Высоцкий
Если спросить меня – ну, ты, конечно же, хорошо помнишь первое «свое» чемпионство «Спартака» образца осени-79? Ты, конечно, прыгал до потолка, потом кричал на балконе, размахивая флагом, а потом до полуночи принимал поздравления по мобиле и электронной почте? А наутро ты вошел в группу особенно гордой походкой, и даже утренняя встреча с Расцепщиком Вагонов отошла в тот день на второй план? Что ж, отвечу честно. Нет, не помню. Все-таки я был еще недостаточно опытным суппортером для этого. И потом – дети еще не воспринимают события и объекты в полном объеме и всей их первозданной красоте… Да, «Спартак» был со мной всегда – но он возникал в тот момент, когда я видел его на экране телевизора. Или узнавал счет из новостей по радио. Тогда я радовался. Или огорчался до слез. А потом «Спартак» исчезал, уступая свое место новым впечатлениям и открытиям этого Мира. До следующей игры, разумеется.
И соперников я различал. В хоккее – по форме, даже на экране черно-белого телевизора. У всех были свои маленькие высокохудожественные отличия в свитерах, трусах и рейтузах, и названия клубов звучали как музыка: «Химик-Воскресенск», «Торпедо-Горький», «Крылья-Советов», «Сокол» и «Динамо-Рига»; у них мы чаще выигрываем. Не звучит мелодией только «Цээска» – тут мы, пожалуй, больше уступаем…
А в футболе – по воротам, они в каждом городе были свои. В Киеве – огромные, если смотреть сбоку, то похожие на детальку конструктора под названием «трапеция», в такие уж если забьешь, так забьешь! В Тбилиси – даже если не слышать комментарий Котэ Махарадзе, то та же «трапеция», но поменьше. В Ереване (который теперь уже город, а не кинотеатр) – почти как у нас в «Лужниках», но чтобы с ними не спутать, у основания штанги заботливо подкрашены черным цветом. На стадионе «Динамо» – наоборот, самые маленькие в плане глубины, так что сетка висит почти возле самой «ленточки»… Но соперник – он соперник и был. Безымянный по сути своей. Я злился на него, когда он обыгрывал нас, и снисходительно уважал его, когда мы побеждали, – воздавая должное его мастерству и старанию… но в любом случае он исчезал еще раньше и на гораздо большее время. И я еще не знал, что должен особенно ненавидеть ЦСКА и «Динамо» (Киев), хотя и уже догадывался… Они злили чаще других.
А что такое «чемпионат», как он разыгрывается и сколько там очков начисляется за победу и ничью «дома» и «в гостях», и кто и почему становится чемпионом – вот это я представлял себе еще достаточно смутно. Точнее, я даже не понимал, что чемпионом нужно становиться. Я просто знал, что мой любимый «Спартак» – чемпион. Да и кто не знал этого в тот год, если соответствующая надпись враз украсила практически все свободные вертикальные поверхности и площади города, выйди из дому и убедись! Даже не из дому, а просто из квартиры – и осознай сей факт прямо в подъезде! Спартак – чемпион! Это, если хотите – бренд. Как любой детский подгузник – это «памперс», а любое копировальное устройство – это «ксерокс» (хотя эти слова тогда еще не были изобретены). А Спартак – Чемпион! Тут и изобретать ничего не нужно.
А еще у меня была пластинка, «Алиса в Стране чудес». Самая любимая. Любимые пластинки, как и любимые книги, – это те, что ты читаешь и слушаешь бесконечное число раз. У меня нет таких, которые я прочитал бы или прослушал дважды: только ноль, один и бессчетность. «Алиса» была в прямом смысле «запилена» до дыры. Вернее, не вся, а одна сторона… признаться, до конца я ее никогда и не слушал. И даже до сих пор не знаю, сумела ли бедная девочка вернуться в исходные размеры и доизмененное сознание – да и зачем, если есть «Песня Попугая»: каррамба, коррида и черт побери!!! Эх, вот это – вещь!!! И я снова и снова переставляю звукосниматель, уже безошибочно попадая в самое начало: оно и немудрено, если оттуда начинается уже не «дорожка», а самая натуральная борозда!
Я спросил у мамы, кто это поет. Она сказала: «Владимир Высоцкий…» Ну, Высоцкий и Высоцкий. Он появляется вместе со своей песней и с ней же исчезает. Шаинский вон с вечным «Большим детским хором» в телевизоре по престольным праздникам и «Пропала собакой» – тоже Владимир… Еще у Высоцкого есть маленькая пластинка, правда, на конверте почему-то ничего не написано, как у всех, а просто картинка. Только на самом миньоне обозначено. Но там уже номера чуть слабее. Про «Вдох глубокий, руки шире» еще ничего, а дальше что-то медленное, заунывное… хуже, чем про попугая, одним словом.
Я помню первый показ «Места встречи изменить нельзя». В пятницу вечером все взрослые и даже, кажется, сосед, затаив дыхание, уставились в телевизор. Я заикнулся было про хоккей по «второй», ну или хотя бы уж про «Спокойной ночи, малыши» – но получил уверенный отказ. Затаив обиду, пришлось смотреть вместе со всеми. Собственно, ничего особенно любопытного я не увидел: сидели, разговаривали, потом небритому мужику начали тыкать финкой в горло – скукота… ну как можно было предположить тогда, чем все на самом деле обернется?
Да – а ведь уже была Весна! И феерическая победа над ЦС.. (можно я уже буду писать их маленькими буквами? Только без обид. Так просто меньше места занимает и краска типографская не так расходуется. Спасибо) над цска перед самыми майскими, когда мы отыгрались с 2:4 и победили 8:6. И вот уже последние дни в детском саду, и торжественные проводы нас в почти что взрослую жизнь. Мы по очереди вскакиваем со стульчиков и декламируем что-то звонкое и красочное. На моем подскоке все вдруг начинают смеяться, потому что у меня рифма «ранец – глянец», и ужасно обидно, оттого что я так и не понял, что это за «глянец» такой, а спрашивать уже неудобно… уж не потому ли все хохочут, что это слово – из того же смыслового ряда, что и другая рифма к «ранцу»? Так надо было предупреждать, я бы понял – а не выставлять вот так, исподтишка, на посмешище…
И в школу уже записывают на самых законных основаниях. Днем в магазине мы покупаем кучу замечательных вещей – чистые, еще не оскверненные каракулями и потекшей пастой тетрадки, разноцветные ручки, дивно пахнущий ластик, даже счетные палочки, хотя назначение их не совсем понятно, если я уже практически экспериментальным путем установил, что «сто умножить на сто – это десять тысяч». Палочек явно меньше. А вечером я сижу за столом, разложив перед собой все это богатство – и смотрю футбол. Вернее, конечно – я смотрю «Спартак».
«Спартак» проигрывает. Я включаю, когда он проигрывает 0:1 «Шахтеру». Идет уже второй тайм, но время еще есть. В нашу пользу и то, что мы играем дома. Я уже понимаю, что играть «дома» проще. Мы обязательно отыграемся. Тем более что этот матч – «на кубок», надо только сравнять счет, а потом дадут дополнительное время, и мы победим. Тем более что «Спартак», как старательно подчеркивает комментатор, – «команда признанно кубковая». (абавно, что тезис про особую «кубковость» я буду слышать потом очень долго. Свой последний на тот момент кубок «Спартак» завоевал в 71-м году, еще до моего рождения, а следующим оказался уже последний Кубок СССР в 92-м, после кончины собственно «Союза», когда у меня, в общем, появились и другие интересы, помимо счетных палочек… Такие вот парадоксы Судьбы.) Но «Спартак» – не отыгрывается. И его игроки понуро уходят с грязноватого, еще весеннего поля. И меня душит обида, и нижняя челюсть дрожит, и никакого праздника уже не надо. Я утешаю себя, что это всего лишь кубок, это не чемпионат (за прошедший сезон я уже добился ощутимого прогресса и четко понимал всю тонкую разницу), в чемпионате ничего не потеряно, и мы снова можем стать чемпионами… тщетно. Хочется переломать все палочки и разорвать в мелкие клочки тетрадки. «Спартак» проиграл. Хуже того – «вылетел». Комментатор говорит деликатно – «выбыл из дальнейшей борьбы», но я-то уже понимаю.
И тогда я ставлю пластинку и с остервенением слушаю: «И чтоб отомстить, от зари до зари…». Мы отомстим тебе, неведомый доселе «Шахтер»! Каррамба, коррида и черт побери!!!!
В лето перед школой я впервые попал на море. Честно сказать, я не испытываю особого пиетета перед «морем», которое, в общем, река, только большая и с одним берегом, но все равно: море – это здорово! Я наконец-то научился плавать благодаря тому, что морская вода, в отличие от речной – «держит». А один добрый дядя на пляже научил меня не просто двигать фигуры по шахматной доске, а со смыслом. И даже подарил соответствующую книжку, где подробно, на поучительных примерах расписывалось что такое «дебют», «миттельшпиль» и «эндшпиль». Нет, ходы я знал и до этого, но предпочитал играть в некую комбинированную игру собственного изготовления, где ладьи исполняли роль штанг, короли – вратарей, а остальными требовалось загнать мячеферзей в сооруженные таким образом ворота. Я люблю шахматы. Как люблю то, в чем мало что понимаю, и уж тем более сам ничего не могу изобразить. Музыку еще… да тот же футбол, в конце-то концов!
В тот день перед ужином я, как обычно, толокся в спортивном городке. Где-то между кольцебросом и шведской стенкой, но на самом-то деле мое внимание было приковано к футбольной площадке: а вдруг «примут»? Честно говоря, шансы на это были призрачно малы, но все-таки. Удача, в конце концов, улыбается тому, кто по-настоящему умеет ждать. И она улыбнулась – какой-то мужик вдруг весело выкрикнул: «Эй, малыш! Встань к нам в ворота, у нас вратарь ушел… Не ссы, ворота маленькие, да мы и все равно им бить не дадим!» Нет, ну я, собственно, и не собирался делать этого самого слова… подумаешь – да я тысячу раз уже был готов встать! Даже десять тысяч раз, то есть сто раз по сто! И я немедленно «встал». Мысленно обстучал штанги клюшкой, как делали хоккейные вратари, выкатывающиеся после перерыва или на замену. Несколько раз подпрыгнул, как делали вратари футбольные в ожидании, пока их команда атакует. Разве что не перекрестился размашисто, но этого тогда по телевизору еще не показывали.
Веселый мужик оказался человеком слова: игра полностью шла у ворот соперника. В томительном предчувствии контратаки я подпрыгнул еще раз десять, напряжение нарастало. А, вот: мяч перехвачен, и я, подражая всем кумирам сразу, слегка выдвинулся из «рамки»… но тут к пригласившему меня мужику подошел другой, выйдя прямо на поле откуда-то сбоку, и что-то тихо сказал ему, отчего тот сразу погрустнел, остановился и громко крикнул:
– Все, пацаны, – стоп-игра… Давайте мяч сюда – я пошел…
Разочарование мое было немыслимым. Столько вечеров я отирался поблизости в надежде, что «примут», и вот – «приняли»… и в результате приходится уходить, даже ни разу не коснувшись мяча, даже не увидев его рядом. Я подошел поближе к мужику, чтобы хоть понять, в чем дело, и услышал:
– Высоцкий умер…
Потом я пошел в столовую и еще раз услышал, как кто-то сказал кому-то то же самое. А вечером все взрослые потянулись к веранде, в которой стоял телевизор… обычно там собирались на кино или футбол, а со стартом программы «Время» большинство расходилось, оставляя у экрана лишь пенсионеров с активной жизненной позицией. А тут вышло ровно наоборот, все собрались к девяти, и все были какие-то грустные… и я снова слышал то же самое, а еще: «Слышали, да? Да точно… точно… сказали – вроде даже по телевизору передадут…» И я тоже, с трудом разыскав какого-то гаврика размером еще меньше, чем я сам, мрачно сообщил ему: «Слыхал, пацан? Высоцкий умер…»
Сказать по правде, я не то чтоб расстроился… то есть расстроился, конечно, вместе со всеми – но ведь я даже не понимал, тот ли это Высоцкий или нет… может, он и так старый был… Вот «приняли», а поиграть не получилось – вот это расстройство. Через четыре дня наши проиграли Гэдээру полуфинал по футболу, хотя «золото», как считали знатоки, было у нас в кармане – тоже. А тут… но я понял, что произошло что-то очень важное. Печальное. И непоправимое.
«Высоцкий умер…»
Так закончилось Лето.
Наступала новая жизнь.