Вы здесь

Темная материя. Глава 5 (Блейк Крауч, 2015)

Глава 5

– Мистер Дессен?

Я вздрагиваю и просыпаюсь.

– Привет. Извините…

Сверху вниз на меня смотрит женщина – невысокая, зеленоглазая, с рыжими волосами и в белом лабораторном халате. В одной руке у нее чашка кофе, в другой – планшет.

Сажусь.

За окном, которое рядом с моей кроватью, день, и первые пять секунд я совершенно не представляю, где нахожусь.

Низкие тучи окутали город, отрезав его профиль на высоте в тысячу футов. Глядя через стекло, я вижу озеро и две мили чикагских кварталов, заполняющих пространство между больницей и озером, – под мрачной, среднезападной серостью все выглядит приглушенным и размытым.

– Мистер Дессен, вы знаете, где находитесь?

– В больнице «Чикаго-Мёрси».

– Верно. Прошлой ночью вы, будучи в состоянии дезориентации, обратились в службу экстренной медицинской помощи. Вас принял один из моих коллег, доктор Рэндольф. Уходя сегодня утром по окончании смены, он передал мне вашу карту. Я – Джулианна Спрингер.

Из моего запястья к пластиковому мешочку, подвешенному к металлической стойке, тянется тонкая трубка.

– Что вы мне даете? – интересуюсь я.

– Всего лишь аш-два-о. У вас было сильное обезвоживание. Как самочувствие сейчас?

Провожу экспресс-самодиагностику.

Тошнота.

Голова раскалывается.

Во рту – как будто ваты наелся.

Показываю пальцем в окно.

– Как там. Хмурое похмелье.

За физическим дискомфортом таится сокрушительное ощущение пустоты, которая будто низвергается прямо на мою душу.

Меня словно выпотрошили.

– Готовы результаты магнитно-резонансной томографии, – говорит врач, включая планшет. – Показатели нормальные. Был неглубокий кровоподтек, но ничего серьезного. А вот токсикологический скрининг пролил некоторый свет. Мы нашли следы алкоголя, и это вполне соответствует тому, что вы рассказали доктору Рэндольфу, но есть и кое-что еще.

– Что?

– Кетамин.

– Не сталкивался с таким.

– Это анестетик. Применяется при хирургических вмешательствах. Среди побочных эффектов значится краткосрочная амнезия. Вот вам и объяснение дезориентации. Но токсикологический скрининг показал не только кетамин, а еще нечто, чего я никогда прежде не видела. Некое психоактивное соединение. Сказать по правде, необычный коктейль. – Джулианна отпивает кофе. – Должна спросить – вы сами эти средства не принимали?

– Разумеется, нет.

– Прошлой ночью вы назвали доктору Рэндольфу имя вашей жены и пару телефонных номеров.

– Да, номер ее сотового и нашего домашнего.

– Я пыталась дозвониться до нее все утро, но мобильный, номер которого вы назвали, принадлежит некоему парню по имени Рэй, а звонок по наземной линии сразу переводится на голосовую почту.

– Можете прочитать мне ее номер?

Спрингер называет номер сотового Дэниелы.

– Все правильно, – говорю я.

– Уверены?

– На сто процентов.

Врач снова смотрит на планшет, и я, воспользовавшись паузой, спрашиваю:

– Эти вещества, что вы нашли у меня в крови, они могли вызвать длительное измененное состояние?

– Вы имеете в виду бредовые идеи? Галлюцинации?

– Да.

– Буду с вами откровенна, я не знаю, что это за соединение, и, следовательно, не могу с уверенностью сказать, как оно могло подействовать на вашу нервную систему.

– То есть оно может действовать и сейчас?

– Я не знаю, каков период его полураспада и сколько времени может потребоваться организму, чтобы избавиться от него. Но в данный момент вы не кажетесь мне человеком, находящимся под воздействием чего-либо.

Память о событиях прошедшей ночи начинает понемногу восстанавливаться.

Я вижу, как вхожу, голый и под дулом револьвера, в какое-то заброшенное здание.

Вспоминаю укол в шею.

И другой, в ногу.

В памяти всплывают фрагменты странного разговора с человеком, лицо которого скрывала маска гейши.

Помещение со старыми генераторами, наполненное лунным светом.

Мысль о прошлой ночи несет эмоциональный вес реальной памяти, но присутствует в ней и фэнтезийная подкладка сна или кошмара. Что со мной сделали в том старом здании?

Спрингер пододвигает стул поближе к кровати и садится. Теперь я вижу веснушки на ее лице, отчего оно выглядит так, словно его посыпали песком.

– Давайте поговорим о том, что вы сказали доктору Рэндольфу. Он записал… – Она вздыхает. – Извините, у него жуткий почерк. «Пациент говорит: Мой дом – не мой дом». Вы также сказали, объясняя, откуда у вас на лице синяки и царапины, что за вами гнались, но когда вас спросили, почему за вами гнались, ответа дать не смогли. – Женщина поднимает глаза от экрана. – Вы – преподаватель?

– Верно.

– И преподаете в…

– В Лейкмонт-колледже.

– Тут вот какая штука, Джейсон. Пока вы спали и после того, как нам не удалось найти какие-либо следы вашей жены…

– Что значит «не удалось найти»? Что вы хотите этим сказать?

– Ее имя – Дэниела Дессен, так?

– Да.

– Ей тридцать девять лет?

– Да.

– Так вот, мы не нашли никого, кто соответствовал бы этим параметрам, во всем Чикаго.

Новость сражает меня наповал. Я отвожу глаза от доктора Спрингер и смотрю в окно. Там так серо, что даже время дня не определить. Утро, полдень, вечер – сказать невозможно. На другой стороне стекла прилепились капли дождя.

Я даже не уверен, чего стоит бояться – того, что эта реальность может оказаться правдой, или же того, что в голове у меня все распадается на кусочки. Вариант с опухолью мозга, на которую можно было списать происходящее, нравился мне больше. Этот вариант, по крайней мере, что-то объяснял.

– Джейсон, мы позволили себе проверить вас. Ваше имя. Профессию. Все, что смогли найти. Я задам вам вопрос, а вы ответьте. Но будьте очень внимательны. Вы действительно полагаете, что преподаете физику в Лейкмонт-колледже?

– Я не предполагаю. Так оно и есть.

– Мы просмотрели веб-страницы отделений естественных наук всех университетов и колледжей в Чикаго. Включая и Лейкмонт. Ни в одном из них профессора Дессена нет.

– Не может быть. Я преподаю там с…

– Пожалуйста, дайте мне закончить, потому что кое-какую касающуюся вас информацию мы все же нашли. – Доктор печатает что-то на планшете. – Джейсон Эшли Дессен. Родился в тысяча девятьсот семьдесят третьем году в Денисоне, штат Айова. Родители – Рэндал и Элли Дессен. Здесь сказано, что ваша мать умерла, когда вам было восемь лет. Позвольте спросить, от чего?

– У нее было слабое сердце, и она заболела гриппом, который привел к воспалению легких.

– Очень жаль, сочувствую. – Джулианна снова опускает глаза и продолжает читать: – В тысяча девятьсот девяносто пятом вы получили степень бакалавра в Университете Чикаго. В две тысячи втором – степень доктора философии[5] в том же университете. Пока все правильно?

Я киваю.

– В две тысячи четвертом году отмечены премией Павиа, и в том же году журнал «Сайенс» почтил вас статьей, в которой ваша работа была охарактеризована как «прорыв года». Вы – приглашенный лектор в Гарварде, Принстоне, Беркли. – Доктор смотрит на меня, встречает мой растерянный взгляд и поворачивает планшет так, чтобы я сам смог увидеть страницу «Википедии», посвященную Джейсону Э. Дессену.

Мой синусный ритм на кардиомониторе заметно ускоряется.

– Вы не опубликовали ничего нового и не приняли ни одного связанного с преподавательской деятельностью предложения после две тысячи пятого года, когда стали руководителем лаборатории реактивного движения «Скорость». Здесь также сказано, что восемь недель назад ваш брат подал заявление о вашем исчезновении и что вас не видели на публике уже более года.

Удар такой, что я не могу вдохнуть.

Кардиомонитор отзывается на повышение кровяного давления тревожным скрипучим попискиванием.

В дверях появляется дородный медбрат.

– У нас все хорошо, – говорит доктор Спрингер. – Вы не могли бы сделать так, чтобы эта штука замолкла?

Медбрат подходит к монитору и убирает звуковой сигнал.

Подождав, пока он уйдет, врач касается моей руки.

– Я хочу помочь вам, Джейсон. Вижу, вы напуганы. Не знаю, что с вами случилось, и у меня такое чувство, что и вы этого не знаете.

Ветер с озера крепчает. Капли скользят по стеклу, смешивая мир за окном в импрессионистский городской пейзаж – серое пятно, расцвеченное мерцанием далеких фар.

– Я позвонила в полицию. Они пришлют детектива. Тот возьмет показания и постарается выяснить, что случилось с вами прошлой ночью. Это первое, что мы сделаем. Дальше. Связаться с Дэниелой мне не удалось, но я нашла контактную информацию вашего брата Майкла, живущего в Айова-сити. С вашего разрешения я хотела бы позвонить ему, сообщить, что вы здесь, и обсудить с ним ваше состояние.

Я не знаю, что сказать. С братом я не разговаривал уже два года.

– Не уверен, что хочу, чтобы вы ему звонили, – отвечаю я неохотно.

– Понимаю, но позвольте кое-что пояснить. В соответствии с Законом об ответственности и переносе данных о страховании здоровья, если, по моему мнению, мой пациент не может высказаться «за» или «против» раскрытия личной информации вследствие невменяемости или чрезвычайных обстоятельств, я уполномочена решить, отвечает ли раскрытие таковой информации члену семьи или другу вашим интересам. Полагаю, что ваше теперешнее психологическое состояние можно квалифицировать как невменяемость, и, соответственно, консультация с кем-либо, хорошо знающим вас, будет служить вашим интересам. Поэтому я намерена позвонить Майклу.

Доктор опускает глаза, как будто ей не хочется говорить мне, что будет дальше.

– Третье и последнее. Для оценки вашего состояния нам необходимо заключение психиатра. Я намерена перевести вас в центр психологического здоровья Чикаго-Рид. Это неподалеку, в Норт-сайде.

– Послушайте, да, согласен, я не вполне понимаю, что именно происходит, но я и не сумасшедший, – вздыхаю я. – И с психиатром поговорил бы с радостью. Мне даже нравится такой вариант. Но согласия на помещение куда бы то ни было, если вы об этом просите, я не дам.

– Я ничего не прошу, Джейсон. При всем к вам уважении решать в данном случае уже не вам.

– Извините?

– По закону, если я считаю, что вы представляете угрозу для себя или других, у меня есть право дать распоряжение о принудительном задержании сроком до семидесяти двух часов. Послушайте, для вас сейчас это самое лучшее. Вы не в состоянии…

– Я пришел сюда сам, по собственной воле и без чьей-либо помощи, потому что хотел понять, что со мной не так.

– И правильно поступили. Именно это мы и собираемся сейчас сделать: выяснить, чем вызван этот разрыв с реальностью, и определить лечение, необходимое для вашего полного выздоровления.

Монитор фиксирует новый подъем кровяного давления.

Чего мне сейчас не нужно, так это того, чтобы он снова поднял тревогу.

Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох.

Медленно выдыхаю.

Еще один забор кислорода.

Показатели падают.

– Итак, вы собираетесь поместить меня в резиновую камеру, отобрать ремень, острые предметы и закормить лекарствами до состояния ступора? – уточняю я.

– Ничего подобного. Вы пришли в больницу, потому что хотели, чтобы вам помогли, ведь так? Что ж, это первый шаг. Я хочу, чтобы вы доверяли мне. – Доктор Спрингер поднимается со стула и несет его через комнату к телевизору. – А пока отдыхайте. Полицейские должны скоро быть, и уже сегодня вечером мы перевезем вас в Чикаго-Рид.

Я провожаю ее взглядом с ощущением нарастающего беспокойства и тревоги.

Что, если островки веры и обрывки воспоминаний, составляющие суть моей личности – профессия, Дэниела, сын, – всего лишь трагические перебои, ложные срабатывания в серой материи у меня между глазами? Буду ли я сражаться за то, чтобы оставаться тем, кем себя считаю? Или отрекусь от этого человека и всего, что он любит, и приму личину того, кем хотел бы видеть меня этот мир?

А если я и впрямь лишился рассудка, что тогда?

Что, если все, что я знаю, ошибочно?

Нет. Стоп.

Я не схожу с ума.

У меня в крови обнаружены наркотики. На лице и теле остались синяки с прошлой ночи. Мой ключ открыл дверь того дома, который на самом деле не мой. У меня в мозгу нет никакой опухоли. На пальце имеется вмятина от обручального кольца. Я нахожусь в больничной палате, и все это происходит на самом деле.

Я не имею права считать себя сумасшедшим.

Я должен решить эту проблему.

* * *

Дверь лифта открывается в больничный вестибюль, и я прохожу мимо двух мужчин в дешевых костюмах и мокрых плащах. Они похожи на копов, и когда наши взгляды встречаются, я ловлю себя на мысли, что эти двое, возможно, приехали за мной.

Кабина уносит их вверх, а я миную зону ожидания и направляюсь к автоматической двери. Поскольку я находился в неохраняемом отделении, выбраться из больницы оказалось намного легче, чем представлялось. Я просто оделся, подождал, пока опустеет коридор, и прошествовал мимо медсестринского поста, не обратив на себя ни малейшего внимания.

Внутренне сжавшись, приближаюсь к выходу. Жду, что вот сейчас зазвенит сигнализация, меня окликнут по имени и охранники устремятся ко мне через вестибюль.

За дверью – дождь. Время, похоже, ближе к вечеру. В пользу этого говорит и обилие машин, обычное для окончания рабочего дня – часов примерно для шести.

Я сбегаю по ступенькам, выскакиваю на тротуар и торопливо шагаю до следующего квартала. Оглядываюсь через плечо. Никто за мной не гонится, никто не преследует. По крайней мере, насколько я могу судить.

Вокруг море зонтиков.

Одежда начинает промокать.

Куда я иду? Не знаю.

Заметив какой-то банк, я схожу с тротуара и становлюсь под козырек над входом. Прислонившись к каменной колонне, наблюдаю за проходящими мимо людьми. Дождь монотонно бьет по мостовой.

Из кармана слаксов достаю зажим с деньгами. Ночная поездка на такси нанесла серьезный удар по моим скудным финансам. Наличность сократилась до ста восьмидесяти двух долларов, а мои кредитные карты бесполезны.

О возвращении домой не может быть и речи, но в нашем районе, всего в паре кварталов от моего особняка, есть дешевый отель, комната в котором, судя по его убогому виду, мне по карману.

Снова иду под дождем.

Темнеет с каждой минутой.

И холодает.

Ни пальто, ни куртки у меня нет, и уже через два квартала я мокрый насквозь.

* * *

Отель «Дейз инн» занимает здание напротив бара «Виллидж тэп».

Только вот не все так просто. Тент совсем другого цвета, да и весь фасад выглядит непривычно – шикарнее и дороже. Здесь определенно какие-то роскошные апартаменты. Мало того, у входа стоит под зонтиком швейцар. Рядом с ним женщина в черном тренче, для которой он пытается остановить такси.

А на той ли я улице?

Бросаю взгляд на корнер-бар.

В витрине должна мигать неоновая вывеска «ВИЛЛИДЖ ТЭП», но вместо нее я вижу крепкую деревянную панель с латунными буквами, прикрепленную к штанге, раскачивающейся над входом и поскрипывающей на ветру.

Я иду дальше, быстрее и быстрее. Дождь бьет в глаза.

Иду мимо шумных закусочных.

Мимо ресторанов, готовящихся встретить вечерний наплыв посетителей – сияют бокалы, приборы аккуратно разложены на белых льняных скатертях, официанты запоминают меню.

В незнакомой кофейне гремит, усердно перемалывая свежие зерна, эспрессо-машина.

Наше с Дэниелой любимое итальянское заведение выглядит именно так, как и должно, напоминая, что я не ел почти двадцать четыре часа.

Но я не останавливаюсь. Я иду и иду.

Пока не промокаю до нитки.

Пока меня не начинает трясти от холода.

Пока сумерки не спускаются на город и я не оказываюсь перед трехэтажным отелем с решетками на окнах и бьющей в глаза огромной вывеской над входом:

ОТЕЛЬ «РОЯЛЬ»

Не обветшалый и не грязный в прямом смысле слова. Просто забытый. Переживший свои лучшие времена. Такой осталась в моей памяти гостиная в фермерском доме прадедушки в Айове. Старая, отслужившая свое мебель в этом отеле выглядит так, словно стоит там тысячу лет, застывшая во времени, не замечающая, что остальной мир ушел вперед. В воздухе висит запах плесени, а спрятанная аудиосистема ненавязчиво играет джаз. Что-то из 1940-х.

Старичок в смокинге, занимающий место в каморке портье, и глазом не ведет, увидев перед собой промокшего насквозь человека. Просто берет 95 долларов сырой наличности и подает мне ключ от комнаты на третьем этаже.

Лифт страдает судорогами, и пока он ползет вверх, кряхтя, со всей грацией карабкающегося по ступенькам толстяка, я рассматриваю свои искаженные черты в бронзовых дверях кабинки. Свою комнату обнаруживаю, пройдя до середины тускло освещенного коридора, и еще с минуту сражаюсь с допотопным замком.

Номер, мягко говоря, скромный. Одноместная кровать с шаткой металлической рамой и комковатым матрасом. Ванная размером с кладовую. Комод. Ламповый телевизор. И стул возле окна, за которым что-то светится по другую сторону стекла.

Я обхожу кровать, задергиваю штору и выглядываю на улицу. Прямо передо мной верхний край вывески. Я даже вижу, как дождь падает сквозь зеленый неоновый свет.

Внизу, на тротуаре, замечаю прислонившегося к фонарному столбу мужчину. Дымок клубится под дождем, сигарета вспыхивает и гаснет в темном пятне под шляпой.

Кого он ждет? Меня?

Может, это паранойя, но я все же подхожу к двери. Проверяю задвижку и вешаю цепочку. Сбрасываю туфли, раздеваюсь и вытираюсь досуха единственным обнаруженным в ванной полотенцем.

Самое лучшее в номере – старинная чугунная батарея под окном. Включаю ее на полную и подставляю руки под ее теплое дыхание.

Вешаю мокрую одежду на спинку стула и подвигаю его поближе к батарее.

В ящике прикроватного столика нахожу гидеоновскую Библию и растрепанный телефонный справочник Чикаго.

Растянувшись на скрипучей кровати, пролистываю справочник до буквы «Д» и ищу свою фамилию.

Нахожу быстро.

Джейсон Э. Дессен.

Адрес правильный.

Номер телефона правильный.

Телефон стоит тут же, на столике. Снимаю трубку и набираю номер. После четвертого гудка слышу мой собственный голос: «Привет, вы дозвонились до Джейсона, хотя и не вполне, потому что меня здесь нет и ответить вам я не могу. Это запись. Что делать, вы знаете».

Я кладу трубку, не дождавшись сигнала.

Запись в голосовой почте не та, что у нас дома.

Безумие наступает снова, грозя скрутить меня в позу зародыша и расколоть на миллион кусочков.

Но я отгоняю его, повторяя свое новое заклинание.

Я не имею права считать себя сумасшедшим.

Я должен решить эту проблему.

Конец ознакомительного фрагмента.