Глава 1
Эпизод 1
День рождения подходил к концу, но для виновницы торжества, шестилетней девочки, праздник продолжался. Так уж получилось, что все её подружки разъехались на лето, и за столом оказались одни взрослые. Ей понравилось бегать вокруг стола, чокаться со всеми носиком и слышать восторженные «охи» и «ахи», которые достаются ей одной. Даже маме не дала спеть романс для гостей. Девочка уже понимала, что завтра ничего этого не будет, и носилась вокруг стола, как угорелая.
Фотографии, детские рисунки, мамины рассказы перемежались пирогами, фруктами, шампанским, и под конец гости выдохлись. Увидев, что они встали и собираются уходить, девочка бросилась к двери. Раскинутыми ручонками она загородила дверь и во весь голос крикнула:
– Подождите! Я знаю прекраснейший тост!
Гости смущённо заулыбались и расселись по местам. Стало тихо, и девочка ощутила, что попала в центр внимания всех собравшихся. Ей стало не по себе.
– Мы слушаем тебя, – попытался приободрить её кто-то из гостей, но девочка молчала, теребя подол платьица.
Скрип стула вывел её из оцепенения и, потупив взор, она тихо произнесла:
– Я забыла тост… но я люблю, когда все смотрят на меня.
Гости дружно рассмеялись, и от смущения она сжалась в комочек. Смех утих, а она почувствовала, что ей чего-то не хватает, и не хватает чего-то самого главного. От нетерпения девочка зажмурилась и вытянула ручки вперёд.
«Сейчас, это произойдёт», – мелькнуло в голове, но, открыв глаза, она увидела спины гостей. Во рту сразу появился солоноватый привкус картонного торта, который она получила в подарок и успела пожевать его краешек, думая, что он настоящий.
«Неужели меня обманули? Они же взрослые и знают, где это главное. Неужели меня опять обманули, как с тортом?» – подумала девочка, и от обиды слёзы навернулись на глаза.
– Я же ещё стихи не читала, – жалобно пропищала она.
Взахлёб, она стала быстро-быстро говорить какую-то тарабарщину, но гости разговаривали, смеялись, и её голос утонул в шуме.
– Это вы! – крикнула она, и все обернулись. – Это вы виноваты!
Утирая слёзы кулачком, она себе под нос с остервенением зашептала:
– Несчастные обманщики! Ненавижу вас! Ненавижу!
Кто-то из гостей наклонился к ней и попытался успокоить, погладив по головке. Девочка замотала головой и зло посмотрела ему в глаза. Сквозь слёзы в самом центре зрачка она внезапно увидела отражение своего глаза.
Вначале она не поняла, что это такое и, испугавшись, отшатнулась. Однако в последний миг она ощутила, как из глубины зрачка её поманила к себе какая-то таинственная сила. Ей сразу же захотелось ещё раз увидеть себя в этой лучистой глубине, но гость успел отвернуться и в недоумении смотрел на маму девочки.
«Самое важное находится там», – будто шепнул ей кто-то, и мурашки побежали по спине.
Гость вновь потянулся приласкать, но девочка решительно стряхнула его руку, утёрла слёзы и твёрдо сказала:
– Я хочу видеть свои глаза.
Гости удивлённо переглянулись, а она продолжила:
– Я не обманываю. Вы что, не понимаете? Я хочу видеть свои глаза, а вы не смотрите на меня… Почему не смотрите? Я же для вас так старалась. Я же сейчас стихи вам читала, а вы… а вы отвернулись, и… и я себя не вижу… у… у.
С рёвом она бросилась к маме. Растерянно оглядываясь, мама обняла дочку, а гости приутихли.
Неожиданно, подруга мамы, та, что подарила торт из картона, откинула волосы назад и зааплодировала. Девочка замерла, а затем вырвалась из объятий мамы и бросилась целовать эти руки.
– Ты обязательно станешь знаменитой артисткой, – шепнула она девочке на ушко, – и сможешь видеть себя сколько угодно. Вот увидишь, – и девочка сильнее прижалась к рукам, дарящим ей тепло понимания.
Эпизод 2
Раннее утро. Она специально попросила маму разбудить её пораньше, чтобы успеть полакомиться ягодами, прежде чем проводить папу на поезд. Вечером она приметила ветку с созревшими ягодами, но полил сильный дождь, и мама позвала домой. А сейчас, пока все дети спят, можно всласть наесться.
Только она ощутила мякоть ягоды во рту, как резкий окрик чуть не скинул её с дерева.
– А ну слазь! – это был отец соседского мальчишки с пакетом в руках.
Она поспешно сползла, и нечаянно оцарапала руку. Капелька крови скатилась к локтю, а мужчина попытался отшутиться:
– Ничего, до свадьбы заживёт, – но, вспомнив что-то, поморщился и, указывая подбородком в сторону её дома, осторожно спросил:
– Ты там живёшь?
Она кивнула, а мужчина сразу съёжился.
– Прости меня… я не хотел, чтобы так получилось. Я просто хотел, чтобы и моему сыну ягоды достались. Очень прошу, не говори папе… Хочешь яблочко? Пойдём, я прижгу ранку йодом, только ничего не говори отцу.
Заискивающе улыбаясь, он опустил пакет на землю, но пакет накренился и оттуда выпал гранат. Мужчина поднял его, и только хотел вернуть в пакет, как вдруг засуетился и поспешно обтёр гранат рукавом.
– Это тебе, возьми, – сказал он и с гранатом в вытянутой руке стал приближаться.
Гранаты она любила, но, выплюнув ягоду, застрявшую в горле, вместе с ней выпалила:
– Не-е-т! – и стремглав бросилась прочь, чтобы не видеть эту заискивающую улыбку на небритом лице.
Мужчина с простёртой рукой остался далеко позади, а она всё бежала и бежала. Теперь её душили слёзы. Она вспомнила, что у неё больше не будет папы. Это мама так решила. Сегодня папа уедет далеко-далеко, и ей уже некому будет пожаловаться.
«Мама такая слабенькая, – думала она на бегу, – а папа и в тюрьме сидел, и все его боятся. Зачем же разводиться, если можно помириться?»
Только она хотела остановиться и пожалеть себя, как звон пощёчины заставил её обернуться. Увиденное было настолько несуразным, что, всплеснув ручками, она присела на корточки.
Седовласый мужчина в костюме залез прямо в дождевую лужу. Засучив рукава пиджака, он присел и зачерпнул пригоршню воды из лужи. Подняв всю муть со дна лужи, он стал скрести правую руку. Рядом с ним опустилась на колени необычайно красивая женщина.
Подол платья и кончик светлого галстука попали в лужу и, впитывая грязную воду, чернели прямо на глазах. Женщина наклонилась к руке, с которой мужчина будто соскребал грязь.
«Её ударили, – промелькнула мысль у девочки, а следующая мысль буквально сразила её – Она же хочет поцеловать руку, которой её ударили?! Целовать ударившую руку?!» – и девочке стало не по себе.
Наконец, женщина подняла голову. По её ярко-красным губам потекли разводы, а одна мутная капля повисла на кончике подбородка.
«Какую же гадость она натворила, что теперь с грязью целуется?!» – со страхом подумала девочка, ощущая, до чего же противно эта капля может щекотать подбородок.
Её замутило, и внутри всё сжалось. Резкий спазм в желудке, и выкрик «Не-е-т!», захлёбываясь в жёлтой слизи, выплеснулся на асфальт. Во рту стало кисло-кисло и очень захотелось воды. Такого с ней ещё никогда не было и, вскочив с корточек, девочка в ужасе засопела.
Мужчина поднял на неё глаза, и тут она увидела, как может плакать мужчина, – глаза открыты, слёзы текут, а он не понимает, что плачет. У женщины на левой щеке проступили багровые следы пальцев.
– Мирись, мирись, – жалобно прохрипела девочка, а в голове мысль металась и вопила: «Не хочу, чтобы та-а-к! Не-е-т!»
Уголки губ мужчины дрогнули, и подобие улыбки соскользнуло вниз. Он встал и помог женщине подняться. Мутная капля, наконец, сорвалась с подбородка, и в ослеплённых глазах женщины промелькнула искра надежды.
Эпизод 3
Как-то к ним в город приехали знаменитые артисты. У здания театра собралась большая толпа. Все перешёптывались и аплодировали, пока артисты поднимались по ступенькам.
Девочка стояла рядом с мамой и, вытягивая шейку, тоже хлопала в ладошки. Мама показала на мужчину в толпе и, наклонившись к уху дочки, прошептала, что это известный хирург. В этот момент кто-то сильно толкнул его в спину. Грубиян даже не извинился, а шляпа хирурга слетела под ноги артистам. Одна из актрис подняла шляпу, сдула пыль и, склонившись в реверансе, вернула её хирургу. Он неуклюже изогнулся и поцеловал ей руку. Вокруг все взвыли от восторга.
Девочка, затаив дыхание, обернулась. Мама была смущена, и девочка подумала, что ей, наверно, обидно за хирурга. Гладя маму по руке, она сказала:
– Это всё из-за повязки на лице. Без повязки не узнал, вот и толкнул. Ничего, на улице теперь его по шляпе узнавать будут.
– Да, – грустно улыбнулась мама в ответ. – Теперь по шляпе будут узнавать.
Но ни хирург, ни его шляпа и даже настроение мамы, девочку больше не волновали. Она пришла в неописуемый восторг от мысли, что если станет актрисой, то все ей будут аплодировать, и никто не посмеет толкаться.
– Мам, а трудно стать актрисой? – спросила девочка.
– Наверно, трудно, – вздохнула мама. – Вот ты уже взрослая, а сколько раз мне приходится упрашивать тебя, пока ты ложку рыбьего жира проглотишь? А если актёру надо выпить рыбий жир, то он и глазом не моргнёт. Свою роль он должен сыграть так, чтобы все зрители поверили ему.
– Что, и голову взаправду отрубают? – хитро прищурив глаз, спросила девочка. – Помнишь, как в одном кино голову отрубили? Потом он с этой головой на качелях качался, и в другом фильме целовался, а потом… уже не помню, что.
Мама рассмеялась:
– В театре всё происходит вживую. Это не как в кино, но и там головы не рубят… Хочешь пойти со мной в театр? – и, предвосхитив восторженный вопль: «Да!», продолжила:
– Помнишь ту тётю, что подарила тебе картонный торт? Она дала мне пригласительный билет на спектакль. Если обещаешь хорошо себя вести, то я попрошу её, чтобы тебя пропустили.
– Мама! Я весь рыбий жир выпью! – воскликнула девочка, хватая воздух ртом и, зажмурившись от восторга, уткнулась маме в живот.
Эпизод 4
– Книксен, реверанс, – девочка бежала домой, повторяя незнакомые слова. – Эта тётя из театра ещё целый час будет говорить с мамой, и я забуду, как делать книксен и реверанс.
Эпизод 5
– Почему дверь нараспашку? – строго спросила мама.
Девочка выскочила в переднюю, присела в книксене, изобразила реверанс, и мама улыбнулась:
– Тебе спектакль понравился?
– Очень, очень! Особенно книксель и релеванс.
– Книксен и реверанс, – исправила мама.
– Да, да, книксен и реверанс, – и, взмахнув косичками, убежала обратно в комнату.
Эпизод 6
Она уже не гримасничала перед зеркалом, и ей понравилось, раз за разом, совершенствовать свои движения. Вскоре, она настолько хорошо овладела этой техникой, что ей уже мало было видеть своё отражение только в зеркале. Однако после трёх показов восторги зрителей улетучивались. Тогда она стала копировать другие эффектные жесты людей. Потом переключила внимание на повадки животных, и трижды уговорила маму повести её в цирк на выступление цыган со своим зверинцем. Ещё ей повезло, что их сосед был заядлым меломаном. Под аккомпанемент его музыки она быстро нашла себя в танце, и с каждым разученным «па» всё полнее ощущала прелесть свободы в движениях.
Постепенно она научилась ещё пародировать, копируя самое характерное и смешное, что видела в поведении людей и в повадках животных. Но больше всего ей нравились восторги зрителей, и завистливые взгляды некоторых девчонок.
Незаметно она стала знаменитой в своём окружении. Даже дети из соседних дворов приглашали для игры в пантомиму.
Ощущение непревзойдённости приятно защекотало её самолюбие, а желание быть в центре внимания незаметно переросло в насущную потребность. Конфликты, сопутствующие успеху, она научилась ловко переводить в плоскость борьбы за справедливость, и даже слыла принципиальным правдолюбом.
Теперь малыши со всех концов двора бежали к ней в поисках праведного суда. Мальчишки убедились, что её пародии могут бить похлеще кулака, и с ней вели себя предупредительно. Однако с подружками всё оказалось сложнее. Равных себе она не признавала, и некоторые девочки не дружили с ней. Их она называла «гордячками», но при удобном случае переманивала в свой лагерь. Как только косые взгляды такой «гордячки» сменялись на рабски преданные, она ощущала себя на вершине блаженства.
По-настоящему она ни с кем не дружила, кроме одной невзрачной девочки, которая всюду ходила за ней по пятам. В глубине души она презирала свою единственную подругу, часто понукала ею, но другим в обиду не давала.
Эпизод 7
Однажды возле театральной кассы она увидела объявление о конкурсе. Театру была нужна молоденькая статистка. Казалось, что, в неполные шестнадцать лет, пробил её звёздный час.
«Все полопаются от зависти, когда узнают, что теперь я стану актрисой», – подумала она, и даже маме ничего не сказала о конкурсе.
Эпизод 8
Председателем конкурсной комиссии был новый главный режиссёр. Когда-то в молодости он ремонтировал здесь театральный реквизит, потом учился на режиссёра в другом городе и теперь вернулся.
В списке она оказалась последней, чему очень обрадовалась. Их по очереди вызывали в зал, давали листок с описанием образа, и без подготовки предлагали сыграть роль на сцене.
Эпизод 9
Она вошла в зал, и чуть не запрыгала от радости. Ей выпала роль легкомысленной крестьянки, у которой и корова сдохла, и куры не несли яйца, а крестьянке – всё нипочём.
Несмотря на неопытность, она мгновенно вошла в образ. Жизнерадостные размышления крестьянки о «счастливом избавлении» от забот, связанных с продажей яиц и уходом за коровой, в сочетании с песнями и танцами, получились великолепно.
Членам комиссии просто не верилось, что это импровизация. Они удивлённо переглядывались, одобрительно кивали и еле сдерживали себя от смеха. Однако режиссёр почему-то мрачнел, а под самый конец выступления, резко встал и пошёл к выходу. Краем глаза она увидела это и запнулась. Коленки дрогнули, листок с заданием выпорхнул из ослабевших рук. Присев на корточки, она попыталась поднять его, но он будто прилип к полу. Режиссёр удалялся, члены комиссии молчали, и она растерялась…
Она уже была готова взорвать тишину криком «не уходите!» как режиссёр вдруг сам резко повернулся, и как засмеётся:
– Попалась, попалась! Вы даже не знаете, что, невзирая ни на какие обстоятельства, актёр до конца должен быть в своей роли. Вы нам не подходите. Прощайте.
Слёзы брызнули из глаз, а члены комиссии зашумели.
– Бунт на корабле? – с усмешкой спросил режиссёр, возвращаясь. – Лучше посмотрите на вашу плаксивую хохотунью, – и отеческим тоном продолжил:
– Ну-ну, утрите слёзки. Подрастёте, и милости просим к нам.
Члены комиссии обступили режиссёра.
– Хорошо, – прервал их режиссёр. – Обещаю, что через год она без конкурса будет в театре. Теперь все довольны?
Он подался вперёд, раскинул руки в стороны и застыл. Члены комиссии дружно закивали, а она, сидя на корточках, роняла и роняла слёзы на листок с её первой ролью в настоящем театре.
– Оставьте нас, – попросил режиссёр, и члены комиссии неспешно удалились.
– Встаньте, утрите слёзы и слушайте внимательно, – тихо начал режиссёр. – Надеюсь, вы понимаете, что вся эта кутерьма нужна для зала, набитого зрителями. Подчёркиваю, зри—те—ля-ми, то есть их много. А теперь представьте, что вы на сцене, и вдруг у кого-то разболелся живот. Он выходит из зала, вы останавливаете спектакль и ждёте пока он вернётся…
– Не отказывайте мне, прошу вас, – взмолилась она, но, утерев слёзы, собралась с духом и твёрдо продолжила:
– Теперь я уже знаю, что роль надо играть до конца. Такое никогда не повторится.
– Вы меня плохо поняли, – возразил режиссёр. – Объясняю ещё раз. Существует театр одного актёра. На этом строился наш конкурс. Но вы играли только для меня. Как только я ушёл, хохотушка превратилась в плаксу. Это уже не театр, а какой-то балаган. Я же не единственный зритель. К тому же, я не зритель, я… я режиссёр.
Доводы были неубедительны даже для такой пигалицы, впившейся в него глазами, и режиссёр почувствовал себя неловко. Он задумался, как бы побыстрее избавиться от назойливой девицы, и внезапно его осенило:
– Про театр одного актёра я вам сказал, а про театр одного зрителя я ничего не знаю. Нет такого театра, и вы ошиблись адресом. Прошу вас немедленно покинуть зал.
Немигающим взглядом она продолжала смотреть ему в глаза, и режиссёр стал терять терпение.
– Ах, так! Или вы докажете, что театр одного зрителя существует, и сразу становитесь ведущей актрисой, или двери моего театра для вас закрыты навсегда. Теперь, ясно?! – заорал он и отвёл глаза в сторону.
От его крика, или от оттого, что он не посмотрел ей прямо в лицо, она успокоилась и тихо, но твёрдо произнесла:
– Я вам не верю, и никуда не уйду.
– Вот вы как?! Так вот вы как?! – взревел режиссёр.
Спустя мгновение, он всё же собрался, и спокойно заявил:
– Ну, раз вы так, тогда уйду я! – и пошёл к выходу.
«Он меня разыгрывает и проверяет мои способности в драматической роли, – сразу же мелькнуло в голове девочки. – Смогу ли я довести эту роль до конца?» Она почему-то была уверена, что он, как и в первый раз, внезапно обернётся, а потом они уже вместе будут смеяться.
«В драме надо держать паузу, – пришёл на ум чей-то совет. – А может быть, уже надо что-то сказать? Но что? – гадала она. – А может быть, он шутит? – мелькнула спасительная мысль. – Какая же я глупышка! Не догадалась, что он шутит», – и она улыбнулась.
«Всё это шутка, шутка, шутка, – тут же застучало в голове, а параллельно мысль молила. – Ну, оборачивайся, уже пора», – но клеточки на сером костюме уплывали к выходу, на галёрке кто-то хлопнул дверью, портьеры у выхода качнулись, и всё замерло.
Вместе с тишиной душу охватила нарастающая тревога. «Неужели, это правда? Почему так?» – роились мысли. В страхе, что такая несправедливость может оказаться, как говорят, горькой правдой, она зажмурилась.
Вдруг она ясно услышала тихие хлопки. Сердце чуть не выпрыгнуло из груди при мысли, что это режиссёр вернулся и аплодирует ей. «Не верь» – шепнул кто-то, и она мгновенно открыла глаза.
Зал был пуст. Вытягивая шею, она водила глазами по рядам, а шум рукоплесканий, нарастая, уже бил в набат. Внезапно свет погас, и только огни рампы продолжали слабо освещать сцену. Неведомая сила сжала голову, и до сознания прорвалось, что это кровь так стучит в висках. От этого стука её затрясло, как в лихорадке, и она изо всех сил сдавила их ладонями. «Не быть тебе актрисой, пока тут хозяйничает режиссёр», – послышалось ей в гуле набата. Она вся затряслась и с содроганием ощутила, как всеми фибрами души возненавидела этого человека.
Дрожащими пальцами она скомкала листок и швырнула его вслед человеку, который своим смехом так легко и подло убил её мечту.
Эпизод 10
Оглушённая тем, что произошло, она решила посидеть в скверике и прийти в себя.
На скамейке лежала пачка сигарет со спичками. Видимо, кто-то забыл, а ей сразу пришёл на ум вчерашний фильм, где героиня потерпела фиаско и, спрятавшись от всех, задумчиво курила.
Ей и вчера подумалось, что неспроста увидела этот фильм, потому что потом героиня добилась своего и стала знаменитой на весь мир. История будто повторялась, и ей ужасно захотелось так же изящно стряхивать пепел, томно выпуская клубы дыма.
С непривычки, её стало подташнивать, голова закружилась, но назло себе она ещё глубже затянулась сигаретой. Ничего похожего не получалось и, в бессильной злобе, она, надсадно кашляя, била и била кулачком по стволу дерева, пока её не стошнило.
Хорошо, что никого поблизости не было, и, утираясь листиками, она поклялась жестоко отомстить режиссёру.
Эпизод 11
Дома, умывшись, она шепнула своему отражению в зеркале:
– Теперь я опозорена на всю жизнь, – и тут же передёрнулась в предчувствии перешёптываний и издевательских смешков.
Не раздумывая, она схватила ножницы, и стала резать косы.
– Никто из театра не должен узнать меня! Никто! – неистово зашипела она своему отражению в зеркале, но густые косы не поддавались.
От бессилия она была готова взвыть. Хорошо, что мама вернулась с работы и, в полном недоумении, помогла истерично хохочущей дочке доделать начатое.
Стрижка ей очень подошла, и только тогда она успокоилась.
– Сегодня два мальчика утонули, когда шлюз на плотине стали открывать, – сообщила ей мама последнюю новость.
– Мне их так жалко! – воскликнула она и, уже не сдерживая себя, разревелась.
Эпизод 12
Театр теперь она обходила стороной, но по ночам стал сниться один и тот же кошмар. Будто она выступает на сцене, все восхищены её игрой, но тут возникает режиссёр в своём сером костюме. Он громко смеётся и кричит на весь зал, что это не актриса, а плакса из несуществующего театра. Она прячется, а он находит её и гоняется с криком: «Попалась, плакса! Попалась!» Тогда все отворачиваются при её приближении, но исподтишка толкают в спину.
Потом ей стало мерещиться, что кто-то из знакомых уже знает о её позоре. Внезапный смех за спиной, будто током бил её. Прежнее озорство сменила подозрительность, а это было так несвойственно ей. Поэтому, опасаясь очередного розыгрыша, и в школе, и во дворе многие стали сторониться её. Ей же казалось, что все только и ждут подходящего момента, чтобы припомнить ей свои обиды.
Днём жизнь превращалась в ад, а по ночам мучил кошмар.
Чему только не приписывала мама мрачное настроение дочки и, даже подозревая изнасилование, повела к гинекологу. Она же, раздобыв разных книжек, нещадно работала над собой.
Вскоре она научилась одной лишь мимикой лица из девушки превращаться в старуху. Её голос мог охватить диапазон от писка малыша до баса оперного певца. Всё это она держала в тайне, а на людях позволяла себе только танцы. О такой гибкости тела любой мим или танцовщица могли бы только мечтать.
Эти занятия настолько изменили её облик, что, порой, даже старые знакомые не узнавали при случайной встрече. Это радовало и придавало ей уверенности. Жизнь возвращалась в привычное русло. Теперь она мечтала поскорее избавиться от ночных кошмаров и, от щемящей душу мысли, что двери театра для неё закрыты.
Эпизод 13
Это случилось в день совершеннолетия. Ночью ей опять приснился кошмар и, проснувшись в слезах, она вспомнила, что сегодня её день рождения.
С остервенением она стала ладошками вытирать слёзы. Какая-то соринка попала в глаз и, взяв зеркальце, она попыталась удалить её уголком платка.
Всматриваясь в глаз, она внезапно вспомнила такую же картинку из детства. Истома ожидания чего-то самого главного сковала тело, а беспокойство, причиняемое соринкой, исчезло.
Как когда-то в детстве, она зажмурилась, а перед взором поплыли радужные круги. Перемежаясь и дробясь, они вытягивались в овалы, похожие на глаза людей. Она так часто смотрелась в овальное зеркало у себя в комнате, что и теперь в этих овалах замелькали знакомые очертания.
Зеркала с отражением её лица поплыли одно за другим. Сначала медленно, потом быстрее и быстрее. Голова закружилась, а отражения перемешались в месиво.
Она уже хотела открыть глаза, как вдруг заметила, что в месиве зеркал стала прорисовываться маска презрения. Это была та самая маска, сквозь которую она тайно мечтала взирать на поверженного режиссёра.
Внезапно её осенило: «Эти зеркала, как глаза людей. Глаз много, а в них только моё отражение, будто это мой единственный зритель». Мурашки побежали по спине, и мысль буквально взорвалась: «Так это же театр одного зрителя, о котором говорил режиссёр! – горячая волна покатилась от головы вниз, смывая по пути мурашки. – Театр одного зрителя может существовать! – и, докатившись до пяток, кровь с новой силой ударила в голову. – Я буду играть только для своего отражения, для одного зрителя. Если я смогу придумать, как это сделать, то избавлюсь от кошмаров и отомщу режиссёру. Тогда двери театра для меня откроются».
Маска разлетелась на тысячу маленьких зеркал, и она открыла глаза.
Эпизод 14
Как-то на вечеринке она познакомилась с сыном того режиссёра. Азарт охоты сразу же охватил её, и она пересела к нему поближе. Спустя час, разморенный винными парами, он доверительно жаловался ей:
– Мне так не повезло, – заплетающимся языком пытался он объяснить суть своей проблемы. – Я с детства обожаю женское бельё, а запах парфюмерии сводит меня с ума. Понимаешь? Вот и ты, как женщина, меня совсем не интересуешь, а то, что на тебе надето, твои запахи – вот чего мне не хватает… Понимаешь? Я тоже хочу нравиться парням, а моему отцу внука подавай! Мечта у него такая! А как я ему сделаю внука, если я этого сделать не могу? Там, в театре, есть у него на примете одна актриса. Так он меня даже актёром устроил, чтобы в паре с ней я любовь разыгрывал.
Он криво ухмыльнулся и продолжил:
– А она мне нужна, эта актриса? Да и какой из меня актёр…
Ей показалось, что через мгновение её ногти вопьются в его презрительную ухмылку. Внезапно она ощутила в себе страшную силу, способную прямо сейчас совершить что-то непоправимое. Хорошо, что сигарета обожгла ей пальцы, и острая боль вернула рассудок.
Усилием воли она успела перехватить взрыв злобы и сжать его в обжигающую каплю пота, скатившуюся по спине. Едва сдерживая себя, чтобы не завизжать, как всё гадко и несправедливо в этом мире, она намертво сцепила руки, а он восторженно продолжил:
– У меня есть друг, мой лучший друг. Если бы ты знала, какой он хороший, добрый, сильный…
Он ненадолго замолк, а потом в мольбе заломил руки:
– Что мне делать?! Отец убьёт меня, если узнает!
Его голова упала на руки, а она никак не могла унять дрожь. Оказывается, кому-то другому, недостойному и жалкому, так легко может достаться её мечта, её место под солнцем.
«Надо же, сыночек режиссёра – натуральный гомик, – злорадно подумала она. – Значит так: у папаши мечта, у сыночка проблема, а я… Решено! Выйду замуж, и договорюсь с сыночком, как нам его папашу облапошить. Уж я такой спектакль закачу, что папаше от его мечты тошно станет! Такой театр одного зрителя рожу, что мало не покажется! Решено! Это мой шанс избавиться от кошмаров и отомстить за себя».
Она быстро втолковала сыну режиссёра, что секс ей противен, и поэтому она боится выйти замуж. В то же время, ей хочется иметь своего ребёнка, семью, и чтобы у неё всё было, как у людей. Под конец исповеди она заявила:
– Для меня главное – благопристойность семьи. Ребёнок – не проблема. Любой поможет. Моя проблема в другом. Где такого мужа найти, чтоб не лез ко мне в постели?
С её последними словами сын режиссёра окончательно протрезвел и несколько мгновений смотрел на неё с вытаращенными глазами.
– Ты… ты… Так вот он я! – воскликнул он и бросился перед ней на колени. – Умоляю тебя! Выходи за меня замуж! Клянусь, я к тебе пальцем не притронусь!
Она изобразила крайнее удивление, а затем, для вида, немного подумала и глубокомысленно заявила:
– А ведь ты прав. Мы спрячем наши пороки и страхи за семейной ширмой.
Эпизод 15
Режиссёр так обрадовался решению сына, что готов был назначить свадьбу немедленно. Невеста его никак не заинтересовала, и знакомство с ней ограничил оценивающим взглядом с ног до головы. События завертелись с невероятной скоростью.
Эпизод 16
В свадебное путешествие молодые отправлялись сразу после свадьбы, а свадьбу справляли в ресторане.
Она кружила в вальсе, когда увидела одного из гостей рядом с режиссёром. Лицо показалось знакомым, и она вспомнила того самого гинеколога, к которому мама водила на приём.
Краем глаза она увидела, что режиссёр, в разговоре с гинекологом, кивком головы показал в её сторону. «О чём это они шепчутся?» – подумала она и под предлогом, что ей надо привести себя в порядок, прервала танец.
Незаметно пробравшись к говорящим, она спряталась за колонну прямо за ними. На её счастье музыка прекратилась и, пока все возвращались к своим местам, она могла слышать разговор, оставаясь незамеченной.
– … и знаешь, что в картотеке? – донеслось до её слуха. – Пять звёздочек и кружок без креста.
– Что ещё за крест? – послышался голос режиссёра.
– Я, грешным делом, по пятибалльной шкале оцениваю своих пациенток. С возрастом приходится вычёркивать звёздочки, а кружок без креста означает наличие девственной плевы. Так что твоему мальчику сегодня надо будет потрудиться.
– Это ты хорошо придумал звёздочки, крестики, но моему оболтусу лучше бы досталась опытная женщина… Ничего от моих генов не взял, а тут ещё начнёт ночью орать: «Помогите! Помогите!»
Режиссёр стал что-то шептать на ухо гинекологу, оба хихикнули, и режиссёр продолжил:
– Боюсь, оскандалит он своего папашу, как этот девственник в анекдоте. Дашь знать, когда крестик поставишь, – послышался ехидный смешок, – и когда забеременеет. Кстати, сколько звёздочек по твоим меркам осталось у моей супруги?
Ответа она уже не услышала, и вся её затея летела к чертям. Пока она шла к своему месту за свадебным столом, кто-то стал злорадно нашёптывать на ухо:
– Вот ты и попалась, плакса.
Под конец свадьбы она расплакалась.
Эпизод 17
Режиссёр предоставил молодожёнам свою мастерскую. Застилая простыню на брачном ложе, она вспомнила, что в предсвадебной суматохе не успела даже ноги побрить. Свою бритву она забыла, а мрачный вид супруга подсказал ей выход из щекотливого положения.
– Пока не очень поздно, можешь сходить к своему дружку попрощаться, – предложила она, решив тем временем попользоваться его бритвой.
Дважды повторять не пришлось и, спустя мгновение, замок на входной двери щёлкнул. Она облегчённо вздохнула и направилась в ванну. Журчание воды успокаивало, и она, присев на край ванны, задумалась.
Проблему от кого беременеть, муж сразу же возложил на неё, и попросил только не говорить ему, кто будет биологическим отцом. Однако, даже с таким карт-бланшем на руках – всё оказалось не так просто.
«Допустим, со всеми перессорюсь, маму уговорю уехать к её сестре, но как быть с гинекологом? Он же приятель режиссёра, и сразу доложит, что и как. Как же мне сделать, чтобы режиссёр ничего не подозревал? Он жёсткий человек, а растрогать его может только реальность мечты о внуке. Вот тогда он будет податливым и уязвимым. Мне надо дождаться именно этого момента, чтобы мой удар получился побольнее», – думала она и взяла бритву.
Работа подходила к концу, но, как избежать встречи с гинекологом, так и не придумала.
«Будь, что будет», – решила она, и неловким движением порезалась. Пачкать свежее полотенце ей не хотелось, и выскочила в комнату в поисках салфетки.
Взгляд упал на сверкающую белизной простыню, и в голове сразу мелькнула шальная мысль: «Вместо крестика в анкете сейчас поставлю натуральный крест».
Изрядно вымазав простыню кровью, она с облегчением откинулась на подушку. Кровь больше не шла, но всплеск эйфории уже прошёл, и теперь на ум шли только грустные мысли. Вспомнив свои обиды и мучения, она, от жалости к себе, так разревелась, что не услышала, когда муж вернулся.
– Почему плачешь? – участливо спросил он.
– От радости, что ты никогда не будешь приставать ко мне, – всхлипывая, ответила она.
– А я как счастлив, – эхом отозвался он, вспомнив, что теперь может свободно бегать к дружку, а жена пусть поплачет, раз уж ей так радостно.
Быстро раздевшись, он откинул одеяло и остолбенел:
– Что это? Почему простыню измазала краской?
– Это не краска, милый, – сквозь слёзы ответила она, – а моя и твоя честь. Гарантийный штамп молодожёнов, – и она лукаво улыбнулась. – Не бойся, ложись. Кровь уже подсохла, а ваших попроси, чтобы отнесли бельё в прачечную.
– Ты мой ангел-спаситель! Всё предусмотрела!
– Кажется не всё, – тихо отозвалась она, и направилась в ванну промыть бритву.
Эпизод 18
Желающих провожать в свадебное путешествие оказалось немного. Режиссёр был бледен. Отозвав молодожёнов в сторону, он сообщил, что у одной из актрис после вчерашних танцев был выкидыш.
– Ты уж побереги свою от выкидыша, – мрачно напутствовал он сына, а она чуть не запрыгала от радости.
«Выкидыш, берегись выкидыша, – завертелось в её голове. – Вот дурак! Сам же подсказал мне верное решение».
Прощаясь, сын попросил отнести простыни в прачечную, и режиссёр мгновенно порозовел. Настроение у всех было превосходное.
Эпизод 19
– Я всё время думаю о нашем будущем ребёнке, – задумчиво начала она разговор, усаживаясь рядом с мужем.
– Ты же обещала решить эту проблему без моего участия, – раздражённо откликнулся он. – Свадебное путешествие только начинается, а ты его уже отравляешь.
– Я от своих обещаний не отказываюсь. Однако есть обстоятельства, о которых ты обязан знать, – строго продолжила она. – Рассказ твоего отца напомнил мне кое-что… Я была совсем кроха, но тот день запомнился на всю жизнь. Мама после нескольких выкидышей снова забеременела, а тут входит наш сосед, царство ему небесное, и желает ей, чтобы на этот раз всё обошлось благополучно. Мне до сих пор жутко вспоминать, какое красное лицо стало у мамы, и как посерело лицо у отца. Это же так унизительно для женщины, когда она пытается скрыть беременность от сглаза, а её мужчина оповещает всех и вся. Кому какое дело? Всё равно потом по животу видно будет… И у моей бабки были выкидыши. Моя мама смогла появиться на свет только после того, как цыганка нагадала деду, чтобы до рождения ребёнка держал язык за зубами. Мне с рождением крупно повезло. Мама только забеременела мной, как отца посадили в тюрьму. Когда он вернулся, я уже была в люльке…
Она глубоко вздохнула и продолжила:
– Нет уж, рисковать, как моя бабка и мама, я не буду. О моей беременности будете знать только ты и моя мама. Для других я не беременна. Тебе это ясно? Моя мама знает, как определить наличие беременности, а твоему отцу преподнесём сюрприз. Скажем, что проморгали…
Она снисходительно улыбнулась, чувствуя, что он верит.
– За время нашего путешествия я найду нужного человека. Он сделает своё дело, и мы сразу покинем этот город.
Настроение у неё поднялось, и ей захотелось покуражиться:
– А хочешь, попросим твоего дружка обслужить меня. Переманю его к себе и лишу тебя маленьких радостей.
Он мгновенно помрачнел, и она поспешила успокоить его:
– Вот дурачок, обиделся. Забыл, что секс меня не волнует? Я шучу и признательна, что ты ведёшь со мной честную игру… Расскажи об отце, раз уж всё делается ради его мечты.
Он сразу воспрянул духом и, после дифирамбов в адрес отцовских талантов, добавил:
– Правда, он немного со странностями. Представляешь, в детстве подарил мне на день рождения картонный торт. Вместо пирожных, которые я так любил, принёс торт из картона, а внутри ещё спрятал какой-то сюрприз. Я так разревелся от обиды, что мне уже было не до сюрприза, а он схватил торт и ушёл. Потом вернулся и принёс мне гору пирожных. Я спрашивал его: где торт, что за сюрприз? Так и не сказал… а от пирожных меня с тех пор тошнит.
– Наверно ему было обидно, что ты отказался от подарка. Мне в детстве тоже подарили торт из картона, но свой торт я до сих пор люблю. Ни у кого такого не было, и все дети завидовали мне. Отец почему-то хотел его выкинуть, но я спрятала торт на верхней полке в кладовке, и играла с ним, когда отца не было дома. До сих пор там лежит, и я иногда…
– А за что твой отец попал в тюрьму? – перебил он её рассказ.
Его вопрос отвлёк от приятных воспоминаний. Она поморщилась и процедила сквозь зубы:
– Видишь ли, наличие таких же гениталий, как у тебя, позволило одному болтуну прямо на улице высказать свои грязные намерения в отношении моей мамы. Отец случайно услышал это, и ударом ноги размозжил первоисточник блуда. Вместо «спасибо» за то, что очистил лексику болтуна, отца посадили в тюрьму за членовредительство. Этот инцидент так сильно подействовал на маму, что потом отразился и на моём неприятии мужчин в половом аспекте.
Она всё ещё пыталась сохранить серьёзный вид, но не выдержала и улыбнулась при мысли, что так ловко обыграла причину своей фригидности.
Эпизод 20
Для неё свадебное путешествие началось довольно весело. Развлекалась на всю катушку, якобы в поисках нужного мужчины. Он же успел наговорить со своим дружком по телефону на баснословную сумму.
Ещё пару дней он мрачно грыз ногти, потому что на другом конце провода никто не отвечал. Наконец, кто-то поднял трубку и сообщил, что его дружка убили. Больше всего на него подействовало то обстоятельство, что убийство произошло в подворотне ресторана, где была свадьба. После этого звонка он полностью ушёл в себя, и она обещала ускорить поиск.
Эпизод 21
Они вернулись к себе в город, и мрачное настроение супруга сразу улетучилось, как только он нашёл нового дружка.
Её вполне устраивало, что ночевал он не дома, и только по утрам забегал сменить сорочку или перекусить перед работой. Актёр из него вышел никудышный, и отец перевёл его на административную работу. Она же своим насупленным видом быстро разогнала званых и незваных гостей, а маму уговорила уехать к сестре. Теперь она могла всё свободное время посвящать чтению и занятиям актёрским мастерством. Благо, нужные книжки стояли на полках в мастерской, и ни одна из них не запылилась.
Эпизод 22
В тот день режиссёр принёс с собой пакет с фруктами. Его глаза просто светились от радости, а она почувствовала, будто что-то шевельнулось внутри. Это было так неожиданно, что сердце замерло.
Режиссёр тихо ворковал, опорожняя пакет, а она ощутила, что с ней будет истерика, если прямо сейчас не «разродится». По иронии судьбы, на режиссёре был тот же серый костюм в клеточку.
– Моему внуку эти фрукты полезны, – умильно бормотал режиссёр, и будто дразнил её унизительным положением биологической матери.
– Зря вы всё это, – тихо выдохнула она.
Режиссёр услышал и застыл вопросительным знаком над столом, а она тусклым голосом сообщила, что ей противно жить с его сыном – гомосексуалистом. Развод, аборт – это её окончательное решение, и никаких претензий она не имеет. Из шкафа она достала листок с, заранее заготовленным, заявлением о разводе и протянула его.
Режиссёр побледнел и выронил гранат на пол. Спустя мгновение, кровь прилила к лицу. Она же впилась глазами, боясь пропустить малейший нюанс, как режиссёр, пунцовый от стыда, стал выдавливать из себя ненавистную правду.
Оказывается, он знал о наклонностях сына и надеялся, что с гомосексуализмом будет покончено после женитьбы. Видно, чему быть – того не миновать, и с этим проклятьем ему надо смириться. Теперь только внук для него утешение, и об аборте не может быть и речи.
Режиссёр прижал руку к сердцу и, кряхтя, опустился в кресло.
Она была готова бесконечно наслаждаться горестными вздохами режиссёра, но они вскоре пошли на убыль. Тогда она выпрямилась и отчеканила, что зря он так печётся о внуке. В постели выяснилось, что его мальчик к тому же недееспособный гомик. Вот он и упросил её лечь под дееспособного, и внука она вынашивает для другого дяди.
Несколько секунд сцена была немой. Режиссёр прямо-таки прирос к креслу, а она повернулась к нему в профиль и замерла, выпятив живот. Наконец, слащавым голосом она предложила несостоявшемуся дедушке в последний раз полюбоваться своей несбыточной мечтой. Спустя мгновение, она повернулась к нему лицом и резко приподняла кофту. Под кофтой обнажился пухлый мешочек.
– Сюрприз, сюрприз! – крикнула она, и режиссёра буквально выкинуло из кресла.
В испуге, она отпрянула и, отвязав мешочек, передала режиссёру:
– Вот ваша мечта, забирайте.
Он, как ребёнка, бережно подхватил мешочек, но через мгновение, что-то звериное мелькнуло в глазах. Режиссёр сдавил мешочек пальцами и отшвырнул его в сторону.
В страхе, она так дико взвизгнула, что теперь режиссёр отшатнулся, а она на долю секунды ужаснулась образу, в который вошла. Ущипнув себя за мочку, она елейным голосом спросила:
– Неужели вы не узнаёте меня?
Режиссёр побледнел и резко отступил назад. Гранат попал прямо под каблук, и ярко-красные брызги разлетелись по полу. Он зашатался. Если бы она вовремя не подставила стул, режиссёр свалился бы. Она побежала за водой, а он, вытаращив глаза, что-то бормотал:
«Как же они похожи, отец и сын», – подумала она, вспомнив выпученные глаза сына режиссёра, когда тот просил её руки.
Глоток воды привёл режиссёра в чувство, и она вкрадчивым тоном шепнула:
– Да, это я, та самая актриса из театра одного зрителя.
– Я же видел кровь на простыне, – очнулся режиссёр. – Это был запах крови.
– Кровь моя, но нельзя же актёрам и впрямь головы рубить, – сказала она и злобно рассмеялась, представив, как режиссёр водил своим носом по простыне.
Поднимая мешочек с пола, она поучительно добавила:
– Актёры – это живые люди. Их в мусорное ведро не выкинешь, как этот муляж. Впрочем, прежде чем попасть на свалку истории, эта тряпица ещё может послужить.
Сидя на стуле, режиссёр в недоумении озирался, будто чего-то ожидая. Пока он, как от наваждения, испуганно отмахивался руками, она, тихо напевая, мешочком стала протирать пол. Подобрав остатки граната, она запихала их в мешочек и пошла выкинуть.
Сполоснув руки, она вернулась и обратила внимание, что теперь глаза режиссёра застыли в одной точке. Она посмотрела в направлении его взгляда и увидела алую капельку. Она была готова поклясться, что мгновение назад уже протирала это место и, подходя к режиссёру, ногой размазала капельку. Приблизившись, она жёстко спросила:
– Теперь-то вы узнали меня?
Он испуганно отшатнулся, а она наклонилась ещё ближе и неумолимо продолжила экзекуцию:
– Вспомнили театр одного зрителя? Ещё раз напомнить?
Режиссёр съёжился и с мольбой в глазах посмотрел на неё.
– Ни черта вы не помните! – заключила она.
Его жалкий вид ещё больше воодушевил её, и она приказным тоном продолжила:
– Смотрите сюда! Увидели своё отражение в моих глазах?
Режиссёр ещё больше сжался, и она, со злорадством в голосе, продолжила:
– Вот вы не видите себя в моих глазах, а я себя вижу в ваших глазах. Моё отражение и есть тот самый зритель, а я актриса, которая играет пьесу для него. Что касается вас, то в моём театре вы просто реквизит – потускневшее зеркало в пожухлой рамочке. Вам понятно? Ваши глаза – зеркало, а вы с ног до головы – рамочка для зеркала.
Его глаза злобно сверкнули, а она продолжила:
– Ух, ты! Вы ещё и оскорбились? Надеетесь просверлить меня своими глазами? Глупо! Вы ещё не поняли, что даже тысяча таких же глаз, как у вас, в моём театре – это лишь тысяча зеркал, где в разных ракурсах будет жить мой единственный зритель?
Она подошла к небольшому овальному зеркалу на стене и, обернувшись, удивлённо спросила:
– Неужели вы ничего не помните о театре одного зрителя?
С огорчением в голосе она продолжила:
– Надо же… Сами рассказывали о нём, а теперь забыли.
Сняв зеркало со стены, она повернула его к режиссёру.
– Ничего вы не поняли, и я объясняю ещё раз, – назидательным тоном продолжила она. – Если вы не видите своё отражение в моих глазах, то посмотрите на своего зрителя в зеркале. Конечно, это пока не театр, потому что ваш зритель исчезнет, как только вы отвернётесь.
Она повесила зеркало обратно и продолжила:
– Театр оживает только тогда, когда вы уходите, а ваш зритель остаётся и продолжает жить в чьих-то глазах. Представляете себе такое? Вас уже нет, а ваше отражение осталось. Вы давно ушли, а ваш образ вселился в чьё-то сознание, и живёт себе там припеваючи. Представляете, что это за фантастика? И это всё вы! Вы же гений! – воскликнула она. – Сумели вживить в моё сознание свой образ. Эту фантастику превратили в мою каждодневную реальность, – тон её голоса стал жёстким. – Однажды вы разыграли свою пьесу, и ваш образ врезался в моё сознание. Он вжился в меня, стал моей плотью, кровью, и капля за каплей отравлял мою жизнь, каждый день, каждый час, – она судорожно проглотила слюну. – Но вы не думали, что у всех людей есть свой неповторимый театр, и пьесы там разыгрываются для одного зрителя, для себя любимого. Вы не подозревали, что между такими театрами происходят кровавые дуэли. Правила простые: кто своей пьесой пронзит сознание противника и добьётся признания, тот и побеждает. В первой дуэли победили вы…
Она перевела дыхание и с нарастающим чувством продолжила:
– А сейчас я владею вашим вниманием! Это моей пьесой вы так поглощены. Ваши глаза застыли, остекленели. Они стали зеркалом в моём театре, и там я чётко вижу своего зрителя. Он ожил в ваших глазах! Вы беситесь и готовы живьём сжечь его, но ничего не можете сделать! Ведь вы только рамочка для зеркала. Моя пьеса сразила вас наповал! Ваши надежды и мечты в один миг исчезли, испарились! Теперь вы сами, как жирная муха, размазаны на зеркале! Мне приятно сознавать это, и я удовлетворена!
Горестно качая головой, режиссёр закрыл глаза, потому что видеть её уже было невмоготу. Он тёр глаза, но образ не исчезал. Из-под ресниц режиссёра выскользнула скупая слеза. Увидев, что слеза повисла на подбородке режиссёра, она несказанно обрадовалась, и с восторгом крикнула:
– Эй, там! Утрите сопли и готовьте актёрскую уборную для новой актрисы!
Она эффектно вскинула свою руку вверх, притопнула ногой, но режиссёр не шелохнулся.
– Тук-тук-тук, – постучала она по спинке стула. – Господин режиссёр, вы же обещали, что, как только я покажу свой театр одного зрителя, то немедленно стану ведущей актрисой у вас в театре. Свои обещания надо выполнять, – игриво прошептала она ему на ухо, а спустя мгновение обиженно воскликнула:
– Но я вижу, что вы не хотите сделать это! Вы меня обманули! Обманщик! Как вам не стыдно! Позор! – и сразу же, как ребёнок, заскакала по комнате, весело напевая:
– Не хотите и не надо! Не хотите и не надо! Зато я! Это я – героиня театра!
Режиссёр был раздавлен, а она завывающим голосом продолжила:
– Я же знаю, что вы просто боитесь открыть глаза. Даже с закрытыми глазами вы видите только меня. Это мой зритель всё время стоит перед глазами.
Режиссёр физически ощущал, как с каждым её словом ненавистный образ всё глубже прожигал зрачки, а она с фальшивой патетикой в голосе продолжила:
– Жаль! Ах, как жаль, что моя пьеса подходит к концу. Я прощаюсь с моим зрителем, и мне так тяжко на сердце в минуту прощания… Так тяжко… Утешает лишь одно. Теперь мой образ вселился в вас, и будет жить там до конца дней ваших. Я дарю вам моего зрителя навсегда. Я дарю! Дарю!
Она пару раз развела руками от груди, будто что-то отрывая от себя, и сменила тон голоса на деловой:
– Вот и ладненько. Теперь он за вами присмотрит, а вы мне ещё «спасибо» скажете. Договорились?
Режиссёр не шелохнулся, и его покорный вид на мгновение выбил её из колеи. Ей внезапно захотелось впиться ногтями в эту застывшую маску скорби и, в крике, она как с цепи сорвалась:
– Если ещё хоть раз вы посмеете поступить не по совести, то мой образ, мой зритель калёным железом будет жечь и жечь ваши глаза! Вы отняли мою мечту, а я вашу мечту вот так растоптала! – она затопала ногами. – За все свои мучения отомстила! Теперь поняли, какая из меня получилась актриса?! Поняли, как гадко обошлись со мной?!
Она замахала руками, затопала ногами, но из глаз уже брызнули слёзы облегчения, и она мгновенно обмякла. Прижав руки к груди, она залепетала:
– Я сделала это! Наконец, ваш образ сгинет, и не будет мучить меня. Я победила! Я свободна!
Слеза сорвалась с подбородка режиссёра, и ей показалось, что он что-то бормочет. Наклонившись, она услышала: – Чтоб ты родила дебила, урода, паразита. Я трижды проклинаю. Проклинаю…
Она никогда не думала о том, что когда-нибудь у неё будут свои дети, и от этих слов ей стало жутко.
– Убийца, – зло зашипел режиссёр, и она ощутила, как неведомая сила сжала её виски, как когда-то во время конкурса. Она почувствовала, что теряет сознание, и обессиленная рухнула в кресло. Слёзы залили лицо, и она навзрыд запричитала:
– Я больше не могу… у… у … – напрочь забыв о маске презрения, с которой мечтала взирать на поверженного режиссёра.
Режиссёр сидеть кулем, как ребёнок, зажмурившись от страха.
Эпизод 23
Сразу после развода, режиссёр со своей семьёй уехал. Прошло ещё несколько месяцев, и на подмостках театра засияла новая звезда. Её игра на сцене стала вызывать такую бурю эмоций, что в день спектакля возле театра дежурила машина скорой помощи.
Претенденты на руку и сердце, как конфетти, закружили вокруг неё. Поклонники таланта буквально утопили её в море цветов. Всюду она была желанным гостем, но никто ей не был нужен. В промежутках между спектаклями, она жила воспоминаниями своего очередного триумфа и, не щадя себя, работала.
К счастью, та самая подруга детства, взвалив на себя все её бытовые проблемы, безвозмездно подарила ей эту свободу. Мама к тому времени уже скончалась.
Иногда её охватывал ужас, что проклятье режиссёра когда-нибудь сбудется. Воображение рисовало такие жуткие картины будущего, что в один прекрасный день она напрочь отмела мысль о замужестве. Теперь уже ничто не могло отвлечь её от любимого занятия.
Такой стремительный успех ей принесла одна забавная игра, которую придумала для жителей города. Желающие могли анонимно присылать ей описание событий из их личной жизни, свои тайные мысли, чувства, желания. Потом в театрализованной интерпретации всё это можно было увидеть на сцене.
Дела в театре тогда шли из рук вон плохо, и вначале к ней пришло только одно письмо. Никто не верил в успех затеи, но она смогла выжать из содержания письма так много страсти, что вскоре весь город всколыхнулся. На неё обрушился такой мощный поток писем, что для обработки этого шквала признаний ей пришлось привлечь к работе ещё пару драматургов и сценаристов. Под мастерскую ей передали ту же квартиру, которая раньше принадлежала режиссёру. Там же она хранила архив писем.
После политических волнений, потрясших страну, в театрализованной свободе слова будто открылась отдушину, куда люди могли анонимно сбрасывать скопившуюся «грязь» прошлого и, не стесняясь, выставлять её напоказ. Премьеру сменяла премьера с ещё более скандальной пьесой, и толпы любопытствующих обеспечивали неизменный аншлаг.
Эпизод 24
Однажды ей позвонили и сказали, что по неотложному делу к ней зайдёт следователь. Вскоре в дверь постучали, и на пороге возникла долговязая фигура.
Следователю были нужны два конкретных сценария и письма к ним. Причину он не объяснил, и попросил соблюдать конфиденциальность.
Она сразу же отреагировала:
– Кому-либо из моих соавторов в любой момент могут понадобиться эти материалы, а врать им я не собираюсь. Не скажете, зачем они вам нужны – ищите сами, – и показала на полку, заваленную письмами.
– Я позвоню, – предложил следователь. – Надо получить «добро» у начальства.
Пока следователь звонил, она вышла на кухню.
Покачивая головой, следователь дал понять, что начальство «против». Присмотревшись к его настороженному виду, она поняла, что в интересах следствия он готов весь дом перевернуть.
– Ладно, – смирилась она, – нельзя, так нельзя.
Письма и сценарии отыскались быстро, но найти подходящую папку удалось не скоро. Только после нескольких чертыханий в адрес своей подруги, от услуг которой она недавно отказалась, подходящая папка нашлась.
Она просмотрела письма и сквозь зубы тихо выдавила:
– Подонки.
Затем из стола достала конверт и, передавая его вместе с папкой, сказала:
– Это пригласительный билет в театр. Передайте его своему начальнику. Билет на двоих, так что он может пойти с вами или со своей супругой…
– Наш начальник уже год, как в разводе, – мрачно сообщил следователь, просматривая содержимое папки.
– Я вас чаем угощу, – предложила она.
– Не то чтобы в разводе, а просто разъехался с женой, – веселее добавил следователь и захлопнул папку.
– А женщины у вас работают? – спросила она, разливая чай.
– Год назад работали. Сейчас нет, – ответил следователь, насыпая сахарный песок в стакан.
– Так я и думала! – воскликнула она. – Значит, ему непременно надо увидеть именно этот спектакль. Составьте ему компанию… Вы женаты? – и, увидев его утвердительный кивок, продолжила:
– Это в ваших же интересах. В подтверждение приведу мою догадку. Если вам звонит жена и просит вернуться пораньше, то начальник не разрешает, да ещё задерживает на пару часов. Но если друг попросит отлучиться, то иди хоть на целый день. Верно? И сейчас он сказал: «Забирай письма и марш в контору. Никаких сюсюканий с актрисочкой».
– И как это вы догадались? – иронично заулыбался следователь. – Всё сходится.
– Только не говорите ему, что это я дала пригласительный, – снисходительно улыбнулась она в ответ. – Скажете, что для раскрытия преступления или для чего-то ещё, вам надо вместе сходить в театр.
– Хорошо, – отозвался следователь и, отхлебнув чай, блаженно повторил: – Хорошо.
Эпизод 25
– Хочу поговорить о вашем театральном феномене, – начал разговор начальник и строгим голосом продолжил:
– Вам ведь невдомёк, что эта ваша театральная затея с письмами спровоцировала два самоубийства и одно убийство. Не хватит того, что участились случаи кончать жизнь прыжками с моста, так теперь ещё и театр стал трамплином для таких акробатов в небытие… Сколько бед с вашей игрой со зрителями.
Начальник насупил брови, а она, удивлённо вскинув свои брови, разочарованно произнесла: – Всего-то три трупа. Я рассчитывала на больший эффект.
Приподнявшись со стула, она легко перегнулась через стол и, лоб в лоб, жёстко сказала: – Конечно, я сожалею о том, что произошло, но могу поспорить, что это были подонки. Совесть у них в театре проснулась, и им стало так тошно, что жить не захотелось. Верно?
Начальник молчал, а она насмешливо спросила:
– И вы пригласили меня к себе, чтобы сообщить об этом?
Не дожидаясь ответа, она откинулась назад и продолжила:
– Да будет вам известно, что театр, как раз для такого феномена и существует. Он, как колокольчик, должен будить совесть. Кстати, вы уже сошлись со своей женой?
Начальник весь побагровел, вспомнив, что в своём кабинете вопросы задаёт он, но не успел и слова вымолвить, как она пояснила:
– Кажется, это вы были с той женщиной, которая преподнесла мне цветы после спектакля и так искренне благодарила. А теперь, – размеренным тоном продолжила она, – положите руку на сердце и признайтесь, что это тот мой спектакль подействовал на вас и вернул в лоно семьи. Вы взглянули на свою жизнь со стороны, слегка поумнели и стали совестливее. Верно? Какие ещё грехи вменяются моей игре? Вы будете допрашивать, или мы приватно побеседуем?
Начальник нервно завертел портсигар в руке, достал зажигалку из стола и закурил.
– Всё-таки решили допрашивать, раз не предложили сигарету, – удручённо произнесла она. – Впрочем, я не курю.
Вспомнив свои мучения, как она бросала курить, ради мнимой благопристойности семьи гомосексуалиста, актриса передёрнулась, а начальник громко рассмеялся:
– Мне о вас рассказывали, но такого напора я не ожидал.
Он хитро прищурился и продолжил:
– У меня к вам деловое предложение. Вы не согласились бы стать нашим внештатным сотрудником? С вашим талантом вы любого преступника на допросе уломаете. Вы будете облегчать им душу, а нам работу. У моих ребят нет правильного подхода.
– За интересное предложение премного благодарна, но лучше пришлите своих костоломов ко мне в театр на стажировку… – миролюбиво предложила она. – Давайте поговорим о покойниках. Вы же поэтому вызвали меня.
– Насчёт костоломов, ошибаетесь, – произнёс начальник, – но правда ваша, что покойники по жизни действительно были подонками. Никто доброго слова в их адрес не сказал. Мы провели графологическую экспертизу, а также … – и поперхнулся, вспомнив, что следствие ещё не закончено.
– Почему авторы писем предложили вам придумать концовку их жизнеописаний? – спросил он.
Она удивлённо пожала плечами.
– Я вас ни в чём не обвиняю, – спокойно продолжил начальник. – Просто тут кое-какие неувязки обнаружились. Скажем, с одним из подонков расправилась его зазноба. Она в точности описала его похождения и всю свою ненависть к нему. Потом повела его в театр полюбоваться на самого себя и на то, в какую нечисть он её превратил. Вернулась с ним домой и, как это было у вас по сценарию, напоила его до потери сознания. Потом зарубила топором, а сама сунула голову в духовку газовой плиты. Если бы соседка не услышала, как она в пьяном угаре вопила, что театральное представление на сцене жизни продолжается, мы с вами не встретились бы.
– Жуткие факты, – вздрогнула она, а начальник, довольный произведённым эффектом, продолжил:
– В случае с зазнобой – полное совпадение, а вот с тем другим подонком – всё наоборот. Вы поменяли местами акценты. Ему хотелось покуражиться, похвастать, как из любви к нему женщина свела в могилу мужа, а потом отдала своё тело на забаву двум мужчинам. А у вас по сценарию он сначала вывалял себя в собственном, извините, дерьме, а потом наглотался снотворного. Получается, что своим спектаклем вы спровоцировали самоубийство.
– Разве? – удивилась актриса и продолжила:
– По сценарию он должен был стать монахом-отшельником, замаливающем свои грехи, и я не думаю, что такой подонок стал бы сводить счёты с жизнью. Тут что-то не так…
– Я тоже так думаю, хотя бы потому, что снотворное выдают по рецепту, а он никогда его не употреблял, – подтвердил начальник, – Кстати, при нём была записка: «Белый рояль ждёт своего пианиста». Вы не знаете, о чём это?
– Понятия не имею. А что он из себя представлял?
– В молодости был пианистом. Потом была попытка самоубийства из-за несчастной любви. Переломал себе руки, стал калекой и поставил крест на карьере. Почему он об этом умолчал?
– Как почему? – усмехнулась она. – Вы же сами сказали, что он калека, и выдал бы себя, как автор письма.
Начальник сразу помрачнел, а она, с нарастающим восторгом, продолжила:
– А у меня только что родилась отличная идея. Скажите, перечитывая книгу, у вас никогда не возникало желание, чтобы сюжет вдруг изменился?
– Что написано пером – не вырубишь топором, – вкрадчиво заметил начальник и продолжил:
– Мне в детстве тоже надоедал один и тот же конец сказок. Хотелось разнообразия…
– А в театре можно такие развязки нафантазировать! – восторженно продолжила она. – Представьте, вчера герой кончил жизнь самоубийством. Сегодня происходит поворот сюжетной линии на 180 градусов. Завтра в той же пьесе у героя новая метаморфоза. Ведь жизненные ситуации у людей схожи, но поступают они по-разному. На одну и ту же интригу можно много разных развязок придумать!
Тут она запнулась, подумав: «А то у них вошло в привычку – ходить в театр, как в свой собственный балаган, и дёргать за ниточки марионеток на сцене. Никого не пущу туда. Это мой театр, а я богиня судьбы», – и, криво усмехнувшись, продолжила:
– Спасибо за подсказку идеи. Письма и сценарии я возьму, если они вам больше не нужны. Звоните, когда будут проблемы с билетом… Приятно было познакомиться.
– Всегда к вашим услугам, – откланялся начальник, передавая свою визитку, – но вы бы тоже подумали, как сократить число желающих расстаться с жизнью. Уже который месяц проповедники ведут душеспасительные беседы в эфире, а толку мало. После всех пертурбаций, произошедших в стране, никто их даже не слушает.
– А вы сами их слушаете? – усмехнулась она. – Лучше, пригласите толкового специалиста по душевным болезням. Людям интереснее про земные болячки посудачить и втихаря примерить их на себе. Согласитесь, что жизнь хорошо познаётся конкретными сравнениями грешников друг с другом, а не абстрактными суждениями праведников о спасении мифической души, – лукаво прищурившись, произнесла она и заторопилась:
– Вы уж извините, мне пора бежать. У меня премьера.
Эпизод 26
Во время премьеры прямо на сцене с ней случился нервный припадок. Уже с самого начала спектакля с ней творилось что-то неладное. Роль ей, явно, не удавалась, а ближе к концу спектакля внезапно стала кричать: «Я не вижу себя! Умоляю, смойте кровь!» и заметалась по сцене.
По дороге в клинику она в ужасе вскрикивала:
– Я не вижу себя! Я себя не ощущаю! Умоляю, помогите смыть кровь! – и отряхивала подол платья, будто от крошек.
Эпизод 27
Перед её глазами, как в калейдоскопе, проносились обрывки воспоминаний. Она всматривалась в них, и пыталась как-то связать их с собой, но воспоминания словно принадлежали другому человеку. Будто всё это происходило не с ней, а с кем-то другим. Ей было жутко видеть себя чужими глазами и так долго ощущать, что ты – это не ты.
Мысль лихорадочно металась: «Как же мне избавиться от этого наваждения и убедить себя, что это я и это моя жизнь?»
Она смертельно устала от внутренней борьбы, и на больничной койке только тихо выла:
– Я не вижу себя… кровь… везде кровь.
Внезапно резкий окрик пронзил её слух:
– Говори! Не молчи! Не замыкайся в себе! Выговорись!
Она мгновенно откликнулась и, как ей показалось, заорала:
– Помогите! – но крик камнем сорвался с губ и с воплями:
– Помогите! Помогите! – покатился вниз.
Внизу он ударился обо что-то и будто раскололся надвое. Одна половина тут же стала передразнивать другую. Душераздирающее «Помогите!», – эхом стало перекликаться с другим воплем «Помогите!», но доносящимся будто издалека и орущим с какой-то знакомой издёвкой.
С каждым выкриком второй голос раздавался всё ближе и ближе. Ей почудилось, что теперь вся жизнь зависит от ответа на вопрос: чей это голос? Мысль в страхе заметалась, чтобы вспомнить: где она прежде слышала этот голос, доносящийся теперь из бездны? Она невольно посмотрела вниз. Камешки из-под ног предательски выскользнули, и только тогда она сообразила, что стоит на самом краю бездны. Ужас пронзил сердце. «Назад! Назад!», но животный страх уже успел сковать её тело, будто в стальной панцирь.
От несмолкаемой переклички «Помогите!» она стала задыхаться. Голова пошла кругом от сознания, что через мгновение она не выдержит и сорвётся вслед за камешками. Снизу повеяло влажным могильным холодом, и ужас безысходности мёртвой хваткой сжал горло.
«Сердце сейчас разорвётся, прямо сейчас разорвётся!» Только она успела так подумать, как откуда-то сверху на неё обрушился новый оглушительный приказ:
– Замри! Замри!
Это «замри!», как удар молота пригвоздил сердце, и так сжал его, что оно уже не могло ни биться, ни разорваться.
– Слушай! Слушай, как звонит колокол! Слушай звон! Звон! – настойчиво гремел голос.
Уже задыхаясь, она между криками «Помогите!» услышала слабый звон. Будто кто-то издалека звонит в колокол, как в старых фильмах, когда на вокзале зовут пассажиров занять места в вагонах.
– Говори! – прогремел приказ.
Резкими всплесками сердце забилось, рот с жадностью глотнул воздух, и липкий ужас отступил. Вперемежку с хрипом и воем, из неё полился поток разрозненных слов. Ей показалось, что эти слова, цепляясь друг за друга, как нити, стали наматываться на спасительный звон.
Внезапно её охватило сильное волнение, будто она куда-то должна успеть, и ей надо сделать что-то очень срочное.
«Бежать! Иначе – всё пропало! Бежать, пока не поздно!» – подбадривала она сама себя. Ценой громадного напряжения, цепляясь за нити, она выскользнула из жёсткого панциря.
Первое, что она ощутила на свободе, был холод безмолвия. Такой пронзительной тишины она ещё не слышала. Едва она успела подумать о внеземном происхождении тишины, как почва под ногами дрогнула. Она ощутила себя в вагоне поезда. От холода и страха зуб на зуб не попадал. Она вся скукожилась, но уже точно знала, что поезд на всех парах мчится навстречу чему-то родному, горячему, без чего жизнь немыслима.