27 июля 1984
Дорогой Дневник!
У меня так много новостей для тебя. Я пишу это, сидя внутри крепости, которую мы построили втроем – Донна, Мэдди и я. Мама и папа разрешили нам играть здесь при условии, что мы не будем далеко убегать. Крепость мы построили из досок, которые дал нам Эд Харли, а папа нам помог их сколотить. Донна, правда, говорит, что если начнется настоящая гроза, то нам крышка, но я лично считаю: что бы ни случилось, наше жилище устоит.
Мэдди сейчас такая красотка. Ей шестнадцать, и я так завидую ее жизни… Как бы я хотела, чтобы и мне было шестнадцать! У нее есть свой мальчик, и она по нему скучает. Он звонил ей сюда, чтобы узнать, хорошо ли она доехала. Папа стал над ней подшучивать. Говорит, по телефону она была прямо милашка, но Мэдди на него не обижается. Донна думает, что, когда у нее появится свой парень, ей будет не меньше сорока и она уже начнет глохнуть. Я сказала ей, что она просто ненормальная. Мальчишки уже сейчас так и вьются вокруг нас, и это мы сами не обращаем на них внимания. Интересно, как это будет выглядеть, когда меня полюбит еще кто-нибудь, кроме моих собственных родителей. Станет ли он звонить, если я уеду в путешествие, чтобы узнать, все ли у меня в порядке.
До того как мы перебрались в свою крепость, Донна, Мэдди и я побывали в конюшне, чтобы посмотреть Троя. Девочки сказали, что ничего подобного в своей жизни не видели, такой он красивый. Мы вместе его там покормили. И чем только я заслужила такое счастье – получить Троя! Донна годами мечтает о пони, а отец ей так его и не купил. Сколько, интересно, лет проживет Трой? Наверно, я буду плакать после его смерти всю жизнь.
Донна только что увидела, что я тут написала насчет гибели Троя. Она говорит, что я слишком зациклилась на грустных вещах – неизвестно, что произойдет, если все это будет продолжаться. Но Донна не знает и половины того, что знаю я. Поэтому мне просто невозможно иногда не думать о грустном. Потому что в такие минуты оно мне дороже всего.
Мама дала нам с собой бутерброды и два термоса. Один с холодным молоком, другой – с горячим шоколадом. Мэдди больше одной чашки горячего шоколада не пьет. У нее, видите ли, от шоколада высыпают прыщи. Откуда она это взяла? Сколько ни смотрю, ни одного прыщика у нее на лице не вижу. Месячные начались у Мэдди три года назад, и послушать ее, так это прямо кошмар какой-то: и сыпь, и спазмы, и усталость, и злость… Словом, прелестно. Еще одна радость, которая меня ожидает! Кстати, у мамы месячные начались как раз в моем возрасте, хотя я все же надеюсь, это вовсе не обязательно, чтобы и у меня они начинались тогда же, то есть в этом году. После того как Мэдди мне их описала, я совсем не горю желанием заиметь нечто подобное.
В нашей крепости мы все едим мамины бутерброды, пьем молоко и строчим в дневниках. У Мэдди он такой большой и толстый. У Донны не такой, но все равно толще моего. Ничего, обещаю, что ты у меня будешь даже больше, чем у Мэдди. Мне нравится, что все мои мысли отныне будут собраны в одном месте, как будто в голове, чтобы туда всегда можно было при желании заглянуть. К потолку нашего жилища мы подвесили фонарь, чтобы у нас было светло и мы могли все видеть. Правда, немного света проникало и через окна, но мы их завесили, чтобы, как было решено, не разрушать впечатления от нашего лесного затворничества. Одеяло и провиант, которые мы с собой прихватили, заставляют нас чувствовать себя настоящими лесными жителями. Хотя находимся мы совсем рядом с домом, на задворках! Мэдди говорит, что у нее с собой пачка сигарет и, когда мама с папой уснут, мы сможем, если захочется, выкурить по одной. Правда, сигареты, по ее словам, уже старые, потому что они давно лежат: все это время она до них ни разу не дотронулась, так как боялась, что родители могут ее застукать. Может, я рискну и попробую. Донна говорит, что она не хочет курить, и мы с Мэдди не собираемся ее к этому принуждать, потому что между друзьями так себя вести не положено. Но ручаюсь, что смогу заставить Донну изменить свое решение, стоит мне только на нее посмотреть как следует. Вот увидишь.
Остальное потом.
Ну вот я и вернулась к тебе.
Мы так хохотали, что у нас до сих пор животы болят. Мэдди рассказывала нам, как они целовались со своим мальчиком языками, и мы с Донной прямо с ума посходили. Донна скривилась и заявила, что ей противно об этом думать, и я притворилась, что мне тоже… но если по-честному, Дневник, то, когда я услыхала, как это делается, у меня в животе появилось странное, совершенно особенное ощущение. Совсем не похожее на… впрочем, не важно. Словом, мне показалось, что целоваться языками может быть очень приятным делом и я смогу заняться им, как только у меня появится любимый мальчик. Мэдди сказала, что сперва она ужасно боялась. Но теперь она целуется таким способом уже несколько лет – и ей нравится. Я рассказала им, как в прошлом месяце вошла в спальню к родителям – они не ждали моего появления, потому что у меня тогда была высокая температура и я не вставала с кровати, – и увидела их обоих голыми. Папа был сверху. Я сразу же вышла из комнаты, а через несколько минут ко мне пришла мама и принесла аспирин и шипучку «Севен-ап». О том, что было, она не сказала ни слова. Донна говорит, что они определенно занимались сексом, я это и сама уже знала, но, похоже, им это не слишком нравилось. Мне показалось, что они просто медленно двигаются и при этом даже не смотрят друг на друга.
Мэдди предположила, что это у них, скорей всего, было «легкое баловство». Уффф! Надо же, мои родители – и занимаются сексом. Какая грязь! Мне, конечно, известно, что именно из нее-то я и появилась на свет, но если я больше этого не увижу, то не стану особенно переживать. Даю тебе слово: если когда-нибудь мне придется заниматься сексом, то я постараюсь извлечь из него гораздо больше удовольствий, чем они.
Только что у нас были мама с папой, чтобы пожелать спокойной ночи. Они сказали Донне, что ее родители по телефону просили передать, что завтра ей не надо будет идти в церковь, так что она может остаться у нас ночевать. Мы все очень обрадовались этому.
Папа попросил, чтоб мы все закрыли глаза и держали ладонь открытой, а потом вложил в каждую протянутую руку по шоколадке. Попросил только, чтоб мы ничего не говорили маме. После него пришла мама и дала мне небольшой пакет, предупредив, что отец не должен про это узнать. В пакетике оказались еще три шоколадных батончика! Мэдди взглянула на свою шоколадку и с грустью вздохнула: «Прыщи». Больше она ничего не смогла произнести. Тем не менее она развернула обе шоколадки и, как мы все, засунула их в рот. После этого с набитыми шоколадом ртами мы попытались исполнить «Плыви, плыви, наша лодка». Тут Донна сказала, что разжеванный шоколад похож на то, что оставляет после себя Трой, и нам всем пришлось его выплюнуть.
Представляешь, какую жуткую историю рассказала нам Мэдди. Одна семья на ночь ушла из дому, а когда они вернулись, то застали у себя убийц, только и ждавших их возвращения. Там было еще много страшного, но мне не слишком, честно говоря, хотелось это запоминать. А то потом мне будут сниться кошмары. Донна вышла пописать, и Мэдди призналась, что и она тоже видит дурные сны. Ей просто не хотелось говорить об этом в присутствии Донны, потому что та может неправильно это понять. Так, например, ей снится, что я блуждаю в темном лесу. Но тут вернулась Донна, и Мэдди замолчала. Интересно, видела ли Мэдди длинноволосого? Чувствовала ли дыхание ветра? Мэдди записывает в дневнике свои стихи, потому что, как она говорит, это куда веселее, чем все время пользоваться теми же самыми скучными, обычными словами. И потом, если кому-нибудь в руки попадет дневник, то этот человек навряд ли сумеет понять все, что там написано. Одно дело проза, а другое – стихи. Надо будет завтра самой попробовать.
Остальное потом.
Ха! Говорила же я, что сумею заставить Донну закурить. Мэдди вытащила из пачки одну сигарету и закурила сама, потом протянула ее мне, чтобы я попробовала. Мне понравилось выдыхать изо рта дым. Как будто я выпускаю из себя колышущегося, струящегося, танцующего духа. Мне казалось, что я совсем взрослая женщина, вокруг меня сидят люди, глазеют – и завидуют. Даже Донна сказала, что я выгляжу по-настоящему взрослой, когда курю. А ведь я даже не затягивалась! Интересно, что бы я почувствовала, если бы на самом деле сделала затяжку?
Очередь была за Донной, и, прежде чем она успела отказаться, я выпалила: «Я рада, что попробовала, и вовсе не обязательно повторять, если не захочется». Тогда она взяла сигарету и выпустила вверх несколько колечек дыма. Донна тоже неплохо смотрелась с сигаретой во рту, но тут она чего-то испугалась, глотнула дым и громко закашлялась, так что нам пришлось срочно погасить сигарету и проветрить нашу крепость – на случай, если бы мама и папа вдруг проснулись и решили к нам заглянуть. Для себя я решила, что как-нибудь куплю пачку сигарет и буду держать ее, как это делает Мэдди. Уверена, что у меня курение не войдет в привычку. Для этого я слишком осторожна.
А сейчас мы ложимся спать, и все прощаемся со своими дневниками. Спокойной тебе ночи. Думаю, что мы с тобой станем хорошими друзьями.