А.С. Пушкин «Евгений Онегин»
Роман Пушкина является интересным в постижении смыслов этого произведения. Их может быть огромное количество, и каждое поколение будет прочитывать «Евгения Онегина» по-новому. Главное, отказаться от стереотипов. Навязанная же Белинским «энциклопедия русской жизни» прочно засела в головах. Ю. Лотман предупреждал от этой опасности – рассматривать роман как «механическую сумму высказываний автора по различным вопросам, своеобразную хрестоматию цитат»; по его мнению, роман – это «органический художественный мир, части которого живут и получают смысл лишь в соотнесенности с целым» (6, 31). Ю. Лотман полагает, что простое перечисление проблем в романе не введет нас в мир «Евгения Онегина». Художественная идея всегда подразумевает «преображение жизни в искусстве».
Исходя из уже известных интерпретаций, можно определить для изучения различные смысловые уровни романа.
Культурно-бытовой. выводящий за пределы литературы, уровень, где Пушкин преодолевает литературную условность и становится «поэтом действительности», утверждается в реалистической манере. Этот уровень текста можно проследить на следующих ключевых словах, которые сопровождают каждого персонажа, и которые требуют культурного раскодирования. Например, Евгений Онегин выглядит соответственно своей эпохе и своему быту, его знаковые слова: madam, monsieur, денди, боливар, панталоны, фрак, жилет, английский сплин, Летний сад, бульвар, кабинет, ростбиф, трюфли, страстбургский пирог, лимбургский сыр, ананас… В общем, Онегин – москвич в гарольдовом плаще.
Культурно-бытовой слой поэта-романтика Владимира Ленского выглядит иначе: красавец, поэт, туманный, вольнолюбивые мечты, дух пылкий, странный, восторженная речь, кудри черные до плеч, счастливец, сладкие мечты, сомненья сердца, загадка, чудеса, волнующая кровь, певец любви, разлука, печаль, нечто и туманна даль, слезы, луна, вздохи, романтические розы, лира, голубок… В целом же, Ленский – полурусский сосед.
Для Татьяны культурно-бытовой уровень связан с русским бытом: дика, печальна, молчалива, одна, задумчивость, странные рассказы, няня, масленица, русские блины, квас, брусничная вода, Крещенье, гаданье, Троица, хоровод, зима, именины, крещенские морозы… Итак, Татьяна – русская душою.
Ольга в своем культурно-бытовом уровне похожа не только на своих современниц, но и на наших: скромна, послушна, весела, простодушна, глаза голубые, улыбка, локоны льняные, легкий стан, мила, альбом, рисунки, кокетка, ветреный ребенок, хитрость, измены, проказы, любовная лесть, улан… «Любой роман возьмите и найдете, верно, ее портрет», изрядно уже поднадоевший, сообщит нам Пушкин.
Авторский уровень будет строиться на размышлениях, рассуждениях, описаниях, изображениях, обдумываниях, обрисовках персонажей, ситуаций, пейзажа, явлений…
Комментарии к «Евгению Онегину», написанные Ю. Лотманом, ряд его статей и книг о культурном обиходе начала XIX века помогут полнее выявить этот пласт романа.
По такому же принципу выявляется интеллектуально-политический уровень в романе. На этом уровне главный персонаж – Евгений Онегин – будет обрастать следующими словесными смысловыми знаками: бранил Гомера, Феокрита, читал Адама Смита, помнил анекдоты, два стиха из Энеиды, особо почитал Назона, барщину заменил оброком, знал, как государство богатеет… Онегин сумел коснуться до всего слегка сученым видом знатока.
Владимир Ленский не уступит Онегину в интеллекте: поклонник Канта, выученик Геттингена, философ, поэт… Правда, интеллект Ленского совершенно не соотнесен с реалиями жизни. Жизнь для него была заманчивой загадкой; над ней он голову ломал и чудеса подозревал.
Татьяна окажется не только любительницей русской старины, но и почитательницей Ричардсона и Руссо. Ее любимые герои: Грандисон, Клариса, Юлия, Дельфина, любовник Юлии Вольмар и Вертер… Она достаточно хорошо владеет языком любовной страсти – французским.
Интеллектуальная характеристика Ольги окажется самой короткой и точной: кругла, красна лицом, глупа, как эта глупая луна на этом глупом небосклоне.
Интеллектуально-политический уровень Автора – в романе. На этом уровне видна колоссальная разница между Автором и его героем. Онегин совершенно равнодушен к политической жизни в стране, а уровень его интеллекта указан степенью коснуться до всего слегка. Не среда, а сознание героя формируют его характер. Автор в основу образа главного героя заложил не столько социальную характеристику, сколько идеолого-интеллектуальную. Именно с этой точки зрения он оценивает Онегина. Сам же Автор знает все, оценивает все глубоко и со знанием дела.
Игра с «чужим словом». На наличие этого уровня указывает сам текст романа. Объем культурной памяти автора составляет, по исследованию Ю. Лотмана, более 150 имен. Это игра с уже известными сюжетами. Пушкин вступает в диалог с этими «чужими» сюжетами, образами. В роман введен и иностранный текст.
Литературовед В. Турбин называет источники заимствования имен главных и второстепенных героев. Не только предшествующая русская литературная традиция сыграла свою роль, но и журнальная и газетная культура, которая тоже была завоевана Пушкиным. Многие имена и фамилии перекочевали в роман из журнала «Благонамеренный». В. Турбин рассказывает о взаимоотношениях Пушкина с этим журналом. Имя Евгений «гремело» в журналистике; Татьяна – святая, «основоположница», она же – положительный персонаж романа. Любопытна находка В. Турбина, связанная с Владимиром Ленским: «А Ленский… Владимир Ленский – литературный иммигрант оттуда же, из «Благонамеренного»: В один прекрасный весенний вечер добродушный Ленин прогуливался по саду со своим сыном, молодым человеком, недавно возвратившимся из Университета, – поведал журнал («Стихи и собака», – 1819, – № XIV, – с. 74). Молодой человек, фамилия которого производна от названия реки Лены, недавно возвратившийся из университета (!) —
По имени Владимир Ленский,
С душою прямо геттингенской…
Одним из первых обратил внимание на «чужое слово» в романе М. Бахтин (21). Исследования М. Бахтина касаются чисто теоретических аспектов: определения «чужой речи», автор и чужой текст, проблема диалога и т. д. В романе Пушкина выявляются позиции: а) Автор как таковой; б) Автор в диалоге (игра с различными воображаемыми адресатами, это имитирует дружескую болтовню); в) Автор об авторе романа. На наличие последнего метаструктурного пласта указывает Ю. Лотман (6, 56). Возникает игра между различными уровнями повествования.
Следует сказать об уровне, который весьма условно можно было бы назвать парадигмальным. В своих исследованиях о Пушкине Ю. Лотман называет составляющую парадигму пушкинского романа: свобода – творчество – любовь. Далее, исходя из содержания текста, необходимо взглянуть на каждого героя, в том числе и Автора, через призму названных ведущих понятий. Выявляется отношение к свободе Онегина (он – раб вещей), Ленского (он – певец романтических грез), Татьяны (можно говорить об осознанной свободе как добровольно принятой жертве; Татьяна жертвует собой ради других), наконец, Автора (творчество и свобода неразделимы).
Отношение к творчеству героев Пушкина тоже очевидно из текста: Онегин не различал ямб и хорей, из истории любил только анекдоты; Ленский пел нечто и туманну даль; Татьяна выступает как творец своей судьбы; Автор – творец романа, поэтому бросается в глаза обилие глаголов изображу, перескажу, думал, назову и т. п.
Третий член парадигмы, указанный Ю. Лотманом, выявляет не столько «плотское» значение слова – любовь как страсть, сколько Любовь как отношение к жизни вообще. Здесь ясно, кто из персонажей чего стоит. Онегин овладел любовью как «наукой страсти нежной», любил «кокеток записных» и волочился за чужими женами. Ленский выдумал Ольгу, соотнеся ее с героиней какой-то романтической поэмы, то есть любил не Ольгу, а образ о ней. Татьяна, начитавшись любовных европейских романов, вначале воспылала страстью к Онегину (Ты чуть вошел, я вмиг узнала, Вся обомлела, запылала/ И в мыслях молвила: вот он! (22, 59), потом стала задаваться вопросом: Кто ты, мой ангел ли хранитель/ Или коварный искуситель?.. (22, 60), а узнав – кто? – остыла, и мы уже видим в северной столице «холодную» Татьяну, которая, хотя и продолжает любить Онегина, но уже не пылкой французской страстью, а скорее, по-русски – глубоко, жертвенно и незаметно для окружающих. Автор же на протяжении всего романа рассказывает о своей любви, в том числе, и к Татьяне (люблю Татьяну милую мою).
Любовь к Татьяне у Пушкина – это и отношение к миру, его отклик на судьбу человеческую. Онегин же лишен Любви, его вхождение в мир определено эгоистическим расчетом, сухой рационалистичностью (Любите самого себя), скукой и тоской, а «уныние», как писал Гоголь, – враг человеческий, начало всех других пороков.
На мифологический уровень романа указывают исследования В. Марковича, В. Турбина (23). Смыслоорганизующим центром романа является сон Татьяны. Этот сон – вещий, чудесный. Поскольку Татьяна «святая», то ей дано видение, из которого она получает знания о волнующей ее ситуации. До сна Татьяна в растерянности, она любит Онегина и в то же время «внутренний голос» подсказывает ей, что он – не тот, за кого себя выдает. Она терзается сомнениями – кто перед ней: ангел-хранитель или бес-искуситель? В ответ ей снится «чудный сон», это «видение» – прорыв за пределы эмпирической реальности. Онегин восходит к архетипам культурного героя, он отпадает от мировой связи людей, традиции, естественной жизни. Это ведет к роковым последствиям. Онегин превращается в героя мистерии, он связан с «темными силами мира», с силами зла. В него вселяется эта демоническая сила, и он не может совладать с ней. Он разрывает связь в непрерывной цепи бытия, он становится убийцей.
В. Маркович отмечает этот незаметный переход от мифа к яви, который осуществлен в романе Пушкиным: «Взаимоотношения «сна» и «яви» открывает не запредельное… а беспредельное, т. е. именно отсутствие пределов, отделяющих «дольнее» от «горнего», глубинную сущность от фактической данности. Одно здесь неуловимо переходит в другое» (24, 10).
О культурном герое мифа и его «низком» двойнике – трикстере – можно прочитать в работах Е. Мелетинского и в энциклопедии «Мифы народов мира». Мифологическое сознание не судило персонажа-трикстера, потому что его действия оказывались за пределами человеческого, а с демоническим человек справиться не мог, поэтому Пушкин, проясняя Онегина универсальной мифологической истиной, не осуждает его. Высшая истина перерастает поступки Онегина.
Татьяна, желая узнать, кто такой Онегин, какова его настоящая сущность, решается пойти за медведем – проводником сквозь дрожащий гибельный мосток, преодолеть незримую грань, разделяющую миры. Она попадает в «низшие» сферы мира, на инфернальный уровень, где царят хаос, разделенность, враждебность, чудища, шабаш, здесь мрак и холод. После сна Татьяна уже не задается вопросами, она не терзается, потому что ответ найден —убийца брата моего.
Следует особо обратить внимание на зимний лейтмотив в романе Пушкина. Образ Татьяны «пронизан» зимой:
Татьяна (русскою душою,
Сама не зная, почему)
С ее холодною красою
Любила русскую зиму…
Рождество, крещенские морозы, гадания, зимний сон, отъезд в Москву в морозные дни, последняя встреча с Онегиным в северной столице – от всего веет холодом русской зимы.
В. Маркович проводит параллель между фольклорно-мифологическими представлениями о зиме и романной стихией зимы как символическим выражением сокровений душевной жизни Татьяны. Зимой живущие и умершие приближаются друг к другу. Гадают зимой. В «зимнем» сне Татьяна сталкивается с инфернальными силами и приближается к истине. «Зима у Пушкина названа «русской»: это «межмирное» состояние и время изображается областью, где русскому человеку просторно и легко, где его существование наиболее органично и полноценно», – заключает В. Маркович (24, 17–18).
В. Турбин сюжетную коллизию романа выводит к «глобальной ассоциации» библейского мифа о Каине и Авеле. Татьяна узнает в Онегине «убийцу брата», то есть Ленского, который должен был стать мужем Ольги и ей братом. Исследователь указывает на трансформацию мифа Пушкиным. То, что описывает поэт, уже бывшее. «И Пушкин снова возвращается к первым дням творения мира: О люди! все похожи вы /На прародительницу Еву… (20, 201). Все происходит, как в мифе, где был отдан на закланье Авель. Братоубийца проклят и обречен вечно скитаться, подобно блудному сыну.
Ассоциативный уровень романа «Евгений Онегин» обращен не столько в ретроспективу, сколько в перспективу развития литературного процесса. От Онегина «отпочкуются» Печорин, Рудин, Болконский, а если учитывать инфернальную сущность образа, то сюда следует добавить Германна, Чичикова, Раскольникова.
Все они сходятся в одном архетипе. Ленский «перерастает» в Обломова и Рудина. Перспективу возможного развития образа Татьяны можно увидеть в Анне Карениной, недаром Лев Толстой в замысел романа положил «вариацию» судьбы пушкинской героини. Треугольник Анна – Вронский – Каренин до известной степени повторяет ситуацию Татьяна – Онегин – муж-генерал, только с иным поворотом, иным развитием темы. На это указывал исследователь Э.Г. Бабаев: «Что сталось бы с пушкинской Татьяной, если бы она нарушила свой долг? Толстой с тревогой задумался над этим и написал целый роман, чтобы ответить на мучительный вопрос» (25, 228).
Надо сказать, что незавершенность «Евгения Онегина» вызывала попытки «докончить» сюжет, чаще всего привычным адюльтером. Так, Полевой «пересказал» конец таковым, что мы видим Онегина в спальне Татьяны, куда входит муж… Пушкин не может быть так опошлен. В. Белинский считал героиню существом слабым, не способным изменить мужу. Ю. Лотман, перечисляя «полуанекдотические» «доигрывания» финала «Евгения Онегина» (например, когда Татьяна считается «безнравственной» (Белинский), живя не в любви с мужем-генералом, Онегин придет к декабристам (Гуковский, Томашевский), не учитывая тот факт, что герой очень далек от декабристского типа, и подобные этому), заключает, что роман с его героями включен в поток жизни, отсюда и незавершенность ни одной сюжетной линии, ведь сам автор уверяет читателей, что его герои – это плод его фантазии. Завершенность романа исключалась Пушкиным с самого начала. Ю. Лотман указывает на предисловие к публикации первой главы, где поэт предупреждал читателей, что произведение «вероятно, не будет окончено!..» (6, 76).
Таким образом, Пушкин положил начало литературе, и она продолжалась после него в интерпретациях и преломлениях.
Роман можно исследовать и на лексико-семантическом уровне. Это успешно делал Ю. Лотман. Каждый персонаж окружен «своей» лексикой. Онегин – западноевропейской, лексикой «вещи»: Летний сад, Madame, Monsiur, dandy, мазурка, панталоны, фрак, жилет, боливар, roast-beef, лимбургский сыр, гребенки, щетки, пилочки, духи и т. д. Ленский подан лексикой романтических поэм: пылкий дух, восторженная речь, милое сердце, сладкая мечта, читая любовь, возвышенные чувства, девственная мечта, луна – богиня тайн, небесная лампада и т. п. Татьяна введена в «русский мир» романа: русская душою, русская зима, страшные рассказы зимою, русские блины, русская няня. Параллельно «русскому миру» Татьяна впитывает мир европейский, близкий ей по духу, мир сентиментальных любовных романов, французского языка (для страстных писем). Пушкин видел в этом сочетании залог культурного сотрудничества России и Запада. Лексика Пушкина в лирических отступлениях связана прежде всего с процессом творчества, а также имеет ярко выраженный «биографический» характер: «Я помню море пред грозою», «Мне памятно другое время», «Придет ли час моей свободы»? и т. п.
Барочным называет роман Пушкина В. Турбин (20), предлагая еще один уровень исследования. Барокко предполагает причудливость и даже вычурность, метафоричность, аллегоризм, обилие символов, смешение разнородных и даже противоположных явлений или деталей; в барокко много «путаницы» и эклектики; оно перенасыщено предметами. Действительно, элементов барокко в тексте достаточно, чтобы рассуждать на эту тему: герои-куклы, марионетки (Онегина водят гулять), их дергают за веревочки; игра как характеристика барочного персонажа (каждый изображает из себя одного или сразу несколько персонажей, играет чью-то жизнь); лабиринт и странствования по этому жизненному лабиринту в поисках истины; оценка интеллекта как накопление простой суммы знаний (Коснуться до всего слегка), усвоение чужих знаний (Уселся он с похвальной целью / Себе присвоить ум чужой) и вследствие этого считать себя единственным обладателем истины; барочные пары (Онегин – Ленский, Татьяна – Ольга), стиль аппликации, цитирования и т. д.
Возможных смысловых открытий гениального романа Пушкина может быть бесконечное множество, важно только при этом не выходить за пределы текста и не заниматься домысливанием, как это было принято в недавнем прошлом.