Глава XIII
– Потеряно, но не все!.. – вдруг заявил Агапит Абрамович, – У вас есть возможность получить эти сотни тысяч, если вы, впрочем, захотите?
– Да, да, я хочу этого! – поспешно подтвердил Саша Николаич, обрадованный тем, что перед ним снова мелькнула исчезнувшая было надежда.
Агапит Абрамович видел, что делалось с молодым человеком, как тот волновался, и был недоволен этим.
– И вы были бы готовы, – прищурившись, спросил он, – теперь ради этого сделать все, что я потребую?
– Нет, не все! – сейчас же возразил Саша Николаич. – Я сделаю только то, что будет не против моей совести.
– Все-таки!.. Ну, хорошо. Я очень рад, что вы стойки в своих убеждениях.
– Я думаю, что иначе вы бы и не вступили со мной в дело?
– Конечно, конечно!.. Но только вот то условие, которое я вам поставлю, не будет противоречить вашей совести. Вы просто напишете мне небольшую расписку и этого будет достаточно. Но расписка должна быть не на сумму…
– А на что же?
– На половину того наследства, которое вам принадлежит и получить которое вы должны.
– Я должен получить наследство?!
– Это уж не ваша печаль!.. И никаких хлопот вам не будет, все будет сделано без вас.
– Но я все же желал бы знать…
– Я вам ничего не могу сказать, кроме того, что говорю! – веско ответил ему Крыжицкий. – Если я вам выдам все подробности дела, то вы перестанете нуждаться во мне, а я этого не хочу. Будьте терпеливы, молодой человек, и ждите.
– А долго ли придется ждать?
– Не знаю: год, а может быть, и меньше. Но, во всяком случае, рассчитывайте в будущем на хорошее состояние, потому что и половина вашего наследства составит довольно крупный куш.
– Но… позвольте!.. Тогда вы должны знать, кто мой отец и моя мать, и хоть это-то скажите мне!
– Все вы узнаете в свое время! Повторяю, вам необходимо терпение!.. Я вполне понимаю, что вам, до некоторой степени, трудно вооружиться им, но это необходимо.
– И больше вы мне ничего не скажете?
– Ничего.
Крыжицкий достал лист бумаги, обмакнул перо в чернила и подал Саше Николаичу.
– Пишите! – сказал он.
Саша Николаич взял перо и написал под диктовку Агапита Абрамовича следующее:
«Сим обязуюсь предоставить в полное пользование половину наследства, принадлежащего мне, Андрею Львовичу Сулиме».
– Кто это – Андрей Львович Сулима? – спросил Саша Николаич.
– Опять расспросы! – пожав плечами, возразил Крыжицкий. – Не все ли вам равно?.. Ведь половина наследства останется при вас, а кому пойдет вторая половина – вам до этого не может быть и дела!.. Ну, подписывайте!
Саша Николаич подписался.
– Вот так! Теперь все в порядке! – одобрил Агапит Абрамович. – Теперь поезжайте домой и ждите… В случае, если будет нужно, я дам вам знать. А если переедете на другую квартиру от Беспалова, то дайте мне знать.
– Я все-таки к вам наведаюсь когда-нибудь! – предложил Саша Николаич.
– Этого делать не нужно! – сказал Крыжицкий. – Я вам дам знать! Ну-с, а теперь до приятного свидания.
Крыжицкий, как только получил расписку, круто изменил тон и выпроводил молодого человека довольно бесцеремонно.
Саша Николаич был как будто доволен своим посещением Крыжицкого, а вместе с тем, чувствовал себя не совсем хорошо, как будто тут было что-то не так.
Однако это чувство у него скоро исчезло, и когда он вернулся домой, то уже не думал ни о чем другом, как о будущем наследстве, и рассчитывал, хватит ли у него денег, чтобы прожить на них целый год.
На год у него денег должно было хватить с лихвой, если, конечно, не позволять себе никаких излишеств, а самое большее через год он снова будет богат и тогда те, кто пренебрег им, пожалеют о том, что так обошлись с ним.
В числе этих пренебрегающих на первом месте стояла Маня.
За обедом Саша Николаич был серьезен и разговаривал только с Беспаловым, отвечая сквозь зубы на его вопросы. Маню он игнорировал.
Ему хотелось, чтобы Маня это заметила и почувствовала, и хоть чем-то дала знать, что интересуется причиной, по которой он сидит у себя.
Но интерес выказал только Орест, который, напрасно прождав выхода Саши, несколько раз показывался в передней возле его двери, сначала так, будто по своему делу, а потом заглянул в комнату к Саше Николаичу и, сделав жалкую гримасу, кисло осведомился:
– А как насчет таксы сегодня?
Саша Николаич сердито посмотрел на него, и, прежде чем он успел ответить, Орест исчез, поняв, что он сунулся не вовремя.
Орест уже успел привыкнуть к ежедневным получениям полтинника и сегодня почувствовал тоску его лишения.
Он находил это несправедливым, потому что, в сущности, ничем не провинился и желал восстановить справедливость, если не целым полтинником, то хотя бы частью его.
И за этой частью он отправился к Мане.
– Принчипесса! – подступил он к ней. – Не будете ли вы благосклонны выслушать мою нижайшую просьбу?
Маня продолжала шить, не обращая на него внимания.
– Не желаете разговаривать?.. Полагаете меня подонками общества?.. Но, принчипесса, в Писании сказано: «Блажен, кто и скоты милует».
Маня не удержалась и фыркнула.
– Что тебе надо? – спросила она.
– Двугривенный или хотя бы четвертак.
– Отстань, у меня нет!
– Принчипесса! Ложь не совместима с вашим достоинством, «Ищите и найдете!» Впрочем, я согласен и на гривенник!
Маня не тронулась с места.
– Принчипесса, вы поймите мои содроганья: я сегодня чувствую удар в руке, то есть такой удар, что желтого в среднюю без промаха – и вдруг из-за какого-то гривенника… должен пропасть на сегодня мой талант!
Кончилось тем, что Маня дала Оресту гривенник, и он отправился в трактир.
Всю эту сцену Саша Николаич слышал из своей комнаты, но и по уходе Ореста не показался в столовой.