Маша
Маша проснулась рано, за окном стоял предрассветный сумрак, но в нем уже проступали слой за слоем хребты покатых черепичных крыш, а чуть дальше, на фоне светлеющего неба, выглядывал темный шпиль какой-то церкви. Она скосила глаза на беленую стену, которую украсила вчера распечатанными страницами. Рисунок на них казался серым, но Маша помнила: он синий, кобальтовый. На прежде белой, а теперь чуть потемневшей от времени, в мелких трещинках фаянсовой основе. Дети. Катящие серсо, бегущие с удочками, стреляющие из лука, пускающие юлу…
Маша, по-девчачьи сложив ладони под щеку, переводила глаза с одной картинки на другую. Занятно, как мало изменений произошло в детских играх за четыреста лет. Вот, к примеру, двое мальчишек кладут палочку на доску, лежащую на камне. Сейчас один из них с силой ударит по своему концу доски, а второй убежит поднимать палочку… О чем-то подобном ей рассказывала бабка, ностальгируя по детским довоенным дворовым играм, – эта забава среди ребятишек, живших в коммуналках на Лиговке, на месте бывших доходных домов, называлась «Двенадцать палочек». Еще были лапта и чижик. И ножички. В них, бывало, даже Маша играла с дачной компанией. Вчера, обнаружив фотографии на флешке из анонимного конверта, она долго не могла заснуть. «Откуда?!» – мучила ее мысль. Ведь ей достались только совсем мелкие картинки, где едва ли возможно было разглядеть детали. Антиквар обещал помочь, но погиб. Тогда – кто?! Кто еще мог достать эти фото?! Тот, кто украл изразцы? Или тот, кто убил Гребнева? И наконец, кому, кроме разве что Андрея и ее работодателя, было известно, в какой отель она направится?! Впрочем, подумала Маша, взломать ее электронную почту не составило бы никакого труда. Пароли она выбирала всегда самые элементарные и не подозревала, что кому-то может быть интересно прочесть ее мейлы. Положим, фотографии сделал тот, кто украл изразцы, размышляла Маша. Но зачем посылать их ей? Что это, издевка? Очередная загадка? Вчера в ночи она позвонила в московскую службу почтового перевозчика, что доставил ей крафтовый конверт. Ей удалось узнать, что отправка была сделана непосредственно в одном из центральных отделений, оплата произведена наличными… Концов не сыскать.
Маша обняла руками подушку и попыталась закрыть глаза, чтобы через минуту снова поймать себя на том, что вглядывается во все более прибывающем утреннем свете в подробности сюжета. Вокруг центральной темы – играющих детишек – поднимался городской пейзаж той поры: дома, кусочек церкви, улочки. Маша вздохнула: нет, спать не получится! Рывком выдернула себя из теплой постели и отправилась в душ. Выйдя из ванной, она быстро натянула невыразительные джинсы с футболкой и – не выдержала, нашла смс от клиента, которое тот сподобился ей выслать только вчера, по прибытии в Брюссель, набрала прямо из номера телефон дер Страата – антиквара, продавшего изразцы Гребневу. «Добрый день! Я на выставке в Намюре. Галерея будет закрыта до двадцатого марта. Будьте добры оставить сообщение». Маше пришлось прослушать сообщение на всех трех языках – английском, французском и даже на незнакомом ей фламандском, чтобы понять: ни сегодня, ни завтра увидеть антиквара не удастся. Она взглянула на число на экране мобильника – до двадцатого еще четыре дня. Настроение испортилось. Даже если она отыщет дер Страата на выставке, поговорить по-человечески у них не получится. Выставка для профессионала – момент стахановского труда. Нарабатывание контактов и активных продаж. Придется подождать до двадцатого. И подумать, чем занять себя до возвращения антиквара. Она вздохнула и, засунув мобильник в карман джинсов, спустилась к завтраку.
Завтрак в отеле сервировался на террасе, в застекленном садике, примыкавшем к зданию с заднего двора. Обслуживали немногочисленных постояльцев (французскую пару и английского, судя по выговору, бизнесмена) вчерашний Седрик и незнакомый молодой официант. Маша сдуру попросила капучино и сейчас с грустью смотрела на кофе со взбитыми сливками, который ей принесли вместо божественного италийского нектара. «А нечего было выпендриваться, – сказала себе Маша. – Чай, не в Италии». Молодой официант тем временем выпытал у Маши, откуда она будет, и поделился прогнозом погоды на ближайшие дни – здесь, в Бельгийском королевстве, как и в королевстве английском, хорошая погода была редкостью и потому подробно обсуждалась за завтраком. Маша узнала, что ей повезло – сегодня не будет дождя, поэтому он советует ей прогуляться по городу. А завтра… Завтра все будет как обычно. И завтра мадемуазель лучше оказаться под крышей музея Магритта, к примеру, это здесь, за углом. Маша согласно кивнула – Магритт так Магритт. И спросила, что он ей порекомендует для туристической прогулки. Официант улыбнулся еще шире.
– Есть «нижний город», – пояснил он. – Место официального выгула туристических табунов и дешевых едален. Там же – неясно, чем столь привлекательный для приезжих «Писающий мальчик» (тут он скривился) и Гран-плас – одна из самых красивых площадей в Европе. Но он лично любит именно этот квартал – Саблон. Здесь жил Брейгель, здесь стоит прекраснейшая из церквей пламенеющей готики – брюссельский Нотр-Дам. Раньше на площади был конный рынок, а теперь по субботам – сборище мелких антикваров и букинистов. Пытаясь привлечь жителей столицы и туристов, они раскладывают свой товар утром, а вечером прячут нераспроданное добро и тенты в багажник машины и идут выпить пива с коллегами в один из многочисленных баров по соседству. Настоящие же «профи» в антикварном мире владеют магазинами на улочках, ведущих к площади. Для любителя старины этот квартал – непременный источник вдохновения: достаточно прогуляться мимо витрин, чтобы увидеть выставленные вещи, часто достойные лучших музеев мира. Но в отличие от музеев их можно потрогать и прицениться. Маша кивнула: она слышала о Саблоне и о сокровищах, которые здесь может найти охочий до старины турист. Не в последнюю очередь потому, что сюда со всей Европы стекались ценности, официально считающиеся утерянными или украденными. Антиквары продают их из-под полы, а затем сокровища оседают в закрытых частных коллекциях… Впрочем, беседа была Машей аккуратно срежиссирована, чтобы подойти к главному вопросу. Маша улыбнулась как можно обаятельней: все это ужасно интересно! А не знаком ли он с кем-нибудь из антикваров, специализирующихся на изразцах? Официант пожал плечами: специалистов надо бы искать в Дельфте, изразцы – это их «конек», но он знает одного и в Саблоне. Сейчас…
Юноша вышел и вернулся с туристической картой и карандашом.
– Это совсем рядом. Как выйдете из отеля, первая улочка направо. Третий дом по той же стороне. – Он поставил карандашом на карте жирный крест. Маша поблагодарила и быстро допила остывший кофе. Ей уже не терпелось взяться за дело.
«Лоертс Гэллери» – Маша сверилась по карте – занимала два узеньких, в одно окно шириной, типичных для исторического центра дома. Витрин было также две, и выбор предметов весьма эклектичен. Мебель, потемневшие картины и прямо на бюро эпохи Регентства выложенные изразцы – пейзажи. Мельницы и холмы, море и кораблики. Маша решительно толкнула выкрашенную черной краской дверь, тихо звякнул в глубине колокольчик. Внутри магазина пахло табаком и пылью. Навстречу ей из подсобного помещения вышел пожилой полный мужчина в сопровождении неясной породы лохматой собачки с седеющей мордой.
– Чем могу быть полезен? – Он стряхнул с несвежей рубашки сигаретный пепел.
– Ваши изразцы… – начала Маша. – На витрине. Можно на них взглянуть?
Мужчина кивнул, не без труда пролез в витрину, собрал изразцы и разложил их перед Машей уже на прилавке. Она аккуратно взяла один из них в руку – он был сантиметра два в толщину, с неровными отбитыми краями. Глазурь немного потрескалась, но в формат плитки – идеальный квадрат – идеально же вписывался пейзаж. Ничего особенного: деревце рядом с домиком с покатой крышей, вездесущая мельница, водная гладь, обозначенная одним широким мазком кисти, и два парусника на горизонте. На каждом из углов – орнамент. Что-то вроде простейшего цветка с четырьмя лепестками. Маша перевернула плитку – на оборотной стороне, серой и шершавой на ощупь, был приклеен ценник в сто евро и обозначен год – 1680. Маша достала кошелек, вынула кредитку, но пожилой антиквар покачал головой. Он предпочел бы наличные. И готов снизить цену до девяноста. Маша улыбнулась, вынула две купюры по пятьдесят – ей не нужна скидка. Антиквар непонимающе нахмурился: не нужна скидка? Но никак не прокомментировал ее странный поступок. Аккуратно завернул изразец в несколько слоев газетной бумаги и передал Маше.
– Можно еще один вопрос? – Она бережно убрала изразец во внутренний карман сумки.
Лицо антиквара разгладилось, он понял: за десять евро клиентка хотела попросить совета. Что ж…
– Мне необходимо ваше мнение по поводу нескольких дельфтских изразцов XVI века… – сказала Маша.
– Хотите их продать? – поднял седую бровь антиквар.
– Нет, я хотела бы узнать, есть ли в них что-нибудь особенное… – Она смущенно улыбнулась, сама понимая, как нелепо звучит ее вопрос.
Мужчина усмехнулся в ответ, кивнул:
– Покажите ваши изразцы. Может, что и скажу.
– У меня с собой только фотографии, – стала оправдываться Маша, вновь залезая в сумку, куда сложила распечатанные листы.
Антиквар взял их, разложил на прилавке, с любопытством переводя взгляд с одного на другой, а потом поднял глаза на Машу и пожал плечами.
– Типичный сюжет. Я много таких нахожу, когда сносят старые дома или просто ломают камин. Ничего особенного. Подобные им можно найти евро за сто – сто пятьдесят за штуку. Век действительно XVI. Единственное… – Он помолчал, а Маша затаила дыхание. – С точки зрения эстетики той поры тут слишком много сюжетов.
– Что вы имеете в виду? – нахмурилась Маша.
– Сейчас объясню. – Он наклонился, чтобы выдвинуть ящик, и достал еще два изразца. На одном по центру гарцевал некто, по Машиным понятиям, похожий на мушкетера. На другом пускала фонтан в небо рыба-кит.
– Видите? – спросил антиквар Машу, но она только пожала плечами: нет. Он вздохнул: – Голландские изразцы имеют множество более или менее канонических тем, некоторые типичны для своей эпохи. Животные, морские и земные, птицы, цветы, корабли… Пейзажи, оживленные или нет человеческим присутствием, обычно пастухом или рыбаком. Персонажи крупным планом: пехотинцы и всадники, водовозы, пьяницы и горбуны. Наконец, играющие дети. Но всегда центральная тема одна. А здесь у вас – посмотрите!
Маша вновь вгляделась в изразцы. Она поняла, что имеет в виду антиквар: пейзаж вокруг детей казался столь же существенным, как и дети. По сравнению с плиткой, выложенной на прилавке, изображение казалось избыточным.
– Слишком много деталей, – будто прочел ее мысли антиквар. – Глаз разбегается.
Маша кивнула.
– И еще. – Антиквар приблизил к глазам один из листков. – В углу виньетка. Так называемый угловой мотив, видите? Есть несколько самых распространенных его вариаций: «голова быка» с двумя будто бы рогами. – И он ткнул пальцем в изразец с мушкетером. – Или вот. – Он показал на плитку с китом, – «головка паука» с тонкими усиками, или цветок лилии. Но в случае ваших изразцов…
– Похоже скорее на герб, нет?