Текст. Теоретические основания и принципы анализа. Часть I. Содержание и способы языкового представления категорий текстуальности ( Коллектив авторов, 2011)

1.1. Общее представление категории

1. Прочитайте текст 1 и комментарий к нему.

Текст 1

(1) – Как у вас нынче яблочки?

(2) – Да уж какие тут яблочки / весь май дождь был / шмели не летали / а потом и вовсе заморозки //

(1) – Так ведь и в прошлом году погода была не очень / а яблоки какие были!

(2) – То в прошлом / и яблоням отдых тоже нужен //

Можем ли мы определить по этой записи, кто, где и о чем разговаривает? Да, можно сказать, что коммуникантами могут быть:

• соседи по дачному участку (коммуникация происходит при встрече на дачном участке или на дороге);

• коллеги, встретившиеся на работе после выходных дней;

• друзья или родственники (в этом случае «вас» – не форма вежливости, а указание на группу адресантов, и место разговора не поддается определению).

Тема разговора – предполагаемый урожай яблок. Эту информацию мы можем восстановить достаточно легко, при этом не обидим никого из участников. Однако очевидно, что подобного анализа диалога недостаточно, если мы говорим о коммуникации. Допустим, мы знаем, что говорят соседи. Судя по вопросу и второй реплике первого соседа, он может желать:

• выполнить долг вежливого человека, проявив внимание к своему знакомому при встрече;

• выяснить, как обстоят дела у соседа, чтобы сравнить со своими успехами;

• подбодрить второго коммуниканта напоминанием о том, что скоро яблоки созреют и садовник сможет заработать (говорящий знает, что яблоки – одна из серьезных частей семейного бюджета);

• заставить соседа лишний раз поволноваться о своем будущем (говорящему дополнительно известно, что яблоки – одна из серьезных частей семейного бюджета и что в этом году яблони у второго коммуниканта не цвели);

• заранее заручиться обещанием собеседника пригласить к себе в сад (говорящий помнит о том, что в прошлом году у соседа было так много яблок, что он позволил соседям собирать его фрукты).

Разумеется, это неполный перечень возможных намерений первого коммуниканта, однако даже в этих пяти вариантах очевидна палитра возможностей.

Своими ответами второй сосед может желать:

• пожаловаться соседу, чтобы вызвать его сочувствие;

• предупредить соседа о невозможности выполнить просьбу (подозревает, что тот может начать просить о чем-то);

• получить совет, поскольку сосед – опытный садовник;

• отвести возможный сглаз и рассказать о плачевности своего положения (по многовековой привычке крестьян), хотя на самом деле он ожидает хороший урожай;

• рассказать о своей неудаче, чтобы таким образом успокоить соседа, у которого никак не получается получить хороший урожай со своих яблонь.

Мы вновь останавливаемся на пяти возможных намерениях, хотя и этот список может быть продолжен.

Для чего нам нужно знать намерение говорящего? Если первый сосед проявляет себя просто как вежливый человек, то и рассматривать его высказывания мы будем в русле фатической речи. Если своими репликами он добивается получения информации, то мы рассматриваем их как реализацию тактики запроса информации. Если он подбадривает соседа, то мы оценим, насколько он был успешен в создании хорошего настроения у второго коммуниканта… От верного определения речевого намерения говорящего зависит то, что мы (и он сам, разумеется) будем считать коммуникативным успехом или коммуникативной неудачей.

Обратим внимание: для полноценного понимания самого приведенного выше бытового диалога и оценки его результата нам нужно знать, с какой целью задает свой вопрос первый коммуникант и что хочет ему сообщить второй коммуникант. Следовательно, можно говорить о необходимости для полноценного анализа дискурса такой категории, как цель высказывания. Не зная о коммуникативном намерении говорящего или отказываясь от анализа коммуникативного намерения автора текста, мы лишаем себя базы, на основании которой можно делать какие-либо заключения о приведенном тексте.

2. а) Познакомьтесь с текстом и определите, какими могли быть цели высказываний участников этого разговора.

Текст 2

Олег Попов

ДВА УРОВНЯ, ТРИ ФИНАЛА, 100 МАРОК И НЕСКОЛЬКО ПРИМЕРОВ

Разговор в кинотеатре «Художественный»:

– Гриша! Я звоню тебе с городского, потому что мобильный ты не берешь!

– Почему не беру?

– Что ты говоришь? Ты понимаешь, что ты говоришь? Как почему не берешь? Это я должна тебя спросить, почему не берешь! Я звоню тебе с городского, потому что мобильный ты не берешь! А ты вместо того, чтобы ответить по мобильному, его не берешь!

Благодаря приведенному выше тексту и размышлениям об интенциях садоводов (текст 1) и двух приятелей (текст 2) мы видим еще одну особенность рассматриваемой нами категории. Если мы анализируем диалог, то речевые намерения адресата и адресанта могут совпадать (допустим, оба соседа ведут светскую беседу и отдают себе в этом отчет), а могут и не совпадать (допустим, первый хотел подбодрить второго, а второй отводит сглаз от своего урожая). Если же мы обратимся к другой форме текста, например к роману или к стихотворению, то и здесь намерение, с которым автор начинает творить свой текст, может как совпасть с тем смыслом, который читатель извлечет из текста, так и войти с ним в полное противоречие.

Г. Гадамер писал о том, что выпущенный в мир, обособленный от своего источника в лице автора текст начинает жить собственной жизнью и обретает определенную возможность для установления новых связей. Поэтому цель интерпретации заключается не в воссоздании, или реконструкции, первичного (авторского) смысла текста, а в создании, или конструкции, смысла заново.

Таким образом, в смысловое пространство художественного текста включено, наряду с намерением автора, намерение читателя. В отечественной лингвистике данные проблемы активно разрабатываются в последнее время Тверской герменевтической школой (Т. И. Богин, Т. Е. Заботина, Н. Л. Галеева, А. А. Богатырев, М. В. Оборина, О. П. Панкеева и др.). Согласимся также собобще-нием: «Смысл текстового целого – интенция текста – дает возможность вывода читательских смыслов, в том числе и тех, которые не были предусмотрены автором, в пределах, накладываемых целостностью текста и его историческим контекстом» (Чернявская 2009: 50).

Однако, сравнивая бытовой устный разговор и диалог, воспроизведенный или созданный в письменной форме, мы заметим и важное их различие.

Текст 3

Лев Толстой

АННА КАРЕНИНА

Когда Левин опять подбежал к Кити, лицо ее уже было не строго, глаза смотрели так же правдиво и ласково, но Левину показалось, что в ласковости ее был особенный, умышленно спокойный тон. И ему стало грустно. Поговорив о своей старой гувернантке, о ее странностях, она спросила его о его жизни.

– Неужели вам не скучно зимою в деревне? – сказала она.

– Нет, не скучно, я очень занят, – сказал он, чувствуя, что она подчиняет его своему спокойному тону, из которого он не в силах будет выйти, так же, как это было в начале зимы.

– Вы надолго приехали? – спросила его Кити.

– Я не знаю, – отвечал он, не думая о том, что говорит. Мысль о том, что если он поддастся этому ее тону спокойной дружбы, то он опять уедет, ничего не решив, пришла ему, и он решился возмутиться.

– Как не знаете?

– Не знаю. Это от вас зависит, – сказал он и тотчас же ужаснулся своим словам.

Не слыхала ли она его слов или не хотела слышать, но она как бы спотыкнулась, два раза стукнув ножкой, и поспешно покатилась прочь от него.

Писатель подробно представляет то, что наблюдатель мог бы увидеть своими глазами. Более того, поскольку мы обратились к классическому роману, мы понимаем и то, чего не мог бы узнать наблюдатель, – реальные намерения коммуникантов, их размышления о намерениях друг друга. Конечно, не каждый письменный текст дает такую возможность, но каждый письменный текст вербализует ту ситуацию, которая понятна свидетелю и участнику коммуникации. Мы наблюдаем, таким образом, за тесной связью двух текстовых категорий – исследуемой нами и ситуативностью.

Обратимся к иному дискурсу: рассмотрим тексты, продуцируемые людьми, присутствующими на защите магистерской диссертации.

Магистрант произносит вступительную речь, в которой он должен представить свою работу комиссии. Магистрант свободен в выборе формы своего выступления, в отборе материала для выступления, в выборе интонации и манеры произнесения своей речи. Есть обязательные условия подобного выступления: магистрант должен показать, почему выбранная им тема интересна и актуальна, озвучить свою гипотезу и доложить о результатах проведенного исследования. Речь будет успешна, если магистрант будет осознавать, какова цель его действий: хочет ли он произнести нечто, чтобы выполнить неизбежный ритуал, или он желает поделиться с заинтересованными лицами тем, что его волнует.

Затем слово берет рецензент. Он обязан в общих чертах осветить содержание работы, подчеркнуть ее сильные стороны, отметить недостатки и задать вопросы. При всей стандартизованности подобных выступлений рецензии получаются разные, их по-разному произносят и по-разному воспринимают. Рискнем предположить, что, помимо опыта и личного мастерства рецензента, важную роль в достижении цели рецензирования играет осознанное определение автором цели своего высказывания.

Мы можем заметить, что и в научном дискурсе речевое намерение адресанта является одной из базовых категорий текста. Обратим внимание на то, что речевые намерения могут быть явные, анонсируемые говорящим, и скрытые, не афишируемые автором. Так, истинная цель магистранта может быть иной – ввести в заблуждение собравшуюся научную общественность. В итоге возможно несовпадение действительной интенции говорящего и коммуникативной интенции, предоставляемой в высказывании говорящего для распознавания слушающему. Вспомним здесь примеры Дж. Остина, относящиеся к расхождению явных и скрытых интенций или неискренности: «Я поздравляю вас – в устах человека, который испытывает вовсе не удовлетворение, а скорее даже досаду; Я соболезную вам – в устах человека, не испытывающего к вам никакого сочувствия; Я вам советую… – в устах человека, который не считает, что выполнение совета принесет наилучшие плоды» (см.: Остин 1986) и т. д.

Имея общее представление об интенции как текстовой категории, попробуем выработать ее определение. Сначала приведем словарное определение этой категории:

«ИНТЕНЦИЯ (от лат. intentio – стремление), намерение, цель, направление или направленность сознания, воли, чувства на какой-либо предмет. Понятие интенции разрабатывалось в схоластике, в 19–20 вв. учение об интенциональности сознания было развито Ф. Брентано, А. Мейнонгом, Э. Гуссерлем и др.» (Большой энциклопедический словарь 2000).

Мы видим максимально обобщенное представление, которое помогает развивать наши размышления в правильном направлении.

В лингвистику понятие интенции было введено последователями английского логика Дж. Остина для достижения большей точности в описании иллокуции и иллокутивной функции. В определениях интенции, появившихся с тех пор, ученые обращают внимание на различные ее аспекты. Так, по определению Г. П. Грайса, интенция – это намерение говорящего сообщить нечто, передать в своем высказывании определенное субъективное значение (Грайс 1985: 224).

Кроме того, существует теория планирования М. Братмана, согласно которой человек является планирующей личностью (planning agent). Планы имеют иерархическую структуру, элементами которой являются интенции. Реализуя последовательно каждую из интенций, человек выполняет запланированное, достигая или не достигая при этом определенного результата. «Интенция, как элемент модели планирования, имеет свойство стабильности (будучи однажды сформированной и “рационально осмысленной”, интенция не исчезает до момента ее реализации); она является одновременно причиной и результатом практического осмысления (каждая интенция в пошаговом выполнении плана, достигнув стабильности и будучи реализованной, является стимулом для порождения новой интенции); интенция выполняет своеобразную функцию “контроля поведения”» (Антонова 2006: 68). Таким образом, в теории планирования интенция определяется как особое состояние сознания, порождаемое практическим осмыслением реальной ситуации и рассматриваемое отдельно от других ментальных состояний.

В указанной статье А. В. Антонова соединяет идеи теории планирования с достижениями теории релевантности Д. Уилсон и Д. Спербера. «В центре этой теории находится иерархическая ин-тенциональная модель коммуникации, состоящая из двух уровней: информативной интенции (informative intention) и коммуникативной интенции (communicative intention). Сама вербальная коммуникация рассматривается Уилсон и Спербером не просто как процесс кодирования и декодирования информации, а как процесс правильной интерпретации интенции говорящего на уровне мета-репрезентаций при условии релевантности информации» (там же: 69). При этом информативная интенция – это «ментальное представление говорящим такого положения дел, при котором некоторая информация становится доступной сознанию слушающего в результате высказывания говорящего» (там же: 70). Как и следовало ожидать, коммуникативная интенция – это намерение сообщить реципиенту, что говорящий имеет информативную интенцию. Значит, к определениям рассматриваемой категории можно добавить и следующее (мы пытаемся вводить в новое определение уже использовавшиеся обозначения): интенция – это соединение ментального представления говорящего о субъективном значении с намерением сообщить об этом представлении реципиенту.

Если от категорий логики перейти к категориям семантики и прагматики, то полезно иметь в виду определение интенции, которое помещает нашу категорию непосредственно в русло изучения конкретных проблем социальной коммуникации: «…комплекс целей, породивший именно такой (т. е. избранный говорящим) вариант общения» (Арутюнов, Чеботарев 1996: 76).

Конечно, чаще всего интенция определяется как цель высказывания, при этом закономерно составляются разнообразные каталоги интенций (см., например: Адамьянц 1999: 22). Аналогичное понимание интенции выражено у О. Г. Почепцова: «…разновидность желания, которое сформировалось на основе определенных целей и мотивов говорящего и для реализации которого носитель коммуникативного намерения предпринимает определенные шаги, используя оптимальные языковые средства» (Почепцов 1986: 170).

Несколько иное, но близкое понимание объема понятия у Н. И. Формановской. Она полагает, что речевая интенция – это «намерение говорящего совершить адресованное речевое действие практического или ментального характера» (Формановская 2005: 107). Коммуникативное намерение можно понимать как замысел строить речь в информативном или фатическом ключе, в официально-деловом, разговорном или ином стиле, в монологической или диалогической форме, устно или письменно, согласно той или иной стратегии и тактике. Речевая интенция «является психическим денотатом перфомативного высказывания в речевом акте и в то же время мотивационно-целевым побуждающим субстратом такого же речевого акта» (там же: 110). Продолжая эти размышления, мы отмечаем, что, с одной стороны, речевая интенция – это своеобразный психический денотат соответствующей лексемы: обвинять, упрекать и др. С другой стороны, это мотивирующая и целевая установка воздействовать на адресата и взаимодействовать с ним с помощью интенции – пропозиции высказывания: обвиняю вас и т. д.

Во всяком случае, для нас важно, что речевое намерение мотивирует речевой акт, лежит в его основе, воплощается в интен-циональном смысле, который имеет разные способы языкового выражения. Закономерно поэтому и появление методики интент-анализа, который позволяет выявить речевое и коммуникативное намерения автора высказывания (по большей части эти исследования проводятся на материале политических текстов, см. работы Т. Н. Ушаковой, Н. Д. Павловой и др.).

Наконец, возможен и более узкограмматический подход к проблеме анализа интенции, такой метод представлен в работах А. В. Бондарко. Исследователь предпочитает говорить об интен-циональности и определяет ее как «связь языковых значений с намерениями говорящего, с коммуникативными целями речемысли-тельной деятельности, т. е. способность содержания, выражаемого данной языковой единицей, в частности грамматической формой (во взаимодействии с ее окружением, т. е. средой), быть одним из актуальных элементов речевого смысла. Примером проявления интенциональности в сфере грамматических значений может служить смысловая актуализация семантики времени в высказываниях, включающих соотношения временных форм: Я здесь жил, живу и буду жить» (Бондарко 2001: 4).

Иное понимание термина мы находим в работах исследователей текстов. Так, И. П. Сусов определяет интенцию как «основной текстообразующий фактор, организующее звено в многослойной содержательной структуре речевого произведения» (Сусов 1979: 101). Впрочем, при анализе текстовой интенции исследователи обычно предпочитают не давать собственное определение этой категории, а сразу переходить к рассуждениям о ее наличии, распознавании и восприятии в конкретном тексте. В самых общих чертах можно отметить, что при интенциональном анализе текстов необходимо помнить об определенных трудностях. Лишь немногие единицы языка и текста употребляются в тексте в своем прямом значении, большинство же приобретают различные экстралингвистические элементы смысла, поэтому значение любого высказывания, даже очень простого по составу лингвистических единиц, является многомерным. Совершенно нейтральные с точки зрения коммуникативной направленности предложения информативного характера можно создавать и понимать с учетом не только системного значения, но и ситуативного интенционального значения в конкретном речевом употреблении. Чтобы установить прагматический тип того или иного фрагмента или целого текста, необходимо обратиться к экстралингвистическому анализу ситуации, анализу контекста.

б) Прочитайте определения интенции еще раз. Ответьте на вопросы.

1. Есть ли что-либо общее в этих определениях?

2. Чем различаются между собой эти определения?

3. Какое определение интенции вам кажется наиболее точным? Объясните, почему.

Интенция – это:

• намерение передать субъективное значение с целью получить определенный результат (Г. П. Грайс) – логический подход;

• особое состояние сознания, порождаемое практическим осмыслением реальной ситуации и стоящее отдельно от других ментальных состояний (М. Братман) – теория планирования;

• соединение ментального представления говорящего о субъективном значении с намерением сообщить об этом представлении реципиенту (Д. Уилсон, Д. Спербер) – теория релевантности. Более специализированным образом, с акцентом на семантическом и прагматическом аспектах, интенцию можно определить так:

• цель высказывания;

• намерение говорящего совершить адресованное речевое действие (Н. И. Формановская).

3. Прочитайте текст 4. Ответьте на вопросы.

1. С каких позиций цитируемые исследователи рассматривают интенцию?

2. Почему Н. С. Ковалев предпочитает говорить об интенцио-нальности?

3. Насколько обоснованным вам представляется стремление Н. С. Ковалева объединить в своем рассуждении понятия «концепт» и «интенциональность текста»?

4. Применим ли интенциональный анализ к таким текстам, как летопись?

Текст 4

Н. С. Ковалев

ДРЕВНЕРУССКИЙ ЛЕТОПИСНЫЙ ТЕКСТ: ПРИНЦИПЫ ОБРАЗОВАНИЯ И ФАКТОРЫ ЭВОЛЮЦИИ

В первых отечественных работах по лингвистике текста (напр., в известной монографии И. Р. Гальперина) свойство ин-тенциональности речевого произведения не было выделено. Некоторые исследователи, не приводя каких-либо доводов, включают его в другие, более общие свойства текста, такие как целостность, завершенность, соответствие речевой стратегии автора. Более плодотворным представляется рассмотрение интенциональности во взаимосвязи с понятием «концепт», поскольку именно концепт текста, обладая адаптивной структурой и имея высокий статус в ценностной картине мира автора, способен точнее других единиц текста выразить «глубинную психолингвистическую реакцию» автора на событие <…> (Красных В. В., 56). Уместно отметить, что В. В. Красных, развивая мысль о статусе концепта в семантической структуре создаваемого текста, приходит к выводу о том, что с точки зрения тематического и коммуникативного единства концепт является текстообразующей категорией. Психолингвистическая направленность предлагаемого В. В. Красных способа интерпретации не позволяет использовать его без оговорок в собственно лингвотекстовом анализе. Для лингвиста предпочтительно рассматривать следующие отношения между понятиями «концепт» и «интенциональность»: концептом принято считать ядерный глубинный смысл, формирующийся на основе интенции и отражающий в содержании текста признаки целевых установок автора и адресата; интенциональность – это совокупность всех реализаций ядерного концепта, выражающая намерения автора, коммуникативную направленность текста как смыслового целого. Тот факт, что интенциональность летописного текста ранее не была предметом изучения, можно объяснить двумя обстоятельствами: неразработанностью кон-цептологических аспектов текста, с одной стороны, и устойчивостью традиционного толкования летописи как набора хронологически упорядоченных и стереотипно изложенных фактов прошлого – с другой…

Интенции составителей ГВЛ (Галицко-Волынской летописи) совпадают в главном – выражении идеи превосходства князей Романовичей, как богоданных.

4. Прочитайте определение интенции, которое приводится в «Википедии». Подумайте над вопросами.

1. Как вы опишете адресата этого определения?

2. Как вы думаете, какие специалисты участвовали в создании этого определения?

3. Что добавило это определение к вашему знанию об интенции?

4. Есть ли что-либо в этом определении, с чем вы не согласны?

5. Как вы думаете, что следует добавить к статье об интенции для энциклопедии открытого типа?

Текст 5

ИНТЕНЦИЯ

Интенция (лат. intentio «стремление») – направленность сознания, мышления на какой-либо предмет; в основе такой направленности лежит желание, замысел.

В отличие от желания, которое представляет собой влечение, стремление к осуществлению чего-нибудь, замысел понимается как задуманный план действий, поэтому представляется целесообразным связывать интенцию прежде всего с замыслом. Интенция – коммуникативное намерение – может появиться в виде замысла строить высказывание в том или ином стиле речи, в монологической или диалогической форме. Разновидностью интенции является речевая (коммуникативная) интенция – намерение осуществить речевой акт. Интенция также может означать бессознательное намерение, буквально: «то, что ведет меня изнутри туда, куда я хочу».

1.2. Интенция в художественном тексте

Для начала размышления над основными интенциями художественного текста сравним мемуары и художественную автобиографию. Смысл мемуаров – в их документальности. Жизнеописание последовательно излагает события, хотя не с идеальной полнотой и всегда с элементом предвзятости, вольной и невольной, но в безусловном подчинении главной цели – составить достоверную «картину жизни». Автобиографический художественный текст всегда избирателен в подаче материала. Материал должен волновать, задевать, вызывать сочувствие (или антипатию), и в этом случае читатель говорит: «Мне нравится эта книга». Жизнь каждого человека, как последовательность дней, сера и обыденна, потому фрагменты выбираются сообразно их яркости, живости, способности взволновать читателя.

Разумеется, подобную реакцию может вызвать и проповедь, философский трактат, заметка в журнале, научная статья или статья закона. Специфика художественного текста состоит в том, что он конституирует виртуальную реальность, по отношению к которой читатель является созерцателем и одновременно строителем, поскольку именно в сознании читателя происходит реконструкция слов в образы предметов, лиц и событий, и в этом заключается ценность художественной литературы. Неважно, имеют ли виртуальные конструкты литературы прообразы в реальной жизни. Важно, чтобы эти конструкты отвечали читательским ожиданиям, чтобы в них воплощались разнообразные потребности, желания, мечты читателя.

Таким образом, можно сказать, что глобальная интенция мемуарного дискурса – сообщить информацию о предмете. Интенция художественного текста – доставить удовольствие с помощью этого предмета. Определив эти общие соображения относительно намерений авторов художественных текстов, перейдем к рассмотрению лингвистического плана обсуждаемой категории. Самая известная категория, близкая к интенции, – образ автора.

«Образ автора – концентрированное воплощение сути произведения, объединяющее всю систему речевых структур персонажей в их соотношении с повествователем, рассказчиком или рассказчиками и через них являющееся идейно-стилистическим средоточием, фокусом целого» (Виноградов 1959: 140). По мысли В. В. Виноградова, содержание текста и цель создания текста соотносятся с языковыми средствами, использованными для выражения мыслей. Понятие «образ автора» высвечивается при выявлении и вычленении других понятий, более определенных и конкретных, – производитель речи, субъект повествования. Вершиной этого восхождения и оказывается образ автора. Производитель речи – субъект повествования – образ автора – такая иерархическая расчлененность помогает постижению сущности искомого понятия, то есть образа автора. Однако реальный автор (производитель речи), приступая к созданию произведения, имеет определенную цель или задание: либо сам себе ставит эту задачу, либо получает ее извне.

Известны, например, муки Ф. М. Достоевского при определении формы субъекта повествования при создании «Подростка»: от автора или от «я»? Почти полгода мучился Достоевский вопросом, как писать роман. Ю. Ф. Карякин, исследовавший этот вопрос, насчитал около 50 высказываний Достоевского на этот счет (Карякин 1989).

Образ автора, естественно, создается в литературном произведении речевыми средствами, поскольку без словесной формы нет и самого произведения, однако этот образ творится читателем. Он находится в области восприятия, которое задано и направлено волей автора, но на процесс восприятия оказывает влияние не только автор. Именно потому, что образ автора больше относится к сфере восприятия, а не собственно материального выражения, возникают трудности в точности определения этого понятия (аналогичная ситуация сложилась, например, со всем понятной, но никем точно не дефинированной категорией «подтекст»).

Часто эта категория называется и по-другому – субъективи-зацией, то есть творческим сознанием субъекта в его отношении к объективной действительности. Образ автора – это не субъект речи, часто он даже не называется в структуре произведения. Это «концентрированное воплощение сути произведения» (Виноградов 1971: 118) или «нравственное самобытное отношение автора к предмету изложения» (Л. Н. Толстой). Л. Н. Толстой писал: «Во всяком художественном произведении важнее, ценнее и всего убедительнее для читателя собственное отношение к жизни автора и все то в произведении, что написано на это отношение. Цельность художественного произведения заключается не в единстве замысла, не в обработке действующих лиц, а в ясности и определенности того отношения самого автора к жизни, которое пропитывает все произведение» (цит. по: Валгина 1998).

Существуют различные способы понимания интенции в художественном тексте и ее анализа. Рассмотрим основные из них.

1. Интенция автора художественного произведения – желание передать свое мировоззрение.

В работах по анализу текста можно встретить такое обозначение области исследования, как метапоэтика. Это поэтика по данным метапоэтического текста, или выявление кода автора, имплицированного или эксплицированного в художественных и даже нехудожественных текстах. Метапоэтика опирается на исследования дискурсивной данности, на данные языка автора.

Например, исследование метапоэтики А. П. Чехова приводит к выявлению режиссерских интенций писателя. Данные метапоэ-тического дискурса позволяют говорить о влиянии театрального текста на драматургический, а также о том, что драматург обладает собственным видением сценической интерпретации и способен обосновать его. Изучение режиссерских интенций проводится путем установления корреляции художественного текста с основными идеями времени его создания; той же цели служит определение рефлексии А. П. Чехова по поводу современного ему театра и по поводу сценических интерпретаций пьес. Метапоэтический анализ предполагает привлечение объемного массива фрагментов метапоэтического дискурса, на основе которого выделяются ключевые позиции интерпретации. После этого анализа делается следующий вывод: «Важной чертой режиссерского видения является сохранение этического, интеллигентного начала писателя, драматурга. Терпение и смирение, скромность материальных запросов (“нищета духом”), любовь и сердечная теплота, даже терпеливое безмолвие (“молчание… молчание…”) – черты нравственного мира его героев. Сам А. П. Чехов, отказавшийся от прямой проповеди, вложил суждения об этом в их уста» (Ходус 2008: 95).

2. Интенция – идея автора, которую исследователю нужно выявить и сформулировать своими словами.

Пример подобного отношения к интенции автора текста мы видели выше: см. фрагмент из работы Н. С. Ковалева (c. 25–26). Напомним, что интенциональность в данном случае – это совокупность всех реализаций ядерного концепта, выражающая намерения автора, коммуникативную направленность текста как смыслового целого. Способом выяснения интенции становится когнитивный (концептуальный) анализ текста.

3. Интенция автора – желание воздействовать на эмоции читателя.

а) Примером одного направления внутри обозначенного подхода может послужить анализ стихотворения В. Маяковского «А все-таки» Е. В. Тырышкиной ([2005]). Исследователь полагает, что Маяковский пишет о тех, кто понять его может, но не хочет (люди высокой культуры), и о тех, кто понять готов, но не может (чернь). Тем самым поэт взывает к идеальному читателю, который поймет и оценит, одновременно декларируя невозможность понимания, невозможность для кого бы то ни было занять эту позицию. Интенция же поэта, согласно цитируемой статье, здесь интересна именно с точки зрения основного объекта – художественного явления авангарда. Осознанное намерение автора – вызывать сильные эмоции у читателя, разбудить и разбередить его душу, а затем бросить, не позволив достичь катарсиса. Действительно, адресата «постоянно провоцируют на сочувствие, жалость – и демонстрируют его неспособность понять высокие истины, доступные лишь поэту, а как только он ловится на крючок человечности (“я – ваш поэт”), его гневно бичуют; жаждут признания – и оскорбляют, и в конце концов оставляют с носом, превращая все сказанное в шутку» (там же).

б) Несколько иной подход к анализу текста предлагает, например, О. В. Василенко (2001). В статье доказывается, что «авторской установкой “Сказания о Борисе и Глебе”, по-видимому, было вызвать сочувствие к убитым братьям. Автор акцентирует внимание на мученической смерти братьев. Интенцией автора не было написать типичное житие. Именно поэтому автором используется больше императива-мольбы, так как этот оттенок значения эмоционален и содержит в себе меньший процент назидательности, чем призыв и увещевание». Интенция здесь – авторская установка, близкая к категории образа автора.

4. Интенция автора – вызвать у читателя рефлексию по поводу абстрактных категорий.

А. А. Богатырев (2000) анализирует рассказ В. Шукшина «Срезал» и доказывает, что коммуницируемая текстом ситуация общения проигрывается читательским сознанием одновременно в двух параллельных сценариях – фактически рассказанном и отрицающем его должном, нормальном. Это состояние может интерпретироваться как разрыв между отклонением и нормой и как разрыв между сущим и должным. Сфера рефлексии реципиента художественного текста над предметами такого порядка и образует, по мысли ученого, интенцию текста.

5. Интенция автора – тайная идея, которую надо дешифровать, поскольку она открывается не всем. Вариант: интенция – желание поиграть с читателем, предложить головоломку, которую можно отгадать на разных уровнях понимания.

Для иллюстрации подобного отношения к анализу намерения автора текста обратимся к произведению И. А. Крылова – басне «Волк на псарне».

Первый вариант прочтения: под ловчим подразумевается великий русский полководец М. И. Кутузов. Поводом для написания басни послужили события, связанные с желанием Наполеона вступить в мирные переговоры, которые были отклонены М. И. Кутузовым. Вскоре после этих переговоров Кутузов нанес войскам Наполеона поражение при Тарутине. Заметим, что, по свидетельству современников, басню «Волк на псарне» И. А. Крылов собственноручно переписал и отдал жене М. И. Кутузова, которая отправила ее мужу в письме. М. И. Кутузов прочитал басню после сражения под Красным собравшимся вокруг него офицерам и, произнося слова «а я, приятель, сед», снял фуражку и потряс наклоненной головой.

Обобщая подобную трактовку, скажем, что эта басня – драма, в которой даны характеры в их психологической и социальной реальности. Волк силен и хитер, но Ловчий тоже мудр и не поддается на описание мнимой силы противника и выгоды от перемирия.

Однако басню можно прочитать и иначе, что и предлагает сделать Л. С. Выготский (1986). Его удивляет тревога, близкая к панике, в первой части басни. Кроме того, результатом ошибки волка становится не растерянность его самого, а смятение псарни.

С точки зрения поэтики, это противопоставление подтверждается: шумливый, кричащий, бегающий, бьющий, смятенный стих вдруг делается длинным, медленным и спокойным, переходя к описанию волка. Гибель волка неизбежна, однако он величав и спокоен, говорит торжественно и даже иронично: «И начал так: “Друзья, к чему весь этот шум?”». Противоречие между истинным положением дел и самосознанием и поведением персонажей служит основным структурным приемом всей басни (волк хочет всех съесть – на словах он обещает им покровительство; он жалко забился в угол – на словах он милостиво обещает больше не обижать овец; собаки готовы растерзать его каждую секунду – на словах волк обещает им защиту; на деле перед нами вор, который клянется в верности. Ловчий, прерывая речь волка, отвечает ему явно в другом стиле и тоне. «Если язык волка совершенно правильно назвал один из критиков возвышенным простонародным наречием, неподражаемым в своем роде, то язык ловчего явно противоположен ему как язык житейских дел и отношений. Его фамильярные “сосед”, “приятель”, “натуру” и т. д. составляют полнейший контраст с торжественностью речи волка» (там же). Поразительно, но ловчий согласен на мировую, он отвечает волку на его предложение о мире согласием в прямом смысле. Переговоры закончились мировой, травля – смертью. Одна строка рассказывает о том и о другом вместе.

Рассматривая басню таким образом, мы можем охарактеризовать ее как трагедию, в которой традиционно объединяются гибель и торжество героя (при этом героем оказывается не ловчий, а волк). «Разве кто скажет, что в этой басне против волка обращено острие насмешки? Напротив, наше чувство организовано и направлено таким образом, что нам делаются понятными слова одного критика, который говорит, что Крылов, выводя своего волка на гибель, мог, пародируя евангельский текст и слова Пилата, выводившего на гибель Христа, сказать: “Ессе lupus”» (там же: 41).

1.3. Интенция в публицистическом тексте

Глобальная авторская интенция в публицистическом тексте – убеждение читателя в правильности авторского понимания происходящего (не информирование или развлечение и не стимуляция мыслительного процесса в сознании читателя). Н. И. Клушина (2008) приводит целую парадигму различных текстовых категорий, которые служат эффективному воплощению стратегического намерения публициста. Более того, на основании анализа колоссального объема материала из разных СМИ ученый делает вывод о том, что сегодня происходит смещение в нюансах этой глобальной интенции: от убеждения в сторону манипулирования.

Порождение текста диктуется авторской интенцией (авторским коммуникативным намерением). Таким образом, именно интен-циональные черты текста становятся текстообразующими.

Важно также помнить, что в публицистическом творчестве в большой степени, чем в каком-либо творчестве, адресант учитывает активную позицию адресата. Влияние гипотезы адресата осуществляется уже в дотекстовой деятельности, на этапе формирования замысла, так как существуют некие информационные запросы аудитории, воздействующие на формирование авторского замысла журналиста. Но какое влияние оказывает это обстоятельство на текст? Вспомним, что М. М. Бахтин характеризовал авторский замысел как «речевую волю говорящего» (Бахтин 1979: 276). Т. М. Дридзе (1996) замечает, что в авторском замысле отражается цель создания текста: замыслом является то, для чего или ради чего предпринимает усилия автор. Ученый также подчеркивает, что целостность структуры текста обусловлена наличием концеп-туальности в замысле. Таким образом, концепция будущего текста и его цель формируются как реакция на запросы аудитории и как стимул к ее ответу в дальнейшем.

Поскольку сегодня воздействующая функция публицистического текста становится его ведущей характеристикой, об интен-циональном анализе подобного текста можно говорить в любом случае, когда объектом исследования становится публицистический текст. Все возможные художественные, риторические, структурные и иные средства, используемые автором такого текста, можно рассматривать как средства воплощения глобальной интенции текста этого типа.

1.4. Основные принципы выявления интенции автора текста

Поскольку мы полагаем, что интенция является базовой категорией текста, то логично заключить, что любой из известных методов и принципов анализа текста в конечном итоге может привести нас к выявлению интенции автора. Однако представляется, что будет полезным перечислить методы, которыми по преимуществу пользуются современные исследователи, размышляющие над интенцией автора анализируемого ими текста. Ограничимся кратким перечнем подобных подходов (при желании читатель может обнаружить применение указанных методов анализа в статьях и примерах, имеющихся в данном разделе):

• анализ формы и следования стандарту при обращении к текстам делового и научного характера;

• анализ композиции при обращении к художественным и публицистическим текстам;

• выявление и анализ использования перформативов и других грамматических способов передачи авторской интенции в документах и деловых письмах;

• анализ стилистических средств в текстах всех типов;

• анализ ключевых слов, выявление мотивов, определение ассоциаций в публицистических и художественных текстах;

• анализ концепта как структурообразующей единицы;

• анализ коннотаций и выявление подтекста;

• анализ используемых тактик и стратегий при анализе текстов, принадлежащих устной речи.

5. Выберите художественный или публицистический текст и проведите его интенциональный анализ.

1. Определите, что именно вы будете понимать под интенцией автора выбранного текста. Аргументируйте свое понимание этой категории применительно к выбранному тексту.

2. Еще раз прочитайте параграф «Основные принципы выявления интенции автора», приведенный выше. Определите, какие из предложенных способов анализа в большей степени соответствуют выбранному вами материалу. Объясните свой выбор.

3. Проведите анализ.

4. Опишите, какими другими путями можно было бы выявить интенцию автора выбранного текста. Сравните возможности, которые предоставляет тот или иной путь. Совпадут ли выявленные различными способами интенции?

Литература

Адамьянц Т. З. К диалогической коммуникации: от воздействия – к взаимодействию. М., 1999.

Антонова А. В. Об интенциональной модели манипулятивного речевого акта // Вестник СамГУ. 2006. № 10/1 (50). С. 67–73.

Арутюнов А. Р., Чеботарев П. Г. Интенции диалогического общения и их стандартные реализации // Русский язык за рубежом. 1993. № 5/6. С. 75–82.

Бахтин М. М. Проблема речевых жанров // Бахтин М. М. Автор и герой. К философским основам гуманитарных наук. М., 1979.

Богатырев А. А. Понятийная и идейная семантическая интерпретация художественного текста // Тверской лингвистический меридиан. Вып. 4. Тверь, 2000. Режим доступа: http://www.tol.tversu.ru/Meridian4.htm.

Бондарко А. В. Лингвистика текста в системе функциональной грамматики // Текст. Структура и семантика. Т. 1. М., 2001. С. 4–13.

Валгина Н. С. Теория текста: Уч. пос. М., 1998. 210 с. Режим доступа: www.hi-edu.ru/e-books/xbook029/01/index.html.

Василенко О. В. Коммуникативный акт в текстах Борисо-Глебовского цикла // Бодуэновские чтения: Бодуэн де Куртенэ и современная лингвистика: Междунар. науч. конф. Казань, 11–13 дек. 2001 г.: Труды и материалы: В 2 т. / Под общ. ред. К. Р. Галиуллина, Г. А. Николаева. Казань, 2001. Т. 1. C. 61–62.

Виноградов В. В. Проблема автора в художественной литературе // Виноградов В. В. О теории художественной речи. М., 1971.

Виноградов В. В. О языке художественной литературы. М., 1959.

Выготский Л. С. Психология искусства. М., 1986. Гл. 6: «Тонкий яд»: Синтез. Библиотека Гумер – гуманитарные науки [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.gumer.info/bibliotek_buks/psihol/vugotsk/_psiskus_index.php.

Грайс Г. П. Логика и речевое общение // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 16: Лингвистическая прагматика. М., 1985. С. 217–238.

Дридзе Т. М. Социальная коммуникация и культура в семиосоциопси-хологии // Общественные науки и современность. 1996. № 3. С. 11–29.

Карякин Ю. Ф. Достоевский и канун XXI века. М., 1989.

Клушина Н. И. Интенциональные категории публицистического текста (на материале периодических изданий 2000–2008 гг.): Автореф. дис. … д-ра филол. наук. М., 2008.

Остин Дж. Л. Слово как действие // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVII: Теория речевых актов. М., 1986. C. 22–131.

Почепцов О. Г. Основы прагматического описания предложения. Киев, 1986.

Сусов И. П. О двух путях исследования текста // Значение и смысл речевых образований / Отв. ред. И. П. Сусов. Калинин, 1979. С. 90–103.

Тырышкина Е. В. Русский авангард начала 20-го века: аспекты прагматики // Поэзия авангарда [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://avantgarde.narod.ru/beitraege/ov/et_pragmatika.htm.

Формановская Н. И. Эмоции, чувства, интенции, экспрессия в языковом и речевом выражении // Эмоции в языке и речи: Сб. науч. ст. / Под ред. И. А. Шаронова. М., 2005. С. 106–116.

Ходус В. П. Режиссерские интенции А. П. Чехова по данным метапоэ-тики // Вестник Ставропольского государственного университета. 2008. № 5 (58). С. 88–96.

Чернявская В. Е. Лингвистика текста: Поликодовость, интертекстуальность, интердискурсивность. М., 2009.

Словарь

Большой энциклопедический словарь. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://dic.academic.ru/dic.nsf/enc3p/139766.

Источники

Колесова Д. В. Запись на улице. Ленинградская область. 2009.

Попов О. Два уровня, три финала, 100 марок и несколько примеров // Полит.ру [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.polit.ru/analytics/2009/06/29/2uroven3final.html.

Толстой Л. Н. Анна Каренина. М., 1970.

Ковалев Н. С. Древнерусский летописный текст: принципы образования и факторы эволюции: Уч. пос. Волгоград, 2001// Единое окно доступа к образовательным ресурсам [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://window.edu.ru/window/library?p_rid=25530.

Интенция // Википедия [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://ru.wikipedia.org/wiki/Интенция.

2.1. Категория целостности в аспекте лингвистики

Во всех определениях интенциональности подчеркивалось ее целевое назначение: интенциональность понимается как замысел, намерение, цель, ради достижения которой осуществляется речевое действие. Цель определяется как то, что задает внутреннее единство производимого действия, его целостность. По отношению к тексту цель формирует его смысловую цельность, которая позволяет дать краткий ответ на вопрос, о чем этот текст, и часто находит выражение в его заглавии. Автор одной из первых книг, посвященных теории текста, И. Р. Гальперин пишет: «Один из существенных признаков текста – его завершенность. Этот признак выталкивает на поверхность текста заголовок, без которого, с моей точки зрения, нельзя построить модель текста» (Гальперин 2004: 5). Обратимся к примеру (текст 1), где писатель Ю. Бондарев рассказывает о своей работе.

1. а) Прочитайте текст, подберите название для него. Определите, в какой мере оно отразит замысел автора, реализованный в этом тексте и формирующий его смысловое единство. Аргументируйте свой выбор.

Текст 1

Юрий Бондарев

Когда-то увиденные мною в жизни сцены, а вследствие этого возникшие ощущения мучительно «сидят» в моей памяти до той поры, пока с большими потерями точности и красок я не перенесу их на бумагу.

Но как только я освободился от этих засевших в памяти картин и определенного настроения, сразу же наступает облегчение, хоть и не до конца удовлетворяющее. И после этого все, что действительно было в реальности, воспринимается мною только через написанное <…> и я уже не возвращаюсь больше к использованной памяти, несмотря на то что отраженное на страницах книги явно не равно бывшему когда-то на самом деле. Удалось ли мне передать осенний Днепр в «Батальонах», или «воздух» возвращения в «Тишине», или сумасшествие боя в «Горячем снеге», но теперь я избавлен от некоторых ощущений воспоминаний, связанных с этими событиями моего прошлого.

Внимательное прочтение текста позволяет обнаружить в нем трижды употребленное «ключевое» слово, которое организует содержание как первого абзаца, так и второго: с его помощью непосредственно фиксируются «шаги» творчества писателя. Оно удерживает наше читательское внимание на протяжении всего текста, обеспечивая его цельность. Хотя, конечно, не оно одно выполняет эту объединяющую, интегративную функцию.

б) Назовите это слово, включите его в заголовок.

Категория смысловой целостности была выдвинута в качестве основного признака текста, когда его изучение только начиналось. Целостность текста понималась как его содержательная организация, функционально направленная на достижение определенной цели, «решение определенной задачи» (Леонтьев 1979: 28).

Отношение к ней лингвистов не было одинаковым. Дело в том, что далеко не в каждом тексте мы обнаружим, как в разобранном выше примере, ключевые слова, которые объединяют как предложения внутри компонентов текста (в нашем случае компонентами текста являются сложные синтаксические целые, представленные абзацами), так и сами эти компоненты. Даже при отсутствии таких слов мы можем воспринимать соединение предложений как текст. Казалось, что смысловая целостность текста не обеспечивается сколько-нибудь определенными языковыми средствами и поэтому не может быть признана лингвистической категорией. Связанная с деятельностным аспектом речи, с процессами его создания и восприятия, она была отнесена к категориям психолингвистики, в рамках которой рассматривалась как некое неструктурированное образование, соотносимое со сферой бессознательного, как некий до конца неосознаваемый образ объекта, возникающий в сознании адресата при восприятии целого текста. Способом его изучения признавался психолингвистический эксперимент – опрос читателей для выяснения того, какой смысл они извлекли из текста. Об этом писали, например, А. Р. Лурия (1979), Н. И. Жинкин (1981), Л. В. Сахарный (1994) и др.

Однако развитие лингвистической семантики, системного представления о лексических и грамматических значениях языковых единиц, рассматриваемых в системе, наблюдение за тем, как эти значения преобразуются в речи, то есть за процессами пользования языком, и параллельно за тем, как одновременно с ними порождается текст, за его структурными особенностями, оказало воздействие на отношение к смыслу, который складывается в ходе ознакомления с целым текстом, является результатом интеграции всего того, что составляет содержание текста. Лингвистика оказалась перед необходимостью заниматься не только значениями языковых единиц, но и порождаемыми ими в процессе речи смыслами: «…термины значение и смысл предстают как соотносимые понятия, но значение относится к языку (представляет собой явление языка), а смысл – к речи (представляет собой явление речи): значения заданы в языке, между тем смысл строится (образуется) в тексте. Если денотатом языкового знака является некоторое явление (объект, действие или состояние), то денотатом текста оказывается некоторая обозначаемая им ситуация, т. е. фрагмент действительности – актуальной или мыслимой, реальной или представленной в нашем воображении» (Успенский 2007: 98–99).

«Осознав некий текст как целое, мы тем самым ищем его понимания как целого» (Гаспаров 1996: 324). Единство ситуации, лежащей в основе текста, считается одним из главных факторов, определяющих целостность текста, его тематическое поле, которое представляет «согласованную» по смыслу и синтаксически организованную лексику.

Тема понимается как некий «первоэлемент текста». «Тема есть то содержание, то семантическое поле текста, которое выражается языковыми средствами различных уровней и разнообразными приемами» (Жолковский, Щеглов 1975: 143–145).

Сравните с предыдущим такое высказывание: «…чем теснее содержание сообщения связано с фактами реальной жизни (или воображаемой как реальной), тем меньше оно нуждается в специальном подчеркивании или даже просто в выражении их взаимосвязи. Отсюда вытекает принципиальная возможность опирать связность текста на связях, заложенных в самих передаваемых явлениях и фактах, т. е. на уровне референта речи» (Кожевникова 1979: 60).

Мы воспринимаем целостность как содержательную категорию того речевого высказывания, которое определяется как текст. Однако, как мы уже знаем, целостность оказывается порождением не только представления в тексте определенной ситуации реальной действительности, но и отражения этой ситуации под определенным углом зрения, в соответствии с тем, как она осмыслена говорящим (обозначенное им «положение дел») и воплощением ее в определенной жанровой форме.

Возвращаясь к приведенному выше тексту Ю. Бондарева, можно сказать, что в нем представлены воспоминания конкретного человека (Когда-то увиденные мною в жизни сцены, а вследствие этого возникшие ощущения мучительно сидят в моей памяти), но фактически речь идет о потребности рассказчика перенести воспоминания на бумагу. Рассказ воплощается в форму миниатюры – жанра интеллектуальной рефлексии. Указанные обстоятельства позволяют говорить о модальной (отношение говорящего к содержанию сообщения) и структурной (соответствие особенностям избранной жанровой формы) целостности текста. Этот текст завершен, автор выполнил свою задачу, соединив две программы с установками на представление особенностей своей памяти и осуществление этих особенностей в процессе творчества, то есть реализовал условия коммуникации – достиг коммуникативной целостности.

Итак, целостность – это важнейшая текстовая категория. Последовательность предложений, не соотносимых с какой-то одной ситуацией, представляемой говорящим, и поэтому лишенных смысловой целостности, текста, как правило, не образует. Смысловая целостность неизбежно дополняется целостностью модальной, структурной и коммуникативной.

Дать определение целостности с позиций лингвистики, то есть обеспечения всех ее составляющих средствами языкового выражения, трудно, часто мы находим в таких определениях тавтологию. Например:

«Под целостностью понимается единство текста, его способность существовать в коммуникации как внутренне и внешне организованное целое» (Анисимова 2003:17).

2. Сравните следующие определения. Укажите, что их сближает и каковы те отличия, которые можно считать выделением особых аспектов явления целостности. (Обратите внимание, что в приводимых ниже определениях наряду с целостностью используется термин «интегративность», имеющий некоторые отличия в своем значении, которые не являются принципиальными для нашего раздела.)

«Интегративность есть ориентация всех элементов текстовых структур на синтез – на воплощение содержательного плана текста, организованного авторской интенцией, его конкретными целями и мотивами» (Сидоров 1987: 67).

«Тексту присуща внутренняя организация, превращающая его на синтагматическом уровне в структурное целое» (Лотман 2000: 63).

Цельность – структурированная текстовая категория, которая в процессе дискурсивной деятельности приобретает качества упорядоченности и организованности и получает речевое воплощение. Одним из факторов содержательной цельности считается структура затекстовой денотативной ситуации: «Ситуативность, соотнесенность с ситуацией – конкретной или абстрактной, реальной или воображаемой, – непременное условие цельности текста. Ситуативность отличает текст от любой другой значимой единицы языка» (Мурзин, Штерн 1991).

«…искомым “коэффициентом художественной речи” является имеющийся в произведении “бесспорный, конечный смысл”, определяющий “стройность” его осмысления, создающую ощутимость органичности, единства целого» (Ларин 1974: 47).

«Единство произведения не есть замкнутая симметрическая целостность, а развертывающаяся динамическая целостность; между ее элементами нет статического знака равенства и сложения, но всегда есть динамический знак соотносительности и интеграции» (Тынянов 1993: 26).

Еще академик В. В. Виноградов, размышляя о возможности лингвистического изучения текста (1930), говорил о нем как об учении «о типах словесного оформления замкнутых в себе произведений как особого рода целостных структур» (цит. по: Рождественский 1979: 11).

И. А. Ильин подчеркивал особое значение целостности художественного произведения для установления контакта между автором и читателем, который должен почувствовать, «что он не получает ничего лишнего, что все, идущее к нему от автора, – важно, художественно обоснованно и необходимо; что нужно слушать и слушаться; и что это художественное “повиновение” всегда вознаграждается» (Ильин 1996: 174).

3. Попробуйте дать свое определение целостности текста. Сравните его со следующим, обратив внимание на набор представленных качеств:

Целостность текста – такое его свойство, которое задается целью речевого высказывания / речевой деятельности автора и выражается в законченности содержащейся в нем мысли, которая соотносится с той или иной ситуацией действительности (реальной или ментальной), что находит выражение в соответствующей структуре/организации текста и его речевом выражении.

2.2. Составляющие смысла текста

Текст является сложным образованием, которое передает не только сообщение о действительности, но и информацию, проявляющую позицию субъекта речи. Эти составляющие смысла текста, взаимодействуя, участвуют в формировании его целостности. При этом целостность предполагает несводимость свойств целого к его составляющим, равно как и анализ его составляющих возможен только с точки зрения целого: «…текст генерирует смыслы» (Лотман 1992: 144).

Для иллюстрации того, что целостность смысла текста охватывает его тему (предмет сообщения, соотносимый с реальной или ментальной действительностью), так и выражение отношения к предмету сообщения субъекта или субъектов речи, приведем пример.

Текст 2

Игорь Дедков

НАШЕ ЖИВОЕ ВРЕМЯ

Когда-то В. И. Вернадский писал о том, «какая важная вещь гигиена мысли». Был он в ту пору молод, и ему казалось, что «кругом стоят густою стеною великие идеалы», что «кругом идет борьба за то, что сознательно сочла своим и дорогим наша личность». Ему очень хотелось, чтобы его мысль не уклонялась, не отвлекалась в сторону дурного, мелкого, это было бы чем-то нездоровым, непозволительным…

«Мысль, – писал он это слово с большой буквы, – в общей жизни человечества – все, самое главное». «Не есть ли вся красота в чувстве движения мысли, веры в истину?»; мысль неизменно воспринималась как великая созидающая сила, продолжающая строить человека, земной мир, будущее.

Если мы задумаемся о смысловой целостности этого отрывка, легко вычленяемого из текста очерка «Наше живое время»[1], то обнаружим здесь целостное изложение основной темы – гигиены мысли – (не уклоняться, не отвлекаться в сторону дурного, мелкого, это было бы чем-то нездоровым, непозволительным… вся красота в чувстве движения мысли, веры в истину), а также присутствие еще одной темы: ее автора, В. И. Вернадского (в пору молодости В. И. Вернадский писал, ему казалось (кругом стоят густою стеною великие идеалы), ему очень хотелось) и, наконец, темы автора очерка, комментирующего возраст ученого (был он (Вернадский) в ту пору молод, и ему казалось).

Таким образом, можно убедиться в том, что понятие целостности текста оказывается многоаспектным, многогранным, в конкретном воплощении требующим работы мысли и чувства. В современной лингвистике выделяются категории диктума – представления содержания сообщения о реальной или ментальной действительности и модуса – открытого (эксплицитного: я знаю, что…; мне нравится, что…) или сопровождающего сообщение (имплицитного: он опять наговорил чепухи) выражения отношения говорящего к сообщаемому. Как видно из предыдущих примеров, целостность текста формируется по отношению к двум составляющим смысла сообщения – диктуму и модусу.

Существенной частью смысла высказывания, дополняющей его пропозициональное содержание, является интен-циональный комплекс, содержащий в себе информацию обо всех интенциональных состояниях сознания говорящего, прямо или косвенно, эксплицитно или имплицитно закодированных в его языковой структуре, – интенциональный компонент смысла высказывания (см.: Кобозева 2003: 2).

2.3. Средства формирования целостности текста

Руководствуясь приведенными выше положениями, обратимся к анализу категории целостности в ее речевом воплощении. В имеющихся исследованиях средствами формирования целостности признаются:

• наличие общей темы, которая представлена прежде всего в заголовке текста (при его отсутствии в стихотворном тексте – в первой строке); органически в заголовке может найти отражение или тема текста, или позиция автора в отношении этой темы (напомним, что соответствует диктуму и модусу смысловой организации текста), иногда в заголовке интегрированы обе эти составляющие; общая тема текста проявляется также в присутствии ключевых – повторяющихся, ведущих тему – слов;

• существование содержательной «рамки» текста – тематических перекличек начала и конца текста;

• структурное единство организации текста, наличие иерархии коммуникативных программ, что находит выражение в смысловой организации компонентов текста и связях между ними. Указанные средства предназначены прежде всего для собственно содержательной, денотативной/диктумной стороны текста; как правило, она координируется с оценочной позицией, задающей модальную целостность. Приемы развертывания текста, ранжирование коммуникативных программ определяются говорящим лицом, они характеризуются как регулятивная модальность, определяющая коммуникативную целостность, – все эти компоненты слагаемого смысла находят воплощение в структурной организации текста, его линейном развертывании.

Существенным фактором является и стилистическая целостность текста, она задается адресантом, владеющим нормами построения высказывания в определенной сфере общения и обладающим креативными способностями.

2.4. Заголовок в организации смысловой целостности текста

2.5. Содержательная рамка текста, скрепляющая его целостность

Категория целостности более всего привлекала внимание исследователей художественного текста. Здесь объективное единство представляемых событий может нарушаться под воздействием видения и осмысления действительности автором, который свободен выбирать ситуации и определять порядок их включения в фикциональный (вымышленный) текст. Целостность такого текста гарантируют, прежде всего, модальная сторона текстовой семантики, единство образа автора, который выдвигается в качестве центральной категории стилистики художественной речи. Детали описываемого им могут приобретать символическое значение. Заголовок вступает в сложные отношения с началом и концом, которые, вариативно повторяя друг друга, указывают на расширение значения исходной номинации, концентрируя в себе смысл всего текста. Приведем примеры.

Текст 7

Маргарита Алигер

СОЛОВЬИНАЯ ПЕСНЯ

За Каширой пошел дождь и сразу стемнело. А поезд был недальний и нескорый, и свет в вагоне почему-то все не зажигали. В сумерках пассажиры торопливо попили чаю и улеглись спать. Заснули все быстро и дружно – задышали, засвистели, засопели, – и в неосвещенном вагоне стало удивительно уютно. И дождь за окном шумел уютно – громкий, теплый, майский. Впрочем, скоро его не стало слышно – плеск воды слился с шумом колес. А когда поезд замедлил ход, а там и совсем умолк, остановившись на темном, глухом разъезде, дождя уже не было, и в наступившей тишине прорвалось, выросло, заполнило всю ее новое неожиданное звучание: где-то совсем рядом в сыроватом сумраке майской ночи пел соловей.

«Соловушка играет», – сказал проводник, проходя по темному коридору вагона с фонарем в руке. «Соловушка играет», – повторил он, спрыгивая с подножки на мокрый после дождя песок платформы.

А соловей гремел, и песня его во тьме ночи была так сильна, что, казалось, не только звучала, но и горела, и светила, и грела… Светлана лежала на нижней полке, свернувшись клубочком, закутавшись в пуховый платок…

<…>

«Нет, нет, – думала она, – ничего не случилось дурного и ничего не кончилось с этой нелепой поездкой…» И она засыпала, и ей снилось что-то хорошее и яркое, долгожданное и наконец-то совершившееся, и что-то светло томило сердце и согревало ресницы.

Она проснулась от неожиданно толчка. В вагоне было совсем темно и на улице тоже, но, понимая это, она все же сощурилась, словно от яркого света. Поезд стоял на тихом, глухом разъезде, и где-то совсем рядом в сыроватом сумраке майской ночи пел соловей, и песня его была так сильна, что, казалось, не только звучала, но и пылала. Он не щадил себя, не берег, не жалел, он всего себя отдавал своей песне. Это была песня его любви, самое лучшее, что было в его недолгой и небогатой птичьей жизни, и всем вокруг становилось от нее светлее и радостнее.

Очевидно, что в данном тексте соловей со своей песней составляет некоторый лейтмотив, поскольку он указан в названии рассказа и в его рамочной конструкции – начале и конце текста. При этом актуализация номинации «соловьиная песня», имеющей в русском языке закрепленное образное значение – весенняя песнь любви, – осуществляется благодаря дополнительным приемам: соловьиная песнь находит отклик у разных персонажей: героини, проводника, употребляющего глагол играет (среди его значений – «развлекаться», «наслаждаясь», «радоваться», «доставлять удовольствие другим», «обещать что-то радостное, неожиданное»).

9. Проведите наблюдение за тем, с какими определениями употребляется слово песня, как героиня воспринимает соловьиное пение.

10. Выскажите предположения о содержании рассказа.

Художественная публицистика также нередко использует подобный прием, превращая в сквозной мотив заголовок, а также тематические номинации и их разработки в рамочных конструкциях. Однако они не рассчитаны на то, чтобы вызвать глубокие эмоциональные ассоциации у читателя, как те же приемы в художественном тексте. В очерке они, как правило, иллюстративны, конкретизируют проблему – главную составляющую публицистического повествования – и указывают на непосредственную связь обсуждаемой проблемы с жизненными ситуациями. Приведем пример газетной публикации.

Текст 8

Владимир Абаринов

ДЕЛО О ПЕЛИКАНЕ

В студию CNN принесли живого пеликана, поставили на стол, и три человека, журналист и два эксперта, стали говорить о том, что происходит с птицей, имевшей несчастье испачкаться в нефти. Эксперт опускал птичье перо в прозрачный сосуд с моторным маслом, показывал камере результат, а неуклюжее в непривычной обстановке, но чрезвычайно ловкое на воле пернатое топталось между ними на своих черных лапах, водило из стороны в сторону массивным клювом и ни о чем не печалилось.

За этим введением следует текст проблемного очерка о нефти и тех проблемах, которые возникли в нефтедобывающей промышленности Америки в связи с катастрофой в Мексиканском заливе, в результате которой в залив выливалось 45 тысяч баррелей нефти в сутки. Заканчивается очерк следующим образом:

Пеликан, которого журналисты CNN принесли в студию, не понимал, о чем говорят люди. Он лишь отворял время от времени свой клюв и вертел головой на звук голоса. А говорили они о том, что попади эта птица в загрязненную нефтью воду – и спасения ей, скорее всего, уже не будет. Пеликан умрет от переохлаждения, потому что измазанные нефтью перья не греют, а ему даже летом необходима термоизоляция. Он не сможет плавать, потому что его оперение потеряет влагоупорность. Он не сможет летать, потому что отяжелеет. А значит, не сможет добыть себе пропитание. А если и добудет, пища эта окажется отравленной.

В романе Гришэма бурый пеликан ставит крест на надеждах президента США переизбраться на второй срок. Неужели придуманная история станет явью и в этом?

11. Формальное сходство данного очерка в отношении заголовка, начала и конца текста с предыдущим рассказом очевидно. Попробуйте выявить различия в назначении использованных приемов в этих текстах и в характере языковых средств.

Рамочные конструкции, которые уже рассматривались ранее, по-своему «отграничивают» текст, выделяют его как единое целое на фоне других текстов, выполняя как смысловую, так и коммуникативную функцию. Полифункциональность заголовка можно продемонстрировать на примере в следующего текста.

Текст 9

Виктор Астафьев

ЖИЗНЬ ПРОЖИТЬ

Ванька с Танькой, точнее сказать, Иван Тихонович и Татьяна Финогеновна Заплатины, вечерами любили посидеть на скамейке возле своего дома. И хорошо у них это получалось, сидеть-то на скамейке-то, уютно получалось <…>

За этим началом следует сообщение о том, что Иван Тихонович остался один: еще во время войны на лесозаготовках Татьяна Финогеновна подорвала сердце и ушла из жизни раньше мужа.

Однажды под настроение Иван Тихонович рассказал мне самое сокровенное: как женился на своей незабвенной Татьяне Финогеновне. <…> Рассказчик Иван Тихонович, как и многие мои земляки, путевый, и не буду я улучшать его повествование своим вмешательством. Пусть забудется человек, вспомнит о радостном, неповторимом, что было только в его жизни…

Повествование Ивана Тихоновича и составляет содержание рассказа, который кончается словами:

«И я вот тоже скоро… небось скоро… Зачем? Как же мы друг без дружки-то?..» …Жизнь прожить – что море переплыть.

Как видно, и в данном случае заголовок формулирует тему рассказа, используя первую часть фразеологизма Жизнь прожить – не поле перейти. С последней фразой текста первая часть этого устойчивого сочетания образует своего рода рамочную конструкцию, объединяя его содержание. Однако трансформация фразеологизма в конце: Жизнь прожить – что море переплыть – оказывается наполненной тем смыслом, который задан фразой, предваряющей рассказ Ивана Тихоновича: пусть человек вспомнит о том, что было только в его жизни. Так, скрепляя текст, заголовок и рамочная конструкция передают нетривиальный смысл рассказа: каждый человек проживает свою жизнь, какой бы она ни была в суровое время, по-своему справляясь или не справляясь с трудностями, сохраняя или не сохраняя свое достоинство. Заголовок, настраивающий на рассказ о жизни в трудные для всех годы, и преобразованная заключительная фраза интегрируют намерения автора, формируют смысловую и идейную целостность текста.

12. Приведите пример использования в качестве заголовка фразеологизма в его исходном или трансформированном виде. Прокомментируйте его функцию в качестве средства формирования смысловой целостности текста.

Особую роль заголовок приобретает в текстах современной литературы, ориентированных на дробление изображаемой ситуации и ослабление связей между предложениями, составляющими текст. Задача такого заголовка – активизировать знания читателя, актуализировать в его сознании воспоминания о тех ситуациях, которые бывают в жизни человека. Такие ситуации формируют специфическую структуру, придающую образу жизни людей характер направленного и непрерывного процесса. При этом используются способности языка вызывать ассоциации благодаря названным реалиям и понятиям, чтобы заставить читателя «сложить» смысл текста как мозаику. Приведем пример.

Текст 10

Николай Боков

НА УЛИЦЕ В ПАРИЖЕ

Вечером прихожу на станцию метро «Пастер».

Тут мой кабинет: внизу, перед кассами малолюдного входа, напротив лицея Бюффон.

Крошечный, облицованный кафелем зал. Три стула, привинченных к полу.

Сюда я прихожу, когда темнеет и запирают другие общественные места: церкви, почту.

Иногда просто хочется посидеть в помещении.

У живущего на улице вырастает настоящая потребность побыть внутри. Мне теперь достаточно войти в помещение, чтобы почувствовать удовольствие. Почти наслаждение.

Через равномерные промежутки проходят внизу поезда.

И через турникет проходит вереница торопливых отработавших день горожан.

И вдруг один из них приближается:

– Добрый вечер! Я вижу вас здесь не впервые. Вы тут сидите, потому что?..

– Да.

– Но вы непохожи на… (он хочет избежать слова «клошар») на… нуждающегося!

Оказывается, он студент, будущий художник. Он так много работает! Завтра он возьмет фотографии своих картин, чтобы показать: пересказывать живопись трудно.

Текст включает в себя три тематические части, составляющие их предложения связаны между собой, являясь сложными синтаксическими целыми:

а) на станцию метро / тут / сюда; вечером / когда темнеет / иногда;

б) у живущего на улице / мне – потребность побыть внутри / войти в помещение;

в) проходят поезда / проходят вереницы горожан / один из них приближается.

Однако первое и последнее сложные синтаксические целые (ССЦ) представлены несколькими абзацами, каждый из которых выделяет деталь в описании, разбивая тематическое целое. Напомним, что в норме ССЦ оформляется на письме как абзац, хотя, выполняя свою установку на логическую связь нескольких тем или расчленение одной темы на несколько составляющих, автор может соединять несколько ССЦ в один абзац или расчленять его на два и более абзацев. При расчленении пишущий, а следом за ним и читающий имеют возможность совместить восприятие (перцепцию) каждого компонента единого тематического целого с его осмыслением (рефлексией). Между смысловой связностью и линейной расчлененностью создается ассоциативное «напряжение»[5]. Это положение подтверждается и интересным замечанием такого исследователя, как Б. М. Гаспаров, об «актуальной грамматике текста». (цит. по: Фатеева 2010: 9–10). Он полагает, что в тексте на «структурные правила» его организации «наслаиваются… некоторые правила актуального построения», подчеркивая, что это именно правила, а не проявление каких-то окказиональных отступлений. С учетом этого высказывания можно предположить, что правила линейной организации текста – группировка составляющих его предложений в ССЦ и представление их в абзацной форме – могут быть дополнены выделением отдельных составляющих ССЦ в самостоятельные абзацные построения – расчленения ССЦ или, наоборот, их объединения. Таким образом, категория целостности текста в его речевых реализациях становится фактором стилистики.

13. Выделите в тексте 10 его тематические части – ССЦ и запишите их в виде целых абзацев. Сравните полученный и исходный тексты, выскажите свое мнение о смысловых различиях между ними.

2.6. Стилистическая целостность текста

Понятие стилистической целостности текста очень четко проявляется в официально-деловых и научных текстах. Их отличает, с одной стороны, наличие одного повествователя, с другой – соответствие достаточно жестким жанровым моделям. Именно в сферах официально-делового и научного общения возможно активное обучение нормам речевой деятельности в рамках культуры речи, отступление от которых сразу воспринимается как нечто чужеродное (примерно с такими же трудностями сталкиваются студенты, пишущие первую курсовую работу, при отсутствии у них навыков владения научной речью). Что касается публицистических и художественных текстов, то в этом случае понятие стилистической целостности усложняется. Здесь возможно включение в текст нескольких субъектов повествования, речь которых стилистически неоднородна. Например, это качество является конституирующим в интервью. Стилистическая целостность, ложно понимаемая как однородность, иногда приводит или к «подлаживанию» журналиста, или к утрате естественности речи интервьюируемого.

Стилистическая целостность публицистических и художественных текстов создается на более высоком уровне, чем конкретные высказывания включенных в повествование субъектов речи. Видимо, она задается общим стилистическим обликом текста, его включенностью в соответствующий дискурс. При введении в активное использование этого понятия и термина Ю. С. Степанов писал: «Термин дискурс… начал широко употребляться в начале 1970-х гг., первоначально в значении близком к тому, в каком в русской лингвистике бытовал термин “функциональный стиль”… Причина того, что при живом термине “функциональный стиль” потребовался другой – “дискурс”, заключалась в особенностях национальных лингвистических школ, а не в предмете» (Степанов 1995: 36). Несмотря на отмеченную близость понятий, дискурс «существует прежде всего и главным образом в текстах, но таких, за которыми встает особая грамматика, особый лексикон, особые правила словоупотребления и синтаксиса, особая семантика, – в конечном счете – особый мир. В мире всякого дискурса действуют свои правила синонимичных замен, свои правила истинности, свой этикет… Каждый дискурс – это один из “возможных миров”. Само явление дискурса, его возможность, и есть доказательства тезиса “Язык – дом духа” и, в известной мере, тезиса “Язык – дом бытия”» (там же: 45).

Действительно, мы свободно пользуемся выражениями научный дискурс, деловой и т. д., но, очевидно, при этом расширяем понятие стиля, имея в виду и процесс создания такого текста, и все то, что входит в этот процесс в соответствующей ситуации общения, расширяя текстовое семантическое поле.

«Под дискурсом следует иметь в виду именно когнитивный процесс, связанный с реальным речепроизводством, созданием речевого произведения, текст же является конечным результатом процесса речевой деятельности, выливающимся в определенную законченную (и зафиксированную) форму» (Ку-брякова 2004).

Речь идет о том, что тексты того или иного стиля (принадлежащие к более дробным жанровым формам, а также к узким сферам употребления) включаются в контекст соответствующих текстов. Основанием для этого оказываются реализация типовых тем, структурированное представление стоящих за ними жизненных или ментальных ситуаций, типовые пресуппозиции, область актуализированных интертекстуальных феноменов. В результате одни и те же языковые средства «обрабатываются» в текстах разной дискурсивной принадлежности по-разному. Элементарный пример: парцелляция в художественном тексте используется как способ стилизации устной речи персонажа, а в публицистическом – как средство выделения важного компонента информации, средство экспрессии (см.: Рогова 1975).

Приемы обработки определяются «конструктивным принципом» стиля (М. Н. Кожина), задаются «стилевым вектором» (В. Г. Костомаров), подчиняются некоторой доминанте, которую определяют как «фокусирующий компонент художественного произведения, она управляет, определяет и трасформирует отдельные компоненты. Доминанта обеспечивает интегративность структуры [курсив наш. – К. Р.]. Доминанта специфицирует художественное произведение» (Якобсон 1976: 59).

Так, разностильные элементы, характеризующие авторское повествование, индивидуальную речь персонажей, представляющие письменные документы, могут формировать единый стиль текста, проявляя его смысловую целостность. Приведем пример.

Текст 11

Василий Белов

ПРИВЫЧНОЕ ДЕЛО

Припекало взаправду, первый раз по-весеннему голубело небо, и золоченные солнышком сосны тихо грелись на горушке, над родничком. В этом месте, недалеко от Сосновки, Катерина да и сам Иван Африканович всегда приворачивали, пили родничковую воду даже зимой. Отдыхали и просто останавливались посидеть с минуту <…>

Катерина и Иван Африканович, не сговариваясь, остановились у родника, присели на санки. Помолчали. Вдруг Катерина улыбчиво обернулась на мужа:

– Ты, Иванушко, чего? Расстроился, вижу, наплюнь, ладно. Эк, подумаешь, самовары, и не думай ничего.

– Да ведь как, девка, пятьдесят рублей, шутка ли… Родничок был не велик и не боек, он пробивался из нутра сосновой горушки совсем не нахально. Летом он весь обрастал травой, песчаный, тихо струил воду на большую дорогу. Зимой здесь ветром сметало в сторону снег, лишь слегка прикрывало, будто для тепла, и он не замерзал. Вода была так прозрачна, что казалось, что ее нет вовсе, этой воды.

Иван Африканович хотел закурить и вместе с кисетом вытащил из кармана бумажку, что вручили ему в сельсовете. Написана она была карандашом под копирку.

«АКТ

Мы, нижеподписавшиеся, составили настоящий акт. В том, что с одной стороны контора сельпо в лице продавца с другой возчик Дрынов Иван Африканович, при трех свидетелях. Акт составлен на предмет показанья и для выясненья товара. Сего числа текущего года возчик Дрынов Иван Африканович вез товар со склада сельпо и лошадь пришла без него, а где был вышеозначенный т. Дрынов И. Аф. это не известно, а по накладной весь товар оказался в наличности. Только лошадь с товаром по причине ночного время зашла в конюшню и дровни перевернула, а т. Дрынов спал в сосновской бане и два самовара из дровней упали вниз. Данные самовары на сумму 54 рб. 84 коп. получили дефект, а именно: отломились ихние краны и на одном сильно измятый бок. Другой самовар повреждений, кроме крана, не получил.

Весь остальной товар принят по накладной в сохранности, только т. Дрынов на сдачу не явился, в чем и составлен настоящий акт».

Данный текст – это отрывок из повести В. Белова, который рассказывает о возвращении главного героя Ивана Африкановича и его жены Катерины домой с новорожденным сыном. Предыдущий эпизод: поздним вечером Иван Африканович, отвозивший товар в местный магазин, остановился в чужой деревне, так что лошадь с товаром одна вернулась домой. Анализ позволяет выделить в тексте по крайней мере три стилистически различающихся компонента: авторское повествование, формирующее фон собственно главной ситуации, представленной диалогом, который раскрывает характер отношений между Иваном Африкановичем и Катериной, легко прощающей мужу его проступок, и документ – акт, составленный в магазине (сельпо).

Диалог стилизован в соответствии с нормами северной диалектной речи (Иванушко, наплюнь, эк подумаешь; Да ведь как, девка, пятьдесят рублей, шутка ли), авторский текст, хотя в нем и присутствует отголосок устного поэтизированного повествования, изложен на русском литературном языке, наконец, акт, претендующий на статус документа (Мы, нижеподписавшиеся, составили настоящий акт), содержит такие отклонения от модели этого типа текста, которые выдают уровень грамотности его составителей и сообщают повествованию комический характер.

14. Можно ли утверждать, что все это разнообразие сливается в некоторую стилистическую целостность? Выскажите свое мнение. Аргументируйте свой ответ. Определите, как заглавие повести соотносится с вашим заключением.

2.7. Целостность креолизованных текстов

Сегодня большое распространение получают так называемые креолизованные тексты – тексты, «фактура которых состоит из двух негомогенных частей: языковой (вербальной/речевой) и невербальной (принадлежащей к другим знаковым системам, нежели естественный язык)» (Сорокин, Тарасов 1990: 180). Прежде всего, это тексты, сопровождаемые рисунками или фотографиями, которые активно включаются в формирование смысла текста. Среди них особый интерес представляют работы, выполненные одним автором – художником или фотографом и создателем словесного текста.

Для рассмотрения категории целостности в креолизованных текстах обратимся к фотосерии «Люди, какими их увидел и описал Юрий Рост», известный журналист и фотохудожник. Летом 2009 года в Москве и Петербурге прошли его выставки под названием «Групповой портрет на фоне века». На этих выставках представлен собирательный портрет: персонажи явились в интерьере своего времени, их можно было увидеть «в деле», бросить вместе с ними ретроспективный взгляд на прошедшую жизнь, вспомнить о таком значимом событии века, как Отечественная война, и, наконец, «увидеть» их размышления о самой жизни человека.

Прокомментируем текст под названием «Рядовой Богданов» (Рост 2008: 39–40). Это портрет, не абстрагированный от жизненного фона, а представляющий человека в его социально-практическом существовании, бывшего солдата Богданова в его родном Каргополе, деревянном русском городе. Фон за его спиной – невысокие дома и купола церкви – одновременно высвечивает и фигуру пресонажа, образующую с этим фоном непрерывную гармоничную линию (найти которую, по словам самого автора, было для него чрезвычайно важно). Зрительный образ солдата получает словесный комментарий: и шел он по этой войне пешком в сапогах – тридцать девятый, в гимнастерке сорок шесть (рост второй), не оставляя сомнений в том, что именно этот невидный русский человек, если к нему приглядеться на портрете, спокойно, надежно прошел всю войну: Выращенный на безответной любви к полководцам, не видел Алексей Богданов особенного подвига в том, что, уйдя на фронт в возрасте сорока одного года (в самый сенокос сорок первого), он воевал, словно пахал, до самого последнего дня. Когда надо было стрелять – стрелял, когда на проволоку лезть – лез, когда брести по грудь в ледяной воде – брел. И под снегом лежал, и гранаты бросал, и из окружения выходил, и из лазарета в бой шел.

И еще одна деталь на портрете, не менее значимая, – цветы: Ходили мы с Богдановым по деревянным тротуарам. И тут подъехал мальчишка на велосипеде и, протянув букет, сорванный в чужом палисаднике, сказал: «Так лучше будет!». Это были первые цветы, которые Богданову подарили в жизни.

Как видно, фотопортрет задает текст, отмечающий предметные детали изображения, они включаются в обрисовку облика человека, позволяя выйти в широкую временную перспективу, в данном случае войны и ее солдат, хранящуюся в памяти ныне живущих поколений. Контраст с официозом (выращенный на безответной любви к полководцам) делает изображенного человека понятным и близким читателю.

15. Соотнесите свой анализ с заглавием очерка.

16. Обратитесь к газетным креолизованным текстам и, отобрав наиболее интересный с вашей точки зрения, прокомментируйте его. Отметьте, как автор актуализирует детали описания в словесном тексте, создавая композицию восприятия изображения.

Итак, целостность как категория текстуальности имеет достаточно стабильные структурные и языковые средства представления, что позволяет рассматривать эту категорию в аспекте лингвистики.

2.8. Основные приемы формирования смысловой целостности текста

Текст как некая знаковая система располагает содержанием и смыслом: содержание формируется на базе значений входящих в его состав языковых единиц, смысл характеризует текст как целое, которому присуща внутренняя организация. Она проявляет себя в целом ряде приемов, наблюдение хотя бы над частью которых позволяет переходить от уровня содержания на уровень смысла. При анализе текста с целью оценить его смысловую целостность следует выполнить следующие действия:

• выявить общую тему текста, которая находит выражение в заголовке, при этом имея в виду возможность наличия нескольких тем, представляющих как действительный мир, так и отношение автора к нему (смысловую и модальную целостность); при иерархии тем текста выделение главной определяет выбор заголовка;

• определить сильные позиции текста – его начало и конец (структурную целостность);

• выделить коммуникативные программы, составляющие структурное единство в организации текста, что находит выражение в смысловой организации компонентов текста и связях между ними (коммуникативная целостность);

• проследить формирование стилистической целостности текста при допустимой вариативности стилистического облика составляющих его компонентов.

Еще более убедительно обнаруживает себя язык в том, как на базе смысловой цельности связываются его структурные составляющие, что будет предметом рассмотрения следующей главы.

Литература

Анисимова Е. Е. Лингвистика текста и межкультурная коммуникация (на материале креолизованных текстов): Учеб. пос. для студ. фак. иностр. яз. вузов. М., 2003.

Борисова И. Н. Русский разговорный диалог: структура и динамика. Екатеринбург, 2001.

Гальперин И. Р. Текст как объект лингвистического исследования. М., 2004.

Гаспаров Б. М. Язык. Память. Образ. М., 1996.

Жолковский А. К., Щеглов Ю. К. К понятиям «тема» и «поэтический мир» // Труды по знаковым системам. Т. VII. Тарту, 1975. С. 143–167.

Золотова Г. А., Онипенко Н. К., Сидорова М. Ю. Коммуникативная грамматика русского языка. М., 1998.

Ильин И. А. Основы художества. О совершенном в искусстве // Ильин И. А. Собр. соч.: В 10 т. М., 1996. Т. 6. С. 65–68.

Иссерс О. С. Коммуникативные стратегии и тактики русской речи. М., 2001.

Кобозева И. М. Лингвистическая семантика. М., 2003.

Кожевникова К. Об аспектах связности в тексте как целом // Синтаксис текста / Отв. ред. Г. А. Золотова. М., 1979. С. 49–67.

Кожина М. Н. К основаниям функциональной стилистики. Пермь, 1968.

Костомаров В. Г. Наш язык в действии. М., 2004.

Кубрякова Е. С. Об установках когнитивной науки // Изв. АН. Сер. лит. и яз. 2004. Т. 63. № 3. С. 3–12.

Ларин Б. А. Эстетика слова и язык писателя. Избранные статьи. Л., 1974.

Лебедева Л. В. Конец – обращение к началу: завершение опыта // Логический анализ языка. Семантика начала и конца: Сб. ст. / Отв. ред. Н. Д. Арутюнова. М., 2002. С. 436–443.

Леонтьев А. А. Высказывание как предмет лингвистики, психолингвистики и теории коммуникации // Синтаксис текста / Отв. ред. Г. А. Золотова. М., 1979. С. 18–36.

Лотман Ю. М. Семиосфера. Культура и взрыв. Внутри мыслящих миров. СПб., 2000.

Лотман Ю. М. Семиотика культуры и понятие текста // Русская словесность. От теории словестности к структуре текста: Антология / Под ред. В. П. Неродняка. М., 1997. С. 202–212.

Лотман Ю. М. Текст и полиглотизм культуры // Лотман Ю. М. Избранные статьи: В 3 т. Таллин, 1992. Т. 1: Статьи по семиотике и типологии культуры. С. 142–147.

Мурзин Л. Н., Штерн А. С. Текст и его восприятие. Свердловск, 1991.

Николаева Т. М. Структурно-композиционные особенности начальных и конечных абзацев // Лингвистика текста: Материалы науч. конф. М., 1974. Т. 1. С. 206–209.

Пеше М. Контент-анализ и теория дискурса. М., 2002.

Рогова К. А. Синтаксические особенности публицистической речи. Л., 1975.

Рождественский Ю. В. Проблематика современной теории текста в книге В. В. Виноградова «О художественной прозе» // Синтаксис текста / Отв. ред. Г. А. Золотова. М., 1979. С. 5–17.

Сидоров Е. В. Проблемы речевой системности. М., 1987.

Сорокин Ю. А., Тарасов Е. Ф. Креолизованные тексты и их коммуникативная функция // Оптимизация речевого воздействия / Отв. ред. Р. Г. Котов. М., 1990. С. 180–196.

Степанов Ю. С. Альтернативный мир. Дискурс. Факт и принцип причинности // Язык и наука конца 20 века / Под ред. Ю. С. Степанова. М., 1995. С. 35–73.

Тынянов Ю. Н. Проблема стихотворного языка. М., 1993.

Успенский Б. А. Ego Loquens. Язык и коммуникативное пространство. М., 2007.

Фатеева Н. Синтез целого: На пути к новой поэтике. М., 2010.

Шмелева Т. В. Текст как объект грамматического анализа: Учеб. – ме-тод. пос. Красноярск, 2006.

Якобсон Р. О. Доминанта // Хрестоматия по теоретическому литературоведению: В 5 вып. Тарту, 1976. Вып. 1. С. 56–63.

Источники:

Страницы творчества. Юрий Бондарев: Книга для чтения с комментарием на англ. яз. М., 1984.

Дедков И. Наше живое время // Новый мир. 1985. № 3. С. 217–241.

Шоломицкая А. Улица летчика // Российская газета. 2009. 10 дек.

Непомнящий В. Homo liber (Юрий Домбровский) // Новый мир. 1991. № 5. С. 234–240.

Чуковская Л. Счастливая духовная встреча // Новый мир. 2008. № 9. С. 70–138.

Астафьев В. Нет, правильно! // Астафьев В. Затеси. Красноярск, 2003.

Алигер М. Соловьиная песня // Новый мир. 1985. № 3. С. 13–39.

Абаринов В. Дело о пеликане // Совершенно секретно. 2010. № 7. С. 26–28.

Астафьев В. Жизнь прожить // Новый мир. 1985. № 9. С. 58–85.

Боков Н. На улице в Париже // Боков Н. Зона ответа. Кн. 1–2. Н. Новгород, 2008. Кн. 1.

Белов В. И. Привычное дело // Белов В. И. Рассказы и повести. М., 1987. С. 294–438.

3.1. Представление категории

Для того чтобы понять специфику категории связности, обратимся к двум примерам.

1. Прочитайте фрагменты, определите, какой из них можно назвать текстом, а какой – нет. Аргументируйте свое мнение.

1. Я иду в музей. Музеи – это хранилища исторических и культурных знаний и традиций, а ведь без традиций нет народа. Народ – это общность людей, связанных единой территорией и языком и культурой… Культура – это условие сосуществования людей, основа, на которой строятся отношения…

2. Я иду в музей. Музей – это то место, где я могу пропадать часами. Именно там я понимаю связь времен и поколений, понимаю, что стоит за словом «история». Это не сказка, это не тоскливый школьный предмет с датами и именами, а это я, мои родители, мои деды и прадеды, мой родной город, улица, по которой я каждый день хожу…

Как можно заметить, и в первом, и во втором фрагментах очевидно наличие связи между высказываниями, но сравнение содержания показывает, что в первом фрагменте, несмотря на эксплицитно выраженную связность, отсутствует речевая целеустановка, из-за чего речевое произведение превращается в последовательный набор разрозненных дефиниций. Такой «текст», в котором путем коммуникативного динамизма «нанизываются» все новые и новые понятия, может быть продолжен до бесконечности, в то время как во втором фрагменте внешней связности сопутствует то, что как раз не наблюдается в первом, – тематическое единство речевого высказывания, его коммуникативная установка (интенция – см. главу 1), информативная сфокусированность, что позволяет говорить о цельнооформленности фрагмента, о его текстовой природе. Таким образом, пример сравнения фрагментов доказывает, что сама по себе связность, даже выраженная формально, еще не является достаточным фактором и гарантией текстуальности. Для того чтобы продукт речетворчества был назван текстом, он должен обладать, как было сказано выше, набором текстообразующих категорий. Но это и не означает, что в ряду других категорий текстуальности связность занимает второстепенную позицию. Достаточно проанализировать дефиниции текста, чтобы убедиться в той роли, которая отводится в них категории связности.

2. Прочитайте данные ниже определения текста. Обратите внимание на единообразие определений, в которых авторами выделяются две основные характеристики текста – связность и цельность.

Текст – это «объединенная смысловой связью последовательность знаковых единиц, основными свойствами которой являются связность [здесь и далее выделено нами. – Н. Ш.] и цельность» (Николаева 1990: 507).

Текст – «осмысленная последовательность словесных знаков, обладающая свойствами связности и цельности» (Васильева, Виноградов, Шахнарович 1995: 127).

Похожее толкование дается и в «Стилистическом энциклопедическом словаре русского языка» (2003). Соответствуют этим дефинициям и мнения авторитетных лингвистов о том, что текст в окончательно сложившемся виде создает особую материальную протяженность, последовательность связанных между собой предложений и сверхфразовых единиц, образующих семиотическое пространство. Иначе говоря, понятие связности рассматривается как основополагающий признак текста, в котором, исходя из этимологии слова текст, «что-то должно связываться, сплетаться и формировать ткань повествования» (Кубрякова 2004: 514).

Оценка роли связности в процессе текстообразования совпадает по времени (70-е гг. XX в.) с признанием принципа композицион-ности, то есть соединение знаков с определенной семантикой и в определенном порядке. При интерпретации целого это предполагало возможность исходить из его составляющих, что и позволило включить в компетенцию истинной семантики единицы более крупные, чем элементарное предложение (Демьянков 1995: 288). Такими единицами по отношению к тексту тогда уже были признаны сложные синтаксические целые, поэтому проблема связности текста решалась путем выявления средств и способов, обеспечивающих связность как внутри ССЦ, так и между ними.

В отечественной теории текста связность рассматривается как «категория, соотносимая с системой разноуровневых языковых единиц, объединенных функцией выражать как расчленение (отграничение), так и связь текстовых единиц – самостоятельных предложений, сверхфразовых единств, абзацев и др.» (Котюрова 2003: 377). Как видно из приведенного определения, связность рассматривается как текстовая категория, объединяющая в себе две функции – расчленять и объединять. Что касается первой, то это обязательное условие существования любого текста, подчиняющегося общим прагматическим закономерностям организации. Членимость текста – функция общего композиционного плана произведения, а размер части рассчитан на возможности читателя воспринимать объем информации «без потерь» (Гальперин 2004: 51). Так, если представить себе собрание сочинений Л. Н. Толстого, в котором нет нумерации томов, страниц, выделения глав, параграфов, абзацев, прописных букв и т. п., то даже при наличии осмысленных слов и правильно построенных фраз в этом нагромождении языковых фрагментов невозможно ориентироваться, невозможно понять что-либо; именно так выглядели в оригинале древние тексты, которые сегодня являются почти исключительно продуктом деятельности переводчиков и комментаторов. Лишенный форматирования текст будет как раз той самой борхесовской бесконечной библиотекой, или «книгой песка», в которой теряются не только мысли, но и люди (Касавин 2008: 151). Итак, любой текст не просто может члениться, но чаще всего нуждается в членении, или, как говорит тот же автор, «текст отождествляется с наличием форматирования», так как представляет собой «упорядоченную иерархию объектов содержания» (там же: 150). И, напротив, если отсутствует такая «упорядоченная иерархия», то нужно рассматривать это либо как стилистический ход, либо как нарушение необходимой нормы существования текста.

Членение, выполненное в соответствии с логикой развития содержания, ни в коей мере не разрушает целостность текста, так как связность и сегментация являются двумя сторонами одного и того же явления. До какой-то степени любая сегментация (на уровне текста – по предложениям, абзацам, главам и т. п.) есть нарушение связности, однако связность не может быть безграничной; членение текста хотя и является субъективным, так как писатель наделяет относительной самостоятельностью факты содержания по своему усмотрению – ведь он сам создает их! – но одновременно в той или иной степени опирается и на общепринятый, а следовательно, и объективный для него способ членения текста (Кожевникова 1976: 307–308).

Так как в дефинициях текста связность и целостность, как правило, стоят рядом, наблюдаются случаи их функционального неразличения. Для предотвращения подобных случаев нужно учитывать мнение большинства лингвистов (И. Р. Гальперина, А. Н. Леонтьева, Г. В. Колшанского и др.): связность является категорией логического, а целостность – категорией семантико-психологического плана, опирающейся на формальные показатели (см. главу 2). Кроме того, целостность, представляющая собой сущность «самой природы художественного мышления, которое стремится охватить мир как целое, не дробя живую действительность на части» (Степанов 1976: 147), шире связности и предполагает прежде всего не формально-грамматические связи в тексте, а тематическое и смысловое единство (Макаров 2003: 195).

3. Прочитав главу о целостности текста, приведите дополнительные доводы в пользу разделения категорий связности и цельности при анализе текста.

Идея локальной и глобальной связности проявляется нагляднее всего на примерах ССЦ и их взаиморасположения в тексте. Для этого обратимся к рассмотрению именно этих единиц.

3.2. Сложные синтаксические целые

Сложные синтаксические целые (ССЦ), или сверхфразовые единства, – это отрезки речи «в форме последовательных двух и более самостоятельных предложений, объединенных общностью темы в смысловые блоки» (ЛЭС 1990: 435). ССЦ является единицей как объемно-прагматического (рассчитанного на восприятие), так и структурно-смыслового членения, отражающего взаимодействие линейного поступательного и вертикально выстраиваемого содержания и смысла текста. Обычно это однотемный фрагмент, который, с точки зрения семантики и синтаксиса, является промежуточным звеном между предложением и текстом[6], представляя собой, по сути, минитекст, что иллюстрирует текст 1.

Текст 1

Евгений Гришковец

ЛЕЧЕБНАЯ СИЛА СНА

Он ехал, дворники возили по стеклу жижу, но ясной картины мира не давали. Надо было заменить резинки на дворниках. Ва-дик ехал на работу, а движение стало замедляться. К центру автомобильный поток уплотнился до предела. Наконец все встало. Красные огни впереди стоящей машины расплывались и тянулись вместе с размазываемой и текущей по стеклу жижей. Пробка встала и не двигалась. Красные огни ползли, заполняли собой все пространство перед глазами // Белоснежный туман начал опускаться откуда-то сверху и обволакивать машины. Туман смешивался с красными огнями, и эта смесь, как клубника со сливками, текла по стеклам владикового автомобиля.

Послышался какой-то звук. Очень неприятный звук. Он приближался, нарастал и наконец стал невыносим. Очень быстро звук стал невозможно громким. Владик решил оглянуться, чтобы выяснить, откуда идет этот звук, ему почему-то казалось, что звук идет откуда-то сзади. Но как только он начал оглядываться, как… проснулся.

Он вздрогнул всем телом, вернулся в миг жизни, увидел перед собой свободную дорогу, понял, что звук – это клаксоны автомобилей, которым он преградил движение. Вадик все это понял меньше чем за секунду и рванулся вперед. //

Как же Вадик хотел выспаться! Даже не так. Это было не желание. Это была единственная потребность и мысль, которую Вадик постоянно обдумывал и чувствовал. Чувствовал давно и беспрерывно.

В тексте 1 можно легко вычленить три минитемы, которые выразились в трех ССЦ (они отмечены). Обратите внимание, что в представленном отрывке границы ССЦ лишь частично совпадают с абзацами, что указывает на их различную функцию (см. раздел 3.3).

Как показано в тексте 1, с точки зрения содержания каждое ССЦ представляет собой фрагмент, соответствующий некоторой денотативной ситуации, которая в тексте представлена в виде последовательной цепочки предложений, объединенных тематической общностью, что приводит к формированию информативного поля фрагмента. Это информативное поле фрагмента строится по модели: зачин, разработка, концовка, благодаря чему классическое ССЦ имеет строение, аналогичное целому тексту. Иногда (как и в целом тексте) одна из этих смысловых частей может быть опущена, но это, как правило, не нарушает целостности ни ССЦ, ни всего текста, а служит определенной авторской задаче.

4. Определите композицию каждого ССЦ в тексте 1 и дайте название каждой композиционной части фрагмента.

Исходя из того, что текст – индивидуальное речетворческое произведение, хотя и подчиняющееся определенным правилам, в построении каждого конкретного текста неизбежна произвольность. Из этого следует, что нельзя установить жесткий принцип его организации, но можно выявить признаки, создающие его единство (Хлебникова 1986: 45). Так, с точки зрения синтаксической организации ССЦ может как состоять из одного предложения (сложного или простого), возможно осложненного, с распространением, так и представлять собой сверхфразовое образование, связь частей которого обусловлена логико-смысловым характером (временным, пространственным, причинным, условным и проч.), что часто подчеркивается соответствующими союзами или союзными словами. В случае их отсутствия логическая связь в рамках одного тематического блока, как правило, легко восстанавливается благодаря предшествующей информации. В текстах формализованных, для которых подчеркнутая логичность развития содержания есть непреложное условие существования (официально-деловые, научные тексты, некоторые жанры публицистики), связь между элементами часто эксплицируется графическими средствами: выделением пунктов, нумерацией и т. п. В художественном тексте такая актуализация связи – явление необязательное, часто намеренно вуалируемое автором и становящееся предметом интерпретации.

5. Сравните тексты 2 и 3 по способу организации связности между предложениями, их составляющими, формальной проявленности/непроявленности средств связи.

Текст 2

Лев Толстой

ДЕТСТВО

Когда матушка улыбалась, как ни хорошо было ее лицо, оно делалось несравненно лучше, и кругом все как будто веселело. Если бы в тяжелые минуты жизни я хоть мельком мог видеть эту улыбку, я бы не знал, что такое горе. Мне кажется, что в одной улыбке состоит то, что называют красотою лица: если улыбка прибавляет прелести лицу, то лицо прекрасно; если она не изменяет его, то оно обыкновенно; если она портит его, то оно дурно.

Текст 3

Елена Чижова

ВРЕМЯ ЖЕНЩИН

Про старух ведь так и не знают. Сказала: мать выписала из деревни, она и смотрит. Зоя Ивановна тоже спрашивала. Нет, говорю, дома не болеет. А она: пока ясельная – ничего, подрастет, в садик надо – в коллектив. Дескать, в школу пойдет, трудно будет. С непривычки. Подумала-подумала, может и вправду с детьми-то свободнее. Разыграется, разговорится. Старухи не дали. Пусть, говорят, дома. Успеет намучиться. Теперь вот новое удумали: в театр.

На елку, что ли, спрашиваю? Так я взяла. Билетики в цеху раздавали, всем детным. Вынула, показала им. Сбоку талончик на подарок: Дед Мороз конфетки выдает, сласти всякие, вафли. Мороз Морозом, а завод, конечно, доплачивает. В цеху говорили, хороший. И шоколадка вложена. Мы-то не покупаем. И понятия такого не имеем. Когда батончиков соевых, когда карамелек…

В тексте 2 средствами связи выступают союзы и соотносительные конструкции, то есть автор производит тщательную разработку синтагматических отношений, когда обозначены все отношения между элементами, причем особо важная роль отводится именно логическим по своему содержанию связям. Такая связность элементов текста ведет к созданию целостной, упорядоченной и логически осмысленной картины, в которой господствует идея неравноценности, иерархичности, субординативной связанности частей и доминирующего над ними целого (Арутюнова 1973: 184).

В тексте 3 предложения, лишенные внешних показателей связности, объединяются на иных основаниях – в пределах одной событийной цепи, в пределах одного сознания, – что позволяет не использовать языковые средства, а надеяться на способность читателя легко восстанавливать опущенные элементы.

Исходя из вышесказанного, ССЦ представляет собой такой фрагмент текста, который содержательно отражает отдельную ситуацию (либо в рамках хронотопа, либо в рамках единства персонажей, либо в рамках событийной отграниченности), формально выраженную языковыми единицами, связанными между собой (эксплицитно или имплицитно).

6. Восстановите недостающие лексические средства связи в тексте 3. Сравните свой текст с авторским. Что изменилось?

3.3. Сложное синтаксическое целое и абзац

Рассматривая ССЦ как общепринятую строевую единицу членения текста, стоит вспомнить о структурном элементе, который сразу визуально выделяется в тексте, – об абзаце. Отношения между ССЦ и абзацем в разных текстах неоднозначны: иногда ССЦ равно абзацу, иногда ССЦ складывается из двух и более абзацев, а иногда ССЦ составляет часть абзаца. Чтобы понять причину этого, необходимо установить, на чем основано различие между этими двумя единицами текста.

Самый ясный и распространенный вариант – совпадение ССЦ и абзаца в их границах, которое Я. Финдра (1979: 208) называет беспризнаковым (объективным) членением. Это означает, что между ССЦ и абзацем наблюдается соответствие, то есть абзац, как и ССЦ, выделяется по тематическому признаку. В этом случае абзацное членение отражает логику внутренних отношений между содержательными элементами текста. Беспризнаковое членение, как правило, характеризует научные, официально-деловые тексты, где объективность и логичность изложения обязательны. В тех публицистических и художественных текстах, где авторское членение производится также на основе темы, абзацы являются единицами восприятия готового текста. Их объем, структура и функции приспосабливаются к аналитическим возможностям читателя, а членение производится либо на основе континуума, либо на основе смены персонажей, либо за счет смены функционально-смыслового типа речи, как в приведенном ниже тексте 4 (повествование сменяется описанием).

Текст 4

Дина Рубина

БЕЛАЯ ГОЛУБКА КОРДОВЫ

Опустившись в кресло, Кордовин неторопливо достал из нагрудного кармана пиджака очки, молча надел и стал разглядывать полотно – с расстояния.

Картина представляла собой пейзаж. На переднем плане – куст, за ним виден серый дачный забор и небольшой участок тропинки, по которой идет смутная в сумерках женщина. На зад-нем плане – красная крыша дома и купа деревьев…

В художественных и публицистических текстах, где подчеркивается эстетическая сторона и субъективное авторское видение, границы абзаца и ССЦ часто не совпадают. В таких текстах внешнее членение текста вступает в противоречие с внутренним членением, то есть абзац превращается из формального средства в средство функциональное, становится важным элементом композиционной структуры произведения (там же: 209). Так, яркие примеры признакового членения представляют тексты 5 и 6.

Текст 5

Андрей Белый

НАЧАЛО ВЕКА

Не знавшим социального положения Батюшкова не могло прийти в голову, что приподнятый, вскрикивающий от восторга человек этот проходит опыт нищеты, трудов и тайно проливаемых слез: гладенький, маленький, внутренне чистенький, внешне потрепанный, он имел вид катающегося в салазках… по маслу.

Этим он поразил воображение – матери, отца, нас.

Текст 6

Андрей Белый

НАЧАЛО ВЕКА

Помесь рыжего Тора, покинувшего парикмахера Пашкова, где стригся он [К. Бальмонт. – Н. Ш.], чтобы стать Мефистофелем, пахнущим фикстуаром, – с гидальго, свои промотавшим поместья, даже хромающим интеллигентом, цедящим с ковыром зубов стародавний романс: «За цветок… – не помню – отдал я все три реала, чтоб красавица меня за цветок поцеловала».

Лоб – умный.

В приведенных фрагментах короткие предложения, вынесенные отдельным абзацем, демонстрируют модусный аспект при членении текста, когда коннотация выделенного в отдельный абзац предложения представляет собой по отношению к предыдущему содержанию своего рода психологический «штрих» – носитель основного смысла.

Такое членение напоминает интонационное оформление речи, когда важно передать внутреннее ощущение говорящего. Именно на это и направлено такое “алогичное” сегментирование текста, осуществляющееся исключительно по воле автора, что позволило некоторым лингвистам вообще усомниться в существовании абзаца как структурной единицы текста: «…абзаца как особой семантической или синтаксической единицы не существует. В абзац может выделяться любое предложение, любое слово, любое ССЦ. Выделение абзацев – это способ семантико-стилистического выделения предложений… с целью их смыслового подчеркивания…» (Лосева 1980: 85). Это мнение разделяют не все, указывая, что «границы абзаца и сверхфразового единства вовсе не обязательно должны совпадать. Они совпадают в тех случаях, когда объективному членению текста на отдельные микротемы отвечает субъективное отношение автора к содержанию создаваемого им текста, когда его намерение – выделить, подчеркнуть ту или иную деталь или, наоборот, объединить в один пучок два и более высказываний, каждое из которых обладает определенным единством» (Реферовская 1983: 84). Приведенные аргументы подчеркивают главную особенность абзаца – обусловленность авторской интенцией, в то время как членение на ССЦ подчинено объективно-смысловому дроблению текста, менее всего зависимому от авторской воли, что может быть проиллюстрировано текстом 7.

7. Прочитайте следующий фрагмент рассказа и выделите в нем ССЦ. Сравните свое членение на абзацы с предложенным.

Текст 7

Иван Бунин

СОЛНЕЧНЫЙ УДАР

Базар уже разъезжался. Он зачем-то походил по свежему навозу среди телег, среди возов с огурцами, среди новых мисок и горшков, и бабы, сидевшие на земле, наперебой зазывали его, брали горшки в руки и стучали, звенели в них пальцами, показывая их добротность, мужики оглушали его, кричали ему: «Вот первый сорт огурчики, ваше благородие!» Все это так глупо, нелепо, что он бежал с базара. // Он пошел в собор, где пели уже громко, весело и решительно, с осознанием исполненного долга, потом долго шагал, кружил по маленькому, жаркому и запущенному садику на обрыве горы, над неоглядной светло-стальной ширью реки… Погоны и пуговицы его кителя так нажгло, что к ним нельзя было прикоснуться. Околыш картуза был внутри мокрый от пота, лицо пылало… // Возвра-тясь в гостиницу, он с наслаждением вошел в большую и пустую прохладную столовую в нижнем этаже, с наслаждением снял картуз и сел за столик возле открытого окна, в которое несло жаром, но все-таки веяло воздухом, заказал ботвинью со льдом…

Текст 7 представляет собой абзац, который складывается из трех микротем – ССЦ. Объединение их в один абзац объясняется общим эмоциональным состоянием героя после расставания с женщиной и его восприятием происходящего.

8. Объясните авторскую интенцию, обусловившую именно такую структуру текста. На каком основании три последних предложения можно рассматривать как отдельные ССЦ?

Приведенные примеры дают основания для вывода о том, что существует множество различных способов осуществления связи компонентов внутри текста, что определяется, в первую очередь, представлением ситуаций, из которых складывается общее содержание, а также, в немалой степени, авторской позицией. Для лингвиста важно знать возможные варианты проявления текстовой связности и понимать причины доминирования того или иного средства связи в зависимости от качества повествования (нарративного или ассоциативного). Для этого делаются попытки найти наиболее адекватные основания для классификации и обобщения средств связности, выполняющей роль текстообразующей категории.

Заметим, что наряду с формальной организацией текста есть мнение о существовании приемов его актуального построения. Это не случайные нарушения, а следование регулярным деформациям формальной структуры, совершаемым «по определенным моделям и на базе определенных средств выражения» (Фатеева 2010: 10). Одним из таких средств выражения, видимо, и следует считать абзацное членение.

3.4. Классификация видов связи

Существуют различные подходы при рассмотрении и классификации внутритекстовых связей (В. А. Лукин, Л. М. Лосева, О. И. Москальская, З. Я. Тураева, Г. Я. Солганик, М. Холлидей и др.). Для одних исследователей (преимущественно отечественных) основой для выделения видов связности является уровневое представление языка (фонетика, лексика, грамматика), для других – семантическое, характерное для нарратологии (связь рефе-ренциальная, пространственная, временная, событийная и др. – по функции). Так, классификация американских лингвистов М. Холлидея и Р. Хасана, в основном совпадающая с тем, как рассматривают средства текстовой связи В. Дресслер и Р.-А. де Бо-гранд, которая сделана с учетом уровневого и когнитивного подходов к тексту и поэтому представляется наиболее логичной, хотя и требующей некоторых дополнений.

М. Холлидей и Р. Хасан выявляют пять типов связи, на базе которых выстраивается текст. Эти пять типов «базируются на двух типах отношений – тождестве обозначаемых предметов и явлений или их соединении» (Хлебникова 1983: 7). Рассмотрим каждый их этих типов связи.

Референция – тип связи, при которой наименование, свойство или действие заменяется местоимениями или другими соотносительными словами со значением количества или качества. Примеры референции в тексте 8 выделены жирным шрифтом.

Текст 8

Андрей Герасимов

ЖАННА

Мы все потом в эту школу пошли. Кроме Толика. Потому что он вообще никуда больше не пошел. Даже в старую деревянную школу не сходил ни одного раза. Просто сидел у себя дома. А иногда его выпускали во двор, и я тогда ни с кем не играла. Кидалась камнями в мальчишек, чтобы они не лезли к нему. Потому что он всегда начинал кричать, если они к нему лезли. А его мама выходила из дома и плакала на крыльце. Им даже обещали квартиру в каменном доме, но не дали. Пришла какая-то тетенька из ЖЭУ и сказала – обойдется дебил. Поэтому они остались жить в нашем районе. А мама всегда говорила, что здесь жить нельзя.

В данном примере референция проявляется в повторе личных местоимений, обозначающих участников ситуации. Такой повтор свойствен всем без исключения разновидностям текста с точки зрения их функционально-стилистической направленности, так как устанавливает необходимые анафорические (направленные на предшествующий контекст) и катафорические (направленные на последующий контекст) отношения между субъектами и объектами повествования.

Субституция представляет собой разновидность референции, когда замене подвергается не одно обозначение, а словосочетание или целое предложение, вместо которых используются указательные местоимения это, то, такой, то же самое, наречия тогда, потом, там, здесь и т. п.

Эллипсис предполагает опущение в речи различных элементов, наличие которых без труда выводится из предшествующего контекста. Данный прием особенно характерен для диалогической речи (например: Я читал эту книгу. – Я тоже.). Кроме того, в эллиптических конструкциях возможно отсутствие в тексте формально выраженных, но предполагаемых элементов связности (союзов) между предложениями, как в тексте 3.

Конъюнкция выражается в текстовой связи посредством функциональных единиц (союзов, союзных слов: и, но, потому, когда и т. п.), благодаря которым эксплицируются различные логические отношения в тексте. Средства, образующие такой вид связи, часто называют коннекторами. Такая связь присутствует в текстах всех функционально-стилистических типов, но особенно характерна для научных и официально-деловых, в которых логическая связь является главным условием их функционирования.

9. Определите в тексте 8 примеры конъюнкции, обратите внимание на регулярность и однотипность используемых здесь средств конъюнкции, что доказывает не только их текстообразующую, но также смысло- и стилеобразующую роль.

Лексическая связность предполагает повтор слов, словосочетаний, их синонимов/антонимов (в том числе контекстуальных) или представленных в виде родо-видовых или партитивных эквивалентов. В официально-деловых и научных текстах, где не предполагается инотолкований, полный лексический повтор – явление частотное, стилеопределяющее. В следующих текстах 9 и 10 это иллюстрируется. Если в тексте 9 наблюдается полный повтор элементов соседних предложений, то в следующем тексте 10 повторяется характеризующий элемент в различных словосочетаниях.

Текст 9

Максим Кронгауз

СЕМАНТИКА

Традиционное изучение семантики предложения сводилось к исследованию пропозиции. В логике считалось, что пропозицию составляют логический субъект и логический предикат. Логическим субъектом называется предмет, о котором выносится суждение. Логическим предикатом называется то, что высказывается о субъекте.

Текст 10

Максим Кронгауз

СЕМАНТИКА

Так, в последние годы словообразовательный материал все чаще используется в уже существующих моделях языка. Достаточно сказать о требовании включения словообразовательных правил в модель «Смысл – Текст», высказанном И. А. Мельчуком, и активном привлечении словообразовательных данных русского языка в последних работах А. Вержбицкой. Причем словообразовательная семантика непосредственно связывается с семантикой текста <…> Словообразование оказывается включенным в действующую модель и взаимодействует с различными ее уровнями.

В художественных текстах лексический повтор часто более сложен, так как обычно сопровождается приращениями смыслов, то есть семантическим осложнением словоформ и лексем за счет развития ассоциативности. В тексте 8 тематическое единство создается взаимозаменяемыми местоимениями. Так, местоимение они, регулярно повторяясь, противопоставляется местоимению он, что очерчивает круг главных персонажей рассказа и их противостояние.

Предполагается, что классификация, произведенная М. Хол-лидеем и Р. Хасаном с учетом языковых особенностей английского языка, требует дополнения. В отечественной лингвистике общепризнано наличие грамматической связности, не выделенной М. Холлидеем и Р. Хасаном, но играющей одну из важнейших ролей в коммуникативном и композиционном оформлении текста. Грамматическая связность проявляется в тексте в виде повторов слов (принадлежащих любой части речи), способных иметь общую грамматическую семантику. Ярче всего этот вид связности проявляется в текстовой согласованности видо-временных форм глаголов, что иллюстрирует текст 11.

Текст 11

Владимир Сорокин

ЧЕРНАЯ ЛОШАДЬ С БЕЛЫМ ГЛАЗОМ

Деда Яков после трех подряд пройденных рядов произносил «Шабаш!» – шумно выдыхал, падал на колено, хватал своей смуглой, похожей на рачью клешню рукою пук срезанной травы, отирал им косу, вынимал из притороченного к поясу кожаного чехольчика оселок и принимался быстро точить лезвие, бормоча что-то себе в рыжую клочковатую бороду. Старший сын его Филя, или Хвиля, как все его звали, всегда полусонный, молчаливый, с такой же, как и у отца, рыжей бородой и с такими же крепкими, короткими руками, клал косу на траву, шел к опушке, где под дубком сидели мать и Даша, делал пару глотков из липовой баклажки, вытирал рукавом рубахи лицо, садился на корточки и так сидел, поглядывая по сторонам и щурясь.

Повтор грамматической формы прошедшего времени глаголов несовершенного вида характерен для сообщения о постоянных, привычных действиях персонажей. В данном тексте он создает представление о мирном трудовом укладе жизни селян, который (забегая в конец произведения) нарушается внезапно начавшейся войной.

Грамматическая однотипность глаголов имеет определяющее значение и для различения композиционно-речевых типов текста (повествования, описания, рассуждения), участвует в формировании их нормы, хотя, по мнению некоторых лингвистов, «этот вид связности наименее значим; по отношению к нему в еще большей степени верно положение о главенствующей роли семантики» (Лукин 1999: 37).

Именно особенности грамматической семантики глаголов легли в основу теории коммуникативных регистров речи Г. А. Золото-вой, главной идеей которой является «связь между словом, предложением и текстом – во-первых, и грамматической системой и текстом – во-вторых» (Онипенко 2001: 108).

К перечисленным выше видам текстовой связи необходимо добавить еще один, играющий принципиальную роль в коммуникативной организации речи, особенно славянских языков, где порядок слов отличается большой подвижностью, – актуальное членение. М. Холлидей и Р. Хасан не относят явление актуального членения к разновидностям типов связи, а выделяют в отдельную категорию, равно как и жанровые особенности текста, которые выступают, по их мнению, необходимым компонентом в построении текста. Это вполне оправданно, поскольку особенности жанрового построения текста и актуальное членение не встраиваются в один ряд с перечисленными выше видами связи, а стоят как бы «над ними», так как не просто осуществляют взаимосвязь элементов внутри целого, а распределяют и фокусируют в тексте смыслы, становятся инструкцией автора о том, как и в каком порядке нужно обрабатывать содержание предложения в процессе его восприятия (Тестелец 2001: 437).

После появления трудов чешского лингвиста В. Матезиуса, в которых он четко сформулировал зависимость порядка слов в предложении от его смысла и показал соотношение формального и актуального членения предложения, эта идея получила продолжение и в отечественном языкознании (К. Г. Крушельницкая, И. П. Распопов, И. И. Ковтунова, Г. А. Золотова), стала рассматриваться применительно не только к предложению, но и к тексту: «Категории актуального членения – тема и рема (данное и новое) – одни из главных организаторов связности текста [курсив наш. – Н. Ш.], движения мысли от предложения к предложению» (Золотова 2001: 304).

Актуальное членение (АЧ), как и большинство видов связности, опирается на повтор. Именно благодаря повтору тематического (исходного пункта сообщения) или рематического (сообщаемого) компонента предложений и/или их частей происходит поступательное развитие текста, его содержания. Повтор тематического компонента (слова, словосочетания) обеспечивает единство темы ССЦ, которая «несет ответственность за связь предложения с текстом и экстралингвистической реальностью» (Янко 2001: 24). Повтор грамматической формы рематического компонента выстраивает содержание текста и формирует его норму, так как план содержания ремы – семантическое представление ситуации.

10. Определите, как выражены тема и рема в предложениях, составляющих текст 12.

Текст 12

Владимир Сорокин

ЧЕРНАЯ ЛОШАДЬ С БЕЛЫМ ГЛАЗОМ

Даша / пошла сперва по стерне, громко шорхая новыми лаптями, потом по стоячей траве, пугая стрекочущих кузнечиков. Трава нагрелась на солнце, и в ней было горячо ногам. Даша / прошла весь луг, оглянулась. Мужики / поднялись косить. Даша / вытащила свистульку из кармашка и громко свистнула. Мать / махнула ей рукой. Птицы, / в обступавшем луг лесу, откликнулись свистульке. Даша / свистнула еще раз. Послушала голоса птиц. Свистнула. Убрала свистульку и вошла в редколесье на узком конце луга. Здесь стоял молодой березняк, а в нем кустилась земляника. Даша / вошла под березы, сняла жесткий лыковый кузовок с плеча, поставила на траву и принялась собирать ягоду и носить к кузовку…

В приведенном тексте глаголы с разной семантикой, динамически передающие действия героини и действия других персонажей рассказа, входят в рематический компонент предложений, формируя повествовательный контекст. При этом тематическая составляющая АЧ, выраженная именами существительными, обозначает основной субъект действия (Даша) и других персонажей, присутствие и действия которых дорисовывают картину мирного летнего дня.

Таким образом, в качестве связи, формирующей текст как единую цельную структуру, выступают самые разнообразные средства языка, которые, тем не менее, поддаются систематизации и могут рассматриваться не только как текстообразующее, но и как стилеобразующее средство.

Если проанализировать возможные варианты реализации АЧ, то можно убедиться, что все предложения, входящие в ССЦ, структурируются по определенным схемам, которые получили название «цепная и параллельная связь». Также существует еще один вид связи, который может быть назван лучевой связью (анафорической, по Г. Я. Солганику). На примере текста 13 можно проследить реализацию этих связей, это свидетельствует о том, что перечисленные виды связи могут сосуществовать в одном ССЦ, и это встречается значительно чаще, чем выстроенность текста по какой-то одной схеме связи. Главным является не выбор связи, а реализация автором коммуникативной стратегии, отраженной структурой текста.

Цепная связь предполагает такое строение соседних предложений, при котором рема первого становится темой следующего и т. д. В тексте 13 такой связью объединены четвертое и пятое предложения.

Параллельная связь предполагает одинаковую семантико-синтаксическую структуру соседних предложений ССЦ. В тексте 13 такой связью соединяются первое и второе предложения.

Лучевая связь строится на основе использования в соседних предложениях темы, выраженной одним и тем же словосочетанием или словом, как, например, в предложениях 5–7 текста 13.

Текст 13

Лев Толстой

ВОЙНА И МИР

(1) Если цель обеда – питание тела, / то тот, кто съест вдруг два обеда, достигнет, может быть, большего удовольствия, но не достигнет цели, ибо оба обеда не переварятся желудком.

(2) Если цель брака есть семья, / то тот, кто захочет иметь много жен или мужей, может быть получит много удовольствия, но ни в коем случае не будет иметь семьи.

(3) Весь вопрос, ежели цель обеда есть питание, а цель брака – семья, разрешается только тем, чтобы не есть больше того, что может переварить желудок, и не иметь больше жен и мужей, чем столько, сколько нужно для семьи, то есть одной и одного. (4) Наташе нужен был муж. (5) Муж был дан ей. (6) И муж дал ей семью. (7) И в другом, лучшем муже она не только не видела надобности, но <…> и не могла себе представить, и не видела никакого интереса в представлении о том, что бы было, если б было другое.

3.5. Типы текстов

Выступая как стилеобразующее средство, текстовые средства связи, как уже отмечалось, участвуют в оформлении функционально-смысловых типов текста. При этом «не только общее коммуникативное задание текста влияет на коммуникативное задание отдельных предложений-высказываний, но и коммуникативно-синтаксическое строение и синтаксическая семантика отдельных предложений-высказываний формируют коммуникативно-синтаксическую структуру текста» (Крылова 2009: 140). По особенностям коммуникативно-синтаксической структуры различаются повествование, описание и рассуждение.

Повествовательный текст обычно рассказывает о происходящих, происшедших или возможных в будущем фактах или событиях, которые изображаются в определенной последовательности. Так, в тексте 12 повествование строится как реализация общего коммуникативного задания в соответствии с вопросами типа: «Что сделал кто-то?», «Что затем сделал кто-то?». Рематические компоненты АЧ выражаются акциональными глаголами, грамматическая форма которых – прошедшее время совершенного вида в функции аориста – повторяется, передавая динамику ситуации, а тематические компоненты, выраженные именем собственным (Даша) и именами существительными (мужики, мать, птицы), обозначают субъекты действий. При этом предложения, которые по своей грамматической и семантической форме выпадают из повествования: Трава нагрелась на солнце, и в ней было хорошо ногам; Здесь стоял молодой березняк, а в нем кустилась земляника, – не кажутся чужеродными, так как их «частное коммуникативное значение нейтрализуется, подчиняясь доминирующему коммуникативному заданию текста, в соответствии с которым построено большинство предложений <…> Текст как бы “сглажен”, однопланов <…>» (там же: 143).

При коммуникативном задании текста описать предмет или явление (описание) неоднократное повторение темы актуального членения делает ее гипертемой, а рема, оформленная грамматически однотипно в предложениях ССЦ, формирует рематическую доминанту, как это отражено в тексте 14.

Текст 14

Василий Гроссман

МАМА

Ее пятимесячная память / не могла удержать на своей поверхности того, как гудели в тумане автомобили, как на платформе лондонского вокзала мама держала ее на руках, и женщина в шляпке грустно говорила: «Кто же нам теперь будет петь на посольских семейных вечерах». Но втайне от нее самой, в ее головке / затаился и этот вокзал, и лондонский туман, и плеск волны в Ламанше, и крик чаек, и лица отца и матери в купе мягкого вагона, склонившиеся над ней при приближении скорого поезда к станции Негорелое… А когда-нибудь ей, седой старухе, / непонятно представятся рыжие осенние осины, тепло материнских рук, тонкие пальцы, розовые без маникюра ноготки, два серых глаза, широко глядящих на родные поля.

В тексте 14 жирным шрифтом выделена тема АЧ, которая во всех трех предложениях семантически представляется контекстуальными синонимами, объединенными семой «в ее мыслях». В силу повторяемости этого семантического компонента, опосредованно обозначающего в каждом предложении субъект воспоминаний, он занимает позицию гипертемы. Ремой же являются компоненты предложений (глагольные части рем выделены курсивом), выраженные словосочетаниями с контекстуально синонимичными глаголами (объединенными общей семой помнить, вспоминать), каждый из которых распространяется однородными дополнениями предметной семантики. В силу неакциональности значения этих глаголов и осла-бленности их лексического значения логическое ударение в предложениях падает на субъект, представляющий картины прошлого. В данном случае благодаря актуализации элементов описания в рассказе перед нами предстает щемящая картина навсегда потерянного счастливого детства среди родных людей.

Примерами текста-рассуждения являются тексты 9 и 10. Их отличает наличие некоторого тезиса (часто носящего проблемный характер), который получает доказательства/обоснования в аргумен-тативной части. В качестве главного средства связи в этом тексте функционального-смыслового типа и преимущественно в текстах научного стиля используется полный или частичный повтор лексически однородных слов, которые являются тематически важными, опорными для содержания текста. В художественном тексте, где ведущими являются повествование и описание, рассуждения, переводящие повествование в ментальную сферу, как бы отрываются от сюжетной линии, приостанавливают динамику событийной линии, в плане содержания представляя собой жизненную позицию, умозаключение героя или автора (см. текст 14).

Итак, рассмотрев, что представляет собой категория связности, возможные средства ее реализации в тексте, а также проявление особенностей ее функционирования в различных типах текстов, можно сделать вывод о том, что связность, являющаяся одной из важнейших текстообразующих категорий, используется и проявляет себя при формировании отдельных предложений/высказываний в единое смысловое целое в соответствии с ситуацией и намерением автора.

Литература

Арутюнова Н. Д. О синтаксических разновидностях прозы // Сб. научных трудов МГПИИЯ им. М. Тореза / Отв. ред. И. Р. Гальперин. М., 1973. Вып. 73. С. 183–189.

Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека. М., 1998.

Белый А. Начало века. М., 1990.

Гальперин И. Р. Текст как объект лингвистического исследования. М., 1981.

Демьянков В. З. Доминирующие лингвистические теории в конце ХХ века // Язык и наука конца 20 века / Под ред. Ю. С. Степанова. М., 1995. С. 239–320.

Дымарский М. Я. Проблемы текстообразования и художественный текст. М., 2001.

Касавин И. Т. Текст. Дискурс. Контекст. М., 2008.

Кожевникова К. Формирование содержания и синтаксис художественного текста // Синтаксис и стилистика / Под ред. Т. А. Золотовой. М., 1976. С. 301–315.

Котюрова М. П. Связность речи // Стилистический энциклопедический словарь русского языка. М., 2003.

Крылова О. А. Коммуникативный синтаксис русского языка. М., 2009.

Кубрякова Е. С. О тексте и критериях его определения // Язык и знание. Структура и семантика: В 2 т. М., 2004. Т. 1. С. 505–518.

Лосева Л. М. Как строится текст. М., 1980.

Лукин В. А. Художественный текст. М., 1999.

Николаева Т. М. Текст // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. С. 507.

Онипенко Н. К. Теория коммуникативной грамматики и проблема системного описания русского синтаксиса // Русский язык в научном освещении. 2001. № 2. С. 107–121.

Реферовская Е. А. Коммуникативная структура текста в лексико-грамматическом аспекте. М., 1983.

Сидорова М. Ю. Грамматика художественного текста. М., 2000.

Солганик Г. Я. Синтаксическая стилистика. М., 1973.

Степанов Г. В. Несколько замечаний о специфике художественного текста// Лингвистика текста. М., 1976. С. 140–152.

Тестелец Я. Г. Введение в общий синтаксис. М., 2001.

Тураева З. Я. Текст: структура и семантика. М., 1986.

Фатеева Н. Синтез целого: На пути к новой поэтике. М., 2010.

Финдра Я. Абзац как элемент эпической структуры / Обраб. А. В. Головачевой // Сегменты и контекст. Исследования по теории текста: Реферат. сб. М., 1979. C. 207–213.

col1_0, Хасан З. Когезия в английском языке // Исследования по теории текста: Реферат. сб. М., 1979. С. 108–115.

Хлебникова И. Б., Потапова Н. Ф. Проблема лексико-семантических связей в сверхфразовом единстве // Реализация языковых единиц в тексте: Сб. науч. тр. Свердловск, 1986. С. 44–48.

Хлебникова И. Б. К проблеме средств связи между предложениями в тексте (на материале английского языка) // Иностранные языки в школе. 1983. № 1. С. 6–11.

Янко Т. Е. Коммуникативные стратегии русской речи. М., 2001.

Словари

Васильева Н. В., Виноградов В. А., Шахнарович А. М. Краткий словарь лингвистических терминов. М., 1995.

Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990.

Стилистический энциклопедический словарь русского языка. /Под ред. М. Н. Кожиной. М., 2003.

Источники

Гришковец Е. Лечебная сила сна // Гришковец Е. Планка. М., 2006. С. 141–177.

Толстой Л. Н. Детство // Толстой Л. Н. Избранное. Л., 1979. С. 3–91.

Чижова Е. С. Время женщин // Чижова Е. С. Время женщин. М., 2010. C. 5–192.

Рубина Д. Белая голубка Кордовы // Книга, ради которой объединились писатели, объединить которых невозможно. М., 2009. С. 273–334.

Белый А. Начало века. М., 1990.

Бунин И. Кавказ // Бунин И. Собр. соч.: В 5 т. М., 1956. Т. 4. С. 89–94.

Геласимов А. Жанна // Книга, ради которой объединились писатели, объединить которых невозможно. М., 2009. С. 33–60.

Кронгауз М. А. Семантика. М., 2001.

Сорокин В. Черная лошадь с белым глазом // Книга, ради которой объединились писатели, объединить которых невозможно. М., 2009. С. 341–358.

Толстой Л. Н. Война и мир: В 4 т. М., 1960. Т. III–IV.

Гроссман В. Мама // Lib.Ru: Библиотека Максима Мошкова [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://lib.ru/PROZA/GROSSMAN/grossman20.txt.

4.1. Теория информации и текст

Современный человек в различных сферах своей деятельности ежедневно сталкивается с огромным количеством информации. Информационные потоки настигают жителя нашей планеты на страницах газет, в теле- и радиопередачах, в Интернете, в профессиональной деятельности, в повседневном общении и пр. Получение информации становится возможным благодаря огромному количеству текстов (устных и письменных), участвующих в процессе коммуникации.

Коммуникация в узком смысле – это обмен информацией между общающимися индивидами. Информация же определяется как сведения об окружающем мире и протекающих в нем процессах, воспринимаемые человеком (или специальным устройством). Информация не может быть передана, принята или хранима в чистом виде. Носителем ее является сообщение. Наиболее используемыми видами информации являются текстовая (книги, письма, документация и др.) и электронная (наборы электронных знаков, которыми записана какая-либо информация, от текстов до фильмов). Обо всех моментах, когда мы «что-то узнали» можно сказать, что мы «получили информацию». Ее также определяют как психологическую необходимость человека для ориентации в мире. Само познание возможно лишь благодаря способности человека выделять из окружающего мира (в самом широком смысле слова) информацию и «пригодности» мира быть проводником для передачи информации.

Термин «информация» носит междисциплинарный характер. На заре своего появления информация противопоставляется энтропии: «Информация есть мера организации» (Винер 1958: 123; см. также: Шварцкопф 1999: 240).

В работах К. Шеннона, создателя теории информации, предлагаются формулы по исчислению количества информации (Шеннон 1963), но на этом этапе изучения еще «игнорируется ее смысл и ценность» (Седов 1993: 93). В дальнейшем исследователями было отмечено, что «ценность информации определяется событиями, вызванными рецепцией сообщения, и может быть выражена лишь через последствия рецепции. <…> Ценностью обладает лишь неизбыточная информация, т. е. информация, которая еще неизвестна рецептору и которую он может воспринять» (Волькенштейн 1980: 122–123). К этой категории обращались разные научные дисциплины, выдвигались гипотезы о возможности применения теории информации в различных областях, проводилась их экспериментальная проверка, и было обнаружено, «что именно на стыках наук удается добиться самых интересных и новых результатов» (Арнольд 2002: 35).

Высказанное мнение было подтверждено и развитием теории коммуникации, вырабатывающей свои модели с учетом характера передаваемой информации. Были введены такие модели коммуникации, как кодовая, инференционная, интерпретационная. В кодовой модели коммуникации информация представлена в посланном отправителем получателю сообщении, которое отражает «положение дел» или «мысль» (Кибрик 1987: 37; Почепцов 1985: 5; цит. по: Макаров 2003: 35).

Что касается инференционной модели коммуникации, связанной с развитием семантико-прагматического подхода в лингвистике, то здесь во главу угла ставится не столько передача информации о событийном или ментальном положении дел, сколько желание говорящего «сделать свои интенции понятными другим» (Макаров 2003: 36). Говоря об этой модели коммуникации, следует обратить внимание на то, что для ее успешной реализации необходима не только информация о коде (языке), но и знания, выходящие за его границы (там же: 38). Интеракционная модель коммуникации реализуется «не как трансляция информации и манифестация намерения, а как демонстрация смыслов. <…> Как раз интерпретация становится в интеракционной модели критерием успешности и главным предназначением коммуникации в отличие от распространенного представления ее основной функции как “достижения взаимного понимания”. <…> реципиент может вывести смыслы, отличные от задуманных говорящим, что в жизни встречается не так уж редко» (там же: 38, 39).

Новые подходы к модели общения/коммуникации отразили расширение представлений об информационном пространстве за счет внесения уточнений в содержание передаваемого знания.

В лингвистике информация начинает рассматриваться как знание не только о языке-коде, но и об объективной действительности, об интеллектуальной деятельности человека, а также об оценке говорящим событий, предмета речи.

Если исходное понимание информации – вся совокупность знаний о мире, то в рамках лингвистических дисциплин учитываются: а) носители знаний – язык, речь, текст («Язык, речь, текст – носители разнообразной информации о мире и человеке» (Матвеева 2003: 96)); б) характер преломления знаний в сознании человека: знания о мире отражают авторское мировосприятие (Болотнова 2007: 137), содержат ментальную информацию (когнитивный аспект); в) речевая реализация интенции адресанта, которая может получать неадекватную интерпретацию у адресата в силу отсутствия определенных знаний (теория текста, прагмалингвистика, теория интерпретации, теория дискурса). Эти подходы к информации наглядно доказывают, что и в лингвистике ее рассматривают прежде всего как смысловую категорию, складывающуюся под воздействием целого ряда факторов.

Расширение содержания понятия информация в исследованиях по лингвистике позволило внести уточнения в определение такого сложного явления, как текст, и по-иному подойти к его толкованию. Приведем лишь некоторые дефиниции, свидетельствующие о взаимосвязи этих понятий:

«Текст представляет собой последовательность предложений (высказываний), упорядоченную человеком в целях передачи какой-то информации» (Москальчук 1998: 14);

«Текст – это особым способом обработанная и переданная совокупностью языковых форм информация, а значит, оформленная в соответствии с конвенциональными правилами ее распределения» (Кубрякова 2004: 518);

«Текст – это прежде всего информационное единство»; «…семан-тика текста обусловлена коммуникативной задачей передачи информации (текст – информационное целое)» (Валгина 2004: 9, 21).

Обратим внимание на то, что в приведенных дефинициях текста не уточняется, о единстве какой информации идет речь (нам уже известны разные ее виды: языковая, ментальная, оценочная и пр.) или о всех видах информации. Обращение исследователей к разным составляющим понятия информация не могло не повлиять на толкование информативности как категории текстуальности. В одних определениях данной категории делается акцент на новизну и понятность информации для читателя (Кронгауз 2005: 222), в других – на когнитивный аспект («Информативность – это знания о мире, отражающие авторское мировосприятие, выраженное в конкретной речевой форме» (Сидоров 1987: 67)), а также на психолингвистические и на прагматические характеристики текста (см.: Ба-байлова 1987: 60; Кубрякова 2004: 513; Котюрова 2003: 108).

Различия во взглядах на категорию информативности в значительной мере определяются сложностью явления, что обусловливает правомерность многоаспектных подходов к анализу текста. Для представления нашего подхода важны все составляющие понятия информация: информация о коде (о языке, на котором представлен текст, или о других знаковых системах), а также диктумная (о явлениях реальной или ментальной действительности) и мо-дусная (об отношении говорящего к сообщаемому), оценочная информация. Эта информация может находить свое выражение в словарной структуре текста, то есть выражаться открыто. С другой стороны, функционирование различных языковых единиц в тексте ведет к тому, что они приобретают коннотативные значения. При расширении значений происходит, соответственно, и расширение информации, ее выход за границы текста. При привлечении затекстовой информации важную роль играют ассоциативные связи. Таким образом «передается семантический элемент, импли-цитность которого обусловлена особенностями системной организации значений в языке», или при ситуативной имплицитности смысл вытекает «из речевой ситуации и соответствующий ситуативной информации» (Бондарко 2008: 129).

Следовательно, текстовая информация выражается как эксплицитно, так и имплицитно и может быть представлена определенным репертуаром тем. В связи с этим следует разграничить понятия информация и тема, информативность и тематичность.

4.2. Тема и информация. Информативность и тематичность

В зарубежных работах по лингвистике текста информативность связывается с тематичностью, то есть информативность трактуется как способность текста иметь тему (Vater 1992: 56; см. подробнее: Mackeldey 1987: 39). А. Нойберт отмечает, что текстов, не имеющих темы, не существует (Neubert 1982: 36).

В отечественной филологии термин тема долгое время относился к разряду литературоведческих, а не лингвистических понятий. «Тема – круг событий, образующих жизненную основу эпических и драматических произведений и одновременно служащих для постановки философских, социальных, этических и других идеологических проблем» (Литературный… 1987: 437). Впоследствии, при вхождении в языковедческое употребление, данная категория не получила однозначного толкования. «Начать хотя бы с того, что русское слово тема соответствует сразу двум английским терминам theme и topic. <…> Подобное нечеткое употребление во многом предопределяется принадлежностью понятия тема к тому кругу категорий, которые, на первый взгляд, не нуждаются в определении, будучи одной из аксиом лингвистики» (Макаров 2003: 138).

Таким образом, тема относится к тому ряду понятий, которые кажутся очевидными и поэтому трудно определимыми. В самом широком смысле тема – это предмет сообщения или то, о чем сообщается. Обычно это предмет или событие действительности – реальной или ментальной, – которые становятся предметом сообщения. Термины тема (Лингвистический… 1990: 507) и топик используются и в сфере актуального членения предложения, где они имеют собственное значение, частично пересекающееся с приведенным выше: тема обозначает предмет сообщения, но в рамках предложения, а также в однотемных ССЦ (минимальных тематико-структурированных компонентах текста)[7].

Междисциплинарные подходы к тексту, различные ракурсы его рассмотрения, дискурсивный анализ текста позволяют охарактеризовать тему текста как «макропропозицию», «макроструктуру», «предмет речи целого текста; содержательное ядро текста, лежащее в основе авторского замысла» (Матвеева 2003: 357). Итак, тема – это предмет сообщения, прежде всего, денотативное содержание текста, соотносимое с некоторой ситуацией действительности, его диктум (о котором уже упоминалось в главе 2). Расширение содержания понятия тема в современной лингвистике свидетельствует о его важности, в том числе и в процессе анализа текста. Для доказательства этого тезиса проведем наблюдение над текстом мемуаров.

1. Прочитайте фрагмент текста. В нашу задачу входит определить тему и средства ее языкового выражения, установить намерение автора, который использует средства «расширения» информации, апеллируя к знаниям читателя, отметить форму представления оценки и, наконец, выявить общий смысл как основную информацию, вложенную в текст.

Текст 1

Михаил Стахович

«УШЕДШИЕ»

Когда я описываю Пальну, я вижу старое русское дворянское гнездо и вдруг с ужасом вспоминаю, что от него не осталось и следа, что все эти даровитые, умные, красивые или просто хорошие люди трагически погибли и только несколько полустариков, разбросанных по всему свету, помнят их еще. Надолго ли? Это была талантливая, культурная семья, дружная и спаянная, дерево, крепко вросшее в родную землю. Я рад, что застал еще время его цветения, прежде чем налетевшая буря не вырвала его с корнем.

Тема текста: речь идет о дворянских гнездах, обитатели которых характеризуются как талантливая, культурная семья, дружная и спаянная; дерево, крепко вросшее в родную землю, члены которой – все эти даровитые, умные, красивые или просто хорошие люди трагически погибли и только несколько полустариков, разбросанных по всему свету, помнят их еще.

Тема метафорически расширяется: сообщается о причине гибели «гнезда»: налетевшая буря… вырвала его [дерево] с корнем, для понимания требуются историко-культурные знания: гибель русской дворянской интеллигенции в ходе революции 1917 года, которую достаточно устойчиво именуют бурей.

Оценочная информация сообщается самим повествователем, приобретая форму выражения его эмоционального состояния: Когда я описываю Пальну, я вижу…; и вдруг с ужасом вспоминаю…; Я рад, что застал еще…

Для «сложения» общего смысла необходимо обратить внимание на прецедентное выражение дворянское гнездо, которое ассоциативно отсылает не только к роману И. С. Тургенева, но и к атмосфере русских дворянских имений, усадеб, описанной в других произведениях русской классической литературы: в романах Л. Н. Толстого, И. А. Гончарова, И. А. Бунина и др., – настраивая читателя на соответствующие эмоции (таким образом, информация этого текста еще и переживается!).

Итак, основная тема – гибель дворянской семьи – сопровождается еще по крайней мере двумя если не самостоятельными темами, то «информационными потоками» об обстоятельствах гибели и об отношении субъекта повествования, воспитанного на русской литературе, к этому событию. Таким образом, выражая знание о мире, информативность включает и авторское мировосприятие, которое представляет это знание как некое «положение дел» и содержит такие компоненты, как факт сообщения знания (я описываю…), уровень знания (я вспоминаю), оценочное отношение к содержанию знания (с ужасом, и я рад). Все это составляет модальное содержание сообщения, входящее в него как его органическая часть.

К сказанному необходимо добавить, что каждое сообщение всегда включено в некое окружение – контекст, который оказывает влияние на конкретное значение составляющих его языковых элементов, подразумевает и/или порождает у читателя ассоциации, зависящие от уровня знаний, эмоциональной реактивности участников речевого общения, а также интегрируется в семантическое поле текста.

Контекст – комплекс факторов, «оказывающих существенное влияние на формирование речи» (Котюрова 2010: 14) и на передачу/ извлечение информации текста. Контекстом приведенного выше отрывка является вся обстановка его создания: 20-е годы ХХ века, Франция, субъект повествования и его адресат – русские эмигранты. Этот контекст вносит информацию: а) о языковых средствах данного текста (лингвистический контекст) (см. выше конструкцию я вспоминаю, что, которая отражает конвенциональные правила передачи пропозиционального содержания после союза что); б) о ситуации, в которой создавался/создается текст (контекст – ситуация); в) о событиях истории (исторический контекст); г) об интертекстуальных связях (интертекстуальный контекст), которые понимаются в широком смысле: от жанра мемуаров (архитекстуальность/интердискурсивность) до присутствия словосочетания дворянское гнездо, которое вызывает у читателей ассоциации с широким культурным контекстом. Более подробно о контексте можно прочитать в монографии И. Т. Касавина (2008), которому принадлежит важная роль в разработке теории контекста и приведенных выше терминологических названий контекста.

Итак, контекст и его типология становятся все более значимыми для понимания феномена расширения информации сообщения в условиях коммуникации определенного типа. Типология контекстов, выходящая за пределы текста, важна «именно для того, чтобы локализировать и структурировать реальность за пределами текста и очертить тем самым область смысла» (Касавин 2008: 265). Это, в свою очередь, позволяет говорить о том, что информативность шире понятия тематичности и имеет свои собственные характеристики. Для выявления последних рассмотрим толкование термина «информативность» в свете развития лингвистики текста.

4.3. Критерий информативности

Р.-А. де Богранд и В. Дресслер отвели информативности пятое место после категорий интенциональности, цельности, связности, воспринимаемости. На их фоне информативность понимается как «степень ожидаемости/неожиданности или известности/неизвестности/неузнанности представленных элементов текста» (Beaugrande, Dressler 1981: 10–11; см. также: Филиппов 2003; Чернявская 2009). При определении темы и намерения автора читатель – тем более современный, искушенный – вправе ждать новизны. Если она не обнаруживается, текст вызывает порой даже раздражение и скуку.

2. Дайте примеры банальных ответов на экзамене, которые могут вызвать раздражение экзаменатора и стать для студента роковыми.

Положения, важные для понимания категории информативности, имеющие непосредственное отношение к ее анализу, содержит монография Р.-А. де Богранда и В. Дресслера (Beaugrande, Dressler 1981). Связывая содержание высказывания с некоторой жизненной ситуацией, они предлагают учитывать степень сложности ситуации и характер ее представления автором, что определяет выбор средств выражения. С учетом этих факторов выделяются ступени информативности, к которым можно отнести разные типы текстов, опирающиеся на типовую (прототипическую) ситуацию. Эти ступени обнаружили общность с моделями коммуникации, о которых говорилось выше (напомним: кодовая модель, в которой информация отражает положение дел; инференционная, нацеленная на передачу интенций автора; интеракционная, требующая интерпретации).

Р.-А. де Богранд и В. Дресслер строят свою классификацию не горизонтально (1, 2…), а вертикально, выделяя ступени информативности, благодаря чему она приобретает динамический характер, предполагая взаимодействия и взаимопереходы между группами.

В качестве текстов первой ступени информативности, занимающей место на высшей точке шкалы, выделяют такие, содержание которых полностью соответствует передаваемой информации (ситуационным основаниям). В этом случае не может быть различных прочтений текста. Они могут быть включены в первую модель коммуникации.

Например, на приведенной ниже фотографии отмечена информативность первой ступени, она доступна всем. Главная цель этого текста – сообщить о ремонте дороги.

Текст 2

Текст остается в рамках кодовой модели. Код представлен как вербальными, так и невербальными средствами, а понимание этого текста одинаково и у адресата, и адресанта. Иных прочтений быть не может. В противном случае произойдет авария. Важную роль при анализе этого текста играет ситуативный контекст. Представьте себе, что этот знак будет находиться в чьей-то квартире – потеряется информация о «положении дел». В этом случае возможен переносный смысл. Например, сын-подросток не хочет, чтобы родители беспокоили его по пустякам, поэтому он повесил этот знак на дверях своей комнаты и т. д.

3. Попробуйте описать эту фотографию только вербальными средствами и сопоставьте полученные вами результаты.

Вы увидите, что при передаче одной и той же информации каждый из вас использует разные языковые средства. Например: Ведутся ремонтные работы. Проезд запрещен. Объезд слева по указателю, или Внимание! В связи с ремонтными работами проезд запрещен, или Проезд запрещен по причине того, что проводятся ремонтные работы и т. д.). Количество информации при использовании разных языковых средств может несколько меняться, но ее качество, необходимое для понимания этого текста, останется неизменным.

Вторая ступень информативности связана с текстами более сложного состава компонентов ситуации и детального представления их в языковой форме. Носителями информации выступают не только сами составляющие описываемой ситуации, но и отношения между ними. Поэтому особую роль играют служебные (в терминологии Р.-А. де Богранда и В. Дресслера – функциональные) слова. Тексты такого типа авторы предложили размещать ниже высшей отметки на шкале информативности и относить их ко второй ступени информативности. Рассмотрим примеры.

4. Прочитайте текст. Обратим внимание на средства связи в предложении и его общую структуру, чтобы выяснить, как связано построение этого текста с распределением в нем информации. Отметим значимость прецедентных имен, расширяющих информацию, содержащуюся в тексте. Определим, какие отношения устанавливаются между значимыми частями текста: его началом и концом.

Текст 3

Алексей Макушинский

ТРИ ДНЯ В ЕЛЬЦЕ

Гимназия, где учился когда-то Бунин, где преподавал одно время, с 1887 года по 1891-й, то есть целых четыре года как-никак, Розанов, преподавал, между прочим, «историю с географией», как шутили наши бабушки, бывшие гимназистки, то есть именно так, историю и географию, два предмета, где, наконец, четвероклассник Михаил Пришвин так разозлил своего учителя Розанова, что с ним самим, Пришвиным, приключилась пре-неприятнейшая «история с географией», выгнали его, скажем просто, из этой гимназии, в которой, кстати, и Бунин недоучился, в отличие, между прочим, от Сергея Булгакова, родившегося в недалеких отсюда Ливнах – примечательнейшая гимназия эта ничего особенно примечательного не являет собою.

Для понимания этого текста важны две особенности. С одной стороны, этот фрагмент «перегружен» средствами связи между частями предложения – использованы не только союзы, но и целый ряд приемов текстовой связности: а) наличие повторов (история с географией); б) включение авторизованных элементов (то есть, как-никак, скажем просто, как шутили наши бабушки, между прочим, то есть, именно так, кстати); в) особое использование имен собственных, личных местоимений: с ним самим, Пришвиным, выгнали его; г) а также указательное местоимение эта (из этой гимназии, гимназия эта). Все они несут важную информационную нагрузку, требуя определенных усилий для интеграции смысла.

С другой стороны, упоминание известных имен – И. А. Бунина, М. М. Пришвина и др. – настраивает адресата на получение интересной информации о знаменитых людях, имевших отношение к елецкой гимназии. Эта гимназия в действительности существует в Ельце (факт) и связана с определенным событием в жизни знаменитостей. Информация о событии представляет собой только одно предложение, но оно состоит из пяти предикативных частей, которые взяты в рамку главного предложения: Гимназия – примечательнейшая гимназия эта ничего особенно примечательного не являет собою.

Итак, сообщение о рядовой провинциальной гимназии в Ельце сопровождается информацией о знаменитостях, учившихся и преподававших там. Предлагая читателю соотнести с этим фактом свои личные знания и размышления, автор по-своему расширяет общий информативный фон текста. Подобное явление усложнения информативной стороны сообщения можно наблюдать и без увеличения роли связующих языковых средств, благодаря включению деталей описываемой ситуации, смене субъектов повествования – введению разных повествователей и нек. др.

5. Проанализируем отрывок из художественного произведения, в котором описывается ситуация вечернего чаепития в доме учительницы, куда пришли школьники для репетиции спектакля в школе.

Текст 4

Елена Чижова

КРОШКИ ЦАХЕС

В воскресенье к десяти мы едем к Ф. домой, потому что у нас мало времени до марта, когда мы покажем Ричарда… Мы рано. Без двенадцати. Стоим у окна. Она открывает. Заходим робко. Ее духи. Как она улыбается! Нежно, по-домашнему. Снимаем обувь. Садимся пить чай с мороза. Печенье, орехи, изюм, курага – угощение светится. Холодно? Жаль, у меня вчера был коньяк, я налила бы тебе чайную ложечку – в чай. Но приходил мой ученик, из Первой школы. Мы с ним выпили. Кстати, она смотрит на меня внимательно, он играл Ричарда. Теперь – химик, заканчивает Техноложку. Она рассказывает о той, прошлой постановке.

Элементы описания складываются в единую картину, которая дополняется включением речи самой хозяйки в несобственно-прямой форме. Соединение двух типов повествования – речи повествователя и речи персонажа – порождает дополнительную информацию, характеризующую восторженную героиню-рассказчицу, ее отношение к своей учительнице.

Третья ступень на шкале информативности базируется на несоответствии описываемой ситуации знаниям читателя, который вынужден искать особый способ решения проблемы, выяснять, почему представленная в текстах модель не совпадает с его знаниями и ожиданиями. В этом случае включается прием сопоставления и контрастивной оценки описываемого события. Приведем пример.

6. Прочитайте заметку, где повествователь описывает событие, связанное с пребыванием в Женеве в гостях у своего друга. Проследите за составляющими это событие (микро)ситуациями и отметьте высказывания, содержащие попутные замечания рассказчика.

Текст 5

Андрей Колесников

В ЖЕНЕВЕ ВСЕ СПОКОЙНО

Поздним вечером мы припарковали арендованную моим товарищем Славой специально для нас в фирме Hertz машину. <…> Мы зашли в ресторан, заказали решти и никуда не торопились, чудесно разговаривали. Кто же знал, что надо было поторопиться? Когда мы вернулись к машине, было уже темно. Под ногами у меня что-то хрустнуло. Я все сразу понял. Стекло машины было разбито.

Я сделал несколько шагов вперед и увидел еще одно разбитое окно – в другой машине. Потом еще. В недлинном ряду машин, припаркованных <…> в центре города, были одновременно выбиты окна у четырех авто. В нашей неспокойной Москве я с трудом представил бы такое.

Слава начал звонить в свой любимый Hertz. Товарищ мой был бодр и весел. Он сказал, что беспокоиться не о чем вообще…

И он им все объяснил. Его внимательно выслушали, проверили его документы на машину и сказали, что проблема все-таки у него. Он не оформил страховку с полным покрытием ущерба.

Слава разволновался. Он заявил, что ему этого и не предложили, так что это не его вина. Он говорил сразу на трех языках – английском, немецком и французском, чтобы быть как можно более убедительным, но его окончательно перестали понимать.

На следующий день выяснилось, что он должен 300 франков. И он отдал.

Был ли испорчен праздник? Нисколько. Особенно для меня. Хорошо, когда торжествуют справедливость и здравый смысл.

А теперь давайте зададимся вопросом: чем же отличаются друг от друга тексты второй и третьей ступени информативности? Последний из рассмотренных текстов может быть воспринят как сообщение об элементарном происшествии с русским туристом, то есть без тех коннотаций, которые связаны с традиционными представлениями русских о Швейцарии. В то время как текст о елецкой гимназии может породить эффект обманутого ожидания: для русских с их отношением к своим писателям уже сам факт пребывания в гимназии Бунина или Розанова становится экстраординарным. Анализируя текст, актуализируя мотивы и связи описываемых событий или пренебрегая ими, читатель может «перемещать» текст по шкале информативности, тем самым повышая/понижая ценность информации при перемещении с третьей ступени на более низкую вторую ступень и даже на первую ступень. Таким образом, ценность текста, отнесение его к той или иной ступени информативности в значительной степени зависят от восприятия читателем сообщаемой в тексте ситуации. Именно содержательная ситуация становится базой прототипического текста. Она прямо связана с восприятием адресата и его ожиданиями.

Тексты, соответствующие первой ступени информативности, в наибольшей степени приближены к тексту-прототипу. При их восприятии у адресата не может быть иных прочтений. Тексты второй и третьей ступени информативности базируются на текстах первой ступени, но с восприятием таких текстов дело обстоит сложнее, так как читатель (его восприятие) может оставаться на второй ступени информативности, а может достигать и третьей ступени. «Процесс декодирования значения сообщений и затем понимание общего смысла текста всецело связан с речемыслительной деятельностью читателя, в этом процессе именно он оказывается главным звеном в триаде “автор – текст – читатель”» (Валгина 2003: 247).

Р.-А. де Богранд и В. Дресслер отмечают, что ожидания, вернее их источники, можно классифицировать: реальный мир, факты и ситуации; используемый язык и его специфика; структура, элементы и группы элементов в их расположении в соответствии с выражением содержания информации (интонацией, понижением, повышением тона, эллипсисом и т. д.); тип текста (в российской филологической традиции, следуя идеям М. М. Бахтина, – речевой жанр); пятый и последний источник – непосредственный контекст, в котором проявляется и реализуется текст. Этот пункт связан также с понятием стиля (Beaugrande, Dressler 1981: 153–157).

Итак, Р.-А. де Богранд и В. Дресслер дали толчок к дальнейшему перспективному рассмотрению текста (см.: Sandig 2006: 309 ff.) и задали «масштаб описания очевидных характеристик прото-типических текстов» (Adamzik 2004: 53; Fix 2008).

4.4. Информативность и воспринимаемость. Фактор адресата

Важным фактором при восприятии текста читателем становится такое понятие, как избыточность/экономность информации. Экспериментально доказано, что читатель способен извлечь из текста только часть информации (Грудева 2001). Согласно гипотезе В. Ингве, объем кратковременной памяти составляет число 7 + 2, то есть читатель текста способен воспринять не более 9 единиц текстовой информации (Ингве 1960).

Термин «избыточная информация» принадлежит К. Шеннону (1963). «Современная структурная лингвистика утверждает, что все тексты обладают избыточностью, которая достигает порой 75 %. Практически только 25 % объема текста несут основной смысл для конкретного читателя» (Андреев 1999: 11). Различная степень избыточности может проявляться при наличии разных читателей. Специалист будет стремиться извлечь из текста максимум информации. Читателю-неспециалисту, читающему «по диагонали» и ищущему только главную информацию, будет достаточно минимума. В приведенном выше тексте о гимназии в Ельце вам, конечно, встретилась как известная, так и новая информация.

7. Перескажите этот текст по памяти, а затем обменяйтесь с другими учащимися информацией о людях, о которых упоминается в тексте, и сопоставьте ее.

При сопоставлении вы увидите, что в зависимости от тех сведений, которые хранятся в памяти каждого конкретного человека, информация будет различной. При пересказе текста мы обращались к кратковременной памяти, позволяющей вспомнить информацию, присутствующую в тексте вербально, эксплицитно.

При интерпретации этого фрагмента потребуется информация, которая имплицирована и связана с долговременной памятью. И кратковременная, и долговременная память важна для понимания и интерпретации текста: «Вариативность понимания текста зависит от сведений, почерпнутых реципиентом из памяти и используемых для понимания воспринимаемого текста» (Залевская 2005: 273).

4.5. Информативность и интенциональность

Как уже отмечалось выше, информативность имеет прямое отношение к проявлению в тексте степени/меры ожидаемости/не-ожидаемости, известности/неизвестности информации. К этим оппозициям следует добавить степень предсказуемости /непредсказуемости (К. Шеннон писал о предсказании печатного текста). В данном случае речь идет о конкретных компонентах текста, языковых конструкциях, лексике, о текстовой норме, которая легко предсказывается читателем и совпадает с «предсказаниями» писателя. Предсказуемые элементы заложены в некоем прототипиче-ском тексте. Обращение к мере/степени информации имеет смысл лишь в том случае, когда речь идет об анализе текста.

Отметим, что ожидаемость и предсказуемость в нашем понимании не являются тождественными. Предсказуемые элементы – это те компоненты текста, которые совпадают и у читателя, и у писателя. Ожидаемые элементы могут быть различны у продуцента и реципиента текста (см. текст 3, где показан эффект обманутого ожидания). Несовпадение ожиданий у читателя и писателя может быть авторским приемом, с помощью которого писатель строит свой текст. При приближенности текста к тексту-прототипу ожидаемость и предсказуемость совпадают.

8. Восстановите текст. Трудно ли вам было выявить интенцию автора?

Текст 6

Заведующему кафедрой русского языка,

д. ф.н., профессору Сергееву Н. П.

(от) доцента кафедры Петровой Анны Ивановны

__________________ до Вашего сведения, что 15.10.2010 я опоздала на лекцию по дисциплине «Межкультурная коммуникация» _____________________, что маршрутное такси, на котором я ехала на работу, попало в аварию.

__________________________________________ и обязуюсь прочитать эту лекцию в любое время, удобное для студентов первого курса.

___________ ___________

Жанр объяснительной записки ориентирован на жесткую текстовую норму со строгим расположением реквизитов на странице текста, с обязательным обозначением самого названия жанра. Этот речевой жанр в наибольшей степени предсказуем, связан с текстом-прототипом. В нем варьируется только причина, дата, автор. Реципиент текста подсознательно ожидает встретить определенную информацию: обращение к вышестоящему начальнику, сообщение о нестандартной ситуации, причину ее возникновения, извинение и т. д. При отсутствии этих компонентов, представленных в соответствии с текстовой нормой, текст не будет восприниматься как официальный документ.

В текстах с высокой степенью предсказуемости читатель легко распознает авторскую интенцию. Информация этого текста будет для него предельно ясна и эксплицирована в словарной структуре текста. В диалоге, несмотря на нежесткость представления темы, также предсказуемы определенные элементы, направленные на фатиче-ское общение. Диалогическое общение в большей степени связано с категорией ситуативности, с системой координат коммуникативной ситуации «я-ты-здесь-сейчас». Компоненты коммуникативной ситуации мы ожидаем найти в любом диалоге. Если использовать терминологию В. Г. Костомарова (2005), в диалоге в большей степени будет предсказуема не «сфера», а «среда» (подробнее см. в главе 6).

Если речь идет о научном тексте, то в нем предсказуемы конструкции дефиниции, квалификации, классификации, субстантивные конструкции и др. Следовательно, информация о стиле- и жанрообразующих компонентах, о метатексте, композиционных структурах и ожидаема, и предсказуема. Важно отметить, что в научном тексте читатель ожидает встретить и научные термины: «Специальный и терминологический словарь стиля научной прозы всегда представляет собой величину известную. Предсказуемость его велика» (Гальперин 1965: 69).

Предсказуемые компоненты текста влияют на объем ожидаемой информации и на структуру текста. На основании проведенных исследователем И. Фонаги экспериментов (Fonagy 1961) Ю. М. Лотман отмечает, что «по мере восприятия слушателем нехудожественного текста предсказуемость его возрастает так, что в конце предложения значительная часть структурных средств делается избыточной. В художественном тексте этого не наблюдается: степень неожиданности в следовании элементов или приблизительно одинакова, или даже возрастает к концу (опять-таки в неэпигонских текстах). Все это – следствие единой структурной особенности художественного текста» (Лотман 1998: 81). См. ниже текст 7.

Исследователи также полагают, что информация в художественном тексте не может быть ни избыточной, ни предсказуемой. В противном случае теряется элемент художественности (Валгина 2003: 233). Именно при восприятии художественного текста в большей степени наблюдаются трудности обнаружения авторской интенции, то есть кодирование текста писателем и декодирование его читателем не всегда совпадают, что связано с особой концентрацией информации в художественном тексте (она может быть выражена и вербально, и невербально).

9. Продолжите фразу, с которой начинается рассказ:

Мое детство было нерадостным. Оно омрачалось…

Текст 7

Виктор Голявкин

АРФА И БОКС

Мое детство было нерадостным. Оно омрачалось… …музыкой. Наш славный город сходил с ума, он имел армиюмузыкантов. Все играли на чем-нибудь. Кто не играл ни на чем, был невежда. Представьте: со всех сторон звуки, весь воздух насыщен ими, на улицах дети дудят в дуду, бьют в такт по заборам и хором поют. Моя мать играла и пела. Отец не пел, но играл.

Представим себе, что читатель задержался после первой фразы (что предопределено многоточием). В его сознании могли мелькнуть такие варианты продолжения, как войной, голодом, болезнью, отсутствием денег, воспитанием и т. д. От выбора варианта будет зависеть его прогноз содержания текста, его ожидания. Если остановиться на слове голод, то можно говорить о мальчике из неблагополучной семьи, о недоедании и пр. Вы увидите, что даже при выборе одинаковых существительных вы сможете дать абсолютно противоположные прогнозы.

Итак, начальная фраза этого рассказа предполагает иное логическое продолжение: нерадостное детство омрачено не войной, голодом, отсутствием семьи и пр., а музыкой. Если мы выбрали существительное воспитание, то мы в большей степени приблизились к интенции автора. Далее, если обратиться к сильной позиции текста – заглавию рассказа «Арфа и бокс», альтернативные возможности восприятия текста расширяются: становится понятным, что автор намеренно нарушает ожидания читателя, тем самым обращая его внимание на отношение героя к музыке.

Таким образом, можно говорить о том, что при восприятии текстовой информации и наличии у читателя альтернативных возможностей, связанных с попыткой распознать авторскую интенцию, не только возрастает информативность текста, но и увеличивается количество вариантов его интерпретаций. На этот факт указывал Ю. М. Лотман (1998: 281–282). В связи с наличием вариантов интерпретаций особую роль играют типы текстовой информации, которые позволяют постичь содержание/смысл текста и авторскую интенцию.

4.6. Типы информации

В настоящее время в лингвистике текста существует множество классификаций текстовой информации. Пионером в этой области был И. Р. Гальперин, который выделил такие виды информации, как содержательно-фактуальная (СФИ), содержательно-концептуальная (СКИ) и содержательно-подтекстовая (СПИ) (Гальперин 1981: 28).

Содержательно-фактуальная информация «содержит сообщения о фактах, событиях, процессах, происходящих, происходивших, которые будут происходить в окружающем нас мире, действительном или воображаемом. В такой информации могут быть даны сведения о научных гипотезах и открытиях» (там же).

Содержательно-концептуальная информация «сообщает читателю индивидуально-авторское понимание отношений между явлениями, описанными средствами содержательно-фактуальной информации, понимание их причинно-следственных связей, их значимости в социальной, экономической, политической и культурной жизни народа, включая отношения между отдельными индивидумами, их сложного психологического взаимодействия» (там же). И. Р. Гальперин отмечает, что СКИ обнаруживает себя прежде всего в художественных текстах, «это комплексное понятие, не сводимое к идее произведения. СКИ – это замысел автора плюс его содержательная интерпретация» (там же).

Содержательно-протекстовая информация «представляет собой скрытую информацию, извлекаемую из СФИ благодаря способности единиц языка порождать ассоциативные и коннотатив-ные значения, а также благодаря способности внутри СФИ приращивать смыслы» (там же: 27–28). СПИ активно исследуется в связи с понятиями подтекста (Голякова 2006) и пресуппозиции. Ср.: «Понятию подтекста близки понятия пресуппозиции, а также приращения смысла» (Котюрова 2003: 109). Под пресуппозицией понимают «долговременную память человека, включающую его знания о мире и собственный индивидуальный опыт» (Чернухина 1990: 26; см. также: Болотнова 2007).

Существуют и другие классификации видов информации, которые в большей степени связаны с жанровой и стилистической характеристикой текстов (Матвеева 2003: 96), а также со способом представления информации (Валгина 2003: 76). К настоящему моменту единая общепризнанная классификация не создана (см., например: Папина 2002; Бабенко, Казарин 2003: 55; Котюрова 2003: 109; Болотнова 2007).

Таким образом, в зависимости от целей исследования предлагаются разные классификации видов информации. На наш взгляд, при выявлении текстовой информации следует учитывать наличие текста-прототипа и информативной шкалы, которая позволяет отнести текст к той или иной ступени информативности и представить информацию текста с целью интерпретировать его. В этом случае нет необходимости в создании новой классификации и новых дефиниций. За основу можно принять классическую классификацию И. Р. Гальперина с оговоркой о представлении СФИ, СКИ, СПИ, которые рассматриваются не как вид информации (И. Р. Гальперин), а как тип информации.

Речь идет не о механической замене термина. Термин тип информации в большей степени раскрывает связь текста с текстом-прототипом, важен при соотнесении информации текста с реальной и ментальной действительностью. Действительность (пространство и время) включена в проблемную ситуацию, из которой нужно каким-то образом выйти. Расширение информации, выход за границы текста позволяет выявить подтекстовую информацию. Концептуальная информация – результат интегрирования процесса восприятия двух уровней: фактуальной и подтекстовой информации.

Конец ознакомительного фрагмента.