Тамбовское восстание (1920—1921 гг.). «Антоновщина». Глава 1. Социально-экономические. и политические предпосылки. крестьянского восстания. на Тамбовщине (Петр Алешкин)

26 октября (8 ноября) 1917 года на II Всероссийском съезде Советов был принят ленинский Декрет о земле. Казалось бы, вечная мечта крестьян о вольном труде на собственной земле осуществилась.

Что же в таком случае столкнуло тамбовских крестьян с новой революционной властью, именовавшейся «рабоче-крестьянской»?

Обширный, многолюдный край (на территории площадью около 55 тыс. кв. км проживало примерно 4 млн. человек), с плодородной землей и хлебным достатком всегда был источником людских и материальных ресурсов. Силой обстоятельств гражданской войны Тамбовщина стала одной из главных продовольственных баз республики. Близость к Центру и относительная удаленность от основных фронтов благоприятствовали перемещению сюда продовольственных заготовок, а вместе с ними и всего комплекса острейших проблем в отношениях между крестьянством и государством.

Продовольственный кризис в России не был следствием Октябрьской революции. Он возник в годы первой мировой войны, обрушившей на широкие слои населения России неисчислимые бедствия, среди которых вскоре стал доминировать голод. Лозунг «Хлеб голодным!» был одним из главных в русских революциях 1917 года – и Февральской, и Октябрьской. Появление этого лозунга само по себе свидетельствовало о неудаче продовольственной политики и царского и Временного правительств, хотя и то, и другое принимали, казалось бы, необходимые меры. Уже в августе 1915 года были введены твердые цены на хлеб для правительственных закупок (на военные нужды). В декабре 1916 года кризис правительственных заготовок заставил встать на путь хлебной разверстки, то есть распределения государственной потребности в хлебе между губерниями, селениями, хозяйствами в качестве обязательств на его поставку. Хлебными поставками обязывались даже не зерновые губернии – Вологодская, Новгородская, Костромская и др. В хлебопроизводящих районах разверстка сразу оказалась непосильной для крестьянских хозяйств. Со всей определенностью об этом заявила Тамбовская губернская земская управа, потребовавшая снижения поставок: «Не считая себя вправе сознательно вести население к бунту и голоду, губернская управа не находит возможным производить разверстку в указанных министром земледелия размерах».34

И твердые цены, и продразверстка оказались мало эффективными из-за своей частичности, ограниченности закупками на военные нужды. Держатели хлебных запасов, имевших рыночное значение, предпочитали спекулировать, добиваясь стремительного роста цен, усугубляя продовольственные трудности для неимущих слоев населения, особенно в городах. Созданное Февральской революцией Временное правительство должно было начать именно с продовольственного вопроса – с введения хлебной монополии государства, что означало и установление твердых цен, и передачу всего хлебного запаса (кроме необходимого для продовольствия и хозяйственных нужд владельца) государству через посредство его продовольственных органов. Закон, подготовленный А. И. Шингаревым (не большевиком, а кадетом) и принятый 25 марта 1917 года имел вполне большевистское название «О передаче хлеба в распоряжение государства».

Хлебная монополия должна была опираться на широкую сеть продовольственных комитетов (общественных организаций, демократически возникших на всех уровнях управления, – от волостного до общегосударственного) и на систему Министерства продовольствия, созданного 5 мая 1917 года. Имелась и «хлебармия», появившаяся еще в царское время. Однако слишком тесная связь с эгоистическими интересами крупных землевладельцев и торговцев, непоследовательность и нерешительность действий Временного правительства привели к тому, что хлебная монополия и передача хлеба в распоряжение государства на деле осуществлены не были. Провал заготовок урожая 1917 года стал очевидным сразу. Уже 20 августа Министерство продовольствия разослало на места директиву: «в случае нежелания сдавать хлеб должны быть применены меры принудительные, в том числе вооруженная сила». И сила эта применялась, когда хлеб сдавать отказывались крестьяне, особенно в прифронтовых губерниях.

К осени 1917 года продовольственный кризис охватил практически всю территорию Европейской России, включая фронт. В бедственном положении оказались огромные массы населения. Голод стал реальным и все более значимым фактором развития событий по стране в целом. Поэтому, как бы ни оценивать продовольственную политику первых лет Советской власти, как бы ни относиться к ее интерпретации в качестве социалистической (или хотя бы «военно-коммунистической»), нельзя не видеть, что она вырастала из объективных обстоятельств времени, что ее основы и направления определились еще до Октября.

Тамбовская губерния, по составу своего населения, наиболее крестьянская в России: на 3250 тыс. человек сельского населения приходилось всего 250 тыс. горожан (около 8%). Промышленность была развита крайне слабо; выделялись только суконные фабрики Рассказова (рабочие – полуземледельцы), три свекло-сахарных завода, несколько заводов спирта, «пороховой завод» (до 2000 человек), некоторое значение имел ремонтный артиллерийский завод в Тамбове (несколько сот рабочих). Промышленные предприятия составляли основную опору большевиков. Довольно сильно были развиты кустарные промысла (в северных лесных уездах – тележный, гонка дегтя, смолы и т.д., близ Рассказово – вязально-чулочный, в Усманском уезде – холстоткацкий и т.д.). Помещичьими в 1917 году было до 600 тыс. десятин земли, из них до 107 тыс. лучших лугов (у крестьян в наделах до 150 тыс. десятин луговых угодий).

Помещичьи имения в большинстве представляли высококультурные хозяйства. Крестьянские хозяйства велись обычным рутинным способом; но уже выделился сильный слой хозяйственных мужичков с крупными почвами. К 1917 году до 20% крестьянских хозяйств имели пахотной земли от шести и более десятин на двор, а до 8% – более 10 десятин пашни. Губерния считалась производящей и вывозила в год до 60 млн пудов продуктов сельского хозяйства, в том числе до 26 млн пудов за границу. Тамбов, Рассказово, Козлов были крупными хлебными рынками, здесь совершались многомиллионные обороты. Эта крестьянско-помещичья захолустная губерния была вместе с тем и давней вотчиной эсеров. Она долгое время предоставляла место для административной ссылки; немалое число местных крестьян в разное время из нее угодили в более отдаленные места.35

Революция внесла значительные изменения в положение тамбовского крестьянства. Крестьянство овладело большей частью помещичьих имений и их поделило. Пострадали и крупнокрестьянские хозяйства. Из бывшей помещичьей земли до 72 тыс. десятин отошли под совхозы, которых к 1920 году было до 150, но ни один из них не был поставлен сколько-нибудь сносно – все имели убытки, пользовались крестьянским трудом (с исполу), и очень немногие (Ивановский совхоз в Тамбовском уезде) оказывали сколько-нибудь существенную помощь деревне. Отношение к совхозам (через них и к Советской власти) почти повсеместно у крестьян было враждебное. Столь же враждебное отношение крестьян встречали в большинстве случаев и усердно насаждавшиеся колхозы: по коллективизации Тамбовская губерния шла впереди других, но тяга к коллективному хозяйствованию, естественно усилившаяся с истощением инвентаря и т.д., была через край поощряема различными льготами, премиями. Как в совхозах, так и в колхозах часто оседали прежние помещики, управляющие или дворовые и т. п. люди. Колхозы не менее совхозов нередко становились убежищем для инвалидов и бездельников; лишь очень немногие из них являли хозяйственную ценность и успешно противостояли придирчивой критике единоличников. На землеустройство колхозов и совхозов было обращено большое внимание, но землеустройство крестьян—единоличников едва лишь начиналось. Чересполосица, дальноземелье угнетали тамбовского крестьянина. Вопрос о расселении был, пожалуй, самый больной вопрос в губернии.36

Распределение земли резко изменилось за время от 1917 по 1919 год. Число хозяйств возросло лишь незначительно. Но в то время как группа беспосевных, достигавшая до 6%, упала за два года до 1%, число хозяйств с посевами от б десятин уменьшилось с 18 до 6,3%. Особенно сильно выразился этот процесс в наиболее хлебных уездах. Так, в Козловском уезде число беспосевных хозяйств уменьшилось с 5,1 до 0,2%; число хозяйств, имеющих до 2 десятин пашни, увеличилось с 29,9 до 36%; группа хозяйств с 2,1 до 6 десятин возросла с 46,5 до 53,2%, в то же время группа хозяйств с более чем 6 десятин пашни уменьшилась с 18,5 до 5,6%; причем совершенно исчезла группа крестьянских хозяйств с более чем 13 десятин пашни, а таких было в 1917 году 2,8% (из них 0,1% имело от 35,1 до 40 десятин). По Кирсановскому (родина «антоновщины») уезду данные были еще более типичны: группа беспосевных уменьшилась с 9,3 до 0,9%; до 2-х десятин – также уменьшилась с 21,3 до 13,8%, группа от 2,1 до 6 десятин увеличилась с 40 до 66%, группа хозяйств с более чем 6 десятин пашни уменьшилась почти вдвое – с 30,4 до 16,3% (из последних несколько увеличилась, с 11 до 13,7%, группа хозяйств с посевом от 6,1 до 8 десятин, а хозяйств, имевших более 8 десятин пашни, уменьшилась с 19,4 до 2,6%, т.е. почти в 8 раз. При этом совсем исчезла группа с более чем 16 десятинами посева).

Отмечавшийся по всей России процесс крестьянского земельного «поравнения» в особо резкой форме произошел именно в Тамбовской губернии. Пролетарские и полупролетарские хозяйства почти исчезли, сильно сократились и хозяйства кулаческого типа. Не менее 60 тыс. крестьянских хозяйств пострадали от Революции. Эти ослабевшие экономически кулаки являлись главной опорой различных крестьянских волнений, потрясавших губернию в 1918—1919 годах: в 1918 году крестьянским восстанием было захвачено до 40 тыс. крестьян. Больших размеров достигло дезертирство, «зеленые армии» насчитывали по несколько тысяч человек. Эти «армии» имели, несомненно, связь с белогвардейцами, но за ними не было прочной антисоветской организации в самой деревне, не было и никакой определенной программы требований и единого плана действий.

Близость к колеблющемуся фронту ожесточенной гражданской войны, постоянное контрреволюционное давление с Дона, набег Мамонтова – создавали обстановку неуверенности, непрочности Советской власти, не давали возможности укрепиться государственным органам. В губернии осело немало дезертиров. Южные уезды перевидали десятки красноармейских частей, живших на подножном корму, мало считавшихся с потребностями крестьянского хозяйства. Советская власть носила суженный, военно-административный характер. Хозяйственные и просветительные органы не могли развернуть достаточно широкой созидательной работы.

Продовольственные разверстки ложились на губернию с особенной тяжестью: объеденная прифронтовыми частями, сильно пострадавшая в инвентаре и от упадка культурных хозяйств, губерния продолжала значиться у наркомпрода в числе высокопроизводящих. С громадным напряжением была выполнена в 1919/1920 году лишь наполовину непомерно тяжелая разверстка в 27 млн пудов. Разверстка на 1920/1921 год, хотя и вдвое пониженная, являлась непосильной. При громадном недосеве и крайне плохом урожае значительная часть губернии не могла обойтись своим хлебом. По данным экспертных комиссий губпродкома, на душу приходилось хлеба (с вычетом потребности на обсеменение, но без вычета корма скоту) – 4,2 пуда. Среднее потребление в 1909—1913 годах (по данным ЦСУ) было 17,9 пуда и, кроме того, кормовых 7,4 пуда. То есть в Тамбовской губернии в 1919/1920 году покрывалась местным урожаем едва 1/4 часть потребности. По разверстке предстояло отдать 11 млн пудов хлеба и 11 млн пудов картофеля. При 100%-м выполнении разверстки у крестьян осталось бы на душу 1 пуд хлеба и 1,6 пуда картофеля. И все же разверстка была выполнена почти на 50%. Уже к январю половина крестьянства голодала: В Борисоглебском, Кирсановском уездах голод достиг крайних пределов (жевали древесную кору, умирали голодной смертью).

Резюмируя изложенное, можно сделать следующие выводы.

Продовольственный кризис в России не был следствием Октябрьской революции. Он возник в годы первой мировой войны, обрушившей на широкие слои населения России неисчислимые бедствия, среди которых вскоре стал доминировать голод.

Твердые цены и продразверстка оказались мало эффективными из-за своей ограниченности закупками на военные нужды. Держатели хлебных запасов, имевших рыночное значение, предпочитали спекулировать, добиваясь стремительного роста цен, усугубляя продовольственные трудности для неимущих слоев населения, особенно в городах.

К осени 1917 года продовольственный кризис охватил практически всю территорию Европейской России, включая фронт. В бедственном положении оказались огромные массы населения.

Революция внесла значительные изменения в положение тамбовского крестьянства. Крестьянство овладело большей частью помещичьих имений и их поделило. Пострадали и крупнокрестьянские хозяйства.

Отмечавшийся по всей России процесс крестьянского земельного «поравнения» в особо резкой форме произошел именно в Тамбовской губернии. Пролетарские и полупролетарские хозяйства почти исчезли, сильно сократились и хозяйства кулаческого типа.

Продовольственные разверстки ложились на губернию с особенной тяжестью: значительно пострадавшая в инвентаре и от упадка культурных хозяйств, губерния тем не менее продолжала выполнять обязательства в качестве высокопроизводящих.

Причины крестьянской войны, когда она началась, объяснялись советскими властями просто: происками белогвардейцев и англо-французского империализма. 8 сентября 1921 года «Правда» сообщила, что Антонов получал «директивы из-за границы от ЦК партии кадетов». Всероссийская чрезвычайная комиссия докладывала Совнаркому: «В Рязанской, Тульской, Калужской, Смоленской, Тамбовской, Тверской губерниях, как теперь выяснилось, были организованы мятежи по общему плану при содействии англо-французского капитала». Знакомство с программами и лозунгами восставших крестьян говорит о том, что кадетского или англо-французского заговора здесь не было.

Причины были более глубокими. Основная из них была в том, что крестьяне хотели свободно обрабатывать землю, свободно пользоваться ее плодами. «…Землю отдали, а хлеб до последнего зерна отбираете: да подавись ты сам такой землей! Мужику от земли один горизонт остается», – заявлял коммунисту Дванову мужик из завоеванной деревни. А в ответ на объяснение, что отбираемый хлеб нужен революции, крестьянин резонно возражал: «Дурень ты, народ ведь умирает – кому ж твоя революция останется».

Объектом кровавого спора крестьян с большевиками была не только продразверстка. Крестьяне верили, что революция принесла им свободу. Идея свободы, воспринятой как воля-вольная, всколыхнула крестьянскую Россию. Советы воспринимались как форма самоуправления, как ликвидация тяжкой городской власти. Деревня хотела существовать без города, а город объявлял войну деревне. Для сбора продразверстки создавалась продармия. Применялись жесточайшие меры для подавления недовольства. Чтобы сломить сопротивление кулачества, диктатура пролетариата применила чрезвычайные средства борьбы – отдачу под суд, ревтрибуналы, тюремное заключение, конфискацию имущества, заложничество и даже расстрел на месте в случае вооруженного сопротивления.

Каждое выступление против Советской власти и выражение недовольства политикой большевиков объявлялось делом «кулаков», «сопротивлением кулачества». Понятие «кулак» никогда не было определено точно. Предполагаемое количество «кулаков» в русской деревне в период революции и гражданской войны варьируется в зависимости от времени написания исторического исследования и произнесения речи. В 1924 году отмечалось наличие кулацких хозяйств в количестве 2—3 на 100, да и эти хозяйства еще недостаточно определили свои функции кулацких хозяйств. В 1964 году появились заявления, что кулаки составляли 15% всех крестьянских дворов. В августе 1918 года В. И. Ленин определил число «кулацких хозяйств» в 2 млн, а в апреле 1920 года, на Девятом съезде компартии он говорил уже о миллионе хозяйств, занимающихся в деревне «эксплуатацией чужого труда». Цифра эта была ничтожной в стране с населением (1920 г.) в 130,5 млн человек, из которых в деревне проживало 110,8 млн.37

Поскольку формула «кулак – это враг» смысла не имела, ибо понятие оставалось неопределенным и даже официальная численность ничтожной, формула переворачивалась и звучала: «враг – это кулак».

В мае-июне 1918 года была проведена полная централизация продовольственного дела с предоставлением чрезвычайных полномочий его государственному руководству – Народному комиссариату продовольствия; объявлен поход городских рабочих в деревню для борьбы против кулаков и спекулянтов, помощи бедноте и проведения хлебных заготовок; провозглашено создание комитетов деревенской бедноты в целях ее организации, усиления политической роли (вплоть до подчинения комбедам сельских и волостных Советов) и снабжения продовольствием за счет излишков, изымаемых у других, прежде всего у богатых. Но и не только у них – излишками, как и до Октября 1917 года, считалось все превышение над собственными нуждами крестьянского хозяйства.

Показателен в этом отношении Циркуляр председателя губернского исполкома М. Д. Чичканова волостным Светам о реквизиции хлебных излишков от 2 июля 1919 года.38 В нем говорилось, что острая нужда в хлебе, прекращение сдачи хлебных излишков крестьянами добровольно заставляет Советскую власть принять самые строгие меры против держателей хлеба. Реквизицией хлебных излишков занимался губпродком, совдепы, исполкомы обязывались оказывать реквизотрядам и реквизагентам всяческое содействие в обнаружении и реквизиции скрытых хлебных излишков. В Циркуляре были такие положения: «Всякое должностное лицо, бездействием своим тормозящее дело реквизиции, будет рассматриваться как противник Советской власти, будет предан суду революционного трибунала. Граждане, уничтожающие хлебные излишки на самогон, объявляются врагами революции». Циркуляр предписывал вести с ними самую беспощадную борьбу, арестовать, сопровождать в Тамбов для предания суду. Волисполкомам предлагалось по требованию начальников отряда, работающих в данной волости, на время работы давать трех лошадей верховых для обслуживания отряда.39

Массовая посылка рабочих продотрядов в деревню для изъятия хлебных излишков и форсирование социального раскола крестьянства извне и сверху означали глубочайший перелом в развитии русской революции. С этого момента революция в городе и деревне – пролетарская и крестьянская, слившиеся в единый поток осенью 1917 года, стали расходиться по своим целям и средствам. Прямая угроза со стороны общего врага – белой контрреволюции заставила соединять свои силы, но нарастающий продовольственный кризис, борьба за хлеб вновь и вновь ставили естественных союзников лицом к лицу. Это противостояние города и деревни не было и не могло быть абсолютным, поскольку в самой деревне имелось немало нуждающихся в хлебе и просто голодающих. Беднота не могла исчезнуть сразу после ликвидации помещичьего землевладения, а голод не ждал, особенно в Нечерноземной зоне или, как тогда говорили, потребляющей полосе, составлявшей большую часть территории Советской России осенью 1918 года и большей частью 1919 года. Большевистская политика находила определенный отклик в деревне – там были активные сторонники Советской власти, комбедовцы, коммунары.

Как отмечалось в докладной записке руководителя губпродкома Шкарина, весь собранный хлеб был получен почти исключительно с помощью отрядов. Эти отряды были во всех уездах, частью они создавались из отрядов ВОХР, частью организовывались местными силами. Руководство реквизицией в смысле переброски отрядов из уезда в уезд, из района в район было сосредоточено в губреквизотделе, в котором непосредственное участие принимал губпродкомиссар. Техника организации работы, ее планирование в уездах разрабатывались упродкомом совместно с особоуполномоченным губпродкома. Несколько в особом положении были отряды, работавшие в Козловском, частью в Моршанском, Лебедянском уездах, которые, гранича с голодной Рязанской губернией, давали возможность вывоза хлеба гужевым путем. В этих уездах отряды работали по плану губпродкома: первая группа направлялась от станции Ст. Юрьево на Ламки, Козловский уезд; вторая – Сабурово, Бенкендорф-Сосновка (Моршанского уезда), Ламки, соединившись, обе группы продвигались к югу. Во всех уездах отряды двигались от периферии к центру, чтобы не дать возможности перебрасывать хлеб из уезда в уезд, на всех дорогах выставлялись заставы, чтобы перекрыть возможность внутриуездных перебросок хлеба.40

Отряды разделялись на две категории. Во-первых, основное ядро – отряды, которые главным образом вели реквизицию и которые были разбросаны по всем уездам. Во-вторых, отряды особого назначения, которых было два и которые направлялись в места «наиболее кулацкие», наиболее упорствующие в сдаче излишков. Эти отряды забирали у работников полностью все годовые излишки.

В начале устанавливался такой порядок реквизиции – отряд, придя в волость или село и получая отказ в сдаче излишков, приступал к подворной реквизиции и найденные излишки реквизировал. Это давало возможность крестьянам перевозить хлеб из деревни в деревню при приближении отряда, прятать его и т. д. Впоследствии был введен другой порядок: селу предъявлялось требование сдать причитающуюся по разверстке сумму излишков, а неисполнение разверстки рассматривалось как преступление, и с данного села забирался весь хлеб, весь скот и производились аресты. Если раньше крестьянину всегда был смысл отказаться, так как он буквально ничем не рисковал, то теперь его положение сильно изменилось, так как он рисковал всем своим хлебом и скотом. При таких массовых реквизициях не могло обходиться без столкновений и волнений.

По окончании «хлебной недели» работники, командированные уисполкомами и укомпартами, частично отзывались с продовольственной работы. Губернские исполком и комитет компартии циркулярным распоряжением предписали задержать всех командированных на местах работников, что позволяло вести планомерную работу по реквизиции хлебных излишков.41

Отношение к советской продовольственной политике в деревне было неоднозначным, хотя тенденция к ее отрицанию быстро нарастала. Протесты вызывались безобменным характером заготовок, произволом при определении излишков, непосильностью для крестьянских хозяйств предъявляемых требований, широким использованием грубой силы. Осенью 1918 года поход продотрядов за хлебом и деятельность комбедов вызвали волну крестьянских восстаний, прокатившуюся по многим районам России.

Тамбовская губерния была «хлебной» и поэтому испытала на себе всю тяжесть продовольственной диктатуры и похода за хлебом. Уже к октябрю 1918 года в губернии действовали 50 продотрядов из Петрограда, Москвы, Череповца и других городов общей численностью до 5 тыс. человек – такого размаха конфискаций не знала ни одна губерния.

Размах и содержание этой работы видны из оперативной сводки начальника продотряда губпродкомиссару о ходе реквизиции хлеба в Козловском уезде.42 Как явствует из документа, агенты вместе с красноармейцами, разбитые по сотням, с утра приступали к исполнению своих обязанностей и работали до позднего вечера. Крестьяне противились вывозу хлеба, заявляя, что «хлеба у нас нет и что хотите, то с нами и делайте, а хлеба мы вам не дадим». Красноармейцы и агенты у всех, отказывавшихся вывозить хлеб, производили обыски. Если при обыске у крестьян обнаруживался хлеб, он конфисковывался и отправлялся на ссыпные пункты без какой-либо оплаты. В Песчанском районе большинство из волостей не желало исполнять хлебную государственную разверстку, но красноармейцы прилагали усилия к тому, чтобы взять тот хлеб, который запрятан в закрома. Красноармейцы подгоняли подводы к безлошадным крестьянам, насыпали хлеб и отправляли его на ссыпные пункты.

Крестьяне проявляли сопротивление насильственному изъятию хлеба. В селе Таракановки Волчковской волости два крестьянина восстали против вывоза хлеба, вооружились топорами, вилами и стали призывать крестьян, чтобы не отдавали хлеб, выгнали из села красноармейцев. В оперативной сводке начальника продотряда губпродкомиссару о ходе реквизиции хлеба в Козловском уезде эти крестьяне именовались «бандитами». Красноармейцы выстрелами вверх из винтовок разогнали собравшуюся толпу, зачинщиков арестовали и после расследования препроводили в распоряжение губпродкома. Красноармейцы отряда задерживали дезертиров, которые препровождались в Козловский уездкомдезертир.43

В этой оперативной сводке признавались нарушения в ходе компании по изъятию излишков хлеба. В частности, указывалось, что контролер от Наркомпрода Абакумов отметил неправильные действия уполномоченного в том, что не оставляли крестьянам норму хлеба, какая им полагалась. В документе говорилось: «Но он, конечно, забыл о том, что, если мы будем считаться с нормой, то цифры, которые полагаются с Козловского уезда, взять мы не сможем. Разъясняю, что если будут являться такие контролеры, то продуктивной работы быть не может. Но мы не обращаем внимания на контролера и продолжаем работать, как работали ранее».44 Таким образом, руководители знали о явных нарушениях в ходе кампании по изъятию излишков хлеба, но никаких мер не предпринимали, так как в противном случае нельзя было выполнить разнарядки по сбору хлеба.

Оперативная сводка начальника продотряда губпродкомиссару о ходе реквизиции хлеба в Козловском уезде свидетельствует и о репрессивных мерах в отношении тех, кого причисляли к антоновщине. В документе говорилось: «Сообщаю, что, по особым сведениям, в Песчанском районе Козловского уезда начинают появляться сотрудники банды Антонова и проявляют свои действия. Мною для предостережения от всякого нападения бандитов шайки Антонова приняты самые репрессивные меры».45

В ходе кампании по изъятию излишков хлеба проводилась «Неделя фронта». Продотряды совместно с местной молодежью организовывали митинги-спектакли-концерты.46

Исследованные материалы говорят о массовых случаях нарушения установленных правил и насилия над крестьянами.

Об этом убедительно говорилось, например, в докладе сотрудника политбюро при Борисоглебской милиции Богомолова о бесчинствах агентов упродкома и продотрядов, представленном заведующему этого политического бюро Глобину 30 апреля 1920 года.47 «27 апреля с.г. в 12 часов дня я прибыл на ст. Жердевка и сейчас же пошел по направлению на Бурнак. В Бурнаке мне некоторые крестьяне заявили о несправедливых действиях агентов упродкома с отрядами продотдела, где я приступил к своим обязанностям. Действия агентов с отрядами были таковые: назначили на более зажиточных крестьян Бурнакской волости для вывоза хлеба по 500 пудов, по 400, по 300 и меньше. За неисполнение такого вывоза хлеба производили обыски, но во время обысков хлеба не оказывалось, только находилось в малом количестве, который оставался для пропитания своей семьи, а весь излишек хлеба, по заявлению граждан, был вывезен заранее, до обысков. После всех трех обысков забирался весь скот, лошади, коровы, овцы, свиньи, а также последний хлеб, который был оставлен для прокормления семьи. На отобранный скот, хлеб и имущество где были составлены акты, в которых значилась конфискация скота, а где совершенно не составляли никаких актов и не давали никаких расписок на отобранный скот. В Бурнакской волости всего обложено около 70 зажиточных семей, где конфисковано около 75 лошадей и такое же количество коров, много овец, свиней и некоторого имущества. Весь конфискованный скот стоит бездельно, на пахоту для обсеменения полей скот не использовался, а только раскатываются агенты и красноармейцы продотряда.

28 дня апреля с. г. к 1-му часу дня я прибыл в Туголуковскую волость, где и приступил к своим обязанностям. В этой волости сбор государственной хлебной разверстки в это время не производился, а вырабатывалась разверстка, разбивая население по категориям, на три категории: на кулаков, бедняков и середняков. Работа начнется, наверное, с 3 мая. В это время в Туголуковской волости находился отряд по борьбе с дезертирством, под руководством начальника отряда В.М, Плещеева, который действовал, согласно заявлений граждан волости, незаконно и преступно. Во время обысков этим отрядом забирались вещи, не составлялось никаких протоколов и не давалось никаких расписок на отобранное имущество, а где составляли; то не вписывали все вещи, которые забирались. Граждане избивались плетками красноармейцами этого отряда, кроме всего этого, над женщинами безобразничали, по заявлению одной женщины, которая была изнасилована. Все конфискованные и отобранные лошади, вместо того чтобы использовать их для обработки обсеменения полей, на лошадях этих только что раскатываются галопом красноармейцы этого отряда и загоняют лошадей. В общем масштабе Туголуковской волости население, граждане так напуганы этим отрядом, что жители боятся входить в разговор с незнакомым человеком. Из слов граждан, местная власть для принятия мер была бессильна.

30 дня апреля с.г. вечером поздно я прибыл в деревню Протасове Кабань-Никольской волости по вызову государственной хлебной разверстки. Действия агентов с отрядами таковы: накладывали на крестьян выработанную разверстку, с посевной площади приходилось по 150 пудов, по 100 пудов и меньше, за не вывоз такового хлеба производили обыски. За время обыска хлеба оказалось в малом количестве, который агентами брался на учет, после обыска у этих граждан забирался скот, лошади, коровы, овцы и прочее, и кое-что из предметов. На весь отобранный скот расписок и актов не давалось, по заявлению гражданина Я. Сушкова д. Березовки Кабань-Никольской волости, во время обыска была бита плеткой жена Сушкова агентом Абрамовым, а также по заявлению граждан д. Протасовки Кабань-Никольской волости, по распоряжению агента Суписа, за невыполнение государственной разверстки граждане подвергались пыткам, весь отобранный скот находится в плохих условиях, вместо того чтобы его использовать для обработки и осеменения полей. На лошадях раскатываются все агенты и красноармейцы продотрядов. По заявлению нескольких граждан, на потеху один из агентов Рожков был арестован исполкомом Кабань-Никольской волости за пьянство, но был освобожден, местная власть была бессильна. По заявлению граждан, материал на Рожкова есть, находится у старшего милиционера Кабань-Никольской волости.

Сотрудник Богомолов».48

Мы привели этот документ полностью, так как в нем представлены аналогичные сюжеты о бесчинствах агентов упродкома и продотрядов в ряде уездов, из чего складывается представление о массовых нарушениях предписаний и грубого обращения с гражданами, с советскими крестьянами.

Об этом же говорится в информации губкома РКП (б) в Центр о проведении хлебной монополии в деревне. Секретарь губернского комитета компартии констатировал, что изъятие излишков хлеба проходило «не совсем гладко, в некоторых местах шероховато», продовольственные агенты и отряды иногда отбирают норму не только у кулаков и спекулянтов, но и красноармейцев, крестьян-бедняков, имели место откровенные злоупотребления. В документе указывалось, что губернский комитет компартии принимал меры, «чтобы такого повального отбора нормы не происходило». Обращает на себя внимание такая запись в информации губкома компартии: «Борьба идет и с злоупотреблениями продработников».

Недовольство крестьян списывалось на эсеров, но не на неправильные действия со стороны власти. В информации отмечалось: «В Липецком и Борисоглебском уездах и некоторых волостях злостные дезертиры и эсеры воспользовались, чтобы поднять восстание. Восстания широкого и затяжного характера не носили – быстро ликвидировались».49

Тем самым, во-первых, ЦК РКП (б) получал недостоверную информацию о причинах недовольства крестьян; во-вторых, проблема загонялась вглубь, а не искоренялись причины ее появления. Продовольственная разверстка часто проводилась неправильно, с нарушением установленных правил.

Районные власти иногда пытались остановить насилие, защитить крестьян. Приведем с небольшими сокращениями доклад президиума Борисоглебского уездного исполкома от 20 февраля 1920 года, направленный в тамбовские губком партии и губисполком, а также во ВЦИК и ЦК РКП (б).50: «…Цель, настоящего доклада та, чтобы обрисовать проведение в уезде продовольственной политики, а также обрисовать действия отряда гражданина Марголина, выполняющего продовольственную разверстку. Продовольственная разверстка по Борисоглебскому уезду как наложена, так и проводится неправильно, с нарушением самых элементарных правил продовольственной политики. На волости наиболее плодородные разверстка наложена гораздо менее, чем они могут дать, и, наоборот, на волости наименее плодородные накладывается гораздо больше. Однако, совершенное не учитывая этого положения, приехавший в уезд гражданин Марголин со своим отрядом принялся яро выполнять этy разверстку. И что же – по уезду пронесся ужасный крик, крик наболевшей крестьянской души, протест против насилий и репрессий, которые гражданин Марголин стал применять к крестьянам беднякам, к женам и семьям красноармейцев, но не к кулакам. Репрессии эти прямо бесчеловечны и напоминают собою времена средневековья. В ход была пущена порка. Крестьян пороли и посейчас порют – по всем правилам искусства Николая Кровавого, если не больше. Порют продармейцы, агенты и сам гражданин Марголин, за что он и был арестован ревтрибуналом; но по приказу из Тамбова ныне выпущен из тюрьмы с допущением к исполнению своих обязанностей.

Не довольствуясь поркой, по приказу гражданина Марголина был проделан мнимый расстрел членов Новотроицкого сельского Совета Русановской волости. Было это таким образом: арестованные члены сельского Совета были посажены в сарай, из которого по одиночке выводили, раздевали, ставили к стенке и командовали: «Взвод! Пли!» Продармейцы стреляли в воздух, а обезумевший от страха член Совета падал в обморок. Затем его поднимали и громко кричали: «Одну сволочь расстреляли, давайте и другую». Выводили другого, и с ним проделывали то же самое. Но этого мало. Раздетых членов Совета и крестьян запирали в холодный сарай, где они находились по несколько часов при двадцатишестиградусном морозе, дрожа, и вероятно, в душе проклиная Советскую власть. У тех же крестьян конфисковывалось все имущество и скот. Последний загонялся к кому-нибудь на двор и целыми днями находился без корма. Голодный рев животных сам говорил за себя. Бывали случаи, что здесь же, на дворе коровы телились, лошади жеребились и приплоды замерзали.51

Таким образом, у большинства беднейших крестьян хлеб выметен подчистую. Более того: крестьянам нередко приходилось выезжать за хлебом в соседнюю Воронежскую, губернию, где прикупали хлеб по спекулятивной цене и выполняли разверстку.

Продовольственную разверстку гражданин Марголин начинает таким образом. По приезде в село или волость он собирает крестьян и торжественно заявляет: Я вам, мерзавцам, принес смерть. Смотрите, у каждого моего продармейца по сто двадцать свинцовых смертей на вас, негодяев!» и т. д. Затем начинается требование выполнить продовольственную разверстку, а потом порка, сажание в холодный сарай и т. п. Результаты действий Mapголина не преминут сказаться. Площадь земли по Борисоглебскому уезду останется совершенно незасеянной, так как разверстку выполняли, не считаясь с нормой; возможны так же голодные бунты и восстания…

В заключение о проделках Марголина необходимо добавить. Марголиным захватывались почты и телефонные станции с целью, чтобы кто-нибудь не донес о его безобразии исполкому или Чека. Коли жe кому-нибудь удавалось послать телефонограмму, то принявший ее и писавший арестовывались, как и сама телефонограмма».52

Заканчивая этим свой доклад, Борисоглебский уисполком, оставаясь на точке зрения разумной продовольственной диктатуры, требовал в срочном порядке отстранить и предать суду гражданина Марголина, которому губпродкомиссар Я. Г. Гольдин выразил телеграфно соболезнование по поводу его ареста, а вместе с ним и всех его сподвижников, ибо «терпеть дальнейшее издевательство над крестьянами исполком, члены которого – коммунисты, закаленные в боях с белогвардейскими бандами, считает недопустимым, ни с какой точки зрения».53

Поток жалоб на незаконные действия тамбовских продорганов во главе с Я. Г. Гольдиным был настолько велик, что, несмотря на преграды, «докатился» до Москвы и даже до В. И. Ленина. В середине февраля 1920 года Ленину стало известно о фактах гибели хлеба на охраняемых продармейцами ссыпных пунктах Тамбовской губернии, а также о некоторых «шалостях» самого губпродкомиссара, который дошел до того, что присвоил себе право расстреливать, например, неугодных ему заведующих ссыпными хлебопунктами.

Однако за Я. Г. Гольдина неожиданно вступился А. М. Горький, «уверяя, как писал В. И. Ленин по этому поводу 17 февраля 1920 года заместителю наркома продовольствия Н. П. Брюханову, что Гольдин – мальчик неопытный-де. Это-де кулаки злостно кладут в хлеб снег, ни нам, ни вам. Чтобы сгорел». Выполняя поручение Ленина, Брюханов немедленно потребовал объяснений от Я. Г. Гольдина. Но, судя по всему, он не очень-то испугался этого, внешне строгого запроса заместителя наркома, ибо уже на следующий день, 18 февраля, он, как ни в чем не бывало, устроил мощный «разнос» борисоглебским уездным властям и заставил их срочно освободить из тюрьмы Марголнна вместе с его продотрядннками. Выразив последним личное соболезнование по поводу «безвинного» ареста, Гольдин тем самым фактически благословил марголинцев на новые «подвиги».54

Естественно, крестьяне не выдерживали такого насилия, брали в руки оружие, чтобы защитить себя, свою семью от голодной смерти. В крестьянских восстаниях против насилия со стороны продотрядов и комбедов приняло тогда участие до 40 тыс. человек.

О грубейшем произволе со стороны продотрядов говорит телеграмма Кирсановского военного комиссара Тамбовскому, направленная в губком компартии. В ней говорилось: «28 октября мне доложили, что в Рудовской вол. 67 верст от Кирсанова, восстание кулаков, разогнан Совет, комитет бедноты. Отправился с отрядом: 167 пехоты, 50 кавалерии, 28 пулеметчиков, четырьмя пулеметами. Восставшие унтер-офицеры, офицеры, а за ними вся волость имели оружие, гранаты, бомбы, устроили окопы вокруг деревни. 29 октября прибыл с отрядом. Созван Совдеп, комитет бедноты. Расстреляно шесть чел., много арестованных. Наложен штраф: один миллион деньгами, десять тысяч пудов проса, муки, пятьсот коров, пятьсот лошадей, три тысячи овец, полтораста пудов масла коровьего, двадцать пять тысяч пудов сена, шесть тысяч пудов овса. Контрибуция распределится по усмотрению созданного для ликвидации мятежа чрезвычайного штаба. Продукты назначены в подарок петроградским, московским рабочим».55

Комиссия, расследовавшая причины этого восстания, заключила, что мятеж в Рудовской волости вспыхнул отчасти из-за недовольства некоторыми советскими работниками и на почве мобилизации скота; в Чернавской волости мятеж возник на почве не понимания предписания священникам о сдаче церковных метрических книг Совету. Первый мятеж был ликвидирован силами из уезда, а второй – местными силами волости.56

Первая волна крестьянских восстаний прошла в 1918 году. По официальным данным ВЧК с июля по ноябрь в советской республике вспыхнуло 108 «кулацких мятежей», а за весь год только в 20 губерниях Центральной России было 245 крупных антисоветских мятежей.

Председатель ВЦИК М. И. Калинин, выступавший в роли представителя крестьянства, утверждал в мае 1919 года: «Я считаю, что крестьяне могут волноваться только по недоразумению, потому что лучшей власти, чем Советская власть, для крестьян не придумать».57

Для крестьян, однако, лучше была власть без коммунистов. Крестьянские восстания редко имели политические программы, если не считать требований ликвидации продразверстки, изгнания коммунистов из Советов, прекращения террора со стороны властей.

В одном из волнующих документов эпохи, в письме командующего казачьим корпусом Красной армии Ф. Миронова В. И. Ленину, датированному 31 июлем 1919 года, были изложены главные претензии в первую очередь казачества, но и русского крестьянства вообще. От имени крестьянства он прежде всего возражал против немедленного прыжка в коммунизм, против насильственного объединения в коммуны. Он писал: «Я думаю, что коммунистический режим – длинный и терпеливый процесс, дело сердца, а не насилия», резко протестовал против чудовищной жестокости, сопровождавшей установление Советской власти: «…мне не хватает ни времени, ни бумаги, чтобы рассказать Вам, Владимир Ильич, об ужасах „строительства коммунизма“ в Донской области. В других сельских местностях не лучше».

Ф. Миронов протестовал против того, что он называл дьявольским планом истребления казаков, после которых, конечно, придет очередь среднего крестьянства. Командующий казачьим корпусом выражал надежду, что при всей своей «кровожадности» коммунисты все же не смогут расстрелять всей России и предупреждал В. И. Ленина, что, если политика коммунистической партии не изменится, придется перестать воевать с Красновым и начать драться с коммунистами.

В обращении Ф. Миронова к главе государства говорилось: «…Народ стонет. Я передал в реввоенсовет Южного фронта много заявлений и между ними такое: крестьянин 34 отдела, переименованного в Ленинскую волость. Семья 21 человек, 4 пары быков. Своя коммуна. За отказ идти в коммуну комиссар быков отобрал, а когда крестьянин пожаловался, его убили. И туда же передал доклад председателя одного из трибуналов Ермакова, от его слов становится жутко. Повторяю, народ готов броситься в объятия помещичьей кабалы, но лишь бы муки не были так больны, так очевидны, как теперь… В телеграмме к Вам, Владимир Ильич, я молил изменить политику, сделать революционную уступку, чтобы ослабить страдания народа и этим шагом привлечь народные массы на сторону Советской власти и в сторону укрепления революции. С такими взглядами, повторяю, мне не по пути с коммунистами. Вот где кроется корень недоверия ко мне. И коммунисты правы: их политику истребления казачества, а потом зажиточного крестьянства я поддерживать не стану… На безумие, которое только теперь открылось перед моими глазами, я не пойду и всеми силами, что еще есть во мне, буду бороться против уничтожения казачества и среднего крестьянства… Я сторонник того, чтобы, не трогая крестьянство с его бытовым и религиозным укладом, не нарушая его привычек, увести его к лучшей жизни личным примером, показом, а не громкими, трескучими фразами доморощенных коммунистов, у которых на губах еще не обсохло молоко и большинство которых не может отличить пшеницы от ячменя, хотя и с большим апломбом во время митингов поучает крестьянина ведению сельского хозяйства…».58

Особенно большое число крестьянских восстаний в Центральной России объясняется тем, что эти районы были «под рукой» и очень интенсивно эксплуатировались продотрядами. Положение в этих районах обострялось тем, что они были наименее урожайными в стране. По мере распространения продразверстки на другие области крестьяне восставали и там.

В начале 1919 года вспыхнуло восстание крестьян средней Волги – «чапанное восстание». Усиленная продразверстка сочеталась в Поволжье с рядом дополнительных обязательств: поставка подвод для армии, поставки дров для города и на железнодорожный транспорт, перевалочная грузовая повинность, мобилизация лошадей и пр. В то же время расстроенный транспорт и военные перевозки мешали подвозить в село мануфактуру и другие товары взамен ссыпаемого хлеба. Повстанцам удалось захватить даже несколько городов и подойти к Сызрани.59

Летом 1919 года «Крестьянская армия», организованная в Фергане для защиты русского населения от вооруженных отрядов мусульманского крестьянства, заключила соглашение с «Мусульманской белой гвардией». «Крестьянская армия» русских крестьян, под командованием К. И. Монстрова, и «гвардия» мусульманских крестьян Мадамин-бека договорились о совместных действиях. Толчком к восстанию, как и в других областях, было введение продразверстки и «хлебной монополии», докатившихся до Туркестана летом 1919 года.60

Бурлила, сопротивлялась вся крестьянская Россия. Наряду с крупными восстаниями, вспыхивало бесчисленное количество мелких; наряду с «крестьянскими армиями», действовали сотни мелких отрядов. За лозунгами – от «за советскую власть, долой коммунистов» до «догорай моя лучина» – скрывалось чувство обманутой надежды на свободу.

Гражданская война, война красных с белыми, маскирует в 1918—1920 годах подлинный характер крестьянской войны. Крестьяне ведут борьбу на два фронта. Они поют: «Эх, яблочко, цвету спелого, слева красного бьем, справа – белого». В 1920 году гражданская война фактически завершается, Красная армия победила, Советская власть завершает свое «триумфальное шествие», начатое в октябре 1917 года и прерванное войной. Исчезает опасность возвращения помещиков. Крестьяне считают, что теперь земля навсегда их. Сопротивление продразверстке, политике партии в деревне, усиливается. Одновременно усиливается, еще больше ожесточается борьба Советской власти с сопротивлением крестьянства. Партия объявляет войну «кулакам» и «бандитам», «кулацким бандам», «кулацко-бандитским мятежам».

В 1920—1921 годах гражданская война становится крестьянской войной. М.H. Покровский писал, что в 1921 году «центр РСФСР был охвачен почти сплошным кольцом крестьянских восстаний от приднепровского Махно до приволжского Антонова».61

Размах крестьянской войны был значительно шире, чем признавал М. Н. Покровский. Красная армия вела войну с крестьянами также в Белоруссии, Юго-восточном крае, Восточной и Западной Сибири, Карелии, Средней Азии. Расширялась не только география крестьянского движения; оно принимало массовый характер. Возникали подлинно крестьянские армии: в конце 1920 года армия Махно на Украине насчитывала 40—50 тыс. бойцов; «Партизанская армия Тамбовского края» Антонова достигла в январе 1921 года 40 тыс. человек. В информационном отчете Кубано-Черноморского обкома РКП (б) указывалось, что весной 1921 года в области «формировались целые повстанческие армии»; только в Ишимском уезде (Западная Сибирь) повстанческая армия исчислялась в 60 тыс. бойцов, а, кроме того, крестьяне вели бои в Тюменской, Челябинской, Екатеринбургской, Тобольской и других губерниях. «Первая армия правды» Сапожкова, действовавшая в Поволжье, насчитывала 1800 штыков, 900 сабель, 10 пулеметов, 4 оружия.62

Тактика крестьянских армий и отрядов менялась в зависимости от условий местности, материальных возможностей, способностей командиров. Махно предпочитал партизанскую войну, внезапные нападения и молниеносный отход. Прекрасное знание местности, а, главное, поддержка крестьянской массы, позволявшей повстанцам чувствовать себя как «рыба в воде», обеспечивали успех этой тактики. Ею был недоволен противник, упрекавший партизан в том, что борьба ведется «не в открытом бою, не лицом к лицу, а из-за угла, по-воровски, по-разбойничьи…». В других губерниях крестьянские армии вступали в открытый бой, осаждали и брали города. В феврале 1921 года крестьянские отряды взяли Камышин, в марте – Хвалынск. В это же время в Сибири крестьянские армии захватили Тобольск, Кокчетав, заняли все семь уездов Тюменской губернии, четыре уезда Омской, Курганский уезд Челябинской губернии. Осадили Ишим, Ялуторовск, Курган, подошли к Акмолинску, Агбасару.

В Тамбовской губернии не было нехватки «горючего материала» для социального взрыва. Здесь, как и во всей России, война и революции произвели глубокие сдвиги в структуре и психологии общества. Массы людей, выбитых из привычного социального бытия, но усвоивших психологию «человека с ружьем», представляли собой питательную среду для всякого недовольства. Стоит учесть, что почти половина мужчин из тамбовской деревни побывала в армии и вернулась домой не только с решимостью действовать по-своему, но и с оружием. Неудивительно, что в тамбовских лесах уже в 1918—1919 годах скрывалось немало «зеленых» и «дезертиров», уклоняющихся от военной мобилизации. В июне 1918 года даже Тамбов и Козлов на короткое время оказались во власти восставших мобилизованных.

В декабре 1918 года губисполком телеграфировал в Москву о том, что «в губернии повсеместное движение крестьян», что «положение очень серьезно». Местная власть настаивала на помощи Центра военными силами и руководством. В итоге до конца года было заготовлено около 12 млн пудов зерна из 35 млн пудов «задания».63

Настроение крестьянства все больше было против жестких мер государства по изъятию у них хлеба. Но к началу 1919 года еще не везде вспыхивали массовые действия.

В сообщении Некрасовского волостного Совета Тамбовского уезда в уездный Совет о политическом настроении населения от 18 января 1919 года говорилось, что «восстания в волости до настоящего времени не было, кулаки никаких еще выступлений и заговоров не производили». Вместе с тем волостной Совет информировал, что «недовольство в массе особенно отражается по чрезвычайному налогу ввиду непосильного налога, который падает на крестьянство небогатого класса, т.к. особенных выдающихся богатеев в здешней волости малое количество, большей частью волость состоит из трудового населения. Настроение населения надутое».64

Это удачная формулировка – «Настроение населения надутое» – недовольство налицо, но пока не вылилось в активные действия неповиновения. Поэтому нельзя было допускать того, что крестьянство лишалось и хлеба, и мяса. Но именно так складывалось на деле.

В докладе Козловского упродкомиссара Цильдермана на съезде уездных продовольственных комиссаров губернии о состоянии работы уездных продовольственных комитетов, состоявшегося 25 января 1919 года, отмечалось, что «работа упродкома идет не так успешно, как бы следовало. Например, недавно обнаружено, что есть хлеб не обмолоченный, это объясняется, с одной стороны, тем, что происходила частая смена упродкомиссаров… В уезде наблюдается выработка самогонки. Что касается распределения питания, то население шесть месяцев не получает мяса. Введен классовый паек с разделением на четыре категории. Первая категория получает фунт с четвертью».65

Мотивы недовольства не сводились только к продразверстке или произволу провинциальных «Робеспьеров». К концу 1918 – началу 1919 годов относятся первые опыты организации социалистического земледелия. Попытки побудить крестьян перейти к общественной обработке земли уже и тогда нередко выливались в насильственную коллективизацию, вызывавшую восстания.

В воспоминаниях А. Л. Окнинского о первых сельских коммунах говорится, что весной 1918 года большевики стали впервые усиленно агитировать среди крестьян за вступление в сельскохозяйственные коммуны, обещая для каждой из них отвод лучших пахотных земель с сенокосом и пастбищем. Он приводит пример, когда в Подгорнской волости пожелал пойти в коммуну лишь один крестьянин, который был не из бедных и притом беспартийный, и сам же стал склонять в коммуну других крестьян. Но дело с образованием коммун в волости было заброшено. По словам уездного начальства, в волости желающих пойти в коммуну, несмотря на всевозможные старания волисполкома, не нашлось. А. Л. Окнинский замечает, что «на самом деле никаких стараний об этом проявлено не было ввиду полной уверенности в бесполезности таких стараний, а просто, как всегда, были вывешены об этом объявления на входных дверях волостного и сельского советов».

А. Л. Окнинский приводил рассуждения одного подгорнского крестьянина из середняков, по его оценке толкового человека, о том, почему никто не идет в коммуну, несмотря на выгодность в земельном отношении. Этот крестьянин сказал ему следующее: «Камуна энта совсем дело не подходящее. Ведь энто что значит? Ведь энто значит все, что у кажного есть в хозяйстве вали в общий как бы котел: и лошадей, и коров, и овец и всю протчую живность; и сохи, и бороны, и телеги, и хомуты, и все, и все. У меня, к примеру, лошадь по-прежнему стоит 150 рублей, а у другого всего 75; у меня коров три и все хорошие, а у другого одна и то плохонькая; у меня две телеги и колеса у них с железными ободьями; я сам работник умелый и старатель, а другой никудышный. И так во всем. И получится потом из всего энтаго похлебка, которой не расхлебаешь».66

Правильные слова и рассуждения бывалого крестьянина. Но они расходились с политикой государства и компартии.

В данном случае представляют исследовательский интерес материалы архива партии социалистов—революционеров за 1919—1920 годы, приведенные в книге М. Капустина. Двухгодичный опыт по строительству государственного социалистического сельского хозяйства принес печальные результаты. В Тамбовской губернии около 40 тыс. десятин бывшей помещичьей земли были отданы под советское хозяйство. На этих государственных фермах работали не только их собственные рабочие (около 30 тыс. человек), но и насильно мобилизованные крестьяне. Хотя В. И. Ленин и другие большевистские лидеры многократно и публично заявляли, что Советская власть решила не прибегать к принудительному труду для обработки земель государственных хозяйств, насильственная мобилизация проводилась в неограниченных масштабах. Но даже при всех этих чрезвычайных мерах сельское хозяйство не только не является образцом для подражания, но и иллюстрирует развал и разорение деревни.

Эти заключения подкрепляются конкретными фактами. Урожай 1919 года был оставлен под снегом, без присмотра, в скирдах, уничтожался грызунами на ссыпных пунктах и в амбарах. Большая часть скота в советских хозяйствах страдала от болезней и гибла в огромных количествах. Многие поля находились в запустении. В итоге деятельность этих ферм сводится к нулю. Советские хозяйства Тамбовской губернии к концу сельскохозяйственного года не только ничего не дали государству, но обратились к продорганам с просьбой заполучить 2 млн пудов корма для скота и людей. Всю зиму крестьяне под угрозой реквизиции были обязаны обеспечивать из своего скудного запаса корм для рабочего скота советских хозяйств. В 1920 году поля совхозов были вспаханы и засеяны большей частью с помощью принудительного труда дезертиров и крестьян, которых силой оружия заставляли возделывать не свои собственные земли, а поля советских хозяйств. Так было в деревне Мельгуны Тамбовской губернии, где вооруженная охрана находящегося по соседству сахарного завода блокировала все выходы из деревни и, стреляя в воздух, применяя насилие, заставила крестьян отправиться на обработку полей, принадлежащих мельгуновскому государственному сахарному заводу.

Крестьяне выражали естественное возмущение и спрашивали, «чем, собственно, большевистский социализм отличается от крепостного права». Вынужденные трудиться для совхозов и поставлять им фураж, крестьяне невольно забрасывали собственные хозяйства. В результате – резкое сокращение посевных площадей, даже по официальным данным, безусловно, заниженным, достигало в Тамбовской губернии 15% крестьянских пахотных земель; ненормальная продовольственная политика Советской власти сказывается на увеличении не досеянных полей. Многочисленные натуральные налоги, вся тяжесть которых ложилась на крестьянские хозяйства, действительно напоминали крепостное право. Крестьянин был лишен выбора места, времени и рода работы.67

М. Капустин приводит также доклад представителя Тамбовской организации в ЦК партии социалистов-революционеров о положении в губернии.68 Как отмечалось в докладе, сельское хозяйство в губернии являлось единственной отраслью народного хозяйства, уцелевшей от катастрофы; даже постигший губернию в 1919 году неурожай был не в состоянии поколебать и расшатать крестьянское хозяйство. Реквизиции, разверстки и прочие виды кормления города за счет деревни неустанно понижали уровень благосостояния деревни, но их влияние сводилось лишь к сокращению объема крестьянских хозяйств и к искусственной «подвижке вниз» различных разрядов деревенского населения. По данным этого доклада, в губернии исчезали понемногу многолошадные дворы, сокращалось количество скота, но все же крестьянское хозяйство не потеряло способности воспроизводить утраченное им самим и конфискованные городом хозяйственные блага – «в противоположность городу, где все замерло, разрушаются остатки производства, без всякой надежды в ближайшем будущем наладить и раньше невысоко стоявшую промышленность». Из крупных промышленных предприятий более или менее регулярно производилась работа лишь в железнодорожных мастерских, на рассказовских суконных фабриках, работающих по милости прежних хозяев, скопивших громадные запасы сырья. С исчерпанием старых запасов фабрики могли остановиться, так как сырье для них шло из Сибири, с которой сообщения были существенно сокращены. Фабрики оказались вынужденными перейти от системы двух смен к одной. Остальные отрасли промышленности или совершенно замерли или представлены двумя-тремя предприятиями, десятком-другим лесопильными и кожевенными заводами, спичечной фабрикой. Делался вывод, что город живет лишь постольку, поскольку его поддерживает деревня. Попытки города эмансипироваться от деревни в продовольственном отношении, создав собственные «хлебные фабрики», окончились полным крахом.69

В сравнении с промышленностью сельское хозяйство оказалось более устойчивым. Докладчик отмечал, что официальная пресса не давала сведений итогового характера; не были опубликованы даже результаты сельскохозяйственной переписи 1917 года, и поэтому оценку экономического положения губернии приходилось делать на основании публикуемых в печати отрывочных сведений, рассказов непосредственных наблюдателей жизни глухих углов да немногочисленных собственных наблюдений.

По данным эсеровского доклада, в Тамбовской губернии в начале 1920 года было 87 советских хозяйств, они занимали площадь около 40 тыс. десятин, в них около 3 тыс. рабочих, Сельскохозяйственная кампания 1918 года окончилась в совхозах весьма плачевно, что властями объяснялось новизной и не налаженностью дела, недостаточной финансовой, агрономической и инструкторской помощи. Итоги сельскохозяйственного сезона 1919 года подводились на состоявшемся в феврале 1920 года губернском съезде «работников земли». По заявлению председателя съезда Смоленского, совхозы Тамбовской губернии не только не оправдали возлагавшихся на них надежд, но и сами предъявили к губпродкому требование на доставку им продовольственных и семенных хлебов общей сложности в размере 2 млн пудов. «Советские хозяйства потерпели крах, пролетарско-крестьянское хозяйничанье в совхозах оказалось безобразным, хлеб или остался неубранный, под снегом, или убранный сгнил», – откровенно сознавался на съезде первый докладчик по текущему моменту, член губернского комитета РКП (б) Немцов.70

Как отмечалось в докладах с мест, совхозы совершенно не в состоянии оказались справиться с захваченной землей. На съезде не было сообщено, как велик был процент оставшейся в совхозах незасеянной и необработанной земли, но отдельные цифры дают возможность составить общее представление о характере ведения хозяйства в советских имениях. В Александровском совхозе Тамбовской губернии из 820 десятин пахотной площади было засеяно только 140 десятин озими, но и этих результатов удалось достигнуть исключительно путем «мобилизации граждан» (т.е. окрестных крестьян). Путем насильственного привлечения на работы крестьян убрал небольшую часть своей земли Плавицкий совхоз Липецкого уезда Тамбовской губернии. Там, где крестьян не удалось мобилизовать для работы, положение для совхозов складывается совершенно безнадежное. Например, в Зиновьевском совхозе Усманского уезда из 1500 десятин земли удалось засеять осенью 1919 года только 22 десятины. Урожай в совхозах Тамбовской губернии был гораздо ниже, чем на крестьянских полях.

Представитель «образцовой» фермы при Никольско-Кабаневском сельскохозяйственном училище Борисоглебского уезда сообщил на съезде, что из 916 десятин, отведенной для училища земли (вместе с землей Ахлебинского имения), было засеяно в 1919 году 75 десятин ржи, снято 1407 пудов (около 19 пудов с десятины); 25 десятин проса дали 380 пудов (15 пудов с десятины, в то время как, при общем неурожае, именно просо в губернии уродилось в 1919 году в небывалом количестве, и крестьяне снимали со своих полей по 80—90 пудов с десятины), 12 десятин гороха дали 397 пудов, 12 десятин пшеницы – 127 пудов. Даже в выделяющемся сравнительно приличною постановкою дела Ивановском совхозе Тамбовского уезда 168 десятин ржи дали только 6375 пудов. Молочное хозяйство в совхозах губернии было поставлено не лучше зернового.71

На эсеровском съезде отмечалось, что в случае отказа отдать продовольственным отрядам «излишки» запасов крестьян арестовывают целыми толпами, конфисковали их имущество – и у богатых, и у средних, и даже у бедных крестьян. Такие конфискации, пускавшие крестьян по миру, проходили в большинстве уездов Тамбовской губернии. Стало обычным явлением, когда солдаты заставляли самих крестьян нагружать телеги зерном, добром и утварью, сельскохозяйственными орудиями, и изъятая собственность отвозилась в ближайший губернский или уездный город и крестьянин возвращается домой нищим, если не был к тому же арестован. Приводился пример, когда конфискованное крестьянское добро и скот повезли из деревни Троицк-Дубрава Козловского уезда не в ближайший уездный город, а в Тамбов, по дороге треть скота пала от недостатка кормов и усталости.72

Собранные насильственно зерно и картофель часто поедались крысами на складах и просто на улице. Зимой 1919/1920 года около 60 тыс. пудов картофеля погибло вследствие этого на Покрово-Марфинском складе, несколько тысяч пудов на Якоревском складе и подобные примеры были не единичными. Например, в деревне Шульгине 4 тыс. пудов конфискованного зерна съели крысы.73

Обирая крестьян, их еще и всячески наказывали, а то и арестовывали. В Кирсановском уезде практиковался следующий метод наказания крестьян: всю их собственность конфисковывали, взрослых забирали в лагеря принудительных работ, детей отправляли в приюты. Такой случай, в частности, произошел в деревне Оржевка. Не встречая сопротивления со стороны терроризированного населения, уполномоченные Советской власти в выборе карательных мер перешли границы всего человеческого. Зимой 1920 года губернский комиссар продовольствия Я. Г. Гольдин приказал, чтобы крестьяне сдавали продработникам картофель размером не менее чем яйцо, пригрозив, что, если она будет мельче, телега и лошадь, которые доставят урожай, будут конфискованы Этот указ не был простой угрозой: лошадь и упряжь Р. Молодцова, крестьянина деревни Токаревка, были конфискованы за подвоз к Токаревскому складу мелкой картошки. В Больше-Липовецком уезде крестьянин, отказавшийся сдать хлеб, был зарыт в землю по пояс, и его держали в таком положении до тех пор, пока он не согласился расстаться с последним своим хлебом.74

Приводился такой пример. Перед Пасхой тамбовские губернские продотряды получили из Наркомата продовольствия телеграмму с приказом послать в Москву в адрес ЦК РКП (б) вагон гусей. Приказ был исполнен. Тамбовский комитет поступил точно так же, и члены партии и их родственники получили 30 пудов гусей, Потребительские кооперации были национализированы, и потребительские общества из добровольных организаций превратились в административные учреждения.

Все это, естественно, не могло не вызвать протеста со стороны крестьянства. Сначала это были просьбы и жалобы к тем комиссарам и начальникам, которые казались им более справедливыми, на тех, кто творил несправедливость и бесчинства. В ответ, однако, покатился вал репрессий и террора, в конечном счете, и вызвавший крестьянскую войну, по сравнению с которой разинщина или пугачевщина выглядели детскими играми.75

Председатель Полномочной комиссии ВЦИК В. А. Антонов-Овсеенко в своем докладе на имя ЦК ркп (б) о положении дел в Тамбовской губернии и борьбе с повстанческим движением писал о причинах крестьянского восстания так:

«1. Крестьянские восстания развертываются на почве широко разлившегося недовольства мелких собственников деревни пролетарской диктатурой, повернутой к ним острием неумолимого принуждения, мало считающейся с хозяйственными особенностями крестьянства и не обслуживающей деревню сколько-нибудь ощутительно ни с хозяйственной, ни с просветительной стороны.

2. Особенно благоприятны для этих восстаний прифронтовые губернии, где Советская власть долгое время отличалась неустойчивостью и сохраняла крайне суженный и притом часто военно-административный характер.

3. Основным ядром крестьянских восстаний являются кулаческие слои, прежде всего те кулаки, которые экономически пострадали от революции, иногда даже перешли в разряд «бедноты» – наиболее культурный, политически развитый слой деревни. Они стремятся к восстановлению своей экономической власти, и пропаганда эсеров находит среди них наиболее благоприятную почву. Их ненависть к коммунистам переходит в ненависть к рабочему классу, они более или менее сознательно стремятся к свержению его диктатуры – организация Крестьянского союза и Крестьянской «армии» ими мыслится как необходимое средство для защиты от продполитики Соввласти и для торжества над основными массами деревни. Но и эти слои в общем не обнаруживают способности возвыситься до государственных обобщений…

11. Надо дать возможность крестьянам продолжать пользоваться землей, если это возможно, хотя бы так, как раньше они пользовались для своей работы на земле, принадлежащей советским экономиям, как пользовались раньше у помещика, беря в аренду, если не для обработки, то по крайней мере для пастбища скота. А сейчас есть случаи, где и это не позволяется крестьянам. Выходит, что им сейчас хуже, чем когда был на этом месте помещик. Великие идеи социальной революции по причине, указанной выше, для них пока что чужды. Им надо на деле доказать хорошие стороны рабоче-крестьянской власти…».76

Главной проблемой в отношениях между Советской властью и крестьянством оставался хлеб, продовольственная диктатура. Подавление крестьянских восстаний с самого начала проводилось со всей решимостью, не останавливаясь перед применением военной силы и казней. Оправданием суровой бескомпромиссности и даже жестокости служили реальная угроза голода для миллионов людей и начинавшаяся гражданская война, на фронтах которой решались судьбы революции. Соответственно этому большевистская идеология определяла смысл борьбы за хлеб как борьбу за социализм, трактовала крестьянские протесты против насильственного изъятия хлеба как «кулацкие», а попытки вооруженного сопротивления как «бандитизм». Вся эта терминология прочно вошла в официальный лексикон и советскую документацию 1918—1922 годов.

Тем не менее, уроки крестьянских восстаний второй половины 1918 года не прошли бесследно. Они привели к ликвидации комбедов и отказу власти от попытки опереться исключительно на «сельский полупролетариат», ибо деревня оставалась крестьянской. Комбеды были слиты с сельскими и волостными Советами и таким образом повысили в них влияние бедноты, теснее связанной с большевиками. Одновременно (с января 1919 года) стихия продовольственных заготовок рабочими продотрядами заменялась единой системой продовольственной разверстки, осуществляемой в общегосударственном масштабе. Государство, в свою очередь, обязывалось обеспечить деревню промышленными товарами на основах прямого (не торгового) распределения. В этом состояла одна из главных идей «военно-коммунистической» организации экономической жизни. Однако разрушенная многолетней войной промышленность не могла удовлетворить нужд деревни в сколько-нибудь заметной мере. «Военно-коммунистическая» политика в деревне сразу же свелась к изъятию из крестьянских хозяйств продовольствия, необходимого для полуголодного существования армии и городского населения, остатков промышленности. Продразверстка провела основную линию раскола между революциями города и деревни. Мобилизации на военную службу, разного рода повинности (трудовая, гужевая и др.), попытки прямого перехода к социализму еще более усиливали противостояние крестьянства и власти.

Военный характер советской политики того периода проявлялся не только в том, что это была политика военного времени, но и в том, что ее осуществление опиралось на применение военной силы. Фактически продразверстка проводилась продармией, находившейся в подчинении Народного Комиссариата продовольствия, но организованной и действующей по принципам регулярной армии. Соответственно и сопротивление деревни в конечном счете приняло форму вооруженных выступлений. Крестьянские восстания являлись общим фоном эпохи «военного коммунизма».

На протяжении 1919—1920 годов продолжалось строительство продовольственного аппарата. К маю 1919 года численность продармии достигла более 30 тыс. человек.77

Для усиления работы среди крестьян летом 1919 года при ЦК РКП (б) был организован Отдел по работе в деревне. Такие отделы создавались в каждой губернии и уезде при комитетах компартии. Согласно «Положению о работе в деревне», утвержденному 26 июля 1919 года, уездный отдел должен был иметь одного уездного организатора и не более 10 районных. Основными принципами работы отделов должны были стать практицизм, пропаганда, безукоризненное поведение и агитация делом с опорой на «пролетарские слои населения (рабочих совхозов, коммун, деревенских коммунистов и беспартийную молодежь и среднее крестьянство)».78 Задачами отделов были агитационно-просветительская работа в школах, избах-читальнях, клубах, народных домах и организация беспартийных крестьянских конференций. Основной опорой организаторов были объявлены сельские коммунистические ячейки.

В представлении большинства крестьян Советская власть отождествлялась с наездными комиссарами или уполномоченными, храбро распоряжающимися волисполкомами и сельсоветами, сажающими представителей этих местных органов власти под арест за невыполнение сплошь и рядом несуразных требований, отождествлялась еще с продотрядами, действовавшими часто в прямой вред крестьянскому хозяйству и без всякой пользы для государства. В своей массе крестьянство привыкло смотреть на Советскую власть как на нечто внешнее по отношению к нему, нечто только повелевающее, распоряжающееся весьма ретиво, но совсем не хозяйственно.

Первой и самой массовой формой сопротивления продразверстке стало резкое сокращение крестьянином своего хозяйства. Если в 1918 году в Тамбовской губернии на одно хозяйство приходилось в среднем 4,3 десятины посева, то в 1920 году лишь 2,8 десятины. Другими словами, поля засевались в размерах, необходимых только для личного потребления. В 1921 году из многих мест сообщали, что больше половины посевных площадей не засеяно. Почти прекратились поставки продуктов животноводства из-за резкого сокращения поголовья скота. Согласно одному из свидетельств, «крестьянство стало смотреть на свое хозяйство, как на чуждое ему, как на явление, которым оно не дорожит».

Даже тех крестьян, которые готовы были мириться с продразверсткой как временной и вынужденной мерой, не могли не возмущать произвол в определении объема поставок, злоупотребления грубой силой и пренебрежение к хранению и использованию изъятой у них продукции – к результатам их тяжелого труда. После того, как хлеб у них выгребали дочиста, он зачастую пропадал на месте: гнил на ближайших станциях, пропивался продотрядовцами, перегонялся на самогон.

Положение деревни стало поистине трагическим в 1920 году, когда Тамбовщину поразила засуха. 12-пудовый урожай и без продразверстки ставил мужика в безвыходное положение, между тем губернская разверстка оставалась чрезвычайно высокой – 11,5 млн пудов. Перед крестьянином возникла элементарная проблема физического выживания. По признанию самого В. А. Антонова-Овсеенко, крестьянство пришло в полный упадок, а в ряде волостей Усманского, Липецкого, Козловского, Борисоглебского уездов «проели не только мякину, лебеду, но и кору, крапиву».79

Сошлемся на информационные сводки уездных политбюро о политическом положении и настроениях населения за период июнь—июль 1920 года. По Борисоглебскому уезду – настроение рабочих, крестьян, служащих неудовлетворительное в связи с переживанием тяжелого момента, разрухой, длившейся войной, с предстоящим неурожаем хлеба. Видимый урожай был действительно плох, в некоторых местах нельзя было даже собрать высеянных семян. Между рабочими и служащими росло недовольство ввиду получаемого малого оклада, недостающего для существования, на почве малого количества пайка и др. продуктов. Отношение к Советской власти со стороны кулаков и буржуазии враждебное. Отношение к Коммунистической партии пассивное ввиду не разъяснения крестьянам значения коммунистической программы и к чему она стремится.80

В информационной сводке по Моршанскому уезду за 10—30 июня 1920 года указывалось, что из-за слишком репрессивных мер упродкома по последней разверстке хлеба, настроение крестьян «убитое». В ближайшем будущем можно ожидать серьезных осложнений, ибо положение бедноты в продовольственном смысле стало весьма плачевно, что способствует слиянию их с кулачеством. Общее настроение крестьян в уезде по отношению к Советской власти обостряется. Отношение к советским хозяйствам враждебное, при удобном случае крестьянами совершаются погромы таковых; отношение к земельной политике и коммунам отрицательное.81

Нельзя думать, что местное партийное и советское руководство не отдавало себе отчета в серьезности положения. Об этом достаточно откровенно говорилось на различных съездах, конференциях, совещаниях, в информациях Центру. По словам председателя губисполкома А. Г. Шлихтера, сложилось представление, что для продовольственника в Советской республике все можно, поэтому репутация губпродкома сравнима с репутацией губчека. Он называл факты арестов председателей сельсоветов и волисполкомов продагентами, избиений крестьян, случаи пьянства и разврата уполномоченных, хотя не преминул напомнить участникам совещания главную большевистскую заповедь: интересы революции превыше всего. Он говорил: «Деревня поймет, что время, когда она могла не подчиняться этой власти, прошло. И как бы ни были тяжелы веления этой власти, предъявляемые деревне, она должна их выполнить».82

Подводя итоги рассмотрения причин и факторов возникновения крестьянских волнений, отметим следующее.

Программы и лозунги восставших крестьян говорили о том, что кадетского или англо-французского заговора здесь не было. Причины были более глубокими. Основная из них была в том, что крестьяне хотели свободно обрабатывать землю, свободно пользоваться ее плодами.

Считалось, что выступления против Советской власти и выражение недовольства политикой большевиков объявлялось делом «кулаков», «сопротивлением кулачества». Поскольку формула «кулак – это враг» смысла не имела, ибо понятие оставалось неопределенным и даже официальная численность ничтожной, формула переворачивалась и звучала: «враг – это кулак».

Массовая посылка рабочих продотрядов в деревню для изъятия хлебных излишков и форсирование социального раскола крестьянства извне и сверху означали глубочайший перелом в развитии русской революции. С этого момента революция в городе и деревне – пролетарская и крестьянская, слившиеся в единый поток осенью 1917 года, стали расходиться по своим целям и средствам.

Весь собранный хлеб был получен почти исключительно с помощью отрядов, насильственно.

Отношение к советской продовольственной политике в деревне было неоднозначным, хотя тенденция к ее отрицанию быстро нарастала. Протесты вызывались безобменным характером заготовок, произволом при определении излишков, непосильностью для крестьянских хозяйств предъявляемых требований, широким использованием грубой силы. Крестьяне проявляли сопротивление насильственному изъятию хлеба.

Исследованные материалы говорят о массовых случаях нарушения установленных правил и насилия над крестьянами.

ЦК РКП (б) получал недостоверную информацию о причинах недовольства крестьян; проблема загонялась вглубь, а не искоренялись причины ее появления. Продовольственная разверстка часто проводилась неправильно, с нарушением установленных правил.

У большинства беднейших крестьян хлеб выметен подчистую. Более того: крестьянам нередко приходилось выезжать за хлебом в соседнюю губернию, где прикупали хлеб по спекулятивной цене и выполняли разверстку. Поток жалоб на незаконные действия тамбовских продорганов был настолько велик, что, несмотря на преграды, «докатился» до Москвы и даже до В. И. Ленина.

Особенно большое число крестьянских восстаний в Центральной России объясняется тем, что эти районы были «под рукой» и очень интенсивно эксплуатировались продотрядами. Положение в этих районах обострялось тем, что они были наименее урожайными в стране. По мере распространения продразверстки на другие области крестьяне восставали и там. Настроение крестьянства все больше было против жестких мер государства по изъятию у них хлеба. Но к началу 1919 года еще не везде вспыхивали массовые действия.

Недовольство вызывало и насаждение социалистических хозяйств. Совхозы были не в состоянии справиться с захваченной землей. Крестьяне выражали естественное возмущение и задавались вопросом: «чем, собственно, большевистский социализм отличается от крепостного права». Вынужденные трудиться для совхозов и поставлять им фураж, крестьяне невольно забрасывали собственные хозяйства.

Главной проблемой в отношениях между Советской властью и крестьянством оставался хлеб, продовольственная диктатура. Подавление крестьянских восстаний с самого начала проводилось со всей решимостью, не останавливаясь перед применением военной силы и казней. Оправданием суровой бескомпромиссности и даже жестокости служили реальная угроза голода для миллионов людей и начинавшаяся гражданская война, на фронтах которой решались судьбы революции.

В представлении большинства крестьян Советская власть отождествлялась с наездными комиссарами или уполномоченными, волисполкомами и сельсоветами, сажающими представителей этих местных органов власти под арест за невыполнение сплошь и рядом несуразных требований, а также с продотрядами, действовавшими часто в прямой вред крестьянскому хозяйству и без всякой пользы для государства. В своей массе крестьянство привыкло смотреть на Советскую власть как на нечто внешнее по отношению к нему, нечто только повелевающее, распоряжающееся весьма ретиво, но совсем не хозяйственно.

Положение деревни стало поистине трагическим в 1920 году, когда Тамбовщину поразила засуха.

На фоне бедствий, обрушившихся на крестьян и все более связывавшихся с продразверсткой, разного рода политические и идеологические факторы социального взрыва в тамбовской деревне отступали на второй план. Но все же следует остановиться на роли партии социалистов-революционеров. Ее влиянию и руководству во многом приписывали размах движения руководители борьбы с антоновщиной. Это делалось с самого начала крестьянской войны и до ее конца. Председатель Полномочной комиссии ВЦИК В. А. Антонов-Овсеенко в докладе на имя ЦК ркп (б) о положении дел в Тамбовской губернии и борьбе с повстанческим движением таким образом описывал роль партии социалистов-революционеров:

«Крестьянское восстание в Тамбовской губернии было внимательно подготовлено партией эсеров. Местная организация эсеров, следуя указаньям циркулярного письма своего ЦК, от 13 мая 1920 года, вела широкую работу в деревне (несколько приговоров для поднесения англ. делегации). В единении с различ. антисоветскими группами (в том числе с кадетами) она создавала „Союз трудового крестьянства“, который должен был подготовить вооруженное восстание. 10 июня в имении бывшем Вышеславцева в д. Карейке, Александровской вол., состоялся губсъезд с.-р., после которого их работа по подготовке восстания усилилась. Антонову, эсеру, который еще в 1919 году перешел к активной борьбе с „большевиками“, собрав шайку до 100 человек, которая перебила из-за угла до 200 совработников в Кирсановском уезде, губком эсеров предлагал прекратить партизанскую борьбу и отдаться „организационной работе“. В августе значительная часть губкома была арестована ЧК. Кое-кто осел в губкоме Союза трудового крестьянства СТК и повел самую активистскую линию. Что эта линия отвечала настроению всей Тамбовской организации эсеров, свидетельствует поведение их делегации на сентябрьской всероссийской конференции эсеров, – здесь „тамбовцы“ проявили непримиримо воинственное отношение к Советской власти и требовали организации немедленного вооруженного выступления против нее».83

Такое мнение превалировало в официальных кругах.

Начособотделарм Чибисов и Начсекретотдела Ситро в подписанной ими справке информировали вышестоящие органы: «При характеристике и анализе повстанческого движения как в настоящем и предыдущем обзоре мы указывали, что руководителями являются эсеры, не указав, какой группировки, правой или левой. Анализируя и сопоставляя имеющийся в данный момент материал с прежним, можно сделать вывод, что руководителями являются правые эсеры, несмотря на то, что Батько именовал себя левым эсером, ибо ряд имеющихся у нас документов – листовок, воззваний, программ и инструкций, как губернского комитета Союза трудового крестьянства, так и партии социалистов-революционеров, являются правого течения и определенно показывают нам, что руководители повстанческого движения правые эсеры».84

В том, что тамбовским восстанием руководят эсеры, был искренне убежден и предшественник М. Н. Тухачевского на посту командующего войсками в Тамбовской губернии. Это видно из его приказа местным органам власти об отношении к населению сел, принимавших участие в повстанческом движении. В приказе говорилось следующее: «Материалы о действиях бандитов и крестьянских бунтах в Тамбовском, Кирсановском и Борисоглебском уездах документально доказывают, что все эти выступления организованы продажными наймитами европейских буржуев – социалистами-революционерами, завербовавшими шайки уголовных бандитов. Тщательное расследование участия крестьян в бунтах против Советской власти показало, что крестьяне делали это по своей большой темноте, обманутые искусными интригами и ложью. И сейчас, после нескольких месяцев тяжелых испытаний, крестьяне убедились на деле, что социалисты-революционеры оторвали их от мирного труда, втянули в преступнейшую авантюру братоубийственной войны, расхитили в деревнях множество крестьянского имущества и не дают возможности начать подготовку к весенней посевной кампании. Крестьяне убедились на деле, что все обещания социалистов-революционеров – скверная ложь, и они начинают избивать социалистов-революционеров…».85

И командующий войсками Тамбовской губернии М. Н. Тухачевский в этом не сомневался, о чем он прямо писал В. И. Ленину в своей записке о положении дел в Тамбовской губернии:

«16 июля 1921 г. Секретно.

…Причины, организовавшие восстание, следующие:

а) сильное эсеровское гнездо, свитое в Тамбовской губернии;

б) искусная тактика, проявленная эсерами в создании СТК…».86

Этот тезис проник и в историографию и долго в ней господствовал,, снимая ответственность за происшедшее с правящей компартии и перекладывая ее на оппозицию, что давало формальный повод для окончательного устранения партии социалистов—революционеров с политической сцены и полной ликвидации остатков многопартийности в стране. В ходе судебного процесса над членами ЦК партии социалистов—революционеров в 1922 году против них, среди прочегo, фигурировало и обвинение в организации антоновского мятежа. Оно сводилось к следующим пунктам: во-первых, эсеры участвовали в работе по подготовке мятежа, создав «Союзы трудового крестьянства»; во-вторых, лозунги повстанцев являлись ни чем иным, как безграмотным изложением обычных эсеровских лозунгов; в-третьих, начатое эсерами движение было брошено ими на произвол судьбы и отдано в руки «первого попавшегося проходимца» (т. е. Антонова). Неуклюжесть такого обвинения очевидна, но тогда, в 1922 году оно сыграло свою роль в вынесении самого сурового приговора руководству партии социалистов—революционеров, хотя Верховный революционный трибунал и признал, что официально партия не встала во главе движения.

Еще в 1895 году эсеровская организация охватывала пять уездов Тамбовской губернии, в Борисоглебске в ту пору состоялся съезд этих уездных групп. Тамбовщина со времени первой русской революции была одной из баз эсеровского влияния. С нею связаны имена руководителей партии В. Чернова, С. Слетова, М. Спиридоновой. Пустив глубокие корни в тамбовской деревне, эсеры еще в самом начале века создавали здесь «крестьянские братства», развертывали «приговорное движение» за землю, имели сеть организаций. На выборах во Всероссийское Учредительное собрание в ноябре 1917 года эсеры одержали в губернии полную победу, собрав 71,2% всех голосов (в деревне еще выше) и получив 13 депутатских мандатов из 16. Не приходится удивляться популярности эсеровских лозунгов в повстанческом движении хотя бы и потому, что они были политическим оформлением чисто крестьянских требований и не содержали ничего для крестьян неприемлемого.

После изгнания в 1918 году из Советов эсеров, а затем и левых эсеров самая влиятельная в Тамбовской губернии политическая сила практически утратила главный рычаг своей деятельности. Какое-то время они сохраняли иллюзии относительно возможности легальной работы в массах, в основном через кооперацию и профсоюзы. Но надежды эти не оправдались. В отчете губкома ПСР в 1920 году отмечалось: «С.-р. преследуется сугубо».87

Загнанные в подполье, эсеры поневоле стали перед необходимостью возродить и активизировать нелегальную деятельность. Начали воссоздаваться «крестьянские братства» – к концу лета 1920 года только в трех уездах Тамбовской губернии их было около десятка. Тогда же развернулась работа по созданию Союза трудового крестьянства как хорошо памятной в деревне форме политической организации. Эта инициатива была подхвачена крестьянами, отделения Союза трудового крестьянства возникали во многих волостях Тамбовского, Кирсановского, Борисоглебского и Усманского уездов.

Тем не менее, ЦК партии социалистов—революционеров не выдвигал тогда задачу организации вооруженного восстания против коммунистов и не переоценивал умножавшихся фактов крестьянских бунтов. Напротив, полагая, что изолированные, разрозненные выступления приведут лишь к усилению «красного террора», лидеры эсеров планировали широкую политическую акцию подчеркнуто мирного характера. 13 июля 1920 года ЦК партии социалистов—революционеров принял план организации «приговорного движения» в деревне: по примеру 1905 года крестьяне в своих коллективных «приговорах» должны были предъявить свои требования властям. Поэтому начавшееся через месяц массовое восстание под руководством А. С. Антонова явилось, с точки зрения партийного центра партии социалистов—революционеров, дезорганизаторским выступлением. Видный тамбовский эсер Ю. Н. Подбельский (брат советского наркома В. Н. Подбельского) охарактеризовал его как «голую партизанщину, без лозунгов, без идей, без программ».

Восстание крестьян оказалось неожиданным для губернского комитета партии правых эсеров и даже для губернского Комитета Союза трудового крестьянства. 23 августа 1920 года в Тамбове состоялось экстренное совещание руководства губкома Союза трудового крестьянства, на котором присутствовали делегаты нескольких районных комитетов. На повестке дня был всего один вопрос – что делать в связи с начавшемся в Каменском районе восстанием? Эсеры, возглавлявшие губком СТК, проявили нерешительность, и, заколебавшись, большинством голосов провели резолюцию о преждевременности и бесперспективности открытой вооруженной борьбы в данный момент. На что один из присутствовавших на совещании крестьян-мятежников, прекрасно знавший, что именно эсеры и губком Союза трудового крестьянства больше всех трезвонили о необходимости восстания, а теперь, когда дело дошло до крови, норовят улизнуть в кусты, ответил им так: «Видно, что нам придется действовать одним. Но тогда берегитесь и вы. Придем в Тамбов – перебьем и вас заодно».

Поскольку сам А. С. Антонов именовал себя «независимым» эсером, Тамбовский губком ПСР потребовал от него либо прекратить называться эсером, либо подчиниться тактике партии. Антонову было предложено отказаться от бессмысленной террористической борьбы и перебраться в другой район губернии для мирной политической борьбы. Антонов на словах подчинился этим указаниям, но на деле продолжал прежнюю «независимую партизанскую тактику».

Примечателен следующий факт. Когда уже около месяца шла настоящая крестьянская война (повстанцы разбили в открытом бою красноармейские части, которые возглавлял председатель губисполкома А. Г. Шлихтер, охватили полукольцом Тамбов и остановились в 15 верстах от города), на Всероссийской конференции ПСР оба тамбовских делегата (их фамилии не установлены) пытались склонить партийное руководство к необходимости поддержать и возглавить стихийный крестьянский протест. Один из них предложил объявить ответный террор в качестве противодействия крайностям большевизма. Эти предложения были отклонены, ибо означали бы отказ от принятой в июне 1919 года резолюции 9-го Совета ПСР о прекращении вооруженной борьбы «против большевистской власти и замене ее обычной политической борьбой». Ввиду распыленности масс конференция наметила первоочередной задачей организационную работу, признав вместе с тем неизбежность возобновления вооруженной борьбы против большевизма в будущем.

Этот вопрос широко обсуждался на заседании Всероссийской конференции партии социалистов-революционеров о положении дел в Тамбовской губернии 8 сентября 1920 года.88. В докладах с мест отмечалось, что Тамбовская организация вела, главным образом, организационную работу. В 1919 году эсеры питали надежду на возможность легальной работы – тогда еще были жива кооперация, и некоторый простор был предоставлен профессиональным союзам. Но вскоре обнаружилась иллюзорность этих надежд. В докладах отмечалось, что при установившемся отношении властей к крестьянству оказалась немыслимой легальная защита его интересов; в деревне орудовал только штык и приклад, против которого было бессильно слово, кооперация была грубо задавлена, профессиональные союзы насильственно преобразованы в филиалы коммунистической партии. Власть не останавливалась перед арестом правлений профсоюзов, когда они противились насильственной их «коммунизации».

В докладах с мест подчеркивалось, что в результате крушения иллюзий о возможности легальной работы Тамбовская организация с февраля – марта 1920 года решительно стала на точку зрения нелегальной работы, не скрывая, однако, своей партийной политики. Два раза Тамбовская организация выпускала за подписью губернского комитета прокламации: одну – 1 мая, другую – по случаю «Недели трудового фронта». Были выпущены два номера нелегального органа губернского комитета «Земля и воля», отпечатанных на гектографе и ротаторе.89

Заметные результаты давала работа среди крестьянства, которая шла по двум направлениям: с одной стороны, в некоторых селах восстанавливались строго партийные крестьянские братства, таких братств в 3-х уездах Тамбовской губернии было не больше десятка; с другой – крестьянство сплачивалось в беспартийные, но строго классовые по составу «Союзы трудового крестьянства». В этой работе с-р вошли в согласие с левыми с-р, причем союзы ставили перед собой две главные задачи, с которыми согласились и «правые» и «левые» с-р: отвоевание власти из рук коммунистической партии в руки нового временного правительства, составленного из представителей крестьянства, союзов, рабочих организаций и социалистических партий, причем временное правительство должно будет созвать всероссийские съезды трудящихся, которые и должны будут решить вопрос о форме государственной власти; вторая задача – проведение во всей неприкосновенности закона о социализации земли. Крестьянские союзы с такого рода задачами встретили поддержку тамбовского крестьянства, и союзы стали расти по селам довольно успешно, особенно многочисленны такие союзы были в Тамбовском уезде, где почти половина волостей имела свои крестьянские организации. Отдельные крестьянские союзы существовали в Кирсановском, Усманском и Борисоглебском уездах и на севере губернии.90

СТК обращались к красноармейцам, крестьянам с обращениями по поводу положения в стране и с призывами свергнуть Советскую власть. На совместного заседания представителей губкома Союза трудового крестьянства, командного и политического состава повстанцев 15 января 1921 года было принято воззвание к красноармейцам.

«ВОЗЗВАНИЕ

Товарищи красноармейцы, пора вам проснуться и скинуть прах коммунистов, ведь они вас ведут в бой на брата и отца, восставших против коммунистического террора. Товарищи красноармейцы мобилизованные, довольно спать, бросайте оружие или присоединяйтесь к партизанским отрядам, а иначе вас ждет народная кара беспощадная, ведь нашу родину коммунисты завели в заблуждение, но нет, мы, партизаны, не дадимся. Долой коммунистов-нахалов! Да здравствует общее восстание! Довольно обмана и лжи, время не ждет, возвращайтесь домой защищать вместе с партизанами свое родное право и семейные очаги, разгромленные насильниками-коммунистами, приводящими вас же в ничтожество. Пора убедиться в действительности, а не быть пешками и поддаваться обману коммунистов, вводящих во лживый обман, а на самом деле разоряющих ваши семьи до нищенства. Долой коммунистов-нахалов! Да здравствует общее восстание трудового народа!

Тамбовский уездный комитет партии социалистов-революционеров».91

Союз трудового крестьянства обращался к различным слоям граждан с воззваниями и листовками. В листовке к крестьянам и рабочим в январе—феврале 1921 года говорилось:

«Крестьянам и рабочим!

Верь, крестьянин и рабочий, в скорую и окончательную победу над твоим заклятым врагом насильником-коммунистом, поработителем и попирателем твоих священных и неотъемлемых прав: прав на землю, на собственный труд, прав свободно распоряжаться им, согласно своим нуждам и потребностям. Ряды борцов за осуществление твоих святых желаний, как: «Свободный союз крестьянства и рабочих», с каждым днем растут и увеличиваются, и недалеко то время, тот час, когда из края в край всей порабощенной России пронесется мощный клич, вырвавшийся из многомиллионных крестьянских и рабочих грудей: «Да здравствует новая свободная жизнь с властью подлинно выражающей волю трудящихся!» Тогда настанет истинное царство труда, где труд будет выше всех других сторон жизни, а крестьянин и рабочий его непосредственными хозяевами.

Крестьянин и рабочий, ты поднял знамя восстания с лозунгом: «Союз крестьянства и рабочих», так и иди же смело и прямо по тому намеченному пути к осуществлению своих заветных дум, указателем которого у тебя твое красное знамя. Держи его крепко, чтобы ни одна бесчестная рука не могла вырвать из твоих мозолистых рук. Еще раз повторяем, что должно быть твоим символом веры: «Вера в свои силы и победу, власть только трудящимся».

Тамбовский губернский комитет Союза трудового крестьянства».92

В листовке Союза трудового крестьянства к рабочим в январе—феврале 1921 года говорилось:

«Рабочим

Рабочий, долго ли будет продолжаться Ваше терпеливое рабство, Ваше подневольное существование, в которое Вы попали, благодаря обмана, лукавства лжесоциалистов большевиков-коммунистов. Мы не будем здесь указывать на все мерзости и подлости с которыми они Вас поставили лицом к лицу, заставив штыком бесстрашно смотреть даже на само Ваше бытие. Укажем на самое вопиющее, последнее зло, вопиющее противоречие с тем, с чем они вышли в начале на путь революционной борьбы, начертав на знамени своем глубокосодержательные лозунги, не только российского, но и для мирового пролетариата: «Диктатура пролетариата, диктатура трудящихся», и на тот печальный исход начатой ими борьбы с капиталом во имя освобождения рабочих из его мертвых цепей.

Конец ознакомительного фрагмента.