добавляло ему обаяния в глазах смотрящих.
Хенси обернулась на мужчину в белом халате, который развевался на ветру, подобно плащу супермена, вызывая на губах девушки странную улыбку. Ветер, врывающийся в открытое окно, трепал ещё влажные волосы Хенси, ласкал кожу и разносил терпкий табачный запах, исходящий от сигареты в её пальцах, по комнате.
– Хенси, – голос Ашота звучал удивлённо и, отчего-то, немного обижено, будто бы Хенси давала ему обещание не курить, и не сдержала его. – Ты куришь? Зачем?
– Потому что хочу, – ответила девушка странным низким голосом. – А желания, знаешь ли, должны исполняться…
Мужчина повёл бровью, вопросительно смотря на девушку напротив, которая так нагло, дерзко и, одновременно, слишком непонятно на него смотрела, прожигая взглядом, который явственно ощущался даже через ткань халата и рубашки, проникая в грудь, покусывая сердце.
– Хенси, – вновь обратился к девушке мужчина, слегка хмурясь, прочищая горло, в котором вдруг встал непонятный ком. – Хенси, не кури в больнице, прошу тебя. И… И, вообще, не кури. Мне казалось, ты должна была понять, что это ни к чему хорошему не приводит…
– Ты намекаешь на то, что я должна бояться огня после того, как горела в нём?
– Не совсем, твоя трактовка слишком…
Хенси встала, перебивая мужчину, смотря ему прямо в глаза и говоря:
– Ашот, знаешь, есть такие страсти, от которых не отступишься, даже, если они сожгут тебя.
– Ты… Ты о чём, Хенси? – мужчина внезапно начал заикаться, но даже не заметил этого, облизнув губы и смотря в лицо девушки, которая сейчас стояла так близко, будто намерено дразня его, будоража воображение, давая надежду и выключая сознание.
Верно, она действовала на доктора сильнее абсента, который славится своей способностью кружить голову и срывать крышу. И Хенси это прекрасно понимала…
– О чём я? – спросила девушка. – Ни о чём… Всего лишь о том влечении, с которым нельзя бороться… Ашот, неужели, ты ни разу подобного не испытывал? Неужели ты ни разу в жизни… не был зависим от чего-то?
– Или кого-то… – зачем-то, едва слышно сказал доктор, глядя на губы девушки и, одновременно, сквозь неё.
Хенси вопросительно, дерзко вскинула бровь и откинула влажные пряди со лба, распространяя по комнате табачный запах, запуская эти едкие змейки в ноздри мужчине, заставляя того поморщиться.
Ашот никогда не любил табачный запах и просто ненавидел, не терпел, когда курила женщина. Но рядом с этой женщиной, с Хенси, всё было иначе. Рядом с ней вообще все законы теряли свою силу.
– Кого-то… – повторила за мужчиной Хенси, чуть опуская взгляд, отводя его от его глаз. – Да, пожалуй, зависимость от человека бывает хуже зависимости от героина, от неё, право, ломает сильнее.
– А ты знаешь? – удивлённо спросил Ашот. Хенси подняла на него вопросительный взгляд.
– Если ты хочешь знать, сидела ли я на героине, то мой ответ – нет, не сидела, – Ашот едва заметно улыбнулся. – А если ты имеешь в виду человека, то…
Хенси не договорила, взяла долгую, невыносимо тягучую паузу, затягиваясь сигаретой, заполняя свои лёгкие этим дымом до отказа. Решив для себя, что эффектная пауза «отыграла» своё, девушка шагнула вперёд, оказываясь ещё ближе, слишком близко, практически касаясь грудью груди мужчины, незаметно вставая на носочки и шепча, выпуская ядовитые змейки дыма:
– Если ты хочешь знать про человека, то пока об этом слишком рано говорить…
– Ты можешь мне доверять, – выпалил Ашот, который уже практически не соображал.
Хенси совсем слегка отодвинулась, заглядывая мужчине в глаза, её взгляд светился изнутри каким-то адским пламенем, в нём плясали джигу черти, но, о, боги, как завораживала эта картина!
– Хенси, ты… – начал было Ашот, но Хенси перебила его, остановила, кладя палец на губы и тихо говоря:
– Тсс, молчи, – казалось, что она вовсе не моргала, гипнотизируя мужчину, заставляя «грозу» в его глазах стать покорной и ручной. – Мистер Луццато, позволите ли вы мне ещё одно желание?
Ашот вопросительно поднял бровь, он был поражён, несколько выбит из колеи резкой сменой тона и тактики своей собеседницы. Всё это напоминало какую-то игру, в которой он потерялся, в которой он был лишь пешкой, но ему предлагалось стать…
– К… – Ашот сглотнул, сам удивляясь тому, как низко прозвучал его голос. – Какое желание?
– Сначала ответь, – лукаво, словно демон, сказала Хенси, продолжая гипнотизировать мужчину своим стальным взглядом.
– Но как могу я подписываться на то, чего не знаю? Что, если я соглашусь, а мне… не понравится то, на что я подпишусь?
«Ты пожалеешь. Я тоже пожалею», – подумала Хенси, но вслух озвучила лишь последнюю часть утверждения:
– Тебе понравится.
Она не стала продолжать, вновь поднялась на носочках, хоть чуть-чуть уравнивая их рост, что было непросто с учётом роста Ашота, который составлял 190 сантиметров…
Приблизившись к лицу мужчины, выдерживая паузу, девушка низко, томно спросила, но скорее утвердила своё право, потребовала:
– Будешь моим джином?
Ответа она не стала дожидаться, ответ был ясен и слишком отчётлив в глазах её собеседника, мозг которого давно отключился, оказался в глубоком нокауте от невыносимой близости практически обнажённого тела самого желанного запретного плода.
Ухмыльнувшись одними уголками губ, Хенси максимально сократила расстояние между их лицами, почти касаясь губ мужчины своими, но поступая иначе. Проведя кончиком языка по его верхней губе, она заставила сердце Ашота сделать кульбит и упасть куда-то в район паха, загромыхать там оглушительным набатом. Всего лишь одно прикосновение, даже не поцелуй…
Медля, не позволяя мужчине выйти из транса, проявить хоть какую-то инициативу, Хенси коснулась губами его нижней губы, чуть оттягивая, не сильно, но ощутимо давя острыми зубками, позволяя почувствовать ту идеальную грань – наслаждение-боль, которой она владела в совершенстве. А в следующий момент она впилась в его губы полноценным, жадным, практически грубым поцелуем, поцелуем победителя и хозяина.
Вздох удивления, смешанный с наслаждением, сорвался с губ мужчины, утопая в их поцелуя, заглушаясь губами девушки, которая ожигала милому доктору нервы, заставляя его забыть о тех – обо всех – правилах, которые он клялся себе не нарушать. С ней, с Хенси, это было невозможным, она сама была запретом, тем самым яблоком раздора и ящиком Пандоры, к которому, если у тебя остались хоть крупицы разума, лучше не приближаться.
Раздвигая губы мужчины, Хенси проникла в его рот языком, тут же встречаясь с его горячей и влажной плотью, но не на секунду не позволяя ему перехватить инициативу, даже просто попробовать это сделать. Целуя, практически вылизывая рот Ашота, девушка опустила ладони на его плечи, снимая с них халат настолько невесомо, что мужчина даже не заметил, как белая ткань упала на пол, оставаясь стыдливо лежать там.
– Х…
– Не говори ни слова, – одёрнула мужчину девушка, сама удивляясь тому, как звучал сейчас её голос.
Он, голос, был глубоким от возбуждения, её тело отзывалось на собственные действия и на те прикосновения мужчины, которые она ему позволяла. Это было горячо и желанно, и пусть, что-то внутри Хенси отчаянно кричало: «Не то!», она не желала останавливаться, она хотела переступить эту черту, которую провела не то она сама, не то сука-судьба в тот далёкий-далёкий день 21 апреля 2007 года. Ту черту, которую она позволила себе переступить до этого дня лишь с одним, лишь с тем, кто менее всех этого заслуживал.
«Клин клином, чёртов Трюмпер, – подумала Хенси и едва не зарычала от злости на саму себя, от того, что в такой момент она думает о нём. – Клин клином, как бы это не звучало…».
Волна злости и какой-то безысходности, поднявшаяся со дна её души при воспоминании о том, кто всё-таки победил её, прокатилась по венам, ударила в мозг и расширила зрачки, делая их подобными двум безднам, двум чёрным дырам, из которых ничто и никто не в силах вернуться.
Крепко зажмурившись, укусив Ашота за губу и даже не заметив этого, она оторвалась от его губ, хватая края его рубашки и дёргая, вырывая пуговицы с корнем. Маленькие кругляши так и поскакали, покатились по комнате, разбегаясь по углам, прячась там. Мужчина поднял на девушку недоумевающий взгляд, но даже не успел ничего сказать, не успел даже подумать.
Хенси, впиваясь взглядом в грудь мужчины, прямо в сердце, прикоснулась к коже ладонями, проводя по ней, гладя, слегка царапая, оставляя отметины.
– Хенси, я…
Она вновь не дала ему договорить, резко разворачивая мужчину, толкая на кровать и тут же нависая сверху, распахивая его рубашку с торчащими рваными нитями сильнее, оголяя красивый торс, слегка поросшую волосами грудь.
Наклоняясь к груди мужчины, касаясь её губами, водя носом, прикасаясь, припадая щекой, слыша безумный бег сердца, в котором почти слышалась мольба: «Прошу…».
«Проси, – подумала Хенси. – Умоляй…».
– Х…
– Если ты ещё раз откроешь рот, ты не сможешь встать, – грубо, но доходчиво сказала Хенси, прерывая неловкие попытки Ашота нечто сказать.
Эти слова звучали дерзко, горячо и пахли острым перцем, суля нечто особенное. Милый доктор же не знал, что слова его прекрасной спутницы можно понимать и дословно… в самой худшей их трактовке.
– Надеюсь, ты всё понял? – горячо прошептала Хенси, усаживаясь выше, практически седлая бёдра мужчины. – Прошу, не нужно всё портить…
– Я… Я не буду…
– Что не будешь? – ещё горячее спросила девушка, опаляя ухо доктора дыханием.
Он даже не заметил, как и когда она успела потянуть собачку на молнии вниз, расстегнуть его ширинку, но очень явственно, слишком остро ощутил прикосновение её пальцев к своему уже давно возбужденному члену.
– Что не будешь? – повторила свой вопрос Хенси, прикасаясь к возбужденной плоти настойчивее, сжимая его член через ткань трусов.
– Я не буду всё портить, – на одном дыхании выдал Ашот, еле сдерживаясь от того, чтобы не застонать в голос, не повалить желанную девушку и не взять её, раз она сама того так хочет.
Но она хотела иного, совершенно иного, и он это прекрасно понимал, он ощущал это каждой клеточкой кожи. Это искрило в воздухе и оседало звёздной пылью на волосах и на коже, проникая в сосуды, подобно метастазам рака, поражая мозг.
– Обещаю, – добавил он после некоторой паузы, смотря Хенси в глаза, в которых плясало то, с чем живым и нормальным людям лучше не встречаться, не знаться. Но как же, порой, хочется нарушить все запреты…
Оставшись довольной ответом, не говоря более не слова, Хенси запустила руку с проворными пальчиками под ткань его трусов, невесомо погладила, а после ощутимо, властно сжала его обжигающий толстый член, проводя рукой вниз-вверх, заставляя мужчину вздрогнуть и закрыть глаза.
Повторяя подобные манипуляции с пульсирующим органом Ашота, не отрывая взгляда от его закрытых глаз, Хенси пыталась понять себя и, одновременно, перестать думать, отдаться моменту, но чёртов мозг никак не хотел отключать её голову. Перед глазами стояло слишком много образов, что заставляло девушку беситься, подобно зверю, угодившему в капкан, метаться, чуть ли не рычать от собственного бессилия, от безвластия над самой собой.
Дёрнув штаны мужчины вниз, просто стягивая их с бёдер, даже не утруждаясь тем, чтобы снять их полностью, Хенси оседлала его бёдра, чувствуя нежной кожей на внутренней стороне бёдер жар его разгоряченного органа. Что-то внутри неё сжалось, словно запрещая ей делать то, что она задумала, прося об остановке, но девушка не намерена была слушать ни свой разум, ни своё тело. У неё был иной полководец – кровожадный и похотливый демон, живущий в груди и никогда зовущийся её душой.
Она даже не сняла с себя полотенце, которое, на удивление, не сползло, и, по сути, совершенно не мешало. Упёршись правой ладонью в плечо Ашота, до боли сжимая его, второй рукой она взяла его член и направила в себя, но плоть её сжалась, напряглась, не желая принимать мужчину, которого, как Хенси казалось, она хотела. Она заставляла себя думать, что хочет…
«Клин клином», – думала она, жмуря глаза и опуская бёдра, сжимая зубы, чтобы не вскрикнуть от боли.
– Хенси, не…
Она резко, слишком резко опустила бёдра, принимая его член в себя до конца, касаясь его паха, чувствуя обжигающую, болезненную заполненность внутри. Не позволяя Ашоту договорить, Хенси положила искусственную ладонь на шею мужчины сзади, притягивая к себе, заставляя сесть.
Не позволяя себе привыкнуть, девушка начала двигаться: быстро, резко, слишком жёстко. Боль никак не хотела уходить, превышая наслаждение, но и удовольствие давало о себе знать, постепенно нарастая. Хенси не могла себе позволить ничего не почувствовать…
«Клин клином… – думала про себя девушка, не открывая глаз, яростно двигая бёдрами, поднимаясь, почти выпуская из себя член Ашота и вновь опускаясь. – Клин клином, клин клином…».
Странный звук, скорее напоминающий всхлип, сорвался с её губ, она зарылась пальцами в густые, вьющиеся волосы мужчины, путаясь в них механическими пальцами, притягивая его голову к себе, целуя. Целуя яростно, словно пытаясь заставить что-то внутри себя заткнуться, умолкнуть, а после прижимая его голову к своей груди.
Ощущения его губ и отросшей щетины на нежной коже груди будоражили, дарили наслаждение, но…
«Не то…», – этот мучительный стон, так и не сорвавшийся с её губ, пулей пронёсся в голове Хенси, отскочил эхом и рикошетом от несущих стен сознания.
Странный, скомканный, слишком скорый и острый оргазм пронзил тело девушки, выгибая спину дугой. Ей казалось, будто в каждую клеточку её тела вонзили по острой игле, а на голову вылили ведро кипятка, окачивая следом ледяной водой. Странные ощущения, слишком неподходящие, слишком…
«Не то, – отрешённо думала девушка, продолжая на автомате двигаться, хотя свою порцию удовольствия она уже получила. – Всё не то…».
Дождавшись, когда в недрах её нутра стихнут последние судороги прошедшего оргазма, когда мышцы перестанут сокращаться-содрогаться, Хенси, не говоря ни слова, встала с члена Ашота, садясь рядом, прерывисто дыша и смотря немного туманным, растерянным взглядом. По лицу мужчины было понятно, что своей порции наслаждения он не получил, но он не смел требовать, он не смел даже что-либо сказать. Он же обещал…
Остановив свой туманный взгляд на стоящем колом члене доктора, Хенси облизнула губы и опустилась вниз, касаясь обжигающей головки губами, целуя, а затем резко опуская голову, заглатывая почти на всю длину.
Ашот захлебнулся дыханием, потерялся в ощущениях, ему стоило неимоверных ощущений не схватить девушку за короткие волосы и не насадить на свой орган до конца. Но он не мог этого сделать, не мог позволить: не то воспитание, не то отношение…
Ритмично двигая головой, помогая себе рукой там, где она не могла справиться ртом, то и дело подключая язык, Хенси ласкала мужчину. Выпустив обжигающий орган из своего рта, ритмично двигая рукой у основания члена, девушка высунула язык и провела им по всей длине, ощущая биение крови в набухших венах, чувствуя солоноватый вкус естественной смазки и мускусный, дурманящий запах возбужденного мужского тела.
Повторив трюк с языком несколько раз, заставив доктора выгибаться, вздыхать, стонать, девушка открыла рот и вновь погрузила в себя член Ашота, пока его крупная, обжигающая головка не упёрлась ей в горло.
Сжимая губы плотнее, создавая ошеломительную тесноту и жар, Хенси двигала головой вверх-вниз, рукой лаская, сминая яички мужчины, даря такую ласку, которая не оставляла шанса на то, чтобы продержаться долго…
«Скоро», – подумала про себя Хенси, когда Ашот начал двигать бёдрами вверх, навстречу жаркому рту, но она не позволила ему такой вольности, прижав его таз к матрасу.
Его обжигающий член запульсировал сильнее, ещё сильнее… Хенси закрыла глаза, позволяя им отдохнуть всего несколько секунд, а затем открывая их, устремляя в лицо мужчины. Рот Ашота был приоткрыт, он жадно хватал постоянно кончающийся воздух, который, казалось, слишком раскалился вокруг них. Три, два, один и…
И, вот, наступает момент, который стрелой прошибает тело доктора, пронзает его, заставляя выгнуться, низко застонать себе под нос. Его крупный, обжигающе-горячий член пульсировал, выплёскивая сперму, её оказалось много, куда больше, чем девушка могла подумать.
Сделав ещё несколько движений, Хенси отстранилась, выпуская член изо рта. На языке явственно ощущался вкус семени: солёный, не слишком яркий, может быть, даже приятный… Почти весь её рот был наполнен этой белёсой вязкой субстанцией.
Взглянув на Ашота, который лежал, раскинувшись на кровати, а глаза его были подёрнуты поволокой экстаза, но в них была тень необъяснимой вины, Хенси взяла с тумбочки стакан, служащий ей пепельницей, и сплюнула в него.
Облизав губы, всё ещё чувствуя в своём рту его вкус, не тот вкус, Хенси вновь сплюнула уже практически прозрачную слюну, взяла сигарету и закурила, глубоко затягиваясь дымом и выдыхая его в пространство комнаты, путая вкус семени в своём рту со вкусом табака, перебивая одно другим.
Спустя несколько затяжек едкий и крепкий табачный дым взял верх, проникая в каждый вкусовой рецептор, усыпляя его. Девушка молчала, куря, думая о своём и, одновременно, не думая ни о чём.
Докурив, бросив окурок в стакан, погасив его в тягуче-белой живой субстанции, что было не просто не культурным, а могло вогнать в шок, она взяла вторую сигарету, подожгла её и, не касаясь фильтром губ, обратилась к Ашоту:
– Сегодня закрыли моё дело, – она не смотрела на мужчину, впив свой взгляд куда-то в стену напротив себя. – Можно устраивать похороны, помнишь, ты говорил, что сможешь помочь с кремацией? Это в силе?
– Да, Хенси, – Ашот кивнул, приходя в себя, садясь и запахивая разорванную рубашку. – Если ты хочешь, можно сделать это сегодня же.
– Отлично, – Хенси кивнула. – Чем быстрее, тем лучше.
– Хенси, слушай, – мужчина сел на кровати на колени, подползая к девушке, которая стала вдруг такой холодной, ледяной.
Он невесомо прикоснулся к её плечу кончиками пальцев – даже её кожа стала холоднее. Доктор слегка нахмурился, говоря:
– Хенси, я хочу поговорить о том, что только…
– Давай, в следующий раз? – спросила Хенси и, сделав над собой усилие, повернулась к мужчине, одаряя его взглядом. – Сейчас я совершенно не хочу об этом говорить… – она нахмурилась.
– Но…
– Ты обещал, что не будешь всё портить, – хмыкнула Хенси и вновь затянулась дымом, задерживая его в себе, пока глаза не защипало от слёз. – А сейчас, Ашот, прошу тебя, уходи.
– Но…
– Прошу тебя, – повторила Хенси.
Ашот вздохнул, нехотя соглашаясь:
– Хорошо, Хенси, – он встал, запахивая рубашку, подбирая с пола брошенный халат, отряхивая его и надевая. – Я приду вечером, когда… Когда всё будет сделано. Или ты хочешь присутствовать?
– Нет, не хочу, – Хенси отрицательно покачала головой.
– Хорошо, – Ашот тяжело, но беззвучно вздохнул. – До вечера, Хенси?
– До вечера, – ответила девушка. – И прости за рубашку, – она повернулась, указывая взглядом на разорванную и, верно, фирменную вещь.
– Да ничего страшного… – ответил мужчина, запахивая рубашку сильнее и застёгивая халат на все пуговицы, чтобы никто не видел следов их страсти.
Ашот ушёл, Хенси докурила и, отправив окурок к остальным, медленно выдохнула дым, рассеивая его едкий запах в воздухе. Внутри было пусто, пусто и спокойно, это была не та мёртвая пустота, которая гнилью отравляла кровь – это была спокойная пустота, походящая на почтенную тишину и полумрак склепа, в котором принято находить свой последний покой и пристанище.
Она сделала то, чего желала, во что верила, обычно, после такого ей всегда легчало, верно, именно этого ей не хватало эти долгие пять лет. Но что-то всё равно было не так. И это «что-то не так» не давало ей покоя, заставляя желать биться головой пусть не об стену, но хотя бы об спинку кровати, об подушку.
«Чёртово прошлое! – в сердцах подумала Хенси, вновь закуривая, поправляя сползшее полотенце. – Когда ты уже сдохнешь, тупая мерзкая тварь?! Ничего страшного, я всё равно допью тебя, уродливая сука-память, твои шрамы и стоны меня уже достали до самых почек. Всё равно я буду сильнее, – Хенси выпустила в воздух тугую струю дыма, ухмыляясь уголками губ. – Сильнее хотя бы потому, что ты – лишь прошлое, тень, лохмотьями повисшая на проводах нейронов моего головного мозга, а я… Я жива…».