3
Во время конференции аудиторию университета заполняли разные люди. Подальше сидела, как всегда, молодежь – аспиранты, соискатели, студенты старших курсов. При этом некоторые молодые люди теснились у первых рядов и держались вблизи докторов постарше. Это те, чьи диссертации были на выходе. Ведь именно на научных конференциях мэтры знакомили молодых людей с нужными коллегами, договаривались о написании отзывов, разговаривали с оппонентами. По сравнению с пока еще легкомысленными задними рядами эти молодые люди уже несли на своих лицах подобающую случаю серьезность. Наталья Васильевна таких субъектов никогда не любила. Уж кому, как не ей, было знать, что настоящая наука делалась не этими в лучшем случае хорошими менеджерами научных организаций. Открытия совершались кабинетно-лабораторными крысами – фанатичными и одухотворенными, но непричесанными и чаще всего прыщавыми молодыми людьми и девочками, как правило, пережившими в юности несчастливую любовь. Встречались, конечно, среди настоящих ученых и денди, реже – очаровательные мордашки, еще реже – красавцы, но красавицы – никогда. Как Наталья Васильевна наблюдала, чем масштабнее была по замыслу работа ученого, тем менее презентабельной оказывалась его внешность. Денди чаще всего являлись педантами, отличались точностью исполнения, но редко когда были действительно оригинальны в постановке проблемы и трактовке полученных результатов. Естественно, в своих наблюдениях она не претендовала на какие-то обобщения, не делала также и далекоидущих выводов, но сотрудников к себе в лабораторию подбирала, все-таки придерживаясь своих взглядов. Если необходимо было влить в исследовательскую струю свежую кровь, предпочитала взять на работу мальчика, пришедшего к ней в кабинет в заношенном свитере с вытянутым воротом, но высказывавшего интересную идею, чем респектабельного молодого человека или аккуратную девочку, которые обещали заниматься всем, чем она скажет. Впрочем, и второй тип сотрудников тоже был полезен. Во всяком случае, за те пять лет, что Наталья Васильевна руководила лабораторией, молодежь так и кишела по коридорам, будто мальки в аквариуме. И только один человек был недоволен деятельностью заведующей, считая Наташу авантюристкой и провинциальной выскочкой. Это был старший научный сотрудник ее лаборатории, пятидесятилетний Лев Андреевич Мытель. Со Львом Андреевичем Наташа держалась всегда почтительно-любезно, но лабораторией руководила, сообразуясь со своими представлениями о целях и задачах намеченных работ.
Здесь, в Петербурге, посетив несколько кафедр и лабораторий, с которыми у нее были деловые связи, Наталья Васильевна лишний раз оценила бьющую в глаза разницу между ее собственной, прекрасно оборудованной лабораторией и тем запустением, в котором приходилось вести исследования ее многочисленным друзьям по науке. А ученые советского времени, ныне уже пенсионного возраста, те, чьими работами она восхищалась, еще когда была студенткой, теперь вызывали у нее чувство стеснения и неудобства за то, что ходили на работу в купленных двадцать лет назад платьях, за то, что носили обшарпанную обувь со стершимися подметками, за то, что на их лицах застыло печатью выражение обиды и непонимания. И оживлялись эти люди только тогда, когда речь шла действительно о науке. О научных проблемах, что составляли смысл и соль их жизни. И Наталья Васильевна как нельзя ясно понимала, что материя может умертвить плоть, но дух настоящего мыслителя – никогда. И она даже втайне гордилась собой, что не пошла по гораздо более легкому пути чистой коммерции – зарабатывания денег на простом введении у больных исследований, которые были недоступны раньше. Она не утратила самого духа исследовательской работы, и наряду с введением новых методик в ее лаборатории разрабатывались и новые научные направления. И работы ее были очень серьезными – больные аллергическими ринитами и бронхиальной астмой чувствовали себя счастливчиками по сравнению с теми, у кого борьба шла не за здоровье – за жизнь. Эти пациенты выделялись сдержанными, сосредоточенными лицами. Они уже были готовы принять любой результат, согласиться на самую рискованную методику и на самую тяжелую операцию. Зато потом, когда в результате лечения лица их расправлялись, светлели и в глазах появлялась надежда, они несли по знакомым приятные вести о своих чудесных исцелениях, а эта реклама из уст в уста, как известно, гораздо надежнее броских объявлений в самых дорогих глянцевых журналах. Собственно, на таких результатах и основывалось материальное благополучие лаборатории. Именно тем, как продлить эти результаты на возможно большее количество лет, и была сейчас озабочена Наталья Васильевна. Именно этим и занималась она, продолжая свои наблюдения в виварии. Об этом же трещали наперебой в лаборатории ее аспиранты, заваривая в колбах чай и треская бублики. Сама Наталья Васильевна им немного завидовала – в ее времена не было ни Интернета с доступом к любой литературе мира, ни возможности шлепать диссертации на компьютере, сразу же, по мере надобности, их исправляя. Во времена Натальи Васильевны услуги машинисток стоили дорого, и сами эти служительницы пишущих машинок были в большинстве своем капризны, будто примадонны оперных театров. Просьбы о внесении исправлений в текст были делом немыслимым и считались для них чуть ли не оскорблением. Теперь можно исправлять самому сколько угодно, чем ее аспиранты и занимались. И только Женя Савенко был в лаборатории сам по себе. Он не относился ни к категории педантов, ни к парадоксальным ученым. Без сомнения, очень способный, он все-таки производил на Наталью Васильевну впечатление человека, находящегося не на своем месте. Аспиранты тоже его недолюбливали, не принимали за своего. С другой стороны, он был и старше их всех. Пришел уже после работы в больнице и после армии. Научные сотрудники из тех, кто знал Женю со студенческих лет, дали ему смешную кличку – Кружков. Потому что когда-то, будучи студентом третьего курса, он пришел в лабораторию и у всех, кто в ней находился, громко спросил:
– Где тут у вас кружок?
Наталья Васильевна, которая тогда была простым научным сотрудником при Льве Андреевиче Мытеле и работала в этой же лаборатории, уточнила:
– Какой кружок? Кройки и шитья?
Почему-то тогда все захохотали.
Внешностью Женя ужасно походил на Шварценеггера и даже был подстрижен точно так же, как он.
– Молчи, тупица! – сказал он в ее сторону. – Где тут у вас кто-нибудь посолиднее?
И все захохотали еще громче. И сама Наталья Васильевна хохотала тогда, держась за бока, и никак не могла остановиться. Никогда еще в жизни никто не называл ее тупицей. И кроме того, большинство сотрудников уже чувствовали, что скоро-скоро Льву Андреевичу придется подвинуться.
В общем, в разгар веселья в лаборатории появился сам Лев Андреевич собственной персоной.
– Тут молодой человек какой-то кружок ищет! – пропищала в ответ на его удивленный взгляд самая маленькая аспирантка, Юля, которую вообще с трудом можно было сразу заметить из-за штативов высокого лабораторного стола.
– Спортивных танцев? – спросил Лев Андреевич, потому что в другом крыле корпуса находился спортзал, и дважды в неделю оттуда доносилась ритмичная музыка и громкий счет тренера танцоров. Замолкнувший было смех возобновился с новой силой.
– Я председатель студенческого научного общества, – сообразив, что сказал что-то не тому и не так, пояснил свое присутствие в лаборатории Женя. – Мне поручили сделать доклад о самых перспективных направлениях в иммунологии. И посоветовали взять интервью у кого-нибудь в вашей лаборатории. Я думал, тут студенты работают.
– А-а! – облегченно вздохнул Лев Андреевич, который не любил присутствия в лаборатории незнакомых людей. Он все время ожидал какого-либо подвоха. Не отличающийся особо перспективным в научном направлении умом, Лев Андреевич одинаково дорожил своим местом и собственным спокойствием. – Тогда вам надо к Наталье Васильевне! – И он как раз указал рукой на ту, с кем Женя вначале так небрежно и грубо обошелся. – Это она у нас самый перспективный сотрудник! – Не забывая выпячивать работы Натальи Васильевны по всяким пустякам вроде заседания какого-нибудь студенческого общества, Лев Андреевич упорно замалчивал полученные ею результаты на всех сколько-нибудь важных медицинских форумах.
Женя Савенко, увидев, кому ему предстоит задавать вопросы, зарделся от смущения. Наталья Васильевна отсмеялась и больше об инциденте не вспоминала. А потом Женя и сам пришел заниматься наукой в их лабораторию. С тех пор прошло уже несколько лет, а Женино прозвище, Кружков, так и прикрепилось к нему намертво.
Наташин доклад на нынешней конференции, как и в большинстве случаев, вначале вызвал в зале полную тишину, а потом оживление. После доклада задавали вопросы и президиум забросали записками с просьбами предоставить возможность выступить в прениях.
«Хорошо выступила», – подумала Наташа, но внутреннего удовлетворения на этот раз не ощутила. Этот доклад для нее самой уже не содержал ничего нового; был повторением того, что в прошлом году она уже отработала на публике в Москве и три месяца назад на международном симпозиуме в Балтиморе. Тем не менее все вопросы она выслушала внимательно: довольно часто в вопросе содержится мысль, которая потом в результате обсуждения оформляется в идею. После прений по ее докладу был объявлен перерыв. Наташа спустилась с трибуны в зал, где ее поджидал Нирыбанимясо.
– Все-таки преподавание в вузе имеет большое влияние на манеру говорить, – с улыбкой сказал он, пожимая ей руку. – Я всегда восхищаюсь четкостью вашего изложения – просто хочется записать конспект, как на лекции.
Наташа улыбнулась ему благодарно.
– Хотите пойти прогуляться после обеда?
– Не гуляка уж я теперь стал, деточка! – добродушно засмеялся ей в ответ Нирыбанимясо. – Слава богу, скоро стукнет семьдесят восемь. Мне бы подали машину к подъезду и в гостиницу отвезли полежать! А тут еще надо на второй части сидеть. А уж завтрашний банкет и вовсе для меня непосильное испытание. Но придется все-таки идти – хочется потусоваться рядом с молодежью, понять, о чем они рассуждают, о чем думают. Хотя, честно вам скажу, в мое время молодежь была, мне кажется, умнее.
Наталья Васильевна засмеялась:
– Подумать только! И мне тоже начинает казаться, что и мои сверстники были умнее, чем нынешние. Неужели так подступает война отцов и детей?
– Так подступает старость, к сожалению, – ухмыльнулся заместитель. – И хотя к вам ни в коей мере это замечание не относится, тем не менее ваш слегка усталый вид мудрой Минервы должен насторожить, по крайней мере, вашего мужа.
Наташа опустила глаза. Да, мужа, конечно, насторожит. Ей вспомнился вчерашний женский голос из телефонной трубки. «Он в ванной!» Интересно, Наталья зло усмехнулась, до того он был в ванной или уже после? Когда только успел… Она ведь уехала без предупреждения. Значит, позвонил старой приятельнице. Не с улицы же притащил домой проститутку?
– Тогда пойдемте обедать.
Наталья Васильевна взяла под руку старика и отправилась с ним вниз. В столовую, которую на время конференции превратили в ресторан. И ее совершенно не раздражало, что от старости у него уже тряслись руки и из-за этого он обсыпал хлебными крошками весь пиджак, а жевал долго, странно шевеля во рту неповоротливым языком.
Наверное, у него плохой зубной протез. И заботится о нем некому – жена умерла. Щемящая жалость к Нирыбанимясо затопила ей сердце. «С кем же он, бедный, живет? Кто ему готовит еду? Хорошо, если он управляется дома сам. Какое счастье, что мои родители пока вместе…»
Тут перерыв окончился, и они неторопливо вернулись в зал.