Вы здесь

Текст в диалоге с читателем: опыт прочтения русской литературы в начале третьего тысячелетия. М.Ю. Лермонтов «Герой нашего времени» (Л. В. Камедина, 2014)

М.Ю. Лермонтов «Герой нашего времени»

Возможные смысловые уровни к изучению романа Лермонтова, могут быть самыми разнообразными. Этот роман так же многогранен, как и пушкинский. В нем тоже возможно определить несколько уровней.

Психологический роман. Это уровень определяется постановкой вопроса в «Предисловии журнала Печорина»: История души человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа… (26, 51). Лермонтов пишет о сложности природы человека и многомерности структуры человеческой личности. Двойственность Печорина, о которой он нам заявляет, не результат столкновения с социальной средой, как это считают некоторые исследователи, а сложнейшие соотношения природно-физиологического и духовного начал. Характер физический зависит от наших нервов, обращения крови, а душа – другое дело, душа либо покоряется природе человеческой, либо борется со злом и побеждает его в себе, – так ставит вопрос Лермонтов. Печорин отвергает все уготованные ему судьбой социальные роли, пытаясь угадать свое «высокое назначение». В романе мы не видим его в сфере социальной, а только в частной, личной жизни, которая лучше открывает состояние души, здесь нет ограниченности социальных преломлений. Перед нами тоскующая душа. О чем же тоскует душа Печорина? По человеческим ценностям, которые он отверг как несостоятельные. Нет идеалов, веры, любви, дружбы, семьи, дома, где можно обрести приют, нет ощущения Родины, поэтому тянет все время за пределы ее и умереть хочется где-нибудь в Персии. Потеря ценностной ориентации «загоняет» Печорина в круг, из которого он не находит выхода. Внутри круга – смерть. По мнению Д. Овсянико-Куликовского, никакая другая, только «психологическая причина делает Печорина непригодным для службы, в нем душевное бессилие, это – натура резко эгоцентрическая» (27, 98-121). Ему кажется, что все создано для него и поэтому ни на минуту не может забыть о себе. Он склонен преувеличивать свою душевную значимость. Почему Печорин сделал несчастной Бэлу, Мери, Веру, Максима Максимыча, почему он вмешивается в жизнь людей и вносит раздор и хаос? Ответы Д. Овсяннико-Куликовский в своих психологических опытах предлагает искать в характере Печорина. Он в силу эгоцентричности поставил себя в центр Вселенной, поэтому определил себе кресло власти, управления и подчинения себе чужих жизней.

Профанация высшего смысла ведет Печорина к душевному прорыву за пределы земной неволи, к небесной отчизне, которая, пока это было мечтой, выглядела красиво: Тихо было все на небе и на земле, как в сердце человека в минуту утренней молитвы… все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять (26, 27). Затем противоречия в душе Печорина достигают такого накала, что душа сдается во власть Зла, и желание смерти становится неодолимым. Печорин разрывает плен земной жизни и устремляется за пределы бытия.

Печорин не только эпохальный тип, но и всевременной. Он возникает в любую эпоху, когда личность утрачивает ценностную ориентацию. И место Бога в душе занимает «другой».

Философский уровень романа ставит проблемы смысла бытия, личности и свободы, безграничной воли и традиций, рока, провидения и презрения к предопределениям судьбы. Итак, в центре романа альтернатива. С одной стороны – вера в рок. Отсюда игровое начало в жизни. Можно поиграть со смертью, если она еще не рядом, ибо уж как на роду написано, так и случится, целое небо со своими бесчисленными жителями… смотрит с участием, хотя немым, но неизменным!.. (26, 138). С другой стороны, – жизнь вопреки судьбе, иначе зачем же нам дана воля, рассудок? Лермонтов рисует две модели мира. Модель, где господствует случай, представляет серб Вулич, игрок. Он любит карты, ибо там тоже – случай. Мир – колода карт, вся жизнь – вопрос фортуны. Здесь можно быть храбрым. Другая модель – мир борьбы. Здесь тоже требуется мужество и уже упомянутый эгоцентризм. Бороться с Высшими силами бесполезно и небезопасно. Печорин – скептик и рационалист, ни во что не верит и во всем сомневается. Раз жизнь есть борьба, Печорин ищет деятельности. Высокое отсутствует в его душе, поэтому вся его деятельность мелкая. Украсть, а потом бросить Бэлу, позлить Мери, посмеяться, а затем убить Грушницкого, не подать руки Максим Максимычу, потому что настроение плохое и т. д.

Все, с чем соприкасается Печорин, разрушается, распадается. Он себя спрашивает, зачем он все это делает и толком ответить не может. Но ему это делать необходимо, потому что он выбрал путь борьбы. Видимо, это и составляет смысл его жизни – борьба со всем и всеми. На земле Печорин ограничен земным, традициями, а ему нужно властвовать, ему нужна безграничная свобода, поэтому он мечтает умереть. Смерть как призыв в небытие, к безграничной свободе. А результат? Ни небу, ни земле.

Роман нравственный, ибо ставит проблему нравственного долга. Печорин испытывается любовью к женщине и не выдерживает этих испытаний. История с Бэлой для него не более чем тривиальный сюжет (любовь европейца и восточной красавицы), при котором ему быстро делается скучно. Мери – женщина светского общества и тоже хорошо знакома Печорину, это любовь под контролем рассудка, скорее, игра, забава. Ундина для Печорина – женщина-враг. Но любопытство берет верх. Печорин любит бывать в пограничных состояниях между жизнью и смертью, он любит пощекотать себе нервы. Расплата приходит через Веру. Это единственная женщина – недоступная для Печорина, потому что она замужем и не хочет адюльтера. Вера – это наказание Печорину за смерть Бэлы, издевательства над Мери. Оттого он и упал на мокрую траву и как ребенок заплакал… душа обессилела, рассудок замолк… (26, 130).

Нравственность Печорина «перевернута», он циничен, коварен, хитер. Все, с чем он соприкасается, делается хуже. Так, добрый Максим Максимыч сделался упрямым, сварливым штабс-капитаном, Бэла и Грушницкий погибли, в Мери поселилась «ненависть», «встревожено спокойствие честных контрабандистов». Игра с понятием нравственности обостряется. В романе четыре убийства. Можно поставить вопрос о праве на убийство. Однако идет война и появляется равнодушие к убийству.

«Восток – Запад» в романе Лермонтова. На этот уровень указывает Ю. Лотман. Эта проблема не только романа, но и всего творчества писателя. «Весь комплекс философских идей, – пишет Ю. Лотман, – волновавших русское мыслящее общество в 1830-е гг., а особенно общение с приобретавшим свои начальные контуры ранним славянофильством, поставили Лермонтова перед проблемой, специфики исторической судьбы России… Своеобразие русской культуры постигалось в антитезе ее как Западу, так и Востоку» (6, 219–220). На данную проблему указывает и статья Б.Ф. Егорова «Славянофилы и Лермонтов» в «Лермонтовской энциклопедии». Ранняя попытка коснуться этой проблематики осуществилась в «Песне про царя Ивана Васильевича». Лермонтов обреченно писал как о «дряхлом Западе» («Умирающий гладиатор»), так и о «дряхлом Востоке» («Спор»).

В «Герое нашего времени» площадкой романа делается Восток – Кавказ, кавказцы, магометанин Вулич, игрок и фаталист, мистик в восточном духе. Запад представлен «поврежденным классом полуевропейцев» – Печориным, Грушницким, водяным обществом, мишурой, модой, отсутствием своего (Грушницкий все время говорил чужими словами). Русская цивилизация, еще молодая, приняла пороки дряхлой европейской культуры: скепсис, скуку, рационализм, эгоцентризм.

Печорин поставлен между Востоком и Западом. Он, как чеченец, крадет Бэлу, предсказывает смерть Вуличу (хотя не верит в рок), путешествует на Восток и умирает по дороге из Персии. В то же время он – европеизированный тип. И одновременно Печорин – русский, то есть принадлежащий и Востоку, и Западу, ибо сущность России – середина. «В своем синтетизме, – пишет Ю. Лотман, – это срединное царство представляет положительную альтернативу разорванности мира экстремальных ценностей…» Позиция Лермонтова в отношении России «мыслится как третья, срединная сущность. Именно срединность ее культурного (а не только географического) положения позволяет России быть носительницей культурного синтеза, в котором должны слиться печоринско-онегинская (европейская) жажда счастья и восточное стремление к «покою» (6, 234).

Русским культурно-психологическим типом в романе является Максим Максимыч – «старый младенец». Русская цивилизация еще молода, народ молод и не вышел пока из стадии «духовного детства». Грибоедов и декабристы считали, что Россия вступила в мировую историю с 1812 года и русская культура еще юная. Это мнение о вечно молодой России, видимо, тоже является выражением сущности русского национального сознания. В петровскую эпоху Россия была молодой, во времена Ивана Грозного указывалось на молодость Руси, а Нестор-летописец сравнивал Русь с младенцем, который только что получил крещение и находится ближе к Богу, ибо Бог любит детей, как родители любят младших больше, чем взрослых. Если посмотреть перспективу проблемы, то мы увидим то же самое. В. Маяковский называет Советскую республику «подростком", а Олжас Сулейменов на Первом, шумном Съезде народных депутатов в начале перестройки прямо заявил, что страна – юная невинная девица.

Интеллектуальный уровень романа можно было бы связать с его экзистенциальной сущностью. На экзистенциальную природу души Печорина указывает В. Маркович (24, 55). Перед нами персонаж – носитель развитого (хотя и противоречивого) сознания. Роман носит форму дневника, записей мыслей по поводу происходящего. Печорин чувствует свою мысль, свое настроение. Другие чувства и чужие мысли его не тревожат. Его жизнь есть «цепь грустных и неудачных противоречий сердцу или рассудку». Печорин в меньшей степени проживает жизнь и в большей – созерцает ее, вспоминает события, лица, свои чувства, и они вновь оживают, как будто он снова прожил тот опыт жизни. Наша душа подчиняется закону забвения, а Печорин ничего не забывает, его душа одержима призраками прежних чувств, его состояние тягостное и угнетенное. Герой погружен в себя, в изучение своего внутреннего Я. Он рассматривает каждую свою мысль – Я вступил в эту жизнь, пережив ее уже мысленно… (26, 139).

У Печорина связь с миром чисто интеллектуальная. Это и выводит его на уровень экзистенциального персонажа. Д. Овсянико-Куликовский видел в романе Лермонтова «ритмы представлений», набегающие друг на друга впечатления. Печорин всякий раз пытается отделить себя от своих переживаний, действий. Мир кажется Печорину абсурдным, необъяснимым, и он часто совершает безрассудные или бессмысленные поступки и не может их объяснить.

Непосредственное отношение к проблеме интеллектуального уровня имеет и ум. Автор скептически относится к уму Печорина. Современник Лермонтова Иван Киреевский критиковал интеллектуализм. Он писал о том, что разум не признает ничего, кроме себя и личного опыта. Отвлеченный разум постепенно утрачивает веру во все убеждения и, в конце концов, во всемогущество самого разума. Бесчувственный холод рассуждений становится законным состоянием человека, который раздробил цельность своего духа на части, а отделённому логическому мышлению предоставил высшее состояние истины, и таким образом человек оторвался от действительности и сам явился на земле существом отвлеченным, как зритель в театре. Эти рассуждения И. Киреевского могли бы иметь непосредственное отношение к уму Печорина (28). Киреевский утверждал, что ум – источник неполного и искаженного знания.

Образ Печорина выстраивается на полемическом постулате. Ин. Анненский, как и Овсянико-Куликовский, считал Печорина отображением самого автора: любил жизнь, как фаталист; любил созерцание; если не мог быть сильным, оставался равнодушным; был безразличен к собственному счастью и равнодушен к смерти (29).

И. Анненский все образы романа считал мыслями Лермонтова. Например, Грушницкий – это не пародия, по его мнению, а «скорбная мысль о человеке, который боится быть собой и, думая, не хочет додумывать до конца»! (30, 139).

Мир познается не только эмпирически – путем опыта, но и метафизически – недиалектическим путем. Метафизика говорит о духовных первоначалах бытия, «о предметах, недоступных чувственному опыту. Метафизический уровень романа связан с определением сущности Печорина как демонической. Он нигде не назван Демоном, но по сути своей есть именно он. Печорин переступает грань, разделяющую добро и зло, такое «смешение» добра и зла придает Печорину черты демонизма» (31, 105).

О преображении материала из уровня эмпирических событий в план метафизический рассуждает В. Маркович. Он пишет о том, как в романе Лермонтова постепенно «…набирают силу иносказательные «сверхсмыслы» (24, 42). В. Маркович указывает на обилие метафор, образно-эмоциональных элементов, на внелогические смысловые связи, ассоциации, «всплывающие» повторения – все это говорит о смысловой глубине текста. Кроме этого роман имеет особую структуру, он – фрагментарен, а это превращает характер персонажа в тайну, не позволяет узнать его до конца и установить все логические и смысловые связи. Такая недоговоренность намекает на неисчерпаемость текста. Метафизический смысл образа Печорина, по определению В. Марковича, «в постоянном стремлении возвыситься над всем окружающим и над всем происходящим в собственной душе» (24, 56). Исследователь ссылается на Аполлона Григорьева, который также называл Печорина «Демоном, низведенным в обычные условия человеческого существования, но не утратившего прямых отношений с миром высших сил» (24, 57).

У Печорина нет предыстории, нет родословной, нет дома. Он странствует. Он проживает жизнь не в первый раз, и ему скучно. Разговор о нем заходит ночью (Солнце закатилось, и ночь последовала за днем), в разгар метели (в такую метель через горы не переедешь), и продолжается при спуске в Чертову долину (дорога опасная), а заканчивается первый рассказ о Печорине в тот момент, когда метель утихла, небо прояснилось. Демоническая натура Печорина сказывается и в его отношении к миру: а первое мое удовольствие – подчинять моей воле все, что меня окружает (26, 93), и в другом месте – А ведь есть необъятное наслаждение в обладании молодой, едва распустившейся души… (26, 92). Печорин «увидел», предсказал смерть Вулича, хотя и не верил предопределению.

В. Турбин, исследуя этот пласт романа, отмечает: «Печорин – демон в мундире, он «своевольничает, мистифицируя», наконец, ему удалось «скрыть свою инфернальную родословную и принять обличие эксцентричного чудака.» (20, 211, 216). Герой разрушает все заповеди: не убий, не прелюбодействуй, не укради, возлюби ближнего своего, не лги. Он вгоняет себя в метафизический тупик, из которого выход только один – за пределы бытия, к смерти.

Уровень игры. Так же, как и в «Евгении Онегине», В. Турбин исследует этот уровень, причисляя и роман Лермонтова к барочному. Та же кукольность персонажей: Грушницкий – ряженая кукла, он напомажен, надушен, говорит чужими словами и всё время «делает вид». Печорин – кукла, у которой руки не двигаются, глаза не смеются, позвоночник отсутствует, на лице – детское выражение и детская улыбка, нежная кожа и, как у куклы, нет родословной. Ни у кого в романе нет дома, все странствуют. Игра персонажей – это их жизненная сущность. Ю. Лотман подчеркивает и игру ассоциаций: «Печорин кодирован образом Онегина, но именно поэтому он не Онегин, а его интерпретация. Быть Онегиным – для Печорина роль», он – герой романа, а его жизнь – «реализация некоторого сюжета» (6,101).

Нет необходимости подробно излагать этот уровень в силу его текстовой очевидности и аналогии с пушкинским романом.

Лексико-семантический уровень романа заключен в лермонтовских антитезах: жизнь – смерть, свет – тьма, история – космос, Бог – человек, добро – зло, небо – земля, Восток – Запад, на охоте мерз, не болел – сидя в комнате простывал, на кабана ходил, не боялся – ставнем стукнет, он вздрогнет; то молчит часами – то рассказывает без конца; темная душа – ослепительно чистое белье, глаза не смеялись – когда он смеялся; скромен – обвиняли в лукавстве; добр – злопамятен, любил весь мир – выучился ненавидеть, говорил правду – начал обманывать и т. д.

Роман построен на таких парных оппозициях. Лермонтов всегда находит полюс идеи прямо противоположный. Так выстраиваются персонажи в мире лермонтовского романа. Герои живут в пространстве оборванных связей, нет языка понимания, нет общения.

Этим не исчерпывается постижение смыслов романа Лермонтова «Герой нашего времени», и каждый читатель может увеличить глубину текста дополнительными смыслами.