Телевизор. Исповедь одного шпиона. От редактора (Б. В. Мячин, 2017)

Борис Мячин

Борис Мячин родился в 1979 году в городе Мичуринске Тамбовской области. Учился на историческом факультете СПбГУ, прошел курсы литературного мастерства при СПбГИК. Живет в Санкт-Петербурге. Главный редактор печатных средств массовой информации НАО «Национальная спутниковая компания». Постоянный участник литературной мастерской Андрея Аствацатурова и Дмитрия Орехова. Публикуется с 2014 года. Рассказы публиковались в журнале «Нева», альманахе «Взмах», онлайн-журнале «Прочтение». В 2017 году вошел в лонг-лист премии «Национальный бестселлер» за исторический роман «Телевизор».

От редактора

Как-то раз меня отправили в Москву.

– Тут такое дело, Боря, – говорит начальница, – надо съездить на съемки «Битвы экстрасенсов». Звонили сверху, просили сделать материал в нашем журнале.

– Пусть Таня едет, – недовольно говорю я (я вообще не люблю ездить по командировкам). – Таня же любит «Битву экстрасенсов».

– Таня не может. Таня на больничном.

Тоска! Придется тащиться в Пулково, есть в самолете сэндвич с салатом, потом ехать в этом ужасном московском метро, в котором веток больше, чем цветных проводов в компьютере. То ли дело наше родное, питерское метро! Маленькое, аккуратное, культурное.

В общем, полетел я в Москву. Приезжаю на съемки. Обычный такой павильон съемочный. Камеры стоят, софиты.

– У нас сейчас будет предварительный кастинг, – говорит продюсер. – Экстрасенсы будут рассказывать свою легенду, а мы их снимать. Понятно? Давайте по списку.

Вышла молодая тетка, вся в черном. Села в кресло.

– Я, – говорит, – не человек. Я инопланетная душа в живом теле. Когда-то давно я была египетской жрицей, но потом я умерла и возродилась уже в нашем времени.

– А почему вы умерли? – спрашивает продюсер.

– Я хотела выйти замуж. Но они убили моего возлюбленного. Он должен был стать фараоном. А потом они убили и меня тоже.

Села в кресло другая тетка, с пентаграммой на шее.

– Я, – говорит, – однажды заблудилась в лесу. Я уже думала, что умру, но тут ко мне явился он.

– Кто – он?

– Прекрасный дух из параллельного измерения.

Третьим номером был белобрысый мужик. Пожилой уже. Но не седой, а именно что белобрысый.

– Я, – говорит, – был знаком с графом Калиостро.

Я зевнул.

– Давайте сделаем перерыв, – вздохнул продюсер.

Я вышел покурить на улицу. Следом за мной вышел белобрысый экстрасенс. На его лице еще была рассыпчатая пудра, которой обычно гримируют на телесъемках.

– Огнем не угостите? – спросил он, набивая табаком вересковую трубку; с этой трубкой и пудрой на лице он был похож чем-то на литовского актера, вечно игравшего в советских фильмах агентов гестапо: не то Масюлиса, не то Адомайтиса.

На улице стоял рекламный щит, семьдесят лет Победы.

– У меня отец на войне погиб, – сказал экстрасенс. – Я поэтому, когда приехал в Питер, немцев очень не любил.

– Простите, – говорю я, – вы из Питера?

– Из области.

Через час кастинг закончился. Продюсер отобрал египетскую жрицу, а остальных поблагодарил и сказал, что они, к сожалению, не подходят. Я еще немного покрутился по студии, поболтал с продюсером, а потом полетел домой.

Прошло две недели, и меня снова вызвала начальница.

– Надо сходить в музей связи и написать статью.

– Лиза, давай я пошлю кого-нибудь из своих ребят…

– Нет, – говорит Лиза. – Мы там выставку этому музею спонсируем, советских телевизоров. А ты единственный, кто разбирается в старых железяках. Поэтому иди сам.

Музей был сразу за Исакием, в Почтамтском переулке. Я вспомнил, как студентом ходил на почтамт. Тогда не было еще дешевых мобильных телефонов, а интернет был только в библиотеках, его выдавали по талонам на полчаса.

Я походил по залу, поговорил с экскурсоводом, пофоткал. Диски Нипкова, иконоскопы, антенны, камеры, кассеты и даже один спутник, который должны были отправить в космос, но почему-то не отправили. На одном телевизоре крутили запись программы «Время».

– Наибольшее впечатление на меня произвела речь товарища Леонида Ильича Брежнева. То, что мы принимаем новую конституцию, наполняет нас радостью и гордостью даже…

Я зевнул.

– Хотите телевизор купить? – раздался ехидный голос за моей спиной.

Я обернулся. За мною стоял белобрысый мужик из «Битвы экстрасенсов». Без грима он выглядел совсем по-другому. Лицо его было как будто исцарапано множеством мелких осколков.

– Ну, допустим, – нахмурился я. – А вы зачем здесь?

– Да так, посмотреть пришел. Прокатили меня тээнтэшники, лишили славы и популярности, – пожаловался белобрысый. – Знаете, что здесь раньше было?

– Где – здесь?

– Здесь, в музее. Дом канцлера Безбородко.

Безбородко, Безбородко… Да, точно, екатерининский министр. «Не торговал мой дед блинами, не ваксил царских сапогов, не пел с придворными дьячками, в князья не прыгал из хохлов».

– Сволочь он был, конечно, – задумчиво сказал экстрасенс. – Маленький такой, губастый, подбородок, как у свиньи… Принесут ему целый пакет реляций, а он сидит, читает и хохочет. Вы сами-то что об этом думаете?

– О чем?

– О телевизорах.

– Я работаю в крупной телекоммуникационной компании, – пожал я плечами. – Я все про телевизоры знаю.

– Я думаю, что вы ошибаетесь, – посмотрел мне в глаза белобрысый. – Вы ничего не знаете про телевизоры.

Прошло еще какое-то время, и мне позвонила Женя Овчинникова.

– Боря, – сказала Женя, – надо прийти на презентацию нашего сборника, в книжный магазин. Сможешь?

– Конечно, смогу, – сказал я.

Прихожу в «Буквоед». Сажусь тихонько в уголке, листаю планшет. Аствацатуров рассказывает про нашу литературную мастерскую и еще что-то про Гёте. «Пенсионерка погибла от зубов акулы, – сообщает Яндекс. – Школьник избил сверстника живым ёжиком».

– Так, стало быть, вы молодой ленинградский писатель? – смеется кто-то у меня над ухом.

Поворачиваюсь. Сидит мой экстрасенс и ржет.

– Я не писатель, – говорю. – Я редактор.

– Это очень хорошо, – говорит белобрысый. – Вы не хотите кофе после презентации попить?

Презентация закончилась, и мы пошли пить кофе. Экстрасенс заказал горячего шоколада.

– Шоколад сейчас уже не тот, – сделал глоток экстрасенс. – И пьют его неправильно. В мое время шоколад пили из блюдца, как чай. Никита Иваныч очень любил шоколад…

– Послушайте, – разозлился я. – Вы меня за дурака-то не держите. Я читал про графа Калиостро. Он велел своим слугам говорить посетителям, что они служат ему уже триста лет, и он за это время ничуть не изменился. Вы используете тот же прием, чтобы придать таинственность своей личности. А на деле вы просто мошенник. Вы держите магический салон где-нибудь на улице Ленсовета, крутите хрустальный шар, снимаете сглаз и порчу, так ведь?

– Ну, может быть, и держу, – ухмыльнулся экстрасенс. – Но это ведь просто бизнес. А душа требует совсем другого.

– Чего же требует ваша душа?

– Не знаю. Не этого. Я хочу попросить вас кое о чем. Можно я пришлю вам свою рукопись?

Я сказал, что у меня нет времени читать всякую экстрасенсорную лабудень.

– Я редактор, а не литературный критик.

– А как вам такой вариант, – смеется белобрысый, – я пришлю вам рукопись, а вы ее отредактируете?

– Вообще-то, работа редактора стоит денег…

– Я вам платить не буду, но вы можете издать рукопись под своим именем. Заработаете и уедете жить в Сен-Мало.

– Почему в Сен-Мало?

– Все писатели рано или поздно уезжают в Сен-Мало, – вздохнул экстрасенс. – Вот помню, Шатобриан…

Спустя несколько дней курьер принес мне стопку веленевых листов в увесистой папочке; листы были мелко исписаны потускневшими чернилами. Сначала рукопись просто валялась у меня на столе, на ней спали кошки. Никакого названия у рукописи не было.

Однажды я напился, пришел домой и раскрыл папку.

– Ну-с, гражданин экстрасенс, – говорю я папке. – Давайте почитаем вашу мистическую историю…

Сбивчивый почерк, старороссийские «яти», непонятные словечки вроде «жоликёр» или «абшид», – все это, признаться, поначалу раздражало. Деревенский мальчик случайно попал в большой город, голодное детство, нравственные терзания; типичный бильдунгсроман, в общем, Оливер Твист и Дэвид Копперфильд под одной обложкой…

Я зевнул, перелистнул несколько страниц и решил было уже ложиться спать, как вдруг мое внимание привлекла знакомая фамилия – Елагин. «Что-то знакомое, – подумал я. – Елагин, Елагин… Елагин остров! Вот откуда я знаю эту фамилию! Это же какой-то знаменитый масон был, кажется… Что-то интересненькое…»

Я стал читать дальше, и вскоре сон напрочь выветрился у меня из головы: масоны, шпионы, ассасины, роковые красавицы, погони и дуэли посыпались, как из рога изобилия. Я читал всю ночь и потом еще полдня, не прерываясь. Этот экстрасенс умеет склеивать нелепицу, думал я. Он с легкостью рассказывал о своих якобы имевших место приключениях, искусно приплетал к рассказу известных и малоизвестных исторических персон и щедро снабжал текст липовыми письмами, и я на какой-то миг даже уверовал в подлинность рассказа, пока не началось совсем откровенное вранье про Наполеона и маркиза де Сада; тут уже я не выдержал и расхохотался.

И я подумал: почему бы и нет? Почему бы не сделать то, о чем меня попросил белобрысый? Отредактирую текст, сделаю из него исторический роман средней паршивости, да и пульну в какое-нибудь издательство. Заработаю денег, раздам долги и кредиты… В конце концов, спер же старик Дюма сюжет своего бестселлера из воспоминаний monsieur d’Artagnan…

Безусловно, это подделка, причем весьма неумелая. Рукопись пестрит историческими ошибками, которые без труда увидит даже неспециалист. Автор постоянно путает даты; например, Лукин с горечью говорит о гибели своего приятеля Ельчанинова весной 1770 года, за полгода до осады Браилова. В другом месте комета Галлея прилетает на полтора года раньше, чем ее обнаружили астрономы, а еще в другом месте та же комета появляется, наоборот, тремя годами позднее. Летом 1771 года герои с увлечением обсуждают недавнее вторжение русских войск в Крым, а потом вдруг перескакивают несколько глав и начинают трепаться о первом разделе Польши, состоявшемся только в 1772 году. Главный герой вечно таскает с собой книжку, которая была напечатана только через два года после того, как он ее впервые прочитал. Наконец, совершенно немыслима хронология основной интриги: 16 июня 1774 года главный герой (он же, судя по всему, автор) находится в Венеции, а спустя несколько недель участвует в битве, случившейся 20 июня тысячью верст восточнее! И это только самые очевидные ляпы.

Автор явно увлекается стилизацией, как убийца в плохом детективе заметает следы; как следствие, мы сталкиваемся с тяжеловесной русской грамматикой XVIII века, еще очень трудной для современного читателя. При этом многочисленные «сие», «оные» и «ежели» употребляются к месту и не к месту, и не нужно быть филологом, чтобы обнаружить фейк.

Я потратил не один месяц на приведение этого стилистического кошмара в читабельный вид. Я заменил устаревшие слова на понятные и привычные, исправил дореволюционную орфографию и максимально упростил и осовременил текст. Я убрал пышные имперские обороты, многоэтажные панегирики и предуведомления, характерные для галантного века («следует излагать дело ясно и кратко, без больших титулов», – сказал бы по этому поводу фельдмаршал Суворов). Я изменил написание многих имен и географических названий: «Дидерот», «Халеб», «сейки», «Ливурна», «Шакеспир» и т. д. В некоторых случаях я вообще менял имена и названия, чтобы облегчить читательское восприятие, добавляя, таким образом, еще больше вранья и несуразицы к изначальной мистификации. К примеру, в одном месте упоминается работа малоизвестного физиократа, и я заменил это имя на привычного русскому уху Адама Смита, а в другом месте исправил Сент-Джеймсский дворец на Букингемский; никому не известный галантный балет стал, разумеется, Марлезонским и т. д.

Я вырезал значительную часть занудных авторских отступлений (за исключением важной для понимания фабулы истории русско-турецких войн), добавил название и эпиграф, разбил повесть на части и главы, все перестроил и подладил, сделал сноски, разъясняющие то или иное непонятное слово. В итоге получился классический исторический роман, с приключениями, войнушкой, первой любовью и первым предательством. Да, современные подростки в основном смотрят аниме, но, возможно, книжка понравится тем, кто был школьником лет двадцать назад и помнит еще стук своего сердца при чтении Киплинга и Стивенсона.

Уверен, найдутся читатели, которым моя «модернистская» редактура не понравится. Возможно, будут и читатели, которые скажут: автор и на самом деле написал эти записки, двести лет назад, а вы, Борис, всё испортили; а подайте-ка нам оригинал рукописи, чтобы мы могли восстановить подлинный текст гения, как музыковеды очищают «Реквием» от нот Зюсмайера. Заранее предупреждаю таких ревнителей истины, что рукописи у меня, конечно же, уже нет, она осталась на старой квартире, и если вы хотите пойти и поскандалить с моей бывшей, напишите мне в фейсбуке, я дам вам адрес.

Экстрасенса я больше не видел. Однажды только, в августе, я получил по электронной почте коротенькое письмецо: «Ежели вы еще не читали, то лучше выбросьте на помойку или сожгите, от греха подальше». Я отвечал, что рукопись мне понравилась, и я уже почти всё отредактировал. Однако, отправив письмо, я получил через минуту автоматическое уведомление от почтового сервера: «Delivery to the following recipient failed».

Я проходил в сомнениях еще несколько месяцев. Я выполнил свою редакторскую работу, а автор не выходит на связь! Я денег хочу, вообще-то, мне жить на что-то нужно, из банка звонят десять раз на дню, грозятся в черный список занести… Ходил я так, ходил, а потом отправил перепечатанную и отредактированную мной рукопись под своим именем одному знакомому издателю.

Вопрос авторства, как мне кажется, в принципе недостоин внимания просвещенного читателя. Половина лучших книг мира написана неизвестными авторами, а другая половина – под псевдонимами, которые убили настоящую фамилию (образно говоря, Марк Твен выстрелил в Сэмюэля Клеменса из кольта, а Фигль-Мигль – в Екатерину Чеботареву крылатыми ракетами семейства «Калибр»). Вопрос в другом: где проходит граница между авторским текстом и редактурой, и не слишком ли часто мы поем дифирамбы автору, там, где хвалить на самом деле нужно его редактора? Неизвестному редактору надо поставить памятник, как неизвестному солдату или собаке Павлова; к сожалению, общество до этой простой мысли за несколько тысячелетий письменности пока не доросло, и работа редактора продолжает оставаться одной из самых бесславных и низкооплачиваемых.

В заключение этого дурацкого предуведомления я хотел бы поблагодарить нескольких людей, без которых эта книга никогда не состоялась бы. Во-первых, Наталию Курчатову, ставшую в некотором роде крестной матерью этого непослушного дракона. Во-вторых, Андрея Аствацатурова и Дмитрия Орехова, за многолетнее наставничество, и всех моих друзей по «Взмаху» и «Чердаку»: Женю Овчинникову, Таню Млынчик, Антона Ратникова, Диму Диканова, Машу Томареву и многих-многих других, за постоянную моральную поддержку. В-третьих, Леонида Немцева, Артема Фаустова и Марину Кронидову, за первый критический отклик. Отдельное спасибо Виктору Сергеевичу Белявскому, за консультацию по некоторым масонским вопросам, и Леониду Абрамовичу Юзефовичу, за небесное электричество, а также Ульяне Рассказовой, за немецкий романтизм. Вам, сочувственники мои, сказали бы в XVIII веке, сие сочинение посвящено да будет.