Глава 2
Эпизод 28
Доктор перестал позванивать ложкой по стакану и посмотрел на медсестру:
– Похоже на шизофрению. Я посижу с ней, а ты спустись в приёмный покой. Там, наверно, полгорода собралось. Всем говори, что у неё обычный нервный срыв, и попроси кого-нибудь привезти экземпляр этой пьесы. Да, ещё. По-моему, у неё менструация. Позаботься об этом не привлекая внимания.
«Он что, под юбку ей заглядывал?» – ехидно подумала медсестра, но тут же смутилась, увидев алое пятнышко, а доктор с блокнотом в руках сел поближе к койке.
Эпизод 29
Она успела принять прохладный душ, переодеться и теперь в напряжении сидела на краю потёртого дивана. Окна комнаты были затянуты шторами, но сквозь них поблёскивали стальные прутья решётки. Человек в белом халате расхаживал по комнате и бесстрастно рассказывал события из её жизни. Иногда он подходил к столу, заглядывал в блокнот, и его рассказ дополнялся новыми подробностями.
«К чему это он клонит?», – думала она, переводя взгляд с предмета на предмет. Всем своим видом она стала демонстрировать, будто пытается понять происходящее, и человек в халате успокаивающе произнёс:
– Не удивляйтесь, всё это я узнал от вас, когда вы были в бреду. Поверьте, ничего постыдного в ваших словах не было. Мне надо найти расхождение с реальностью. Если заметите что-то странное в моём рассказе, дайте знать.
Изумление на её лице переросло в возмущение и, сухо чеканя каждое слово, она произнесла:
– Не волнуйтесь доктор, у меня уже всё в порядке. Спасибо, но в вашей помощи я более не нуждаюсь. Приношу свои извинения за беспокойство.
Она собралась встать, но доктор жестом руки удержал её.
– Без пропуска вас отсюда не выпустят и, прежде чем я его выпишу, может быть, объясните, как вы попали сюда? Вы знаете, где находитесь?
– Догадалась, и на этот счёт у меня комплексов нет, – сухо отреагировала она. – Тот факт, что мы сейчас находимся по одну сторону решётки, меня ничуть не волнует и пусть вас не тревожит. Чуть позже мы будем по разные её стороны. На моём месте любой другой оказался бы тут гораздо раньше. Я столько сумасшедших ролей пропустила через себя, что, действительно, странно, как это мы до сих пор не знакомы?
– Что же вы раньше не пришли ко мне знакомиться?
– Прежде чем идти на приём к психиатру, всё-таки надо лично убедиться: в своём ли ты уме? И тут я должна вас огорчить. Раздвоения личности и прочих бзиков за собой не наблюдала, и я не ваш пациент. Можете поверить мне на слово, – утвердительно произнесла она.
– Верю, – охотно согласился доктор. – А если бы страдали шизофренией, то тогда у вас было бы не раздвоение, а размножение личности, то есть по числу сыгранных ролей?
– Совершенно верно, – спокойно подтвердила она.
«Впрочем – подумал доктор – никогда не знаешь, сколько личностей поджидает тебя, и какие тараканы у каждой личности в голове». Ему вспомнился случай, как одной из пациенток пришла в голову бредовая идея, что надо из любви к доктору съесть его. Видимо, прочла где-то о каннибалах. Подговорила соседей по палате и толпой ворвались в кабинет. Тогда его спасла мысль, что для приятного вкуса ему надо сходить в буфет за солью. «А что творится в голове у актрисы? Сейчас любая выходка ей с рук сойдёт. Красивая и неподсудная» – подумал доктор и спросил:
– И какое лечение вы бы проводили в таком случае?
– Доктор, лечение это ваша прерогатива, но если вы забыли, то я напомню вам самый банальный метод: «мама, роди меня обратно, соедини все мои личности воедино и выпусти обратно на волю». Мне дайте роль новорождённого, роль повитухи доверьте медсестре, а рожать придётся вам, – и довольная собой, она откинулась на спинку дивана.
– Вы все свои роли помните?
– Конечно помню, – удивилась она – за секунду могу войти в любой, сыгранный мною, образ.
– Прекрасно но ваши театральные образы настолько противоречивы, что, соединив их воедино, можно получить небольшой взрыв в голове, – улыбнулся в ответ доктор.
– Не волнуйтесь, доктор, никаких взрывов не будет. Неужели вы не знаете, что в человеке мирно уживаются даже такие антагонизмы как: садизм с мазохизмом или любовь с ненавистью? – недовольным тоном возразила она.
Доктор хотел было уточнить, что подобный антагонизм присущ театральным пьесам, а не реальной жизни, но по её взъерошенному виду понял, что лучше не вступать в полемику.
– А ведь с этим антагонизмом живут многие люди, – продолжила она, и миролюбиво закончила:
– Думаю, вы со мной согласны, и я, пожалуй, пойду.
Она попыталась встать, но какая-то сила буквально пригвоздила её к дивану, и доктор начал разговор:
– Вы правы, но это только наружная форма, оболочка, а не суть внутреннего содержания человека. К сожалению, о человеке мы судим по его внешним проявлениям. Даже мы, врачи, чаще лечим не больного, а болезнь, потому что руководствуемся следствием, а не причиной. А ведь по одной и той же причине болезнь у разных пациентов может и проявляться, и протекать по-разному. Так же и сущность человека может проявляться в самых разнообразных формах. К примеру, каким образом мирный старичок превратился в насильника? Как сознание безнаказанности могло переродить его настолько, что он запугивал малолетних девочек в детдоме и насиловал их? За всю свою жизнь, возможно, он и мухи не обидел. А может быть, вся его безобидность была продиктована страхом за расплату? Раньше он боялся показать себя, а с изменением условий обнажил свою истинную сущность садиста и насильника? Разве не странно, что и герой вдруг ведёт себя как трус? А может быть, и свой подвиг герой совершил от страха? А сколько благородных людей соблазн превратил в подонков? Получается, что реакция человека в разных ситуациях может довольно искажённо передать внутреннее содержание. А может быть, только в стрессовых ситуациях человек проявляет своё истинное лицо? Что это, раздвоение, или, как было сказано, размножение личности? По внешним признакам – патология, а постфактум – с такой патологией живёт большая часть земного населения. Однако условия общежития людей потребовали разграничения между тем, что дозволено и не дозволено. Для мирного сосуществования надо было держать эту границу под контролем. Поэтому возникла система правоохранительных органов и психиатрия. Дилемма свелась к соблюдению правил общежития. Нарушил закон – тюрьма, а для нарушителей норм поведения – психбольница. Вот и вся диалектика, а устойчивость и порядок в быту поддерживают те люди, которые остаются сами собой, независимо от обстоятельств. Их внешние проявления находятся в гармонии с внутренним содержанием. Поведение таких людей прогнозируемо, и психика у них здоровая.
Доктор взглянул на неё и понял, что она вся внимание.
– Ночью я прочёл пьесу и, думаю, что на сцене вам нужно было изобразить саму себя.
Она вздрогнула, а доктор увереннее продолжил:
– Должны были копнуть в себе, но не смогли. Вы слишком далеко ушли от самой себя, а обратную дорогу забаррикадировали чужими образами. Ворота в свой мир оказались заперты, и защитная реакция мозга создала для вас параллельный мир. Я присутствовал на спектакле и был свидетелем того, как новый мир наполнялся театральными образами предыдущих спектаклей. Внешне это выглядело, как сплошной хаос. Перескакивая с образа на образ, вы пытались найти что-либо созвучное с ролью, которую должны были сыграть. Однако ничего подходящего не находили, и вновь вертелась карусель образов. В конце концов, вы выдохлись. Среди своих сценических персонажей вы себя не нашли и поэтому перестали ощущать себя в этом псевдомире. Вот тогда вас обуял ужас. Ваше «я» исчезло, и от страха вы стали кричать, что не видите себя. Для вас так оно и было, но окружающим это представилось, как безумие. Ваш псевдомир вошёл в противоречие с реальным миром. Он вышел за границы дозволенного и, думаю, теперь понятно, почему вы оказались здесь.
Доктор обратил внимание на её застывшее лицо и сказал:
– Кажется, я вас напугал. Успокойтесь, потому что страшное позади. До сегодняшнего дня вы были больны. Причина вашей болезни – это гордыня, только не спутайте с гордостью, с чувством человеческого достоинства. Гордыня направлена во внешний мир, а гордость направлена в себя. Для гордости свидетели не нужны, а гордыня без свидетелей чахнет. Ваша болезнь – это результат разрушающего действия гордыни. Вы стали рабыней триумфа во внешнем мире. Чтобы помочь вам скинуть эти оковы, не смотрите на меня так неистово. Я ваш друг, а не враг.
– Гордыня – смертный грех, – едва слышно выдохнула она.
– Верно, это смертный грех. Поэтому для вас я уже не столько врач, сколько пастырь, духовный наставник. Кстати, вы далеко не одиноки в этом грехе. Люди, в чьих руках есть хоть толика власти, тоже не лишены этого греха. Этот грех толкает их к заветному креслу, находящемуся на уровне их некомпетентности в управлении другими людьми. В отличие от них, вы управляли людьми на духовном уровне. Однако гордыня заслонила собой реальный мир, вытеснив вас в псевдомир иллюзий и самообмана.
Она настороженно посмотрела на доктора.
– Помните, с чего начиналась ваша гордыня? Мечтали стать знаменитой, возвыситься над другими. Ради этого вы уничтожили в себе связь между…
– Ничего я в себе не уничтожала, – дрогнувшим голосом перебила она, чувствуя, как у неё в груди нарастает злоба к этому невозмутимому всезнайке.
Доктор почувствовал, что причинил ей боль:
– Успокойтесь. Ничего предосудительного в том, что вы стремились к вершине славы, я не усматриваю. Люди вашей профессии всегда стремятся к славе, и это нормальное явление. Согласитесь, что актёр не сможет ощущать себя полноценным человеком, если его талант не востребован.
Её глаза источали такие флюиды враждебности, что доктор попытался погасить этот всплеск негативных эмоций.
– Должен признаться, что я большой поклонник вашего таланта и видел все спектакли с вашим участием, – произнёс доктор, чувствуя в её взгляде нарастающее раздражение.
«Дифирамбы тут ни к чему, – подумал доктор. – Надо бы её встряхнуть», – и продолжил:
– Кстати, я говорил с вашим режиссёром. Он признался, что уже на репетициях этого спектакля не узнавал вас. Кое-что вы рассказали в бреду, ваши театральные образы мне были знакомы. Оставалось только…
– Вот именно! Оставалось только явиться на спектакль, стать свидетелем моего фиаско, а в моем лице обнаружить своего пациента! Вы хотите доказать, что я сумасшедшая?! Вы этого добиваетесь?! – взвизгнула она.
– Сейчас же прекратите истерику, – прервал её доктор. – Ответьте: вы сможете ещё раз сыграть ту роль на сцене?
Она испуганно посмотрела на доктора, но он без тени снисхождения продолжил:
– Можете не отвечать, и так всё ясно. Пойдём дальше. Хоть одна подруга у вас есть? А кошка или собака? Вы же совсем одна. Нормально это или ненормально? Вы же, как волк-одиночка остались в своей гордыне…
Слёзы навернулись на глаза, и она всхлипнула. Она вспомнила, как в мгновение ока вышвырнула из жизни даже свою единственную подругу, а доктор подумал, что одиночество – это спутник славы, но решил не говорить об этом актрисе, потому что одиночество, как состояние души – неизлечимо. Передавая ей салфетку, доктор сказал:
– Поплачьте, поплачьте. Слёзы вымывают яд из души и токсины стресса из организма. В вашем случае – это первый шаг к излечению. Я собираюсь лечить причину вашей болезни, а не её следствие. Вам ясно? И ещё, примите к сведению: это я вам нужен, а не вы мне. Если сомневаетесь – скатертью дорожка. Я вас не держу.
Ей стало обидно, и она с укором посмотрела на доктора.
– Простите, – сказал он, усаживаясь рядом, – я погорячился. Сейчас вам лучше побыть одной, подумать. Когда появится желание поговорить – приходите. Медсестра проводит вас.
– Не надо. Эту дорогу я как-нибудь найду сама.
Эпизод 30
У дверей своей палаты она нос к носу столкнулась с какой-то старушкой. Та взглянула на актрису и обомлела.
– Это вы?! – воскликнула старушка, выйдя из оцепенения, – Я вас узнала! Как хорошо, что мы встретились! Не бойся меня, доченька, я же вас знаю. Вы кого-то пришли навестить? А ко мне уже никто не приходит. Можно поговорить с вами?
Старушка крепко вцепилась в её руку, и сопротивляться её напору не было сил. Вместе с ней актриса вошла к в палату. На тумбочке лежал букет роскошных роз.
– Вы делаете мне больно, – прошептала она.
Старушка разжала пальцы и всплеснула руками.
– Какие роскошные розы! – воскликнула она. – А мне цветов так давно не дарили.
– Возьмите себе, – глухо отозвалась актриса и села на койку.
Старушка застенчиво улыбнулась и села рядом.
– Вы потрясающая! – сказала она, нежно поглаживая руку актрисы. – Я ни один спектакль с вашим участием не пропустила. Мне так приятно видеть вас… Ведь я так давно не была в театре, – и старушка мечтательно закатила глаза.
Обратив внимание на отрешённый вид актрисы, старушка встревожилась и возбуждённо продолжила:
– А хотите, я расскажу свою историю, как попала сюда? Вам будет интересно. – и старушка загадочно улыбнулась.
– Так вот, – продолжила она, – у меня есть внучка, которой вдруг втемяшилось в голову, что она должна стать актрисой. А мне её так жалко было. Она же сирота. Мать скончалась при родах, а отец, мой сын, обзавёлся новой семьёй и уехал. Только я у неё и осталась. Побоялась я упрёков сына, что за внучкой плохо смотрю, и взяла грех на душу…
Старушка тяжело вздохнула. Спустя мгновение она стыдливо продолжила:
– Я же на большой должности была… жилищный фонд распределяла. Выделила творческую мастерскую режиссёру и выклянчила для внучки место в театре. Может быть, помните, был конкурс? Это режиссёр так организовал, чтобы на законных основаниях втиснуть внучку в театр. Даже репетировал с ней заранее заготовленную роль, чтобы она не оскандалилась… Только, кто бы мог подумать, что она потом будет его шантажировать? Шантажом выбивать для себя роли, которые ей были по нраву. Вот так, из статистки прямо в артистки. Зря я ей тогда рассказала о мастерской. Он мне жаловался, даже хотел вернуть мастерскую. А что я могла сделать, если уже была на пенсии? Ничего не помогало с этой нахалкой – ни уговоры, ни угрозы. Сын обещал приехать и урезонить её, но так и не появился…
Старушка, горестно покачивая головой, продолжила:
– Потом режиссёр плюнул на всё и уехал, а внучку сразу же выкинули из театра… Но, когда вы засверкали на сцене, моя родная внучка на мне стала вымещать свою злобу. Я восторгалась вашей игрой, а она от зависти довела меня до психоза, и я очутилась тут… Вы меня слушаете? – спросила старушка, обратив внимание на безучастный взгляд актрисы, и слегка дёрнула её за рукав.
Она перевела взгляд на старушку, будто пытаясь что-то понять, и спросила:
– Кроме вашей внучки, в конкурсе кто-нибудь участвовал?
– Конечно. Я была на галёрке и всё видела. В конце одна девочка выступала и была на сто голов выше внучки.
– Это была я, – упавшим голосом произнесла она, вспомнив, как хлопнула дверь на галёрке.
– Надо же, вы так изменились… Вот ведь что получается, когда поступаешь не по совести, – смущённо залепетала старушка. – Так мне и надо, а справедливость всё равно восторжествовала. Всё равно я рада. Талант рано или поздно… Что с тобой, доченька? Тебе плохо?
Видеть старушку так близко было невыносимо.
– Прошу вас оставить меня в покое.
– Господь с тобой. На вас лица нет. Доктора позвать?
– Уйдите! Вы не представляете сколько я перенесла, чтобы эта, как вы говорите, справедливость восторжествовала. А то, что я стала психически больной, справедливо?
– Простите меня. Я не знала. Умоляю вас, простите меня.
– Уходите. Я вас видеть не могу.
– Простите меня, умоляю… – пролепетала старушка. – Господи, прости меня грешную.
Пятясь, она вышла, а актриса продолжала неподвижно сидеть, разглядывая букет на тумбочке. Внезапно её кольнула мысль, что ей противно видеть эту бесстыжую красоту роз на перекрашенной тумбочке, и в бессильной злобе смахнула цветы на пол. Уткнувшись в подушку, она завопила и не услышала, когда в палату вошли.
– Побудь с ней, но не трогай, – шепнул доктор медсестре. – Цветы возьми себе, а я посмотрю, что там со старушкой, и сделаю втык вахтёру за розы.
– А может быть, это вахтёр воспользовался случаем и преподнёс ей розы, – тихо хихикнула медсестра.
Доктор подавил улыбку и строго взглянул на медсестру.
Вопли «затравленного зверька» постепенно стали перемежаться всхлипываниями, перерастающими в плач, который, постепенно угасая, оборвался. Воцарилась тишина.
Медсестра укрыла пледом, подобрала розы и вышла.
Эпизод 31
– Слава Богу, заснула, доктор. Такая красивая, знаменитая, а тут эта шизофрения прицепилась. Была бы старой, куда ни шло, а когда к молодым цепляется – жалко.
– Жалеть её не надо, и никакой шизофрении нет. Это невроз, чреватый рецидивами. Сон восстановит её силы. Через пару дней, если не раньше, она будет в полном порядке и ещё задаст нам трёпку, как свидетелям её слабости. С ней надо общаться предупредительно. Никакого сочувствия или жалости, если не хочешь нажить врага в её лице.
– Мне всё равно жаль её. У неё совсем нет подруг в театре. Как только я обратилась к толпе её «болельщиков» с просьбой подойти ко мне кого-нибудь из подруг, как все отпрянули назад. Только одна тощая девица подошла. Она призналась, что актриса и ей отказала в дружбе, но она, по старой памяти, знает, что где лежит и готова принести. У меня сложилось впечатление, будто остальные пришли просто поглазеть на продолжение спектакля.
– Спасибо за полезную информацию.
«Хорошо, что совпало с моим предположением одиночества» – подумал доктор и продолжил:
– Теперь насчёт старушки. У неё сердечный приступ. Кардиолога я уже вызвал. Посиди с ней, пока он подойдёт.
Эпизод 32
Дверь распахнулась, и в кабинет стремглав ворвалась актриса.
– Доктор, можно к вам? Я вдоволь наревелась и готова к лечению. Только лечите поскорее, а то здесь я, в самом деле, сойду с ума.
– Хорошо. Какое отношение старушка имеет к вам? Она уверена, что вы из-за неё попали сюда.
– Нет уж! Это её тайна. Пусть сама расскажет, как она мне нагадили ради своей внучки, – в сердцах выплеснула актриса.
– У неё сейчас сердечный приступ, и речь не о ней, а о вас. Вы создали в своём мозгу порочную связь, которую без моей помощи разорвать не сможете. Чтобы помочь, я должен знать всё. Вы должны быть откровенны, как на исповеди.
Она удивлённо посмотрела на доктора, задумалась на пару секунд, и неторопливо пересказала признание старушки.
– Вы её простили? – спросил доктор.
– Простить её? – встрепенулась актриса. – Простить, чтобы заработать индульгенцию на совершение таких же прегрешений?
– Вы не правы, – успокаивающе произнёс доктор. – Прошлый раз мы говорили, что сущность человека во внешнем мире может проявляться довольно искажённо. Здесь стоит вопрос не о прощении поступка человека, а о прощении раскаявшейся души. Вы меня понимаете? Постарайтесь вникнуть в суть причин, побудивших её к свершению неблаговидного, на ваш взгляд, поступка. Попробуйте представить, что у вас есть любимая внучка. Поставьте себя на её место и постарайтесь понять её правду.
Она задумалась, а доктор продолжил:
– Если причины не будут противоречить вашим понятиям человечности, то сумеете всем сердцем простить покаявшуюся душу… Подумайте: как бы вы сами поступили на её месте? Её поступок останется на Земле, но ведь душа готовится уйти в небо. Облегчите ей душу.
– Что, старушка так плоха? – встревожено спросила она.
– Не хочу вас разжалобить, но это так.
На пороге возникла фигура медсестры:
– Кардиолог хочет перевезти старушку в реанимацию.
– Я с ней поговорю, – взволнованно произнесла актриса.
Эпизод 33
Санитар вызвал грузовой лифт и, пока тот, громыхая, поднимался, она подошла к носилкам, и склонилась над старушкой.
– Я поняла причины, по которым вы так поступили. Я поступила бы так же, и от всего сердца прощаю вас, – произнесла она, убрала седую прядь волос и поцеловала старушку в лоб.
Старушка улыбнулась, а глаза сразу увлажнились.
– Прощайте, – едва слышно откликнулась старушка.
Сознание того, что старушка уходит из её жизни с облегчённой душой, вызвало волнение у актрисы, и она ещё немного постояла перед закрытыми дверьми. Теперь ей вспомнилось, как она стояла перед такими же закрытыми дверьми, которые навсегда отсекли маму от неё. На душе стало так горько и одиноко, что она чуть ли не бегом вернулась в кабинет доктора.
Эпизод 34
– Доктор, я её простила и получила громадное облегчение. Впервые в жизни я по-настоящему кого-то простила. Теперь я знаю, как надо прощать от всего сердца.
– Я рад за вас, – тепло отозвался доктор и продолжил:
– Знаете, когда прощаем, то имеем дело с чужим поступком, а когда каемся, то со своим. Прощение направлено во внешний мир, а покаяние направлено в себя. Когда прощаем, то принимаем чужую правду как свою и тем самым убираем негатив. К примеру, вы сейчас получили душевное облегчение, потому что убрали негатив между собой и старушкой. Вы приняли её правду, как свою, и ваше сердце открыто старушке… Знаете, что вас объединило со старушкой? Побудительная причина. И в прощении, и в раскаянии побудительная причина одна и та же – это стремление к душевному равновесию.
Она согласно кивнула и спросила:
– А когда обошлись подло и не хотят в этом признаться?
– Тогда лучше придерживаться принципа: «Не вреди». Надо от чистого сердца пожелать этому человеку самому найти свою ошибку и исправить её. Пожелать ему добра и отойти. Такое ваше отношение будет иметь более позитивное последствие, чем попытка душеспасительными беседами, осуждением, мщением или наказанием исправить этого человека. Путь признания и исправления своих ошибок человек должен проходить самостоятельно.
Она удивлённо посмотрела на доктора, и тот пояснил:
– Даже душеспасительные беседы не всегда могут оказать благотворное влияние. Напротив, могут вызвать негативную реакцию. Истинно прочные связи людей строятся через невидимое духовное взаимодействие. Когда вы обращаетесь к душе человека с благими пожеланиями, то уже в реальной жизни этот человек не может просто так оскорбить вас или отвергнуть. Его душа запротестует против такого отношения к вам. Ведь вы ей от своей души пожелали добра, и ваши души невольно стремятся войти в гармонию друг с другом.
Она недоверчиво взглянула на доктора.
– Не верите, – констатировал доктор и продолжил:
– А вы попробуйте понять причину, мотивацию человека, который обошёлся с вами не по совести и продолжает в том же духе. Попробуйте от чистого сердца пожелать ему человечности и понимания своей ошибки. Поверьте, что тем самым вы вызовете смятение в его душе. Возможно, у него даже возникнет потребность в раскаянии. Во всех случаях отношение к вам изменится. Причина тут одна – все души стремятся к единению, а всё, что против этого, вызывает душевный дискомфорт… Подумайте сами, ведь к покаянию призывают угрызения совести, внутренний стыд. Ведь совесть просыпается тогда, когда поступки человека входят в конфликт с его душевной оценкой собственного поведения. Душе требуется гармония со своим окружением. Размежевание ей неприятно, и она желает, чтобы объединение, имевшее место в духовном плане, стало бы единением и в реальной жизни…
Доктор заметил, что она вся внимание, и продолжил:
– Когда искренне каемся, значит, осознаём ошибку, хотим исправить себя во внешнем мире, хотим заштопать разрыв между душами и тем самым смыть со своей души дисгармонию… Когда искренне прощаем, то стремимся к такому же духовному единению. Раскаяние и прощение – это двустороннее движение душ к единению.
Она задумалась, и доктор замолк, подумав, что ей нужно дать время на осмысление.
– Почему иногда прощаем только на словах, скрепя сердце? – прервала она молчание.
Доктор почувствовал, что эта беседа ей важна, и своё объяснение начал издалека.
– Когда мы принимаем покаяние, то обычно примеряем чужой грех на себе и, возможно, знакомимся с правдой о собственной греховности. Поэтому совсем легко прощаем, когда в нашем понимании проступок человека не греховен. Сразу же пытаемся спустить его на уровень собственной греховности. Душе становится даже неловко за себя. От чистого сердца прощаем тогда, когда видим свои собственные слабости в чужом грехе. Такой грех прощаешь искренне и, тем самым, будто оправдываешь себя. С таким человеком в греховности, как бы, на равных и это не мешает дальнейшим взаимоотношениям. Сегодня вы узнали правду о себе, что на месте старушки вы поступили бы также. А старушка открыла для себя истину, что за поступок не по совести рано или поздно наступает расплата. Истину для себя человек открывает, когда раскаивается в содеянном от чистого сердца. Осознание возможно только с чистыми чувствами, идущими от сердца. Даже Богу угодны грешники, которые через раскаяние открыли для себя истину и осознали её.
Она понимающе закивала, и доктор продолжил:
– Покаяние – это шаг к очищению души от мирской скверны. Нельзя отказывать человеку в покаянии, но бывает и так, что прощаем скрепя сердце. После такого прощения дальнейшие отношения не клеятся, становятся натянутыми, фальшивыми. Отношения возвращаются в нормальное русло только после того, как человек исправит себя во внешнем мире и заслужит уважение… Грубо говоря, единение душ происходит тогда, когда души сравниваются в греховности.
– Подобное притягивает подобное, – добавила она.
Доктор удивлённо посмотрел на неё.
– Я об этом обязательно подумаю, – задумчиво продолжила она, вспомнив о своей подруге детства.
«А я подумаю о взаимном притяжении подобного», – пронеслась мысль в голове доктора.
– Хорошо, – спохватился доктор и деловито продолжил:
– Теперь скажите: кто является автором пьесы? Обычно на афишах рядом с вашей фамилией указывалась группа соавторов, а тут вы оказались единственным автором. Будучи в бреду, вы обмолвились о некоем режиссёре. Он как-то связан с пьесой?
– Да, – твёрдо произнесла она. – Он и есть настоящий автор пьесы, но только не думайте, что я его обокрала. В сопроводительном письме он сам настоял на моём авторстве. Таково было его условие поединка… Не удивляйтесь. Он вызвал меня на дуэль, а эта пьеса – его шпага.
Внезапно она побледнела и схватила доктора за руку:
– Я всё поняла! Всё, что творится сейчас со мной – это же… Он просто запер меня в своём театре одного зрителя. Он снова будет сниться и издеваться надо мной… Я с ума сойду! Я не выдержу этого! Неужели я схожу с ума? – в ужасе прошептала она.
– Успокойтесь. С ума вы не сходите, хотя бы потому, что душевнобольные подобным вопросом никогда не задаются, – улыбнулся доктор, подумав: «что это за театр одного зрителя? Надо подумать.»
Какая-то мысль ещё сильнее омрачила её лицо.
– Какая же я дура! Дура! Выкинула бы пьесу – и дело с концом! – воскликнула она.
– Ошибаетесь! Тогда режиссёр действительно стал бы сниться вам с напоминанием о вашем страхе перед его пьесой. У вас обычный невроз, и лечение тут одно – найти причину возникновения страха, понять и осознать этот страх, а затем перешагнуть через него. Причина вам известна и надо её преодолеть.
Она вся напряглась, а доктор продолжил:
– Поэтому, в принципе, вы поступили правильно, что решились сыграть эту роль. Просто вам не удалось довести её до конца, оттуда и пошло навязчивое состояние страха… Если не сумеете справиться со страхом самостоятельно, то я помогу. Лучше расскажите всё, что связано с режиссёром.
– Извините, не сейчас. Сейчас я хочу подумать, – встрепенулась актриса.
– Пожалуй, и мне надо подумать, – отозвался доктор и зашагал по кабинету. – Поговорим позже, – добавил он, выпроваживая актрису.
Эпизод 35
Дверь кабинета приоткрылась и в проёме показалась медсестра. Увидев, что доктор разговаривает по телефону, она вполголоса сообщила:
– Старушка Богу душу отдала, – и перекрестилась.
Доктор кивнул в ответ.
– Позвони её внучке, и попроси актрису зайти, – негромко произнёс он, прикрыв трубку телефона ладонью.
Через минуту актриса уже сидела на диване, а доктор, поблагодарив кого-то, повесил трубку.
– Я пришёл к выводу, что вы обладаете удивительной способностью, – начал он свой разговор. – Сейчас поясню: в начале спектакля вы зачитывали письмо анонимного автора, как главного героя пьесы. Казалось бы, ничего особенного. Очередная неприятная история, которая могла произойти с любым из нас. Совесть ваших корреспондентов, как правило, была нечиста.
– А с чистой совестью писать не о чем, – парировала она.
– Не совсем так, – возразил доктор. – Возможно, писать ему есть о чём, но не для того, чтобы искать оправдания своим поступкам. К тому же, его переживания вряд ли представляют интерес для драматургии. Совсем другое дело, когда есть потребность облегчить душу. С вашей лёгкой руки это можно было сделать анонимно и получить желаемое облегчение.
Она усмехнулась, но, вспомнив предложение начальника «облегчать душу преступников», тут же помрачнела.
– На моей совести три жертвы, которым я «облегчила душу».
– Расскажите.
Она пересказала свой разговор с начальником, а доктор, не задумываясь, спросил:
– В жизни вы поступили бы так же, как на сцене, окажись на их месте?
Она кивнула, и доктор продолжил:
– Из этого следует, что сценарии написаны честно, и вашей вины я не вижу…
– Доктор, я одного понять не могу. Допустим, я поступила честно, но я же спровоцировала людей на смерть. Почему вместо дурной славы поднялся ажиотаж вокруг меня?
– Не думаю, что в вашей славе есть нечто дурное. Что касается ажиотажа, то он скорее связан с пьесами, нежели с вами. Просто, ваши пьесы позволяли подсмотреть в замочную скважину соседа. Это же так заманчиво, – в чужих неприятностях и ошибках находить опору для личного самоутверждения. К тому же, зал просто терялся в догадках: кто же автор очередной исповеди? Многих интересовало: не фигурируют ли они в очередной истории, и не станет ли нечто постыдное, связанное с их персоной, достоянием гласности? Любопытство и страх – вот какие бразды правления находились в ваших руках. Неудовлетворённое любопытство пестовало заядлых театралов, а страх разоблачения плодил угодливых поклонников. Вот вам и ажиотаж.
Она невольно вздрогнула, а доктор продолжил:
– Представляете, какое облегчение и радость испытывали люди, когда их страхи оказывались необоснованными? Что касается истинных поклонников таланта, то вы просто не могли увидеть их за этой стеной…
– Да… Теперь мне понятна эта заискивающая назойливость, с которой пытались узнать сюжет следующего спектакля. А я-то думала, что это искренние ценители моего творчества, – грустно отметила она. – Наверно, и таланта у меня нет.
– Простите, но что за чушь вы сказали. Даже посмеяться грешно. Вы же всех зрителей мгновенно брали за живое. У вас самый невероятный талант. Кстати, вас кто-то надоумил, или вы сами придумали правила этой игры со зрителями?
– Скажу, не поверите. Я это во сне увидела. Кто-то надиктовал, что и как надо делать, а, проснувшись, сразу же зазубрила этот урок наизусть. Доктор, мне интересно узнать, как вы объясняете успех моей игры?
– Всё дело в технологии. Психологически ваша игра была выстроена безупречно. Анонимность автора, независимо от воли людей, возбуждала в их памяти аналогичные случаи из их личной жизни. Невольно всплывали какие-то картинки прошлого, забытые образы. В ауре живой игры на сцене эти образы наполнялись свежими красками и оживали в новой интерпретации. Кроме того, я обратил внимание, что каждый последующий спектакль был как-то связан с предыдущим и будто являлся его продолжением.
Она кивнула, пояснив:
– Писем приходило множество, и у меня под рукой всегда была уйма вариантов для продолжения.
– Когда эта логическая цепочка заработала, то у зрителей такие наслаивания спектаклей стали перерастать в ощущение сопричастности к событиям, происходящим на сцене. Сюжеты пьес раз за разом переплетались с личными воспоминаниями, ассоциации растворяли театральные условности, и уже через несколько спектаклей у зрителей могла возникнуть иллюзия реальной жизни. Я только что провёл небольшой опрос среди моих знакомых. Если бы я сам не испытал примерно такие же ощущения, то подумал бы, что все сговорились. Будто стены театра исчезают, и всё это на самом деле происходит в их жизни
Она самодовольно улыбнулась, но доктор не заметил этого и воодушевлённо продолжил:
– Но удивительнее всего было то, что ваш сценический образ ни разу не повторялся. Каждый раз вы импровизировали и добивались максимального эффекта. Фантастика, но факт налицо. Чтобы понять принцип ваших действий, я построил некую модель, которая, возможно, близка к правде. Представьте, что на сцене вы будто раздваиваетесь на кукловода и марионетку. Марионетка – это актриса, а кукловод – это зритель. Марионетка впускает в себя сценический образ, а кукловод устанавливает контакт с залом. Кукловод анализирует ситуацию в зале и начинает подстраиваться под интеллект, вкус, настроение зрителей. Он входит в резонанс с залом и формирует из себя некий усреднённый образ зрителя. А для марионетки существует только один единственный зритель в зале, и этим зрителем является кукловод. Марионетка настраивается на волну кукловода, чтобы тот мог корректировать её игру. Кукловод же в соответствии с настроем зрителей так корректирует игру марионетки, чтобы каждая её реплика, жест вызывали бы эмоцию в зале, брали бы душу за живое. Если кукловоду «нравится» игра марионетки, то это значит, что марионетка владеет вниманием большинства зрителей. Когда большинство увлечено и сопереживает марионетке, то на остальных зрителей начинает действовать эффект толпы. Зрители, вовлекаясь в единый поток, будто превращаются в одного зрителя, и зал живёт единым дыханием. Это и есть феномен вашего театр одного зрителя.
Она завороженно смотрела на доктора, а доктор продолжил:
– Недавно я дважды смотрел один и тот же спектакль, но на сцене вы создали совсем разные образы. Причём первый раз образ заворожил меня сразу. Во второй раз эффект толпы гипнотически подействовал на меня и заставил влиться в общий поток эмоций… Я пришёл к выводу, что на сцене вы не ощущаете условность игры, а после спектакля чувствуете себя превосходно, будто заново родившись.
Она улыбнулась каким-то своим воспоминаниям и согласно кивнула. Доктор ответил ей кивком, но продолжил уже несколько назидательным тоном:
– А ведь актёры после спектакля физически и душевно изнеможены. Чтобы войти в образ, им приходится тратить много сил. Для вас же – это раз плюнуть. Причём актёры – дружелюбный народ, и это вполне естественно. Привязав к себе людей нитями дружбы, актёру потом легче по этим же нитям вернуться из театрального образа обратно в реальную жизнь. Были случаи, когда дружеских связей было недостаточно, и для возврата актёра в реальность требовалось врачебное вмешательство. Я уверен, что в реальную жизнь вы возвращаетесь безболезненно, и помощь вам не нужна.
– Почему думаете, что безболезненно? – спросила она.
– Я вам объясню, если ответите на вопрос: как вам удавалось практически еженедельно ставить новый спектакль?
– Очень просто. Пока одна группа актёров развлекала публику на сцене, другие группы готовили следующие спектакли. Знаете, сколько у нас штатных и приглашённых актёров? А драматургов, сценаристов? Наверно, ни в одном театре мира нет стольких. У нас не театр выезжал на гастроли, а зрители сами приезжали из других городов. Что касается меня, то я работала, как проклятая: с утра – пара репетиций, вечером – на сцене, ночью – с новым сценарием в обнимку, а вы говорите безболезненно, – с ироничной улыбкой закончила она свою тираду.
– Вот вы и проговорились. Столько перевоплощений из образа в образ за день никакая психика не выдержит, а для вас это обычный режим, и везде вы главное действующее лицо. Говорите, что работаете как проклятая, а на самом деле получаете колоссальное удовольствие. Вот только живёте вы не своей жизнью, а жизнью своих сценических образов. Да и как успевать жить своей жизнью, если саму себя поделили между марионеткой и кукловодом. Я пришёл к заключению, что эти перевоплощения действуют на вас, как наркотик, и вы сотворили из себя идеальную актрису. Я бы сказал, лучшую во всём мире, но при этом вы полностью отвернулись от себя единственной, и жили чужой, многослойной, пёстрой жизнью.
Улыбка на её лице застыла, и доктор, виновато улыбнувшись, попросил:
– Вы только не молчите, а то у меня возникает ощущение, будто я гадаю на кофейной гуще.
– А мне нечего сказать, – очнулась она. – Вы так точно всё описали… слов нет… Просто, у меня это получалось как-то спонтанно, неосознанно… Мне надо осмыслить всё, что вы сказали. Думаю, что и ваша модель, скорее всего, оригинал. Я… я, фактически, жила, как во сне… Теперь мне надо подумать: как же жить дальше наяву?
– Хорошо, но вам надо будет ещё раз перечитать пьесу, – произнёс доктор, доставая из ящика стола папку. – Именно здесь находится ваш камень преткновения. Надо, чтобы этот путь вы преодолели самостоятельно, а потом поговорим.
Эпизод 36
– Доктор, я перечитала пьесу и всю ночь думала. В голове пока хаос, но многое прояснилось. Вы правы, всё, что описано в пьесе – это действительно «я». Режиссёр предложил мне сыграть на сцене саму себя, а я, в присутствии чужих людей, вывернуть себя наизнанку не смогла… Если бы это был чужой образ, то никаких проблем не было бы. Я бы с удовольствием сыграла роль циничной и нахальной бабёнки, напропалую пользующейся своей красотой и привилегированным положением знаменитости. Однако, камнем преткновения для меня было сознание, что это именно я, и события в пьесе пережиты мною, а не кем-то другим. Во второй раз сыграть саму себя, но уже на сцене, оказалось выше моих сил. А как мне хотелось с блеском сыграть эту роль. Решила, что перешлю режиссёру деньги за сценарий, а в письме поиздеваюсь, как и на что их следует потратить… Теперь я стала кое-что понимать. В прошлый раз вы говорили, что поступки человека могут искажённо отражать его истинную сущность. А если внутри человека – пустота? Представляете, какой уродливой можно слепить внешнюю форму пустоты? В пьесе он раскрыл только голые факты, а причины изъял. Сотворил образ мерзкого существа, готового шагать по трупам и цинично топтать святые чувства. Снаружи бесчувственная оболочка, а внутри пусто, души нет. Он вынул душу, а меня вынудил искать оправдание моим поступкам. Но как можно найти оправдание подлости, если причины не раскрыты?
– Именно так, – задумчиво произнёс доктор. – Обычно, действию предшествует эмоция, а в пьесе вы были начисто лишены мотивации своих поступков. Режиссёр изъял спусковой механизм к действию и тем самым создал алогизм в поведении героини.
Она в недоумении посмотрела на доктора, а доктор с нарастающим воодушевлением спросил:
– Вам же хотелось выкрикнуть в зал: «Нет, это же не я».
Она тут же выпалила:
– Да, доктор. Мне ведь действительно именно это хотелось доказать, что это не я … – и более спокойно продолжила:
– Но по сути, я хотела обмануть себя. Это я сейчас понимаю. А тогда на сцене всё как-то перемешалось, я растерялась и уже не соображала, что делаю. Понимаете, я как-то хотела оправдаться… Не перед зрителями, нет. Оправдаться, как вы сказали, перед кукловодом. Хотела душу вывернуть перед ним наизнанку, а душа какая-то сморщенная, скользкая, выскальзывает, и у меня ничего не получается. Хочу плакать, смеяться до упаду, а глаза холодные, циничные… Внезапно я испугалась, что теперь и зрители догадаются, кто я такая, и что я именно такая, какая сейчас на сцене. Казалось, что в зале уже перешёптываются: «Фу, какая бесчувственная тварь!» Ужасно захотелось куда-то спрятаться. Наверно, поэтому мои предыдущие образы выскочили на помощь. А вокруг меня какая-то серая масса наползает и подбирается всё ближе и ближе. И вдруг я поняла, что это зрители, и увидела их глаза. Раньше было ощущение, что в зале витает какой-то мираж, и играю я только для него. А тут множество живых глаз, которые с таким отвращением смотрят и норовят ещё под юбку заглянуть. Так стыдно стало, так унизительно… Так обидно было за себя… На репетициях – все свои, можно было и смухлевать. Но уже на сцене, в набитом до отказа потном зале, среди чужих… Раньше я не воспринимала зрителей. Для меня это была какая-то охающая и ахающая масса. А тут было ощущение, что я совершенно голая вывалялась в грязи, стою под прожектором, и эту картинку вижу в глазах зрителей… Спрятаться некуда, прикрыть наготу нечем, и такой пронизывающий стыд… а потом… а потом будто ещё и кровью вымазалась…
Доктор почувствовал, как ей тяжело выдавливать из себя слова и поспешил на помощь
– Ваш нервный срыв произошёл так же внезапно, как гаснет свет при коротком замыкании. Обычно, когда душа испытывает стыд, унижение, то ум старается защитить её. Однако в вашем случае кукловод был настолько удручён игрой, что дал пощёчину марионетке. Из глаз марионетки полетели искры, потому что пощёчиной был нанесён удар по самому больному месту, по вашей гордыне. Ваш разум, ежедневно отравляемый пилюлями гордыни, просто воспротивился принять и осознать это униженное состояние. Разум отказался осознать унижение гордыни, а вместе с этим унижением и реальность всего происходящего. Вот так произошло отмежевание вашего «я» от реальности.
Она удивлённо произнесла:
– У меня и вправду искры полетели из глаз, а потом… а потом я стала сама себе чужой.
Она замолкла, что-то обдумывая. Наконец, она продолжила с нарастающим возбуждением:
– Режиссёр заразил меня каким-то комплексом вины, и я сама себя загнала в порочный круг, из которого уже не могла выбраться. Вы понимаете, что он сделал со мной? Нет, вы понимаете?! Он же поймал меня! Его ловушка сработала, и я, как преступница, очутилась в комнате с решётками на окнах! Вы понимаете, что он сотворил?! Это! Это же!
От возбуждения её лицо покрылось красными пятнами, дыхание перехватило, и доктор попытался её успокоить:
– Насильно вас никто здесь не удерживает. Успокойтесь и постарайтесь держать себя в руках.
– Как сдерживать себя, когда каждая строчка пьесы, будто нож в сердце! – взорвалась она в крике и вдруг резко побледнела.
Спустя мгновение, она обречённо прошептала:
– Но дело даже не в этом.
Она замолкла и съёжилась.
– Продолжайте, – сказал доктор, но она молчала, и было видно, что она чего-то сильно боится.
– Говорите же, – настойчиво потребовал доктор.
– Вы же сами читали пьесу, – чуть не плача, воскликнула она. – Ведь я несколько месяцев носила этот муляж, будто беременна. Разве вы не понимаете, что этот мешочек не мог просто так исчезнуть из моей жизни? Когда я наполняла его новым тряпьём и придавала им форму, я же будто давала жизнь…
Она глубоко вздохнула и продолжила:
– Когда режиссёр назвал меня убийцей… а этот мешочек уже настолько сжился с моим телом… Потом на сцене у меня возникло жуткое ощущение, будто я действительно
совершила убийство живой плоти… будто я убила своего ребёнка и вымазалась его кровью. Теперь понимаете?
Доктор незамедлительно ответил:
– У вас на сцене началась менструация, а оттуда возникла ассоциация с кровью?
Актриса смутилась, а затем продолжила:
– Когда я впервые прочитала пьесу, то у меня сразу возник панический страх – оказаться униженной в глазах режиссёра. Для меня это было хуже смерти…
– Да уж, гордыня похлеще смерти, – констатировал доктор.
Она горестно вздохнула и продолжила:
– Вы правы, гордыня давно сожрала меня. Поэтому я выкинула из головы все вопросы, и приняла его вызов. Ведь мне всё сходило с рук и вызывало только восхищение. Меня просто никто не смел одёрнуть. А чем я лучше тех подонков, которым душу облегчала? Им было нельзя, а мне – позволено. И вам я солгала, что в жизни поступила бы так же, как на сцене… Как я теперь ненавижу себя за эту лживость, двуличность, и люди мне противны. То, что я творила в жизни под маской экстравагантности и девичьей наивности, на сцене превратилось в сплошное омерзение. Это было так гадко… Доктор, я покончу с собой, или сойду с ума от сознания, что моя человеческая сущность – такое дерьмо! – в сердцах выплеснула она.
– Всё, всё. Остановитесь, – загадочно улыбаясь, прервал её доктор. – Боюсь, вы немного увлеклись и вошли в раж. Действительно, гордыня породила ваше болезненное самолюбие, а окружающие ввели вас в соблазн. Вы им просто подыграли. Лучше вспомните других людей, тех, кого вы не презираете.
– Но они не лезли ко мне со всякими подарками, приглашениями и обнимашками. Только цветы дарили.
– Всё верно. Им же не надо было прятать свои страхи от вас.
– Представляю, как теперь режиссёр злорадствует, что добился своего.
– Режиссёр скончался в ту же ночь, когда у вас был бред.
Она обомлела.
– Как? Скончался? Как это произошло? – растерялась она.
– Он скончался в психиатрической больнице. В бреду кричал о помощи, но почему-то с издёвкой.
– Не может быть!
Она вскочила на ноги, и, как подкошенная, рухнула обратно. Прошло несколько мгновений, прежде чем смогла заговорить:
– Он кричал: «Помогите»? Так значит это был он?! Я вспомнила! Это же был его голос! Как же я могла забыть… Это же на свадьбе было, когда услышала его «помогите» … Значит, я сбежала, а он застрял в этой бездне?! Но это же невероятно! Бред какой-то! Я ничего не понимаю!
Внезапно она в упор посмотрела на доктора, и доктор прочёл в её глазах недоверие. Негодующим тоном, она, чеканя каждое слово, спросила:
– А вы, откуда узнали? Уж не плод ли это вашей фантазии?
Доктор снисходительно улыбнулся.
– В психиатрической клинике работает мой бывший однокурсник. После разговора с вами я звонил ему с просьбой отыскать режиссёра, предполагая, что он работает в местном театре. Вот он и рассказал мне, что там произошло на самом деле, – спокойно объяснил доктор. – Он умирал в изменённом состоянии сознания. В таком состоянии иногда возникают паранормальные способности. Кстати, ваше сознание во время бреда тоже было изменённым. Так что, не исключено, что это он дразнился криками о помощи. Возможно также, что голос выплыл из вашего подсознания. Эта область психиатрии пока что плохо изучена.
У неё был растерянный вид. Спустя мгновение, доктор продолжил:
– Сокурсник сказал, что режиссёр спился. Он отвернулся от всех и остался совсем один.
Наконец, она заговорила:
– Я понимаю, что в этом есть моя вина и сознаю, что поступила жестоко.
– Режиссёр тоже обошёлся с вами не по совести, и вы имели право бороться за своё место под солнцем. Так что, вы просто сравнялись в греховности, – попытался ободрить её доктор.
– Спасибо, доктор, – грустно улыбнулась она в ответ. – Всё равно очень тяжко сознавать, что по твоей вине кто-то пострадал, особенно после того, когда понимаешь суть раскаяния и прощения… Впрочем, он меня не простил… Наверно, действительно мы квиты. Просто он не выдержал и скончался, а я с его «благословения» очутилась…
Фразу она не закончила и задумчиво произнесла:
– Просто, ему не повезло, а мне повезло, что вы оказались рядом. Я уверена, что вы могли бы и его вытащить из бездны…
Она задумалась. Наконец, она продолжила:
– Бедный режиссёр. Мне его искренне жаль. Действительно, за поступки не по совести неотвратимо следует расплата. Доктор, во мне что-то переключилось, и я, как та старушка, тоже осознала эту истину… Я должна в себе что-то изменить. Вот вы сказали, что есть люди, чья человеческая сущность не зависит от внешних условий. Я должна стать таким человеком, и чтобы злоба никогда не смогла бы взять верх надо мной. Кроме этого я хочу жить своей жизнью, а не чужой игрой в жизнь. Хочу быть сама собой…
Но доктор перебил:
– Всё бы хорошо, но вы не отдаёте себе отчёта, что лишитесь своего дара перевоплощения. Вы никогда больше не сможете завораживать зрителя своей игрой. К тому же, образ этих людей скучен своей прогнозируемостью. Представляете, заранее будут известны ваши действия в тех или иных ситуациях. Такая пресная жизнь вам сразу же наскучит… К тому же, стабильность, как магнит, притягивает к себе людей с неуравновешенной психикой. Они могут только вредить, а расхлёбывать кашу придётся вам… Нет, в полном объёме такая модель вам не подходит. Вы потеряете свою изюминку, а я бы ещё добавил, что в каждой женщине должна присутствовать своя «безуминка». Вам надо только убить в себе гордыню, и не думайте, что это так просто. Мне надо будет долго и нудно объяснять вам суть принципов, которые согласуют личность человека с его индивидуальностью, а ум с сознанием… Мало того, вам надо будет всё это осознать, пережить в себе. Боюсь, сейчас вам это не под силу. Думаю, что и в Бога вы не верите. Трудно сказать, сколько пройдёт времени, прежде чем в себе вы обнаружите кусочек нечто высшего, именуемого во внешнем мире Бог. Это долгий разговор. Слишком много вы ещё должны будете понять и осознать, прежде чем навсегда распрощаетесь с гордыней, а я собираюсь вас выписать. Не торопите события. Всему своё время.
– Доктор, не выписывайте меня! – взмолилась она. – Я готова остаться здесь столько, сколько потребуется.
Она произнесла ещё пару трогательных фраз, а под конец не выдержала и возмутилась:
– В конце концов, я же должна избавиться от гордыни.
– Давайте не будем забывать о вашем имидже, – успокаивающе произнёс доктор. – Я всем сказал, что у вас был обычный нервный срыв от перенапряжения. Наверно, для вас это прозвучит странно, но я рад тому, что всё это произошло. Сегодня ваша душа вырвалась из-под гнёта гордыни, и процесс переосмысления жизни пошёл. Теперь вы на верном пути, и будьте уверены, что потом с блеском сыграете эту роль на сцене. Не волнуйтесь, всё будет хорошо. Отправляйтесь домой, возьмите отпуск, отдохните… Кстати, я тоже еду в отпуск, а вы, в крайнем случае, можете обратиться к моему коллеге. Я его предупрежу…
– Не надо. Сама справлюсь, а то он меня, как ваш сокурсник, отправит на тот свет к режиссёру, – резко оборвала она доктора и обиженно спросила:
– Хотя бы скажите: режиссёр свои проклятия забрал с собой?
Доктор виновато развёл руками.
– После отпуска поговорим, и не вините моего сокурсника. Режиссёр скончался от инфаркта… Простите, но я очень тороплюсь. Мне на студию надо успеть. Пригласили участвовать в передаче. И вам полезно будет послушать.
«Он знает, но сейчас просто торопится», – успокоила она себя, с удовлетворением отметив в уме, что её совет, высказанный в кабинете начальника, возымел действие. Тем не менее, из комнаты она вышла с выражением крайнего огорчения на лице, и чуть было не хлопнула дверью.
«Дай Бог, пронесёт, – подумал доктор, глядя ей вслед. – Не сдавать же билет обратно… Наверно, мне надо было сказать, что её страх упал в бездну вместе с проклятиями режиссёра… Как же была сильна ненависть режиссёра, что он сам угодил в яму, которую рыл для неё… Как же хрупка человеческая жизнь, когда ею движет ненависть, и сколько бед она может творить своей силой мысли».