Вы здесь

Танец на тлеющих углях. Глава 7. Modus operand (И. Ю. Бачинская, 2013)

Глава 7

Modus operand

Поставить их рядом было невозможно. Хамоватый жлоб Григорьев и… она. Ирина Сергеевна. Ирина. Ира. Ирка.

Шибаев взял сотовый телефон, и тот сразу же взорвался хрипло: – «Хел-л-лоу… моторола… хел-л-лоу… моторол-л-л-а-а». Это был, разумеется, изнывавший от неизвестности и беспокойства Алик Дрючин.

– Саша, ты где? – заорал он с облегчением. – Я уже не знал, что и думать! Где ты был?

– Потом расскажу, – ответил Шибаев сдержанно.

– Ты не ночевал дома, – сбавил тон адвокат.

– Так получилось, – сказал Александр.

– Ты был… с ней? – В голосе Алика чувствовалось страстное желание, чтобы его разубедили.

– Потом расскажу, – повторил уклончиво Шибаев, не желая идти на поводу у приятеля.

Он шел домой пешком, отказавшись от транспорта. Ему нужно было подумать. Он не знал, как расценить то, что произошло. Что делать дальше, он тоже не знал. Первым побуждением его было рассказать Григорьевой… Ирине о знакомстве с ее мужем, сломав таким образом ее чувство стабильности и благополучия. Вопрос, поверит ли она ему. В любом случае она бросится к мужу выяснять отношения, некрасивая история вылезет наружу, что отразится на его карьере. Шибаевской, а не мужа. С другой стороны, плевать он хотел на такую карьеру. Но уходить из бизнеса нужно самому, а не вылетать из-за того, что спутался с женой клиента. Это его сторона медали. А ее сторона – это крушение привычного мира и наступление нежеланных перемен. Ее мир уже зашатался, о чем она не подозревает, а ему придется выступить в роли гонца, принесшего весть о проигранном сражении и бегущей армии. Причем сам он выступит в презренной роли перебежчика. И то, что произошло между ними, приобретет сомнительный оттенок свершившейся подлости. Такое не прощают. Он бы не простил. Понял бы, возможно, но не простил. Понять не значит простить, что бы там ни говорили классики. Или, вернее, не забыл бы. Если бы ему только удалось развязаться с Григорьевым! Он снова, в который раз уже, набрал его номер, но тот все еще был отрезан от мира, и Шибаев с досадой подумал, что ему там, на испанской «даче», видимо, совсем неплохо живется, раз он не спешит возвращаться.

Он ощущал губы Ирины на своих губах. Ему казалось, что он весь пропитался ее запахом – полынным и пряным. Он украдкой поднес руку к носу – так и есть! Слабый, едва уловимый запах тысячелистника. Теплая кожа, гибкое тело, ощущение ее пальцев на лице… Волосы, щекочущие его грудь, живот… Он замедлил шаги, испытывая яростное желание вернуться к ней, и – к черту Григорьева! Вернуться, сгрести ее и… больше не выпускать! Рвануть одежду, снова увидеть смуглое тело, родинку на бедре… всю! И сказать… извини, я частный детектив, мелкая шавка, подглядывающая в щели и окна, а вовсе не… плясунья на канате, и меня нанял твой супруг, заплатил, не скупясь, за услуги. Извини, и давай подумаем, что делать дальше. Он представил себе ее глаза и содрогнулся.

Беда заключалась в том, что он слишком трагично воспринимал собственное положение, стеснялся и не желал смиряться с мелким калибром своей теперешней профессии. Его душа ныла по настоящему делу, а приходилось заниматься постыдной мелочовкой.

Если бы он воспринимал действительность философски, как призывал адвокат Алик Дрючин, он бы понял, что ничего страшного не случилось, жизнь выкидывает и не такие коленца, что женщины охотно прощают… частных детективов, окутанных романтической дымкой тайны. А тем более художницы, у которых без меры развито воображение. Но Шибаев не умел принимать действительность философски – для этого он был слишком реалистичен, а потому испытывал сейчас ярость и беспомощность Самсона, расставшегося со своими кудрями.

Он поминутно набирал номер банкира, но тот словно умер.

Он подумал вдруг, что так и не увидел ее картин. Не увидел канатной плясуньи с красным зонтиком. И снова замедлил шаг, с трудом удерживая себя от рывка обратно, к ней, испытывая горькое сожаление, что может вообще никогда их не увидеть. Он не сумел бы выразить словами то, что чувствовал. Ему казалось, что картины – приоткрытая дверь в ее жизнь, она сама, ее суть в чистом виде. В творчестве притворяются реже, чем в жизни, или не притворяются вовсе, и, увидев их, он бы понял про нее что-то новое, что сблизило бы их…

Вот так примерно он чувствовал.


Ему не хотелось встречаться с Аликом. Адвоката, к счастью, на общей территории не оказалось. На экране компьютера белела его записка, и Шибаев, не читая, сорвал ее и сунул в карман. Пальцы нащупали другой листок. Ирина уже в прихожей протянула ему нацарапанные наспех на случайном клочке бумаги номера своих телефонов – мобильного и домашнего. Она не спросила его телефон, словно хотела сказать – твоя свобода при тебе, звать тебя я не буду, захочешь – придешь сам. А я буду ждать. Он смотрел на листок со знакомыми цифрами из ее записной книжки, той, с которой она когда-то сидела в «Белой сове», и тогда между ними все было предельно ясно, вернее, ничего еще не было.

Шибаев поработал с документами, которые давно следовало привести в порядок. Работа нудная, не первостатейной важности, но ему требовалось занять себя хоть чем-то, а еще выразить таким образом недовольство собой и складывающейся ситуацией. Вроде как наложить на себя епитимью.

Он позвонил ей около шести вечера, не выдержал. По мобильному она была недоступна, а домашний молчал. Он, не желая смириться, набирал номер снова и снова и слушал бесконечные длинные сигналы и бесстрастный голос автоответчика…


– И как она? – спросил полный нетерпения Алик Дрючин вечером, когда они сидели на кухне Шибаева. Ужин на сей раз готовил хозяин, его очередь настала. Он приготовил свое коронное блюдо – яичницу с помидорами, которому научился у Веры. Импровизируя, он добавлял туда еще и красный сладкий перец, и ветчину, и даже сыр, если случался под рукой. Получалось каждый раз по-новому и просто «охренительно». Алик называл это блюдо французским рагу из кошки, которое хорошо тем, что в него можно набросать всякие остатки пищи, накопившиеся в холодильнике.

Шибаев поставил горячую сковородку на кафельный квадратик подставки. Уселся на табурет. Алик уже разлил. Они взяли стаканы.

– За любовь! – провозгласил Дрючин. Они выпили. Шибаев разделил яичницу пополам, сбросил в тарелки. Алик смотрел на него взглядом, полным ожидания. Он изнывал от желания услышать подробности. – Ну и… что? – подтолкнул он Сашу. – Как она?

Шибаев молча ел, отвечать не спешил.

– Что случилось? На нее снова напали?

– Нет, – наконец выдавил из себя Шибаев. – Не напали. Мы встретились случайно, она меня узнала…

– Ты же шел к Павлику, – напомнил Алик.

– Павлика мне не дали. Вера позвонила и сказала, что у них другие планы.

– Стервида!

Шибаев пожал плечами: с его точки зрения, обсуждать характер бывшей супруги – пустое занятие.

– И что было потом?

– Мы пошли за реку на озера. Потом…

– Потом?

– Потом к ней домой, она пригласила посмотреть картины…

– Ну и как тебе ее картины?

– Картины? Картины посмотреть не получилось.

Алик хмыкнул. Вопрос «ты ее хоть трахнул?» крутился у него на языке, но странная задумчивость Шибаева мешала его задать. Хотя разве и так не ясно?

Конец ознакомительного фрагмента.