Тайные трибуналы КГБ. Ловля «кротов». Часть первая. На фронтах холодной войны (Н. Ф. Чистяков, 2011)

След «крота»

Давно собирался я побывать в родных местах, сходить на могилу мамы, навестить родственников, подышать смолистым сосновым запахом любимых с детских лет лесов, однако по разным причинам поездка откладывалась со дня на день. Но вот в делах наконец образовалось «окно», и руководство разрешило мне отпуск.

В последний день перед отъездом, завершив текущие дела и отдав необходимые распоряжения, я уже собирался пригласить в кабинет заместителя и переговорить с ним по вопросам, которые предстояло ему решать в мое отсутствие. И я уже собирался вызвать его, но в это время раздался телефонный звонок. Один из сотрудников соседнего отдела Комитета государственной безопасности просил принять его по неотложному и очень важному делу. Во время разговора у меня мелькнула мысль направить оперативного работника к заместителю. Ведь у меня, как говорят, было уже «чемоданное настроение». Но по взволнованному голосу звонившего я понял, что случилось что-то чрезвычайно серьезное, и сказал, что ожидаю его.

– Мы имеем данные, – начал свой рассказ чекист, опустившись в предложенное кресло, – что один из сотрудников Государственного комитета при Совете Министров СССР по координации научно-исследовательских работ, бывший полковник Советской армии Пеньковский Олег Владимирович, занимается шпионажем. Его необходимо немедленно арестовать.

– Какими материалами вы располагаете? – спросил я.

– У нас имеются достоверные сведения о том, что Пеньковский связан с некоторыми иностранными гражданами, и в частности с подданным Великобритании коммерсантом и бизнесменом Винном.

– А что из себя представляет Пеньковский? Что он за человек?

– Официально по работе он характеризуется положительно. Но этот человек умеет маскироваться. До прихода в Комитет один из его начальников характеризовал Пеньковского как карьериста, человека завистливого и нечестного. Живет он на широкую ногу, постоянно посещает рестораны, много пьет.

Ознакомившись с представленными материалами, я сказал оперативному работнику:

– Материалы ваши чрезвычайно важны, но для ареста и изобличения Пеньковского в преступных действиях их маловато. Надо полагать, что Пеньковский неглупый человек и его, как говорится, голыми руками не возьмешь. Рассчитывать на признание им вины без достаточных улик – мечта несбыточная. Нельзя ли попытаться поймать его с поличным? Ведь если он связан с иностранцами и передает им какую-то информацию, значит, он ее где-то добывает. Я бы вам посоветовал не спешить с арестом, а понаблюдать за ним и схватить за руку. Попробуйте.

– Ну что ж, попробуем, – ответил контрразведчик.

Оставшись один, я задумался. Материалы, с которыми меня ознакомил оперативный работник, давали все основания подозревать Пеньковского в преступной деятельности, но меня неотступно преследовала и другая мысль: неужели такой ответственный работник Государственного комитета, обеспеченный человек, бывший полковник, фронтовик, мог изменить Родине? Подобных дел в моей практике никогда не было. Не слышал я о таких делах и раньше. Правда, у нас находились в производстве дела на изменников Родины – предателей, совершивших свои гнусные преступления в годы Великой Отечественной войны. Но совершить такое преступление в наши дни? Как-то не хотелось верить. Может быть, произошла ошибка? Вряд ли. Ведь это было время, когда мы, чекисты, вынуждены были исправлять ошибки и перегибы прошлых лет, опирались в своей работе на поддержку широких масс трудящихся. Мы, как саперы, установили железный принцип: чекист не ошибается, он должен действовать наверняка. Как и все советские люди, мы активно поддерживали борьбу партии с злоупотреблениями и нарушениями законности, имевшими место в условиях культа личности.

Неправильно было бы думать, что в нарушениях законности повинен каждый человек, носивший в годы культа личности форму чекиста. Подавляющее большинство работников органов госбезопасности не были причастны к нарушениям конституционных принципов и фальсификациям уголовных дел. Они честно служили своей Родине, бдительно охраняли наш социалистический строй от посягательств разведок империалистических государств, разного рода зарубежных антисоветских центров и отдельных отщепенцев – изменников Родины и предателей из числа советских граждан, попавших в сети вражеских спецслужб.

Исправляя ошибки прошлого, органы госбезопасности самым строгим образом пресекали любые проявления нарушений законности, очищались от тех, кто не в состоянии был объективно разобраться в людях и проявлял предвзятость при решении судьбы человека…

Между тем сообщение о Пеньковском не выходило у меня из головы. А как же быть с отпуском? Нет, уезжать ни в коем случае нельзя. Доложил заместителю Председателя Комитета о полученных материалах на Пеньковского и своем решении повременить с его арестом. Генерал согласился со мной.

Прошло несколько дней. Оперативные работники сумели собрать дополнительные и весьма важные данные, проливающие свет на преступную деятельность Пеньковского.

В частности, было установлено, что он носит домой секретные материалы. В эти же дни Пеньковский имел ряд встреч с работниками посольств Великобритании и США в Москве, с которыми по делам службы не был связан. Настало время принимать решение о его задержании. К тому же стало известно, что Пеньковского собираются направить в заграничную командировку, из которой он мог и не вернуться.

Производство расследования дела Пеньковского я поручил старшему следователю по особо важным делам – одному из старейших и опытнейших следователей отдела подполковнику Александру Васильевичу. В его послужном списке – ряд особо важных и сложных дел, с которыми он успешно справился. Но в те дни у него в производстве не было ничего серьезного – одно не представляющее большой сложности уголовное дело. Я вызвал следователя к себе.

– Александр Васильевич, как вы смотрите на то, чтобы заняться делом изменника Родины Пеньковского? – И я рассказал все, что было известно из оперативных материалов об обстоятельствах совершенного преступления.

– Я с большим желанием взялся бы за расследование этого преступления. Таких дел я не вел давно, – внимательно выслушав меня, сказал следователь.

– Ну и прекрасно. Идите сейчас к оперативным работникам, тщательно изучите все материалы. Если убедитесь, что их достаточно, выносите постановление о возбуждении уголовного дела и принимайте его к своему производству. Если будет необходимо, подключим к делу еще кого-либо из следователей…

Александр Васильевич вскоре ознакомил меня с планом неотложных следственных действий, составленным вместе с оперативными работниками. Пеньковского надо было задержать и немедленно произвести у него на квартире обыск, который, как это вытекало из оперативных материалов, должен был дать важные доказательства его преступной деятельности. Но у себя на службе Пеньковский человек заметный. Нельзя было допустить, чтобы о его аресте кто-либо узнал. Всякий шум вокруг Пеньковского мог серьезно повредить следствию, разоблачению Пеньковского и его сообщников, о которых мы еще знали слишком мало. Поэтому о задуманной операции поставили в известность лишь непосредственного начальника Пеньковского.

22 октября 1962 года Пеньковского доставили в Комитет государственной безопасности. В это же время старший следователь по особо важным делам, принявший дело к своему производству, направил на квартиру Пеньковского для производства обыска другого следователя – Евгения Васильевича, подключенного ему в помощь. Жене Пеньковского было сообщено о задержании ее мужа. В первые минуты она ничего не могла понять. Как? Ее муж совершил преступление? Не может быть!

– Да, ваш муж подозревается в совершении опасного преступления. Мы занимаемся расследованием его дела. К вам у нас большая просьба: будьте благоразумны и о его аресте никому ни слова. Это очень важно, – заявил жене Пеньковского Евгений Васильевич.

Жена Пеньковского – честная советская женщина. Живя с Пеньковским, ей пришлось хлебнуть немало горя, унижений со стороны мужа. Она поверила чекистам и пообещала делать так, как ей было сказано.

Обыск дал поразительные результаты. В письменном столе Пеньковского обнаружили хитро сделанный тайник, из которого следователь изъял шпионские принадлежности: записи Пеньковского с номерами телефонов иностранных разведчиков, шесть сигнальных открыток и инструкций к ним, донесения и экспонированные фотопленки. Здесь же были фиктивный паспорт, шесть шифровальных блокнотов, три фотоаппарата «Минокс» и описание их, два листа копировальной бумаги для написания тайнописного текста, записка с указанием радиоволн, на которых Пеньковский принимал инструктивные радиопередачи иностранных разведок, проект донесения Пеньковского в разведцентр, пятнадцать не экспонированных фотопленок к фотоаппарату «Минокс» в кассетах и инструкции иностранных разведок по фотографированию этим фотоаппаратом, а также инструкции по шифрованию и расшифрованию радиосообщений, по процедуре приема радиопередач из разведцентра, о подборе и использовании тайников.

Были изъяты и приобщены к делу в качестве вещественных доказательств полученный Пеньковским от иностранных разведок радиоприемник «Сони», с помощью которого он принимал шифрованные радиограммы из разведцентра, и пишущая машинка, на которой шпион печатал свои донесения.

Кроме этих вещественных доказательств при обыске на квартире Пеньковского было обнаружено неотправленное сообщение в разведцентр, в котором он, в частности, писал: «…Я не имел возможности передать на приемах подготовленные материалы, так как не смог уединиться… Несмотря на это, перед моей командировкой за границу в ноябре прошу Вас организовать прием, на котором я смог бы передать все подготовленные материалы, поскольку не хочу иметь их при себе во время полета…»

Английская и американская разведки рекомендовали Пеньковскому применять в его шпионской деятельности определенные меры предосторожности. Так, в пункте восьмом одной из инструкций говорилось: «Расклеивайте столько страниц блокнота, сколько вам нужно для зашифровки и расшифровки, но не больше. Когда страница блокнота, зашифрованная или расшифрованная, использована, сожгите ее… Храните ваши блокноты зашифрования и расшифрования в самом безопасном месте, какое только вы можете придумать. Эти места должны быть так выбраны, чтобы ваши посещения этих мест не возбуждали ничьих подозрений. Запасные блокноты и блокноты в употреблении должны храниться в разных местах».

Не помогли советы английской и американской разведок. Несмотря на хитрую конспирацию и на меры предосторожности, принятые шпионом, нам удалось получить все необходимые и неопровержимые доказательства гнусной деятельности изменника Родины Пеньковского.

Дело Пеньковского, к которому приступил старший следователь по особо важным делам, явилось еще одним зловещим напоминанием о грязной тайной войне, ведущейся империалистами против Советского государства на протяжении всей истории его существования.

На первом допросе, как этого и следовало ожидать, Пеньковский пытался играть роль рассерженного и обиженного человека. Он высокомерно пожимал плечами, возмущался:

– В чем дело? Я честный человек. Я никаких преступлений не совершал. Меня арестовали по ошибке.

Александр Васильевич спокойно выдержал натиск шпиона. Он не спешил показывать свои козыри, не мешал Пеньковскому играть свою невеселую роль. Задавая вопросы, Александр Васильевич наблюдал за выражением его лица, мимикой, интонацией голоса. Опытный следователь не однажды видел таких «артистов», знал их психологию, с чего они начинают и к чему приходят. Но этот, конечно, был с некоторыми особенностями. У него, казалось, не было никаких видимых причин продавать свою душу дьяволу, идти в услужение двум разведкам, предавать свой народ, свою Родину. Иной бросается в омут предательства от отчаяния, иной под давлением безысходных, как ему кажется, обстоятельств, третий из-за трусости, четвертый из желания заработать деньги… А этот?.. Ведь, кажется, все получил от государства: высокий пост, трехкомнатную квартиру в столице, хорошую зарплату. Чего же еще надо человеку?!

«Ну-ну, кривляйся, паясничай, а я все-таки хотел бы знать, что же побудило тебя стать предателем, какие чувства, мысли, мотивы вели тебя в эту бездну».

Так думал Александр Васильевич, человек скромный, честный, верный сын своей социалистической Отчизны.

«Ты, конечно, во всем признаешься, – рассуждал он про себя, глядя в плавающие белесые глаза Пеньковского, – но покуражься, если есть охота». И задавал ему вопросы, которые на первый взгляд не относились к делу, но помогали раскрыть внутренний мир преступника и, следовательно, понять природу преступления.

– Расскажите, как вы познакомились с генералом В.?

И следователю раскрылась картина, в которой были ярко выписаны два свойства человеческой души: с одной стороны, простодушная доверчивость, с другой – ловкость изощренного мошенника, карьериста, подонка, эксплуатирующего человеческие слабости.

Вот эта картина.

Командир артиллерийского полка майор Пеньковский в конце войны был легко ранен во время артобстрела и попал на излечение в госпиталь. По случайности в этом же госпитале лежал и генерал В. Пеньковский, узнав об этом, старался попасться на глаза генералу, завести с ним разговор. Но случай все не представлялся, а Пеньковского неожиданно для него выписали из госпиталя. Тогда он отважился на решительный шаг: облачившись в форму, зашел в палату к генералу и бойко отрапортовал:

– Командир артиллерийского полка майор Пеньковский. Представляюсь вам по случаю выздоровления и отбытия в часть.

Генералу наскучило лежать в госпитале, он обрадовался боевому офицеру-артиллеристу, тепло побеседовал с ним.

Прощаясь, Пеньковский спросил:

– Не будет ли, товарищ генерал, каких поручений?

Генерал подумал и сказал:

– Вы возвращаетесь в часть через Львов. Может быть, сумеете повидать там мою семью?

– С удовольствием, – обрадовался Пеньковский.

– Ну вот и прекрасно. Сейчас я напишу письмо, которое, пожалуйста, передайте жене.

Пеньковский, приехав во Львов, постарался сделать все, чтобы понравиться семье генерала. Жена генерала была в восторге от элегантного офицера, тепло поблагодарила его за письмо, привезенное от мужа.

Так Пеньковский на правах друга вошел в семью генерала В. После войны он частенько появлялся у него на квартире, старался как можно лучше выполнить любые поручения и просьбы, угодничал. Все это Пеньковский делал для того, чтобы успешно продвигаться по служебной лестнице, получать звания и т. д.

Чем глубже проникал Александр Васильевич в биографию шпиона, тем больше поражался благодушию, легковерию некоторых людей, работавших вместе с Пеньковским. Ведь чуть внимательнее присмотрись, вдумайся в поступки и поведение этого человека – и раскроется натура циника, подхалима, угодника и в то же время коварного негодяя, способного ради карьеры на любые подлости. Нет, не разобрались в этом человеке, не осмыслили природу его поступков. Некоторые сослуживцы принимали угодничество Пеньковского за доброту, отзывчивость, а карьеризм за преданность работе. Видимо, были и такие, которые, раскусив его натуру, предусмотрительно отворачивались: моя, мол, хата с краю.

Правда, один прямой, честный человек – у него Пеньковский в 1955–1956 годах был в подчинении – дал ему нелицеприятную аттестацию: «…Мстительный и злобный человек, беспримерный карьерист, способный из-за карьеры на любую подлость».

Читая эту характеристику, Александр Васильевич невольно задумался: а как же его допустили на столь ответственный пост? Как доверили такому человеку секретные материалы, тайны государства?

Но вернемся к следствию. Мало-помалу оно подвигалось, и вскоре следователь дал понять Пеньковскому: нам многое известно, в наших руках тайник из письменного стола…

В один миг Пеньковский преобразился. Он обмяк, лицо вытянулось, глаза бесцельно блуждали, дыхание стало тяжелым. Куда только девались его развязные манеры, высокомерие.

– Игра проиграна, – чуть слышным голосом произнес он и, ссылаясь на плохое самочувствие, попросил следователя прервать допрос и дать ему подумать в одиночестве.

И хотя улики были налицо, Пеньковский долго всячески изворачивался, давал путаные показания. Только под давлением неопровержимых доказательств, предъявленных следователем, он наконец признал, что является шпионом и готов рассказать правду о совершенных преступлениях. Однако вопреки и этим заверениям еще продолжал юлить, о конкретных фактах предательства и шпионажа говорил сбивчиво, ссылаясь на плохую память. Но умение вести дело и огромное терпение Александра Васильевича, его неотразимая логика сделали свое: на одном из допросов Пеньковский сказал:

– Я много думал, преодолел боязнь ответственности за совершенное мною преступление и решил полностью рассказать обо всем…

Вот что показал Пеньковский.

Работая в Государственном комитете по координации научно-исследовательских работ, он часто встречался с иностранцами, приезжавшими в Советский Союз в составе различных научно-технических делегаций. В декабре 1960 года познакомился с представителем ряда английских фирм Гревиллом Винном и установил с ним доверительные отношения.

Здесь мы сделаем некоторое отступление и расскажем об этом англичанине.

Винн был арестован 2 ноября 1962 года в Будапеште органами госбезопасности Венгерской Народной Республики. На следующий день, 3 ноября, в соответствии со статьей 54 Договора между СССР и ВНР «Об оказании правовой помощи по гражданским, семейным и уголовным делам» он был передан советским властям.

Что же из себя представляет Винн?

Винн Гревилл Мейнерд родился в 1919 году в семье инженера-конструктора в деревне Сент-Джордж графства Шропшир в Англии, жил в Лондоне, где получил высшее образование, женат, на иждивении имеет жену и сына. Со временем он основал две компании, «Гревилл Винн лимитед» и «Мобайл экзебишенз лимитед».

На первом допросе в ответ на предложение следователя рассказать о своей шпионской деятельности против Советского государства Винн заявил:

– Я не понимаю, что вы подразумеваете под шпионской деятельностью? Что касается меня, то я к шпионажу не имею никакого отношения. Я являюсь коммерсантом, и никакие дела, кроме коммерческих, меня не интересуют.

В конце концов он дал показания о своих поездках в Советский Союз и о знакомстве с Пеньковским, но при этом категорически утверждал, что приезжал в нашу страну только по коммерческим делам и все встречи носили исключительно деловой характер. Правда, отвечая на вопросы, Винн сильно волновался и часто путался. Такое поведение он объяснил впоследствии тем, что опасался применения к нему мер физического воздействия. В этом сказались результаты лживой буржуазной пропаганды, которая старается внушить людям, будто в советских органах госбезопасности арестованных подвергают идеологической и физической обработке.

Так было на первых допросах. Позднее, припертый неопровержимыми доказательствами (отнюдь не мерами физического или психического воздействия), Винн заговорил… В течение десяти дней после ареста, как этого требует наш уголовно-процессуальный закон, ему было предъявлено обвинение в совершении особо опасного государственного преступления против СССР, предусмотренного статьей 65 Уголовного кодекса РСФСР (шпионаж), и он признал себя виновным.

На следствии и суде Винн показал, что в разведывательную деятельность он был втянут вследствие шантажа и угроз английских разведчиков.

– Весь смысл моей жизни и все мои помыслы были направлены на то, чтобы быть хорошим коммерсантом, заслужить похвалу своих фирм, – говорил Винн. И далее: – Разведчики шантажировали меня, угрожали расстроить бизнес. Передо мной была поставлена альтернатива – или работаешь с нами и твой бизнес не пострадает, или ты пеняй на себя. А что такое «пеняй на себя», я прекрасно понимал. Я страшно боялся, что английская разведка поднимет трубку и что-нибудь скажет обо мне в соответствующих местах. Я боялся, что весь мой бизнес рухнет.

В конце 1964 года английские газеты «Санди таймс» и «Санди телеграф» начали публиковать книгу Винна «Человек из Москвы», которая в 1967 году была издана в США. В ней Винн отвечает на вопрос, почему он стал главным связующим звеном между английской и американской разведками и Пеньковским. Как утверждает Винн, английская разведка считала, что постоянный агент в Советском Союзе для контактов с Пеньковским не годился. «Требовался совершенно новый человек, который мог бы передвигаться, не вызывая подозрений… Выбор со всей очевидностью падал на бизнесмена, преимущественно такого, который уже много путешествовал и приезд которого в Советский Союз был бы естественным делом».

Но вернемся к показаниям Пеньковского.

В очередной приезд Винна в Москву в апреле 1961 года Пеньковский посетил его в гостинице «Националь», рассказал ему о себе, о своей работе и предложил через него свои услуги английской разведке, попросив передать письмо ее представителям. Пеньковский сообщил Винну, что с аналогичным предложением он ранее обращался к американцам, но ответа от них не получил.

Винн предложил Пеньковскому написать свою автобиографию, изложить свои возможности по сбору шпионской информации. Пеньковский охотно выполнил предложение Винна и в день отъезда англичанина из Москвы, 12 апреля 1961 года, вручил ему пакет с этими бумагами.

Вскоре Пеньковский подготовил для английской разведки информацию, содержащую совершенно секретные данные. Упаковав эти документы в два пакета, Пеньковский 20 апреля 1961 года вылетел в командировку в Англию. В Лондонском аэропорту его встретил Винн, которому Пеньковский передал пакеты.

В тот же день вечером в одном из указанных Винном номеров гостиницы «Маунт Ройял» Пеньковский имел встречу с английскими разведчиками, назвавшимися Грилье и Майклом, и представителями американской разведки, которые представились как Александр и Ослаф. Он подробно рассказал разведчикам свою биографию и сообщил о своих возможностях по сбору интересующей их информации.

После этого был письменно оформлен акт вербовки, в котором Пеньковский написал обращение о предоставлении ему «в случае необходимости» английского подданства или гражданства США. На следующих встречах с английскими и американскими разведчиками в Лондоне он ознакомился с правилами обращения с фотоаппаратом «Минокс», порядком приема радиопередач из разведцентра с помощью транзисторного приемника, правилами пользования тайнописной копировальной бумагой, специальными блокнотами, предназначавшимися для зашифрования и расшифрования радиосообщений, а также изучил соответствующие инструкции.

4 мая 1961 года Пеньковский получил от разведчиков упакованные в два пакета фотоаппарат «Минокс», 20 фотопленок, транзисторный радиоприемник «Сони» японского производства, два шифровальных блокнота и записную книжку с тайнописной копировальной бумагой. Это шпионское снаряжение иностранные разведчики рекомендовали Пеньковскому хранить в специально оборудованном у себя дома тайнике. Было оговорено, что если Пеньковскому в будущем не удастся выехать в командировку в капиталистические страны, то дальнейшие инструкции ему будут передаваться через Винна, имеющего возможность посещать Советский Союз под видом бизнесмена. Александр и Грилье предупредили Пеньковского, что Винн уже в скором времени приедет в Москву и привезет от них письмо, а в случае необходимости ему будут переданы соответствующие указания по радио.

Тогда же Пеньковский был представлен одному из руководителей английской разведки и получил задание фотографировать секретные документы.

Возвратившись 6 мая 1961 года в Москву, Пеньковский приступил к выполнению заданий: сфотографировал на 20 пленках ряд секретных научно-технических материалов и 27 мая передал эти пленки, а также исполненное тайнописью письмо прибывшему в Москву Винну. В свою очередь англичанин передал Пеньковскому инструктивное письмо разведцентра и 30 фотопленок к аппарату «Минокс».

В июле 1961 года Пеньковский снова приехал в служебную командировку в Лондон, где передал Винну в пакетах 16 экспонированных фотопленок с секретными материалами научно-технического и иного характера.

За время пребывания в Англии с 18 июля по 8 августа 1961 года Пеньковский пять раз встречался с представителями английской и американской разведок: четыре раза на конспиративной квартире в Лондоне и один раз на конспиративной даче в предместье города. На этих встречах присутствовал еще один английский разведчик – Радж.

В первый же вечер Пеньковский рассказал о материалах, сфотографированных им на 20 фотопленках. Работа шпиона была одобрена, ему поручили и дальше фотографировать важные документы и изыскивать возможности фиксировать на пленку секретные материалы в других советских учреждениях. Пеньковский рассказал о прошлой своей работе в военных организациях и выдал ряд важных сведений, составляющих государственную тайну. Тут же ему сообщили, что американской разведкой подобран тайник № 1 в подъезде дома 5/6 по Пушкинской улице в Москве, и объяснили правила пользования им.

Через три-четыре дня состоялась вторая встреча Пеньковского с разведчиками, на которой он рассказал о материалах, сфотографированных им на 16 фотопленках и привезенных в Лондон. Разведчики заявили, что сфотографированные им документы являются для них весьма ценными.

Затем Пеньковский вновь дал разведчикам устную информацию по вопросам, составляющим государственную тайну. В этот вечер был составлен и план последующих встреч, на которых предусматривалось обучение Пеньковского работе на специальных шпионских радиопередатчиках, разбор вопросов по разведывательной подготовке и инструктаж.

На следующей встрече Пеньковский примерил специально сшитые для него военные мундиры со знаками различия полковника английской и американской армий и сфотографировался в них. Новые хозяева заверили его, что после окончания шпионской работы ему будет предоставлена ответственная должность в центральном разведывательном органе США или Англии (по его выбору) с окладом две тысячи долларов в месяц и с выплатой по тысяче долларов за каждый месяц предшествующей шпионской работы. Тогда же Пеньковский ознакомился с бланками необходимых документов, которые будут заполнены на его имя, как только он окажется на Западе и изъявит желание принять английское или американское подданство.

Шпион был вновь представлен высокопоставленному должностному лицу английской разведки. Затем Пеньковского принимали на конспиративной даче в окрестностях Лондона, ознакомили с устройством специальных радиопередатчиков дальнего и направленного действия, правилами работы на них.

На конспиративной квартире в Лондоне состоялась пятая встреча. Пеньковского познакомили с английской разведчицей Чизхолм Джанет-Анной, женой второго секретаря посольства Великобритании в Москве Р. Чизхолма, являвшегося одновременно сотрудником английской разведки и поддерживавшего шпионский контакт с Пеньковским через приезжавшего в Москву Винна.

Условились, что Пеньковский будет передавать Анне Чизхолм шпионские материалы и получать от нее инструктивные письма и фотопленки на конспиративных встречах в Москве, которые должны проходить в 16 часов по субботам в октябре и декабре 1961 года в районе Цветного бульвара и в 13 часов по пятницам в ноябре 1961 года на Арбате в районе антикварного магазина.

Во время пребывания в Лондоне Пеньковский получил задание особой важности: изыскать возможность сбора шпионской информации через знакомых ему офицеров Советской армии, в частности военнослужащих ракетных войск; собирать сведения о советских войсках, дислоцированных в ГДР, о подготовке заключения договора с ГДР, о развитии советско-китайских отношений и другую информацию политического, экономического и военного характера.

8 августа 1961 года шпион вернулся в Москву и сразу же приступил к выполнению заданий разведок. Он сфотографировал на 22 пленках секретные материалы, в том числе документы Государственного комитета по координации научно-исспедовательских работ. Вложил их в коробку конфет и передал Анне Чизхолм через ее ребенка при встрече на Цветном бульваре в Москве.

ВОПРОС СЛЕДОВАТЕЛЯ: Расскажите более подробно, как происходила передача.

ОТВЕТ ПЕНЬКОВСКОГО: В первых числах сентября в обусловленное время – 16 часов – я прибыл на Цветной бульвар, где Анна Чизхолм обычно гуляла с детьми. Это место мне было показано на плане Москвы. Я знал, что мне нужно идти в сторону Самотечной площади, там в сквере клумба и ящик с песком, в котором играют дети.

Здесь я увидел Анну, гуляющую с детьми. Я сел на скамейку, где сидели дети, один ребенок или двое, сейчас не помню, а один играл в песке. Я потрепал ребенка по щеке, погладил по голове и сказал: «Вот тебе конфеты, кушай». Анна все это видела.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Сколько лет на вид было ребенку?

ПЕНЬКОВСКИЙ: Дети были маленькие, примерно от 4 до 8 лет.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Получается, что для маскировки шпионских связей использовались даже дети?

ПЕНЬКОВСКИЙ: Да, выходит, так.

20 сентября 1961 года в составе советской делегации Пеньковский прибыл в Париж и в аэропорту Ля Бурже передал Винну в пакете 15 фотопленок с заснятыми на них шпионскими материалами. В Париже Пеньковский возобновил встречи на конспиративных квартирах с представителями английской и американской разведок. Здесь он получил подробный инструктаж и новое задание, в частности, подобрать в Москве и подробно описать 8-10 тайников для безличной связи с разведчиками, устанавливать новые знакомства среди офицеров Советской Армии и сотрудников Госкомитета по координации научно-исследовательских работ, собирать сведения о ракетной технике.

Любопытны инструкции, полученные Пеньковским, по использованию тайника в подъезде одного из домов на Пушкинской улице. Перед закладкой материалов в тайник № 1 в подъезде дома 5/6 по Пушкинской улице в Москве шпион должен был поставить черную метку на столбе № 35 по Кутузовскому проспекту, затем заложить тайник, дважды позвонить по указанным двум телефонам и, услышав отзыв, повесить трубку. Эти сигналы означали, что находящиеся в Москве разведчики могут идти к тайнику и изъять из него шпионские материалы. В Париже Пеньковскому было объявлено, что по первому телефону абонентом будет Дэвисон, по второму – Джонс. Позже Пеньковский получил сообщение, что по второму телефону отзовется Монтгомери. Эти телефоны Пеньковский должен был использовать и в случае, если бы он оказался в затруднительном положении и не мог заложить тайник № 1. В случае неожиданно возникших препятствий ему было предложено поставить на столбе № 35 черный крест, а затем позвонить по тем же телефонам и трижды сильно подуть в трубку. Не надеясь на память, эти указания Пеньковский записал на отдельном листе бумаги, который был изъят при его аресте и приобщен к делу в качестве вещественного доказательства.

Как было установлено следствием, первый телефон находился в квартире номер 60 дома по Кутузовскому проспекту, в которой с мая 1961 года проживал помощник военно-воздушного атташе США Алексис Дэвисон. Другой телефон находился в квартире номер 66 того же дома, и проживал в ней второй секретарь американского посольства Вильямс Джонс, а с февраля 1962 года – атташе посольства США Хью Монтгомери.

Несколько забегая вперед, скажу, что спустя несколько дней после ареста Пеньковского и его допросов, когда иностранные разведки еще ничего не знали о провале их агента, у столба № 35 появился помощник военно-воздушного атташе США А.Х. Дэвисон и осмотрел отметку, а через шесть часов в подъезд дома по Пушкинской улице зашел мужчина, который изъял из тайника спичечную коробку. Тут же он был задержан и для выяснения личности доставлен в отделение милиции. Задержанным оказался сотрудник посольства США в Москве Р.К. Джекоб.

Выполняя задания английской и американской разведок, Пеньковский подготовил очередную партию шпионской информации, которую передал связнику иностранной разведки на конспиративной встрече в районе гостиницы «Балчуг».

4 июля 1962 года на приеме в доме американского посла в Москве по случаю Дня независимости США Пеньковский познакомился с сотрудником американского посольства Карлсоном, а затем на приеме у сотрудника посольства США Хорбели передал Карлсону семь фотопленок с секретными материалами и донесение. Тогда же Пеньковский получил от Карлсона пакет с фиктивным паспортом на случай перехода на нелегальное положение и инструктивное письмо разведцентра с новым заданием.

5 сентября 1962 года на приеме в посольстве США в Москве Пеньковский снова встретился с Карлсоном и имел при себе 4 экспонированные фотопленки и донесение, но передать их не смог. Также не смог он этого сделать и на следующий день, на приеме у английского торгового советника Сениора. Все эти шпионские документы были обнаружены в тайнике на квартире Пеньковского.

Вот что писал Пеньковский в этом донесении:

«Мои дорогие друзья!

Получил ваше письмо с паспортом и описанием к нему… Вы пишете о возможности присылки радиопередатчика и приспособления к моему приемнику. Это очень ценные для меня вещи… Прошу прислать побыстрее приспособление к приемнику, так как это значительно упростит и облегчит мне приемы сообщений…»

И в конце донесения:

«…Если я поеду в командировку в США или другое место, то прошу вас организовать прием, на котором я передам все подготовленные материалы к командировке, так как я не хочу иметь наши материалы во время полетов к вам…

…Крепко жму ваши руки, большое спасибо за заботу обо мне, я всегда чувствую вас рядом с собой.

Ваш друг.

5.9.62».

Не помогла Пеньковскому забота «дорогих друзей». 22 октября 1962 года советские чекисты положили конец всей этой тонко задуманной и тщательно разработанной шпионской операции.

Припертый к стене неопровержимыми доказательствами, Пеньковский полностью признал себя виновным и ответственным за самое тяжкое преступление – за измену Родине. Признал себя виновным и его связник Винн.

Однако за время своей шпионской деятельности Пеньковский нанес значительный вред нашему государству. В устной форме, письменных донесениях и фотопленках он сообщил английской и американской разведкам обширную информацию, которая, по заключению экспертов, в большинстве своем является секретной и совершенно секретной и составляет государственную и военную тайну Советского Союза.

Следствие по делу Пеньковского и его связника Винна было проведено нашими следователями безупречно. Они приложили немало сил и умения, чтобы докопаться до истоков совершенного преступления, установить все отягчающие и смягчающие вину обстоятельства, вскрыть причины и условия, способствовавшие этому тягчайшему преступлению. Расследование этого дела проведено ими объективно, всесторонне, полно. При этом были соблюдены все требования уголовно-процессуального закона. По делу было допрошено много свидетелей, проведен ряд различных экспертиз и множество других следственных действий.

В мае 1963 года дело по обвинению Пеньковского и Винна рассматривалось Военной коллегией Верховного Суда СССР в открытом судебном заседании. На процессе присутствовали не только советские люди, но и многие иностранные журналисты. Процесс широко освещался в печати.

В течение пяти дней Военная коллегия со всей тщательностью проверяла и исследовала материалы дела. Как на следствии, так и на суде была показана гнусная роль Пеньковского и Винна. На суде Пеньковский продолжал играть роль человека, впавшего в тяжелое заблуждение, пытался разжалобить судей и спасти свою подлую жизнь. Но не только судьям, а и всем присутствующим было совершенно ясно, что о каком-либо снисхождении к нему или смягчении меры наказания речи быть не может.

Государственный обвинитель – Главный военный прокурор А.Г. Горный в своей обвинительной речи заявил:

«Есть такие преступления, которые уже нельзя ничем искупить. Я не вижу в этом вопросе никакой альтернативы, никакого выбора. Предателю и шпиону, продавшему свое Отечество, нет места на земле, и я требую приговорить Пеньковского к смертной казни».

Эти слова генерала А.Г. Горного были встречены присутствующими на суде бурными аплодисментами.

11 мая 1963 года был оглашен приговор по этому делу. Военная коллегия приговорила Пеньковского к смертной казни, а Винна – к восьми годам лишения свободы, с отбыванием первых трех лет в тюрьме, а последующих лет в исправительно-трудовой колонии строгого режима.

Наряду с приговором Военная коллегия вынесла частное определение, в котором указала, что сотрудники посольства Великобритании в Москве А. Рауссел, Г. Кауэлл, его жена П. Кауэлл, Р. Чизхолм, его жена А. Чизхолм, Д. Варлей, Ф. Стюарт и сотрудники посольства США в Москве А. Дэвисон, X. Монтгомери, Р. Карлсон, Р. Джэкоб и В. Джонс, используя свое официальное положение, содействовали осужденным Пеньковскому и Винну в проведении шпионажа и, таким образом, занимались враждебной Советскому Союзу деятельностью, не совместимой с нормами международного права и статусом сотрудников дипломатического представительства.

В связи с этим Военная коллегия приняла решение: об этих фактах довести до сведения Министерства иностранных дел Союза ССР.

Это определение суда также было встречено аплодисментами присутствующих.

Министерство иностранных дел СССР заявило Великобритании и США протест по поводу незаконных действий указанных в частном определении Военной коллегии Верховного суда СССР сотрудников посольств, являющихся грубым нарушением норм поведения дипломатического персонала, объявило их персонами нон грата и потребовало немедленно покинуть нашу страну.

17 мая 1963 года в газете «Правда» было опубликовано сообщение:

«Президиум Верховного Совета СССР отклонил ходатайство о помиловании Пеньковского О.В., приговоренного Военной коллегией Верховного Суда СССР за измену Родине к смертной казни – расстрелу.

Приговор приведен в исполнение».

Так позорно закончилась жизнь отступника, предавшего Родину, свой народ, своих друзей, свою семью.

Важное дело, задержавшее меня на службе, было окончено. Вот теперь, кажется, можно и пойти в отпуск. Через несколько дней я уже был в своем родном селе. Ходил по знакомым с детских лет полям и лесам, дышал наполненным ароматом весенних цветов и молодой листвы деревьев воздухом. На душе было легко и спокойно.

Под вечер односельчане заходили к нашему дому посидеть на бревне, покурить, узнать свежие московские новости. Из газет они хорошо знали о деле Пеньковского. Они, конечно, знали, что я – чекист, генерал, а потому частенько деликатно обращались ко мне с вопросами.

– А ты, Николай Федорыч, – начал однажды разговор наш сосед Никита Степанович Ступенков, – случаем, не видел этого негодяя – Пеньковского? Ума не приложу: и чего только ему не хватало? Как же это он, а?.. Рассказал бы ты нам.

Впечатления этого дела свежие, еще не успели остыть, все в памяти. Да и забудешь ли такое, тем более что к расследованию его имел прямое отношение. Приходилось неоднократно допрашивать вместе со следователями и Пеньковского, и Винна, и некоторых свидетелей. И я рассказал собравшимся некоторые подробности дела. Мне было важно узнать, как они реагируют на сам факт преступления, на приговор, что думают простые советские люди об этом деле.

Я рассказал, что Пеньковский родился в 1919 году в трудовой семье. Воспитывался матерью. Перед войной окончил военное училище, стал офицером. Принимал участие в освобождении Западной Украины. Отечественную войну закончил командиром истребительно-противотанкового полка, имел пять орденов и восемь медалей. Последние два года работал заместителем начальника иностранного отдела управления внешних сношений Государственного комитета Совета Министров СССР по координации научно-исследовательских работ. Имел жену и двух дочерей – одной семнадцать лет, другой едва исполнился год.

– Гляди, паскуда, семью опозорил! – прокомментировал Илья Бердников, колхозник средних лет. – Вон и в газетах пишут: преуспевал по службе, часто ездил за границу. Его и в посольствах принимали. Ты, Федорыч, нам скажи: что же его все-таки толкнуло? Может, оплели как-нибудь человека, опутали эти самые иностранные разведки? Может, на водочку был слаб? Известное дело, водка к добру не ведет. А то, может, сболтнул спьяну и влип. Воспользовались этим – и на крючок. Всякое бывает!

Другие его поддержали:

– И то верно: хорошую жизнь на хорошую не меняют, от добра добра не ищут. Ведь жил-то как – только птичьего молока не хватало.

Отвечать я не торопился. Во-первых, трудно объяснить несколькими словами причину столь ужасного нравственного падения, во-вторых, мне было интересно слушать суждения земляков. В коротких, хлестких выражениях, иногда не относящихся прямо к делу, они, сами того не замечая, давали свое объяснение, и в этих объяснениях слышалась их собственная философия, определялся их моральный кодекс – понятия о чести, долге и совести.

– Не перебивайте, мужики. Пусть Федорыч подробнее расскажет, – прервал дискуссию Никита Степанович.

Я рассказал односельчанам, что говорил сам Пеньковский о причинах измены Родине. Он сказал, что на скамью подсудимых его привели зависть, тщеславие, любовь к легкой жизни, связи со многими женщинами, моральный распад, вызванный частым употреблением спиртных напитков, – все эти родимые пятна, как их назвал Пеньковский, подтачивали его, он стал перерожденцем и предателем.

– Этот автопортрет верен, конечно, но не полон, – продолжал я. – Анализ жизненного пути Пеньковского, его поведение до начала преступной деятельности и в ее период свидетельствуют о том, что исключительный карьеризм, эгоизм и честолюбие проявились у Пеньковского задолго до совершения им преступления. Он был болезненно честолюбив и ненасытен в жажде чинов, денег, привилегий, постоянно стремился вращаться вокруг и около людей, имеющих власть и влияние, угождать им, а затем бахвалился своей близостью к власть имущим.

Свои связи с людьми он строил исходя только из корыстных и эгоистических соображений: полезен человек в продвижении по службе – можно с ним быть поближе, подарить ему заграничный сувенир, достать какую-нибудь вещь, помочь устроить сына или дочь в институт, «пробить» ордер на квартиру. Для достижения своих корыстных целей Пеньковский не гнушался никакими средствами. Припоминаю такой весьма интересный случай. Один начальник справлял свое шестидесятилетие. В кругу гостей был и Пеньковский, подаривший юбиляру бутылку французского коньяку, на этикетке которой значилась цифра 60. Пеньковский объяснил, что этот коньяк шестидесятилетней выдержки, что соответствует возрасту юбиляра.

Все, конечно, дивились «уникальному» подарку. Пили коньяк маленькими рюмочками, как дорогой бальзам, похваливали напиток и вместе с тем Пеньковского, преподнесшего такой «редкий» презент.

На допросе Пеньковский нам рассказал, что это был обыкновенный французский коньяк «Наполеон». На этикетку бутылки он сам наклеил цифру «60», вырезав ее из журнала «Огонек». На такие дела способен прохвост, человек, потерявший стыд и совесть.

Личные блага стали для Пеньковского выше интересов общества. И, безусловно, прав был адвокат К.Н.Апраксин, защищавший Пеньковского в суде, когда говорил:

«Привычка достигать успеха любым путем стала неотъемлемой чертой его характера. У Пеньковского в последнее время родилась уверенность в своей непогрешимости, и это увело его в сторону от общественных интересов. В результате мелкой, непринципиальной обиды на действия своих непосредственных руководителей, которые, по его мнению, препятствовали дальнейшему развитию его служебной карьеры, Пеньковский постепенно скатился к предательству Родины».

Для понимания психологии преступника Пеньковского важно иметь в виду: не вдруг возникли у него мысли о предательстве, зерна подлости созревали в нем постепенно.

С высокомерием и пренебрежением относился Пеньковский к людям, которые не были или не могли быть ему полезны. Но и тем своим приятелям, сослуживцам и начальникам, которые делали для него добро, он платил черной неблагодарностью и поносил их за глаза, а когда стал агентом империалистических разведок, передавал выуженные у них сведения, а также украденные из их столов фотокарточки.

Будучи женатым, Пеньковский постоянно изменял своей жене. Однажды он сказал ей, что отбывает в заграничную командировку, а на самом деле уехал со своей знакомой на курорт.

Пеньковский легко и без разбора вступал в связь с женщинами, был завсегдатаем многих московских ресторанов. Приходя же домой поздно вечером после кутежей, объяснял, что задержался на службе.

Несомненно, у него были задатки актера, он мог обмануть близких, произвести выгодное впечатление на собеседников. Особенно ему нравилось играть роль галантного кавалера. Был случай, когда в ресторане «Поплавок», находясь в компании своих собутыльников, Пеньковский в знак особенного преклонения перед своей знакомой Галей снял с ее ноги туфлю, налил в нее вина и выпил под одобрительный гогот собутыльников.

Он получал высокую зарплату, однако аппетиты его непомерно росли. Пеньковского в материальном отношении весьма прельщали заграничные командировки. Кстати, его неудовлетворенность служебным положением, озлобленность на окружающих как раз и были вызваны тем, что ему не предоставили место службы за границей. Словом, у него не было ничего святого и дорогого ни в семье, ни в обществе. Он постепенно созревал для предательства, оставалось лишь его подобрать, что и было сделано врагом.

Вот что говорила на следствии о Пеньковском его жена: «Вообще за последние годы он стал нервным, подозрительным. По своему характеру он был тщеславен, самолюбив и склонен к авантюрам. Эти отрицательные черты его характера складывались на протяжении всей его жизни. Этому способствовало восхваление его достоинств среди родственников, товарищей и друзей. Служба у него протекала легко! В жизни он больших трудностей не испытывал».

Так это подобие человека постепенно катилось к преступлению…

Все это я как мог пересказал своим землякам, без собственных комментариев и выводов. И тотчас убедился, что делать выводы было вовсе не обязательно. Выслушав меня, земляки с минуту хранили молчание, а затем Никита Степанович решительно сказал:

– Ясно! Жадность обуяла. И зависть.

– Жадность и зависть?

– А что! Известное дело – зависть. Да он и жаден-то был из-за зависти. Вестимо дело: глаза завидущие, руки загребущие. Видит – у других есть, и мне подавай. У других много – а я?.. Что я, хуже других? Видел-то он кого?.. Большое начальство, да и в посольствах ногами шаркал… Все блестит кругом… Известное дело – зависть!..

Никто из присутствующих не возражал. Вывод был правильный, хотя и неполный. В посольствах, конечно, и другие бывают и знакомства с высокими людьми водят, однако далеко не всех обуревает от этого общения стремление во что бы то ни стало получать столько благ, сколько получают занимающие ответственные посты работники. Более естественным чувством людей является желание своим самоотверженным трудом, упорством и стремлением к знаниям добиться определенных успехов, быть как можно полезнее своей Родине, своему народу. Стремясь к этому, люди как раз меньше всего подвержены всякого рода соблазнам. Пеньковский же брал из жизни ее другую сторону: живем один раз, так давай рви, хапай, доставай. Не получается честным трудом, так можно пойти на преступление, на предательство Родины, наконец. Да, конечно, зависть, черная зависть! Это действительно так.

Я раздумывал над словами Никиты Степановича, а земляки вздыхали и качали головами. Но наконец кто-то спросил:

– Николай Федорович, а платили Пеньковскому англичане и американцы за его шпионские дела?

– Следствием было установлено, что однажды ему привезли из Лондона три тысячи рублей.

– Три тысячи? Вот ведь как! Никаких денег не жалеют. Наверно, еще привозили. Он ведь им много сообщил о нас… Жаль, что раньше его не поймали, сволоту. Да ведь трудно, наверно, было распознать. Разве на такого подумаешь…

Я молчал. Все это правильно. И, конечно, жаль, что не удалось разоблачить этого прохвоста раньше. Но в то же время думалось и о другом: молодцы наши чекисты. Несмотря на тонкую конспирацию, большую предосторожность, различные ухищрения, наши контрразведчики сравнительно быстро напали на след предателя – волка, рядившегося в овечью шкуру. И не только напали на след, но и поймали за руку, с поличным. Больше того, вместе с Пеньковским были разоблачены и другие организаторы и вдохновители политических авантюр, заговоров, диверсий и других грязных дел.

– Коля, ты скажи-ка, а что с матерью этого изверга? Как она жила-то, как он к ней относился? – спросила меня соседка наша, тетка Василиса, потерявшая во время войны единственного сына.

– Плохо он относился к матери. Она воспитывала его одна, без мужа. Часто было очень тяжело, работала с рассвета и до поздней ночи. Сын ей никогда и ни в чем не помогал. Прописав к себе мать, чтобы получить квартиру побольше, он сказал ей однажды: «Иди-ка ты, старая, на работу, нечего дома сидеть». И престарелая мать, горько заплакав, отправилась искать работу. Она в месяц не получала столько, сколько сын ее оставлял в ресторане за один вечер.

Пеньковский тщательно записывал расходы семьи на питание, и, если, допустим, сегодня сумма оканчивалась перерасходом, на другой день он выдавал меньше.

Подумав, я добавил:

– Но мать остается матерью. Когда перед приведением приговора в исполнение было разрешено родственникам свидание с Пеньковским, пришла к нему одна только мать.

– А что стало с женой и детьми? – спросил кто-то.

– Женился Пеньковский по расчету на дочери генерала. Между прочим, генерал не любил зятя, не переносил его лакейской натуры. Пеньковский же лебезил перед ним, заискивал, но, когда умер старый и заслуженный генерал, зятек под предлогом болезни не пришел даже его хоронить. Жена Пеньковского – женщина хорошая. Много горя он причинил ей своими пьянками и изменами, мелкими придирками и постоянной ложью. Воспитывала она двух детей…

Мне навсегда запомнилась эта беседа с земляками. Простые русские люди, живущие далеко от больших городов, прекрасно понимали, что охрана безопасности Родины – их кровное дело. Я глубоко уверен, что, если понадобится, они всегда активно помогут органам государственной безопасности в борьбе с вражескими разведками, покажут образцы высокой политической бдительности.

Прошло два года, и дело шпиона Пеньковского начинало уже забываться. Но в 1965 году о нем заговорили за рубежом в связи с выходом в свет так называемых «Записок Пеньковского».

Что это за «Записки» и какие цели преследовали авторы и издатели их?

Речь шла о том, что предатель Пеньковский за время сотрудничества с английской и американской разведками якобы вел секретный дневник, который им в 1962 году был передан этим разведкам. Вот этот «дневник» и преподнесен английской и американской секретными службами как «Записки Пеньковского». Сначала «Записки» были напечатаны по частям американскими и английскими газетами, а потом, в ноябре 1965 года, в Нью-Йорке и Лондоне они вышли отдельной книгой. «Записки Пеньковского»! Захватывающий рассказ о советской разведке, потрясающая история друга Запада из Москвы! Один против всех!» – с явным сенсационным накалом писали американские газеты.

На самом же деле «Записки Пеньковского» представляют собой грязную, провокационную стряпню английской и американской разведок.

В том, что «Записки» – это чистейшей воды «липа», убедиться нетрудно. Даже буржуазная печать отмечала, что только круглый идиот может поверить в то, что шпион вел подобные дневники, да еще рассуждал о советской политике конца 1965 года, то есть спустя два с лишним года после судебного процесса.

Бывший сотрудник американской разведки Пол Плэкстон в журнале «Уикли ревью» писал, что утверждение издателей «Записок» о том, что Пеньковский передал рукопись на Запад еще осенью 1962 года, звучит нелепо, так как он, зная, что за ним внимательно следят, не стал бы подвергать себя опасности разоблачения. Небезызвестный «специалист по русскому вопросу» из английской газеты «Гардиан» Виктор Зорза тоже считает книгу фальшивкой, так как обратившимся в Центральное разведывательное управление за ее русским текстом некоторым западным газетам и издательствам штаб американской разведки не смог предъявить оригинала.

Почему именно в 1965 году американская разведка и руководящие круги США решились на такой провокационный шаг?

Публикация «Записок Пеньковского» была рассчитана на то, чтобы еще больше обострить напряженность в отношениях между СССР и США в тот момент, когда эти отношения и так уже носили напряженный характер из-за американской агрессии во Вьетнаме.

Они были «подготовлены американской разведывательной службой, отмечала газета «Журналь д’Эжипт», для разжигания антисоветских настроений с целью опорочить Советский Союз, оправдать действия ЦРУ против СССР и стран социалистического содружества. Эти документы содержат грубую фальсификацию, вымыслы и клевету на СССР».

Вдохновители и организаторы этой фальшивки ставили перед собой задачу навести тень на взаимоотношения Советского Союза с социалистическими странами, подорвать растущий престиж СССР, еще больше разжечь холодную войну. В то же время публикация «Записок» была рассчитана на то, чтобы отвлечь общественное мнение от тех скандальных провалов, которые произошли в те годы в деятельности Центрального разведывательного управления США и дискредитировали его. Руководители ЦРУ не на шутку были встревожены этими провалами, и особенно тем обстоятельством, что в правительстве США все с большим недоверием стали относиться к их деятельности.

Одним из таких скандальных провалов являлось дело Пеньковского и Винна, в ходе расследования и судебного рассмотрения которого, как и по делу воздушного шпиона Пауэрса, была разоблачена подрывная деятельность ЦРУ и его партнера – английского «Сикрет интеллидженс сервис».

Именно в этот период времени были сняты с постов директора ЦРУ Аллен Даллес, Джон Маккоун, Уильям Рейнборн.

Не помогли американской и английской разведкам пресловутые «Записки Пеньковского». Замыслы врагов мира и социализма провалились. Организаторы грязной антисоветской стряпни сели в лужу.

Раскрытие «деятельности» шпиона Пеньковского – свидетельство высокой бдительности и профессиональной зрелости оперативных работников и следователей Комитета государственной безопасности при Совете Министров СССР. Коллектив отдела Комитета государственной безопасности, начальником которого я в то время был, всегда работал в тесном контакте с оперативными подразделениями. И следователи, и оперативные работники отлично понимали, что от их взаимодействия и контактов, основанных на точном и неуклонном соблюдении требований закона, во многом зависит успех работы. Подтверждением этому была практика. В повседневной работе по расследованию уголовных дел, входящих в компетенцию следственных аппаратов органов госбезопасности, следователи часто прибегали к помощи оперативных работников, наделенных функциями органов дознания. Оперативные же работники, в свою очередь, нередко обращались к следователям за советами, как более правильно провести то или иное следственное действие, применить уголовно-процессуальный закон и т. д.

Я с большим уважением относился к оперативным работникам, ценил их трудную и беспокойную службу.

Органы государственной безопасности являются орудием социалистического государства, призванным защищать завоевания трудящихся. Они осуществляют задачи по защите существующего в нашей стране государственного и общественного строя, территориальной неприкосновенности и независимости государства от подрывной деятельности разведывательных служб империалистических государств, разного рода зарубежных антисоветских центров и иных враждебных элементов. Их деятельность строится в соответствии с требованиями, вытекающими из международной обстановки и развития советского общества.

Задача охраны государственной безопасности Советского государства встала с первых же дней его существования. «Всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться…» Этому учил В.И. Ленин, по предложению которого 20 декабря 1917 года была создана Всероссийская чрезвычайная комиссия при Совете Народных Комиссаров по борьбе с контрреволюцией и саботажем, являвшаяся острым оружием в руках Советского государства, призванным защищать завоевания Великой Октябрьской социалистической революции.

Когда на заседании Совета Народных Комиссаров 7 (20) декабря 1917 года речь зашла о кандидатуре на пост председателя ВЧК, Ленин сказал: «Сюда надо найти хорошего революционного якобинца», имея в виду лучшие качества французских революционеров XVIII века – их решительность, последовательность, непримиримость к врагам, кристальную честность.

Именно таким рыцарем революции был верный ленинец, выдающийся деятель партии Ф.Э.Дзержинский. Наш народ и трудящиеся всего мира помнят Дзержинского как грозу буржуазии, благороднейшего борца за коммунизм, неутомимого строителя промышленности Советского государства, вечного труженика и бесстрашного солдата революции. Жизнь Железного Феликса, как его звали друзья, служит вдохновляющим примером беззаветной преданности делу пролетариата, самоотверженной борьбы за идеи марксизма-ленинизма.

В годы иностранной военной интервенции и гражданской войны органы ВЧК раскрыли и ликвидировали сотни различных контрреволюционных организаций и заговоров, тысячи шпионов, диверсантов, террористов и других врагов Советского государства.

После окончания Гражданской войны, в годы восстановления народного хозяйства и мирного социалистического строительства, органы государственной безопасности продолжали вести активную борьбу с внешними и внутренними врагами советского народа.

В конце тридцатых годов, когда над нашей страной нависла угроза военного нападения, острие органов госбезопасности было направлено главным образом на борьбу с подрывной деятельностью империалистических разведок. Правда, в этот период были серьезные трудности в работе, вызванные культом личности и связанными с ним нарушениями социалистической законности, а также вражескими действиями перерожденцев и политических авантюристов. Однако это не изменило социалистической природы деятельности советских органов госбезопасности, не оторвало чекистов от народа и партии.

Яркие и незабываемые страницы вписали органы государственной безопасности в героическую летопись Великой Отечественной войны. При активной помощи советских воинов и трудящихся чекисты умело разоблачали фашистских шпионов, засылаемых в нашу страну в большом количестве. Беспримерный героизм, отвагу и мужество проявляли чекисты на территории, находящейся под фашистским игом. Тысячи сынов из гвардии Железного Феликса вместе со своим народом дрались с жестоким и вероломным врагом, отстаивая честь, свободу и независимость своей любимой Родины.

Пауэрс – воздушный шпион

В теплый солнечный день 1 мая 1960 года, как и многие тысячи москвичей, мы с сыном были на Красной площади, любовались парадом войск, красочными колоннами демонстрантов. Всюду царило веселье, слышался звонкий смех, люди пели, плясали. Вокруг счастливые, улыбающиеся лица…

К сожалению, до конца побыть на демонстрации на этот раз не пришлось. Сын устал, и мы ушли домой. Жена сообщила, что меня просил немедленно позвонить дежурный из Комитета государственной безопасности.

Я набрал номер:

– Председатель Комитета приказал вам немедленно прибыть к нему, – сказал дежурный. – Он находится у Мавзолея В.И.Ленина. Машина за вами послана.

Вскоре я был снова на Красной площади. Разыскал председателя. Он сообщил, что в районе Свердловска сбит американский разведывательный самолет. Летчик выбросился с парашютом и задержан местными жителями. В 15 часов Ил-18 должен доставить его на Внуковский аэродром. Надо принять арестованного и приступить к расследованию.

Придя в свой служебный кабинет, вызвал из дома следователя и сказал, что предстоит весьма серьезная и ответственная работа, надо приготовиться к допросу.

К 15 часам я со своими сотрудниками прибыл на Внуковский аэродром. Приземлился самолет. А вскоре перед нами предстал нарушитель советского воздушного пространства – американский летчик Пауэрс. Одет он был в летный комбинезон, без шлемофона. Темно-каштановые волосы коротко подстрижены, лицо смуглое, из-под темных бровей воровато смотрели карие глаза. Пауэрс выглядел сильно утомленным.

Майор Воронов, подразделение которого сбило самолет, в рапорте на имя командира войсковой части докладывал:

«Доношу, что Ваш приказ об уничтожении самолета – нарушителя Государственной границы Союза ССР, вторгшегося в пределы нашей Родины 1 мая 1960 года, выполнен в 8.53 – время московское.

При входе самолета в зону огня на высоте свыше 20 тысяч метров был произведен пуск одной ракеты, разрывом которой цель была уничтожена. Поражение цели наблюдалось при помощи приборов. Через небольшой промежуток времени постами визуального наблюдения было зафиксировано падение обломков самолета и спуск с парашютом летчика, выбросившегося из разбитого самолета».

Самолет-нарушитель вторгся в воздушное пространство СССР в 5 часов 36 минут по московскому времени на высоте около 19 тысяч метров со стороны Афганистана в районе 20 километров юго-восточнее Кировабада и сбит в 8 часов 53 минуты на высоте около 20 тысяч метров, 32 километра восточнее города Свердловска.

После того как Пауэрс приземлился с парашютом, он был задержан жителями деревни Поварня и села Косулино Асабиным, Суриным, Черемисиным и другими.

Вот что по этому поводу показал свидетель В.Сурин:

«Первого мая 1960 года, примерно около одиннадцати часов местного времени, находясь дома в своей квартире, я услышал сильный шум, подобный шуму реактивного самолета, но более резкий. Это меня заинтересовало, я выбежал на улицу, чтобы узнать, в чем дело, и услышал взрыв, а также увидел столб пыли. В это время высоко в небе я заметил клуб дыма и белое пятно, которое опускалось вниз. Я стал за ним наблюдать и, когда оно спустилось ниже, рассмотрел, что это опускается парашютист. Во время этого происшествия ко мне на легковой автомашине подъехал шофер Чужакин Леонид, с которым мы знакомы по работе. Когда он вышел из кабины, я ему показал на опускавшегося парашютиста, и мы стали вместе наблюдать, куда он приземлится. Через некоторое время стало видно, что он приземляется на берегу речки возле высоковольтной линии.

Чужакин пригласил меня в машину, и мы с ним поехали к месту приземления парашютиста. Не доехав примерно метров 50, Чужакин машину остановил, и мы побежали к месту приземления парашютиста».

Другой свидетель – Л.А.Чужакин показал:

«Когда сняли с парашютиста шлемофон с каской, он что-то сказал на непонятном для нас языке. Мы спросили его, кто он такой, но он ничего не ответил. Тогда мы поняли, что он иностранец. Это насторожило нас, и тогда Черемисин изъял висевший у него на поясе в кожаной кобуре длинноствольный пистолет. Затем мы жестами показали ему, один ли он был. Он также жестами ответил, что был один. Видя, что парашютист иностранец, мы решили его задержать».

«Во время приземления парашютист упал, – добавляет свидетель П.Е.Асабин. – Чтобы не тащило его парашют по земле, я придержал его и помог погасить парашют, поскольку с этим знаком, так как в прошлом служил в авиации. В это время сюда прибежали мои знакомые Черемисин Анатолий, Чужакин Леонид и Сурин Владимир и помогли парашютисту встать на ноги. Я помог ему снять парашют, Черемисин, Чужакин и Сурин сняли с него шлемофон с каской и перчатки».

«Задержанного парашютиста я и Асабин, – уточняет четвертый свидетель – А.Ф.Черемисин, – взяли под руки и отвели к стоящей недалеко автомашине, на которой приехали Чужакин и Сурин. В момент посадки парашютиста в автомашину Асабин обнаружил у него и изъял финский нож».

Пауэрса доставили в контору Косули некого совхоза и передали оперативным работникам управления КГБ по Свердловской области. При личном обыске у Пауэрса чекисты изъяли советские деньги в сумме 7500 рублей, 48 золотых монет, двое наручных золотых часов, шесть золотых колец, компас, четыре двусторонние матерчатые карты СССР, продукты питания, флягу с водой, средства для разведения костров, белье, рыболовные принадлежности (крючки, лески и т. д.), различные химические препараты, медикаменты и другие вещи.

В числе вещей, изъятых у Пауэрса при обыске, было обнаружено обращение на 13 языках (арабском, немецком, французском, чешском, словацком, английском, греческом, болгарском, русском, литовском, венгерском, турецком и румынском). В одном из них говорилось:

«Я американец и не говорю по-русски. Мне нужны пища, убежище и помощь. Я не сделаю вам вреда. У меня нет злых намерений против вашего народа. Если вы мне поможете, то вас вознаградят за это».

Это обращение было выдано Пауэрсу на тот случай, если ему придется приземлиться на территории других государств, а деньги и ценности, как показал позднее Пауэрс, он мог использовать для подкупа людей, которые смогли бы укрыть его от властей и от ответственности.

Работники управления госбезопасности организовали прочесывание местности, чтобы задержать других парашютистов, если они были, обнаружить и собрать части и снаряжение самолета. К этой работе были привлечены воинские подразделения и местные жители.

При осмотре остатков сбитого самолета, разбросанных на площади до 20 квадратных километров, были обнаружены бумажник с личными документами Пауэрса, иностранные деньги и различные фотографии. Кроме того, были найдены обрывки военной топографической карты на английском языке с разными пометками, несколько таблиц и другие печатные издания на английском языке, магнитофонные ленты, фотопленка и большое количество деталей различной аппаратуры, находившейся на самолете.

На первом допросе Пауэрс сказал, что летел из Пакистана в Турцию, занимаясь исследованием верхних слоев атмосферы, и сбился с пути.

Так учили Пауэрса объяснять нарушение чужого воздушного пространства на случай, если он попадет в руки властей. Но Пауэрс быстро понял, что слишком наивно так объяснять свое пребывание в Свердловске, находящемся на расстоянии более двух тысяч километров от места пересечения границы Советского Союза. Поэтому он признал, что в Советский Союз он направлен со специальным заданием.

При вторичном обыске в кармане брюк Пауэрса работники госбезопасности обнаружили булавку, вложенную в металлический чехол. На вопрос, что это за булавка, Пауэрс ответил, что это обыкновенная булавка. Он солгал, надеясь, что булавку оставят при нем, но, когда понял, что ее намерены изъять, предупредил, чтобы с ней обращались осторожно. Оказалось, что булавка содержала в себе сильнодействующий яд.

Американские организаторы полета шпионского самолета в случае неудачи имели намерение любыми путями замести следы преступления. Они вложили в самолет два взрывных устройства, чтобы взорвать машину и не оставить никаких вещественных доказательств, а если Пауэрсу удастся спастись, то, попав в руки советских органов, он должен воспользоваться булавкой, сделать себе укол. И тогда все будет шито-крыто. Его хозяева очень боялись, что он останется живым свидетелем их преступной авантюры, и ему вдалбливали мысль о том, что на допросах в советских органах госбезопасности он будет подвергнут мучениям, пыткам, побоям и т. д. Но как ни велик был страх, жажда жизни взяла свое.

На допросе 1 мая 1960 года, когда Пауэрс пришел в чувство и отдохнул, он вел себя настороженно, отвечал на вопросы неохотно, слишком лаконично и неубедительно, а на некоторые вопросы отвечать отказался вовсе. Но «немые свидетели» – вещественные доказательства, изъятые у Пауэрса и найденные на месте происшествия, – красноречиво говорили о том, что он вторгся в воздушное пространство СССР с шпионскими целями. Поэтому мы возбудили против Пауэрса уголовное дело и избрали мерой пресечения содержание под стражей, санкционированное прокурором.

Следствие по делу Пауэрса потребовало столько работы, что одному Алексею Ивановичу, старшему следователю по особо важным делам, трудно было управиться. Пришлось подключить к расследованию дела еще четырех следователей. Помимо допросов обвиняемого и свидетелей нужно было составить опись и сфотографировать вещественные доказательства, провести ряд экспертиз и многое другое.

Расследование осложнялось еще и тем, что Пауэрс не знал русского языка и все допросы производились через переводчика. Протоколы допросов и все другие документы составлялись как на русском, так и на английском языке.

Входе следствия мы убедились, что Пауэрс являлся опытным, хорошо обученным разведчиком. Он прекрасно понимал, что не он, а следователь обязан доказать его вину. Находясь под влиянием американской пропаганды и наставлений начальников о поведении в советских следственных органах, Пауэрс на первых допросах вел себя исключительно осторожно, каждый ответ на поставленный вопрос тщательно обдумывал, но некоторые его ответы были наивны и неправдоподобны.

Например, на вопрос: «Зачем вам был нужен бесшумный пистолет?» Пауэрс ответил: «Этот пистолет предназначался для охоты на зайцев и птицу. Я снабжен им для того, чтобы при вынужденной посадке или аварии охотиться для получения провианта, не привлекая внимания».

Пауэрс ожидал, что к нему будут применяться физические меры воздействия. Но проходили дни и недели, а отношение к нему следователей не изменилось. Они были корректны, вежливы. Чтобы рассеять всю ложь о советских органах госбезопасности, Пауэрсу в первые же дни пребывания в Москве было заявлено, что никто и никогда к нему пыток применять не будет и даже пальцем его не тронет, что это категорически запрещено советским законом. Все расследование дела по обвинению Пауэрса, как положено, велось при строжайшем соблюдении норм уголовно-процессуального законодательства.

На шестой день с момента возбуждения уголовного дела Пауэрсу было предъявлено обвинение в шпионаже. Как и все другие документы следствия, постановление о привлечении его в качестве обвиняемого было составлено на русском языке и переведено на английский язык. Затем Пауэрс был допрошен уже в качестве обвиняемого. Вот что он показал на этом допросе.

«ВОПРОС. Признаете ли вы себя виновным в предъявленном вам обвинении?

ОТВЕТ. Признаю себя виновным в том, что летел над советской территорией и над заданными мне пунктами по маршруту полета включал и выключал соответствующие рычаги специальной аппаратуры, установленной на борту моего самолета. Как я считаю, это делалось для того, чтобы получить разведывательные сведения о Советском Союзе.

ВОПРОС. Расскажите более подробно, в чем вы признаете себя виновным.

ОТВЕТ. В соответствии с заключенным мною с Центральным разведывательным управлением США контрактом я являлся летчиком специального авиационного подразделения США, занимающегося сбором сведений о действующих на территории Советского Союза радиостанциях и радиолокационных установках, а также, как я предполагаю, и о местах расположения ракет.

Наше авиационное подразделение постоянно дислоцируется на совместной американо-турецкой базе Инджирлик близ города Адан. В этом подразделении я проходил службу с августа 1956 года и ежегодно по нескольку раз летал на специальном высотном самолете У-2 вдоль границ Советского Союза с Турцией, Ираном и Афганистаном. Кроме того, в 1957–1958 годах я совершил три или четыре полета над Черным морем.

Во время этих полетов, как над сушей, так и над морем, находившаяся на борту моего самолета специальная аппаратура фиксировала сигналы советских радиостанций и радиолокационных установок.

Перед такими полетами нас инструктировали и давали указания, где, над какими пунктами включать и выключать соответствующую аппаратуру. Через несколько месяцев после моего прибытия в Турцию, в августе 1956 года, мне стало известно, что мне придется выполнять задание и совершать полеты над советской территорией».

Таковы признания шпиона. Из них видно, что на протяжении четырех лет Пауэрса готовили к выполнению главной задачи – совершить над территорией Советской страны разведывательный полет и собрать для американской военщины шпионские сведения об аэродромах, ракетных площадках, зенитной артиллерии и других оборонных объектах нашего государства.

Но не вышло. «Черный самолет», как называли самолет «Локхид У-2» в Турции, Пакистане и Японии, был сбит первой же ракетой.

Первые два дня правительство Соединенных Штатов молчало. Видимо, надеялось, что Пауэрс вот-вот объявится. Но и Правительство СССР не торопилось с сообщением о сбитом самолете. Наконец 3 мая американцы сделали сообщение о том, что 1 мая пропал без вести управляемый гражданским американским пилотом невооруженный самолет Национального управления Соединенных Штатов по аэронавтике и изучению космического пространства. Самолет предназначался для метеорологических исследований и базировался в Адане (Турция). Имя и фамилия американского гражданского пилота пропавшего без вести самолета – Френсис Гарри Пауэрс; он родился 17 августа 1929 года.

Давая такое сообщение, американское правительство, видимо, рассчитывало, что летчика нет в живых, а самолет взорван и, таким образом, нет никаких доказательств, что это был продуманный и заранее подготовленный шпионский полет.

Но вот 5 мая с трибуны сессии Верховного Совета СССР Советское правительство заявило, что 1 мая в 5 часов 36 минут по московскому времени американский самолет нарушил нашу границу и углубился на территорию Советской страны. Об этом агрессивном акте министр обороны немедленно доложил правительству, и по его распоряжению самолет-нарушитель был сбит советскими ракетчиками.

Надеясь, что доказательств шпионажа все-таки нет, представитель Государственного департамента США в тот же день признал, что факт нарушения границы СССР американским самолетом «вполне возможен», но имеет случайный, непредумышленный характер. По заявлению Государственного департамента, самолет типа «Локхид У-2» 1 мая якобы производил исследование погоды, «брал пробы воздуха» в верхних слоях атмосферы в районе советско-турецкой границы и из-за неисправности кислородного питания пилот сбился с курса. Далее в этом заявлении государственного департамента указывалось, что, возможно, пилот потерял сознание и самолет, управляемый автопилотом, залетел на территорию Советского Союза. Эта легенда в тот же день была повторена в заявлении Национального управления США по аэронавтике и исследованию космического пространства, в ведении которого якобы находился указанный самолет, использовавшийся для «изучения атмосферных условий и порывов ветра на больших высотах». По сообщению Национального управления по аэронавтике и исследованию космического пространства, были будто бы организованы поиски пропавшего самолета в районе озера Ван (Турция). Та же версия была изложена и в ноте посольства США в Москве, врученной Министерству иностранных дел СССР 6 мая.

Велико должно было быть разочарование ЦРУ, когда 7 мая Советское правительство сообщило о том, что летчик сбитого самолета «Локхид У-2» Френсис Пауэрс жив, здоров и признал шпионский характер своего полета.

После этого Государственный департамент вынужден был заявить, что полет самолета «Локхид У-2» носил разведывательный характер, оговорив, однако, что вашингтонские власти разрешения на такой полет не давали. Однако уже 9 мая государственный секретарь Гертер сообщил, что, в соответствии с законом 1947 года о национальной безопасности, президент Эйзенхауэр ввел в действие директивы о разведывательной деятельности против Советского Союза. Программы, разработанные на основе этих директив, предусматривал и подобные полеты разведывательных самолетов. То же подтвердило правительство США в ноте Советскому правительству от 12 мая 1960 года.

Эти заявления государственного секретаря и других официальных лиц явились подтверждением проводимой Соединенными Штатами Америки в течение ряда лет враждебной деятельности по отношению к Советскому Союзу, выражавшейся в неоднократных вторжениях американских самолетов в воздушное пространство СССР с разведывательными целями.

11 мая в Москве Министерство иностранных дел СССР устроило пресс-конференцию, в которой приняли участие около 500 советских и иностранных журналистов, и выставку остатков шпионского самолета, аппаратуры и снаряжения, проводившуюся в шахматном павильоне Парка культуры и отдыха имени А.М.Горького. Представители дипломатического корпуса в Москве и журналисты убедились в том, что полет самолета «Локхид У-2» был совершен в шпионских целях и явился одной из причин срыва намеченного на 16 мая совещания глав правительств СССР, США, Англии и Франции, где предполагалось рассмотреть важнейшие вопросы мирного сосуществования государств.

Даже отнюдь не сочувствующие нашей стране, но трезво мыслящие политические и общественные деятели выступили с осуждением провокационной, агрессивной политики США, чреватой опасными и далеко идущими последствиями.

Вот что по этому поводу говорили сами американцы.

Сенатор М.Мэнсфилд заявил, что «неблагоприятные отклики во всем мире на внешнюю политику Соединенных Штатов только что начали поступать, но они послышатся громко и зловеще повсюду, от Норвегии до Японии. Кроме того, этот инцидент или любой другой, ему подобный, вполне мог бы, по несчастной случайности, вызвать пожар ядерного конфликта, которого мы стремимся избегать дорогой ценой и с помощью жертв».

Сенатор У.Робертсон признал, что Соединенные Штаты совершили трагическую ошибку, допустив нарушение границ Советского Союза. Член палаты представителей Б.Джонсон заявил, что, к сожалению, имеются официальные лица, которые в час, предшествующий международному совещанию глав правительств, пытаются оправдать и простить провокационные акты, угрожающие безопасности сотен миллионов людей во всем мире.

«Военные власти США, – сказал сенатор Р.Рассел, – проявили почти невероятную глупость, послав шпионский самолет в полет над русской территорией чуть ли не накануне совещания в верхах. Ни один человек в здравом уме не усомнится, что мы пытались узнать расположение их военных баз».

Председатель Объединенного профсоюза рабочих автопромышленности Уолтер Рейтер сказал: «Ничто не может быть более трагичным, чем инцидент с самолетом накануне совещания в верхах. Если мы будем продолжать делать такие ошибки, мы попадем в беду, в серьезную беду».

Член палаты представителей Портер высказывался за то, чтобы Соединенные Штаты занялись «исправлением провала совещания на высшем уровне». «Нет никакого сомнения в том, – заявил Портер, – что полеты американских шпионских самолетов представляли собой нарушение международного права». Портер считал, что Соединенные Штаты должны публично выразить сожаление в связи с ошибками, допущенными людьми на высоких постах, и что подчиненные президента, «которые не предвидели последствий этого полета или которые добивались таких последствий, должны быть публично названы и наказаны».

Во многих странах американские империалисты создали военные базы. Военщина США проводит агрессивные акции, делая эти страны соучастниками своих преступлений. В связи со шпионским полетом Пауэрса Советское правительство заявило протест правительствам Турции и Пакистана, с территорий которых было совершено провокационное вторжение американского самолета в советское воздушное пространство, а также правительству Норвегии, предоставлявшему иностранным военным самолетам возможность использовать норвежскую землю для подготовки провокационных полетов в пределы Советского Союза.

Правительства этих стран признали правильность протеста Советского Союза, заявив, в свою очередь, протесты правительству США по поводу незаконного использования их территорий для агрессивных действий против нашего государства.

Афганистан, суверенитет которого был нарушен самолетом Пауэрса, также заявил протест правительству США.

На многолюдных митингах и собраниях, прошедших по всей нашей стране после провала шпионского полета Пауэрса, советская общественность заклеймила позором агрессивные действия империалистов, направленные на обострение международной обстановки. Советские люди единодушно заявили о своей поддержке внешней политики Советского правительства, решительно отстаивающего дело всеобщего мира и международной безопасности.

Неоднократные беседы с Пауэрсом дали нам возможность составить себе представление об этом человеке и ответить на вопрос: как и почему он стал шпионом?

По мере общения следователей с Пауэрсом он все больше проникался к ним доверием, меньше нервничал, более трезво оценивал сложившуюся обстановку. У него было достаточно времени для того, чтобы оглянуться на пройденный жизненный путь. Теперь он более охотно рассказывал о себе, о своей службе в армии и о том, как стал агентом Центрального разведывательного управления.

Пауэрс родился в небольшом американском городе Бурдайне, штат Кентукки. Его отец был владельцем небольшой сапожной мастерской на окраине города Паунд в штате Виргиния. Мать помогала отцу и занималась домашним хозяйством. У Френсиса было пять сестер.

В 1946 году после четырехлетнего обучения в школе Пауэрс поступил в колледж Милиган. «Мой отец хотел, – рассказывал Пауэрс, – чтобы я стал врачом, поэтому основные предметы, которые я там изучал, были биология и химия». Чтобы стать врачом, надо было еще четыре года учиться в высшем медицинском учебном заведении, но это требовало значительных средств. И Пауэрс поступил работать в плавательный бассейн спасателем. Найти же более подходящую работу в условиях массовой безработицы было не так-то просто. В октябре 1950 года Пауэрс добровольно пошел служить в военно-воздушные силы США.

После окончания летной школы на базе Гринвел (штат Миссисипи) в декабре 1952 года Пауэрс получил первое офицерское звание – «второй лейтенант» и звание пилота. Затем его обучали пилотированию истребителей, стрельбе и бомбометанию.

После четырехмесячного обучения Пауэрс был направлен на военно-воздушную базу Терпер в штате Джорджия, в 468-ю эскадрилью стратегических истребителей, где он и служил до мая 1956 года.

В апреле 1955 года Пауэрс женился на Барбаре Гей Мор, работавшей в то время секретарем-стенографисткой на базе морской пехоты.

Пауэрс нам рассказал, что в политической жизни он никогда никакого участия не принимал, ни в каких партиях не состоял, но «если бы я голосовал, говорил он, то голосовал бы за республиканскую партию, и то просто потому, что мои родители поддерживали республиканцев».

На вопрос, какая разница между республиканской и демократической партиями США, Пауэрс ответил: «Я, например, не вижу разницы между ними. Трумэна я не люблю, хотя я не знаю почему, просто я никогда не любил его и сейчас не люблю. По-моему, он очень много болтает». Политической литературой он интересовался мало. «Но более или менее я стал интересоваться политической жизнью и международными событиями, – сказал Пауэрс, – только в последние два-три года. Я стал регулярно читать журналы «Ньюсуик» и «Тайм».

Пауэрс утверждал, что он любил художественную литературу и много читал. Но, как выяснилось, произведений русских классиков – Льва Толстого, Гоголя, Чехова, Горького – он вовсе не читал. С творчеством Шекспира и Диккенса знаком лишь по школе. Современных советских писателей он вообще никого не знал. Из американских классиков имел поверхностное представление только о Джеке Лондоне и Марке Твене.

О Советском Союзе Пауэрс имел самое смутное представление. Он показал: «Я очень мало знал о Советском Союзе, только то, что писали в газетах. Судя по тем научным достижениям, которые вы имеете, я считал народ Советского Союза довольно толковым. В школе, когда нам рассказывали о России, говорили, что там все люди с бородами. В кинофильмах о России, которые я видел, тоже все люди были с бородами, поэтому у меня было представление, что у вас все люди носят бороды».

Американская пропаганда в целях оправдания своих агрессивных планов и гонки вооружения постоянно твердит населению, что Россия рано или поздно нападет на их страну, поэтому США должны быть готовы к отражению этого нападения. «Как я слышал, – говорил Пауэрс, – в самом учении Ленина и Маркса сказано, что коммунизм в случае необходимости будет насаждаться силой».

Пауэрс мечтал купить дом и иметь собственную станцию для обслуживания и заправки автомашин. Но тех денег, которые ему платили (700 долларов в месяц), было недостаточно для этого. Где же их взять?

И вот случай подвернулся.

«Насколько я помню, – рассказывает Пауэрс, – в апреле 1956 года на доске объявлений появилась моя фамилия с приказанием явиться к майору, не помню его фамилии, который служил в штабе базы. В указанное время я прибыл к майору. У него я застал еще шесть или восемь человек. Майор сообщил всем нам, что определенные люди в городе хотели бы поговорить с нами относительно будущей работы. Он не сообщил никаких подробностей о работе, но настолько разжег мое любопытство, что я согласился встретиться с этими людьми.

Встреча была назначена не то на следующий день, не то через день. Уже смеркалось, когда, закончив работу и пообедав дома, я прибыл в назначенное место встречи. Там находились трое гражданских и один авиационный полковник. Мы представились и, кажется, вместе выпили по стакану пива или чего-то еще. По-моему, я дал подписку о неразглашении содержания нашей беседы, и в ней была ссылка на закон, по которому я был бы привлечен к ответственности в случае нарушения данного обязательства.

Они предложили мне работу летчика, но с условием, что я оставлю военную службу. Они сообщили мне, что это более нужная для моей страны работа, чем служба летчика в ВВС. Мне было сказано, что я буду получать больше того, что мне платили в то время. Мне придется пройти подготовку в течение нескольких месяцев в Штатах, а затем 18 месяцев проработать за границей без семьи.

Эти люди не требовали от меня немедленного ответа и рекомендовали обдумать предложение. Мне было также сказано, что о двух моментах я могу сообщить жене, а именно, что мне предлагают более высокое денежное содержание и что нам придется жить в разлуке два года. Затем они назначили мне время на следующий день, для того чтобы я мог дать им ответ и чтобы в случае моего согласия сообщить мне дополнительные сведения.

Возвратившись домой, я обсудил сделанное мне предложение с женой. К тому времени нам не удалось скопить денег, хотя мы оба работали, поэтому мы решили, что если мне понравится работа, о которой мне расскажут на следующей встрече, то я дам свое согласие. Жена в этом случае переедет к своей матери и будет там работать. Это, может быть, даст нам возможность скопить немного денег и в зависимости от того, сколько я буду получать, купить в рассрочку дом.

Я прибыл на следующую встречу, и, насколько я помню, при этом присутствовали те же самые лица, за исключением одного гражданского, которого не было видно среди присутствующих.

Во время встречи, после того как я заявил, что меня заинтересовало предложение, они сообщили, что мне придется пройти медицинскую комиссию и подогнать по своему росту специальный летный костюм для полетов на больших высотах. Полеты будут происходить на значительно больших высотах, чем те полеты, которые мне когда-либо приходилось совершать. В то время они не назвали тип самолета, но мне было сказано, что это высококлассный и, видимо, весьма надежный самолет. Мне сообщили, что в основном моя работа будет заключаться в том, чтобы летать на самолете вдоль границ СССР с целью сбора информации по радиолокационным установкам и радиостанциям, а также другой информации. Мне сообщили также, что в будущем году, может быть, мне будут поручаться и другие задания при условии, что все будет идти хорошо. Мне было сказано, что я буду получать 1500 долларов в месяц, пока прохожу подготовку в Штатах. После отъезда за границу мне будут начислять дополнительно 1000 долларов в месяц, которые я смогу получить после окончания контракта и при условии его успешного выполнения. Насколько я помню, это все, что было мне сказано, если не считать того, что я принял предложенные мне условия, а также дал подписку о неразглашении сообщенных мне сведений. Я был поставлен в известность о том, что позже свяжутся со мной. Приблизительно через две недели меня вызвали к тому же майору, о котором я уже говорил. Когда я прибыл к майору, он сообщил, что мне и еще трем или четырем летчикам приказано отправиться на следующий день на авиабазу Оффит, вручил нам проездные документы, а также билеты на самолет коммерческой авиации. Он сообщил нам также, что нам нет необходимости являться на авиабазу, а по прибытии на гражданский аэродром следует позвонить по телефону и нас встретит г-н Коллинс, один из тех лиц, которые беседовали с нами. Нам было приказано одеться в штатское.

Мы сделали все в соответствии с указаниями и были встречены Коллинсом. У него также были билеты для нас на самолет коммерческой авиалинии для полета до Альбу-керка в штате Нью-Максик, и приблизительно через час мы вылетели. Когда мы прибыли в Альбукерк, уже было темно. Коллинс позвонил по телефону, нанял такси и доставил нас в гостиницу для автомобилистов, где мы находились около недели. За это время мы прошли медицинскую комиссию под вымышленными фамилиями. Я назвался Френсисом Гарри Палмером. Нам было сказано, что это делается для того, чтобы медицинский персонал не знал наших фамилий и не мог их вспомнить на тот случай, если в будущем что-либо произойдет и наши фамилии будут опубликованы.

После медицинской комиссии, если только я помню точно, мы вылетели в Вучестер в штате Массачусетс для подгонки летных костюмов. Мы остановились в гостинице и отправились на заводик, который, казалось, не подходил для нашей цели по своим небольшим размерам. По-моему, мы находились там два или три дня, а затем направились в Вашингтон и остановились там в одной из гостиниц. После этого г-н Коллинс сообщил нам результаты прохождения медицинской комиссии. Насколько мне помнится, один из летчиков был забракован медицинской комиссией и сразу же уехал. Остальные успешно прошли медицинскую комиссию. В Вашингтоне нам показали фотографии самолета и сообщили некоторые его летно-технические характеристики. После этого нам было приказано возвратиться на свою базу.

Затем мы получили свои полетные костюмы и были направлены на базу ВВС Райт Петтерсон для прохождения испытаний в полетных костюмах в барокамере. Пройдя испытания, мы были возвращены на базу ВВС Тернер, и нам было предложено подать рапорт об увольнении из ВВС.

Мне потребовалось всего несколько дней, для того чтобы оформить увольнение и уладить все личные дела.

После этого я возвратился в Вашингтон и подписал контракт с Центральным разведывательным управлением».

Заключив секретный контракт с ЦРУ США, возглавлявшимся в то время Алленом Даллесом, Пауэрс дал подписку о сохранении в тайне содержания контракта. За нарушение подписки и разглашение данных о деятельности американской разведки он мог быть подвергнут уголовному наказанию в виде десяти лет тюремного заключения или штрафу в сумме десяти тысяч долларов либо тому и другому одновременно. Действительно, в главе 37 «Шпионаж и цензура» Свода законов США имеется параграф 793, который устанавливает такого рода наказание за указанные действия.

Разумеется, Пауэрс соблюдал условия контракта. Деньги, которые ему обещали платить за шпионаж, соблазнили. Перспектива купить дом и иметь собственную станцию обслуживания и заправки автомашин становилась реальной.

По всем данным вполне устраивал хозяев и Пауэрс. Он молод, доктор Уолтер Райн в справке от восьмого мая 1956 года засвидетельствовал, что Пауэрс отвечает физическим требованиям инструкции гражданской авиации, он умеет водить самолет по приборам, управляет автомобилем.

Благонадежность летчика не вызывала сомнений.

Итак, деньги, доллар, всепоглощающая страсть к наживе любыми путями – вот что руководило Пауэрсом, человеком «свободного мира», вот что сделало его шпионом.

Невольно на память приходят слова великого Энгельса, который в свое время отмечал, что буржуазия не знает иного блаженства, кроме быстрого обогащения, не знает иных страданий, кроме денежных потерь, при такой алчности, при такой жадности к деньгам ни одно движение души человеческой не может оставаться незапятнанным.

«Деньги – это бездонное море, в котором тонут честь и правда», – гласит американская поговорка. Одной из многочисленных жертв этого бездонного моря стал обыкновенный американский парень Френсис Пауэрс.

Добившись от Пауэрса согласия на сотрудничество, Центральное разведывательное управление направило его для прохождения специальной подготовки на аэродром, расположенный в пустыне штата Невада.

На этом аэродроме, являвшемся одновременно частью атомного полигона, он в течение двух с половиной месяцев изучал высотный самолет типа «Локхид У-2» и осваивал управление оборудованием, предназначенным для перехвата радиосигналов и сигналов радиолокационных станций. На самолетах этого типа Пауэрс совершал тренировочные полеты на большой высоте и на большие расстояния над Калифорнией, Техасом и северной частью США.

После завершения обучения пилотированию самолета «Локхид У-2» Пауэрс под вымышленной фамилией Палмер был направлен в Турцию на военную базу Инджирлик, расположенную вблизи города Адан.

База Инджирлик была расположена недалеко от границ Советского Союза и отделена от них горными хребтами Тавр.

На этой военно-воздушной базе американцы и разместили шпионское подразделение, скрыв его под ничего не говорящим условным наименованием «10–10», окружив с целью маскировки другими подразделениями. С той же целью его формально подчинили Национальному управлению по аэронавтике и исследованию космического пространства (НАСА).

На одном из допросов мы спросили Пауэрса:

– Уточните, пожалуйста, что же это за подразделение.

Пауэрс на это ответил:

– Оно было создано как подразделение, занимающееся изучением погоды.

– А на самом деле чем оно занимается?

– Сбором военной информации. Основная задача этого подразделения состоит в том, чтобы фиксировать действия радиостанций и мест расположения площадок для ракет.

О том, кем создано это подразделение, Пауэрс показал: «Я могу сказать, что подразделение «10–10» было создано совместно ЦРУ и ВВС. Я не знаю, когда и где это произошло, мне только известно, что личный состав, вместе с которым я проходил подготовку, стал именоваться подразделением «10–10» после того, как мы прибыли в Турцию».

При подразделении «10–10» существовала секция, оборудованная специальной аппаратурой, предназначенной для обработки фотографических и других материалов. Деятельность каждого лица, находящегося на службе в подразделении «10–10», была строго засекречена. Территория подразделения была огорожена высоким забором с колючей проволокой наверху. Подразделение охранялось отделением безопасности, люди которого одевались в штатское платье.

По заданию командования Пауэрс на самолете «Локхид У-2» систематически совершал разведывательные полеты вдоль границ Советского Союза. Об этом Пауэрс рассказывает так:

«Мы поднимались с аэродрома Инджирлик и летели на восток до города Ван, расположенного на берегу одноименного озера. После этого брали курс на столицу Ирана – Тегеран и после пролета над Тегераном летели в восточном направлении южнее Каспийского моря. Затем я обычно пролетал южнее города Мешхед, пересекал ирано-афганскую границу и далее летел вдоль афгано-советской границы. Недалеко от восточной границы Пакистана делался поворот, и по тому же маршруту мы возвращались на аэродром Инджирлик. Позднее стали делать поворот раньше, после углубления на территорию Афганистана примерно на двести миль. Подавляющее большинство полетов производилось в ночное время.

Эти разведывательные полеты велись по специальной программе. И разумеется, что в планировании их участвовали Центральное разведывательное управление и Пентагон. Это вынуждены были признать и многие американские деятели. 30 мая 1960 года газета «Нью-Йорк таймс» писала: «Программа разведывательных полетов У-2 осуществлялась под руководством и контролем ЦРУ. Каждый полет У-2 намечался в Вашингтоне. В Вашингтоне главным руководителем и организатором программы являлся г-н Даллес. Его управлению была придана группа технических специалистов ВВС, и между ними и ВВС осуществлялась тесная связь. Летчики, летавшие над Советским Союзом, которые поочередно осуществляли эти полеты, были гражданскими лицами, хотя большинство их в прошлом были военнослужащие ВВС. Вспомогательный персонал в основном набирался из военно-воздушных сил».

Разведывательные полеты вдоль границы Советского Союза не могли удовлетворить аппетиты ЦРУ.

Для ведения разведывательных полетов на большой высоте фирмой «Локхид У-2» был изготовлен реактивный самолет, способный подниматься на 20–21 тысячу метров. Американцы считали, что у Советского Союза нет необходимых средств, с помощью которых можно бы было сбить самолет на такой большой высоте.

Вторжение в воздушное пространство СССР 1 мая 1960 года планировалось длительное время и готовилось самым тщательным образом. Об этом до поры до времени не знал и Пауэрс. Но то, что командование подразделения «10–10» готовило для этого именно Пауэрса, сомнений никаких не вызывает. Ведь не случайно Пауэрс был предварительно ознакомлен с аэродромом в Пакистане и с военно-воздушной базой в Норвегии.

В августе 1958 года он перегонял из Турции в Норвегию на аэродром Будё самолет У-2 через Пакистан и ФРГ. На аэродроме же в Пешеваре (Пакистан) Пауэрс был дважды.

В мае 1958 года срок контракта с ЦРУ у Пауэрса истек, но был продлен на два года, а с января 1960 года еще на два года. Пауэрс утверждал, что этот контракт был последним и продлевать его вновь он не имел намерения.

О преднамеренности полета, о его тщательной подготовке свидетельствует многочисленная техническая аппаратура. Организаторы полета У-2 предусмотрели все до мельчайших деталей, от астрономического блока, предназначенного для определения координат местонахождения самолета, до рыболовных крючков и ценностей на случай приземления шпиона на территории Советского Союза.

На самолете был установлен магнитофон с запасом пленки на восемь часов непрерывной работы. В магнитофоне имелось специальное устройство, предназначенное для уничтожения его в особых условиях. В своем заключении эксперты указывают, что этот магнитофон является частью аппаратуры радиотехнической разведки, имевшейся на самолете «Локхид У-2» и предназначенной для обнаружения радиоизлучений. На магнитофонной ленте во время полета над территорией СССР Пауэрсом были записаны сигналы наземных радиолокационных станций обеспечения противовоздушной обороны Советского Союза.

На самолете был специальный разведывательный аэрофотоаппарат. Пролетая над советской территорией на высоте около 21 тысячи метров, Пауэрс произвел фотографирование на участке от советско-афганской границы до Свердловска, общий же запас пленки позволял сфотографировать маршрут длиной 3500 километров, то есть обширные районы Советского Союза.

Аэрофотоснимки, сделанные Пауэрсом, содержали разведывательную информацию относительно промышленных и военных объектов и могли быть использованы для составления и исправления топографических карт. На этих снимках были отчетливо видны линии железных и шоссейных дорог, аэродромы и самолеты на них, различные промышленные сооружения и т д.

Эти вещественные доказательства шпионского характера полета не должны были попасть в руки советских властей. Поэтому около кабины летчика был установлен блок подрыва самолета, предназначенный для ликвидации самолета в воздухе или на земле. Этот блок имел дистанционное управление, и разрушительная сила взрывчатого вещества обеспечивала полное уничтожение самолета, приборов и оборудования. Командир подразделения «10–10» полковник Шелтон напомнил перед вылетом Пауэрсу, что в случае вынужденной посадки или оставления самолета он должен уничтожить оборудование путем нажатия двух рычагов.

Шпионское снаряжение Пауэрса состояло также из ампул для поджигания легковоспламеняющихся материалов, дымовых сигналов, карты масштаба 1: 2 ООО ООО с нанесенным красным карандашом маршрутом полета от государственной границы Афганистана с СССР до аэродрома Будё в Норвегии, навигационная карта для полетов реактивной авиации масштаба 1: 2 ООО ООО, также с обозначенным маршрутом от Пешевара до Будё. На этой карте проложен маршрут – 6000 километров, из которых 4700 – над территорией СССР. Во время полета от границы Афганистана до Свердловска Пауэрс делал на карте отметки о состоянии погоды, времени пролета ориентиров, а также о месте нахождения аэродромов, бензоскладов, нефтехранилищ и промышленных объектов.

На вопрос, знал ли он о предстоящем полете над территорией Советского Союза, Пауэрс ответил так: «Хотя официально нам не говорили, но в августе 1959 года мне стало ясно, что полеты над территорией Советского Союза мы будем совершать. Я сделал это заключение из того, что в то время к нам поступила новая модель самолета У-2, которая обладала большим потолком. Если максимальный потолок действия самолета был ранее от 60 до 67 тысяч футов, то новая модель У-2 имела потолок от 66 до 69 тысяч футов».

Как показал Пауэрс, полет самолета был запланирован на 1 мая 1960 года с аэродрома Пешевар, на который он прибыл 28 апреля вместе с командиром подразделения «10–10» и еще примерно с двадцатью пилотами и лицами обслуживающего персонала. В обязанности последних входило техническое оснащение самолета и его подготовка к полету.

О целях своего шпионского полета Пауэрс на следствии показал:

«О цели своего полета я знаю следующее. Я должен был вылететь с аэродрома Пешевар в Пакистане, пересечь государственную границу и лететь над советской территорией в Норвегию (аэродром Будё). Я должен был пролететь над определенными пунктами СССР, из которых я помню Мурманск и Архангельск. Во время полета над советской территорией я должен был включать и выключать аппаратуру над определенными пунктами, которые были показаны на карте. Я считаю, что мой полет над советской территорией предназначался для сбора сведений о советских управляемых снарядах и радиолокационных станциях».

Итак, сознавая, что совершает преступление, Пауэрс во время полета с точностью выполнял наставления: нажимал на рычаги аппаратуры, записывал сигналы советских радиолокационных станций, фотографировал. Сначала он летел на высоте 68 тысяч футов, но по мере продвижения вперед и по мере выгорания бензина он набирал предельную высоту, считая, что это будет безопаснее. Успокаивала и другая мысль. Летит он в день, когда все советские люди празднуют. Они сейчас не так бдительны. Но воздушный шпион глубоко ошибался. Стоило Пауэрсу нарушить советскую границу, как он сразу был взят под неослабное наблюдение воинов частей ПВО СССР. Зоркие и чуткие приборы следили за полетом Пауэрса. Было ясно, что самолет принадлежит иностранному государству и что он летит с разведывательными целями. И вот команда: сбить нарушителя. Как показывает Пауэрс, он сначала не мог определить, что же случилось.

«Неожиданно я услышал глухой взрыв и увидел оранжевое сияние. Самолет вдруг накренился, и, как мне кажется, у него отломались крылья и хвостовое оперение. Возможно, что прямого попадания в самолет не было, а взрыв произошел где-то вблизи самолета и взрывная волна или осколки ударили самолет… Это произошло на высоте приблизительно 67 тысяч футов… Меня сбили примерно в 25–30 милях южнее или юго-восточнее города Свердловск. В этот момент я летел довольно точно по курсу… При падении самолета меня прижало к приборному щитку, и поэтому я не смог воспользоваться катапультирующим устройством. Я поднял над головой фонарь кабины, отстегнул пристяжные ремни и выкарабкался из самолета через верх. Парашют открылся автоматически».

Ровно пять недель мы вели следствие по делу Пауэрса. И вот у меня на столе лежат восемь томов протоколов, заключений экспертов, постановлений и других материалов на русском и английском языках.

– Ну как, Алексей Иванович, устали? – спросил я следователя.

– Да, немножко. Я никак не думал, что будет столько работы, ведь всего лишь один обвиняемый.

– Не совсем так, Алексей Иванович, вместе с Пауэрсом мы сажаем на скамью подсудимых и тех, кто в США является вдохновителем и организатором шпионского полета.

– Да, это верно. Пауэрс – простой исполнитель, соблазненный деньгами.

За время следствия умонастроение Пауэрса заметно изменилось. На многие вещи он стал смотреть иными глазами. Однажды сказал переводчику, что многое передумал и перечувствовал и у него в корне изменилось представление о русских.

– Если все русские такие, как мои следователи, – сказал он, – то это очень хорошие люди.

Самочувствие его улучшилось. Он много читал. Вскоре ему разрешили переписку с родными.

В Парке культуры и отдыха имени А.М.Горького была устроена выставка вещественных доказательств, там демонстрировались выдержки из протокола допроса, на котором Пауэрс признал себя виновным в шпионаже. Своими показаниями он разоблачил организаторов шпионажа и вдохновителей холодной войны. Его хозяева, должно быть, очень жалели, что воздушный шпион не воспользовался отравленной булавкой. А ведь впереди еще судебный процесс!

Обвинительное заключение по делу Пауэрса было утверждено Генеральным прокурором СССР действительным государственным советником юстиции Романом Андреевичем Руденко 9 июля 1960 года, и дело направлено на рассмотрение Военной коллегии Верховного суда СССР.

Открытый судебный процесс по делу Пауэрса начался 17 августа в переполненном Колонном зале Дома Союзов. Послушать процесс пришли многочисленные представители трудящихся Москвы, члены дипломатического корпуса, зарубежные общественные деятели, видные юристы из различных стран, свыше 250 советских и иностранных корреспондентов. На судебный процесс прибыли отец, мать и жена Пауэрса.

Прозвучал властный голос коменданта:

– Встать, суд идет!

Председательствующий – генерал-лейтенант юстиции В.В.Борисоглебский – предложил сесть, и судебный процесс начался.

…Я внимательно смотрел в зал. Справа от судейского стола за отдельным небольшим столом – государственный обвинитель Генеральный прокурор СССР P.A.Руденко. Слева за таким же столом – адвокат Гринев, член Московской городской коллегии адвокатов. Он защищает Пауэрса. Сзади него за перегородкой – скамья подсудимых. На ней сидит Пауэрс. Охрана. Пауэрс одет в черный костюм, белую рубашку с черным галстуком. Он заметно волнуется. В судебное заседание вызваны свидетели: В.И.Сурин, Л.А.Чужакин, П.Е.Асабин, А.Ф.Черемисин. Они первыми познакомились с Пауэрсом, задержав его в поле после приземления. В суд вызваны также эксперты.

Суд тщательно исследовал материалы дела, заслушав показания свидетелей и заключения экспертов, рассмотрел вещественные доказательства. Подсудимый, полностью признав себя виновным, дал подробные показания. Он заявил, что очень сожалеет о совершенном им преступлении, и на вопрос адвоката Гринева о причинах этого сожаления ответил: «Положение, в котором я сейчас нахожусь, не очень-то хорошее. Я не очень много знаю о том, что произошло на свете после моего полета 1 мая. Но я слыхал, что в результате моего полета не состоялось совещание в верхах и что был отменен визит президента Эйзенхауэра в Советский Союз. Полагаю, что произошло усиление напряженности в мире. Я искренне сожалею, что был причастен к этому».

Судебный процесс над Пауэрсом не только разоблачил преступления, совершенные подсудимым Пауэрсом, но и помог вскрыть преступные агрессивные действия американских империалистов – вдохновителей и организаторов преступлений, направленных против мира и безопасности народов.

На этом судебном процессе еще раз было доказано, что реакционные круги США в борьбе против сил мира не брезгуют никакими средствами, преступно попирают нормы международного права, нарушают национальный суверенитет других государств, чтобы проводить обанкротившуюся «политику балансирования на грани войны».

В связи с этим государственный обвинитель Генеральный прокурор СССР Р.А.Руденко в своей речи заявил: «Если расценивать все эти обстоятельства в соответствии с учением о соучастии, то следовало бы рассматривать в качестве соучастников преступления Пауэрса тех, кто был организатором и вдохновителем этого преступления, а также тех, кто в роли пособников явно содействовал совершению преступления предоставлением средств и устранением препятствий».

В своем последнем слове в судебном процессе Пауэрс сказал: «Я сознаю, что совершил тягчайшее преступление и заслужил за него наказание.

Я прошу суд взвесить все доказательства и принять во внимание не только тот факт, что я совершил преступление, но также и обстоятельства, побудившие меня к этому.

Я также прошу суд принять во внимание тот факт, что никакая секретная информация не достигла своего назначения. Все эти сведения оказались в руках советских властей.

Я сознаю, что русские люди считают меня врагом. Я могу это понять. Но я хотел бы подчеркнуть тот факт, что лично я не питаю и никогда не питал никакой вражды к русским людям. Я обращаюсь к суду с просьбой судить меня не как врага, а как человека, который никогда еще не представал перед судом ни по каким обвинениям и который глубоко осознал свою вину, сожалеет о ней и глубоко раскаивается».

Конец ознакомительного фрагмента.