Глава 9
«Гнездо кукушки»
До «Гнезда» добирались довольно долго – сначала по шоссе, а затем по весьма живописной, но ужасающе ухабистой лесной дороге. «Хонда» то и дело подпрыгивала на рытвинах, кое-как присыпанных гравием.
– Тут у нас ремонт вечный, наверное, еще со времен варягов, – рассказывал Сидоров. Перекусив вместе с Кравченко и запив обед парой банок пива, он заметно оживился. И причина подъема его настроения стала для Кравченко скоро совершенно ясна. – У озера вашего стройка кипит, лес наш валят, роют, бетонируют, грызут природу точно колорадские жуки. А тут, – опер кивнул на сосны, на гранитные валуны, поросшие разноцветными мхами, – убогим и дорога вроде не нужна. И правда, куда им таким путешествовать? «Скорая» с грехом пополам из города доедет, хлеб с крупой тоже на попутке забросят, гроб – если кто скопытится – тоже: кладбище тут рядом.
– А персонал как же сюда добирается? – поинтересовался Кравченко.
– А персонал, считай, аборигены. Тут станция в двух километрах железнодорожная. Так половина персонала там в поселке живет. А сторож, повариха и старшая медсестра вообще при интернате постоянно. У них квартирки казенные во флигеле. Сторож, например, уж лет пятнадцать отсюда никуда.
– А завбогадельней? – улыбнулся Кравченко.
– У нее тоже там комнатушка. Она ж питерская сама. Ну, ее сюда по распределению в оные времена. Ничего, вроде прижилась. Седьмой год здесь.
– Одна?
Сидоров погладил мягкую обивку сиденья.
– Классная машинка, – заметил он. – Я иномарочку эту замечал тут на днях. И не только на шоссе. Это ведь айзергуд на ней катается, секретарь Зверевой?
– Он иранец. Вроде бы.
– Иранец? Чтой-то вдруг?
– А так вот, – Кравченко полуобернулся. – Я его пока еще не разъяснил.
– Ну так постарайся, поторопись, – Сидоров вальяжно раскинулся на сиденье. – Баш на баш – уговор состоялся. Да, хороша машинка. И дом у этой Зверевой – закачаешься. Хоромы.
– Они там как на Луне живут, Шура. – Кравченко прибавил скорость: дорога вроде стала поровнее. – В вакууме, как зеленые человечки. Там все совсем другое. Иная галактика.
– Брось, люди везде одинаковы. Что богатые, что бедные, что нищие – так же болеют, так же жрут, так же… – он запнулся, – словом, на гвозде в уборной у них тоже туалетная бумага.
– Но при этом унитаз золотой. Нет, Шура, кто на таком унитазе сейчас восседает, тот… Эх, да что там! Дольче вита. Она и есть дольче. Разница огромадная, особенно если со всем остальным нашим дерьмом сравнивать.
– Вообще-то, конечно, вертолеты вон как пылесосы покупают.
– Вертолеты – это муть, Шура. Железки. И тот банкир ваш с его конюшней тоже муть. Портяночник, дешевка. Зверева, если только захочет, то…
– Что? Шибко богатая? – Сидоров прищурился.
– Ты даже не можешь себе представить насколько.
– Муж, он ведь по закону у наснаследник первой очереди после жены, так – нет?
Кравченко покосился на спутника: как-то резко ты, Шура, мыслительный свой процесс ведешь. Все скачками, скачками…
– А затем идут братья-сватья, – продолжал Сидоров.
– У нее сватьев нет. И детей, заметь, тоже. Белобрысые – не родные ей. Считай, что седьмая вода. Но брат – родной.
– А я его по телевизору в дежурке вчера слыхал. Он за Траволту трепался. Фильм ночью показывали по кабельному. Э-э, сбавь, тут поворот направо, – Сидоров указал на узкую, поросшую травой колею. – А вон и избушка наша: к лесу задом – к нам фасадом. Ты погоди маленько, я с Наташей переговорю и тебя позову. Лады?
Лесная школа-интернат показалась Кравченко кощунственно похожей на музей-усадьбу одного поэта, где прошлой осенью они побывали с Катей. Старый деревянный помещичий дом с гипсовыми колоннами, «бельведером» и подслеповатыми окнами, забранными толстой решеткой. Вековые липы и клены, полуразвалившаяся «господская» ограда, круглая клумба, а на ней георгины, львиный зев и душистый табак вперемешку с сочными сорняками. Бледнолицый, тихий с виду паренек в синем ватнике старательно подметал двор новенькой метлой. В песке у ограды рылись рябые куры. Серый кот – хвост трубой – шествовал по тропинке к пожарной кадке под навесом из шифера. Скрипнула дверь, обитая дерматином, – на крыльцо дома вышла старуха в белом халате, косынке и войлочных тапочках с охапкой скомканного постельного белья.
Конец ознакомительного фрагмента.