Глава 2.
Смерть антиквара
Место происшествия всегда ассоциируется со страданием и болью. Особенно больно, если место это знакомое. И вот представьте, какие чувства испытал я, убедившись, что дежурный автомобиль доставил нас в тот самый двор, в котором прошло мое детство. Тот факт, что серая пятиэтажка, некогда служившая домом моей семье, оказалась как бы в глубине сцены, полузадрапированная кронами старых тополей, утешал слабо. Милицейские машины и бледный микроавтобус «скорой помощи» помаргивали мигалками возле Юркиного подъезда.
Юрка был моим одноклассником, соседом по парте с пятилетним стажем и другом, к которому я едва ли не каждый вечер ходил, чтобы делать вместе уроки.
И вот теперь из его подъезда, одолевая тугую металлическую дверь, два санитара выносили кого-то, покрытого простыней и, судя по болтавшейся над носилками капельнице, еще живого.
Я подошел.
На носилках, сливаясь белизной лица с цветом подушки, лежал Юркин отец.
– Дядя Петя, – позвал я.
Ресницы умирающего дрогнули, он повел зрачками и, выделив меня из толпы людей, обезличенных формой, напрягся, силясь что-то сказать.
Я наклонился, приблизив к его губам ухо.
– Меч, – отчетливо произнес Юркин папа. – Меч жизни.
Усилие, которое он потратил на то, чтобы произнести эти слова, явно оказалось для него чрезмерным – на губах запузырилась кровь. Но когда я попытался отстраниться с успокаивающим жестом, он протестующее дернулся и даже сделал попытку приподняться на носилках.
– Найди, – с усилием, как бы вкладывая в меня свою мысль, прошептал он. И после паузы, уже практически обессилев, еле различимо прошелестел: – Монте-Кристо.
* * *
В квартире, куда мы поднялись после того, как «скорая помощь» увезла раненного в неизвестность, работал полицейский наряд. Эксперт при помощи кисточки покрывал все доступные прикосновениям поверхности серым порошком для снятия отпечатков пальцев, следователь, расчистив место на кухонном столе, уверенным почерком писал протоколы, по разгромленным комнатам в уличной обуви ходили какие-то люди в штатском…
Когда мы с дядей Мишей вошли, на нас покосились, но присутствовавший полковник в полицейском мундире кивнул, и этого оказалось достаточно. Нас допустили к осмотру.
Вообще говоря, было не вполне понятно, что именно тут осматривать. Некогда аккуратная квартира семьи, жившей в достатке даже в социалистические времена, сейчас выглядела как бомжатник, не имевший присмотра последние десять лет. Все шкафы были опрокинуты, все полки со стен сорваны. Под ногами бродивших оперативников вперемешку валялись осколки фарфора, рваные простыни, пересыпанные почему-то сахарным песком и мукой.
Зная болезненное пристрастие хозяина квартиры к порядку, я понял, что разгром, учиненный во всех комнатах, был одним из видов пытки. Причем, если судить по количеству крови на сиденье стула с обрывками веревок, пытали тут вдумчиво и со знанием дела.
– Какие версии? – спросил полковник, придвигая табурет и усаживаясь против нас так плотно, словно мы были подозреваемыми. – Есть предположения, что здесь могли искать?
– Ну-у, – сказал я, вдумчиво почесав лоб под линией волос. – Дядя Петя был антикваром – человеком не бедным.
– Это мы поняли. Дальше.
– Насколько я знаю, главные ценности дома он не хранил.
– И это известно.
– Ну, может какие-то отморозки?
– Отморозки, которых он знал? Которым сам открыл дверь? Которые на столе в зале разожгли небольшой костерок из денег?
– О, – удивился я. – Даже так!
– Именно так, – отчеканил начальник. – Судя по всему, грабителям нужна была какая-то вещь. Ценность которой несоизмерима со всем имуществом, находящимся в квартире. А хозяин, как вы верно заметили, был человеком не бедным.
– Похоже вы правы, – кивнул я, стараясь выглядеть одновременно удрученным обстоятельствами и восхищенным проницательностью полковника.
– Он что-то успел сказать вам? – напрямую обозначил интерес полицейский.
– Довольно неотчетливо.
– И все же?
Дядя Миша приподнялся на стуле.
– Я отойду на минутку, – произнес он в полусогнутой и потому особенно просительной позе. – Пописать…
Полицейский брезгливо дернул крыльями носа и снова обратил на меня сверлящий взгляд.
– Ну?
– Бессвязные слова, – поделился я застенчиво. – Мне кажется, он бредил.
– И все же?
– Что-то о мире… Не думаю, что это имеет отношение.
Грохот в соседней комнате заставил меня подскочить. Я ринулся туда и обнаружил, что дядя Миша, споткнувшись об обломки мебели, въехал головой в криво висящую полку, на которой еще чудом держалось несколько предметов. Все, разумеется, обрушилось и неловкому прапорщику крепко попало по затылку круглой жестяной коробкой из-под печенья.
В данный момент дядя Миша застенчиво улыбался, одной рукой потирая ушибленное место, а во второй держал подобранную с пола, ударившую его жестянку.
– Экий вы, – прошипел я, отбирая у старшего прапорщика коробку. Ну в самом деле, мог бы и повнимательнее смотреть под ноги, а то теперь полицейские подумают, что у нас в отделе все такие недотепы.
– Я это,.. – начал оправдываться дядя Миша.
– Вы сходили куда хотели?
– Нет еще.
– Вот и идите.
Я сурово развернулся на каблуках, и тут мой взгляд упал на желтенькую эмблему на круглом боку жестянки. Будь я проклят, но там совершенно отчетливо выделялось два слова, написанных незатейливой вязью: «Monte-Christo».
Торопливо, едва не поломав ногти, я поддел неудобную для открывания крышку, рванул… На пол посыпалось печенье в легкомысленных белых гофрированных салфеточках. А сверху, на эту съедобную россыпь, мягко спланировал листочек со стандартной надписью: «Упаковщик №4. Семен Труфанов».
Имя и фамилия упаковщика были вписаны шариковой ручкой. И в этом не было бы ничего особенного, если бы не почерк. Дело в том, что я много раз видел тексты, написанные отцом моего друга Юрки. Слова «Семен Труфанов» были начертаны его рукой. Вне всяких сомнений.
Монте-Кристо