Тайна острова Матуа. Часть первая. Экстренный выход. День первый (В. Н. Макарычев, 2014)

Древнее пророчество предупреждает: «Кто противится событию, на том оно и сбудется!» При одном условии: за словом должно следовать дело. История, о которой пойдет речь, обязательно случится до 2020 года. Предсказания начинают сбываться.

Свет, исходивший от солнца, туманил и лукаво двоил вершины Иудейских гор. В ноябре погоду на Мертвом море называют «невыраженной» зимой. Вода здесь теплее воздуха, отчего и создается эффект легкой испарины. Все равно что при фотографировании: чем больше диафрагма, тем меньше глубина резкости.

Иван Кротов, приехавший в Израиль по важному делу, сегодня взял выходной и отдыхал на берегу «соленого озера», называемого морем. Вот уже продолжительное время он с интересом наблюдал за странным стариком в синих, советского покроя трусах. Его нескладная рыхлая фигура напоминала ему очень знакомого человека, но вспомнить, кто это, никак не удавалось. Возле него постоянно находилась молодая симпатичная женщина. В какой-то момент старик пошел в воду и неожиданно споткнулся, а перед этим прозвучал легкий хлопок. Иван машинально обернулся в ту сторону, где метрах в десяти стояла деревянная будка спасателей. Двое спасателей направились к тонущему старику, а третий быстрой походкой пошел к стоящему рядом черному автомобилю. Машина тут же рванула с места, оставляя в теплом воздухе запах горелого масла.

Октябрь заканчивался, а бабье лето в Москве все не наступало. Шел надоедливый, мелкий дождь. Желтые листья, скомканные влагой, прилипали к подошвам ботинок, заставляя ускорить ход, чтобы от них избавиться. Примета, к суровой зиме. Он с грустью вспомнил, как совсем недавно на своем юбилейном ужине друг по прежней службе на Камчатке, корабельный доктор Сергей Воронин, в качестве тоста пожелал: «Поверь мне, пятьдесят – это только начало, и их тебе жизнь отсчитала!» В ответ он непроизвольно свел плечи, напрасно пытаясь спрятаться от предупреждения о старости, скрытой в словах товарища. Замечал по себе, время с возрастом буквально летело, а воспоминания о прошлых годах переходили из цветного в черно-белое изображение. Оставалось лишь ностальгировать, как по лентам старого советского кино. Детство, прошедшее в переездах семьи вслед за отцом моряком-пограничником, оставило в памяти незначительные события. Из них, пожалуй, самым запоминающимся являлась Балаклава, что под Севастополем. Город притягивал мальчишек тайной, которую они находили здесь на каждом шагу, – от скрытой в скале базы подводных лодок, называемой для конспирации «городской телефонной станцией», до подземных ходов старинной Генуэзской крепости. В одной из таких пещер-развалин отыскали выбитый на белом известняке рисунок пчелы с огромным жалом. Ребята на ходу сочинили и легенду о якобы приземлившемся здесь в древности инопланетном корабле. Короткие пчелиные крылья в их любознательном мозгу ассоциировались с лопастями внеземного вертолета, а длинный хоботок-жало – с противогазной трубкой. За Крымом последовала Москва, где отец учился в военной академии, да так и остался преподавать. Алексей Кротов пошел по стопам отца. Окончив школу, поступил в Военно-морское училище имени М. В. Фрунзе на факультет ракетного вооружения. После училища служба на Второй флотилии атомных подводных лодок, что на Камчатке. Карьеру командира сделать не успел, уволился в звании капитан-лейтенанта. С развалом Советского Союза флотилия, состоящая из четырех дивизий подводных стратегов – РПКСН[1], уменьшилась, как шагреневая кожа, до одной дивизии. Алексей вернулся в Москву и с помощью друзей отца устроился преподавателем в институт МВД. Там и платили больше и своевременно, и звания присваивали гораздо быстрее, даже чем в подплаве.

Здесь Алексей Кротов дослужился до полковника и возглавил институтскую кафедру деятельности органов внутренних дел в особых условиях. Бывший офицер-подводник обучал будущих полицейских приемам борьбы с террористами. От старой профессии пригодились флотские навыки самодисциплины и чувство товарищества, привитое тесным отсеком подводной лодки, где поровну с матросами делится кусок хлеба и глоток воздуха. С курсантами приходилось выезжать в многочисленные «горячие точки» Дагестана и Чечни. Он учил молодых пацанов видеть гранатную растяжку, по шороху и ветру в лесу определять причину шума, разжигать с одной спички костер и метко стрелять. Но не это все же было главным в группе «милицейского спецназа», а как раз психология коллектива и воспитание мужской дружбы, которая важнее любви. Если собираешься выжить! В нем неожиданно раскрылся талант охотника – слышать в лесу, при этом самому быть невидимым. Именно осторожность и внимательность спасла ему жизнь, когда в юности с отцом как-то раз выехали в конце апреля на охоту. Сырой лес еще не избавился от снежных проталин, а над землей стелилась дымкой испарина. Вечерело. Он выходил к точке встречи, к большой сосне на окраине поля. В двустволке заряжено два патрона. Один с дробью на утку, другой – свинцовой пулей на крупного зверя. На самой кромке села с овсяным полем вдруг метнулась еле заметная тень. Затем она оказалась сзади него. Стало как-то тревожно и не по себе от беспомощности перед неизвестным. К тому же туман становился на открытом пространстве плотнее. Неожиданно «призрак» двухметровой тенью встал прямо перед ним. Это был огромный медведь-шатун. Алексей, не успев испугаться, единственной пулей повалил его прямо у той самой развесистой сосны, где назначили встречу охотники. В самое сердце. Потом уже товарищи с уважением рассказывали о его небывалом везении. По их опыту, одной пулей убить медведя невозможно. Слишком живуч хозяин леса, до пяти километров может пройти раненым! На память Алексей оставил черный коготь от убитого медведя.

Он спешил на встречу с тем самым товарищем, произнесшим странный тост о новом этапе жизни после пятидесяти лет. С Сергеем Ворониным они сегодня отправлялись на Дальний Восток, но по разным направлениям. Воронин не знал истинной цели поездки, а Алексей Кротов стоял у истоков необычной «операции».

В профессорском кабинете пахло женскими духами со вкусом арбуза и ароматного чая. Не сдержавшись, пожурил старого товарища – «седина в бороду, бес в ребро», намекая на любовные отношения с молоденькой женщиной, а про себя подумал: «Воронину чуть больше шестидесяти, но не стесняется жить в свое удовольствие. Плохо одно, чаще стал зудеть да хвастаться своими достижениями в науке, особенно при женщинах. Доктор наук, профессор, полковник. Нет, все мало!»

Друзья обнялись, не тратя время на обычные в таких случаях дежурные расспросы. Алексей, показывая на заваленный рукописями и книгами профессорский стол, недовольно пробурчал, мол, уработался, места для чашки чая старому товарищу не оставил!

Воронин от его слов чуть вздрогнул, при этом благообразная седая шапка волос зашевелилась от возмущения, крупная бородавка на правой щеке негодующе налилась кровью. При женщине он болезненно воспринял критику, бдительно охраняя неприкосновенность своей территории. Настя, его сорокалетняя пассия, казалось, не обращала на хозяина никакого внимания. Навела порядок в бумагах, аккуратно поставила на стол в больших пиалах пахнущий востоком чай и незаметно вышла. Алексей игриво кивнул в ее сторону и спросил профессора:

– Готов к поездке на остров Матуа?[2]

Профессор заговорщически улыбнулся и ответил:

– В отличие от тебя, понимаю свою цель и обязательно ее осуществлю!

Пришла очередь улыбнуться Алексею. Он хорошо знал, на острове психофизиологу будут предложены открытия, от которых он не сможет отказаться. Только не догадывался старый товарищ о наличии опасности в его научной поездке за поиском волшебного слова-кода. Хотя это не его забота.

– Вот послушай, – наугад вытянул профессор из стопки листок, – о чем говорит найденный мною древний манускрипт. Представь себе, что в некотором царстве, в некотором государстве появился маг, который из всех приемов волшебства владеет лишь одним – умением управлять сознанием людей, используя волшебные заклинания.

– Таким магом можешь быть только ты. А знаешь почему? – перебил профессора Алексей.

– Знаю! Скажешь, влез дурак в Средневековье и мракобесие. Согласен! Что же делать, если общество развивается по спирали, и сегодня она идет вниз. И в древние времена управляли людьми. Сначала с помощью поклонения идолам, а потом на их смену пришла более совершенная система – религия. Она не смогла привести к единству людей и идеи. Появились несогласные, которые объединились в тайные общества и отстаивали свое мнение. Власть с ними, естественно, борется и натыкается на сопротивление. Вот историю одного из них, тайного общества убийц, я раскопал, и, похоже, на острове Матуа находятся прямые подтверждения их существования!

– Понятно, – примирительно поддержал монолог Воронина Алексей, – только нет у тебя волшебного слова, чтобы войти в пещеру Али-бабы!

– Как это нет? – обиделся профессор. – А код речи? Это же мое открытие! – Ноздри его крепкого носа завибрировали, как у взнузданной лошади.

– Открыл! А волшебного слова, перед которым преклонился бы весь мир, не нашел! Ну, типа, «сим-сим, откройся» – и моря отступили, горы разошлись. – Алексей умышленно провоцировал товарища, зная его вспыльчивый характер и склонность бороться за несуществующую справедливость.

– Одним-единственным словом человека не воспитаешь, для этого как раз и существует алфавит, общий для всех народов, как способ решения противоречий и национальных конфликтов. Его дал Адаму сам Бог, но сатана смешал привычную речь, и люди заговорили на разных языках. Тогда Святой Дух научил апостолов иностранным языкам. С бесценным багажом они и пошли проповедовать суть триединства Бога: Бога Отца, Бога Сына и Бога Святого Духа. При этом совершали всякие святые дела, вроде воскрешения из мертвых и чудесных исцелений.

– Опять важность слова? – уточнил Алексей.

– Ты дослушай! Сам же просил назвать волшебное слово. День Святой Троицы не случайно считается днем рождения Церкви. Следующие сутки за Троицей идет День Святого Духа, давшего проповедникам знание языков, – продолжал излагать свои религиозные познания профессор Воронин.

– Отец с Сыном, получается, обсудили план действий, за одну ночь обучили языкам своих учеников и пошли проповедовать да чудодействовать! Нет бы отменить «указание» дьявола да вернуть людям единый язык! – вступил в идеологический спор закоренелый атеист Кротов.

– Ну да, – машинально подтвердил Воронин, словно карась, попавший на удочку, – главное открытие находится в сути моей научной гипотезы, где речь служит кодом, который меняет критическую оценку человеком самого себя. Код состоит из специально построенной речи и последовательности букв. Действует, как флейта на кобру.

– Кто же флейтист для человека? Бог? – недоверчиво спросил Кротов, не понимая, к чему клонит психофизиолог.

– Скорее всего, группка наиболее умных индивидов. Только воздействуют они на людей не одномоментно, а длительное время, с помощью нового оружия, называемого «кодом речи». Из поколения в поколение формируется необходимое мировоззрение, а на его основе – стада, а может, и целые государства зомбированных людей-рабов, – уточнил профессор.

– Ты сказал «новое оружие». Это, наверное, психотронные генераторы? – в свою очередь попытался Алексей показать знание предмета.

– Я немного погорячился, в оружейном арсенале те же старые добрые средства, но в новом понимании возможностей их применения. Первое – деньги или денежная система, – уклонился от прямого ответа профессор Воронин.

– Кажется, мы уходим от нашей проблемы и переключаемся на банальные, которыми переполнены средства массовой коммуникации: всемирное правительство, тайные знания, масонство, клуб трехсот, кланы Ротшильдов, Рокфеллеров, Абрамовичей и других, – попытался пошутить Кротов. – Не понимаю, при чем здесь деньги, когда ты говоришь об открытии нового оружия в виде «кода речи»?

– Не скажи! Заметь, государства распадаются, а денежная система с кабальным ростовщичеством остается, – загадочно уточнил Воронин.

– Согласен. По-твоему, денежная система является не только этапом совершенствования производственных отношений, но и средством обработки сознания масс в интересах правящих кланов.

– Читая текст или слушая речь, наши органы воспринимают физические сигналы, – пустился в объяснения своего открытия профессор, – причем каждой букве соответствует определенная часть, или, иначе, квант сигнала, который воспринимается за ограниченный отрезок времени. Но для понимания их сознанием нервная система должна перевести эти кванты во внутренний язык или в код, пригодный для дальнейшей обработки, то есть декодировать. Поскольку нервная клетка работает как реле – либо пропускает сигнал – это единица, либо не пропускает его – это ноль, то, как и компьютер, состоящий из аналогичных вычислительных ячеек, мозг анализирует информацию в этих кодах, которые называются бинарными и поступают с множества подобных ячеек.

– Это мне понятно, – со знанием дела проговорил в прошлом подводник-ракетчик Кротов, вспоминая устройство формирования релейных сигналов, повышающих точность наведения на цель баллистической ракеты. – Подобное декодирование основывается на известных принципах формирования цифровых сигналов в электронной аппаратуре. При чем здесь кодирование речью? Неужели на основе этого внутреннего кода можно внести какие-то дополнительные скрытые команды, направленные на управление человеком?[3]

– Совершенно верно, коллега. Опыт использования 25-го кадра американским психологом Вайкери может свидетельствовать и о подобной возможности внушения. Я в самом начале говорил про значение религии в управлении людьми и про тайные общества, созданные для тех же целей обиженными и желающими власти. В их арсенале «слово» занимает особое место. Раскрытый мною «код речи» на самом деле использовался еще в глубокой древности. В виде заклинаний и религиозных песнопений. Я нашел старинную рукопись о тайном обществе исмаилитов, созданном в 909 году на севере Африки. Особыми ритуалами, заклинаниями, наркотиками и жестокостью они сумели подчинить ряд обширных территорий в разных государствах. Их главарь «Старец горы» укрывался в неприступной горной крепости Аламут, владея рядом городов-крепостей в Сирии. Саладин в 1171 году рассеял сектантов, как конкурентов своей религии, оружием. Он был воинствующий суннит. Остатки приверженцев шиитской секты создали новую организацию, тайный союз ассасинов, или убийц. Он еще назывался «Гашишем», от названия наркотика, который употребляли эти ребята. Засекреченная банда-секта занималась рэкетом, террором и элементарным вымогательством у богатых людей. Они не пахали, не занимались скотоводством, а готовили беспрекословных убийц-смертников. Легко переступали любые правила и религии. Ради денег и приказа «Старца горы» меняли веру, служили дьяволу и черту, в том числе и христианам-крестоносцам.

– Да, красиво жить не запретишь! – искренне удивился Кротов. – Как современные террористы, обложили оброком соседей…

– Нового ничего сегодня не придумали, – поддержал товарища Сергей Воронин, – просто отбирать деньги, уже тогда понимали, слишком примитивно. Собственные преступные действия следовало объяснять запуганным людям, вот свое толкование Корана и придумали. Дополнили мифами о владении тайной бессмертия и управления миром. Страх перед сектой был до того велик, что региональные властители входили в тайное соглашение с предводителями убийц. Попросту откупались. Еще доверяли им охрану своих границ на опасных направлениях. Так банда-секта добралась до Европы. – Профессор отпил из пиалы пряного чая и вдохновенно продолжил: – В очередной раз «Секту убийц» разгромил в 1250 году монгольский хан Гулагу, взял в плен и казнил «Старца горы». В 1394 году Тамерлан уничтожил остатки сектантов в Азии. Средневековые террористы в 1243 году потеряли свой последний оплот и столицу, пятиконечную крепость на горе Монсегюр, что на юге Франции. Их порубали крестоносцы. Говорят, воины креста на этой горе искали священную чашу Грааля, дающую тайну управления над миром и долгожительства. Именно с Европы пошла мода называть членов тайного общества исмаилитов катарами[4]. В придуманные сектантами-катарами мифы верили образованные правители и откровенные шизофреники. Фашисты «Аненэрбе» искали Грааль, полагая, что смогут расшифровать языческие письмена и раскрыть секрет генезиса мира. И американцы искали, снаряжая подводную лодку к острову, что на Курилах. Именно там, по катарскому пророчеству, слава Монсегюра возродится. Координаты, записанные в пророчестве, указывают на гору Пидан (Ливидийскую) в Приморском крае, но на самом деле это гора Сарычева на острове Матуа. В этом есть мое очередное открытие!

– Без комментариев, – развел руками Кротов. – Чаша Грааля – пусть будет чаша! Только мы едем на Дальний Восток не за мифом, а совсем за другим. – Он осекся, поняв, что сказал лишнее, и, как бы в оправдание, добавил: – Я думал, катары, типа средневековых хиппи, безобидны и живут по законам свободной природы. Слышал, жили они по-коммунистически, все, значит, поровну и сообща.

– Да, коллега, и жен делили, и детей сообща воспитывали! – встрепенулся профессор и ревниво посмотрел на свою любимую, незаметно появившуюся в комнате, чтобы поставить на стол вазу с фруктами. – А насчет чаши Грааля – зря сомневаешься. Нашли же на развалинах Монсегюра копье, которым римский легионер Гай Кассий нанес «удар милосердия» распятому Христу[5].

Самое сложное занятие – доказывать очевидное людям, не желающим его признавать!

2

В то время как старые друзья так вдохновенно обсуждали древние тайны, на другом конце страны, во Владивостоке, командующий Тихоокеанским флотом Павел Петрович Сидоровский из окна кабинета с видом на тридцать третий причал наблюдал за корабельной набережной. Порывы океанского холодного ветра рано сорвали покров листвы с деревьев, отчего они походили на съежившихся от стыда людей. Так он простоял, ни о чем не думая, несколько минут, а затем взгляд его медленно переместился на рельефную карту Земли, занимающую половину стены просторного кабинета. Коричнево-зеленая суша поднималась над темно-голубым Мировым океаном. Адмирал разглядывал ту ее часть, где воды Тихого океана, словно искусственным молом, ограждала от материка Курильская гряда. С десяток небольших островков вытянулись косой линией и соединяли похожий на рыбью голову остров Сахалин с японским Хоккайдо.

Адмирал вспоминал совещание у министра обороны, с которого только что прилетел. Начальник Генерального штаба, комментируя доклад министра об итогах боевой подготовки войск, неожиданно отклонился от темы совещания и пустился в рассуждения о геологических изысканиях в акватории Охотского моря, рядом с Курильскими островами. Министр, естественно, отреагировал и недовольно постучал карандашом по микрофону. В результате начальник Генерального штаба не успел высказать главную мысль, но внимательный и острый ум тридцатисемилетнего адмирала-тихоокеанца обратил внимание на неслучайную интригу. Начальник Генштаба тем самым пытался подать некий сигнал присутствующим и обратился, в первую очередь, к морякам. Павел Петрович Сидоровский связывал таинственный знак с возможным обострением обстановки в данном районе, по причине найденных там больших запасов нефти. Особого секрета из этого никто и не делал. Все хорошо осознавали, наступает новый передел мира, который до сегодняшнего дня происходил относительно мирным путем: люди договаривались посредством международных экономических и военных союзов.

«Хотя всему есть предел. Природное сырье не восстанавливается, значит, его становится на земле меньше и меньше. Вот и причина межгосударственного конфликта», – размышлял адмирал, разглядывая морщинистый, изрезанный глубокими заливами берег материка в районе Татарского пролива, где, по информации начальника Генерального штаба, нашли большие запасы нефти. На память пришло сравнение теперешнего ожидания с ожиданием перед началом Великой Отечественной войны – все знали, война вот-вот начнется, но официальные власти запрещали об этом говорить. Атмосфера кризиса, катастрофы чувствовалась и на вчерашнем совещании в Москве. Руководитель военного ведомства прямо предупреждал о необходимости перехода на жесточайшую экономию энергоресурсов в войсках.

Ритуальное мероприятие, проводимое раз в год, завершилось очередным нагоняем. В этот раз больше всего попало флоту – за аварийность с гибелью людей и за непродуманные выходы кораблей в море. Иными словами, за плохую организацию боевой подготовки.

Павел Петрович Сидоровский, находившийся под впечатлением от накачки министра, поначалу хотел переговорить по телефону с каждым командиром соединений, но справедливо отложил это мероприятие, рассудив, что, кроме очередного нагоняя, все равно предложить больше нечего. Не изобрели универсального средства по предупреждению аварийности и питающуюся воздухом машину! Как бы строго ни потребовал с подчиненных, мало что изменится в их работе. Начнут, как обычно в таких случаях, скрывать происшествия. В протекающей лодке не откачаешь всей воды, пока не устранишь причину ее поступления в отсеки. А она давно известна – старые корабли, несовершенная ремонтная база, плохая профессиональная подготовка моряков. По расходу громадного количества топлива и оправдываться нечего. Жрут его корабельные машины не ведрами и не бочками, а железнодорожными составами.

Тревожное предчувствие не покидало адмирала. Он снова и снова возвращался к предупреждению начальника Генерального штаба о возрастании конфликтной ситуации в районе Курил. Следовал один вывод – принять срочные меры к повышению боевой готовности сил флота. Командующий начал действовать, экстренно назначив оперативное совещание руководства штаба флота и командиров кораблей, базирующихся во Владивостоке. В списке, принесенном его порученцем, значились всего два командира – большого противолодочного корабля «Патрокл» и корвета «Дерзкий»: капитан первого ранга Брайтинг и капитан третьего ранга Куринов. Остальные находились в пунктах постоянной дислокации, в значительном удалении от главной базы флота, Владивостока. Последний, завершив ремонт в Дальзаводе, готовился к переходу «домой», в Петропавловск-Камчатский, что означало его хорошее боевое состояние.

На «большой сбор» потребовалось полчаса. Командующий ознакомил собравшихся с состоянием воинской дисциплины и аварийности на флоте за последние полгода. Скупые цифры показывали их взаимосвязь. В соединениях, где больше всего нарушают устав, как правило, случаются и аварийные происшествия.

– Нужно изначально задать себе вопрос, какова наша общая цель? – оторвавшись от бумажки, обратился он к своим подчиненным-штабистам. – Ответ прост: боевая готовность! Все остальные задачи являются вспомогательными.

Сказав, посмотрел в сторону начальника штаба флота, как бы ища поддержки. С вице-адмиралом Борисовым они служили вместе на Камчатке. Теперешний подчиненный был тогда его начальником, командиром атомной подводной лодки-«стратега».

Кадровая политика в современном флоте проводилась необъяснимо здравому смыслу. Каким образом подводник стал в тридцать шесть лет командующим флота, где основная сила надводные корабли, для него самого являлось загадкой. Хотя и на гражданской службе чудес с назначением неопытных птенцов в возрасте двадцати семи лет в министерские кресла хватает. Да, отсутствие ума – еще не повод для суда.

– Кажется, предельно все предусмотрено в структуре управления флота, но идет сбой за сбоем, – продолжил выступление Павел Петрович Сидоровский.

Встал из-за стола и молча направился в сторону большого глобуса, стоявшего на полу. Ладошкой нажал на его основание, отчего искусственный земной шар медленно завращался. Высокий и сухощавый, молодой адмирал излучал энергию и стремительность.

– Во главе любого дела стоит человек. От того, как он выполняет свои обязанности, зависит успех задачи. Видимо, у нас не все об этом знают. А может, ленятся? Представляете, как было бы здорово, если бы каждый трудился добросовестно! В военном флоте служить было бы в радость! – Молодой адмирал искренне верил в теорию создания нового человека. – Попрошу высказать свое мнение по искоренению проблем, мешающих боеготовности.

Наступила долгая пауза. Понимали, командующий вызывает к откровенности, но кто же захочет выступить с инициативой, которую самому же придется и выполнять! Опытные моряки знали такое правило и угрюмо молчали. Напряженную тишину нарушил капитан третьего ранга, самый младший из приглашенных офицеров по званию и возрасту.

– Товарищ командующий, разрешите?

Павел Петрович мотнул головой, нисколько не удивившись расторопности командира. Он любил инициативных и дерзких.

– Капитан третьего ранга Куринов, командир корвета «Дерзкий», – спокойно, без размазанности приступил к докладу инициативных предложений офицер. – Есть объективные причины. Их хорошо знают, я же предлагаю решать вопрос имеющимися у нас силами и средствами.

Начальники управлений оживились, а начальник штаба с любопытством посмотрел на молодого офицера, который являлся полной противоположностью высокого и отутюженного командующего. Невысокого роста, хрупкого телосложения, с тонким профилем белоснежного лица, светлой упрямой челкой, в узких, со стальными ободками, очках. Не командир военного корабля, а преподаватель за кафедрой. Борисова возмутило, с какой легкостью капитан третьего ранга Куринов перешел на классификацию типов кораблей на иностранный манер. Мода на все иностранное, в ущерб отечественному, похоже, возвращалась из глубокой истории российской государственности.

«У нас, русских, всегда имелось свое мнение. Не было в советском флоте фрегатов и всяких там корветов, – про себя негодовал вице-адмирал, – противолодочный корабль, или, проще, сторожевик! Придумали тоже, корвет[6]!»

Куринов заметил повышенное внимание к своей персоне, но объяснял такое поведение ревностным отношением старших к младшим. Подобное он частенько встречал в своей офицерской карьере, особенно когда речь заходила о новом назначении. Старшие крепко держались за свою должность.

– Проблему следует решать, не доводить до кризиса, когда ничего нельзя сделать. Это как в медицине: своевременно поставленный диагноз – быстрее лечится болезнь. В нашей системе такого оперативного вмешательства не происходит. Доложил, к примеру, командир о неисправности радиолокационной станции по инстанции. Месяцами решается вопрос о замене сгоревшей детали. Корабль в море выйти не может. Боеготовность нарушена. Не дожидаясь ремонта, начальники дают нам команду выйти в море. Таких мелких «поломщиков» у нас в бригаде каждый третий корабль. Вот вам и предпосылка к аварийному происшествию. Дайте командиру полномочия, в интересах боевой готовности, самим закупать и устанавливать не очень дорогие запчасти, а не ждать месяцами, когда их привезут из Китая или Японии наши доблестные береговые огражданенные службы. Да еще припрут, как часто бывает, не соответствующую маркировку, а цена ей – с «Мерседес».

– Гасподин каманщий, разрешите? – неожиданно прозвучал ласковый голос с иностранным акцентом.

Присутствующие как по команде повернули головы в сторону подтянутого и жилистого капитана первого ранга. С заостренными чертами лица, загорелый офицер в черной форменной куртке и с ослепительно-белым треугольником футболки вместо кремовой рубашки с галстуком. Мода, введенная бывшим министром, предпочитающим носить импортные вещи. В такой форме капитан первого ранга походил на героя блокбастера о моряках победоносного американского флота. Командир большого противолодочного корабля (бпк) «Патрокл» Ричард Брайтинг таковым и являлся. В очередную государственную кампанию по переселению соотечественников из-за рубежа прибыл в Россию. Бабушка его была тулячкой, из белоэмигрантов. Сам Брайтинг особой карьеры в американском флоте не сделал, закончил там службу в должности помощника командира берегового катера прибрежного флота США, в звании капитан-лейтенанта. Таким военспецам на нашем флоте доставались лучшие должности, в ущерб русским офицерам. На то были свои причины. Как и в прежние времена, морских офицеров, способных управлять кораблем, недоставало. Сказывалась необдуманная политика министра обороны Сердюкова, заставившего военные вузы готовить вместо офицеров старшин и сержантов. Отчего и произошел перекос от офицера к младшим специалистам, умеющим водить танки да управлять катерами. Новое время требовало военачальников, способных командовать соединениями кораблей и армиями, но их было мало.

– Малодой камандир чутачку не прав. Думай о боевой готовности, а не о ченче. Каждый на флоте должен своим делом заниматься, – высказал очень оригинальную мысль в прошлом иностранец, а теперь командир российского большого противолодочного корабля капитан первого ранга Брайтинг.

«Вот выскочка иностранная, – переключил желчный сарказм с молодого командира корвета «Дерзкий» капитана третьего ранга Куринова на «иностранца» Брайтинга адмирал Борисов, – не успел оформить гражданство, как зачислили в ВМФ, да еще доверили командовать кораблем первого ранга, а по-русски до сих пор говорить не научился!»

Он заметил на себе усмехающийся взгляд флотского кадровика. Одногодки, оба адмиралы, они только что, перед совещанием, обсуждали проблему нехватки подготовленных командиров кораблей.

– Модным нынче становится заманивать на флот американцев, немцев и англичан, принявших наше гражданство. Только искусный моряк не по национальности определяется, – рассуждал кадровик. – Перекрываем этим дорогу лучшим нашим офицерам, а они терпеливо служат и дожидаются справедливости от государства. Брали бы уж у супостата и другие традиции, например, в английском флоте с давних времен привилегии офицерам назначают лишь с капитана второго ранга, а до этого равны все в службе, от сына королевы до рабочего. У нас что? Возьми нашего командующего, тридцать семь лет, полный адмирал! Назначают по протекции и делают ставку на молодость. Так сказать, «политика аванса»! Да и личной преданности. А один министр додумался своих любовниц начальниками над военными ставить! Хорошего из этого ничего не вышло.

Из размышлений Борисова вырвал резкий звонок красного телефона с гербом, стоявшего на специальной подставке возле окна. По закрытой правительственной связи звонили по крайней необходимости.

– Есть, товарищ министр обороны. Так точно! – скупо и односложно отвечал командующий, сжимая трубку.

Офицеры следили за лицом командира, которое, постепенно заливаясь краской, становилось похожим на телефонный аппарат. Командующий резким движением положил трубку на место и вытер носовым платком гладко выбритый затылок.

– Совещание закончено. Попрошу остаться начальника штаба и капитана первого ранга Брайтинга, – объявил он тревожным голосом.

После импровизированного совещания, похожего на желание командующего выговориться, капитан третьего ранга Куринов вернулся на корабль и принимал у старпома доклад о готовности к морскому переходу домой, до Петропавловска-Камчатского. Он не знал о поставленной Брайтингу задаче самим командующим Тихоокеанским флотом, но желание довести свои креативные мысли до руководства осталось.

Старпом корвета «Дерзкий», капитан третьего ранга Чугунов, в новой куртке, с выпирающим животиком, на юте руководил погрузкой продуктов. Моряки в темно-синих рабочих спецовках ползали по трапу с мешками и картонными ящиками. На пирсе с задранной кабиной одиноко стоял «КамАЗ».

– Такими темпами мы загрузимся к следующему вечеру, – в сердцах выговаривал Куринов.

– Сергеич, – фамильярно отвечал Чугунов, – нам спешить незачем. Последнюю машину разгружаем. На пятнадцать суток довольствие получим. В самый раз, положено по автономности.

– Должны загрузиться продуктами на месяц, – потребовал командир.

– Начальник тыла флота прислал сообщение о завершении с нами работ. У них все силы брошены на погрузку соседнего «бэпэка». Требует освободить дорогу, разгрузить быстрее машину. Так что продуктов у нас дней на шесть!

В это время к трапу большого противолодочного корабля «Патрокл» выкатилась первая машина. Остро запахло выхлопными газами. На берег сбегали моряки и спешно выстраивались на пирсе. Потрескивала корабельная лебедка, спускавшая на тросах сетку для подъема груза. Корабли стояли «лагом», практически борт к борту.

– Значит, Брайтинга собирают! – проговорил загадочно командир.

– Собирают, да еще как! Все тыловое начальство у трапа, того и гляди сами начнут таскать мешки с продуктами, – пошутил пухлый старпом.

С невысокой палубы корвета-сторожевика хорошо просматривались разгоряченные лица береговых офицеров, одетых в новенькие добротные куртки, «эмчеэски». Им было непривычно стоять на открытом месте, где пронизывал поролоновую ткань острый океанский ветер. То и дело похлопывали руками по бедрам и слегка приседали, пытаясь согреться.

– Отказались от альпаков[7], теперь мерзнут, – без злобы ругнулся Чугунов.

Куринов втянул в легкие порцию горьковатого сырого воздуха. Солнечные лучи медленно растворялись, и прямо на глазах огромное дымовое облако закрыло остатки жидкого солнца.

– Если солнце село в тучу, утром жди большую бучу, – отшутился он.

Между тем колонна автотранспорта коричневым змеевидным хвостом вползала сквозь узкие ворота КПП на причал. Последняя машина отделилась и направилась к их кораблю, как раз на место отъезжающей.

Из кабины выскочил молодой парень в гражданке.

– Уголь привез! – радостно прокричал он офицерам, стоящим на палубе корвета.

– Какой еще уголь? – ежась от колючего октябрьского ветра, грозно пробасил в ответ старпом.

– Самый настоящий, каменный!

– Они думают, у нас вместо турбины стоит кочегарка? – повернулся к командиру Чугунов.

– Откуда им знать, – угрюмо пробубнил Куринов, – аутсорсинг[8] у них. Складская логистика. Пойдем, старпом, выход в море еще через два дня, – махнул он рукой и направился по скользкому шкафуту в носовую часть корабля, к приоткрытой бронированной двери. – Непорядок, старпом! – не удержался от очередного замечания командир. – Двери на корабле должны быть всегда закрыты! К тому же опять резина не белена! Позабыли команду флотских приборок: «Медь драить, резину белить»?

Тяжелая дверь глухо закрылась и в завершение застонала под стальной блокировкой, которую со злостью закрыл Чугунов. Он считал себя опытнее командира, потому на замечания реагировал болезненно. Уже год перехаживал в звании и по возрасту был старше. Бригадное начальство хвалило лучшего на флоте старпома, но самостоятельной должности не предлагало. Была за ним одна отрицательная черта, несвойственная командиру корабля, – боязнь швартовки. Когда доверялось такое действо, изводил себя и всю вахтенную смену. Нервничал от превеликого желания стать лучше Куринова, но не мог. Вместо того чтобы унять свою зависть, Чугунов, наоборот, злился и разбивал о переборку ходового мостика не один десяток «матюгальников». Связист, стоящий рядом со связкой пластмассовых головок для переговорного устройства, оперативно менял разбитый. Моряки за глаза обзывали неуравновешенного старпома Ящуром.

Командир и старпом остались один на один в командирской каюте. Куринов расписался в нарядах о получении провизии.

– Кажется, к переходу домой все готово? Как, старпом?

Чугунов согласно пожал обтекаемыми плечами и предложил:

– Моряков можно и в увольнение отпустить, а офицерам готовить бумаги для сдачи боевой готовности номер три. В Петропавловске разбегутся по домам. Штаб бригады только нас и ждет. Они думают, мы на заводе три месяца отдыхали! По ресторанам по Владику гуляли да должности в штабе флота выколачивали. Навалятся со всей пролетарской ненавистью, накопают замечаний. Не сдадим флагманам курсовую задачу – премиальные урежут.

– Да ладно, пусть сходят на берег до утра. Вечно у нас офицер во все дырки затычка. Боевые документы? Они и без напоминаний знают, что и когда нужно готовить, – успокаивал командир своего боевого помощника.

В дверь каюты осторожно постучали. Куринов вопросительно посмотрел на старпома.

– «Бычок»[9] наш, Баранов, в увольнение рвется, – ответил Чугунов, еще окончательно не справившись с раздражением, – холостяк, однако!

В узком темном проеме косяка командирской каюты показалась высокая фигура командира ракетно-артиллерийской боевой части.

– Не стойте в дверях, проходите, – пригласил Куринов.

Статный офицер в узкой форменной курточке, из-под которой виднелись рельефные мускулы, осторожно присел на узкий диванчик. Каюта наполнилась резким запахом хорошего одеколона.

– На сход? – лукаво обратился к посетителю старпом.

– Именно! – весело ответил капитан-лейтенант. – Товарищ командир, слышал, у вас жена болеет. Может, чем-то помочь? – неожиданно спросил Баранов.

Куринов внимательно посмотрел на офицера, затем на женский портрет, стоящий в картонной рамочке на краешке стола, и тяжело вздохнул:

– Помочь ей, кроме медицины, никто не сможет. Даже моя любовь! – Сказал искренне и буднично, словно взял вилку за ужином. – Завтра утром отвожу в роддом. Наша третья попытка сохранить ребеночка. На этот раз доносила до положенного срока. Договорился, врачи присмотрят. Мы же здесь одни! Скоро и меня не будет. Идем в родную базу, Петропавловск. Медицина, надеюсь, поможет.

– Командир, мы же понимаем, за операцию нужно платить! У нас давно все за деньги. Сколько? Мы скинемся! – оживился вдруг старпом.

Куринов мутно посмотрел в его сторону. Он не понимал, к чему клонит помощник, потому машинально ответил:

– Пятьсот тысяч рублей.

– Это же мое двухмесячное довольствие, – тут же возмутился Баранов.

– Знаешь, – по-свойски обратился к нему Чугунов, – жизнь нарождающегося человека бесценна. Можно заплатить и больше, лишь бы родила нормально. У меня самого трое деток.

Куринов уважительно посмотрел на многодетного отца. К своему стыду, он и не догадывался о его большой семье. Да Чугунов никогда не просился лишний раз с корабля на берег, словно и не было дома.

3

Капитан-лейтенант Николай Баранов, командир ракетно-артиллерийской боевой части корвета «Дерзкий», собрался к женщине, с которой был знаком пару недель. Лихорадочно перерыл шкафчик с «гражданкой» и, не найдя ничего достойного для выходного дня, напялил затертые джинсы. Торопливо заправил в них синюю в клетку модную рубаху, чуть зауженную в талии. Бархоткой любовно прошелся по своей гордости, новым ботинкам с тупыми носами. «Его холостяцкий гардероб не превышал суммы годового налога на яйца»[10], – шутили в советскую пору моряки.

На сход шел один, другие офицеры, воспользовавшись добротой командира, еще перед ужином ускользнули на берег, чтобы попрощаться с близкими и знакомыми перед скорым убытием корабля из Владивостока. Осталась лишь дежурная служба.

Чертыхнулся на желтые полосы полиэтилена, огораживающие строительный котлован, и направился по набережной в сторону Дальзавода. Оторвавшиеся от столбиков ограждения полоски еще долго угрожающе шипели ему вслед. Ветер усиливался, предвещая дождь. Он шел к ней домой. Чтобы сократить расстояние, двинул по Корабельной набережной до бывшего 178-го военного судоремонтного завода. Сейчас в его главном корпусе находился самый большой в городе ресторан. Освещение делало его похожим на лужу крови. С 1877 года на этом месте располагался механический, а затем военный завод.

Вспомнил, как познакомился здесь же с Мариной, случайно, не преднамеренно. Он пригласил ее на танец, после которого она первая протянула ему руку для знакомства. События развивались непредсказуемо и совсем не по плану. Он же привык планировать поведение, хотя бы вероятные поступки. Не женился по той же причине – еще не приступал к планированию создания семьи. В то же время чувствовал, «прогнозное» время приближалось.

Николай осторожно взял нежную маленькую ручку, и вдруг… Нет, именно натурально, сильно обжигая кожу, его ударило током. Напряжение исходило от них обоих. Узкие, в легкой усмешке губы ее, говорящие только ему понятным языком, светло-голубые глаза, которые пьянили и колдовали.

Марина не спешила убрать руку из его влажной ладони. Еще не понимала важности момента, но уже не могла отвести взгляда, наполненного потаенным желанием подчиниться сильному мужчине.

Они не обратили тогда внимания на резкий порыв ветра, поднявший невидимую мелкую дождевую пыль, на короткое прощание Марининой подруги. Даже глухой треск грома не отвлек их от самих себя. Взявшись за руки, они растворились в темноте Корабельной набережной. У блочного семиэтажного дома стоять под дождем было неуютно, и он напросился на ночной чай, но получил отказ.

Женщина, стараясь до последнего играть в невинность, сдалась и согласилась впустить незнакомого мужчину в свою квартиру только на третью встречу. В таких случаях говорят, «произошло все само собой».

Двухнедельный срок их знакомства заканчивался. Через два дня предстояло убыть к основному месту базирования корабля, на Камчатку, за 2400 километров. Марина не догадывалась о скорой разлуке, а Николай именно сегодня хотел сообщить ей об этом. В голове крутились лишь два варианта их дальнейших отношений – расстаться или сделать предложение. Как-то само собою в голове начали складываться стихи. Подходя к двери Марининой квартиры, он успел сочинить несколько четверостиший. Тема же его отъезда отошла на второй план. Первое, что он сделал после долгого поцелуя, написал на бумаге:

Женщина внимательно прочитала и буднично отложила на холодильник листок с предназначенными ей стихами. Все поняла без объяснений. Боялась отпугнуть внезапными выяснениями и слезами, хорошо понимая – именно этого больше всего и боятся мужики.

…Проснулся он рано, от скрежета лопаты дворника за окном, и с удивлением обнаружил, как, оказывается, успокаивает дыхание спящей рядом женщины. Прикоснулся губами к распаренному телу, поцеловал в чуть припухлую мочку с колечком серьги. Вот так и происходят чудеса! Наверное, так рождается волшебство, называемое химией любви. Когда осознанное желание совпадает со стремлением жить в другом человеке.

Утром они стыдливо прятали друг от друга глаза, как дети, боявшиеся признаться родителям в разбитой ими чашке. Николай отказывался от завтрака, спешил к подъему флага, но все же поддался уговорам и не пожалел. Давно не ел простой овсянки.

– Марина, – решился, наконец, заговорить о скорой разлуке Николай, – через пару дней убываем на Камчатку. Выбраться к тебе будет сложнее, потому и написал стихи. С другой стороны, не хотелось бы играть в любовников, а определиться в наших отношениях, тогда и планировать станет легче. В общем, подумай, я хотел бы сохранить и как-то узаконить наши отношения.

Стоявшая у входа в кухню Марина бессознательно мяла руками фартук, то скручивала его жгутом, то распрямляла, затем извиняющимся голосом проговорила:

– Ты знаешь, я еще замужем. Может, это пройдет? Давай подождем? Постарайся все забыть, это страсть, а не любовь. Не звони и не ищи меня. Пусть чувства успокоятся, тогда мы и поговорим. Ладно?

Доверчиво и жалостливо глянула на него и легонько надавила на плечо, выталкивая за дверь.

На площадке было чисто и пахло свежей краской.

Открыв подъездную дверь, Николай по щиколотку утонул в дождевой лужице. Другой ногой нащупал камень и выскочил на твердый участок тротуара. Неприятно колючий ветерок нагло лез под рубашку. Он передернулся всем телом и громко фыркнул – бр-р-ы-ы! В груди вдруг что-то оборвалось, и навалилось большое, жалостливое чувство, отчего можно и заплакать. Впервые ему не хотелось возвращаться на корабль. Там было казенно, холодно и тоскливо, но недавний плен уюта и женского тепла уходил с быстротой приближающегося такси. Рядом раздраженно, не с первого раза завелась машина. Черный «Лендкрузер» с затемненными стеклами, предательски урча, медленно проехал совсем рядом…

Доехав на такси до штаба флота, Николай, явно опаздывавший к подъему флага, пересел в свою машину, которую там оставил, чтобы в ней дождаться командира.

Долго ждать не пришлось, вскоре к машине приблизился невысокий сухопарый офицер в черной фуражке.

– Привет, комбат! – весело проговорил он, усаживаясь на пассажирское сиденье.

– Здравия желаю.

– Чего голос грустный, не нагулялся? – озорно спросил Куринов, поправляя рукой упрямую белесую челку, рассыпавшуюся от снятой фуражки.

– Да-а! – отмахнулся Николай, осторожно выруливая машину со стоянки на дорогу.

– С женщинами давно бы нужно разобраться, – с ноткой покровительства посоветовал командир.

– Даже не подумаю, – ответил Баранов, – подожду, когда найдет любовь.

– Говори уж, донжуан, с кем сегодня ночь коротал? Чувствую запах женских духов, да и глаза сыто блестят.

– Ноги привязали к затылку, но он не выдал, где спрятал бутылку, – отшутился Николай, оставляя на потом личный разговор.

Амурский залив и бухта Золотой Рог холодными водами Тихого океана обрамляют сушу с двух сторон. Современный город давно вырос из границ Муравьево-Амурского полуострова, но центр и главный 33-й причал флота остались на самой его середине, на берегу бухты. Похожую географию расположения города имеет только одно место на земле – Стамбул.

Удачно объехали пробки. Вырвались с вечно забитой автомашинами Светлановской на относительно свободный Октябрьский проспект. При пересечении с Уткинской улицей встали на красный светофор. Что-то заставило посмотреть налево. Рядом стоял тот самый «Лендкрузер» с затененными боковыми стеклами, который Николай видел утром во дворе Марины. Недобрым светом горели его мутные фары, забрызганные грязью вчерашнего дождя. Громадная машина рывком непозволительно близко приблизилась к его низкорослому «Фольксвагену».

– Пытается первым встать у светофора на старт, – чертыхнулся в адрес «японца» Николай.

– Совсем нагло ведут себя япошки, с Китаем мирных договоров наподписывали, а теперь им сам черт не брат. Курильские острова вот-вот потеряем! – прокомментировал Куринов.

– Как приобрели, так и проиграем, – машинально парировал Баранов.

– Ты, что ли, их открывал, осваивал? Сколько жизней русских людей в те времена было отдано, чтобы такие, как мы, разбазаривали! – устало ответил Куринов.

– Мне самому обидно, – поняв, что сказал невпопад, поправился Николай. – Недавно откопал в архивах, прадед мой служил в экспедиции адмирала Невельского…

– Это когда Амур исследовали?

– И не только. Определили Сахалин островом. Татарский пролив открыли. – Николай быстро переключился с темы разговора: – Где забираем вашу жену?

– Она у роддома. Подождешь на стоянке, пока рассчитаюсь за ее госпитализацию. Мы уже недалеко.

Не успел погаснуть желтый сигнал светофора, как поток фырчащих машин ринулся вперед. Черный «Лендкрузер» норовил навалиться на машину Николая, но тот быстро понял маневр «япошки» – прижать его к бордюру и тем самым создать аварийную ситуацию.

– Мстит, гад, за неуступчивость, – озвучил его мысли командир.

– Мы еще посмотрим, кто сильнее, банзай! – азартно выкрикнул Баранов и направил машину под переднее правое колесо джипа. Шофер «японца», избегая неминуемого столкновения, ударил по газам. Спрятанные под его капотом четыреста лошадиных сил вынесли машину далеко вперед. Николай успел заметить на задней рамке автомобильного номера слово «прокуратура».

– Отчаянный ты парень, – сквозь зубы процедил командир, – левым-то бортом пассажира подставил под бочину джипаря.

Машина остановилась у здания, построенного еще до революции. Подъезд городского роддома выделялся от сказочно оформленной окружающей рекламы других зданий красным муниципальным цветом и синими дверями.

– Приехали, – открыл дверцу машины Куринов, – видишь, и цветовая гамма не случайная.

– Да, красный означает, будет у вас девочка, – подтвердил Николай.

– У нас с женой третья попытка выносить ребеночка. Может, с божьей помощью и твоим напутствием в этот раз повезет. И не важно, родится девочка или мальчик, – с чувством проговорил командир.

Он задержался, пересчитывая пачку денег, приготовленную для оплаты за госпитализацию жены. Виновато улыбнулся: «Не подмажешь, не поедешь».

– Главное – результат, а не деньги, – поддержал его Николай.

Баранов не спешил уезжать на стоянку. Наблюдал. Вот командир своим особым твердым шагом, словно удерживаясь на палубе в качке, подошел к женщине в желтом плаще. Она прильнула к нему. Черная форма на фоне желтого цвета стала еще строже и тревожнее. Прохожие оборачивались им вслед и улыбались. Искренне порадовался и Николай за своего командира. Сегодня он понял простую истину: успешный – еще не обязательно счастливый. И что счастье является особым вознаграждением человеку за его стойкость во время испытаний и тяжелейший труд над самим собой. Но труд обоюдный, мужчины и женщины.

На автостоянке, куда припарковался, он опять оказался рядом со злополучным «Лендкрузером». В этот раз, не выходя из машины, внимательно осмотрел черного соседа. Те же прокурорские номера.

Из роддома на корабль прибыли к обеду. Дежурный офицер у трапа встретил Куринова с докладом о посторонних лицах.

– Товарищ командир, во время вашего отсутствия прибыла группа офицеров военной прокуратуры. В настоящее время работают в каюте старпома. – Придвинувшись ближе, шепотом добавил: – Выпытывают, якобы деньги по вашему приказанию с экипажа собирали.

– Как собирали? Кто? С какой целью?

Вахтенный пожал растерянно плечами.

– Как идут работы по подготовке к выходу?

– Товарищ командир, капитан третьего ранга Чугунов приостановил. Экипаж сидит в кубриках. Ждут вызова к следователю.

– Вот со следователем в море и пойдете! А может, куда и дальше, – в сердцах выкрикнул на ходу Куринов.

Николай не слышал разговора. Договаривался с дежурным по пропускному пункту штаба флота. Нужно было на месяц поставить под его контроль машину возле КПП. Безопасно и почти что бесплатно.

На причале, у трапа своего корабля он с удивлением обнаружил знакомого «японца». Прокурорские номера, забрызганные грязью, почти сливались с черным цветом машины.

Лихо пробежав по трапу, на самой последней его ступеньке Николай по привычке козырнул правой рукой, отдав честь корабельному флагу. Небрежно кивнул вахтенному в сторону машины, получив тут же пояснение: «Военные следователи!»

– Кого ищут?

– Вас, товарищ капитан-лейтенант! – не моргнув, выпалил вахтенный.

– С какого бодуна?

– «Ксива» из милиции на вас пришла. Вроде бы вчера пьяным дебош устроили на берегу. – Тридцатилетний «контрабас» (матрос-контрактник) задорно улыбался, проявляя таким образом особую расположенность к офицеру. Моряк, конечно, шутил, но Баранов его не понял.

– Ну и рожа у тебя, Петрухин, – не сдержался он от негодования, – словно ты получил от старшего администратора ресторана серебряную карточку, дающую скидку в один рубль с заказа в тысячу.

Петрухин в ответ продолжал скалить зубы, не поняв юмора.

– Во дела! – Почесав затылок, Баранов прошел мимо дежурного по кораблю.

В офицерском отсеке одетый в белоснежную рубашку вестовой кают-компании заговорщически прошептал:

– Товарищ капитан-лейтенант, в каюту Чугунова вызывают. Обыскались вас.

– Попить есть чего-нибудь? – вдруг пересохло у Николая горло от волнения. Он не понимал, что происходит. С накрытого обеденного стола прихватил горячую горбушку черного, только что испеченного хлеба. Еще удивился: обеденное время, половина второго, а в кают-компании ни души.

Легко нажал на приоткрытую дверь каюты старпома. Светло-зеленая переборка коридора резко сменила цвет на желтый, каютный, отчего стало как-то спокойнее, теплее.

– Вот вам и господин Баранов, – встретил его насмешливый возглас Чугунова.

Сразу же раздался жесткий голос другого человека:

– Присаживайтесь, пожалуйста.

Когда привык к плафонному освещению каюты, заметил женщину в синей прокурорской форме. Солнечный луч, с трудом пробившийся сквозь толстое стекло иллюминатора, зажег на ее плече звездочку. Она слепила глаза, и Баранов не понимал, сидит перед ним генерал или всего-навсего майор. На всякий случай перестраховался и отказался присесть на свободную баночку. Неудобно сидеть перед генералом, да еще женщиной.

– Он у нас стеснительный, особенно женщин боится. Потому и жениться никак не может, – усмехнулся Чугунов.

В этот момент застрекотал мотор проходящего рядом с бортом буксира, на мгновение его корпус закрыл иллюминатор, и Николай увидел, как на погоне прокурора желтой пчелой впилась майорская звезда. Он взглянул на женщину-майора и онемел, увидев до боли знакомые глаза, в глубину которых совсем недавно бросался. Да, женщина, сидевшая напротив Чугунова, была Марина!

Все происходило как во сне.

– Николай Сергеевич, мне бы хотелось задать несколько вопросов, – заговорила Марина. – Не пугайтесь, вас лично никто не обвиняет. Надеюсь на ваше понимание. Скажу откровенно, от чистосердечного разговора зависит ваш статус. Пока – свидетеля. Извините, я не представилась. Старший следователь военной прокуратуры Жидкова Марина Петровна.

– Майор, – с легкой издевкой прокомментировал Чугунов, для значимости поднимая к подбородку указательный палец.

– Капитан-лейтенант Баранов Николай Сергеевич, – бодро отрапортовал Николай.

– Николай Сергеевич, не переживай, – заметил Чугунов, – ты же знаешь, следователи у нас частые гости. Помнишь, меня на заводе расследовали, еще недостачу выявили на два ящика хозяйственного мыла? И ничего, живой!

Николай вспомнил, как всего две недели назад прокуратура действительно лазила по кораблю дня три, по несколько раз пересчитывая запасы продуктов. Пришла анонимка о предполагаемой краже. Все в экипаже знали, за продукты отвечал старпом. Моряки его не любили, и никто тогда в данном факте не увидел ничего необычного. Злорадно посчитали – так Ящуру и надо!

За нахлынувшими воспоминаниями он не заметил, как остался один со следователем. Старпом на манер рыбы выскользнул из каюты.

– Ну, здравствуй! – первой заговорила Марина. – Надо же, при каких обстоятельствах встретились!

– Привет, – обидчиво произнес Николай. – Я и не знал, что ты следователь.

– А ты и не спрашивал! Да разве в этом суть? – устало, совсем не по-прокурорски ответила Марина.

– Конечно, нет, – согласился он и продолжил: – О себе я ведь тоже ничего тогда не рассказал. Теперь знаешь, кто я. А как ты здесь оказалась? Случилось что?

– Милый, у меня все в порядке. Скорее проблемы у тебя. К нам в прокуратуру пришло сообщение якобы о денежных поборах на военном корабле. Руководят коррупцией два командира-офицера. Как таким инспекторским фактом не воспользоваться? Глядишь, премию выпишут. Звание прибавят. У нас так всегда, ничего личного, но без корысти ни одно дело не обходится, – с легким сарказмом произнесла Марина.

– Таким человеком является командир ракетно-артиллерийской боевой части?

– Угадали, товарищ капитан-лейтенант, – кивнула она.

– Если поверишь, слушай.

И Николай рассказал о своем участии в помощи командиру, как сегодня отвез его к жене в роддом, о деньгах, которые Куринов отказался брать у старпома, но снял со сберкнижки свои, кровные, о бездетной его семье и их большом желании иметь ребенка. Попутно выяснилась история и про черный «Лендкрузер» с прокурорскими номерами.

– Между прочим, служебная машина моего мужа. Того самого, с кем еще не оформили развод, – задумчиво проговорила Марина. – Возможно, он просто следит за мной из-за ревности. Сейчас, так же как и я, работает на твоем корабле. Если узнает о нашей связи, будет мстить.

Он вспомнил сегодняшнее прохладное утро и машину у подъезда ее дома. Поделиться догадкой не решился – и так слишком много событий в один день, можно и манию преследования заработать.

– Кто же написал анонимку? – с любопытством разглядывая на погоне звездочку-пчелу, спросил Николай.

– Наверное, тот, у кого мы сидим в каюте, – так же резко бросила следователь, – но если честно, не знаю.

4

Командование флотом между тем продолжало в режиме повышенной секретности готовить боевое задание для большого противолодочного корабля «Патрокл», которым командовал капитан первого ранга Брайтинг. Тот самый, поменявший американское гражданство на российское ради военной карьеры. Предварительный план перехода с нанесением маршрута на карту рассчитывали специалисты штаба в присутствии командира корабля и начальника штаба вице-адмирала Борисова. За длинным столом, заваленным морскими картами, атласами, штурманскими таблицами, работали четверо офицеров. Их кремовые рубашки вытирали складскую пыль с бумаги, а животы покрылись коричневым налетом, похожим на вулканический пепел. Циркуль и литой морской транспортир то и дело переходили от одного к другому. Так прокладывается предварительный курс к заданной цели: логарифмической линейкой, протрактором[11] и средней мягкости карандашом.

Пока двое младших офицеров из управления боевой подготовки колдовали над вычислениями, начальник штаба вице-адмирал Борисов оживленно беседовал с тем самым бывшим гражданином США, а сейчас командиром «бпк» «Патрокл» Ричардом Брайтингом. Если за ними наблюдать со стороны, можно было подумать о встрече старых знакомых, так заинтересованно и эмоционально выражали они свои чувства.

– Из всего, что сказал командующий, понял одно – высокая секретность миссии, – недовольно пробурчал Брайтинг.

– Забываете о скрытности маневра, – поправил Борисов, – важнейшем элементе морской боевой тактики. Покажите свой опыт и знания, приобретенные в штатовском флоте.

– У них каждый занимается своим делом. Разведку ведет корабль, для этих целей предназначенный, – пояснил Брайтинг.

– Нет у нас под рукой корабля разведки. Сумейте, изловчитесь, проявите флотскую смекалку! – азартно убеждал адмирал.

– Любим мы создавать сами себе трудности и с великим трудом их преодолевать, – упорно вел свою линию капитан первого ранга.

– Кожей чувствую, нет у вас желания выполнять данный маневр, – недовольно оборвал его Борисов. Он и не скрывал своего презрения к «эмигранту».

– Посмотрите на карту! – не унимался Брайтинг. – Вокруг острова большие глубины, словно воронка от атомного взрыва, якорь бросить проблематично. Две бухты достаточно удобны, но и там до дна якорь с трудом достанет. Нужен береговой причал, но он разрушен! К тому же в районе постоянные океанские ветра и волнения моря. Разобьем корабль!

Борисов продолжал внимательно разглядывать карту.

– Верно, но все же бухта Двойная надежно укроет корабль от шторма. Глубина до ста метров, якорная цепь достанет. Разве что дно из застывшей лавы может не держать якорь, – рассуждал старый моряк-подводник, прекрасно осознавая опасность для корабля со «скользким», как шоссе, дном. К тому же высота «бпк» с десятиэтажный дом означает естественную парусность, которую нельзя не учитывать.

От тягостных мыслей его отвлекла справка, подготовленная флотской разведкой.

– Умеют же люди просто и четко излагать мысли, – с благодарностью в адрес разведчиков высказался Борисов. – «Ма́туа (яп. Мацуа) – остров средней группы Большой гряды Курильских островов. Административно входит в Северо-Курильский городской округ Сахалинской области. Необитаем. Площадь – 52 км², длина с северо-запада на юго-восток около 11 км, ширина 6,4 км. На острове нежилой населённый пункт Сарычево и действующий одноименный вулкан высотой 1446 м, небольшой ручей Хесупо с пригодной для питья водой. Остров покрыт кустарником и стлаником».

Дальше аналитик, готовивший документ, сообщал самое интересное: «В конце сороковых годов президент США Трумэн предложил Сталину уступить остров для военно-морской базы США. После ответной просьбы выделить один из Алеутских островов для советской базы вопрос больше не поднимался. Японцы в ходе Второй мировой войны превратили его в неприступную крепость, но неожиданно сдали без боя советским войскам, предварительно взорвав ходы и выходы в скальных тоннелях. Однако, по последним данным…»

– Непростой островок! – загадочно высказался Брайтинг, через плечо адмирала заглядывая в совсекретный документ.

Борисов, не дочитав самого интересного, поспешно сложил листок и недовольно обратился к Брайтингу:

– Вот сейчас я вас поддерживаю.

– Странно, – протянул капитан первого ранга, – впервые вы положительно отзываетесь о моем мнении. До сих пор проявляли предвзятость.

– Задачка для большого корабля на самом деле сложная, – поспешил скрыть свою нелюбовь и недоверие к этому человеку Борисов. – Поищем судно понадежнее. – Свертывая карту, он язвительно добавил: – Не перевелись еще на Руси командиры кораблей!

Брайтинг понял намек на его американское прошлое и затаил обиду.

– Господин вице-адмирал, – продолжал он задираться, понимая, что тема его выхода на задание не закрыта, – на острове опасный вулкан. По информации сейсмологов, вот-вот оживится. Сообщите командующему о невозможности выполнить задачу. Взрыв вулкана опасен для корабля, к тому же послезавтра на острове Русский начинается саммит с американской правительственной делегацией. Как бы чего, как у нас, русских, говорят, из этого не вышло.

Борисов, слушая чертыхания командира корабля и бывшего гражданина США, в душе соглашался с ним. Оба моряка понимали неукоснительность выполнения боевого приказа, но вместе с тем видели и его несуразность.

– Насчет совпадения саммита и патрулирования корабля у острова Матуа, – рассуждал вице-адмирал, – следовало бы подумать, в то же время особых указаний по обеспечению международного мероприятия до сих пор не поступало. Да и где здесь связь международного саммита с посылкой военного корабля к пустынному острову?

«А что, если Матуа служит ключом ко всему Дальнему Востоку? – неожиданно пришла догадка. – Откроем им Курильскую гряду – разрушится естественная крепость перед российским Приморьем. Это все равно, что взять господствующую высоту перед боем. Расположить на ней ракеты, построить аэродром. Владивосток, Хабаровск, Сахалин окажутся как на ладони, под прицелом орудий и бомб с рядового острова Матуа. Неужели покупатель острова готовится к войне с нами? За что они борются? Скорее всего, за наши ресурсы». Так рассуждал вице-адмирал, зная о главной задаче грядущего саммита – обсуждение возможности покупки у России того самого острова и разработки совсем недавно открытых запасов нефти в соседних водах Татарского пролива.

Снова две крупные фигуры в кремовых рубашках склонились над картой. Нависли, подобно двум скалам-близнецам, над вытянутыми в косую линию многочисленными точками Курильских островов. При внимательном рассмотрении они отличались друг от друга. Борисов – с круглым лицом, на котором выделялся мясистый вздернутый нос, жесткие черные волосы придавали ему необходимую суровость, хотя на самом деле это был душевный и быстро отходчивый человек. Брайтинг – скуластый, хищный, тело натренированое и мускулистое.

В какую-то минуту Борисову показалось, что Брайтинг сознательно затягивает время с выходом в море, ищет причину невыполнения задачи. Создается впечатление о его особой информированности. Словно уловив его мысли, Брайтинг загадочно произнес:

– Может случиться, не выйдет «бэпэка» сегодня в море.

– Что так? – молниеносно отреагировал вице-адмирал.

– Лампа высокого напряжения в радиолокационной станции перегорела. Снабженцы вряд ли успеют найти и доставить в назначенное время. Склад – в Техасе (поселок Тихоокеанский), двести километров до него. Вы же вертолет для одной лампы не выделите?

– Отчего раньше не сказали? – укоризненно проговорил начальник штаба.

– Надеялись на расторопность штабных служб. – Ответ Брайтинга носил явно провокационный характер. Хитрый «американец» на всякий случай подстраховывался. Знал, под началом Борисова находились флагманские специалисты, отвечающие за боеготовность кораблей. Парадокс заключался в том, что береговые склады с запасными частями подчинялись еще одной структуре – тылу флота. Получить даже простой шуруп было непросто. Требовалось отправить электронную заявку с корабля на бригаду, оттуда она дублировалась в штаб флота. Там флагманский специалист[12] рассматривал ее и отправлял начальнику берегового склада. Процесс назывался согласованием.

По сложившейся практике несчастную лампу должны доставить на корабль не раньше трех дней с момента подачи заявки. А из-за одного пустякового для кладовщиков предмета машину никто не погонит. Как правило, с корабля в таких случаях снаряжался посыльный. Знал проблему и Борисов, но решить ее в короткий срок и он бы не смог.

Брайтинг продолжал «укреплять оборону».

– Я с утра отправил начальника радиотехнической службы на склад. Посмотрите, что произошло, – показал он на экран своего мобильного телефона, где светилось сообщение.

Борисов прочитал «эсэмэску»: «Товарищ командир, на двадцатом км от Владивостока задержан дорожной полицией за превышение скорости. Машина арестована. Права забрали. Лампа со мной, на обочине. Выручайте. Капитан третьего ранга Золин».

Капитан первого ранга и вице-адмирал обреченно переглянулись. Вмешиваться в действия полиции они не имели права. Не война! Только тогда власть повсеместно перейдет в руки военного командования.

– Машины у меня для вас нет, – прокомментировал ситуацию начальник штаба флота, вспомнив недавнее совещание у командующего, где молодой капитан третьего ранга Куринов поднимал проблему мелких неисправностей, влияющих на боевую готовность.

– И у меня тоже, – добавил в тон Брайтинг.

– Значит, отбой на выход? – еще тише проговорил адмирал. Не обращая внимания на довольную ухмылку добившегося своего «американца», он решительно снял трубку красного оперативного телефона: – Товарищ командующий, «бпк» «Патрокл» в ближайшее время не сможет отойти от пирса. Причина, – здесь он слегка замялся, решая, сказать ли правду, – причина в неисправности радиолокационной станции дальнего обнаружения «Восход-5».

– Ай да Брайтинг, сукин сын! – раздалось на другом конце провода.

– Лучший офицер американо-российского флота, – не раздумывая, добавил вице-адмирал и услышал, как командующий с кем-то разговаривает.

Наконец бульканье пузырей в трубке прекратилось, и командующий со смешком сказал: «Наверное, к лучшему неисправность самого боевого нашего корабля в столь решительную минуту. Выпишем Брайтингу очередной орден, тем самым поддержим миграционную политику нашего правительства. А кто задачу выполнит?»

Борисов ожидал такого вопроса. «Молод и горяч, но с таким проще договариваться», – подумал он, лихорадочно подыскивая ответ, и, наконец, вкрадчиво произнес:

– Павел Петрович, есть вариант. Достойный.

– Говори скорее, не тяни. Ты же знаешь, если сегодня к вечеру корабль не выйдет, к назначенному времени не успеем. Сорвем боевое задание, полученное из Москвы! Понимаешь ответственность? Под угрозой авторитет и способность флота выполнить важнейшую миссию. Я должен знать, может ли в заданную точку выдвинуться хоть один боеспособный корабль, – все больше раздражался командующий, – в противном случае придется докладывать начальнику Генерального штаба о нашей бездарности и неспособности. За нас с превеликим удовольствием ее выполнят войска специального назначения. Окончательно заберут из подчинения морскую пехоту! – кричал он в трубку.

Борисов с трудом начинал догадываться, к чему клонит командующий. Флот последовательно лишался былой самостоятельности, а его исключительность по сравнению с другими видами вооруженных сил ставилась под сомнение. Подобное случалось и раньше. В разные времена флот подчиняли армейским структурам, как правило, подобная реформа не шла никому на пользу. Последние, в свою очередь, отрывались на флотском свободолюбии. Доходило до абсурда. Армейские патрули боролись с флотскими клешенными не по уставу, как им казалось, брюками, а более высокие командиры били еще больнее, ущемляли флот в финансировании, справедливо считая его слишком дорогим удовольствием. «Вода всегда спорит с землей», – философски рассуждали, забившись по каютам, бывалые командиры. Сами себя они еще называли «философы-якуты». Они-то понимали – флот не для украшения государственной власти, а для предупреждения войны. Их мудрость подсказывала выход – выжидать и не плескаться. Со временем все возвращается на круги свои.

– Есть такой командир, – решился старый адмирал. – Вы его знаете, вчера еще выступал на совещании. Капитан третьего ранга Куринов, сторожевой противолодочный корабль «Дерзкий».

В ответ раздался усталый и утвердительный вздох:

– Командира корвета срочно ко мне!

Оба адмирала знали, на флоте много хороших командиров. Правда, достигнув ступени совершенства в своей должности, они, как правило, становились бесперспективными, не имея возможности дальнейшего служебного роста. Флоту не хватало больших кораблей. Потому и вздыхал командующий, угадывая толкового командира и предчувствуя горечь скорого с ним расставания.

Через полчаса капитан третьего ранга Куринов, глянув для приличия в зеркало, висевшее в приемной, второй раз в жизни заходил в кабинет командующего Тихоокеанским флотом. Тревожное чувство не оставляло, несмотря на кажущееся доверие руководства. Знал флотское правило: «У начальства лучше находиться под рукой, но на расстоянии».

В обширном кабинете он не сразу увидел посторонних. Невысокий капитан-морпех и начинающий полнеть армейский подполковник стояли в противоположном углу, у огромного напольного глобуса. Прошло несколько минут, пока командующий закончил разговор по телефону и пружинистым резким шагом приблизился к Куринову. Сильно, отрывисто пожал руку, повернув ее так, что ладонь оказалась поверх руки командира корабля. Обычный несознательный жест, выражающий физическое превосходство.

– На объяснение времени нет, – еще на ходу начал он. – Корвет доставит до острова, обеспечит безопасность, необходимое прикрытие. В море командуют моряки, на суше армейцы, – и угрожающе посмотрел на подполковника, словно командир курсантской роты на «самовольщика». Сухопутчик выдержал тлеющий угольками взгляд скромно, но в то же время с достоинством.

Куринов по-своему объяснил выражение глаз командующего – «видать, и его достало противостояние моряков с армейцами».

Командующий на самом деле прекрасно знал о таком соперничестве и предупреждал подполковника о недопустимости подобного в ходе выполнения боевой задачи. В то же время он проникся чувством благодарности к молодому командиру, корабль которого оказался исправен и под рукой. «А этот моряк, несмотря на возраст, знает командирское дело», – не без удовлетворения отметил адмирал.

– Прошу в море исполнять все команды, – властно показал он рукой на Куринова, – на берегу старшим – товарищ подполковник. Надеюсь на дружную и слаженную работу. Перейдем к постановке боевой задачи. – Командующий резко сел в кресло, вцепившись в подлокотники, словно находясь в кабинете зубного врача. – Через два часа погрузиться на борт, – обратился он к подполковнику, – успеете?

– Так точно. Осталось забрать доктора. Он в готовности.

– Зачем вам доктор, достаточно корабельного, – с ходу поправил адмирал.

Подполковник слегка стушевался, часто заморгав веками.

«Уделал грушника»[13], – довольно отметил про себя Куринов, безошибочно определив его ведомственную принадлежность по резиновой физиономии, превратившейся в суровую маску закаленного в боях бойца.

– У вас нет такого врача. Он доктор медицинских наук, психофизиолог, специалист по коду речи, – механическим роботом проговорила маска. На что адмирал недоуменно пожал плечами и переглянулся с Куриновым, ища взаимопонимания.

– А вы что скажете, капитан? – переключил он внимание на морского пехотинца.

– Нас трое. Я и двое сержантов. Готовность десять минут, – четко отрапортовал Куринов и для еще большей убедительности браво щелкнул каблуками.

Теперь адмирал посмотрел на него с некоторым восхищением и как бы ставя в пример корабельным офицерам. Только что игравшие на скуластом лице желваки спрятала довольная улыбка.

– Добро, – зачем-то сказал он.

Очередь для доклада дошла до Куринова.

– Придется вас огорчить, – прямолинейно начал капитан, пряча волнение в заведенных за спину руках. – Так как выход на Камчатку планировался через три дня от назначенного сегодня срока, то и личный состав на борту не в полном составе.

Улыбка медленно сползала с лица «адмирала-флотоводца». Куринов отметил и неудовлетворенность присутствующих, но продолжал бесполезный поход за правдой, до боли сжимая за спиной кисти рук:

– Из ста членов экипажа в отпуске десять, в госпитале по болезни трое. Всего тринадцать отсутствующих, из них шесть офицеров, семеро матросов-контрактников.

– Товарищ командующий, разрешите? – прокашлявшись в кулак, подал голос подполковник.

– Добро, – утвердительно мотнул адмирал головой, словно пытаясь скинуть надоевшую фуражку.

– Дорога каждая минута. Понятно, из отпуска не успеют, да и семеро одного не ждут. Когда командир поднимается в атаку, не оборачивается назад. Кто поднялся, тот и пошел. Отставшим – осуждение за трусость.

Не успел он закончить, как Куринов оборвал его:

– На флоте гораздо сложнее, чем в армии. Да и окопов в море не выроешь. В атаку идет первым не командир, а весь корабль. Не экипаж, а боевой корабль. Судьба на флоте у всех общая, а в армии разная.

– Хватит политработы! – рыкнул командующий. – Присяга, звездочки, Родина, наконец, у всех одинаковые. Каждый занимается своим делом. Вы, – погрозил он указательным пальцем в сторону командира корабля, – обеспечиваете доставку, охрану и всяческое содействие сухопутной группе. – Ваша роль, – тем же жестом указал на подполковника и капитана, – не главная, а равная с кораблем! В итоге, общими усилиями должны разобраться, что спрятано на проклятом островке. От тайны, если сумеете раскрыть, зависит …

Музыка государственного гимна, закачанная в мобильный телефон командующего, прервала фразу. Адмирал выпрямился и за время телефонного разговора сказал всего лишь две фразы: «Здравия желаю» и «Так точно, задача будет выполнена».

– Мне искренне жаль, что ежегодные длительные реформы столкнули армейских и флотских офицеров, – продолжил командующий, оставаясь в напряжении от только что состоявшегося телефонного разговора с еще более важным и главным, чем он сам. – Слушайте боевую задачу: конечная цель похода – остров Матуа. Время прибытия – к четырем утра завтрашнего дня. Соблюдать максимальную скрытность и радиомолчание весь период выполнения боевой задачи. Экипаж корабля обеспечивает безопасность группы высадки. – Он убедительно посмотрел в глаза Куринову: – Обратите внимание на розу ветров и течение. Возможности укрыться в бухте, видимо, не будет. Провокации… На провокации не реагировать.

– Разрешите, товарищ командующий? – взял слово подполковник. – Завтра на Русском острове состоятся переговоры российской и американской правительственных делегаций. Их целью является заключение соглашения на передачу Курильских островов в совместное экономическое управление. Вопрос понятный и не стоит обсуждения. Можно считать его уже решенным, если бы не одна закавыка…

Командующий привстал с кресла, подняв подбородок, и закончил за офицера:

– Таковой проблемой является остров Матуа.

– Так точно, товарищ командующий. Американцы просят его аренды или продажи для размещения аэродрома двойного назначения. Для гражданской и военной авиации. Понятно, они хотят создать еще и военно-морскую базу. В нашем правительстве на этот счет противников американцев больше, чем их союзников. Вместе с тем, американское лобби, скорее всего, решит вопрос в пользу США. Просто у них, в Америке, есть «золотой ключик». Название ему Федеральная Резервная Система США. То есть станок, печатающий доллары. Правда, карты спутать им сможет наша экспедиция. На днях поступили разведданные о неслучайном выборе арендаторов-покупателей. Что-то там скрыто, еще со времен японской оккупации в тридцатые и сороковые годы. Американцы тайну узнали, а мы нет. Наша задача в течение семи часов с момента высадки обнаружить и, если нужно, уничтожить неизвестное оружие.

Последние слова заставили переглянуться уже капитана-морпеха с командиром корабля. Им показалось, что двоим другим в этой компании хорошо известно о предстоящей задаче. Командующий поймал их взгляд и рубанул:

– Удивляетесь? За восемьдесят последних лет владения островом не удосужились разобраться в секретах. За это время космос освоили, одну страну на другую заменили!

Рассуждения о политике в данную минуту никого здесь не интересовали. Подчиненные уже и не старались разгадать основную мысль необычного приказа.

– Прошу командира корабля выполнять все просьбы подполковника Сафронова в ходе его экспедиции на остров. Возможно, командировать в его группу людей. Что с топливом, боезапасом и продуктами? – переключился снова на Куринова адмирал.

– Осталось заправиться на Улиссе мазутом. Потребуется три часа с дорогой.

– Добро! При швартовке не гусарь, но действуй жестко, – рекомендовал командующий, зная слабое место Куринова. Когда тот швартовался к тридцать третьему причалу, толпа зевак собиралась на площади Героев Революции. Командующий и сам украдкой наблюдал из здания штаба флота за лихим маневром командира корвета «Дерзкий», хотя официально подобное безрассудство осуждалось. – В течение получаса командировать на «Дерзкий» недостающих офицеров. В том числе за счет штабных. Да, именно флагманских специалистов. Нечего сидеть в кабинетах! Невзирая на звания, подчинение командиру корабля. Товарищи офицеры, прошу выполнять поставленную задачу, – закончил инструктаж адмирал.

– Товарищ командующий, разрешите? – неожиданно обратился к нему Куринов.

– Что еще у тебя?

– На корабле с утра работает военная прокуратура. По очередной анонимке, якобы я собирал деньги на лечение жены с экипажа, – скороговоркой быстро доложил Иван Сергеевич.

– Собирал? – требовательно бросил в его сторону командующий, с сомнением потирая кончик своего носа.

– Нет, конечно, но в роддом сегодня утром отправил. Добросил до больницы подчиненный, капитан-лейтенант Баранов.

– В каком роддоме?

– В первом городском, товарищ командующий.

– Прокуратуру уберем. Ни о чем не думай, кроме выполнения задачи, а жене лично помогу!

– Вы же не гинеколог, товарищ адмирал, – вставил улыбающийся Сафронов.

– Родина потребует, буду для вас гинекологом! – серьезно ответил адмирал.

От дружного мужского хохота задрожал глобус. Планета Земля снова начала вращение вокруг своей орбиты. При этом второй закон термодинамики, предупреждающий о нарастающем беспорядке в замкнутых системах, каковым являются воинские коллективы, опровергался человеческим отношением начальника с подчиненным. Флотский юмор разрывал замкнутый круг и выбрасывал наружу нарастающее напряжение, готовое перерасти в хаос. Так и рождается знаменитый флотский порядок, близкий к хаосу, называемый бардаком.

5

Поднявшись по трапу на ют[14], Куринов приказал дежурному играть сигнал «Корабль к бою и походу приготовить».

Внутри стального тела три раза прозвенела одним длинным и двумя короткими звонками боевая трансляция. Люди и механизмы пришли в движение, запустилась система под названием «корабельная жизнь». Всей своей повседневностью экипаж готовится только для этой самой главной команды. Казалось, поняли ее даже корабельные крысы, вдруг присмиревшие и прекратившие беготню по воздухопроводам.

Последовала команда, не подлежащая обсуждению: «Посторонним лицам немедленно покинуть корабль!» С незакрепленного трапа-сходни гуськом, осторожно ступая на влажную металлическую обшивку, спускались работники военной прокуратуры. Мордатый подполковник остановился возле Куринова:

– Самоуправство, начальник! Скрывайся в море, а жену не спрячешь. Она за тебя и ответит, – шипя, произнес.

Командир, славившийся отчаянными швартовками, сжал зубы так, что, казалось, сейчас треснет затылок, но больше ничем не выдал своей ненависти к «прокурорскому».

Через полчаса перед ходовой сменой корвета «Дерзкий» замаячил пустой причал топливного пирса в бухте Улисс, представляющий ржавую железную платформу, выступающую в море. Швартоваться следовало кормой. Правый якорь со стоном вывалился в воду, а по клюзу, гремя, поползла поливаемая водой из пожарного шланга якорная цепь.

Боцман, находясь на другом конце корабля, услышал привычную команду: «Малый задний ход».

Несмотря на большое расстояние, корабль быстро приближался к мазутному причалу. Склизкое его пятно походило на притягивающую черную космическую дыру. Казалось, вот-вот корма раздавит приземистое ржавое сооружение. На мостике царила напряженная тишина. Знали неписаное правило – никто, даже старший на борту не смеет вмешиваться в действия командира в ходе швартовки.

Наконец прозвучала ожидаемая команда: «Стоп машины!»

Корабль по инерции продолжал двигаться с той же скоростью. С кормы посыпались, словно пшено из решета, доклады швартовных партий: «До пирса пятьдесят, сорок, двадцать пять метров!»

Куринов только сейчас понял свою оплошность. У причала нет кораблей, по которым раньше сопоставлялась скорость инерции и расстояния. На глазок. Подобным образом он поступал и при торпедной стрельбе, определял расстояние выпущенной торпеды до цели. «Гусарство» на флоте порицали, но в то же время уважали. Экипаж же гордился лихачеством командира, понимая свою причастность к таким действиям. Несмотря на игнорирование вычислений, торпеды попадали в цель, а на молодцеватую швартовку посмотреть сбегался весь центральный офисный Владивосток. Какое это было замечательное и необычное зрелище – огромный корабль на полном ходу швартуется кормой к 33-му причалу. Зрители, затаив дыхание, ожидали скорой развязки – корабль вот-вот врежется в береговую черту. У самого пирса громко рявкали дизеля, врубленные на полный холостой. Затем, словно в боевике, место представления медленно заволакивало сизым дизельным дымом. Его едкое дыхание ветер скоро доносил до памятника Героям Революции. Для празднующей толпы жженый запах мазута являлся опьяняющим наркотиком. Желающая потребления толпа визжала и хлопала в ладоши. Вышестоящие командиры, а все действо происходило под окнами штаба флота, не запрещали и не одобряли его. Понимали, таким примитивным, но эффектным образом создается истинная романтика и пропаганда флотской службы, как бы взамен строевым прогулкам по городу, популярным в советское время. В Улиссе не было зрителей. Пирс пустынен. Куринов слишком поздно обратил внимание, что лишь деревья на берегу наблюдали за его швартовкой. Они, словно люди, «болтали» голыми ветками, не давая возможности сориентироваться по скорости. А на мачте рангоута[15] уже развевался ярко-красный сигнальный флаг, называемый «браво» и означающий: «Внимание! Идет заправка топливом!»

«Ветер слабый, – пришла спасительная мысль, – не учел на него поправку. Срочно исправить!»

– Обе машины вперед, средний ход! – выкрикнул капитан в пластмассовую трубку каштана. Только так возможно обогнать инерцию заднего хода. Корабль двигался к пирсу кормой.

– До пирса десять, семь метров, – угрожающе звучал доклад старшего ютовой швартовой партии.

– Сейчас разнесем корму, – обреченно высказался стоящий рядом штурман.

«В другой бы раз отчитал за панику, но дорога каждая секунда», – мелькнуло в голове командира.

Вдруг корабль задрожал, жестко дернулся и замер у самой кромки пирса. Корма легонько коснулась чужого железа, задев леерные ограждения в районе флагштока. Корабль окончательно замер, держась на вытянутой, как струна, якорной цепи. Моряки крепили швартовные концы, фиксируя положение корабля к пирсу.

– Якорь-цепь выбрана, – откуда-то из поднебесья вылетел радостный голос боцмана. Он не мог видеть, а только слышал из переговорного устройства доклады швартовых партий и на свою ответственность уменьшил на один метр длину выброса якорной цепи.

Такое решение спасло корабль от навигационного происшествия. Командир моментально оценил ситуацию: «Боцману – флотское спасибо!» Плечи его заметно опустились, сам он расслабился от своей уверенности, понимания, что полностью контролирует ситуацию.

Напряжение ответственности автоматически от командира перешло к другому члену экипажа. Куринов увидел похожего на сжатую пружину механика. Не дожидаясь установки трапа, тот перепрыгнул через погнутые леера на пирс. Было видно, здесь чувствует себя как дома. Повелительно распределял бегущих навстречу людей, одетых в грязно-красные каски, жилетки. «Мазутная команда» тащила за собою черные шланги и катила переносные насосные устройства для ускорения прокачки топлива. Полтора часа отводилось на бункеровку двух с половиной тысяч тонн флотского мазута.

– Успеют заправить! – уверенно прокомментировал действия механика Баранов, стоявший рядом с командиром на ходовом мостике.

Воздух наполнился горько-сладким запахом разлитой солярки.

– Почем на автозаправке литр мазута? – спросил Николай вахтенную команду.

– Около доллара, – машинально ответил сам командир.

– Значит, тонна стоит тысячу баксов, – задумчиво проговорил Баранов.

– И что из того? – живо откликнулся штурман.

– Что-что! – передразнил его Николай. – Ты же у нас Перельман[16]. Посчитай, математик, сколько народных денежек сгорит за один наш поход. Вместимость топливных цистерн две с половиной тысячи тонн.

– Двести пятьдесят тысяч «зеленых» стоит одна наша заправка, – тут же парировал штурман.

– Кончай базар! – первым не выдержал командир. – Собраться в кают-компании для постановки боевой задачи.

Освещение мерцало при перепаде электроэнергии, отчего кают-компания походила на утренний безлюдный ресторанчик с белыми чехлами на стульях. Уютно, но мрачновато. Офицеры молча рассаживались по своим штатным местам за массивный деревянный стол, намертво закрепленный железными стойками к стальной палубе. Помощник командира корабля по снабжению, а по совместительству – внештатный психолог, старший лейтенант Будкин пальцем ковырялся в медном углублении, врезанном в кромку стола.

– «Психолог», зачем ломаете матчасть корабельного доктора?

Старлей вздрогнул от вопроса Баранова и чуть не отскочил от стола, будто ударенный током. Бывалые офицеры знали, скрытые под скатертью желтые дырочки металла служат для каких-то медицинских приспособлений. На обеденном столе при необходимости можно оперировать. Другого места на корабле для таких целей не существует. Молодой старший лейтенант-тыловик служил дежурным юмористом. Но более колоритным объектом шуток являлся капитан медицинской службы Федор Казимирович Бошин.

– Кстати, а где доктор? – возник из полумрака вопрос, требующий продолжения шуткой «Обиженный Бошон – в гневе, как бизон». «Бошон» – такая кличка прилепилась к доктору в честь одноименного населенного пункта на Сахалине.

Корабельный врач всегда служил примером независимости. Подчиняясь по уставу старпому, патронировался самим командиром.

– Федор Казимирович, – хором обратились к сидевшему на диване в углу кают-компании и мечтательно закинувшему ногу на ногу начальнику медицинской части корабля, – расскажи про гуся.

К этой истории обращались всякий раз, когда обстановка требовала разрядки. Дело прошлое. Корабль стоял на якоре по траверзу поселка Бошняково, что на Сахалине. С какой целью там оказались, никто и не помнил. Поздно вечером к борту подошел видавший виды малый морской буксир. Просили врача. Федор Казимирович, оставаясь верен клятве Гиппократа, не раздумывая, бросился за разрешением к командиру. Тот сжалился над доктором, вынужденным третьи сутки болтаться в неспокойных осенних водах Татарского пролива. Как только врач очутился на берегу, его повели принимать роды. Прошло все удачно, и под утро нашего «Гиппократа» тем же транспортом отправили назад на родной корабль. Как раз перед самым подъемом военно-морского флага по веревочному трапу он поднялся на ют, где буквой «гю» стоял экипаж в ожидании восьми ноль-ноль. Вчерашний герой гордо и победно прошел сквозь строй ошалевших от увиденного моряков. За плечами его черной расхристанной шинели висел огромный видавший виды рюкзак, набитый подарками. Из одного кармана торчал кусок источающей пряные запахи домашней колбасы, а из другого – заткнутая газетой початая бутылка самогона. На согнутом локте правой руки покоилась огромная бельевая корзина, в которой сидел гусь, беспрестанно вращающий костистой головой.

Строй, как натянутая струна, застыл в ожидании военного марша. Старпом, выпучив глаза и открыв рот, как рыба, выброшенная на берег, молча перебирал губами. Доктор торжественно прошагал возле него, и в этот момент гусь ожил и пронзительно загагакал. Струна-строй завибрировала и выдала долгий громкий звук, похожий на вой оркестровой трубы вперемешку с бубном. Гусь снова гагакнул, а доктор, пьяно ухмыляясь, подал за старпома команду: «Вольно!»

Сегодня Федор Казимирович молчал. Признав важность его меланхолии, Баранов попытался разрядить обстановку, конечно же, за счет «психолога». По тому, как старлей посмотрел на него, Николай понял, что роль анекдотчика сегодня принадлежит ему. Правда, был еще один претендент на шутку, капитан-лейтенант Папута. Его он решил не беспокоить, оставив на следующую очередь, за вечерним чаем. Корабельная жизнь невозможна без шуток и поддавков. Именно их вспоминают флотские ветераны.

– Пока ждем командира, расскажу, братцы, историю похлеще прошлых, – начал загадочно Николай Баранов, посматривая то на доктора, то на психолога, его традиционных конкурентов на шутку. – В Комсомольске-на-Амуре дело было. Попал служить после училища на новостройку в самый раз к выходу из завода. Командир попросил найти к этому торжественному моменту незамужнюю девушку. Ну, чтобы разбила по традиции о борт бутылку шампанского. Нашел. Доложил командиру о договоренности с «невестой корабля».

Настал день спуска судна на воду. Утром позвонил ей. Девушка слишком серьезно отнеслась к заданию, даже заказала новое платье, но в срок его не пошили, и она опаздывала. А погода прохладная, пасмурная, вторая половина сентября. Поймал такси, и за ней. Не успели припарковаться к подъезду, как она уже вышла. Такая красивая! Ни пером описать, ни в сказке не сказать!

– Влюбился с первого взгляда? – уточнил доктор.

– С первого-то с первого, да не в этот раз.

– В какой же?

Николай отмахнулся, словно от назойливой мухи, и продолжал:

– Прохладно, а она без плаща. Набросил на хрупкие плечики девушки тужурку, таксисту подмигнул – «жми!». Экипаж и заводчане уже ожидали нас у готового к спуску со стапелей корабля. На меня со всех сторон зашикали, а штурман на весь пирс как закричит: «А тещу почему не привез?» Смех и грех. Наконец объяснил невесте, как надо оттянуть привязанную бутылку шампанского и по команде ударить ею о борт корабля. Но инструктаж не помог, бутылка с первого раза не разбилась.

– Плохой знак, – прокомментировал «психолог», – вот у меня подобный был случай. Неважно закончился.

Баранов отмахнулся от него отработанным жестом и продолжил:

– Одна боевая сварщица громко высказалась, что она тоже была когда-то девушкой, и попросила дать ей возможность разбить бутылку.

– Вот ее и нужно было назначить невестой! – весело предложил «психолог», воспользовавшись возможностью высказаться.

Разговор прервал возглас старпома:

– Товарищи офицеры!

В проеме дверей показался черный силуэт командира, и офицеры поднялись, гремя стальными стульями.

– Товарищи офицеры, – зычным голосом снял напряжение командир, и ножки стульев снова загрохотали о стальную палубу. Все расселись по своим местам.

– Старший помощник, после совещания прошу сыграть приготовление к бою и походу. Начните прямо с кают-компании. Здесь вечно забывают то броняшку на иллюминатор поставить, то стулья привинтить к палубе. – Куринов для большей убедительности выдернул цепь-крепление из внутренней части стула. – Ждем прибытия спецгруппы из пяти морпехов. Разместим в двух мичманских каютах. Опекать гостей поручаю капитан-лейтенанту Баранову. Они тоже по ракетно-артиллерийской части. Цель прибытия – остров Матуа. Старший лейтенант Будкин, – обратился он к «психологу», – по трансляции расскажете экипажу о географии данного места. Свою страну должен знать каждый. Следующее. Прибытие в точку назначения – четыре часа утра. В период выполнения задачи соблюдать режим радиомолчания. Скрытность – основная задача. В районе Курильских островов возможны провокации как со стороны вероятного противника, так и третьей стороны. Быть готовым к отражению агрессии, в том числе с применением корабельного оружия. Поэтому незамедлительно принять меры к приведению боевых частей в повышенную боевую готовность. Вопросы?

Конец ознакомительного фрагмента.