Глава 16
Рассказ Коренги
Нечаянному попутчику венна такого внимания мореплавателей не досталось, да он, правду молвить, на него и не напрашивался. Лежал на палубе, свернувшись плотным калачиком под меховой шубой, и дрожал, зажмурив глаза. Чугушегг лишь мельком ткнул в его сторону роскошным веником бороды и спросил Коренгу:
– А этот, с тобой который, – он кто?
Коренга поневоле вспомнил сумасшедшие глаза и дубинку, занесённую для нешуточного удара… Весёлая медовуха щекотала и подталкивала язык, делая пережитое испытание поводом для красочного и даже не чуждого шутке рассказа, дающего возможность вволю покрасоваться собственными умом и сноровкой… Старая мудрость о стыде, отбегающем вместе с сытостью, заставила Коренгу просто передёрнуть плечами. Он сказал:
– Я почти не знаю этого человека, достойный кунс. Не ведаю ни имени, ни рода-племени. Как мне представляется, он по какой-то причине решил срочно уехать из Галирада и тайно проник на аррантский корабль. Когда мой пёс обнаружил его под лодкой… – всё та же мудрость возбранила Коренге упомянуть о попытке покражи, – он умолил меня не выдавать его корабельщикам. Ну а когда судно оказалось во власти твоих людей, отчаяние заставило его броситься в воду. Так мы оказались с ним вместе. Вот и всё, что я могу поведать о нём.
– Когда Зоралик рассказывает про Забана, умеющий слушать узнает больше про Зоралика, нежели про Забана, – пробормотал кунс. Коренга не вполне понял эти слова, произнесённые на чужом языке, сообразив только, что Чугушегг вспомнил к случаю какую-то сегванскую поговорку. А тот продолжал: – Ладно, венн. Этого разрисованного я, если пожелаю, расспрошу сам. А вот ты от меня двумя словами не отделаешься! Вы, венны, живёте в лесах и славитесь как отменные домоседы. Сами наружу носа не кажете, да и к себе гостей не больно зовёте… Кто поверит мне, будто я встретил кровного венна посреди широкого моря, между Фойрегом и Галирадом, да при деньгах, достаточных, чтобы купить место на аррантском корабле, да безногого на тележке, да в обществе крылатой собаки? И кто простит меня, если я отвечу, будто не сумел всё как есть про него вызнать?
Сказав так, Двадцатибородый уселся рядом с Коренгой на скамью гребца. Он ждал рассказа.
Смерть, только что пронёсшаяся мимо, вкупе со славной медовухой вовсю шумели у Коренги в голове. Тем не менее он понял: неотёсанный на вид мореплаватель видел его если не насквозь, то до середины уж точно, и двумя словами от него в самом деле никак не отбояришься. Даже пробовать не стоило обойтись привычными побасёнками, предназначенными для случайных дорожных знакомцев… Всё правильно, таким и должен быть воинский вождь! Смог бы тот же Чугушегг управляться с оравой более чем в полсотни свирепых и независимых молодцов, если бы не знал каждого из них лучше, чем тот сам себя знал?..
Такому человеку лгать нельзя, его не проведёшь на мякине. Ему следует говорить правду.
Или хотя бы часть её, способную прикинуться целым…
«Поморник» резво бежал вполветра, нагоняя ушедшую вперёд лодью старого предводителя. Молодые мореходы, не занятые делами, уже собирались кругом, желая послушать историю спасённого венна. Коренга вспомнил их всем известную любовь к долгим и по возможности забавным повествованиям – то есть изобилующим битвами, весёлыми проделками, великим самопожертвованием и любовными случаями – и начал издалека.
– Мы – дети Кокорины с речки Черёмуховый Юг: Хонга да Конда, Голомень да Разсоха, Мяндач да Железный Дуб… Железный Дуб – это мой отец, искусный в ремёслах…
Коренга увидел, как внимательно слушавшие сегваны начали переглядываться и кивать. Дуб – само по себе неплохое прозвание для достойного человека, а уж Железный!.. Все знают: так именуется могучее дерево, выросшее у края болот, хранящих рудные залежи. Древесина такого дуба напитывается железом и обретает особые свойства, и крепче её не найти.
Вот одобрительно кивнул сам кунс Чугушегг, и Коренга понял, что положил доброе начало рассказу.
Он продолжал:
– Шестьсот сорок три лета назад, когда людская память ещё не числила нашего имени, будущая праматерь рода попала в великий речной разлив. И совсем было уже приготовилась к гибели…
– Что же это был за разлив? – насмешливо перебил Двадцатибородый, и Коренга понял, что не ошибся, оценивая его проницательность. – У вас там, как я слышал, таких и рек-то нет, чтобы могли внезапно разлиться. А если девка позволила застичь себя половодью, об этом следует поведать отдельно, чтобы мы не начали считать её за кромешную дуру!
Коренга решил позволить себе немного обидеться.
– Грех великий был бы мне возводить такую напраслину на мать моих матерей, – проговорил он, стыдливо опуская глаза. – Прежде чем срамословить её, вспомни, кунс, то, о чём тебе известно лучше всех прочих. Море, которое мы ныне пересекаем, время от времени подвергается нашествию Змея, охочего до людских жизней…
Сказав так, он с удовольствием заметил, как несколько человек разом оглянулись на западный горизонт, а Чугушегг свёл косматые брови:
– Это ты к чему клонишь, венн?
– К тому, что путь Змея не всегда был таким, каким мы его знаем сейчас. Мудрецы, привыкшие сопоставлять, сегодня велят нам опасаться вод и земель, ещё десять лет назад считавшихся безопасными, и, наоборот, сулят мирное путешествие в некогда очень грозных местах. Нет нужды сомневаться, что и в древние времена Змею было свойственно без спросу творить Свои бесчиния там, куда заносили Его перепончатые крыла… Так и случилось однажды, что Змей прилетел в наши леса и у людей не было надёжной приметы, способной предупредить о Его появлении. Таких примет, как я слышал, и сейчас не особенно много, и даже у вас, живущих на палубах кораблей!
…Вот и наступила пора испытать истинность книжки-всезнайки, откуда Коренга почерпнул эти сведения о вековых повадках чудовищного Змея. Он даже дышать перестал, ожидая мнения кунса… У него камень отвалился от сердца, когда Чугушегг после некоторого раздумья кивнул головой:
– Ладно, венн. Ври дальше.
Знал ли он, что в веннском языке слово «врать» было снабжено множеством смыслов, и в том числе – «произносить могущественные заклинания, способные отвратить опасные силы»? Коренга продолжил рассказ, чувствуя, что как никогда приблизился именно к этому пониманию старинного слова.
– Праматери моего рода уже показалось, что погибель сделалась неминуемой, но тут Боги, присматривающие за нашим народом, послали ей вызволение. Из темноты явила себя дивная кокора – огромный ствол-выворотень с твёрдым корнем, воздетым высоко над водой. Бедная женщина ухватилась за этот корень и вскарабкалась на лесину, и, хотя волосы по-прежнему рвал сырой бешеный ветер, ей показалось уютно и безопасно на замшелой коре, точно на груди у любимого мужа…
На лицах сегванов стали появляться понимающие ухмылки. Видно, все представили себе этот корень, лихо задранный к небесам, и сообразили, что будет дальше. Коренга увидел, как улыбнулась Эория.
– Всю ночь женщине мстилось, будто ствол под нею плыл немного не так, как вроде бы повелевали ветер и течение бушевавшей реки. И ещё ей казалось, будто кокора оберегала её и словно держала в объятиях, стараясь вынести из беды. Когда же рассвело и гроза стала стихать, женщина увидела впереди надёжную сушу. А потом выворотень лёг на прибрежный песок и, как только наша праматерь соскочила на отмель, обернулся пригожим статным мужчиной. Взялись они за руки, пошли дальше вместе и стали себе жить-поживать…
– С такими предками и правда только сидеть в самой крепи лесов да шарахаться от собственного отражения в маленькой луже, – сказал Чугушегг. – Что ж ты на своей тележке в море-то потерял? Может, тоже ждёшь, что кокора навстречу выплывет и красавицей перекинется?
Послышался смех. Коренга кивнул на Торона.
– На самом деле всё началось вот с него…
Пёс сидел вблизи, положив умильную морду на колени Эории, и подсыхал на солнышке и ветру. Ему было не впервой. Сегванка почёсывала Торону за ухом, слушая рассказ. Коренга неслышно вздохнул и снова стал говорить.
– Я ещё носил детскую рубашонку, ибо не знал Посвящения, и бегал не хуже всей остальной ребятни, когда однажды под конец лета в нашем роду остановились передохнуть виллы, отгонявшие разорительный град от чьих-то полей. Ты, кунс, конечно, замечал их, парящих на своих симуранах высоко в облаках… Дружбу вилл у нас чтут за великую удачу, и мы оказали небесным летунам весь почёт, какой только могли. Но в те дни Хозяйке Судеб было угодно, чтобы одна из наших деревенских сук вошла в охоту и надумала подпустить к себе кобеля. А у предводительницы вилл как раз и оказался при себе справный кобель… Он разогнал всех женихов, потому что никто не бьётся с такой свирепостью, как симуран, а надо тебе знать, достойный кунс, если вдруг это знание случайно тебя обошло, что симураны пребывают с обычными собаками в гораздо более близком родстве, нежели полагают незнающие. Они могут спариваться, и от этого бывает плодовитое потомство… Ибо самый первый симуран был обычной собакой, взысканной крыльями от Богов. И вот это родство явило себя во всей полноте. Виллы распрощались с нами и улетели, а через месяц мы обнаружили, что сука брюхата. Ещё через два месяца у неё родился крылатый щенок – вот этот самый Торон.
Все посмотрели на Торона. Смышлёный пёс сообразил, что речь шла о нём. Вскинул голову и стал красоваться, улыбаясь во всю зубастую пасть. Добродушный, ласковый зверь.
Нипочём не заподозришь той сокрушительной ярости, с которой он бросился на обидчика Шаняву…
– Знай ещё, благородный кунс: у нас принято, чтобы за брюхатыми суками ухаживали подросшие мальчишки, поскольку это их самих готовит к чести отцовства. И так вышло, что Торонову мамку взялся холить именно я. И был с ней, пока она рожала щенка. Он был моим с самого первого дня, и никто даже не пытался забрать его. У меня как раз перед тем умер пёс, и все видели, как я о нём горевал. А ещё через два месяца, когда мы с Тороном уже бегали наперегонки, опять прилетели виллы…
Коренга отпил не успевшей остыть медовухи. И, пока она пряным огнём разбегалась по телу, обвёл взглядом круг обращённых к нему лиц. Казалось бы, что этим суровым воинам, каждодневно привычным к жизни и смерти, рассказ о каком-то щенке?.. А поди ж ты, слушали его с напряжённым вниманием.
– Виллы прилетели ночью, но я спал в клети, хотя стояла уже холодная осень, и слышал их разговор с моей матерью. – Молодой венн улыбнулся. – Мать, конечно, отпиралась потом, но я-то знаю: она намеренно говорила громче, чем следовало, чтобы я проснулся на её голос. А речь шла у них про Торона…
«Жаль, мы не угадали со сроками, – говорила старшая вилла. – Это оттого, что суки симуранов дольше вынашивают щенков, почти по полгода. Мы всячески стараемся не допускать рождения неублюдков[31], но когда такое случается, стремимся подгадать к самым родам, чтобы уничтожить детёнышей, пока они ещё не открыли глаза. Это не всегда получается, ибо с помесями легко просчитаться. Скверно, что здешний малыш уже успел подрасти и твой сын полюбил его. Однако ничего не поделаешь…»
Виллы – очень невысокий народ, лёгкий в кости, предводительница не доставала моей матери даже до плеча, но за ней была правда и власть.
Мать спросила её:
«Почему так? Почему вы не позволяете жить мешаному потомству? Это славный щенок, и крылья у него совсем как у отца…»
«Не мешайся пест с ложками, – ответила вилла. – Его крылья только кажутся настоящими. Раньше мы оставляли тумаков[32] и смотрели, что будет, и всегда получалось одно и то же. Славные щенки взрослели уродцами, их крылья оставались неразвитыми, так и не обретая размаха и силы, потребных для полёта. А потом эти заскорбыши сами начинали плодиться, так что калекам наследовали ещё худшие калеки. Жестоко отнимать жизнь, но ещё гаже – плодить подобные существа и позволять им ковылять по земле, с которой они не способны взлететь… Пойдём же, пока твой сын спит, совершим необходимое!»
На этом я решил, что слышал достаточно. Моя мать опять-таки не призналась, но я сразу понял, что она отвлечёт гостью, давая мне время. Я схватил Торона в охапку, мы с ним тихо-тихо выбрались сперва из клети, а потом и через забор со двора… Меня целую седмицу искали в лесу, и всё это время шёл дождь, насланный виллами, чтобы выгнать меня обратно домой, но я только забирался в чащу всё дальше. «Если тебе судьба умереть, – сказал я Торону, – то лучше уж здесь, вместе со мной, а не по чьему-то стороннему хотению!» Я боялся, что не уберегу маленького щенка, а вышло, что не уберёгся сам. Однажды я сел под деревом и не смог встать, потому что у меня отнялись ноги. Ещё через два дня мой дядька, брат матери, нашёл меня по следам. Когда нас с Тороном принесли домой, я прижимал его к себе и кричал, что убью всякого, кто вздумает к нему прикоснуться.
«За этого щенка уплачена слишком дорогая цена, – осмотрев мои ноги, сказала старшая вилла. – Мало правды было бы в том, чтобы после этого разлучить с ним мальца… Успокойся, парень, и не бранись такими словами, а то слушать противно!»
Ещё через некоторое время мой отец доказал своё мастерство, сделав для меня эту тележку… С тех-то пор, благородный кунс, мы с Тороном всюду путешествуем вместе!
– Глупость сопляков иной раз приносит неожиданные плоды, – покосившись на красавца Торона, сказал Сквиреп Чугушегг. – Ты воистину позабавил меня, но я так и не услышал, какая нелёгкая занесла тебя в море! Только не говори мне, будто везёшь своего пса в горные края, где живут симураны, чтобы те научили его летать, – всё равно не поверю!
Коренга улыбнулся.
– Я и не собирался говорить этого, кунс. Я лишь поведал тебе, с чего началось дело. А дальше всё просто… Так уж случилось, что меня любят в нашем роду. Когда мы услышали, будто в стране Нарлак можно доискаться великого лекаря, способного исцелить мои неисцелимые ноги, все дети Кокорины начали собирать мне деньги в дорогу, а потом проводили, докуда смогли. С помощью друзей и мимоезжих купцов я добрался до Галирада, а там сел на корабль, чтобы отправиться в стольный Фойрег. Вот и весь сказ!
Он ждал и был готов к тому, что Двадцатибородый усмотрит в его повести какие-то несоответствия и вновь начнёт задавать насмешливые вопросы, но их не последовало. Чугушегг лишь очень пристально взглянул на него – так пристально, словно Коренга нечаянно проговорился о чём-то очень для него важном. Пока молодой венн силился сообразить, что же это могла быть за важность такая, кунс поднялся со скамьи и рявкнул на своих мореходов:
– Ну-ка, лежебоки, отмахните Тагнаю, что я ухожу на юг! Иду к Фойрегу!