Танковые асы вермахта. Воспоминания офицеров 35-го танкового полка. 1939–1945. Глава 3. Кампания на Востоке, 1941 год: 35-й танковый полк между Вислой и Доном (Ганс Шойфлер)

От Буга до Днепра

Майор фон Лаухерт – первый на линии Сталина

4 июля 1941 года – 35-й танковый полк далеко впереди дивизии. Населенный пункт Чачевичи на западном берегу реки Друть. Мост взорван. 1-я рота форсировала реку вброд накануне вечером. Генерал послал вперед к танкам офицера связи, чтобы передать приказ полку: «Захватить Старый Быхов и мосты через Днепр».

Это задание словно специально для майора Лаухерта и его батальона. Сразу после начала операции на его пути возникают трудности, с которыми он справляется со способностью стремительно принимать правильные решения, присущей командиру танковых войск. Много, слишком много времени занимает переправа вброд через болотистую Друть. Принести успех может лишь стремительное наступление. Соответственно, фон Лаухерт идет без последней роты, решая идти в атаку всего двумя слабыми ротами. 1-й ротой, находящейся на другом берегу реки со вчерашнего вечера, командует обер-лейтенант фон Кёссель. Он застает врага врасплох, прорывается сквозь его огонь и врывается в город. Передовые подразделения уже катят по мосту. Пять танков успевают переправиться, когда русская артиллерия разрушает мост. Неприятельские противотанковые, зенитные и артиллерийские орудия прямой наводкой подбивают все 5 танков.

(Через 48 часов обер-лейтенант фон Кёссель и его люди, которых уже считали погибшими, переплыли Днепр и вернулись в полк.)

После прорыва в город с 1-й ротой утерян всякий радиоконтакт. Беспокоясь о товарищах и стремясь выполнить поставленную боевую задачу, командир бросает вперед другую роту. Враг настороже. Он открывает заградительный огонь перед противотанковым заграждением. Артиллерийские, противотанковые и зенитные орудия уже готовы к обороне. Тут, на заранее подготовленных оборонительных позициях расположился целый полк. Он планирует задержать немецкие танки, используя два расположенных один за другим противотанковых рва. Сейчас для танковых рот главная задача – ослабить сопротивление неприятеля и дать возможность оставшимся в тылу противника танкам прорваться назад. Но командир батальона хочет действовать быстрее. Приняв мгновенное решение, он едет на передовую к своим подразделениям на командирском танке. Он устремляется на неприятельскую линию обороны под огнем артиллерии, преодолевает противотанковые заграждения и утюжит позиции вражеской пехоты.

Невзирая на опасность, он под мощным огнем несется вперед по дороге, ведущей в город. Его пример воодушевляет роту. В незабываемом броске танки прорывают оборону русских и устремляются вслед за командирской машиной. Командир недолго задерживается на улице. Его цель – Днепр и мост через него. Командир также хочет знать, что произошло с 1-й ротой.

Мост взорван; находившиеся на мосту передовые танки роты уничтожены; командир роты пропал.

Несколько танков батальона ввязываются в отдельные боестолкновения в городе. Дьявольская ситуация! И вновь командиру, вдохновившему свое подразделение личным примером, удается расположить свои немногие машины так, что они в состоянии удержать город.

Огонь ведется со всех сторон. Русские укрепляются в домах и отчаянно обороняются. Несмотря на это, фон Лаухерт выезжает на своей машине с беспримерным хладнокровием. Наконец русские атакуют и с юга. Они вновь направляют на город мощный артиллерийский огонь; они стирают его в порошок. Лишь задействовав небольшой резерв, командир отбивает атаку.

Он удерживает город; он удерживает этот важный для дивизии первый пункт в линии Сталина. Таким образом, он создает предпосылки для прорыва линии Сталина.

Через несколько дней 4-я танковая дивизия становится первой дивизией, сломившей сопротивление врага на этой оборонительной линии, созданной русскими с выдающимся мастерством[20].

Тот самый Старый Быхов – Старый Быхов батальона Лаухерта!

После 100-километрового марша и прохода по наведенному саперами мосту в Бобруйске полк расположился на берегу реки Друть в Чачевичах, вместе с приданным 3-м саперным батальоном танковой дивизии.

1-й роте удалось вечером 3 июля вброд форсировать Друть. Она вышла и заняла перекресток дорог в 9 километрах северо-западнее Чачевичей. Так как можно было предположить, что переправа вброд всего батальона займет много времени, 1-рота была послана вперед с соответствующим заданием.

1-я рота доложила:

8:30 – вышли к вокзалу.

8:45 – бой в городе.

9:10 – переходим мост; мост цел.

После этого донесений от 1-й роты больше не поступало.

В 10:00 танки прочесали весь город. В домах большие скопления врага, который постоянно вел огонь в течение всего дня до тех пор, пока весь город не загорелся в результате неприятельского артиллерийского обстрела.

Артиллерия неприятеля пробила 15-метровую брешь на мосту, так что в итоге он стал непроезжим и непроходимым. Танкам пришлось отступить перед мощнейшим огнем полевых и противотанковых орудий. Также невозможно было преодолеть мост пехоте. Переплыть реку тоже не представлялось возможным вследствие эффективного неприятельского огня. В результате сразу после того, как 1-й батальон отступил от моста в город, русским удалось взорвать средний пролет моста, длиной приблизительно 25 метров.

Затем батальон занял весь город.

Пять машин 1-й роты смогли пересечь мост. Русские позволили им приблизиться к своим полевым позициям, которые оказались здесь очень хорошо замаскированы. Затем открыли по танкам огонь из большого количества противотанковых, зенитных и полевых орудий прямой наводкой. Уцелел лишь один танк.

В 18:30 наступление силами половины полка с юга. Полковые аванпосты отразили атаку.

Потери техники: 3 танка.

Потери личного состава: обер-лейтенант фон Кёссель убит;

лейтенант Кёниг ранен и пропал без вести;

лейтенант Кемпе тяжело ранен;

17 унтер-офицеров и солдат убиты;

9 унтер-офицеров и солдат ранены и 5 унтер-офицеров и солдат пропали без вести.

Это были самые тяжелые потери с момента начала войны.

Особенно отличились: обер-лейтенант фон Кёссель (убит в бою);

командир 1-го батальона майор фон Лаухерт.

Чудесам нет предела

…Ты только представь себе, сегодня утром, в 4:30, кто-то открыл дверь машины, в которой я спал. Передо мной стоял бледный, худой и насквозь промокший Кёссель и четверо его людей. Тут же и фаненюнкер фон Розен. Я был вне себя от радости. И едва не заплакал. Это казалось невероятным. Но когда я попытался обнять Кёсселя, он сказал:

– Ой!

У него была прострелена рука, и пуля все еще сидела в плече. Я угостил его всем, что у меня было. Кёссель выпил горячий чай, съел куриный бульон, шоколад и сахарин. Мы отдали им наши сухие мундиры и все, что им только могло понадобиться. Кёссель и его люди были счастливы.

Они выпрыгнули из охваченного пламенем разбитого танка. Лейтенант Кёниг зажег дымовые шашки. В результате Кёсселю и девяти его людям удалось спрятаться во вражеском блиндаже. Но какой-то гражданский выдал их. Когда подошли красноармейцы, наши товарищи решили убрать первых врагов, а потом покончить с собой. Но когда подошли русские, два новобранца, находившиеся у входа в блиндаж, подняли руки. Русские забрали этих двоих с собой. Возможно, это спасло семерых оставшихся, поскольку красноармейцы не стали бросать в землянку ручные гранаты или заходить внутрь.

Затем они уселись неподалеку и стали ждать, пока мы выйдем. Кёссель мучился от сильной боли. Места было очень мало, а воздух внутри ужасный. Они сидели в самых невообразимых положениях, чтобы только их командир роты мог удобно лежать. Он все время спрашивал их, не мешает ли он им; они отвечали, что нет, что им очень удобно. Перед землянкой стояла советская охрана. У немецких танкистов было всего два пистолета и в общей сложности 10 патронов. Никто не смел кашлянуть; никто не смел захрапеть. Так они провели 36 часов.

На вторую ночь они достаточно расширили амбразуру, чтобы выползти. Когда отползли примерно на 300 метров, часовые открыли по ним огонь. Затем, когда побежали к реке, по ним стали стрелять еще из пулемета. Кёссель и четверо его людей столкнулись друг с другом на берегу реки. Никто не знал, где остальные. Удалось ли им выбраться? А лейтенанту Кёнигу?

Они не знали, кто на противоположном берегу Днепра – немцы или русские. Поэтому Кёссель поплыл впереди остальных. В том месте река была шириной 150 метров. Красноармейцы стреляли им вслед как сумасшедшие.

Тем временем четверо других нашли небольшую лодку и на веслах прорвались сквозь град пуль. На противоположном берегу реки они сразу же нашли Кёсселя, совершенно обессилевшего и держащегося здоровой рукой за опору моста. То, что им удалось вырваться, было похоже на чудо. И затем они добрались до нас. Четверо вернулись к себе в 1-ю роту; Кёссель по дороге в госпиталь смеялся, как обычно…

Прорыв линии Сталина

Внезапный удар по мостам через Днепр в старом Быхове

В пятый раз со вчерашнего дня – когда пропали вырвавшиеся вперед танки Детлева фон Кёсселя – от берегов реки поднялся утренний туман и окутал руины Старого Быхова. Ночные дозоры вернулись с заданий на нейтральной полосе на берегу и вновь заняли наблюдательные позиции и посты у амбразур, проделанных с восточной стороны в стенах выходящих к Днепру изб.

Планировалось, что пехотные полки форсируют реку на десантно-штурмовых лодках к северу от города, что им и удалось. Но переправить тяжелые боевые машины дивизии через тамошнее бесконечное болото не представлялось возможным. Что же было делать? Дорога стала непроходима в результате подрыва моста, а также наглухо перекрывалась созданной здесь абсолютно неприступной оборонительной системой.

– Неприступна? – спросил обер-лейтенант Роде, командир 2-й роты 34-го мотоциклетного батальона, быстро беря дело в свои руки.

Он стремительно спустился к реке во главе взвода, а мы стали наблюдать за амбразурами полевых укреплений слева и справа от моста, которые мы за несколько дней успели отлично пристрелять из стрелкового оружия. Никаких признаков обороны не наблюдалось, когда Роде и его люди начали смело взбираться на развалины моста. Мы пошли следом, предоставив обеспечивать огневое прикрытие нашим соседям.

В мгновение ока руины моста оказались полны немецких пехотинцев, помогавших друг другу передавать вперед снаряжение и переправлять товарищей через зияющие провалы. В этом им помогала небольшая лодка. Может быть, русские посты ушли или заснули?

Они проснулись, но было слишком поздно. Первые оборудованные наподобие дота позиции были уничтожены ручными гранатами. Удивление от внезапного удара, вероятно, на мгновение парализовало противника. Со стороны русских раздались лишь беспорядочные нестройные выстрелы. Они практически не помешали атакующей роте продвигаться к берегам реки.

Первая группа пленных, отправившаяся к мосту, окончательно сбила неприятеля с толку. На несколько мгновений русские подумали, что это контратака их товарищей. Но этих нескольких мгновений фельдфебелю Фрицу Лютцову оказалось достаточно, чтобы пройти в мертвую зону опасного дота к северу от моста. Лютцов выиграл дуэль на ручных гранатах, и, когда брошенные им гранаты взорвались за спинами неприятеля, его людям удалось ворваться в расположение врага. Открытая местность была преодолена без потерь, и даже удалось взять вторую линию обороны неприятеля.

Атака на третью линию захлебнулась, когда противник отважился пойти в немедленную контратаку. Последующий бой вдоль дороги потребовал задействовать весь находившийся в населенном пункте личный состав. Обер-лейтенант Роде устремился прямо на восток к единственной лежавшей перед глазами цели. Он должен был взять длинный деревянный мост через болото прежде, чем неприятель успеет его уничтожить, преодолеть рукав Днепра. Совершенно обессиленный, Роде добрался туда буквально в последнее мгновение перед тем, как бегущий по запальному шнуру огонь достиг заложенных зарядов.

В этот момент было крайне важно успеть перестроить роту для того, чтобы отразить немедленную контратаку русских. И как раз в эту минуту с востока также появилась наша пехота, перешедшая Днепр севернее сегодня ранним утром.

В тот момент мосты и береговые дамбы уже прочно находились в наших руках. Перед танками вновь лежала открытая дорога.

Наступление продолжается

12 июля танковый полк перешел по отремонтированному мосту через Днепр. Целью наступления был Пропойск (с 1945 г. Славгород. – Ред.). Но 1-й батальон, шедший в авангарде, уже столкнулся с неприятельскими силами близ Рыжковки. Ему следовало оставаться там для прикрытия фланга. 2-й батальон затем задействовали в направлении деревни Бутрамеевка.

13 июля начиная с 8:30 русские непрерывно атаковали 1-й батальон в Рыжковке. Неприятель ворвался в деревню. В конце концов его удалось оттуда выбить. Батальон захватил 28 пушек, 26 противотанковых пушек, 3 бронеавтомобиля, 10 бронированных тягачей и 30 грузовиков. Об ожесточенности сражения свидетельствует хотя бы тот факт, что к вечеру в батальоне осталось всего 24 боеспособных танка.

Танк командира 2-й роты, обер-лейтенанта Рахфалля, наскочил на мину в гуще неприятеля. Оберфункмайстер (обер-фельдфебель-радист) Краут при этом был тяжело ранен. Рахфалль приказал остальным членам экипажа возвращаться назад. Он остался рядом с тяжелораненым Краутом. В результате оба они были насмерть забиты русскими солдатами.

14 июля бои продолжились, хотя неприятельские атаки на Рыжковку больше не достигали той интенсивности, как накануне. 2-й батальон с большим успехом теснил отступающую русскую дивизию. Но и это тоже не происходило без потерь.

Затем в тот же день полк получил приказ взять Пропойск и мосты через реку Проню силами двух своих совершенно измотанных батальонов. В 16:00 полк сосредоточился, но до 19:00 не мог двинуться вперед из-за разрушенного моста. Когда наступила безлунная ночь, командир полка приказал своим подразделениям остановиться, чтобы дать совершенно измученным бойцам отдых и возможность продолжить наступление на противника с первыми лучами солнца.

Вскоре из штаба дивизии пришла радиограмма: «7-й разведывательный батальон танковой дивизии овладел мостами через Проню. Он в отчаянной ситуации. 35-й танковый полк, в атаку!»

Это было непростое решение – приказать измученным людям идти в атаку в кромешной ночи. Но оставлять товарищей в беде было нельзя. Полк выступил в 23:30.

Пропойск – Кричев

Важнейшей целью 4-й танковой дивизии были мосты через реку Проня в Пропойске. Это были четыре моста общей длиной 500 метров. Первые два моста шли над заболоченной поймой реки, третий через саму реку и четвертый через ее притоки. Между мостами лежали соединявшие их дамбы. Наступая по магистрали, осторожно продвигаясь по второстепенным дорогам и высылая многочисленные дозоры, 7-й разведывательный батальон, не замеченный неприятелем, вышел к опушке леса в 5 километрах севернее Пропойска. Было установлено, что Пропойск занят врагом. Движение по мостам осуществлялось как в мирное время.

И хотя было известно, что русские занимают и Пропойск, и мосты большими силами, командир разведывательного батальона решил не ждать подхода танкового полка. Вместо этого он решил атаковать русских своими силами, сосредоточиться для наступления и взять мосты внезапным ударом.

Разведывательный батальон выступил в 20:25. Первой целью была северная часть Пропойска. В этот момент русские проснулись. Они попытались остановить наступление массированным артиллерийским огнем. Возможно, они также попытались бы взорвать мосты, но движение по ним продолжалось.

Мотоциклисты батальона натолкнулись на огонь неприятеля, хотя путь наступления прикрывали бронированные автомобили.

В 21:00 из дивизии поступила радиограмма: «Сковать действия неприятеля. Не вступать в решительный бой. 35-й танковый полк на подходе».

К тому моменту разведывательный батальон вел ожесточенный бой и запросил поддержку артиллерии с северо-восточного берега реки. Из-за большой дистанции артиллерийская поддержка оказалась невозможна.

Вскоре после 21:00 батальон ворвался в город. Не обращая внимания на то, что враг в городе, мотоциклисты устремились к мостам и сразу же захватили первый из них. Колонны грузовиков неприятеля были застигнуты на мостах врасплох. В рядах противника воцарилось замешательство. Воспользовавшись этим, несколько передовых отделений продвинулись вплоть до четвертого моста. По четвертому мосту противник открыл огонь, и возникла серьезная угроза того, что он загорится. Даже в этой ситуации бойцы разведывательного батальона продолжали сохранять выдержку, спокойствие и самообладание; они сбрасывали в воду загоревшиеся балки и доски.

Затем, когда в руках немцев оказался четвертый мост, был дан приказ удержать захваченное. Это оказалось непростой задачей, поскольку русские, уже оправившиеся от первого потрясения, попытались вернуть мосты. Эта попытка провалилась в результате упорного сопротивления мотопехотинцев.

Однако попытка русских вновь овладеть городом оказалась гораздо успешнее. Неприятель вышел во фланг батальона с севера. Если бы ему удалось вернуть город под свой контроль, судьба бойцов на мосту была бы практически предрешена. Одна атака следовала за другой, но командир сохранял самообладание, и ему удавалось решать все проблемы, несмотря на явный недостаток сил.

35-й танковый полк в ходе марша оставил приданные ему подразделения в 5 километрах от Пропойска и затем в кромешной темноте ночи подошел к городу. Полку следовало быть очень осторожным при движении вперед, поскольку ночью было очень трудно отличить своих от врагов. В 0:30 ночи передовые подразделения полка вошли в Пропойск. Разведывательный батальон вздохнул с облегчением. Полковник Эбербах оставил 1-й батальон 35-го танкового полка позади на окраине Пропойска для обеспечения там прикрытия, а 2-й батальон 35-го танкового полка двинул вперед к мостам на восточный берег. Это казалось непросто, поскольку на мосту стояло 19 русских грузовиков, некоторые из них были разбиты вдребезги. Их пришлось убирать с пути. При этом русские не дремали. Они вели интенсивный огонь с восточного берега. Когда передовой танк подразделения завяз в грязи, командир 2-го батальона, подполковник Хохбаум, радировал: «Если мы останемся там, где стоим, и не пройдем вперед, они разнесут нас на куски». Слова возымели эффект, и после короткой заминки дело двинулось. Не давая себе ни секунды отдыха, танки покатили вперед к мосту через реку Лобчанка (на дороге на Чериков), который русские уже взорвали.

После взятия мостов через реку Проня дорога на Кричев была открыта. Если бы поблизости находились другие части дивизии, взятие Кричева стало бы делом нескольких часов. Но задействованная севернее боевая группа накануне вечером продвинулась вперед лишь весьма незначительно. Это неудивительно, поскольку стоявшие там неприятельские силы насчитывали несколько дивизий. Поэтому наступление 33-го стрелкового полка в направлении Волковичи – Кутня планировалось продолжить с первыми лучами солнца 15 июля.

К несчастью, мост через Лобчанку не удалось восстановить к 16 июля, поскольку понтонно-мостовое имущество требовало ремонта. В течение дня дивизия несколько раз пыталась отвести северную группу назад, но корпус не отпускал ее до 16:00. Отход от неприятеля был очень труден; командир бригады полковник фон Заукен был ранен, а его адъютант убит.

С 15 июля ситуация сложилась довольно напряженная. Русским, подходящим из района Могилева, удалось глубоко вклиниться на участке обороны 10-й моторизованной дивизии. 3-я танковая дивизия столкнулась с мощными неприятельскими силами в Грабовичах. По этому поводу 16 июля корпус предоставил следующую информацию: русские продвинулись в направлении Бобруйска в районе Рогачева, Жлобина и южнее от западного берега Днепра. Для разгрома этих неприятельских сил был направлен III армейский корпус[25]. 1-я кавалерийская дивизия в районе вокруг Старого Быхова была атакована частями Красной армии с юга. Эта информация говорила нам, что в тылу дивизии происходит много интересного. Корпусу поставили задачу наступать на Рославль через Кричев.

Тем временем воздушная разведка, а также дозоры 7-го разведывательного батальона установили, что русские отступают в направлении Кричева несколькими моторизованными и пешими колоннами. Они двигаются по второстепенным дорогам к рубежу Чериков – Кричев. Большие сосредоточения войск противника были зафиксированы в Кричеве.

Было чрезвычайно важно помешать отступлению крупных формирований русских через Кричев. Поскольку к полудню удалось справиться с кризисной ситуацией на участке 10-й моторизованной дивизии, а 3-я танковая дивизия сломила сопротивление врага, из штаба корпуса было приказано продолжить наступление на Кричев.

16 июля боевая группа Эбербаха в 18:30 начала наступление на Кричев. Боевая группа включала 2-й батальон 35-го танкового полка, 1-ю роту 34-го мотоциклетного батальона, 1-ю роту 12-го пехотного полка (рота БТР), 2-й дивизион 103-го артиллерийского полка, 1-ю и 3-ю роту 79-го танково-саперного батальона, подразделения дивизионной мостовой колонны, одну тяжелую зенитную батарею и одну легкую зенитную батарею. Первой целью был захват переправ через реку Удога северо-северо-восточнее города Черикова, а затем незамедлительное выдвижение к Кричеву для овладения важными переправами через Сож, желательно целыми и невредимыми.

Разведка силами роты, начатая утром в направлении Черикова, не смогла преодолеть мощное сопротивление врага. Это означало, что предстоящее задание будет трудным.

Сразу за рекой Лобчанка боевой группе пришлось сойти с магистрали из-за того, что проходящую через лес дорогу на несколько сот метров преграждали завалы. При обходе этого препятствия произошло несколько столкновений с вражеской пехотой. В 21:15 35-му танковому полку удалось в целости и сохранности захватить мост через Удогу. В Черикове было тихо. Не было видно ни одного гражданского. Русские солдаты, собравшиеся на окраине деревни, сказали, что их подразделения отступают в направлении Кричева. Полковник Эбербах приказал боевой группе оставаться за Чериковом, чтобы перестроиться. Дивизия выслала боевую группу, 1-й батальон 33-го пехотного полка и 740-й артиллерийский дивизион (150-мм орудий).

В 2:15 17 июля полковник Эбербах приказал своим силам выдвигаться, чтобы овладеть Кричевом. В дополнение ему также были приданы следующие подразделения: полковник Шнайдер со штабом 103-го артиллерийского полка, 3-й дивизион 103-го артиллерийского полка, 3-я батарея 604-го дивизиона тяжелых минометов, 6-я батарея 69-го артиллерийского полка и 324-я батарея подвижного наблюдения за танками противника[26]. Эти силы вошли в боевую группу.

Боевая группа без задержек продвигалась вперед до 4:15. Затем на отметке 156, приблизительно на полпути между Чериковом и Кричевом, сопротивление неприятеля стало ощутимым. Здесь находилось заграждение, прикрываемое огнем противотанковых орудий и артиллерии. Полковник Эбербах быстро приказал артиллерии выдвинуться на позиции, чтобы сломить сопротивление врага. Это было крайне важно для взятия Кричева.

Прямо у окраины Кричева подразделение (на два с половиной часа) остановилось, чтобы перестроиться[27]. Вся артиллерия заняла позиции, и 35-й танковый полк вместе с 1-й ротой 34-го мотоциклетного батальона и 1-й ротой 12-го пехотного полка ворвались в Кричев. Сопротивление русские войска оказывали слабое. Передовые танковые подразделения вышли к вокзалу и мостам через Сож, но русские их уже взорвали. В итоге боевая группа вошла в Кричев, и русские открыли по городу массированный артиллерийский огонь.

Наш артиллерия, готовая отвечать на такого рода вызов, не заставила себя долго ждать, но в тот момент было трудно эффективно подавить огонь противника.

В то время как боевая группа Эбербаха все еще шла в направлении Кричева, русские вновь активизировались в районе Пропойска. Их тяжелая артиллерия открыла огонь по мостам через Проню с противоположного берега. Зенитный тягач получил прямое попадание, в результате которого погибло 9 человек. Только что вступившая на мост 1-я батарея оптической разведки вместе с 604-м тяжелым минометным дивизионом были задействованы против неприятельских батарей, и им удалось прекратить разрушение мостов артиллерийским обстрелом. Пропойск становился «трудным ребенком». Русские постоянно пытались прорваться там. В качестве превентивной меры дивизия оставила там 1-й батальон 35-го танкового полка для того, чтобы отражать все возможные попытки прорыва.

Бои шли также за Чериков, там русские атаковали колонну снабжения. В конце концов 1-й батальон 12-го пехотного полка (минус 1-я рота) пришлось задействовать для того, чтобы очистить деревню и обеспечить колоннам снабжения беспрепятственный проход через нее.

Ситуация с танками тем вечером сложилась катастрофическая. Число боеспособных танков во 2-м батальоне 35-го танкового полка, задействованном в Кричеве, составляло 8 Pz III и 5 Pz II. Батальон вступил в войну 22 июня 1941 года с 90 танками. Теперь его боевая мощь не превышала полной роты. И если 17 июля все еще планировалось наступать в направлении Рославля, 18 июля общая ситуация изменилась таким образом, что продолжение наступления в тот момент становилось невозможным. В течение дня штаб корпуса приказал дивизии оставлять открытой возможность наступления с плацдарма, но в то же время потребовал, чтобы дивизия обеспечила безопасность дороги по мостам через Проню от Пропойска до Кричева. С этой целью дивизия получила приказание переформировать свои подразделения в боевые группы. Этот широкомасштабный приказ требовал от дивизии не только обеспечить Кричевский плацдарм, но также прикрыть около 50 километров дороги.

Тем временем русские оживились на юге. Мосты в Черикове и Пропойске постоянно находились под огнем артиллерии. Мост в Черикове получил два прямых попадания и на некоторое время оказался выведен из строя. 19 июля разведке удалось перехватить приказ русских на наступление, назначенное на 1:00 19 июля. Из этого приказа следовало, что в течение дня русские намеревались атаковать наш плацдарм в районе деревни Чернец вплоть до реки Остёр. Для этой цели они планировали задействовать 4-й корпус с 7-й и 8-й воздушно-десантной бригадами, 160-ю стрелковую дивизию (с тремя артиллерийскими дивизионами) и 6-ю стрелковую дивизию, а также части 55-й стрелковой дивизии. Русские намеревались в результате наступления сократить плацдарм. Хотя все силы дивизии, которые только можно было задействовать, уже получили боевые задачи, командование не намеревалось отдавать плацдарм.

Плацдарм был не единственным поводом беспокойства для дивизии. С 13:30 русские атаковали мосты в Пропойске с северо-востока. Поскольку оттуда постоянно поступали плохие вести, в дивизии, чтобы исправить ситуацию, решили задействовать полковника Эбербаха. В его распоряжение предоставили 1-й батальон 35-го танкового полка, две роты из 12-го пехотного полка, две батареи первого дивизиона 103-го артиллерийского полка. Прежде чем 1-й батальон 35-го танкового полка смог выступить, с плацдарма пришла новость о начале наступления русских. Несмотря на ожесточенные бои, которые велись на плацдарме, дивизия в тот момент не могла оказать помощь, поскольку в 20:42 поступила радиограмма из корпуса следующего содержания: «Неприятельские танки прорвались на севере между расположением 1-й кавалерийской дивизии и позициями 10-й моторизованной дивизии. Ожесточенные бои в Пропойске; мост разрушен. Вся танковая дивизия независимо от полученных ранее приказов маршем немедленно отправляется к 10-й моторизованной дивизии».

1-му батальону 35-го танкового полка удалось в 22:00 установить контакт с моторизованной дивизией, тем самым положив конец главнейшей опасности. Следует также упомянуть, что мосты в Пропойске не были разрушены. Примерно в то же время ослабли атаки на плацдарм в Кричеве.

Согласно оценкам полковника Эбербаха, в лесу к северу от магистрали находилось от 10 до 12 тысяч русских с большим количеством техники и военного имущества. Эти советские войска всеми доступными средствами пытались прорваться в южном направлении. В результате дорога несколько раз переходила из рук в руки. 20 июля в 4:00 ситуация снова запуталась. Хотя контакт с 10-й моторизованной дивизией и установили, но сделал это лишь 1-й батальон 35-го танкового полка. Контакт с танковым батальоном был потерян. Настоятельно необходимо было удержать и сохранить в целости мосты через реки Проня, Лобчанка и Удога. Вокруг них были созданы укрепленные опорные пункты. Для того чтобы исправить ситуацию, полковнику Эбербаху приказали очистить леса вокруг Пропойска. С этой целью ему были приданы следующие силы:

2-й батальон 35-го танкового полка (15 боеспособных танков);

1-й батальон 35-го танкового полка (30 боеспособных танков):

2-й батальон 12-го пехотного полка;

103-й артиллерийский полк;

1-й батальон 394-го пехотного полка (3-й танковой дивизии);

2-й дивизион 75-го артиллерийского полка (3-й танковой дивизии).

Хотя боевая группа нанесла русским значительные потери, ей не удалось взять под контроль пути снабжения. Даже штаб дивизии подвергся нападению прорывающихся из окружения русских. Русские появились у командного пункта дивизии в 17:00, пытаясь прорваться через магистраль снабжения с севера на юг. Все имевшиеся при штабе наличные силы, включая батальон связи, зенитный дивизион и только что прибывшую передовую группу разведывательного батальона, сплотили для того, чтобы отразить атаку. После долгой перестрелки русские выдвинули вперед по лесному бездорожью два 122-мм артиллерийских орудия. Разведке батальона связи удалось вывести из строя одно из этих орудий. Но другое заняло позицию прямо у дороги и стало бить по машинам штаба дивизии и пустым машинам привлеченных сил с дистанции чуть более 100 метров. В наступившем замешательстве нескольким сотням русских удалось прорваться на юг. Орудие, устроившее бойню, в конце концов обезвредили как раз в тот момент проходившие по дороге легкая зенитка и танк.

Сражения в лесу стоили больших потерь. Потери понесли 1-й батальон 394-го пехотного полка, приданный из 3-й танковой дивизии. Во время боя русские вклинились между 2-м батальоном 12-го пехотного полка и 1-м батальоном 394-го пехотного полка, выйдя на главный путь подвоза в Александровке.

Затем танки приказали задействовать вдоль дороги для исправления ситуации. В ходе этой операции русским бутылками с зажигательной смесью удалось полностью вывести из строя 6 танков на пересеченной лесной местности. Бутылка с зажигательной смесью представляла собой смесь фосфора, масла и бензина, залитую в пустую водочную бутылку. При соприкосновении с кислородом, когда бутылки разбивались, смесь возгоралась и давала мощное пламя.

С точки зрения ситуации с танками потеря еще 6 танков оказалась тяжелым ударом. Положение танковой дивизии нельзя было назвать иначе как катастрофическим. Донесение, составленное 21 июля в 16:15, рисует следующую картину:

Боевая мощь бронетанковой дивизии основывается главным образом на числе боеспособных танков. Этот список говорит сам за себя. После четырех недель боев полк безвозвратно потерял 42 танка, большая часть из них Pz III. 40 из 143 оставшихся танков – включая пять ценных Pz IV – на тот момент были небоеспособны. И еще нехватка запчастей! Кроме того, недоставало моторов и трансмиссий на замену. Для того чтобы справиться наконец с дефицитом, полк с разрешения дивизии послал майора фон Юнгенфельда в Германию «достать» запчасти в соответствующих организациях. По обычным каналам поставки получить что-то было просто невозможно. И отнюдь не из-за нехватки транспорта. Это происходило только потому, что запчасти скапливались на складах, и по воле вышестоящего командования.

На тот момент танковый полк по боевой мощи равнялся половине танкового батальона. Полное списание боевых машин происходило в результате понесенных боевых потерь. Но как объяснить другие катастрофические потери? 750 километров наступления по бездорожью, особенно по ужасной пересеченной местности, оказывало серьезное негативное воздействие. Кроме того, у ремонтных служб из-за постоянных передвижений не хватало времени чинить повреждения сразу после их получения.

Черный день пехотной бригады

15 июля к югу от нас шли ожесточенные бои за мосты в Пропойске. Мы двинулись на север, чтобы обеспечить прикрытие. Наш командный пункт находился в деревне Грязивец (на дороге Пропойск – Могилев). Чтобы добраться туда, нам следовало прорываться с боями и взять Красницу (в 10 км к юго-западу). Было чертовски ветрено. Невооруженным глазом мы могли видеть неприятельские колонны, двигавшиеся одна за другой с северо-запада со стороны Могилева. Все уже давно складывалось далеко не так удачно, как раньше. Хотя наша артиллерия время от времени поддерживала нас огнем, у нее были более важные цели, чем беспокоившие нас вражеские части. Русские войска беспрепятственно продолжали наступать на нас. Неприятель начал обстрел фруктового сада, где располагался наш центр радиосвязи. Снаряды ложились всего в 30–50 метрах от нас.

Плохие вести приходили из всех подразделений. Мы вели бои с превосходящими силами противника, который сражался отчаянно. Внезапно раздался глухой грохот, и артиллерийского наблюдателя подбросило так, что он описал широкую дугу над крышей амбара. Черный столб дыма от разрыва дальнобойного снаряда поднялся вверх в 50 метрах от нас. Полковник фон Заукен вызывал своих командиров. Он непрерывно продолжал отдавать приказания.

Раздался короткий тихий свист, ощутимый скорее всем телом, а не слухом, и я бросился на землю. Однако мне не удалось отпрыгнуть далеко. Меня сильно встряхнуло. От ужасного грохота едва не лопнули барабанные перепонки. Меня вместе с водителем отбросило за «кюбель». Я почувствовал резкую боль над глазом и в подбородке. Рефлекторно я провел ладонью по лицу. Все вроде цело, но рука была в крови.

– Врача! – закричали несколько голосов рядом со мной. Крик был настолько пронзителен, что, казалось, отдавался в спинном мозге. Мой шофер Генрих получил тяжелое ранение. Его рука неестественно висела и была видна сквозь разорванный рукав мундира. Это первое, что я заметил. Я схватил Генриха и потащил к медицинскому пункту, находившемуся всего в сотне метров. За спиной я снова слышал пронзительный крик: – Врача! Врача!

Обернувшись, я увидел большую кучу беспорядочно наваленных друг на друга человеческих тел. Я немедленно вернулся с двумя врачами.

Это было прямое попадание крупнокалиберного артиллерийского снаряда, разорвавшегося посреди штаба бригады в гуще собравшихся там командиров. Обер-ефрейтор Лисицкий, обер-ефрейтор Хендель и старший рядовой Райхель были убиты. Бригадный адъютант обер-лейтенант Либе тяжело ранен. Нога была оторвана; большой осколок застрял в спине. Начальник связи бригады, обер-лейтенант Бельц, получил глубокую рану в верхнюю часть бедра. Он сам пережимал себе артерию, чтобы избежать кровопотери.

Полковник фон Заукен сидел на земле. Осколок угодил ему в колено. Без видимых эмоций на лице он срезал с ноги сапог и перевязал сильно кровоточившую рану. Не отрываясь от этого занятия, он спокойным голосом продолжал отдавать приказы и диктовать донесение в штаб дивизии. Фон Заукен попрощался с бригадным адъютантом так, словно тот был его сыном. Мы все понимали, что Либе не выживет после такого тяжелого ранения. Обер-лейтенант Либе попросил фон Заукена передать родителям свое последнее желание; ему уже было трудно говорить. Он окинул нас странным взглядом и впал в беспамятство. Ему было ужасно больно, но он не издал ни звука. Ни жалобы, ни стона не сорвалось из его губ. Он был образцовым отважным офицером до самого последнего мгновения жизни.

Раненым оказали первую медицинскую помощь и повезли в главный медицинский пункт в Краснице. Обер-лейтенант Либе умер там. Обер-лейтенанту Бельцу пришлось ампутировать ногу.

Троих погибших похоронили на возвышенности близ выезда из деревни.

Полковник фон Заукен остался с бригадой, несмотря на ранения. Он назначил заместителей вместо раненых командиров. Мы перенесли командный пункт из деревни в другое место. Командиру бригады провели телефонную линию прямо в машину, поэтому он мог управлять войсками прямо оттуда. С тяжелым сердцем он несколько часов спустя передал командование бригадой полковнику Гролигу.

Ночью мы перешли мосты в Пропойске. Они находились под мощным артиллерийским огнем. Еще в Черикове штаб бригады освободили от его обязанностей.

16 июля в лесу под Кричевом мы явились с докладом на командный пункт дивизии. Здесь тоже разверзся ад. Нас тотчас задействовали для обеспечения пути снабжения.

Бои за дорогу Пропойск – Кричев

20 июля. Это и вправду была безумная война. На флангах нас тревожили целый день. Мы с нашими танками не могли пройти через леса и болота. Пехота также предпочитала обходить места, где мы уже произвели небольшую зачистку. В результате в лесах оставались целые батальоны русских солдат, и, поскольку ближайшая дивизия ушла от нас вперед на север на 10 или даже 20 километров, в промежутке находились целые дивизии неприятеля. На южном фланге немецких войск не было вплоть до Киева; на их месте находилась русская общевойсковая армия[28].

Не приходилось надеяться на то, что русские будут просто стоять и наблюдать с противоположного берега реки Сож, как наши колонны снабжения идут по дороге всего в нескольких километрах от них. Особенно потому, что были голодны. В результате возник кризис, но не слишком великий. Один из наших ремонтных взводов сильно потрепали, что стало для полка трагедией. Русские атаковали Пропойск силами артиллерии и авиации. А в полуденное время они провели успешное наступление с двух сторон и заняли восточную оконечность моста. К северу от нас было полно русских; точно так же и к югу. Плацдарм, который в Кричеве удерживал 33-й пехотный полк, в течение ночи атаковали дважды.

Разумеется, все чудовищно преувеличивалось. В 18:00 поступила радиограмма: «Мост в Пропойске частично взорван, частично занят врагом». Всю дивизию оттянули назад. Но мы не могли отойти; в этом случае нам пришлось бы взорвать все наши небоеспособные танки. Мы подготовились к бою. Я издал приказы по батальонам.

Еще одно срочное сообщение из дивизии: «Когда будет готов 1-й батальон?» Как человек осмотрительный, я сказал, что через час. Его направляли – по обыкновению как можно скорее – прорываться к 12-му пехотному полку и вместе с ним вернуть мосты в Пропойске. И это уже во второй раз, только теперь в противоположном направлении!

Я посоветовал, чтобы 1-й батальон отправился туда немедленно и восстановил порядок; я предложил продолжить движение вперед. Мое предложение отклонили. Через полчаса Мейни (Мейнард фон Лаухерт) с 33 танками бодро направился к мосту. Ему пришлось пройти 55 километров. Через пару часов он взял мост, абсолютно целый и невредимый. Затем он вместе с пехотой произвел зачистку района.

Вопрос об отходе всей дивизии даже не ставился. Я полагал, что сначала необходимо было наступать на север, чтобы зачистить район, а затем, объединив усилия с киевской войсковой группировкой, замкнуть в котел и уничтожить русских к югу от нас. К сожалению, пехоте требовалось много времени для того, чтобы догнать нас и взять на себя наши задачи.

21 июля. Бои разгораются впереди и позади нас в течение всего дня. Наш фронт растянулся на 50 километров. Русским стоило только нанести нам удар с обеих сторон, и нам конец. Но атаковали мы. Именно это нас и спасало, но также вело к значительным потерям. Мы не могли стать вездесущими. Где бы мы ни появлялись – везде были русские, и сражались отчаянно. Кроме того, они пытались вырваться из котла. В 120 километрах позади нас русские танки разгромили наш ремонтный взвод. К счастью, никто из военнослужащих ранен не был.

Лаухерт со своим батальоном вновь сражался отважно. Георги[29] уничтожил целый артиллерийский дивизион и много зенитных орудий. Только в одном Черикове в дивизии было ранено 250 человек и было много стычек вдоль дороги. Нам пришлось оставить раненых там, поскольку мы были отрезаны.

22 июля. Вчера был тяжелый день. Общие потери полка после месяца войны в России составили 54 убитых и 87 раненых. Больше, чем в Польше и Франции, вместе взятых. Окончание войны не приблизилось ни на йоту. В ночь с 20 на 21 июля меня подняли по тревоге: задача – охрана части основного пути подвоза силами стрелкового полка другой дивизии. Я попросил у командиров приданных нам подразделений показать место назначения. Прежде чем выехать, я спросил у командира пехотного батальона в том районе, безопасно ли на дороге. Затем сел в свою штабную машину, за которой последовал командирский танк. На месте встречи стояло несколько боевых машин. Я послал туда Герре, чтобы выяснить, что происходит. Он вернулся и сказал, что здесь было жарко. Соответственно, я забрался в свой командирский танк. Рядом с разбитыми машинами брошенные пехотные орудия и минометы. Затем – внезапный удар – снаряд противотанкового орудия в командирский танк. Я крикнул своему водителю, Мелингу:

– Газу! Вперед!

Второй снаряд тоже попал в цель. Затем я понял, что бьют спереди. Мы дали задний ход – в кювет! Потом третье попадание. После этого мы задним ходом попятились в лес. Прежде чем мы до него добрались, нас нашел четвертый снаряд. Гусеница стала издавать странные дребезжащие звуки. Мы очень аккуратно развернулись. Снова вспышка. Но в нас не попали. Наконец в состоянии потрясения мы оказались на пшеничном поле. Ведущее колесо и гусеница были повреждены. Починить их на месте было невозможно. Мы потащились к другому участку дороги. Пехотинцы захотели прокатиться на броне.

Я вылез из танка и сказал им, что нам надо вернуться назад. Пока экипаж ремонтировал танк, я разыскал командиров пехотинцев и артиллерии. Они спали. Можно сказать, я их разбудил! Они были совершенно измучены и полагали, что находятся там в полной безопасности. Затем появился командир батальона – похожий на привидение – и доложил, что русские подожгли два полковых танка и прорвали позиции его батальона. Оставшиеся бойцы отступили к этому населенному пункту. Я немедленно приказал артиллерии и всем тяжелым орудиям открыть огонь по наступающему противнику, а отошедшим пехотинцам сосредоточиться. Русские при поддержке танков были в стремительной контратаке отброшены назад. Но вскоре они снова пошли в наступление. Ситуация сложилась весьма сложная. Неприятель лесом подошел к нам на дальность броска ручной гранаты и атаковал с криком «ура!». Задействовав 10 танков, мне едва удалось сдержать вражеское наступление. Но обстановка продолжала оставаться очень напряженной на протяжении нескольких последующих часов. Я носился вперед и назад, между выдвинутыми в авангард танками и пехотой, подкреплениями и штабом дивизии, мимо подбитых танков, мимо горящих танков, мимо 25 пехотинцев, заколотых штыками русских в рукопашном бою, мимо большого числа убитых русских солдат и мертвых лошадей, мимо одного из моих убитых танкистов. В сражении был убит унтер-офицер Вайс из полкового штаба. С танка Герре сорвало передний броневой лист. Все мы выглядели немного «пробитыми».

Русские также постоянно атаковали в других местах. Они не боялись смерти и спокойно шли по телам своих павших товарищей. Офицеры гнали их вперед угрозами, но они и сами были очень храбры. Несмотря на это, мы держались. Наконец стало тише. Позавчера мы потеряли 5 танков; вчера – 3. Мы отступили к двум «плацдармам». Это только на словах кажется просто, но не в том случае, если у вас есть поврежденные танки, раненые, убитые и обозы. Тем не менее нам это удалось.

Во всем полку осталось всего 44 боеспособных танка. Топливо, боеприпасы, продовольствие – в первую очередь хлеб – подходили к концу.

В «Призрачном лесу» в 10 километрах от Кричева

Мое первое столкновение с Т-34

Когда 22 июня 1941 года немецкие войска начали наступление, Пинские болота стали первой крупной преградой, с которой мы столкнулись. Наши танки вынуждены были идти исключительно по дорогам. Возможно, именно по этой причине русские не задействовали там никаких тяжелых танков. В свои перископы и прицелы орудий мы видели лишь небольшие танкетки. Наши боевые машины были оснащены 37-мм короткоствольными орудиями. В целом наши танки считались устаревшими: у них скрипело, скрежетало, щелкало и стреляло попеременно то в одном, то в другом цилиндре. Однажды раздался взрыв, словно из 150-мм гаубицы: цилиндры застучали одновременно. Они забастовали вместе. Наша «Эдит-2», как мы окрестили свой танк, отправилась в ремонт и после короткого осмотра получила свидетельство о смерти. Это решило судьбу последнего в 1-м батальоне Pz III с 37-мм орудием.

Он исполнил свой долг верно и преданно. Он выстоял в Старом Быхове под градом огня. Позднее на протяжении двух особенно жарких дней он сражался так же самоотверженно, как и его более сильный большой брат – танк Pz III с 50-мм пушкой длиной 42 калибра. Я пережил в танке «Эдит-2» боевое крещение. Он шептал мне: «Сохраняй спокойствие! Ты можешь на меня положиться, я стреляный воробей». Это было в Польше, и, когда командир перед строем моих товарищей вручил мне нагрудный знак «За танковую атаку»[32], мне показалось, что моя старая машина тоже гордо приосанилась, словно говоря:

– Видишь… я тоже еще на многое способна!

Но в мгновение ока все было кончено. Ремонтники подошли с лебедкой и тросами и начали разбирать нашу дорогую старушку «Эдит-2».

В этот момент осуществились мечты многих бессонных ночей. Я влез в танк Pz III с 50-мм пушкой. Кроме того, он был оснащен дополнительной броней[33]. Ни один рыцарь не мог сильнее гордиться новенькими доспехами, чем я своим танком. Эта машина была лучшим полисом страхования жизни. До тех пор, пока…

Это произошло 13 августа 1941 года. Мы вышли в поход с первыми лучами солнца. Наш взвод шел впереди; наш танк был ведущим. Мы взяли с собой в танк еще одного человека, переводчика. Он удобно устроился у меня за спиной на крышке карданного шарнира. Погода была скверная, а видимость отвратительная. Из переднего пулемета я обстрелял несколько арьергардных отрядов советских войск. Они не оказали серьезного сопротивления. Впереди показалась протянувшаяся вдоль дороги большая деревня.

После короткой остановки для осмотра танков мы вошли в деревню. Посреди деревни мы приказали остальному взводу идти за нами медленно. За спиной мы уже слышали рев моторов. Командир нашего танка повернулся – и у него перехватило дыхание. Два тяжелых советских танка T-34 шли за нами, как будто были частью нашего подразделения.

Мы немедленно развернулись, двинулись вперед и остановились – в 5 метрах друг от друга. Русские выстрелили первыми, но они еще не навели точно свое орудие. Затем мы выстрелили подкалиберным снарядом: попадание в маску пушки! Полетели искры. Но T-34 продолжал медленно разворачивать башню[34]. Раздался второй выстрел, но снова мимо. Но затем через свою оптику я мог прекрасно видеть: их башня стояла точно на 12 часах. Следующий снаряд, бесспорно, будет прямым попаданием, если мы не выстрелим первыми. Но об этом не могло быть и речи. Наш заряжающий тщетно пытался вытащить снарядную гильзу из казенника. Мало того, она застряла там намертво!

Наш командир танка выскочил из машины и попытался подбить вражеский стальной колосс ручной гранатой. Переводчик в десятый раз спрашивал меня, что происходит. Я отозвался в стиле черного юмора:

– Скоро сам увидишь!

Затем я направил орудие машины в небо, подтянул ноги и свернулся клубком, как еж. После этого раздался оглушительный грохот. Вся машина, казалось, была охвачена пламенем. Рация валялась где-то у меня в ногах. Я закричал:

– Все вон! Машина горит!

Тем временем наш переводчик тоже сообразил, что происходит. Он совершил воистину тигриный прыжок из люка заряжающего на землю, даже не коснувшись боковых стенок. Я последовал за ним. Мой пистолет, который я из-за изнуряющей жары против обыкновения положил за рацию, пришлось оставить в танке. Прощай, большое 50-мм орудие! Во время прыжка я также потерял свой шлем.

Мы оттащили нашего водителя, который получил тяжелое ранение, в укромное место за амбаром. Из танка ему удалось выпрыгнуть самостоятельно. Я начал красться вдоль домов в поисках санитарного танка и довольно быстро нашел его. Наш батальонный врач, доктор Шульц-Меркель, побежал назад вместе со мной, поскольку у его машины была повреждена гусеница.

Когда мы подбежали, оба танка T-34 уже были подбиты и горели на обочине улицы. Я забрался в наш танк и попытался каким-то образом сдвинуть его в сторону. Этого мне сделать не удалось, поскольку вражеский снаряд угодил прямо в трансмиссию.

Канонада понемногу стихала. Наши продолжали двигаться вперед. Мы остались с нашим танком. Несмотря на то что он больше не двигался с места, он по-прежнему мог стрелять. Мы стали ждать ремонтный взвод. Но прежде чем все это закончилось, нам довелось пережить еще одно потрясение. Я был в танке, когда неожиданно раздался мощный взрыв. Засвистели осколки. Грохнуло еще раз и затем еще раз. В мгновение ока я выскользнул из танка и заполз под его днище, где обнаружил таких же онемевших и ничего не понимающих товарищей. Авиация? Немыслимо! «Катюши»? Новое оружие? Нет, на самом деле все оказалось гораздо проще. Мы перепугались понапрасну. Взорвались боеприпасы в горящих советских T-34. Это был сумасшедший фейерверк.

Бросок на юг – окружение Киева

4-я танковая дивизия, как участница широкомасштабной операции, получила задание наступать на юг, прорваться в глубокий тыл противника и отрезать и окружить расположенные у Днепра русские полевые армии.

Но на ближайшее будущее было приказано уничтожить неприятеля южнее Кричева и тем самым обезопасить пути снабжения. Эти попытки в период с 9 по 16 августа увенчались лишь частичным успехом.

Вечером 15 августа после непрерывных ожесточенных боев, в том числе с тяжелыми русскими танками, мы вышли к городу Костюковичи. Ночью город был взят при поддержке пехоты, тяжелых реактивных минометов и артиллерии. Была отражена атака русских танков, поддержанная также огневой мощью бронепоезда. Мы захватили 19 танков, в том числе 3 тяжелых, 21 орудие и 52 самолета. Мы также взяли 520 военнопленных. Но за эти дни полк из-за нехватки топлива лишился половины танков.

18 августа дивизия заняла позиции, с которых начнется наступление на юг. 19 августа она вышла к забитым транспортом улицам в городе Мглин.

20 августа полк подошел к городу Унеча и овладел им. До 24 августа район вокруг Унечи был зачищен. Было захвачено 600 пленных, 60 грузовиков и 8 орудий.

25 августа полк выступил вслед за 3-й танковой дивизией в направлении Стародуба[35], к которому мы вышли 26 августа в 8:30. Прикрывая юго-восточный фланг корпуса, дивизия в тот же день атаковала село Кистер, где находился крупный гарнизон. 27 августа после упорных уличных боев населенный пункт был взят.

28 и 29 августа полк продолжил наступление на юг, выйдя к городу Новгород-Северский. Он оставался там до 31 августа из-за отсутствия топлива.

1 сентября 35-й танковый полк получил приказ выступить к городу Конотоп. Опушка леса к югу от села Собич, где противник оказал упорное сопротивление, была взята штурмом. Леса вокруг села Клишки были очищены от врага в ожесточенной схватке. В селе Рудня полк был вынужден остановиться, пока саперы не залатали все мосты, сделав их проходимыми для танков.

3 сентября полку приказали наступать в западном направлении. В селе Царевка было уничтожено 11 орудий и взято 450 пленных. Танковая рота, которая вместе с моторизованной стрелковой ротой зачистила лес в Терновке, въехала в середину русской колонны в деревне. В завязавшемся бою было взято 800 пленных.

4 сентября полк наступал на запад в направлении города Короп на помощь 10-й моторизованной дивизии. Неприятель оборонял подступы к городу танками, противотанковыми и зенитными орудиями. Мы подбили 7 танков и заставили замолчать вражеские орудия. Пехота взяла город в тяжелых боях местного значения. 5 сентября было ознаменовано атаками русских. Они были отражены, 7 неприятельских танков были подбиты.

6 сентября поступил приказ внезапным ударом взять мосты через реку Сейм к северу от города Батурин. Но наш полк смог выступить для наступления только в 20:15, поскольку 10-я моторизованная дивизия, получившая приказ сначала взять два населенных пункта, не могла быстро идти вперед. Приданный танковому полку 1-й дивизион моторизованного артиллерийского полка тоже ранее не имел возможности действовать самостоятельно, обеспечивая огневое прикрытие пехотой дивизии. И таким образом, 35-й танковый полк вновь пошел в одну из своих прославленных ночных атак. Мы наступали прямо в середину района отдыха и сосредоточения неприятельских войск. Были уничтожены танки и бронеавтомобили.

В 2:45 наши танки находились в 800 метрах перед мостами через реку Сейм. 20 русских танков прикрывали отход скопившихся перед мостом многочисленных неприятельских колонн. Мы подбили 4 танка и 2 бронеавтомобиля. Русские грузовики с противотанковыми орудиями и пехотой поехали вдоль колонны нашей моторизованной пехоты. Заметив ошибку, они попытались установить свои орудия на боевые позиции. В завязавшемся ближнем бою их быстро удалось привести в чувство с помощью ручных гранат и автоматов.

Наш артиллерия открыла огонь прямой наводкой по шедшей впереди неприятельской артиллерии. Для того чтобы восстановить связь между сражающимися отдельными частями различных подразделений и навести порядок, наш 2-й батальон развернулся и пошел на ожесточенно сражающегося противника с тыла. Бой продолжался до первых лучей солнца. Засветло русские снова открыли огонь с опушек леса по обеим сторонам дороги из всех имеющихся видов оружия. Мы не заставили себя долго ждать с ответом. Полк занял круговую оборону вдоль дороги. Среди военных трофеев оказалось 27 полевых орудий, 13 противотанковых орудий и 6 танков.

7 сентября, сразу после того, как рассеялся утренний туман, с южного берега реки Сейм обрушился мощный артиллерийский огонь. Неприятельские войска на противоположном берегу реки заняли оборону на господствующих высотах. Наступление без сильной артиллерийской подготовки успеха не сулило. Кроме того, враг разрушил мост. Брода там не было. По докладам воздушной разведки, неприятель постоянно подтягивал к Батурину подкрепления. Мощный артиллерийский огонь врага продолжался весь день.

8 сентября 33-му стрелковому полку удалось захватить плацдарм в восточной части города Батурин. Саперы соорудили 8-тонный мост. Нашему полку приказали перейти Сейм в Мельне по мосту, построенному саперами 3-й танковой дивизии. В 17:30 река была у нас за спиной. Затем мы напрямую проехали к шоссе Конотоп – Красное. Наш 2-й батальон, шедший в авангарде, наткнулся на длинную неприятельскую колонну противотанковых и полевых орудий. Было взяло 400 пленных. Затем 2-й батальон до поздней ночи использовался в качестве поддержки 12-го пехотного полка, который наносил фланговый удар по неприятелю в селе Митченки.

9 сентября полк не мог активно продолжать наступление из-за нехватки топлива. Наша моторизованная пехота взяла Батурин с юга без нас. 12-й пехотный полк вместе с 1-м батальоном захватил Городище и несколько орудий и танков противника.

Танковый рейд

За нашей спиной были ожесточенные бои и изматывающие нервы марш-броски. В ранние утренние часы 1 сентября мы начали преследовать отступающего противника. Целью дневного наступления был населенный пункт под названием Рудня. Нашей задачей было захватить расположенные там мосты, предпочтительные целыми. Это означало постоянное движение вперед, не обращая внимания на идущие следом войска, прорывая наспех сооруженные русскими оборонительные позиции и удерживая важные для развития наступления опорные точки в глубоком тылу врага вплоть до подхода основных сил. Как раз одна из тех задач, которые так любят танкисты.

Мы расположились на открытой местности за возвышенностью. Танки мы замаскировали снопами пшеницы, и они почти не отличались от окружающих стогов. Танкисты в черной форме сидели в тени искусственных стогов и ждали приказа двинуться вперед. В то же самое время моторизованная пехота пробивалась вперед по занятой врагом опушке леса. Звуки боя становились все громче; русские оборонялись упорно.

Судя по звукам перестрелки, казалось, что наступление захлебывается. Это было правдой – наши доблестные пехотинцы больше не могли двигаться вперед. Широкая открытая равнина по-прежнему отделяла их от леса. Русские пулеметы оставались хозяевами положения, и обвинять наших в медленном наступлении было бессмысленно и несправедливо. То тут, то там раздавались лающие звуки выстрелов минометов. Пулеметы вели огонь с обеих сторон. Пехотинцы торопливо зарывались в землю. Настало время вмешаться танкам.

Полк выступил. Взревели танковые моторы; из-под гусениц полетели клубы пыли и куски земли. Покрытые пылью и обливающиеся потом пехотинцы, ожидая нас, прильнули к земле. По рядам бойцов пронесся вздох облегчения:

– Подходят танки!

Они указывали на русские позиции, подавая знаки руками и сигнальными ракетами. Мы пошли в атаку широким фронтом. Неожиданно русская пехота прекратила огонь. Перед нами был лес, темный и угрожающий. Командиры танков осторожно выглянули из башен и стали изучать местность в бинокли. В тот момент они не могли увидеть ни малейшего движения неприятеля.

Где противотанковые пушки русских? Представление могло начаться в любой момент. Мы вглядывались в темноту, пока глаза не стали вылезать из орбит, чтобы не пропустить вспышки дульного пламени, поскольку от этого зависела наша жизнь. Русские по-прежнему молчали; до опушки леса оставалось всего несколько сотен метров. Раздался грохот на дороге на участке 5-й роты – мины. Мы ускорились и вышли к опушке леса, не подвергнувшись обстрелу противотанковых орудий. Неужели противник настолько слаб, что у него нет противотанкового оружия? Времени на размышление над подобными вещами оказалось немного, так как противотанковые орудия открыли огонь по машинам слева. Спрятавшись в выступающем вперед перелеске, он хотел застать нас врасплох с фланга. Наша атака остановилась. Попадания получил сначала один танк, потом второй. Там, в перелеске, продолжали загораться яркие вспышки дульного пламени. Непрестанно меняя позиции, мы устремились к леску, где располагались противотанковые орудия. В танке стало нестерпимо жарко. Через открытый люк башни выходил синий пороховой дым. Мы никак не могли уйти от врага. Затем неожиданно мы получили поддержку. На опушку леса стали ложиться артиллерийские снаряды. Каждый следующий не мог попасть точнее. Затем третий, потом четвертый. После чего все смолкло. И мы двинулись по узкой дороге к ближайшей деревне.

Противник спешно ее оставил. Повсюду валялось брошенное оружие и боеприпасы. Отдельные русские бежали в лес. Перед нами расстилался луг. По нему тек идущий перпендикулярно направлению нашей атаки болотистый ручей, через который был перекинут деревянный мост. Он был достаточно широк, чтобы по нему мог пройти танк. Но вот выдержит ли небольшой мост его массу?

Русские начали приходить в себя. Они попытались выставить орудия на позиции и отразить нашу атаку. В этот момент больше не оставалось времени на размышления! Вперед и по мосту! Мы осторожно двигались вперед по шумящему лесу, а миновав его, дали газ. Там русские не могли достать нас огнем; мы были быстрее. Лошади артиллерийской упряжки равнодушно паслись в ближайшем фруктовом саду.

У нас не было времени на долгие остановки. Цель по-прежнему была далеко впереди. Возможно, враг был на опушке леса, возможно, за теряющейся из виду вдали дорогой. Внимательно всматриваясь в каждую тень, каждую складку местности, мы осторожно пробирались вперед. Широкая разбитая дорога вела в большую деревню. Глядя в бинокли, мы смогли рассмотреть расположенный перед населенным пунктом мост. «Есть ли там мины? Подготовлен ли мост к подрыву?» Мы сошли с дороги и поползли по полям. Нигде не наблюдалось ни малейшего движения. Обычно это было подозрительно. Вдруг на окраине деревни что-то зашевелилось. Взметнулась пыль. Мы приготовилась к бою. В деревню въехала колонна, окутанная большим облаком поднятой пыли. Дистанция была приблизительно 400 метров. Все орудия приготовились к бою. Что это? По мосту шло стадо в сотню овец, которое гнали мирные пастухи. Мы улыбнулись.

Спасибо, спасибо! Мост не готов к подрыву, а дорога явно не заминирована.

Без особой спешки мы въехали в деревню. Над домами царила практически полная тишина. Но неужели здесь ни о каких вражеских силах не известно? И где же тогда русские? К нам подошло несколько любопытных детишек. Они остановились рядом с нашими танками, не выказывая страха и уставившись на нас с удивлением. Собрались мужчины и женщины.

Нам страшно хотелось пить.

– Молока! – попросили мы.

Нам быстро принесли желаемое в чистой посуде. Сначала они сами отпили немного, чтобы показать, что молоко не отравлено. Война забылась. Чистенькая украинская деревня напомнила многим из нас наше отечество.

Медленно подтянулось все подразделение. Начало смеркаться. Как нам доехать до Рудни? Несмотря на наступление темноты, нам необходимо было добраться до цели наступления. В военное время не бывает совершенства. Наша 6-я рота снова пошла впереди. Я пытался определить направление по карте и компасу. Затем Яков, бывший русский солдат, который выполнял при нас обязанности переводчика, привел какого-то русского старика:

– Герр обер-лейтенант, этот человек хочет показать вам дорогу.

– Хорошо, мой друг, но все должно быть точно!

Он многократно заверил нас, что постарается сделать все как можно лучше.

Итак, мы усадили их обоих на броню танка за башней и выехали в темную как крыло ворона ночь. Только силуэты верхушек деревьев слабо вырисовывались на фоне темного ночного неба. В остальном вокруг нас царил кромешный мрак. Наши глаза устали от напряжения. Куда мы направляемся? Русский указывал дорогу вперед. Но там были канавы и болота. Нам часто приходилось останавливаться, слезать и руками ощупывать землю.

Понемногу сделалось светлее. Оказалось, что скоро взойдет луна. Это облегчало задачу. Рота, полк, вся дивизия шли за передовым танком. Ночь была полна напряженности, тревоги и тайн. Крытые соломой хаты теснились близ дороги, словно привидения. Кто или что могло быть там?

Мы въехали в лес. Низко нависавшие ветки хлестали меня по лицу. Черт, эта угодила прямо в глаз, и у меня слетел шлем, но в голове было только одно… нам необходимо взять мосты. Скоро мы должны быть на месте. Целы ли мосты? Будут ли их оборонять?

Мы миновали лес – на горизонте зашевелились тени. В свете ночного неба удалось разобрать телеги и солдат. Короткая остановка; подошла рота. Я приказал:

– Не стрелять; мы захватим их.

Мы выстроились полукругом. Я медленно подъехал на своем танке к русским. Что-то вот-вот должно было произойти, поскольку первые трое русских в полном боевом облачении стояли всего в нескольких метрах от меня. И тут мне пришла в голову мысль:

– Яков, пойдем со мной!

Я быстро изложил ему свой план, и мы подошли к ближайшему красноармейцу.

– Кто вы? – спросил Яков по-русски.

– Обоз артиллерийского полка, – последовал ответ.

– Тогда сдавайте нам свои винтовки; мы немецкие танкисты!

Заросшее щетиной лицо русского солдата скрывала тень от каски. Его глаз мы видеть не могли, но вся его поза выражала неподдельный страх. Он хотел поднять винтовку, чтобы выстрелить.

– Нет, приятель, мы не это имели в виду.

Я приставил дуло своего пистолета к его груди.

– Поторапливайся. Возьми несколько сигарет и скажи своим товарищам, что вы окружены. Видишь вон там темные тени? Это немецкие танки.

Огонек спички осветил его лицо. Он был чем-то похож на медведя. Широкоплечий, коренастый и в то же время с каким-то детским и наивным выражением на лице. Ему действительно понравилась сигарета, и он решил сделать то, что мы ему приказали. И русские на самом деле неспешно сложили винтовки и попросили у нас сигареты. Куря и разговаривая, они стояли вокруг нас. Яков был героем дня. Я не понимал его, но русские кивали головой, соглашаясь с ним, и это помогло мне успокоиться.

Нам надо было идти дальше.

– Где мосты?

Русский указал в лес: там! В том направлении тянулась узкая насыпь. Русские конные повозки стояли вплотную друг к другу в две колонны. Все это, казалось, не способно сдвинуться с места. Нам требовалось немного простора для танков. Через Якова я приказал русским развернуться. Они повиновались. Повозки медленно, одна за другой, отделялись от общей массы. Они открыли нам дорогу и двинулись вслед за нами. Ситуация была странная. Царило невероятно давящее молчание. На насыпи можно было слышать скрип тележных колес, фырканье лошадей, легкое бряцание оружия и раздающееся время от времени русское бранное словцо. В ночи далеко разносился грохот танковых моторов и скрежет гусениц. Ни одного разрыва снаряда. Не было никакой спешки, никакого нетерпения. Несмотря на это, царила ощутимая напряженность. Я чувствовал биение сердца где-то у себя в горле. Удастся ли наша уловка?

Первый танк подошел к мосту. Рискованно было сразу пускать тяжелый (средний. – Ред.) танк. Мы сначала должны были попробовать пройти на легком. Это тоже было небезопасно, потому что русские сообщили: там, на другом берегу, могло находиться много артиллерийских орудий. Лейтенант Виллир двинул свой танк вперед. Мост выдержал; танк переправился.

К этому времени наступила полночь. Луна зловеще осветила странную картину. Мы двигались мимо идущих маршевой колонной русских. Они не обращали на нас внимания. Опьяненные сном, они клевали носом в своих телегах. Время от времени Яков дружески окликал их. У нас уже началось головокружение. Мы шли километр за километром во вражеской колонне. Никто нас не узнавал. Воистину это был смелый ход! Мы продолжили движение по лесу. Но где же пушки? Неожиданно перед нами возникла деревня. Пройдя по длинному деревянному мосту, мы добрались до ее центра. Затем мы остановились. Согласно карте, мы должны были находиться в Добротово. На деревенской площади клевал носом русский часовой; его винтовка сползла с плеч. Я поставил танк в тени дерева и неспешно направился к нему вместе с Яковом и лейтенантом Виллиром. Мы пожелали ему доброго вечера и предложили сигарету, за которой он жадно потянулся. Быстро оглядевшись по сторонам, мы увидели, что по всей деревне стоят телеги. Из темноты один за другим появились солдаты. Нас троих окружило 30–40 вооруженных русских солдат, опершихся на свои винтовки. Они не хотели идти с нами, сначала должны были спросить у своих комиссаров. Мы пытались убедить русских, что сопротивление бесполезно. Некоторые из них стали возвращаться к своим лошадям, чтобы идти с нами.

Затем перед нами неожиданно возник русский и бегло выпалил по-немецки:

– Что вам тут надо?

Положение становилось для нас критическим. Но, несмотря на это, мы дерзко ответили:

– Мы хотим забрать вас в плен.

Но он на это не отреагировал. Он схватил винтовку:

– Что за бред! Сорок вооруженных красноармейцев против всего-навсего вас троих! Да мы разорвем вас на куски!

Я вытащил из кармана свой 08[36] и подумал, в кого я выстрелю первым и насколько далеко от меня мой танк. Но не показал виду. Я смело глянул в лицо парню и заставил себя сохранять спокойствие. Я предложил ему сигарету, но он отказался. Несколько русских отошли в сторону, перешептываясь. Они явно не ждали ничего хорошего.

– Пойдем со мной к танку. Там много сигарет, – предложил я.

Эти сорок шагов показались бесконечным расстоянием. Вступать с ними в перестрелку? За мной шла целая толпа. Будут они стрелять нам в спину или нет? Спокойно, приказывал я себе, несмотря на то что ощущал, как по спине пробежали мурашки. Но даже эти сорок шагов были пройдены, и я почувствовал себя лучше. Я снова сидел в своем танке и раздавал сигареты.

– Берегитесь ручных гранат! – предупредил переводчика один из русских.

Незаметно я положил на колени автомат. Мне захотелось побыстрее убраться отсюда! Я пресек импровизированную дискуссию, сказав им, что собираюсь двинуть танк на комиссаров, а затем вернуться. Танк вздрогнул и завелся. Камень свалился у нас с плеч, едва мы завернули за ближайший угол и пропали в ночи. Черт побери, все едва не провалилось! Но в конце концов все завершилось благополучно.

Разведка на бронеавтомобилях

4-я танковая дивизии наступала в направлении города Бахмач. Русские взорвали мосты через Сейм в районе Батурина. Наступление захлебнулось. В результате противник выиграл время для переброски подкреплений по железнодорожной ветке в 20 километрах к югу от нас. В соответствии со сложившейся обстановкой из штаба дивизии приказали: 7-му разведывательному батальону сковывать действия противника на железнодорожной ветке в тылу врага. Командир дивизии лично поставил перед нами боевую задачу на переправе к востоку от Батурина:

– Взорвать двустороннюю железнодорожную ветку вблизи Бахмача; по возможности взорвать железнодорожный переезд к югу от него.

Фельдфебель Лиммер получил приказ взорвать пути на юго-восточной окраине Бахмача; я отвечал за подрыв путей в западном пригороде.

Мы форсировали реку на плотах для того, чтобы разведать удобный путь подхода, так как намеревались просочиться через русские линии обороны завтра на рассвете. Мы присоединились к дозору моторизованной пехоты. Нам удалось установить, что через болото есть только один пригодный для проезда маршрут, который вел прямо в село Митченки, занятое врагом.

Когда мы возвращались из разведки, шесть бронеавтомобилей уже пересекли реку. Мы сообщили бойцам о своем задании и плане его выполнения. Благодаря караулу, выставленному нашими пехотинцами, мы смогли поспать в течение нескольких часов.

В 3:45 мы выступили по разведанной дороге в Митченки. Сначала обе разведки шли вместе. В 4:00 мы были у деревенской околицы. Мы остановились и прислушались. Видимость не превышала 20 метров. Было еще темно. Около 4:15 мы осторожно вошли в деревню. В это время видимость улучшилась до 60–80 метров. Мы прошли по деревне с востока на запад. Не наблюдалось ни малейшего шевеления; деревня словно вымерла. Затем мы пересекли дорогу, отбросили первоначальный план и покатили через южную часть деревни на юго-запад.

Неожиданно я услышал шум моторов русских грузовиков, доносящийся с правой стороны дороги. На дороге стоял часовой. Мой водитель тотчас нажал на педаль газа, но снова замедлил ход, поскольку я никак не отреагировал. Остальные пять машин следовали за нами. Незамеченные, мы добрались до околицы деревни. Пройдя 2 километра, мы увидели на поле стадо коров и рядом нескольких гражданских. Я окликнул их и указал в направлении нашего движения. В потоке непонятной речи я услышал знакомое название Бахмач. Мы ехали правильно. Все нормально. Примерно в 5 километрах к юго-западу от села Митченки мы увидели несколько телег, но не могли разобрать, гражданские в них или солдаты. Когда мы наконец увидели, что это солдаты, разворачиваться было слишком поздно. Я остановился рядом с ними и крикнул по-русски:

– Руки вверх! – указав для ясности на бронеавтомобили за мной.

Русские не оказали никакого сопротивления. Лиммер разоружил их и отправил идти по полю. Моя бронемашина с пушечным вооружением в это время подъехала к соседней телеге. Русские вылезли. Мой фельдфебель, получивший приказ не открывать огонь ни при каких обстоятельствах, позволил им убежать. Только один русский начал стрелять. Это было плохо, потому что нас могли обнаружить. Мы поспешили убраться оттуда. Лиммер через поля повернул на восток, а я – на запад.

Слева шел длинный ряд деревьев. Когда мы подъехали ближе, то увидели, что за деревьями скрывается деревня, не обозначенная на наших картах. К нам приблизилось несколько всадников, но, не опознав нас, проехали дальше. Хорошо, что к тому времени уже было светло, поскольку нам с величайшим трудом удавалось объезжать канавы, лужи и заболоченные участки, чтобы не застрять в них. Когда мы миновали деревню, я заметил подозрительную тень, умело замаскировавшуюся среди деревьев. Я подумал, что это русский танк. Я понадеялся, что они меня не заметили!

Перед нами лежала автодорога, соединявшая Бахмач и Батурин. Машины непрерывным потоком шли в обоих направлениях. Я остановился, осмотрелся и доложил по радио в штаб батальона. Я также видел машины, идущие из деревни позади нас. Здесь мы ничего не могли предпринять и немного отступили. Ранее я смог безошибочно опознать стоявший в деревне танк; слава богу, нас не заметили! Мы скрылись в высокой пшенице. Оттуда я мог отлично видеть дорогу Бахмач – Батурин. Я постоянно докладывал в штаб батальона. При столь интенсивном движении у нас не было возможности пересечь эту магистраль. Мы видели русскую батарею, занимавшую позицию на окраине Городища. Она открывала огонь по всему, что двигалось на север. Телеги, танки и грузовики шли по дороге, которую нам следовало пересечь, если мы хотели добраться до своей цели. Когда-то должен был наступить перерыв; нам необходимо было пересечь эту проклятую дорогу.

Вдруг мой радист в отчаянии воскликнул:

– Господин лейтенант, господин лейтенант! Лиммер установил заряды!

Это означало, что мы больше не можем ждать. Оставалось только одно: добираться до цели любой ценой! Мы пропустили еще немало грузовиков, прежде чем подкрались к дороге. Проклятье! Вдоль дороги шла канава. Мы пошли дальше, пока не нашли крошечные мостки. Они сломались, когда по ним поехала автомобильная радиостанция. Колеса ушли в землю, а сама машина увязла. С севера шли два грузовика с русскими солдатами. Мы выпрыгнули из машины, и бронеавтомобиль с пушечным вооружением рванул вперед и кинул нам буксировочный трос. Мы прицепились. Рывок… и мы были снова свободны. Мы быстро вернулись в поле, сняли шлемы и фуражки и демонстративно закурили. Русские смотрели на нас с подозрением, но не останавливались. Даже танк на окраине деревни не ждал нас.

Но теперь мы стали осторожнее и двигались параллельно дороге, пока не добрались до перекрестка. Затем нахально пересекли его. Русские нас пропустили.

Немецкая авиация бомбила Бахмач. Нам это было на руку, поскольку отвлекало внимание противника от нас. К западу от себя мы увидели железнодорожную ветку.

В 8:45 мы подошли к западной окраине Бахмача. В 2 километрах впереди мы обнаружили будку охраны переезда. Я решил произвести взрыв между Бахмачом и этой самой будкой. Товарный поезд подошел и остановился близ города. Грузовики двигались по дороге в направлении поезда. Я приказал автомобильной радиостанции и бронеавтомобилям с пулеметным вооружением спрятаться за стогами сена и замаскироваться.

Я поехал дальше на бронеавтомобиле с пушечным вооружением. Приданный мне сапер унтер-офицер Швейкль и я сидели на броне, когда мы тронулись. Черт, в 500 метрах перед собой мы увидели пулеметную точку железнодорожной охраны русских. Что было делать? Нам следовало пользоваться возможностью. Едва придет новость о подрыве Лиммера, нам никогда не добраться до путей. Русские уже изучали нас. Канава и заболоченный участок не позволяли машинам проехать дальше. Мы спрыгнули и пошли пешком.

Автомобильное движение по дороге не прекращалось. Железнодорожная охрана посмотрела на нас с подозрением. Мы со Швейклем, идя по полю, тащили 3 килограмма взрывчатки, запальный шнур и взрыватель. На нас не было шлемофонов или танкистских курток. Вооружение наше состояло из одного пистолета. Со скучающим видом мы шли по капустным грядкам. Что могло быть лучше, чем подойти к этим пяти русским солдатам на бронеавтомобиле с пушечным вооружением? Что нам следовало делать? Все зависело от того, что предпримет мой добрый Энгельхард в бронеавтомобиле. Что он выберет? Я не знал ответов. Если он откроет огонь, он выдаст нас и погибнет там, всего в 150 метрах от насыпи, совсем рядом с целью. А если он не начнет стрелять? Что он сможет сделать тогда? Мы обливались холодным потом, но фельдфебель Энгельхард сохранял спокойствие, словно перебрал пива. Он медленно подал назад, а любопытные русские остались стоять там, где стояли. Груз приняли с моих плеч, но я не мог себе объяснить, почему русские не опознали бронеавтомобиль. Пятеро красноармейцев медленно пошли назад в направлении Бахмача.

В это время мы подъехали к зеленым насаждениям вдоль железнодорожной ветки. Не обратив на нас внимания, мимо проследовал какой-то гражданский. Вдоль насыпи шла длинная колонна русской пехоты. Солдаты вышли из товарного поезда, который из-за опасности воздушного налета, очевидно, разгружался у будки охраны переезда.

Швейкль отступил в лес, чтобы наблюдать за русскими; я пополз вперед к насыпи. Железнодорожные пути были метрах в десяти прямо передо мной. С другой стороны путей шла еще одна тонкая полоска зеленных насаждений; это значит, нам было где спрятаться. Подошел Швейкль со взрывчаткой. Справа мы вдруг увидели трех приближающихся к нам красноармейцев. Таким образом, нам, сверх всего прочего, требовалось установить заряды немедленно! По рельсам застучала колесами дрезина.

Русские продолжали приближаться. Мы затаились. Ничего не произошло. Я установил два заряда, затем услышал голоса, доносившиеся откуда-то справа. Русские были в 10 метрах от нас и продолжали приближаться; судя по всему, они нас по-прежнему не видели. Я на секунду засомневался. Вся операция подвергалась риску. Швейкль сделал единственно возможное. Он вполз на плоскую насыпь; я скользнул за ним. Мы втиснулись между рельсами, когда русские подошли прямо к тому месту, где были расположены наши заряды. Мы попытались сделаться как можно незаметнее и вжали головы между шпалами, а носами зарылись в острый гравий. Затем услышали сзади глухой грохот и гром и удивленные возгласы. Скорее всего, они обнаружили наши подрывные заряды и ударили по ним прикладами винтовок или подошвами сапога. Наши сердца, казалось, остановились, в жилах застыла кровь.

Я не знал, о чем они думали. Судя по всему, не о немецкой взрывчатке, которая через пять минут должна была разнести пути, поскольку их голоса стали удаляться. И лишь с другой стороны мы продолжали слышать громкие разговоры марширующей пехоты.

Мы сползли вниз и подхватили наши «тюки», остановившись, чтобы еще раз быстро оглядеться. Мы установили свои заряды на прижимной пластине рельсов. Каждый из нас выбрал по два рельса. Мы засунули заряды и побежали со всех ног. Когда мы пробежали 200 метров по картофельному полю, они взорвались: бум-бум – бум-бум! В воздух взлетели обломки железа. Сначала мы подумали, что это, по всей вероятности, артиллерийский огонь, но то были куски рельсов от устроенного нами взрыва.

Конец ознакомительного фрагмента.