Пролог
124 г. до Р. X.,
630 г. от основания Рима
Лунный лик еще не показался.
Вечным городом правит темнота. Здесь, в запущенном, заросшем предместье меж Кассиевой и Валериевой дорогами, ей помогает тишина. Только заранее все разведав, можно пробраться по этим извилистым лабиринтам меж заснувших, заброшенных и разрушенных вилл. Из-за одинокой, смутно белеющей, изъеденной, с темными червоточинами, как зуб мавританского раба, колонны показался невысокий человек в черном плаще и самнитском пастушеском колпаке. В руках – заточенная палка. Оружием ее не назовешь, но в ночной стычке она способна оказать своему хозяину ценную услугу.
На ногах у ночного странника – сандалии из хорошо выделанной воловьей шкуры. Вещь дорогая и почти наверняка ворованная.
Пастушок в сенаторской обувке быстро и бесшумно просеменил от тусклой колонны к зарослям одичавшего винограда между двумя нагромождениями камней, когда-то являвшихся частью внушительного портала. Прислушиваясь, пастушок начал бесшумно, но быстро карабкаться вверх по каменным выступам и исчез из виду.
Он прыгнул и оказался в центре двора. Интересовавший его дом являл собой неосвещенную, неотличимую от общей темноты ночи громаду. Держа наперевес свою палку, «самнит» пересек буковую аллейку, попетляв между разросшимися цветочными куртинами, он подошел к главному входу. Дом был построен по новой, «сципионовской» моде, поэтому вход охранялся не парой потомков римской волчицы, как это было положено в прежние времена, а всего лишь мозаичным изображением собаки и абсолютно невидимой в эту пору суток надписью: «Берегитесь собаки!».
Пастушок обогнул дом с правой стороны, зацепился ногой за камень и застыл, прислушиваясь: обитатели полуразрушенного жилища спали.
Вот и колоннада. В лучшие годы она была обтянута парчой, теперь с нее свисали ветхие, выцветшие лохмотья.
Прошмыгнув по галерее, ночной гость остановился, то ли приводя в порядок дыхание, то ли принюхиваясь. Да, он не ошибся, интересующая его дверь была прямо за выступом стены. Опустив колпак, незнакомец вынул из складок плаща кусок темной материи и повязал им нижнюю часть лица.
В комнате, судя по тому как дышал незнакомец, стояла жесточайшая вонь. Не обращая на это внимания, он бросился к дальней стене и глухим голосом спросил:
– Ты здесь?
Ответа не последовало, однако послышалось хриплое дыхание. Большего не требовалось. Ночной гость поднял полы плаща, размотал завязанную вокруг пояса ткань и разложил на полу. Потом переложил на нее тело тяжело дышащего человека. Процедура сопровождалась тихими стонами и еще более тихими ругательствами и требованиями молчать.
Через несколько мгновений вонючий полутруп заскользил по мраморным коридорам. Путь, похоже, был хорошо изучен ночным носильщиком, поскольку путешествие совершалось совершенно беззвучно, беспрепятственно и безостановочно.
Вот он – искомый пролом в стене. «Самнит» выбрался первым и бросился к зарослям каппадокийской сирени. Не только для того, чтобы отдышаться, – там у него была спрятана тележка, украденная накануне у одного авентинского зеленщика.
«Самнит» положил умирающего на тележку. Глаза бедняги были устремлены вверх, к космическому хаосу. «Самнит» смотрел вперед, оглядывался и шарил по сторонам, стараясь разглядеть опасность в запущенном саду. Вооруженные рабы могли прятаться за любой каменной скамьей, в любой заросшей густой зеленью беседке, расположиться в центре пересохшего фонтана меж мраморной раковиной и мозаичным дельфином.
Стоп! Что это там за фигуры?!
«Самнит» помедлил мгновение, он вспомнил: это были терракотовые статуи, изображавшие знаменитых предков того, кто лежал на краденой тележке.
Выбравшись на улицу, похититель стянул с лица повязку, колпак – с головы, теперь они будут не столько скрывать его от чужого любопытного взора, сколько привлекать внимание. Человек, везущий больного, не должен походить на ночного бродягу.
Тем более, вот-вот взойдет луна. Природа как-то по-особенному замерла в предчувствии этого величественного, безмолвного события. Солнце всегда является в сопровождении щебечущей свиты.
Тележка живо покатилась по растрескавшимся плитам безымянной, когда-то отлично вымощенной улицы. Колеса были обиты войлоком: если какой-нибудь шальной стражник спросит, для чего это, ему ответят: для того, чтобы хоть отчасти сгладить страдания тяжелобольного.
Никому ничего объяснять не пришлось. Вот и берег реки, вода возвестила о себе запахом сырости и боязливым плеском мелких волн.
Забравшись в воду по пояс, пастушок вытащил из-под корней старинной ивы, наклонившейся в сторону вечно бегущей воды, небольшой, кое-как сколоченный плот. Торопливо, уже не слишком церемонясь, погрузил на него тело. Ответив на это еле слышными страдальческими звуками, умиравший затих.
Из-под тех же ивовых корней «самнит» вытащил шест и уж совсем было собрался оттолкнуться от берега, как услышал довольно громкий голос умиравшего:
– Теперь я могу говорить? Нас никто не подслушает?
От неожиданности «самнит» глухо закашлялся.
– Я не понял тебя!
– Ты можешь говорить.
– Я хочу поблагодарить тебя, ибо никто другой не выполнил бы мою просьбу. Благодаря тебе я на пути к спасению.
– Что ж, я обещал – я сделал.
– Клянусь всеми стрелами Юпитера-громовержца, я благодарен тебе.
– Я верю тебе и без клятв.
Они обменялись еще несколькими фразами в том же роде. И что интересно: чем дальше, тем больше голос стоявшего на берегу походил на голос того, кто готовился отправиться в плавание.
– И знаешь еще что, напоследок…
– Слушаю тебя.
– Напоследок, «с последним шагом», как говорят в Кампании, ты должен мне кое-что обещать.
– Что еще?! – Чувствовалось, что ночного пастуха это затянувшееся прощание начинало раздражать. – Говори же, ибо вот-вот появится луна.
– Обещай мне, что, когда я вернусь, ты примешь меня.
Невидимая в темноте улыбка появилась на губах стоявшего на берегу, и он молча поднял шест. Не услышав ответа, уплывавший заволновался.
– Поклянись! Поклянись, что примешь!
– Клянусь дыханием и здоровьем, как говорят там, откуда я родом.
Плот бесшумно оторвался от берега, зачерпнул немного воды, но лежащего это ничуть не испугало, он даже удовлетворенно захихикал в темноте.
Второй участник ночного приключения постоял некоторое время, опираясь на шест и то ли всматриваясь в сторону удалявшегося плота с телом больного, но счастливого человека, то ли просто размышляя.
И появилась луна.
И оказалось, что роль трагического помощника играл не кто-нибудь, а мальчик примерно четырнадцати лет.
Словно почувствовав, что миру открылась его важная тайна, он отбросил шест, развернулся и быстро побежал по ведущей вверх тропинке.