Глава 1
Утро словно вторило его настроению и мыслям – было пасмурным и неприветливым. Горы, поросшие темной тайгой, подернуло грязно-серой пеленой. Вот уже неделю сползают с них на город тяжелые тучи, поливая все вокруг колючим, нудно моросящим дождем. Август. Скоро осень. Первая его осень в Сибири…
Алексей зябко передернул плечами и с отвращением сморщился, представив себя со стороны. Темно-коричневый сюртук, желтая сорочка, галстук, в кармашке носовой платок, черные, до зеркального блеска начищенные штиблеты… Не зря Иван расхохотался, увидев его в этом одеянии. Алексей уже и забыл, когда в последний раз выглядел подобным франтом. Гладко выбрит, чисто вымыт и даже французским одеколоном спрыснут, на голове новая шляпа, а в руке трость, которую неизвестно откуда выкопал Вавилов, но придется и это вытерпеть, не каждый же день агента сыскной полиции в гости к миллионеру приглашают.
Хотя какие гости! Алексей тоскливо огляделся по сторонам. Тартищев откровенно сказал, что терпеть не может Никодима Корнеевича за его занудство и скопидомство и уверен, что его желание встретиться с начальником уголовного сыска не более чем каприз, вернее, приступ самодурства, к которому склонно все это семейство, начиная от благополучно скончавшегося лет пять назад старика Кретова, нажившего свои миллионы на торговле лесом, мехами и спиртом, и кончая его младшим сыном Михаилом – повесой, кутилой и бездельником. Правда, рассказывают, что в последние годы своей жизни, после смерти жены Ефросиньи Кузьминичны, Корней Кретов остепенился, женился на одной из своих любовниц – матери Михаила, зачастил в церковь, даже часовню построил на крутом берегу в память всех погибших в водах своенравной и бешеной реки.
Но лет за пять до смерти выкинул свой последний фортель, в одночасье разорив владельца пароходной компании Фаддея Карнаухова, отчего тот пустил себе пулю в лоб, но неудачно. Помереть не помер, но часть мозгов вышиб, превратившись в слюнявого, разучившегося говорить, сморщенного, как старый опенок, дурачка, просящего подаяние на крыльце Знаменского собора.
Над огромными, сажени в полторы[7] высотой воротами во двор трехэтажного особняка, чей нижний этаж занимала купеческая контора Никодима Кретова, возвышался огромный щит с изображением горы Кандат. Хищный гранитный клюв ее навис над длинным белым пароходом с двумя высокими черными трубами. По его ватерлинии шла крупная гвардейских цветов надпись «Пароходная компания „Восход“, а над трубами дугой выгнулась еще одна, красная и блестящая, будто цыганская рубаха, – „Владельцы – купцы первой гильдии Никодим и Михаил Кретовы“. Из-за горы выглядывал желто-багровый блин – солнце. Его лучи веером расходились над пароходом и красными буквами верхней надписи. И Алексей, взглянув на это буйство красок, вновь вздохнул, вспомнив вдруг предостережение Тартищева ни в коей мере не перечить Кретову, даже если тому вздумается по какой-то причине разгневаться на своего гостя.
Огромного роста детина, в черной казачьей черкеске, мохнатой овечьей папахе, с мощными кулаками и шеей, едва втиснутой в стоячий воротник бешмета, молча довел Алексея до высокого крыльца, где его принял второй детина, тоже в черкеске, но без папахи. Окинув его быстрым взглядом, провел в дом и оставил в небольшой зале, вдоль стен которой стояли массивные диваны с высокими спинками и точно такие же громоздкие стулья с кожаными сиденьями. Вероятно, это была комната для визитеров, но сегодня по случаю воскресного дня она пустовала.
Алексей покосился на истертые многочисленными задами сиденья и остался стоять, не вняв приглашающему кивку своего провожатого сесть.
В зал выходили две двустворчатые двери из темного дуба, одна напротив другой. Провожатый скрылся за той, что слева, а Алексей, опершись на трость, остановился напротив совершенно пустого камина с четырьмя мраморными купидонами по углам толстой и тоже мраморной каминной доски. Над доской висел большой аляповатый портрет, выполненный маслом, вероятно рукой того же художника, что и вывеска над воротами. А над портретом, под стеклом – два вымпела, то ли кавалерийские, то ли артиллерийские, позолота и буквы на них облезли, цвета полков выгорели. Их щедро покрывали пулевые пробоины, но скорее всего здесь всласть попировала моль.
Алексей окинул вымпелы скептическим взглядом и перевел его на портрет. На нем был изображен черноглазый, с подстриженными в скобку темными с проседью волосами, с густой бородой лопатой, человек в собольей шубе, которую он слегка распахнул, подбоченясь, вероятно, чтобы явить миру орден, свисающий из-под бороды на широкую грудь. Весь вид мужчины на портрете однозначно говорил, что он из тех, с кем лучше не связываться и в темном месте один на один не встречаться.
«Наверняка Корней Кретов», – подумал Алексей. Судя по трещинам, избороздившим портрет, он был написан достаточно давно и не мог изображать нынешнего владельца пароходной компании «Восход» хотя бы потому, что Никодим, как успел сообщить Алексею Вавилов, против купеческих традиций бороду брил и вид имел вполне европейский. Но вместе с миллионными богатствами достались ему в наследство от батюшки дикий нрав и громоподобный рык, так что истинная сущность Никодима Корнеевича в минуты гнева перла наружу, как прокисшая брага из бочонка. И никакая, даже самая дорогая английская одежка эту самую сущность в себе удержать не могла.
Он перевел взгляд на камин, но скрип приоткрывшейся двери отвлек его от созерцания сытых физиономий купидонов. Он повернулся, ожидая увидеть посыльного в черкеске, но порог перешагнула рыжеволосая барышня в зеленом платье, с тщательно причесанной на прямой пробор головой. Близоруко прищурившись, она окинула быстрым взглядом комнату, увидела Алексея и направилась прямо к нему. Она не шла, а плыла, не спуская напряженного взгляда с его правого плеча, отчего он даже скосил глаза в ту сторону, чтобы проверить, что ж такое интересное углядела эта странная девица на его сюртуке.
Барышня подошла к нему почти вплотную и остановилась напротив. Серо-голубые, слегка выпуклые глаза смотрели с явным любопытством, а высокий лоб морщился от усилий, словно его хозяйка пыталась и не могла вспомнить, где она видела стоящего перед ней человека. Она часто и нервно облизывала губы, а то вдруг закусывала нижнюю и некоторое время терзала ее мелкими и острыми, как у ласки, зубами. Впалые, бледные щеки, длинный, с едва заметной горбинкой нос… Девица была потрясающе некрасива, но талия у нее была тонкой, а бюст вызывающе крепким, и эти подробности ее телосложения неожиданно порадовали Алексея, потому что давали барышне хоть какой-то шанс выйти замуж… Он мысленно выругал себя. Спрашивается: какое ему до этого дело? И с чего вдруг подобные, совершенно нелепые в его положении мысли обуяли его?
Девица, склонив голову набок, обвела его взглядом с ног до головы и тягучим, совершенно бесстрастным голосом произнесла:
– А вы ничего! Высокий!
– Стараемся! – пожал плечами Алексей.
Она озадаченно округлила глаза, задумалась на мгновение, но, видно, это не доставило ей большого удовольствия, и заявила прежним тоном:
– И красавчик! Я таких еще не видела.
– Да полно вам! – проворчал Алексей. – Вы что, по улицам не гуляете? Там таких, как я…
– Как вас зовут? – перебила его девица и уточнила: – Я по улицам не гуляю. Папенька говорит, что там одни шалавы подзаборные отираются.
Алексей опешил и не нашелся что ответить, настолько поразило его слово «шалавы», весьма спокойно произнесенное вполне на первый взгляд благовоспитанной барышней.
– Ну, наверно, не только шалавы, – буркнул он, всем своим видом показывая, что не намерен продолжать разговор. С этой целью он даже перевел взгляд на камин, словно голые задницы купидонов доставляли ему гораздо большее эстетическое удовольствие, чем созерцание прелестей незнакомой ему девицы.
Но барышня оказалась не из обидчивых и к тому же не из стеснительных. Она обошла вокруг Алексея, окинув его взглядом завзятого барышника. На мгновение ему показалось, что его вот-вот заставят показать зубы или согнут руку в локте, чтобы пощупать бицепсы.
– Так как вас зовут? – произнесла девица требовательно и даже слегка притопнула ногой, являя некоторое негодование по поводу его бестолковости.
Алексей в свою очередь окинул ее хмурым взглядом, одновременно соображая, как поступить в этом случае. Ни Тартищев, ни Вавилов не предупредили его, что в доме купца Кретова его встретит подобная барышня.
– Чингачгук – Большой Змей, – неожиданно для себя брякнул Алексей.
– Совершенно дурацкое имя, – протянула задумчиво девица. Она достала из-за края рукава изящный платочек, вцепилась в него зубами и, слегка склонив голову, окинула Алексея долгим и непонятным взглядом. Затем, недовольно рванув платок зубами, скомкала его в руке, тяжело вздохнула и медленно ее опустила, а затем столь же медленно, словно театральный занавес, подняла свои по-коровьи длинные ресницы. Хорошо отработанный, как выяснилось позже, прием. Наверняка расчет был на то, что Алексей свалится к ее ногам, исходя слюной от восторга.
– Вы случайно не актер? – спросила она без всякого интереса, увидев, что Алексей на пол не свалился и слюной не исходит.
– Случайно нет, – ответил он недружелюбно. – Я – из полиции.
– Ага, – кивнула она головой, – все шутите?
– Конечно, – ответил ей в тон Алексей и спросил: – Что вы хотите?
– Я? – туповато посмотрела на него девица.
– А разве здесь есть еще кто-то, кроме вас?
– Вы, – односложно ответила жеманница и капризно добавила: – Вы – гадкий зануда, хотя и красавчик.
– Спасибо, – усмехнулся Алексей и, приложив руку к груди, склонил голову. – Мерси боку за комплимент.
– Коломенская верста. – Она ехидно улыбнулась и тоже склонила голову, одарив Алексея взглядом исподлобья. – Пожарная каланча.
Ей явно хотелось скандала, но Алексей промолчал, чем явно привел девицу в смятение. Она яростно фыркнула, смерила его ненавидящим взглядом и резко развернулась, чтобы уйти. Но не успел Алексей перевести дух, как барышня упала на него спиной и, если бы он не успел подхватить ее под мышки, непременно раскроила бы себе череп о латунную подставку для дров.
Под руками он ощутил жесткие ребра корсета из китового уса. Девица как-то неестественно всхлипнула и попыталась соскользнуть вниз. Алексей прижал ее к себе, но хитрая мерзавка как-то по-змеиному вывернулась и неожиданно впилась в его рот горячими и влажными губами.
Краем глаза Алексей поймал появившегося в этот момент посыльного в черкеске. Судя по спокойному взгляду и не сбившейся с ритма неторопливой походке, увиденное его отнюдь не смутило.
Девица тоже заметила парня в черкеске, оттолкнулась от груди Алексея обеими руками и величаво, словно пава, отправилась в обратный путь к левой двери. На полпути остановилась, повернула голову и повторила свой трюк с ресницами. Затем вдруг прыгнула в сторону, показала Алексею язык и, подобрав юбки, бегом выбежала из комнаты.
– Никодим Корнеич ждут-с, – совершенно невозмутимо произнес слуга. – Пройдите-с в кабинет.
– Кто это? – спросил Алексей и кивнул головой на дверь.
– Анфиса Никодимовна, – равнодушно ответил тот.
– Верно, в девках засиделась? – справился у него Алексей, почувствовав неодолимое желание выскочить на свежий воздух и отдышаться.
Слуга с непроницаемым видом посмотрел на него и повторил:
– Никодим Корнеич ждут-с… – И, отвернувшись, направился к двери, за которой только что скрылось нелепое создание в зеленом платье.
Алексей озадаченно посмотрел в спину своего провожатого и последовал за ним на свидание с Никодимом Корнеевичем Кретовым и одновременно, как только что выяснилось, батюшкой этой нахальной девицы.