Глава 4
С подозрением поглядывая на нависшую над ним пьяную толстую девицу, мужчина пытался сосредоточиться, глядя в газету «Спорт-экспресс». Его очень интересовало, как объяснит Леонид Слуцкий причину провала сборной на чемпионате Европы. Об этом в газете была пространная статья, прочитать которую у него не было никакой возможности. Из-за этой пьянчужки. Она стояла около его места и назойливо мешала: пыталась ему что-то рассказывать, заглядывать в газету и, в довершение ко всему, начала громко икать. Выдержать такое было свыше сил, и он встал, уступив ей место. Девица сразу же плюхнулась на освободившееся сиденье и стала приставать с разговорами к человеку, сидящему у окна.
– Вы знаете, какое вино мы пили с моим… – она пожевала губами, будто пробуя слово на вкус, – бойфрендом?!
Девушка стыдливо захихикала.
– Правда, он еще не знает, что он мой бойфренд. Вы ему тоже не говорите. Так вот, мы пили розовое Беринджер Зинфандель Розе. Оно нежное, дружелюбное и румяное! А вкус..
Она попыталась откинуть голову назад, но быстро вернула ее в исходное положение.
– Там ваниль, малина, слива. А еще мы пили херес. Знаете, что такое херес? – она медленно повернула голову, окидывая внимательным взглядом пассажиров. – Это крепленое испанское вино, такой дамский коньяк с привкусом подвяленного винограда, миндаля и грецких орехов. А еще мы пили…
Но узнать, что они пили еще, не представилось возможным, ибо девица замолчала и, наклонившись вперед, стала что-то высматривать в окне. На улице смеркалось, и в вагоне зажегся свет. Народ, замученный небывалой жарой и духотой, маялся, с ненавистью поглядывая на болтушку. Пауза в ее монологе была встречена с облегчением. Вдруг пьянчужка расхохоталась, глядя в окно, затем показала своему отражению язык, кукиш, подмигнула ему и, откинувшись на сиденье, захрапела.
Народ загомонил.
– Вот ведь, молодежь пошла, ни стыда, ни совести. Зенки зальют, и трава не расти. Ну ладно бы мужик был, им на роду написано ханку жрать, а то баба, да еще и молодая, – заговорила тетка в стоптанных сандалиях, надетых на коричневые хлопчатобумажные носки.
– И не говорите, а про вино-то как рассказывала, как про ребенка. Видать алкоголичка, даром, что не старая.
– Да им-то сейчас что? В наше время такого не было, тогда ее быстро бы в вытрезвитель замели. А теперь? Олигархи проклятые травят их наркотиками, да пойлом дешевым. Слышали, чего говорила-то? И малина там, и слива, и виноград гнилой.
– Да не гнилой, а подвяленный, – вмешался в разговор мужчина со «Спорт-экспрессом» в руках.
– А вы, мужчина, лучше бы вообще молчали! Смотри, за своих, за алкашей, заступляется, – не унималась бабка в носках. – Что и говорить, рыбак рыбака видит издалека.
– Да ты что, старая, офонарела?! – мужчина перешел на фальцет. – На себя посмотри, чмо.
Бабка закричала, народ радостно заржал, мужчина вскочил и направился к выходу. А виновница возникшего переполоха Алевтина (а это была она) преспокойно спала и видела волнующие сны. Объектом ее снов был не кто иной, как Степан Аркадьевич Остапов собственной персоной. Он целовал Альке ручки, она жеманно смеялась и предлагала ему зайти к ней в номер «на чашечку кофе».
Остапов смущался, краснел и уверял Веревкину, что «он не такой», но все же зашел. Алька принялась метаться и говорить, чтобы Степан ее не трогал, потому что она не готова. В это время к ним заглянули невесть откуда взявшиеся Березкин и Марго. Алька рухнула перед ними на колени, сложив молитвенно руки, и в отчаянии приговаривала: «Не виноватая я!».
Березкин вдруг стал множиться и кричать на нее: «Еще раз выкинешь подобный фортель, и я тебя уволю!». Алька попыталась что-то сказать, но ее никто не стал слушать. Размножившиеся Березкины бегали вокруг нее хороводом и кричали: «Уволим, уволим!».
И тут Алевтина проснулась. В вагоне было темно и пусто. То есть совсем пусто – ни души. Электричка стояла, и, похоже, уже давно. Аля пару минут посидела, с трудом соображая, где находится. И вспомнила, как с Остаповым пила вино, как, по всей вероятности, напилась, а потом поехала к Пустозвоновой за продолжением банкета. На душе стало мерзко и тревожно.
Алька нащупала свою сумку и только решила выбираться на волю, уже взялась за ручку двери, как с той стороны услышала леденящий душу стон. Она приросла к полу. Немного постояла, прислушиваясь.
«Показалось, – решила она. – Пить надо меньше».
В эту же секунду стон повторился, следом раздались приглушенные голоса:
– Говорил я тебе, что он гнилой. Говорил. Ну так ты же у нас самый умный! Распространителя он подогнал, называется. И куда теперь твоего распространителя девать, а?
– Да выбросим его с поезда, всего-то и делов, – виновато пробубнил второй голос.
Снова раздался надрывный звук, от которого у Альки пробежал мороз по коже.
– Отпустите меня, ребята, – тихо прошелестело откуда-то снизу. – Я никому ничего не скажу.
– Замолчи, скотина. Раньше надо было думать, – раздались звуки удара, сдавленные мольбы, снова удары.
Альку накрыла волна паники: она метнулась к окну, стала лихорадочно дергать раму, но та не поддалась, тогда она ринулась ко второму спасительному выходу. Но не успела. Грохнула дверь вагона, и голоса зазвучали громче, совсем рядом.
Недолго думая, она нырнула под сиденье и попыталась сжаться в комок. Тело было великовато для того, чтобы полностью укрыться под скамейкой, и Алька в который раз за сегодня пожалела о том, что она толстая.
– Что, готов? – по-деловому спросил тот человек, который вычитывал своего подельника за «подогнанного» ненадежного распространителя.
Тот по-бабьи охнул:
– Готов! Мертвее не бывает. Нужно побыстрее от него избавиться. А то застукают, сейчас обход будет.
– Да не ной. Выкидываем его и смываемся, – вступил в разговор третий. Голос был высокий, визгливый. Несмотря на бравурный, нарочито грубый тон, Але показалось, что человек напуган.
Она представила себе здоровых мужиков с бритыми затылками и ручищами, похожими на кувалды. Правда, тот с тонким голосом никак не мог соответствовать нарисованному ею образу. «Скорее всего, он толстый и рыхлый. Небось, пиво пьет, и от избытка женских гормонов так визжит», – подумалось ей.
Алька от ужаса, казалось, перестала дышать, ей хотелось закрыть рот ладонью, чтобы случайно не вскрикнуть. Но руки были заняты – прижимали к себе сумку, а значит, рта ими не закроешь – страшно пошевелиться. Поэтому она еще крепче прижала к себе ридикюль и зажмурилась.
– Да как ты выкинешь его? Здесь? В депо? Менты быстро просекут, что к чему. Как пить дать. А все из-за твоей жадности: как же, за каждого привлеченного распространителя процент идет!
– Да ладно вам, завязывайте базар, потом будем разбираться, кто виноват. От трупа надо избавляться.
Где-то рядом послышался звук открываемой двери, негромкая ругань, затем возня, как будто что-то вытаскивали из узкого помещения. Потом звуки, как при переезде, когда из квартиры выносят мебель, а она не пролезает в дверь. Именно тогда так мелко и часто шаркают по полу. Алька представила, что именно могут вытаскивать… Значит, совсем рядом с ней, не дальше десяти метров, преступники волочат труп.
Она впала в состояние анабиоза, не могла шевельнуться, не смела даже попытаться под шумок потихоньку вылезти из-под скамьи, а могла только слабо дышать. По звукам возни она поняла, что тело вытащили в тамбур, и теперь пытаются спустить его из вагона на улицу. Через некоторое время преступники вернулись туда, откуда выносили тело несчастного.
– Давай коробки и побыстрее, пока обхода нет, – произнес высоким голосом тот человек, который, как поняла Алевтина, привел жертву в качестве какого-то распространителя.
Судя по звуку, преступники стали выгружать эти самые коробки и выносить их на улицу. Вдруг одна из упаковок порвалась, и по всему вагону покатились какие-то баночки. Одна из них докатилась до Веревкиной, та машинально ее схватила и прижала к груди.
Послышалась ругань, и человек, порвавший коробку, стал ползать и, чертыхаясь, собирать рассыпавшиеся вещи. Бездействовать и дальше было чревато очень серьезными последствиями: скорее всего, Альку убьют, и это будет еще лучший вариант. А вдруг ее будут пытать, подозревая в принадлежности к спецслужбам, надеясь выведать, что она знает об их преступной группировке?!
Когда человек, безбожно матерясь, в полуприседе добрался до нее и стал шарить рукой под сиденьем в поисках закатившейся банки, Алька, сгруппировавшись, быстро вынырнула из своего укрытия, как черт из табакерки. Мужчина вскочил, уставился на нее и завизжал. Тонко так завизжал, пронзительно. Аля от неожиданности закричала тоже, но у нее из груди вырвался бас такой силы, что самой стало страшно. Покричав еще некоторое время в унисон с визгливым мужиком, Аля рванула из вагона во вторую дверь. Через несколько секунд, оправившись от неожиданности, за ней кинулись бандиты.
Спрыгнув на землю, Алевтина понеслась, не разбирая дороги. Одной рукой она по-прежнему прижимала к себе сумку, а во второй держала пузырек, потерянный преступниками. Причем она вытянула руку с банкой вперед, и со стороны была похожа на бегуна, который вот-вот должен передать эстафетную палочку партнеру по команде.
Ужас придал ей такую скорость, что преследователи очень скоро остались далеко позади. А она все бежала и бежала. Пока не выдохлась. Пока не свело правый бок. Пока сердце не оказалось в горле. Тогда она рухнула на землю и попыталась отдышаться. Через некоторое время разрывающиеся легкие перестали гореть, сердце вернулось на место, и только бок продолжал покалывать.
Веревкина поднялась на ноги и попыталась понять, где находится. Вокруг был редкий лесочек, скорее даже небольшая рощица. Тучи, висевшие над городом и обещавшие долгожданный дождь, разошлись, так и не разродившись влагой. Стало не так темно, и опять усилилась духота. Аля положила в сумку найденную в поезде баночку, повесила, наконец, сумку на плечо, и наугад заковыляла в сторону просвета между деревьями.
Через некоторое время она вышла на дорогу, назвала притормозившему около нее частнику адрес Пустозвоновой, рухнула на заднее сидение и провалилась в сон.