Омон Хатамов. Август 2008
Я писал весь вечер предыдущего дня и время с полуночи до рассвета. А звонок от нее раздался только утром.
– Ты опять не спал? – спросила она и предложила. – Позавтракай. Поройся в холодильнике, что-нибудь найдется. Не стесняйся.
– Тебе приготовить?
– Нет, спасибо. Я буду позже.
– Когда?
Она успела повесить трубку.
Позавтракал сам. Нашел фаршированные баклажаны, разогрел в микроволновке и съел за милую душу.
После этого уже не отвлекался. Писал дотемна. До поздней ночи. Но Васико так и не дождался. После полуночи собрался и ушел. Тридцать серебряников оставил на столе. Во всей их символической целостности.
Я вернулся в свою съемную квартиру. В фанерной хибаре с душем и отхожим местом в конце двора было неуютно. И чрезвычайно неуютно было у меня в голове. О Васико старался не думать, поэтому писал. Уже без первого графоманского восторга. Теперь, вообще, не понимал, зачем я это делаю. Но писал, чтобы занять мысли. Чтобы забыть о Васико. Чтобы за вымышленными образами придуманной мной жизни спрятаться от образов реальной.
Писал натужно, упрямо, не отвлекаясь. С малыми перерывами для сна, еды и туалета. Мозг плавился, мысли тягучим потоком изливались на бумагу. А когда, исписываясь, вставал из-за стола, чтобы дать отдых себе и своим героям, реальные герои, как сонмы кровопийц, влетающих в открытое окно, врывались в мои мысли.
«Уеду, – обещал сам себе. – Выполню первый же заказ, получу гонорар и уеду. Ноги моей здесь больше не будет! И как меня только занесло в этот паршивый городишко? На этот паршивый пародийный курорт, убожество с претензией на тропики? „Русская Ривьера“! Ха-ха! Хороша Русская Ривьера, где обитают одни армяне. А тропики? Их затянули сюда стальными канатами! Здешние пальмы напоминают березы заполярья – такие же карликовые и скукоженные. Карликовые субтропики, на пародийном курорте!»
Для Васико находил более радикальные выражения. Настолько радикальные, что их нельзя излагать на бумаге. Позже, когда накал в черепной коробке немного спал, высказывания в адрес Васико так же несколько утратили в красочности и выразительности. Однако и их произносить вслух непозволительно. И только дня через три, когда половина истории о смерти внука Амира Тимура – принца Мухаммад-Султана – была написана, я нашел в своем словаре приличествующие выражения и для Васико. «Шлюха! Проститутка! Подлая тварь! Да, чтоб ей провалиться!» И далее по убывающей, по мере того, как убывали дни, и остывали страсти. «Подстилка, содержанка. Знать ее не хочу!» «Коварная, двуличная вертихвостка. Она еще пожалеет!» «Мне ее жалко. Глупая, бестолковая и самонадеянная дура. И что она возомнила о себе?» «Что она обо мне возомнила? За кого она меня принимает? Думает, я ее прощу?» «А с чего бы ей со мной церемонится? Поморочила голову и бросила. Все правильно». «Я тупица, я бестолочь. Я полное ничтожество! Надо скорее бежать, просить прощения!» «Лучше повеситься: мне ничего не светит. Повеситься духу не хватит, поэтому бежать. Собрать манатки и деру отсюда. Уносить ноги с этого пародийного курорта, пока не свихнулся в этих карликовых субтропиках».
К моменту финальных откровений я вконец испекся, и до конца написал о Тимуре, который, покоряя мир, покорно приносил своей удаче жертвы: жизни самых дорогих ему людей. Тимуру в ближайшем будущем предстояло разбить Золотую Орду – венец его ратных свершений – и потерять в битве, в низовьях Волги своего наследника, горячо любимого внука солнцеподобного гургана Мухаммад-Султана.
Исписанные листки вложил в газету и пошел к Васико. Добрался до дома, с карликовой пальмой у входа, где она жила. Поднялся по лестнице до ее дверей и оставил у порога свое творение. Потом спустился вниз и спрятался в скверике через дорогу.
Она появилась через час. Выскочила из подъезда и замерла на тротуаре. Жутко соблазнительная в шортах и коротком топе. В руках ее была газетка с моими опусами. Она беспокойно озиралась по сторонам. Но меня не обнаружила. Потом прошлась по улице: туда и обратно, а посмотреть через дорогу не додумалась. Да и что это была за дорога – две полосы – и я был виден, как на ладони. Глупышка. Она вернулась в дом, а я вернулся в свою хибару. Вернулся к писанине.
Второй раз увидел Васико, когда выбрался за сигаретами. Она слонялась по перекрестку, там, где однажды высадила меня, и устало высматривала меня среди прохожих. «Вот, – подумал я, – уже жалеет. Но поздно».
Потом сам ее искал. Дважды. Первый раз ждал на пляже, не дождался. Во второй раз нашел ее на набережной. Она сидела на скамейке, и выглядела паршиво – на нее даже никто не озирался. Теперь уже не злорадствовал. Просто, кольнуло в сердце и сдавило в горле. А вечером, исписавшись, ошалев от своей галиматьи, решил: хватит, достаточно подурачились, пора мириться. Подумал: вот, подчищу то, что накалякал и вперед. С букетом цветов, если у меня хватит денег.
А денег, кстати, оставалось в обрез. И мне срочно, в пожарном порядке требовался заказ. Я решил, что, даже помирившись с Васико, я к грязным серебряникам не притронусь. Так что нужен был заказ.
И вот через два дня, когда я подсчитывал остаток денег, прикидывая, насколько паршивые сигареты мне сегодня придется курить, прозвучал звонок. Васико звонить не могла – она не знала номер моего телефона – значит мой агент, потому что ни с кем другим на этом карликовом курорте я не общался. Так и есть – агент! Наконец-то пришел заказ.
Причем хороший заказ – гонорар солидный, мне редко, когда столько сулили. Видимо, клиент попался жирный, из новых русских, вернее из новых армян, так как дело было на Армянской Ривьере.
Надо было снять на долгую память пассию нового армянина, которую он отправлял в отставку. Фотосессия в стиле ню и видео с игрушками. Представьте, некоторые индивидуумы из числа моих клиентов очень трепетно относятся к своим шалостям. И их не мало. Я с этого кормился последние два года. Нет слов, я выбрал не самое достойное занятие, но, когда я подвязался на этом поприще, особого выбора у меня и не было. Я остался без копейки денег, в чужой стране, терпел крушение. И один мой знакомый пражанин – поляк, владелец студии, снимающей фильмы для взрослых – бросил мне спасательный круг. Я и уцепился. И до сих пор держался за него. Более того, считал свое занятие вполне приемлемым для человека с моим образом мыслей и моим укладом жизни.
Я холостяк, без семьи, без друзей, потерявший связь с родными и родиной. Мне некого и нечего стыдиться. А преимуществ было немало: работа не пыльная, хорошо оплачиваемая, и в некотором роде не лишена приятности, ну, если не слишком привередничать. А мне привередничать особенно не приходилось. До последнего времени.
Но теперь, после того, как я познакомился с Васико, конечно все менялось. Признаться Васико, каким делом занимаюсь, я естественно не мог, а значит, надо было менять занятие. Я тогда твердо решил: последний заказ и умываю руки. Чем займусь потом, представлял смутно, и до поры до времени решил не думать об этом.
Для съемок был снят номер в гостинице. Я пришел загодя, чтобы расставить оборудование и настроить свет. Когда закончил с приготовлениями, развалился в кресле и закурил. Принял жесткое решение: если доморощенная модель начнет приставать, вполне корректно, не унижая ни ее, ни своего достоинства, дам понять, что у меня есть принципы. Собственно говоря, это решение далось мне без особого труда.
Я в последнее время не испытывал влечения ни к одной из женщин. Не считая Васико. Без преувеличений, если бы передо мной выстроили всех самых выдающихся красавиц мира, пусть даже в костюмах Евы, и даже без фиговых листочков, меня бы это совершенно не тронуло. Как хотите, но рядом с Васико все остальные женщины смотрелись бледно. Если я и испытывал к ним что-то, то только жалость.
Когда пришла модель, я докуривал вторую сигарету. Щелкнул ключ в замке, бесшумно открылась дверь, и донеся мужской голос:
– Вас ждут, проходите.
Я потянулся к столику, щедро заставленному бутылками. «Чтобы ей такое налить?»
У меня было правило: начинать следует с выпивки. За питьем и сигаретой, и беседой, предшествующей съемке, удается снять смущение и освободить начинающую модель от притворного стыда или наоборот сбить кураж, пока девица, распоясавшись, не начала корчить из себя порнозвезду или роковую, многоопытную даму. Удается внушить, что ее и мое пребывание здесь не подразумевает ни подвига, ни унижения, что это всего лишь работа для меня и легкое приключение для дамы.
Дверь захлопнулась. Модель прошуршала по ковру в прихожей. Я пододвинул к себе две бутылки. «Если брюнетка или шатенка, то выберет бейлис. Гламурно, – говорят они при этом. Если блондинка то, скорее, предпочтет мартини». Себе я плеснул коньяк.
Модель замерла на пороге. «Кажется кривляка, – заподозрил я. – Сейчас начнет строить недотрогу. Плохо». Я отхлебнул из фужера и повернулся к двери.
– Ну, что же вы… – сказал и поперхнулся.
На пороге стояла Васико. Тоненькая, стройная, длинноногая, в отвратительном наряде.
Коньяк обжег горло, огненным шаром застряв где-то на середине пути, не дойдя до желудка. Я сглотнул. Глумливая мина эротического фотографа медленно сползла с лица.
А Васико удрала.
Была надежда, что она появилась здесь, выследив меня. Это было бы ужасно, мне было бы невыразимо сложно оправдаться. Но если это не так, то как оправдаться ей? Я схватился за голову. Все рухнуло! Ее наряд не оставлял сомнений.
Коллапс! Полный коллапс! Наступил полный коллапс моей жизни. Мысли окаменели, взгляд застыл, уши забило пробками. Дышал, наверно, по привычке.
Я не сразу заметил, как она вернулась. Не услышал. Вижу, кто-то сидит напротив, нога на ногу. Длиннющие мослы, как у цапли. Пушок на бедрах. Руки, как плети, и не догадаешься, сколько в них силы. Грудь ходит ходуном, значит тяжело дышать. Глаза пустые, даже страха в них не осталось. Губы растопило – вместо них две кривые ниточки. Потом слышу, говорит:
– Ладно. Хватит разыгрывать трагедию, – а губы не шевелятся, цедит сквозь зубы, в тонюсенькую щель. – У нас это плохо получается.
И смотрит на меня пустыми глазами.
– Вставай. Делай то, что собирался сделать.
Я встал. И занялся делом.
В тот день мы сняли, наверно, самое грязное видео в мире. Полное самых отвратительных сцен и откровений. До меня, как мне кажется, никто такого не снимал. Возможно, мы выдали своего рода шедевр. Возможно, нам на фестивале грязного кино присудили бы порнографический оскар.
Мы сняли на одном дыхании, упиваясь. Было упоение жутью самого низкого падения. Битва в грязи. Была такая на заре воинской карьеры у Тимура. В ней никто не победил. Вывалились только все, как поросята и разошлись.
Я, видимо, был совсем плох. Не скажу, что мои страдания оказались мучительней, чем страдания Васико. Скорее, сам я оказался слабее. Не привык держать удар. Раскис.
Васико забрала меня к себе. Церемониться не стала. Уложила в постель, и ее съемочное соло там, в ее постели мы отыграли уже дуэтом.
Наверняка, опять выдали шедевр. И опять битва в грязи? Ни в коем случае. Нечто внушительней – рождение из грязи. Творец развел вонючую жижу, перепачкал руки, но вылепил два существа и вдохнул в них вторично часть своей сути. Уродцы вышли отъявленные. С дурными наклонностями, похотливые по натуре. Подленькие, лживые, корыстолюбивые, и разит от них за версту. Но что с них взять – их вылепили из грязи.
– Только писать для Кантемира не буду, – заявил я, лежа в ее постели.
Она кивнула головой.
– Завтра я верну аванс.
– Не надо.
– Ты так считаешь?
Она разрешила покурить. Принесла пепельницу, открыла дверь на балкон, и задуло холодком – было-то под утро.
– А как быть с видео?
– Поступай, как знаешь.
– Выкинуть?
– Не надо. Сделай так, как ты поступал прежде. Я не знаю. Сдай туда, куда должен сдать и получи расчет. Сколько тебе причитается?
Я назвал сумму.
– Нормально. Пригодятся, – голос ее звучал устало. Она смотрела на нарастающий столбик пепла. – Давно хотела спросить: зачем ты куришь?
– Не знаю.
– Ведь это отрава.
– А что себя беречь?
Она тяжело вздохнула. Ее дыханием сбило пепел мне на грудь. Она стряхнула.
– Вот так травишься, травишься, – проговорила она, – и не замечаешь, что уже пора на свалку.
– Думаешь, пора?
– Нам обоим пора, а ты, как думал?
– Если ты будешь со мной, я как-нибудь поправлюсь. А ты?
– Со мной сложнее, – призналась она. – Ты меня не знаешь. Но если ты сумеешь вытерпеть меня, то и я, наверное, поправлюсь.
Помолчала. Потом сказала:
– Я научусь готовить.
– Замечательно.
– Думаю купить поваренную книгу. Буду готовить все, что ты любишь. Как ты считаешь, у меня получится?
– Это не сложно, – я потянулся и поставил пепельницу на тумбочку. – Есть задача потруднее. Кое-кто должен отучиться трусить.
– Ты обо мне?
– Я о себе.
– А мне надо отучиться врать
– Мне тоже.
– Получится?
– Я постараюсь.
– Я тоже.
Мне захотелось закурить еще, но я сдержался. Натянул одеяло, а Васико поднялась и закрыла дверь.
– О чем ты думаешь? – спросила она, когда вернулась в постель.
– Так, о грустном.
– О чем грустном?
– Я думаю, чем мне заняться теперь. А грустно, потому что ничего не приходит в голову.
– Мы с тобой ни на что не годны, – согласилась Васико. – Если займемся чем-нибудь то, наверняка, новым идиотским делом. И тогда точно окажемся на свалке. Нам надо улизнуть отсюда. Куда-нибудь подальше. Где нас не знают. Где, вообще, никто никого не знает. И зажить там потихонечку. Но куда мы уедем без денег?
– Без денег никуда.
– Надо достать деньги.
– Ты знаешь, где?
Васико отмахнулась.
– Поговорим об этом завтра. А сейчас лучше спать.
– Я не засну.
– Тогда притворись.
Я не согласился.
– Глупости. Выкладывай, что у тебя на уме?
– Тебе не понравится.
– Пусть. Рассказывай.
– Все просто, – проговорила она. – В этом городе я знаю только одного человека, у которого есть деньги…
После долгой паузы я сказал в ответ:
– …Кажется, я понял о ком ты.
– Вот, – она зевнула, – говорила же, тебе не понравится.
План, который изложила Васико, оказался и вправду прост, крайне авантюрный и опасный план. Но при всех своих недостатках он в случае успеха давал возможность решить все проблемы сразу.
Вечером мы появились у Кантемира. И он сразу набросился на меня.
– Ты нохчи, совсем того? Совсем слетел с катушек?
Ударил по голове свернутыми в трубочку листками бумаги и вонзился в меня глазами. Мне сделалось плохо. Естественно не от удара (стопочка-то тонюсенькая была), а от его взгляда. Из головы вылетело все, что мы с Васико отрепетировали дома, и работа мысли свелась к поиску ответа на один вопрос: удастся ли выбраться отсюда невредимым на этот раз? Так что инициативу пришлось взять Васико.
– А что случилось? – спросила она.
Кантемир повернулся к ней.
– Что случилось? – повторил за нею. – Да, ничего не случилось. Просто, сегодня утром мой специалист вернул мне это, – он показал бумаги в своей руке и еще раз ударил мне по голове. – Вернул и спросил: а ты сам эту галиматью читал? Я отвечаю: нет. А он мне: так прочти, – Кантемир ударил в третий раз.
– Может, хватит! – потребовала Васико. – А то совсем истрепал бумагу. Ну, попросили тебе прочитать несколько страниц, что с того? Что тебе не понравилось?
– Все! Этот гаденыш, – Кантемир ткнул в меня пальцем, – про шлюху зачем-то насочинял. А я его просил? Ладно, что про шлюху, но она у него еще и людоедкой оказалась!
– Ну, людоедкой, подумаешь. Что ты так горячиться?
– Васо, ты что, не понимаешь? – Кантемир посмотрел на нее с искренним недоумением. – Да, если в городе узнают про то, что гад этот насочинял, надо мной здесь каждый фуцин смеяться будет. Раньше меня Огнепоклонником называли, а теперь я Людоедом стану. Ты понимаешь, что он мне новое погоняло выдумал?
– Не узнают, – уверенно заявила Васико. – Если специалисту своему язык отрежешь, некому будет сболтнуть. И вообще, чем тебе «Людоед» так не угодил? Нормальная, между прочим, кличка. Для человека твоих занятий очень даже подходящая. И уж точно не хуже прежних.
– Ты что, издеваешься? – заподозрил Кантемир.
– Вовсе нет. Я на самом деле так считаю: солидная кличка, внушительная. Но если ты против, то про людоедку можно убрать. И про шлюху тоже. Можно, вообще, весь сценарий похерить. И все кино. У нас есть кое-что поинтересней, – Васико повернулась ко мне. – Моня, кончай отмалчиваться. Выкладывай уже.
«Что б ей провалиться».
– Собственно говоря, я не уверен, – начал я, едва ворочая деревянным языком, – насколько это интересно. Вернее, интересно, конечно, но… Может быть, вначале все-таки обсудим сценарий? И вправду можно все переписать…
– Моня, – потребовала Васико, – пожалуйста, без предисловий. Выкладывай сразу про пещеру.
– Про какую пещеру? – удивился Кантемир.
– Видите ли, – проговорил с тяжелым вздохом видом, – дело в том, что эта история… Не знаю, как лучше вам сказать…
– Говори, как есть!
– Дело в том, что история, которую я положил в основу сценария, не во всем вымысел. А точнее, совсем не вымысел. Дело в том, что семейство людоедов, описанное мной, действительно жило здесь во времена Тимура. И жило действительно в пещере…
– Ну и что? – Кантемир недовольно покосился на Васико. – Зачем он мне это рассказывает?
– Ты слушай дальше, не перебивай. Моня, продолжай, – подбодрила меня Васико.
– Дело в том, что, – продолжил я с обреченным видом, – о жизни Тимура на Кавказе мало, что написано. Этот фрагмент остался, так сказать, за рамками научного поиска. Я возможно единственный, кто занимается историей его кавказских войн всерьез. И вот как-то я наткнулся на документ, который косвенно указывал на наличие кавказской ветви тимуридов. И еще в ней смутно говорилось о людоедах и о пещере. Меня очень заинтересовала эта информация. И вот спустя много лет, очутившись, так сказать, на месте исторических событий я нашел эту самую пещеру…
– В которой жили людоеды?
– И что с того?
– А в ней надпись.
– Какую надпись?
– Надпись, сделанную рукой Тимура!
Кантемир заинтересовался.
– Надпись неразборчивая, – признался я, – плохо поддающаяся прочтению. Краска там во многих местах сошла, шесть-то веков прошло. Но часть текста мне все же удалось прочесть. Его содержание напрямую касается вас.
– Правда?
– Сохранившийся фрагмент текста убедительно подтверждает наличие кавказской ветви тимуридов. Это не только исторический, но и юридический документ. Он гласит, что наследникам от мазандеранской девицы Тимур дарует власть над всеми черкесскими землями. И там же изложено его пожелание, чтобы все первенцы по мазандеранской линии именовались «Кровью Тимура» – это с тем, чтобы обозначить, так сказать, их высокое происхождение.
Кантемир глупо заморгал глазами.
– Врешь… Почему эту пещеру раньше не отыскали, если она на самом деле существует?
– Я ведь уже говорил, что я единственный, кто занимается изучением кавказских тимуридов, – напомнил я. – К тому же я ведущий специалист в области кавказских войн Тимура. И кроме всего прочего я разработал собственный оригинальный метод научного поиска. Что это за метод, вам знать не обязательно. Главное, что я единственный человек, который располагает полной информацией о пещере, и пока единственный, кто знает ее точное местонахождение! Кстати, это недалеко отсюда, так сказать, под боком.
Кантемир покосился на Васико:
– Вместе сочинили?
– У меня бы мозгов на это не хватило, – Васико обернулась ко мне. – Моня, расскажи все полностью, и главное о значении открытия.
– О значении моего открытия достаточно сказать то, что с его исторической ценностью сопоставима лишь находка наскальных Орхонских надписей в степях Монголии. Те надписи нашли сто лет назад. А значит мои надписи в пещере – находка нашего столетия. Безусловно, это событие мирового масштаба.
Кантемир почесал репу.
– А что если ты нашел обычную пещеру? – высказал он сомнение. – А написал в ней сам?
– Для того чтобы опровергнуть ваши обвинение, у меня есть акт графологической экспертизы. Он подтверждает, что надписи в пещере, бесспорно, сделаны рукой Тимура.
Кантемир долго думал, что еще выискать такое, чтобы уличить нас. Не придумал и, окликнув охранника, распорядился принести чачу и закуску. Когда тот явился с заказом, Кантемир разгладил помятые листы и сунул их охраннику.
– На, почитай, – предложил он. – И пацаны, пусть тоже почитают. А то, наверно, буквы давно все позабыли.
Озадаченный охранник ушел с моим «писсе», и Кантемир разъяснил к нам:
– Посмотрим, что парни мои скажут. Если одобрят «Людоеда», то, ладно, пусть остается, – он налил чачи и без здравницы залпом опрокинул стопку.
Порция спиртного помогла ему выискать последнее возражение.
– Значит, событие мирового масштаба, говоришь, – обратился он ко мне. – Но если это так, то почему ты о своей пещере до сих пор не растрезвонил?
Я выразил удивление:
– А что бы мне это дало? Славу в узком кругу? Ученую степень? Покорно благодарю. С недавних пор такие сомнительные дивиденды меня не привлекают. Мне нужно нечто более весомое.
– Что?
– Деньги.
Кантемир хохотнул. Потом крякнул и шлепнул себя по ляжке. Любопытно, что только упоминание денег окончательно избавило его от сомнений.
– Ты стопроцентный нохчи, – заявил он, – я точно угадал твою натуру. В тебе течет их разбойничья кровь!
Я мягко возразил:
– Это не так. Но это и не важно.
– Еще как важно! – рявкнул Кантемир. – Если не у тебя, то у кого-то из твоих родителей, точно, есть примесь нохчи! Я их кровь за километр чую!
Я сдался:
– Как угодно.
– Вот что я скажу, – Кантемир, придвинулся ко мне поближе. – Я нохчей не очень-то люблю, но, как ни крути, у вас есть то, за что вас можно уважать! Вы тот еще народец, но вы знаете, чего хотите, и умеете добиться своего. Я давно знаю ваш народ и давно понял: если с вами осторожно, то с вами можно сладить. Вы хотя бы не виляете задом. Так, что и ты давай, тоже не виляй, выкладывай, как у вас положено, начистоту. Сколько?
Я удивился:
– Что сколько?
– Сколько просишь за свою пещеру! – Кантемир посмотрел на меня с угрозой. – Ведь ты пришел продать ее, а не со мной чирикать.
Я ответил не сразу, вначале поинтересовался:
– Вы готовы сразу заплатить?
– Называй цену, болтун! – потребовал Кантемир и глянул на меня таким людоедским взглядом, что мне снова стало плохо.
– Если Вы интересуетесь из любопытства…
– Говори! У меня терпения мало.
Я перевел дух.
– Пятьдесят миллионов, – сказал и прикусил язык.
– Что?!
– Рублей, – поспешил я внести ясность. – Не долларов, не евро…
– Ты кого привела? – обратился Кантемир к Васико. – Откуда ты откопала этого чеканутого нохчи? Он же стопроцентный вымогатель.
– Это не так уж много, – попытался я обосновать свои запросы, – Если учесть, что сулит это приобретение вам в будущем, то моя цена – это сущий пустяк. Поймите, когда я говорил про славу в узком кругу, я имел в виду только себя. А вы, если правильно обставить дело, благодаря пещере можете стать мировой знаменитостью. По сравнению с фильмом, который вы собираетесь снять, открытие пещеры несоизмеримо резонансней. И экономически пещерный проект предпочтительней киношного. Сами посудите, бюджет картины минимум полмиллиарда, а за пещеру я прошу в десять раз меньше. Подумайте об этом.
Только я договорил, как мне на голову опустился чугунный кулак Кантемира.
Очнулся я уже в машине.
Мы ехали в сторону Имеретинской низменности, проезжая Веселое. В низине у моря бесшумно работали бульдозеры, расчищая площадку под строительство олимпийского порта. Я находился на заднем сиденье, Васико сидела за рулем, Кантемир – с ней рядом.
– Очнулся, – сообщил Людоед Васико, увидев, как я приоткрыл глаза. – И вроде бы вменяем.
Он для проверки провел у меня перед лицом ладонью.
– Не тошнит?
Я мотнул головой.
Спросил еще:
– Догадываешься, куда мы едем?
Я сомкнул веки.
Кантемир посмотрел на меня с презрением.
– Дурак ты. Кто же бабам секреты выдает? Тем более на пятьдесят лимонов. Раз уж решил меня облапошить, то надо было держать язык за зубами. Эх, ты…
Он вздохнул, и презрение на его лице сменилось подобием сочувствия.
– Ты парень вроде бы не глупый, а ведешь себя, как ненормальный. Послушать тебя – грамотный человек, а посмотреть на твои поступки – полный придурок. Ты, парень, должен научиться правильно жить, научиться, как с кем себя вести, как себя поставить. У тебя не хватает… как бы это сказать… мужского начала. Ты какой-то недоделанный, без понятий. Понятливей надо быть, усекаешь. И духовитей. Вон, для начала хоть с Васико бери пример. Она хоть и баба, но соображает. И главное знает меру. С ней-то мы на разумной цене сторговались, а ты дурак полста лимонов запросил.
Васико бросила на меня взгляд через зеркало.
– Ты, нохчи, – продолжил Кантемир, заметно смягчившись после проповеди, – если поумнеешь, тоже в накладе не останешься, получишь свое за научный поиск, – и протянул мне бутылку с чачей. – На, выпей, полегчает, – проследил, как я сделал пару глотков и дальше рассуждать. – Все-таки вы нохчи ненормальные. Такое только вам могло прийти в голову. Чтобы меня, Кантемира, Людоеда – лохануть? И где – в Сочи! Где я и царь, и бог, пуп земли, можно сказать. Нет, вы точно безумный народ! – он отобрал у меня бутылку, глотнул сам и пустился в назидание. – Надо быть скромнее, реально смотреть на вещи, не задаваться. И главное понятия иметь, соображать. Нет бы, прийти ко мне, сказать: Кантемир, братан, здесь такое дело, помощь твоя нужна, одному не потянуть. И что: я бы не помог? Отказал бы, думаешь? Если бы ты обратился ко мне, как мужик к мужику, без хитростей, я бы, клянусь аллахом, сделал все, о чем ты просишь. И все остались бы довольны. А главное обошлось бы без мордобоя. Вон, ведь, с Васо мы договорились. Скажи, Васо: ведь договорились?
Васико ответила коротко:
– Да.
– И с тобой бы договорились, – заверил меня Кантемир, – если б поумнее был, – и снова протянул мне чачу. – На, поправляйся, лечись. Твоя голова еще потребуется.
За Веселым и Казачьим рынком въехали на пост. Офицер пограничник заглянул в окно машины и спросил дружелюбно:
– Куда собрался, Кантемир?
Кантемир смерил его надменным взглядом.
– А тебе, что за дело? Или ты хочешь, чтобы я вышел и контроль прошел?
Пограничник замотал головой.
– Зачем? Не надо.
Он отскочил от машины и дал отмашку подчиненным. И после того, как шлагбаум поднялся, вытянулся в струнку и взял под козырек.
Мы пересекли границу.
– Не, реально, нельзя армян на службу пускать. Ни в армию, ни в милицию, ни в пограничники. Армянин в погонах, я считаю, все равно, что беременный мужик. Какое хочешь пузо отрасти, но если ты не баба, хрен родишь.
– А Баграмян? – напомнила Васико. – Тоже беременный мужик?
– Один генерал на всю толпу, – Кантемир отмахнулся.
– Так и среди ваших, генералов мало.
Кантемир и на это нашелся.
– А наши не служили в тех местах, где погоны носят. Среди наших были турецкие паши и мамлюкские султаны. И вообще, если хочешь знать, черкесы и кабардинцы, наверно, самый воинственный народ. Если один на один, нам никто не страшен. Нас, просто, всегда мало было, а врагов – полно. Вон, у историка нашего спроси, он не даст соврать.
На абхазской стороне пограничники с расспросами приставать не стали. Офицер только кивнул Кантемиру, и мы под приподнятым шлагбаумом въехали в страну мандаринов.
Кантемир снова пустился в рассуждения.
– Вот, скажи, брат, – обратился он ко мне, – как ты думаешь, черкесы были воинственный народ?
Я кивнул головой.
– Ведь наши тридцать лет с русскими воевали. Потом с теми же русскими у турок. Про башибузуков слышал?
Я еще раз качнул головой.
– А вот скажи, Тимур ведь воевал с черкесами. Как он к ним относился, как ты думаешь, как историк?
Я пожал плечами.
– Ты не изображай рыбу. Скажи по-человечески.
Я ответил вслух:
– Тимур напрямую с черкесами не воевал. Не знаю.
Кантемир высказал свою догадку:
– А я вот так мыслю, если он взял себе в жены черкешенку… Ведь та людоедка черкешенкой была?
Я подтвердил его слова.
– Так вот, если он женился на черкешенке, значит, он хорошо относился к нашим. Я так думаю.
Кантемир изобразил то, как он думает, устремив взгляд в туманную даль.
– А вот еще хотел спросить. Если бы, скажем, Тимура жена обманула, типа, предала, подставила и все такое, чтобы он с ней сделал?
– Такого не могло случиться.
– Чтобы Тимура подставили?
– Такое бы никому в голову не пришло.
– Я понимаю, – согласился Кантемир. – Но все-таки, типа, гипотетически. Чтобы он сделал с такой женщиной?
– Передал бы в руки кази.
– Ага. Шариатский суд?
– Верно.
– Убил бы?
– Скорее всего.
Кантемир качнул головой.
– Правильно, – выражением лица он выразил одобрение. – Камнями бы забросали, да? Или по-другому?
– Вариантов имелось много.
Кантемир выразил одобрение словами:
– По шариату правильно судить. Нам бы тоже со своими не мешало бы вот так вот, по старинке. Порядка больше стало бы. А то чувствую, скоро мы совсем нормальный вид потеряем. Чувствую, скоро полный бардак начнется. Вот, – Кантемир указал на Васико, – наглядный пример. Ее бы тоже не мешало забросать камнями. Она же тебя сдала. Ты ей душу раскрыл, а она продалась за пять копеек. Бабы ведь они все такие, продажные. Это у них в крови. Если кому из них и можно доверять, то только самым страшным. Страшненькие они ведь как? Они за того мужика горой, кто на них сдуру глянет. Они для такого дурака, что хочешь, сделают, лишь бы он и дальше пялился на них. Вот таким доверять еще можно… хотя тоже сомнительный вариант. А ты Васо доверился. Дурак.
Кантемир в порядке проявления мужской солидарности опять протянул мне бутылку с чачей.
– Ладно, не расстраивайся, – подбодрил он меня. – Тебя, в общем-то, можно понять. Тебя все мужики, наверно, поймут. Васо вон, баба видная. На такую, как она каждый может запасть. А они – бабы этим пользуются, дурят нашего брата. Не ты первый, не ты последний. Вот, собрать бы таких всех вместе и забросать камнями.
– И что бы вы тогда делали? – поинтересовалась Васико. – Со страшненькими жили?
– А ты помалкивай, – прикрикнул на нее Кантемир. – Кинула мужика и теперь довольная, да? Эх, – сказал он с чувством, – не так у нас все, как надо бы. Не так мы живем… Как ты считаешь, – обратился он ко мне с новым вопросом, – чтобы Тимур подумал, если бы к нам попал? Гипотетически? Ему бы понравилось?
– Я думаю, что нет.
– А что бы ему больше всего не понравилось?
– В первую очередь, воздух.
– Воздух? – Кантемир принюхался.
– Он наполнен выхлопами. Легкие Тимура не вынесли бы наш воздух.
– Да-да, – согласился Кантемир, – не вынесли бы. Вот видишь, все у нас плохо. И воздух плохой, и вода, и все остальное. Эх…
Он отобрал у меня бутылку и сделал жадный глоток.
К этому времени мы уже проехали Гудауту. Позади остались Гагры и Пицунда. Машина свернула с шоссе на проселок.
– Скоро, что ли? – спросил Кантемир у Васико.
– Немного осталось.
Васико отвела машину подальше от дороги и за склоном горы съехала с проселка в лес и там остановилась.
– Что, приехали?
Васико отпустила руль.
– В лесу пещера что ли?
– За лесом, – Васико запустила руку под сиденье.
– Дальше пешком?
Рука Васико вылетела из-под сидения, и монтировка, зажатая в ее ладони, свободным концом ударилась в лоб Кантемиру. Он хрюкнул, мотнул головой и плюхнулся лицом в переднюю панель машины.
Я огляделся кругом: никого не было. Веревкой, которую мне передала Васико, стянул запястья Кантемира за его спиной. А Васико затянула узел на щиколотках.
Мы опустили спинки передних сидений и перекатили Кантемира на заднее. И там скрутили его козлом. После этого Васико вытащила из его карманов две пачки пятитысячных банкнот.
Конец ознакомительного фрагмента.