– Маменька, Вы уже легли? – услышала Вероника Платоновна сквозь сон.
У её кровати, всё ещё в бальном платье, стояла Ниночка.
– Простите, я разбудила Вас… – прошептала девушка.
– Ну что ты, доченька… Я ждала тебя, да и уснула невзначай. Давно вернулись? – женщина встала и, надев на ночную рубашку халат, подошла к дочери, чтобы обнять её.
От Нины пахло чем-то давно забытым. Это был запах молодости, духов и шампанского. И ещё чего-то, что заставило мать насторожиться.
– Нина, ты позволила себе шампанское? – строго спросила Вероника Платоновна и взяла с комода тройной подсвечник, чтобы получше рассмотреть дочь.
– Самую малость, маменька. Не сердитесь, я пьяна не от вина. Мне кажется, я влюбилась!
Вероника Платоновна горько улыбнулась: она поняла, что её насторожил запах первой любви.
– Кто же он? – голос матушки был ровным и спокойным.
– Он такой… такой… Образованный. Умный. Красавец. Одним словом, лучше всех!
На щеках дочери появились ямочки, глаза сверкали, отражая пламя свечей не хуже аметистов.
– Его зовут…
Мать учуяла неладное до того, как дочь произнесла имя:
– …Владимир.
Ноги Вероники Платоновны подкосились, она непроизвольно схватилась за спинку кровати.
– Маменька, Вам нехорошо? Позвать Наташу? – всполошилась Нина.
– Нет, нет… Всё в порядке, продолжай. В какой он должности? В каких летах? – Вероника Платоновна села, на всякий случай, на кровать.
– Лет двадцать пять, я думаю. Во всяком случае, не больше, – сказала девушка, и от сердца матери отлегло: значит, не он…
– А как фамилия твоего кавалера? – на всякий случай спросила она.
– Шварц. Он наполовину немец, мама… Ах! Я так счастлива! – и сцепив руки в замок и вытянув их перед собой, Нина закружилась по комнате – в ее душе ещё не смолкла музыка.
– А чем он занимается, этот Шварц? – сердце матери снова оказалось в тисках сомнения.
– Его отец вроде бы владеет прииском, а сам Владимир ювелир. Говорят, хороший мастер, в его украшениях ходят многие известные особы. Он и серьги мои хвалил… Вернее сказать, Ваши.
Вероника Платоновна побелела: два совпадения – это уж слишком! Её Владимир тоже был ювелиром.
– А что папенька? Что он говорит? – она постаралась, чтобы дочь не заметила её состояния.
Нина сразу скисла. Она прекратила свои танцевальные па и стояла перед маменькой, повесив голову.
– Папеньке Владимир не понравился. Ему вообще никто не нравится! – девушка горестно вздохнула. – Собственно об этом я и хотела поговорить с Вами, маменька. Вы ведь любите меня?
– Нинон! – маменька с укором посмотрела на неё. – Зачем ты спрашиваешь? Ты же знаешь, что я всё сделаю для твоего счастья!
Вероника Платоновна не лгала – она с чувством обняла дочь, хотя душа её была в плену тягостных воспоминаний и смутных предчувствий скорой беды.
На следующий день она решила навести справки через своего давнего знакомого, занимавшего высокий пост в полиции, о человеке по имени Владимир Шварц. С этой целью она отправила Наташу в департамент полиции с письмом, наказав ей дожидаться ответа, сколько потребуется. Но Наташа вернулась ни с чем.
– Их сиятельство сказали, что сами прибудут к обеду! – прокричала она с порога.
Вероника Платоновна поморщилась, так как хотела всё сделать «in secret», чтобы не тревожить никого понапрасну.
– Кто это прибудет к нам к обеду? – удивлённо спросил Пётр Акимович, выглянув из-за утренней газеты, которую обычно имел обыкновение читать перед завтраком.
– Да Рязанцев Капитон Капитонович. Встретила намедни их с супругой… Слово за слово… Ну и пригласила на обед, – соврала Вероника Платоновна, показывая Наташе кулак.
Наташа фыркнула и стала собирать стол к завтраку.
Хорошо, что Нина этого не слышала: она ещё не вставала. Решив этим воспользоваться, Вероника Платоновна стала расспрашивать мужа о вчерашнем бале, но Пётр Акимович всё больше рассказывал об официальной части торжества. Романтические грёзы дочери он считал недостойными внимания.
– Представьте, Вероника Платоновна, сам князь Голицын был сражён выходом нашей красавицы. Он сказал, что наша Ниночка – настоящее сокровище, – сказал Красавин, намазывая себе масло на хлеб. – Душечка, налейте чаю, пожалуйста. Да-да – и сахару. Спасибо, душечка.
Он хотел было хлопнуть Наташу по крепкому заду, но вовремя опомнившись, опустил занесённую было руку.
– Кхе-кхе…
– А с кем она танцевала свою первую кадриль? – делая вид, что не заметила намерения мужа, пыталась направить разговор в нужное ей русло Вероника Платоновна.
– Ну, матушка, и задачки Вы мне задаете! Наша дочь пользовалась бешеным успехом у кавалеров. Это была её победа! Триумф!
Глаза Петра Акимовича вылезли из орбит, указательный палец взлетел вверх.
– Не то что те скучающие девицы – дочки Рыкова, – уже спокойнее добавил он.
– Вы хоть заметили – может, она отдавала предпочтение кому-нибудь? – с надеждой в голосе проговорила мать Нины.
– Ну да… Вокруг неё так и вился один чернявый. В карету нас усадил и к ручке без конца прикладывался. Не то художник, не то чего похуже…
– Он ювелир! Папенька, я же Вам говорила! – укоризненно сказала Ниночка, появившаяся в дверях.
Она была в том возрасте, когда для того, чтобы быть красивой, достаточно просто умыться прохладной водой.
Петр Акимович крякнул и, глядя добрыми голубыми глазами на дочь, ответствовал:
– Одним словом, ремесленник! – и шумно хлебнул из фарфоровой чашки, расписанной петухами.
Отпросившись у родителей, Нина ушла навестить приболевшую подругу, жившую неподалеку. Мать хотела послать Наташу приглядеть за ней, но вспомнив фиаско, которое она потерпела по милости этой простой и неуклюжей девушки, передумала. Дав указания по поводу обеда и надев капор мышиного цвета, а также неброский плащ, она отправилась на прогулку – а именно – по известному ей адресу, где жила приболевшая подруга дочери.
К своему стыду, она увидела Ниночку, входящую в парадное. Женщина уже хотела повернуть назад, как вдруг заметила знакомую до боли фигуру. Молодой человек выпрыгнул из пролетки и, дав денег извозчику, вбежал вслед за Ниной в парадное.
«Мой Бог! Это он! Но возможно ли? Скорее всего, сын. И судя по фамилии отца – внебрачный».
Вероника Платоновна сломала лорнет, который от волнения крутила в руках. Воображение рисовало ей самые нежелательные картины развития событий.
«Вероятно, он настиг её на лестнице. Они сговорились…» – сердце бешено колотилось.
Женщина мучилась. Наконец, убедив саму себя, что действует только в интересах дочери, она решительно направилась к дому купца Лещева, где только что скрылась Нина, а затем и её ухажер, который напомнил ей первую и единственную любовь.
В доме было три этажа, и, войдя внутрь, женщина оказалась в холле перед широкой лестницей и услышала, как на втором этаже, где жила Ниночкина подруга, хлопнула дверь. Юноши нигде не было. Неужели он тоже вхож туда?
Консьерж, похожий на моржа, развалился в кресле и, накрывшись газетой, громко храпел.
Снедаемая смесью разнообразных чувств, женщина пошла в сквер напротив и села на одну из скамеечек, точно шпик. Она знала о такой специальности от того же полицмейстера Рязанцева, который не упускал случая рассказать историю-другую из своей полицейской жизни, полной захватывающих приключений.
Ждала она долгое время, по прошествии которого из подъезда вышла Ниночка и пошла в сторону отчего дома.
Но где же Владимир? Вероника Платоновна терпеливо сидела ещё полчаса, но никто так и не появился. Тогда она побрела домой, придумывая различные способы вызвать дочь на откровенность.
К обеду пришел Рязанцев. Вопреки расхожему мнению, что высшие чины департамента полиции непременно красномордые, с торчащими в разные стороны усами, «жадные животные», Рязанцев был худ, бледен и вовсе не носил растительности ни на лице, ни на голове. Хотя сложно было поручиться, что взяток он не брал, сказать, что он относится к разряду продажных шкур, было никак нельзя. Капитон Капитонович имел награды за заслуги перед Отечеством и множественные ссадины и шрамы, нажитые им в то время, когда он только карабкался вверх по карьерной лестнице.
Рязанцев поднес к губам ручку Вероники Платоновны, затем Ниночки, облобызался с Петром Акимовичем и, потирая замерзшие руки, уселся к камину.
– Ну-с? – весело прищурясь, спросил он. – Какие новости у благородного семейства?
– Нет уж, Капитон Капитонович, прошу к столу. К чему соловья баснями-то кормить! Прошу-прошу, – захлопотала Вероника Платоновна.
В центре стола в большой супнице томилась стерляжья уха. В семью Красавиных ежедневно, за исключением двух дней в месяц, приходил повар. Голландец по происхождению, тем не менее, он великолепно умел приготовить всё то, что близко русскому человеку, и особенно удавались ему первые блюда: грибные супы, рассольники, свекольники, щи из свежей и кислой капусты, борщи, разнообразные окрошки, стерляжья уха на тройном бульоне по-царски…
Все уселись, наконец, за стол. К ухе были приготовлены пирожки с рисом и яйцом, с вязигою и рыбой. Папенька предложил Рязанцеву по рюмашке «для аппетиту». Наташа, не мешкая, принесла запотевший графинчик и две рюмки.
Пётр Акимович разлил водку, тягучую с мороза, до краев.
– На здоровье! – крякнув, он опрокинул в себя водку и, занюхав пирожком, прослезился.
– За хозяев! – поддержал Капитон Капитонович – уважая традиции, тоже выпил до дна и принялся за уху.
Ниночка почти не ела – было видно, что мысли её где-то далеко. Вероника Платоновна тоже не отличалась аппетитом и ела только жижу ухи, оставляя всё прочее в тарелке.
Повар, глядя на это безобразие из-за спины Наташи, нахмурился было, но увидев, с каким аппетитом едят мужчины, успокоился. Особенно порадовал голландца Рязанцев: расправившись с супом, он отдал должное кулебяке, потом жаркому из телятины, не обошёл вниманием петушиные гребешки в сметанном соусе, а также разнообразные закуски – маринованного угря и распаренную лососину в укропной заливке. От десерта, правда, отказался.
– Молодчина, Магнус. Даром что голландец! – воскликнул Капитон Капитонович, промокнув салфеткой губы. – Право, Вероника Платоновна, уступили бы мне его. Вот все говорят, что повар должен быть непременно француз, а мой Жак премного проигрывает Вашему Магнусу!
Повар, заслыша такие слова, расплылся в улыбке и пошёл на кухню, напевая себе под нос старинную рыбацкую песню.
Нина Петровна, извинившись, встала и отправилась к себе. Пётр Акимович предложил гостю партию в шахматы, но тот отказался, терпеливо ожидая, когда хозяйка заговорит о деле. Но Вероника Платоновна не хотела говорить при муже, боясь лишних расспросов с его стороны.
Допив малиновый морс, Рязанцев встал из-за стола и попросил хозяйку показать ему свою коллекцию старинных гравюр, о которой рассказывала ему его супруга.
Красавин, сославшись на срочное дело, откланялся, и стол опустел. Зазвенела тарелками Наташа. Хозяйка повела Рязанцева к себе.
Там, расположив гостя на оттоманке и вручив ему альбом с гравюрами, Вероника Платоновна села напротив и, нервно обмахиваясь веером, спросила:
– Капитон Капитонович, голубчик, удалось ли Вам узнать то, что я просила?
Рязанцев, листая альбом, ответил не сразу.
– Видите ли, уважаемая Вероника Платоновна, никакого Владимира Шварца в нашей картотеке нет. Вернее, есть один, но он не подходит по возрасту. Ему семьдесят восьмой год, всю жизнь служил при казначействе. Есть еще с десяток Шварцев – но тут мы имеем дело с несовпадением имен: Лев, Генрих, Конрад…
Конец ознакомительного фрагмента.