Тайна «Голубого поезда». Трагедия в трех актах (сборник). Тайна «Голубого поезда» (Агата Кристи, 1928,1935)

Было уже около полуночи, когда мужчина в дорогом меховом пальто пересек площадь Согласия. В его субтильной фигуре и походке было что-то птичье.

Небольшой человечек с лицом, похожим на крысиную мордочку. Никто бы не смог предположить, что подобный тип может достичь чего-то значительного или стать известным в какой-либо сфере человеческой деятельности. Однако наблюдатель, пришедший к такому заключению, поторопился бы. Потому что, хоть и выглядел этот человек более чем незначительно и незаметно, он играл значительную роль в определении судеб человечества. В империи, которой управляли крысы, он был Королем крыс.

Вот и сейчас в посольстве с нетерпением ожидали его возвращения.

Однако до своего возвращения ему надо было закончить одно ело – дело, о котором в посольстве ничего не знали.

В лунном свете его лицо с резкими чертами казалось совсем белым. Нос его имел чуть заметную горбинку, так как его отец был польским евреем, занимавшимся пошивом рабочей спецодежды. Сегодня мужчина находился за границей по делу, которое наверняка понравилось бы его отцу. Подойдя к одному из мостов, он пересек Сену и углубился в один из менее респектабельных районов Парижа. Здесь остановился перед высоким обветшавшим зданием и по лестнице поднялся на четвертый этаж. Не успел он постучать, как дверь квартиры открыла женщина, которая, по-видимому, ждала его прихода. Не поздоровавшись, она помогла ему снять пальто, а затем провела в уютно обставленную гостиную.

Электрический свет, приглушенный грязноватой розовой люстрой, смягчал, хотя и не мог полностью скрыть, лицо девушки, покрытое толстым слоем яркого макияжа. Он не мог скрыть также ее широкие, монгольские черты. Никаких сомнений ни в профессии Ольги Демировой, ни в ее национальности не возникало.

– Всё в порядке, девочка?

– Всё в порядке, Борис Иванович.

– Думаю, что за мною никто не следил, – пробормотал мужчина, кивнув.

Но в его голосе чувствовалось волнение. Он подошел к окну, осторожно отодвинул штору и внимательно осмотрел улицу. Взгляд его выдавал напряжение.

– На противоположной стороне тротуара стоят двое мужчин. Мне кажется, что… – Борис замолчал и стал грызть ногти – по привычке он делал это всегда, когда волновался.

Русская девушка успокаивающе покачала головой:

– Они уже были здесь до того, как вы пришли.

– И все равно, мне кажется, что они наблюдают именно за этим домом.

– Возможно, – равнодушно согласилась она.

– Но тогда…

– Что тогда? Даже если им что-то известно, то отсюда они пойдут уже не за вами.

На губах мужчины появилась жестокая улыбка.

– Да, – согласился он, – ты права.

Минуту или две он размышлял, а затем заметил:

– Этот чертов американец – он может постоять за себя лучше, чем кто бы то ни было.

– Здесь я с вами соглашусь.

Мужчина вновь подошел к окну.

– Серьезные ребята, – пробормотал он со смешком. – И полиции, по-видимому, хорошо знакомы… Ну что же, могу лишь пожелать им хорошей охоты.

Ольга Демирова покачала головой.

– Если все, что говорят об этом американце, правда, то для того, чтобы справиться с ним, потребуется нечто большее, чем два уличных апаша[1]. Интересно… – Она замолчала.

– Что?

– Да так, ничего. Только сегодня вечером по этой улице уже дважды прошел мужчина с седыми волосами.

– Ну и что?

– А вот что: когда он проходил мимо этих двух, то уронил перчатку. Один из бандитов поднял ее и вернул хозяину. Вот такая нехитрая уловка.

– Ты хочешь сказать, что седовласый – их наниматель?

– Похоже на то.

Было видно, что русский заволновался.

– А ты уверена, что посылка в надежном месте? И что ее никто не вскрывал? Слишком уж много разговоров было за последнее время… слишком много. – Он опять впился в свои ногти.

– Посмотрите сами.

Девушка наклонилась к камину и уверенным жестом отодвинула угли в сторону. Под ними, в самой середине кучи измятых обрывков бумаги, она нашла продолговатый предмет, завернутый в грязную газету, который протянула мужчине.

– Очень умно, – сказал тот, с одобрением кивнув.

– Эту квартиру обыскивали дважды. Даже матрас на моей кровати был вскрыт.

– Как я и говорил, – пробормотал русский. – Слишком много вокруг всего этого поднялось шума… Не надо было так долго торговаться.

Он развернул газету. Внутри находилась небольшая коробка, сделанная из коричневого картона. Ее Борис тоже открыл, проверил содержимое и быстро завернул все по-старому. Не успел он закончить, как в дверь позвонили.

– Американец пунктуален, – заметила Ольга, взглянув на часы.

Она вышла из комнаты и через минуту вернулась в сопровождении незнакомца – крупного, широкоплечего мужчины, в котором за версту можно было узнать американца. Он внимательно осмотрел находившихся в комнате и вежливо поинтересовался:

– Месье Краснин?

– Именно так, – ответил Борис. – Должен извиниться за неудобство этого места встречи. Но секретность в нашем деле важнее всего. Я не могу себе позволить, чтобы меня каким-то образом связали с этим делом.

– Неужели? – вежливо произнес американец.

– Вы ведь дали мне слово, не правда ли, что детали этой сделки никогда не выйдут наружу. Это одно из непременных условий продажи.

Американец утвердительно кивнул.

– Мы уже обо всем договорились, – равнодушно произнес он. – А теперь, если позволите, я бы хотел увидеть вещь.

– А наличные у вас с собой?

– Да, – ответил мужчина.

Однако он не сделал никакой попытки их достать. Секунду поколебавшись, Краснин указал на небольшой сверток, который лежал на столе.

Американец взял и развернул коробку и, поднеся ее содержимое к небольшой электрической лампе, внимательнейшим образом изучил его. Казалось, увиденное его удовлетворило. Он достал из кармана толстый кожаный бумажник, из которого извлек пачку денег, протянул их русскому, который тщательно пересчитал купюры.

– Всё в порядке?

– Благодарю вас, месье. В полнейшем.

– Ну и хорошо, – произнес посетитель и небрежно засунул сверток в карман своего пальто. – Всего хорошего, мадемуазель, – кивнул он женщине. – Месье Краснин, всего хорошего.

Американец вышел, захлопнув за собой дверь. Двое оставшихся в комнате посмотрели друг на друга.

Краснин облизал пересохшие губы.

– Интересно, сможет ли он добраться до гостиницы?

Не сговариваясь, они повернулись к окну как раз в тот момент, когда мужчина вышел из подъезда, свернул налево и двинулся прочь быстрыми шагами, так ни разу и не обернувшись.

Две тени отделились от противоположной стены и бесшумно двинулись следом. Жертва и преследователи растворились в ночи.

– Он доберется, – заметила Ольга Демирова. – Можете быть в этом уверены. Не бойтесь – и не надейтесь.

– А почему ты в этом так уверена? – спросил Краснин с любопытством.

– Человек, у которого столько денег, как у этого типа, не может быть идиотом, – заметила женщина. – Кстати, о деньгах… – Она со значением посмотрела на Краснина.

– Да?

– Моя доля, Борис Иванович.

Нехотя Краснин отделил от пачки две банкноты и протянул их Ольге. Та кивнула в знак благодарности, а затем, без всяких эмоций, засунула их в свой чулок.

– Ну, вот и славненько, – проговорила женщина с удовлетворением.

Краснин бросил на нее любопытный взгляд.

– И что же, Ольга Васильевна, никаких сожалений?

– А о чем я должна сожалеть?

– О том, что находилось под вашим присмотром. На вашем месте любая женщина сошла бы с ума от подобной вещи.

Ольга задумчиво кивнула.

– Да, здесь вы правы. Любая женщина, но не я. Сейчас мне гораздо интереснее…

– Что именно? – продолжал любопытствовать Краснин.

– С этим американцем ничего не случится – в этом я уверена. А вот потом…

– Да? Что же случится потом?

– Он наверняка подарит их какой-то женщине, – задумчиво произнесла Ольга. – Интересно, что с ними будет потом…

Она нетерпеливо покачала головой и подошла к окну. Неожиданно она вскрикнула и позвала своего сообщника.

– Посмотрите, вот он сейчас идет по улице – я имею в виду этого мужчину.

Вместе они смотрели на улицу. Тонкая, элегантная мужская фигура не торопясь двигалась по тротуару. На мужчине были надеты складной цилиндр и накидка. Когда он проходил под фонарем, в глаза наблюдавшим бросились густые белые волосы.

Седовласый мужчина не торопясь продолжал свой путь, не обращая, казалось, никакого внимания на окружающее. Он повернул налево, а потом еще раз налево. Время от времени он начинал что-то мурлыкать себе под нос.

Неожиданно седоголовый замер и внимательно прислушался. Он явственно услышал звук – это могла быть или лопнувшая автомобильная шина, или выстрел. На секунду на губах мужчины появилась заинтересованная улыбка. А потом он продолжил свою неторопливую прогулку.

Повернув за угол, седой мужчина подошел к месту, где наблюдалось некоторое оживление. Два представителя закона что-то записывали в свои записные книжки, а рядом с ними уже собралось несколько зевак. У одного из них седовласый вежливо поинтересовался:

– Здесь что-то произошло, не так ли?

– Да ничего особенного, месье. Двое бандитов попытались напасть на пожилого американца.

– И что же, они ранили его?

– Да нет, – рассмеялся говоривший. – У американца в кармане оказался револьвер, и прежде чем апаши успели напасть, он сделал несколько выстрелов. Верно, пули пролетели так близко от них, что бандиты предпочли мгновенно улетучиться. Ну, а полиция, как всегда, появилась слишком поздно.

– Ах вот в чем дело, – произнес спрашивавший, не выказав при этом никаких эмоций.

Все так же беззаботно он продолжил свою прогулку. Перейдя через Сену, оказался в более богатом районе города. Минут через двадцать остановился перед домом, стоявшим на тихой аристократической улице.

Магазин – а это, без сомнения, был магазин – оказался скромным и лишенным каких бы то ни было претензий. Д. Папополус, антиквар, был так хорошо известен в определенных кругах, что не нуждался ни в какой рекламе – ведь свой основной бизнес он проворачивал отнюдь не за магазинным прилавком.

У месье Папополуса имелась прекрасная квартира с окнами, выходящими на Елисейские Поля, и можно было предположить, что в это время суток он окажется именно там, а не в магазине; но мужчина с седыми волосами, казалось, знал, что делает, когда нажимал неприметный звонок на двери магазина, глянув предварительно в обе стороны пустынной улицы.

Его уверенность была вознаграждена: дверь открылась и в дверном проеме показалась мужская фигура. В ушах открывшего покачивались золотые серьги, а смуглое лицо ничего не выражало.

– Добрый вечер, – произнес пришедший. – Твой хозяин здесь?

– Хозяин-то здесь, но в такое время он не принимает случайных посетителей, – прорычал открывший.

– Думаю, что меня он примет. Доложи ему, что пришел его друг месье Маркиз.

Слуга приоткрыл дверь пошире и позволил пришедшему войти.

Мужчина, назвавший себя месье Маркизом, когда говорил, то прикрывал нижнюю часть лица рукой. К тому моменту, когда слуга вернулся и сообщил, что месье Папополус будет рад принять посетителя, во внешнем виде пришедшего произошли изменения. Слуга был или совсем не любопытен, или слишком хорошо вымуштрован, потому что совсем не удивился, когда увидел, что лицо Маркиза оказалось скрытым под шелковой полумаской.

Проводив пришедшего до двери в конце холла, он открыл ее и с почтением доложил:

– Месье Маркиз.

Навстречу странному гостю поднялась очень импозантная мужская фигура. Во внешнем виде месье Папополуса сквозило нечто почтенное и патриархальное. У него был высокий лоб и роскошная белая борода. В его манерах замечались скромность и привычка к милосердию.

– Мой дорогой друг, – произнес месье Папополус.

Он говорил по-французски, и его глубокий голос был весь пропитан елеем.

– Я должен извиниться, – заметил пришедший, – за столь поздний визит.

– Ну что вы, что вы, – отмахнулся месье Папополус. – Сейчас как раз очень интересное время суток. И у вас был, по-видимому, очень интересный вечер.

– Не совсем у меня, – ответил месье Маркиз.

– Не совсем у меня, – повторил антиквар. – Ах, ну да, ну конечно… А новости-то есть?

Он бросил острый взгляд на пришедшего – взгляд, в котором начисто отсутствовали всякие намеки на скромность и милосердие.

– Новостей никаких. Попытка провалилась. Правда, ничего другого я и не ожидал.

– Ах, вот как, – произнес месье Папополус. – Но ведь никаких силовых методов…

Он взмахом руки продемонстрировал свое отрицательное отношение к применению каких-либо силовых методов. Ни сам месье Папополус, ни товары, которыми он занимался, не имели ничего общего с силовыми методами. Торговца принимали при всех монарших дворах Европы, а короли дружески обращались к нему просто по имени. Антиквар обладал репутацией человека, умеющего хранить абсолютную тайну. Именно это, наряду с его благородным внешним видом, позволило ему провернуть несколько сделок весьма сомнительного свойства.

– Прямое нападение, – продолжил месье Папополус, покачав головой, – хоть и дает иногда результат, но это случается крайне редко.

Седовласый мужчина пожал плечами.

– В большинстве случаев оно экономит время, – заметил он. – А неудача в этом случае ничего не стоит, потому что мой основной план не подведет.

– Вы так считаете? – Антиквар внимательно посмотрел на говорившего.

Тот медленно кивнул ему в ответ.

– Я очень высокого мнения о вашей, так сказать, репутации, – произнес Папополус.

Месье Маркиз мягко улыбнулся.

– Думаю, что не ошибусь, – негромко ответил он, – если скажу, что ваша вера не будет обманута.

– У вас есть уникальные возможности, – сказал антиквар с ноткой зависти в голосе.

– Я сам создаю их для себя, – был ответ Маркиза.

С этими словами он встал и взял накидку, которую небрежно бросил на спинку стула.

– Я буду держать вас в курсе по обычным каналам, месье Папополус. Однако с вашей стороны не должно быть никаких ошибок.

Месье Папополус принял оскорбленный вид.

– А я никогда и не допускаю никаких ошибок, – заметил он.

Посетитель улыбнулся и, не попрощавшись, вышел из комнаты, закрыв за собою дверь.

Месье Папополус с минуту сидел, в задумчивости поглаживая свою великолепную бороду, а затем подошел ко второй двери, которая вела в глубину дома. Когда он открыл ее, в комнату, головой вперед, ввалилась молодая женщина, которая, очевидно, подслушивала всю беседу, приложив ухо к замочной скважине. Антиквар не проявил по этому поводу ни удивления, ни недовольства. По-видимому, все это было для него совершенно естественным.

– Ну, и что ты можешь сказать по поводу всего этого, Зия? – спросил мужчина.

– Я не услышала, как он вышел.

Зия была статной, симпатичной девушкой, с блестящими темными глазами, которая настолько походила на месье Папополуса, что не оставалось никаких сомнений в том, что он был ее отцом.

– Очень неудобно, – сказала она раздосадованно, – что через замочную скважину нельзя одновременно и смотреть, и слушать.

– Это всегда меня очень раздражало, – согласился с ней антиквар.

– Так вот он какой, этот месье Маркиз, – медленно произнесла Зия. – А он что, все время носит маску, а, папа?

– Все время.

Последовала пауза.

– Я полагаю, речь идет о рубинах? – спросила девушка.

Ее отец кивнул в подтверждение ее слов.

– Ну, и что думает моя малышка? – спросил он с тенью одобрения в черных, похожих на бусинки, глазах.

– О Маркизе?

– Именно.

– Думаю, – задумчиво заметила девушка, – что очень трудно найти чистокровного англичанина, который так безукоризненно владел бы французским языком.

– Ах, так вот что пришло тебе в голову, – заметил месье Папополус. Как всегда, он ничем себя не выдал, но посмотрел на дочь с несомненным восхищением.

– А еще я подумала, – продолжила Зия, – что голова у него странной формы.

– Ты права, – согласился отец. – Она у него слегка великовата для его комплекции. Но подобное иногда бывает, если человек носит парик.

Они взглянули друг на друга и улыбнулись.

Руфус ван Олдин прошел сквозь вращающиеся двери гостиницы «Савой» и направился к стойке портье. Клерк за стойкой улыбнулся ему и почтительно поздоровался.

– Рад, что вы благополучно вернулись, мистер ван Олдин, – произнес он.

Американский миллионер ответил на его приветствие небрежным кивком.

– Всё в порядке? – спросил он.

– Да, сэр. Майор Найтон ждет вас наверху, в апартаментах.

Ван Олдин снова кивнул.

– Почта? – удостоил он клерка следующего вопроса.

– Вся уже отправлена наверх. Хотя, подождите минутку, – клерк посмотрел в ячейке и достал оттуда письмо. – Только что принесли, – объяснил он.

Когда Руфус ван Олдин взял у него письмо и увидел адрес, написанный женским почерком, его лицо изменилось – резкие черты сгладились, а твердо сжатый рот смягчился. Сейчас он выглядел совсем другим человеком. Миллионер прошел к лифтам, держа письмо в руках и продолжая улыбаться.

В гостиной его номера за столом сидел молодой человек, который проворно разбирал почту, что свидетельствовало о том, что он делает это далеко не в первый раз. Человек вскочил на ноги, когда вошел ван Олдин.

– Привет, Найтон!

– Рад, что вы вернулись, сэр. Хорошо съездили?

– Да так себе, – равнодушно ответил миллионер. – В наше время Париж превращается в захолустный городишко. Хотя я привез то, за чем ездил.

И он сурово улыбнулся сам себе.

– Насколько я знаю, вы всегда добиваетесь своего, – рассмеялся молодой человек.

– Вот именно, – подтвердил американец.

Это было сказано небрежным тоном, как будто он произносил избитую истину. Скинув свое теплое пальто, Руфус прошел к столу.

– Есть что-то срочное?

– Да вроде бы нет, сэр. Обычная рутина. Правда, я еще не закончил с почтой…

Ван Олдин коротко кивнул. Не в его привычках было хвалить или ругать работников. Со своими сотрудниками он обращался очень просто: давал им возможность показать себя и без сожаления расставался с теми, кто не соответствовал его требованиям.

При выборе же сотрудников он был чужд всяких условностей. Найтона, например, ван Олдин случайно встретил два месяца назад на швейцарском курорте. Парень ему понравился, и миллионер изучил его армейский послужной список, в котором нашел объяснение легкой хромоте, с которой ходил молодой человек. Найтон не скрывал, что ищет работу, и в разговоре с ван Олдином спросил, нет ли у кого-нибудь из его знакомых свободных вакансий. Тот с мрачным изумлением иногда вспоминал, как потрясен был молодой человек, когда ему предложили пост личного секретаря самого́ великого человека.

– Но у меня нет никакого опыта в бизнесе, – заикаясь от неожиданности, произнес он.

– А вот это совсем не важно, – ответил ван Олдин. – Бизнесом у меня уже занимаются три помощника. Все дело в том, что ближайшие шесть месяцев я планирую провести в Англии и мне нужен секретарь-англичанин, который, как говорится, имеет нужные связи и сможет организовать для меня мою светскую жизнь.

И до сих пор ван Олдин не разочаровался в своем выборе. Найтон обладал живым умом и оказался интеллигентным и трудолюбивым молодым человеком с прекрасными манерами…

Секретарь указал на три или четыре письма, которые лежали на столе отдельно от остальных.

– Наверное, сэр, стоит начать вот с этих, – предложил он. – Самое верхнее касается соглашения с Колтоном…

Но Руфус ван Олдин сделал протестующий жест рукой.

– Сегодня я не собираюсь заниматься всей этой ерундой, – заявил он. – Все это спокойно подождет до завтра. Все, кроме вот этого, – добавил он, глядя на письмо, которое держал в руке. На его лице снова промелькнула та самая странная улыбка, которая так сильно его меняла.

Ричард Найтон понимающе улыбнулся.

– Миссис Кеттеринг? – поинтересовался он. – Она звонила вам и вчера, и сегодня и, кажется, ждет не дождется, когда сможет с вами увидеться.

– Не может быть!

Улыбка сошла с лица мужчины – он надорвал конверт, который был у него в руках, и достал из него единственный листок, который в нем был.

Пока он читал то, что было на нем написано, лицо его потемнело, на губах появилась зловещая улыбка, которую так хорошо знали на Уолл-стрит, а брови угрожающе сомкнулись. Найтон тактично отвернулся и вернулся к сортировке писем. Миллионер произнес негромкое ругательство и ударил кулаком по столу.

– Больше я этого терпеть не намерен, – пробормотал он себе под нос. – Бедняжка… хорошо, что у нее есть папочка, который сможет ее защитить.

Несколько минут он, с сердито сдвинутыми бровями, мерил шагами комнату. Найтон все еще прилежно занимался почтой, сидя за столом. Внезапно ван Олдин резко остановился и взял пальто с того стула, на который бросил его, когда вошел.

– Вы опять уходите, сэр?

– Да, пойду навещу дочь.

– А если позвонят от Колтона?..

– Скажите им, чтобы убирались к чертовой матери, – произнес американец.

– Очень хорошо, – ответил секретарь не моргнув глазом.

Ван Олдин успел уже надеть пальто. Нахлобучив шляпу, он направился к двери. Взявшись за ручку, остановился.

– Вы хороший парень, Найтон, – произнес он, – совсем не достаете меня, когда я разозлен.

Молодой человек слегка улыбнулся, но ничего не сказал.

– Рут – мой единственный ребенок, – объяснил американец, – и никто на свете даже не представляет, что она для меня значит… – Его лицо осветилось слабой улыбкой, и он засунул руку в карман. – Найтон, хотите покажу вам кое-что?

Американец отошел от двери и вернулся к столу. Из кармана он достал предмет, аккуратно завернутый в коричневую плотную бумагу. Сняв обертку, достал большой потертый футляр из красного бархата. В середине крышки располагались какие-то инициалы, под которыми была изображена корона. Ван Олдин раскрыл футляр, и секретарь резко втянул воздух от изумления. На слегка пожелтевшем белом атласе, который покрывал футляр изнутри, камни больше походили на яркие пятна крови.

– Боже, сэр! – воскликнул Найтон. – Они что, настоящие?

Раздался негромкий довольный смех ван Олдина.

– Неудивительно, что вы это спрашиваете. Среди этих рубинов есть три самых больших в мире. Их носила русская императрица Екатерина, Найтон. Тот, что в центре, называется «Сердце пламени». Он совершенно безупречен – ни одного изъяна.

– Но ведь, – прошептал секретарь, – они должны стоить целое состояние…

– Четыреста или пятьсот тысяч долларов, – беззаботно ответил ван Олдин. – И это помимо их исторической ценности.

– И вы носите их вот так запросто, в кармане?

Американец весело рассмеялся.

– Именно так. Это мой подарок моей доченьке.

Секретарь сдержанно улыбнулся.

– Теперь я понимаю, почему миссис Кеттеринг с таким нетерпением разыскивала вас по телефону.

Но ван Олдин отрицательно покачал головой. На его лицо вернулось жесткое выражение.

– Вот здесь вы ошибаетесь, – промолвил он, – она ничего об этом не знает. Это мой маленький сюрприз для нее.

Закрыв футляр, американец стал медленно заворачивать его в бумагу.

– Это очень тяжело, Найтон, – пожаловался он, – когда мало чем можешь помочь тому, кого любишь. Я мог бы купить Рут много земли, но она ей совсем ни к чему. Когда я повешу эти камешки ей на шею, она будет радоваться несколько минут, но…

Он еще раз покачал головой.

– Когда женщина не может найти счастья у себя в доме…

Ван Олдин не закончил, но секретарь сдержанно кивнул в знак понимания. Ему лучше, чем многим была известна репутация достопочтенного[2] Дерека Кеттеринга.

Миллионер вздохнул, засунул сверток в карман и, кивнув Найтону, вышел из комнаты.

Достопочтенный Дерек Кеттеринг и миссис Кеттеринг проживали на Керзон-стрит. Дворецкий, который открыл дверь, мгновенно узнал Руфуса ван Олдина и позволил себе слегка улыбнуться, приветствуя его. Он провел пришедшего в громадную гостиную на первом этаже дома. Женщина, сидевшая около окна, вскочила и воскликнула:

– Папочка, вот это настоящий сюрприз! Я звонила майору Найтону весь день, пытаясь разыскать тебя, но он не знал точно, когда ты появишься.

Рут Кеттеринг было двадцать восемь лет от роду. Ее нельзя было назвать ни красивой, ни даже хорошенькой в обычном понимании этого слова, но она привлекала к себе взгляды из-за цвета своих волос. В свое время самого ван Олдина дразнили «морковкой» и «рыжиком», а волосы Рут были темно-рыжими. Вместе с этим у нее были темные глаза и совсем черные ресницы – комбинация, которая столь высоко котировалась у художников. Она была высокой, стройной, с грациозными движениями. С первого взгляда могло показаться, что это лицо принадлежит Мадонне кисти Рафаэля. Но внимательный наблюдатель заметил бы у нее те же линии скул и подбородка, как и у ее отца, которые говорили о жесткости и настойчивости в достижении цели. Если такие черты характера были хороши у мужчины, то женщине они подходили несколько меньше. С самого детства Рут ван Олдин привыкла получать то, что хотела, а если кто-то пытался ее в этом остановить, то очень быстро понимал, что дочь Руфуса ван Олдина никогда не сдается.

– Найтон сказал, что ты звонила, – объяснил миллионер. – Я только полчаса назад вернулся из Парижа. Ну, что опять натворил этот Дерек?

Рут Кеттеринг покраснела от злости.

– Это совершенно невозможно – он перешел все границы! – воскликнула женщина. – Он, он попросту отказывается слушать то, что я ему говорю.

В ее голосе слышались и недоумение, и гнев.

– Ну, меня-то он послушает, – мрачно заметил американец.

Рут продолжила:

– За последний месяц я его почти не видела. Он везде появляется с этой женщиной…

– С какой такой «этой женщиной»?

– С Мирей. Она танцовщица из «Парфенона». Слышал когда-нибудь о таком заведении?

Ван Олдин кивнул.

– На прошлой неделе я ездила в Леконбери. И переговорила с лордом Леконбери. Он был невероятно добр ко мне и полностью меня поддерживает. Он обещал серьезно поговорить с Дереком.

– Ах вот как! – произнес ван Олдин.

– Что ты хочешь сказать своим «ах вот как», папа?

– Именно то, о чем ты сама уже догадалась, Рути. Старина Леконбери уже почти вышел из игры. Конечно, он тебе симпатизирует, и, конечно, он пытается тебя успокоить – ведь его сын и наследник женат на наследнице одного из богатейших людей Америки, а это не фунт изюму. Он совсем не хочет, чтобы с вашим браком что-то произошло. Но он уже стоит одной ногой в могиле, и все это знают, поэтому все, что бы он ни сказал, на Дерека никакого впечатления не произведет.

– А ты можешь что-нибудь сделать, папа? – с мольбою в голосе спросила Рут после долгого молчания.

– Могу, – ответил миллионер. Помолчав в задумчивости несколько мгновений, он продолжил: – Я могу сделать несколько вещей, но только одна из них тебе действительно поможет. Вопрос только в том, хватит ли у тебя мужества, Рут.

Дочь уставилась на отца, и он кивнул ей утвердительно.

– Я имею в виду именно то, что ты сейчас услышишь. Сможешь ли ты признать перед всем светом, что сделала ошибку? Но это единственный способ выбраться из этой ямы. Забудь о своих потерях и начни все сначала.

– Ты имеешь в виду…

– Развод.

– Развод!..

Ван Олдин сухо улыбнулся.

– Ты так произнесла это слово, как будто никогда до сегодняшнего дня его не слышала. А ведь твои знакомые разводятся чуть ли не каждый день.

– Это я хорошо знаю, но…

Молодая женщина остановилась и прикусила губу. Ее отец понимающе кивнул.

– Я знаю тебя, Рут. Как и я, ты не можешь выпустить из рук то, что в них попало. Но я понял – и ты тоже должна это понять, – что иногда это единственный выход. Может быть, мне и удалось бы вернуть Дерека к тебе на какое-то время, но конец был бы в любом случае такой же. Рут, ты должна в итоге осознать, что он никчемный, гнилой человек. И запомни, я буду вечно ругать себя за то, что позволил тебе выйти за него замуж. Но в то время ты зациклилась на том, чтобы заполучить его, а он, казалось бы, всерьез решил начать новую жизнь. Да и кроме того, дорогая, я уже один раз воспрепятствовал тебе…

Произнося эти последние слова, ван Олдин отвел взгляд от дочери. Если бы он этого не сделал, то заметил бы, как кровь прилила к ее щекам.

– Да, один раз ты это уже сделал, – произнесла Рут напряженным голосом.

– А я слишком мягкосердечен, чтобы сделать такое во второй раз. Хотя не могу тебе передать, как мне хотелось это сделать. Последние несколько лет, Рут, ты живешь кошмарной жизнью.

– Ну, можно сказать и так, – согласилась женщина.

– Именно поэтому я и говорю тебе, что с этим пора покончить раз и навсегда! – Мужчина грохнул кулаком по столу. – У тебя все еще может быть тяга к этому прохвосту; так вот – забудь о нем. Факты – упрямая вещь. Надо признать, что Дерек женился на тебе из-за денег. И всё. Так избавься от него поскорее, Рут.

Она какое-то время смотрела в пол, а потом спросила, не поднимая головы:

– А что, если он не согласится?

Ван Олдин в изумлении уставился на дочь.

– Да его и спрашивать никто не будет.

Женщина покраснела и прикусила губу.

– Ну да, конечно нет. Просто я хотела сказать…

Она замолчала, и отец проницательно посмотрел на нее.

– Что ты хотела сказать?

– То, что… – она замолчала, тщательно подбирая слова, – что он может не согласиться на это без борьбы.

Миллионер зло вздернул подбородок.

– Ты хочешь сказать, что он будет сопротивляться? Ну и пусть! Но ты, девочка, ошибаешься. Сопротивляться он не будет. Любой адвокат, с которым он проконсультируется, расскажет ему, что у него нет никаких шансов.

– А ты не боишься, – Рут заколебалась, – ты не боишься, что из чистой ненависти ко мне он постарается, чтобы это прошло как можно ужасней?

Отец опять с удивлением уставился на дочь.

– Ты имеешь в виду судебные заседания? – Он покачал головой. – Очень маловероятно. Ведь в этом случае он должен располагать какой-то компрометирующей информацией.

Рут ничего не ответила, и ван Олдин бросил на нее еще один внимательный взгляд.

– Ну, давай, дочка, выскажись. Я же вижу, что тебя что-то беспокоит; так скажи, наконец, что?

– Ничего, совсем ничего.

Но голос женщины звучал малоубедительно.

– Ты боишься шума вокруг всего этого, да? Я угадал? Оставь это мне, детка. Я проверну все без сучка без задоринки, так, что никто об этом и не узнает.

– Ну, хорошо, папа. Если ты действительно считаешь, что другого выхода у меня нет…

– А ты ведь все еще любишь этого мерзавца, Рут. Правильно?

– Нет.

Казалось, что, произнося это слово, Рут ничуточки не колебалась. Ван Олдин выглядел полностью удовлетворенным. Он погладил дочь по плечу.

– Все будет в порядке, детка. Ни о чем не беспокойся. А теперь давай обо всем этом забудем. Я привез тебе подарок из Парижа.

– Мне? Что-нибудь очень хорошее?

– Надеюсь, что он тебе понравится, – улыбнулся миллионер.

Он достал из кармана сверток и передал его дочери. Та нетерпеливо развернула его и открыла футляр. С ее губ сорвалось долгое «о-о-о-о». Рут Кеттеринг всегда любила драгоценности.

– Папа, они просто… просто великолепны!

– Их даже сравнить не с чем, правда? – удовлетворенно заметил миллионер. – Ну как, понравились?

– Понравились? Папа, да им цены нет! Где тебе удалось их откопать?

Ван Олдин улыбнулся.

– А вот это мой секрет! Конечно, мне пришлось купить их в частном порядке – дело в том, что они довольно хорошо известны. Видишь вот этот большой камень в середине? Может быть, ты о нем уже слышала – это исторический камень, «Сердце пламени».

– «Сердце пламени», – повторила молодая женщина, вынув ожерелье из футляра и приложив его к груди.

Миллионер наблюдал за ней. На ум ему пришли имена женщин, которые носили эти камни раньше. Все их несчастья, измены и драмы. Как и за большинством знаменитых камней, за «Сердцем пламени» тянулся шлейф трагедий и насилий. Сейчас, когда рубин лежал в уверенной руке Рут, казалось, что он потерял весь свой заряд зла. Эта западная женщина, со своим спокойным и ровным отношением к жизни, казалось, самим своим существованием отрицала возможность любых трагедий и драм.

Рут вернула камни в футляр и, вскочив, крепко обняла отца за шею.

– Спасибо, спасибо тебе, папочка! Они просто великолепны. Ты всегда делаешь мне самые лучшие подарки на свете!

– Не за что, – ответил Руфус, погладив дочь по плечу. – Ведь ты – все, что у меня есть в этой жизни.

– Ты ведь останешься на обед, папа?

– Не думаю. Ты собиралась куда-то?

– Да, но я легко могу это пропустить. Все равно ничего интересного там не будет.

– Нет, нет, – проговорил американец. – Ничего не отменяй из-за меня. У меня и так скопилось много дел… Давай увидимся завтра, моя дорогая. Может быть, я позвоню тебе, и мы заедем к Гэлбрайтам?

Господа из адвокатской конторы «Гэлбрайт, Гэлбрайт, Катбертсон и Гэлбрайт» были лондонскими стряпчими ван Олдина.

– Очень хорошо, папа… – Женщина заколебалась. – Как ты считаешь, из-за всего этого мне не придется отменить поездку на Ривьеру в этом году?

– А когда ты туда собираешься?

– Четырнадцатого.

– Ну конечно, нет. Такие дела быстро не делаются. Кстати, Рут, на твоем месте я не стал бы брать эти рубины за границу. Оставь их здесь, в банке.

Миссис Кеттеринг кивнула.

– Мы же не хотим, чтобы тебя убили из-за этого «Сердца пламени», – шутливо сказал Руфус.

– И в то же время сам ты вез их просто в кармане, – возразила ему дочь, улыбаясь.

– Да…

Что-то в его голосе, какое-то легкое колебание, привлекло внимание его дочери.

– В чем дело, папа?

– Да так, ни в чем. Просто вспомнил об одном маленьком приключении в Париже.

– Приключении?

– Да, в ту ночь, когда я купил эти камни. – Он жестом указал на футляр.

– Так расскажи же мне.

– Да рассказывать, в общем-то, не о чем. Какие-то мелкие бандиты хотели взять меня в оборот, и мне пришлось стрелять. После этого они тут же испарились. Вот, собственно, и всё.

Рут с гордостью посмотрела на своего отца.

– А ты крепкий орешек, папочка.

– Это точно, Рут.

Руфус нежно поцеловал дочку и уехал.

Появившись в «Савое», он отдал Найтону краткие распоряжения:

– Пригласите сюда человека по имени Гоби – его адрес вы найдете в моей личной записной книжке. Пусть он явится сюда завтра, в половине девятого утра.

– Хорошо, сэр.

– А еще я хочу видеть мистера Кеттеринга. Если сможете, то разыщите его. Попробуйте в клубе – в любом случае найдите его и тоже пригласите его на завтрашнее утро. Только попозже, около двенадцати. Этот молодчик не любит рано вставать.

После того как секретарь подтвердил, что понял свою задачу, ван Олдин передал себя в руки своего слуги. Его ванна была уже готова, и, наслаждаясь горячей водой, мыслями он возвратился к разговору с дочерью. В общем и целом мужчина был полностью удовлетворен. Его проницательный ум уже давно смирился с тем фактом, что развод был для нее единственным возможным выходом. Рут согласилась с его предложением легче, чем он ожидал. Но, несмотря на ее уступчивость, ван Олдин чувствовал какое-то беспокойство. Что-то в манере поведения дочери показалось ему не совсем обычным. Улыбнувшись самому себе, он пробормотал:

– Наверное, это все мои причуды, но готов поклясться, что что-то она от меня утаила.

Руфус ван Олдин только закончил свой скромный завтрак, состоявший из кофе и подсушенного тоста – это было все, что он позволял себе по утрам, – когда в комнату вошел Найтон.

– Мистер Гоби ожидает внизу, сэр, – доложил он.

Миллионер взглянул на часы – было ровно половина девятого.

– Очень хорошо, – сказал он коротко. – Пусть поднимается.

Через пару минут в комнату вошел мистер Гоби. Он был небольшим пожилым человечком, одетым в поношенную одежду, с глазами, которые постоянно шарили вокруг, но никогда не смотрели на собеседника хозяина.

– Доброе утро, Гоби, – поприветствовал его миллионер. – Берите себе стул и присаживайтесь.

– Благодарю вас, мистер ван Олдин.

Человечек уселся, сложив руки на коленях, и внимательно уставился на батарею отопления.

– У меня есть для вас поручение.

– Слушаю вас, мистер ван Олдин.

– Вероятно, вы знаете, что моя дочь замужем за достопочтенным Дереком Кеттерингом.

Мистер Гоби перевел взгляд с батареи отопления на левый ящик стола и позволил снисходительной улыбке появиться на своем лице. Он знал кучу вещей, но никогда не соглашался признать этот факт.

– По моему совету она собирается подать на развод. Естественно, этим делом займутся адвокаты, но, по целому ряду личных причин, мне необходима самая полная и точная информация.

– На мистера Кеттеринга? – спросил мистер Гоби и посмотрел на карниз.

– На мистера Кеттеринга.

– Очень хорошо, сэр, – гость поднялся на ноги.

– Она уже у вас есть?

– А что, надо поторопиться, сэр?

– Да, – ответил миллионер.

– Тогда она будет у вас сегодня, к часу дня.

– Отлично, – согласился миллионер. – Всего вам хорошего, мистер Гоби.

– И вам того же, мистер ван Олдин.

– Это очень полезный человек, – сказал миллионер вошедшему секретарю, когда человечек покинул комнату. – В своей области он настоящий эксперт.

– А в какой области он трудится?

– В области информации. Дайте ему двадцать четыре часа, и он выложит перед вами всю подноготную частной жизни архиепископа Кентерберийского.

– Действительно, очень полезный человек, – улыбнулся Найтон.

– Он мне здорово помог пару раз, – заметил ван Олдин. – Ну что же, Найтон, давайте начнем работать.

В течение следующих нескольких часов им удалось решить массу текущих вопросов, связанных с бизнесом. В половине первого раздался звонок телефона, и Найтон сообщил американцу, что прибыл мистер Кеттеринг. Правильно истолковав кивок ван Олдина, секретарь проговорил в трубку:

– Попросите мистера Кеттеринга подняться.

Секретарь собрал все свои бумаги и вышел. В дверях он столкнулся с посетителем, и Дерек Кеттеринг отступил в сторону, чтобы дать ему пройти. После этого он сам вошел в комнату и закрыл за собой дверь.

– Доброе утро, сэр. Слышал, что вам очень хочется видеть меня.

Этот ленивый голос, звучавший с долей иронии, пробудил у ван Олдина массу воспоминаний.

В голосе Дерека было определенное очарование – оно всегда в нем присутствовало. Миллионер бросил на своего зятя проницательный взгляд. Кеттерингу исполнилось тридцать четыре года; он был сухощав, с темным узким лицом, в котором даже сейчас было видно что-то мальчишеское.

– Входите, – коротко пригласил ван Олдин, – и садитесь.

Кеттеринг легко уселся в кресло. Он смотрел на своего тестя с веселым снисхождением.

– Давно вас не видел, сэр, – любезно заметил молодой человек. – Около двух лет, наверное. А с Рут вы давно встречались?

– Вчера вечером, – ответил американец.

– Выглядит она неплохо, верно? – легкомысленно поинтересовался Кеттеринг.

– Не думаю, чтобы вы имели возможность судить об этом, – сухо заметил ван Олдин.

Дерек Кеттеринг с удивлением поднял брови.

– Понимаете, мы иногда встречаемся в одном ночном клубе, – легко объяснил он.

– Я не хочу ходить вокруг да около, – коротко произнес ван Олдин. – По моему совету Рут подает на развод.

Казалось, это не произвело на Дерека никакого впечатления, однако вслух он пробормотал:

– Как ужасно! Не возражаете, если я закурю, сэр?

Кеттеринг зажег сигарету и, выпустив клуб дыма, беззаботно добавил:

– А что думает сама Рут?

– Она решила последовать моему совету, – ответил отец.

– Да неужели?

– Это все, что вы имеете мне сказать? – резко потребовал миллионер.

Молодой человек стряхнул пепел на каминную решетку.

– Я думаю, что вы знаете, – заметил молодой человек с отсутствующим видом, – что она совершает большую ошибку.

– С вашей точки зрения – несомненно, – мрачно заметил Руфус.

– Да бросьте вы, – сказал молодой человек. – Давайте не будем переходить на личности. Как раз сейчас я думал совсем не о себе, а о Рут. Вы же знаете, что мой старик долго не протянет – так говорят все врачи. Рут надо подождать еще пару лет, и тогда я стану лордом Леконбери, а она – полноправной хозяйкой Леконбери; ведь, кажется, именно из-за этого она вышла за меня замуж.

– Я не собираюсь выслушивать здесь ваши проклятые гнусности, – заревел Руфус.

Дерек Кеттеринг спокойно улыбнулся.

– Согласен с вами, сэр. С одной стороны, идея абсолютно идиотская, – сказал он, – ведь титул в наши дни ничего не стоит. Но с другой стороны, Леконбери – это старинное поместье, а мы – одна из старейших семей Англии. Думаю, что Рут сильно расстроится, когда, разведясь со мной, узнает, что я опять женился и что вместо нее в Леконбери правит совсем другая женщина.

– Молодой человек, я с вами не шучу, – заметил ван Олдин.

– Да и я тоже не собираюсь, – согласился Кеттеринг. – Я сейчас здорово на мели, а если Рут со мной разведется, то я окажусь в глубокой яме. Подумайте сами, если она терпела меня все эти десять лет, то почему не потерпеть еще немножко? Я даю вам свое слово чести, что старик не протянет дольше восемнадцати месяцев, и, как я уже сказал, будет жаль, если Рут не получит того, ради чего затевалась вся эта свадьба.

– Уж не хотите ли вы сказать, что моя дочь вышла за вас замуж из-за вашего титула и положения в обществе?

Дерек Кеттеринг рассмеялся совсем невеселым смехом.

– А вы что же, думаете, что речь шла о большой любви?

– Я помню, – медленно произнес ван Олдин, – что десять лет назад, в Париже, вы говорили совсем по-другому.

– Да неужели? Что ж, возможно. Знаете, Рут тогда была очень красива – то ли ангел, то ли демон, то ли какое-то божественное существо. А у меня в то время, насколько я вспоминаю, была идея начать все с чистого листа, остепениться и зажить в соответствии с высочайшими традициями английской семьи, с красавицей женой, которая меня любит… – Он опять рассмеялся, на этот раз совсем невесело. – Но ведь вы в это не поверите.

– Я совершенно уверен, что вы женились на Рут из-за денег, – сообщил американец без всяких эмоций.

– А она вышла за меня замуж по большой любви? – раздался иронический вопрос зятя.

– Конечно, – подтвердил отец.

Дерек Кеттеринг несколько минут молча смотрел на американца, а потом задумчиво кивнул.

– Я вижу, что вы в это верите, – сказал он. – Когда-то я тоже верил, и уверяю вас, мой дорогой тесть, я очень быстро разочаровался.

– Не понимаю, к чему вы все это говорите, – признался ван Олдин, – да мне это и неинтересно. Вы чертовски плохо относились к Рут.

– А вот это правда, – легко согласился Дерек. – Но, знаете, она очень жесткая женщина. Вся в отца. Под этой ее розовато-белой мягкостью скрывается твердость гранита. О вас всегда говорили как об очень жестком человеке – так я, по крайней мере, слышал, – но Рут еще жестче. Вы ведь хотя бы любите одного человека на этом свете, а Рут никогда и никого не любила – и не полюбит.

– С меня достаточно, – решил ван Олдин. – Я пригласил вас сюда, чтобы честно и откровенно предупредить вас. Моя дочь заслужила немного счастья в этой жизни, и, запомните хорошенько, я для нее его добуду.

Кеттеринг встал, подошел к камину и выбросил в него сигарету. Когда он заговорил, его голос был еле слышен.

– Интересно, что вы хотите этим сказать? – поинтересовался он.

– А то, что вам лучше не пытаться защищаться в суде.

– Ах, вот как, – протянул молодой человек. – Это что, угроза?

– Думайте, как хотите, – ответил миллионер.

Кеттеринг поставил стул к столу и уселся прямо напротив американца.

– А если представить себе, что я, – мягко произнес он, – просто ради приличия, решил защищаться?

Ван Олдин пожал плечами.

– Послушайте вы, молодой идиот, у вас нет никаких шансов. Спросите вашего адвоката, и он вам все объяснит. Ваше поведение просто вызывающе, о нем говорит весь Лондон.

– Я слышал, что Рут все возмущается по поводу Мирей. На мой взгляд, это очень глупо с ее стороны. Я ведь ничего не говорю по поводу ее друзей.

– Что это вы имеете в виду? – резко задал вопрос американец.

Дерек Кеттеринг рассмеялся.

– Вижу, что вам далеко не все известно, сэр, – сказал он. – И вы, что совершенно естественно, смотрите на все предвзято.

Он взял свою шляпу и трость и направился к двери. А остановившись там, нанес свой последний удар:

– Я очень редко даю советы, но в данном случае я бы посоветовал, чтобы между вами и дочерью было побольше откровенности.

И он быстро вышел из комнаты, громко хлопнув дверью, как раз в тот момент, когда американец стал подниматься из-за стола.

– И что, черт побери, он хотел этим сказать, – спросил сам себя Руфус, вновь опускаясь в кресло.

Чувство беспокойства вновь вернулось к нему.

Он пока еще не все понял во всем этом деле. Телефон стоял совсем рядом – ван Олдин схватил трубку и назвал номер дома дочери.

– Алло, алло, это Мейфэр, восемьдесят один девятьсот семь? Могу я поговорить с миссис Кеттеринг?.. Ах, ее нет дома?.. Она вышла на ланч? А когда вернется?.. Ах, вы не знаете?.. Очень хорошо. Нет, спасибо, никаких сообщений.

Миллионер со злостью трахнул трубкой по аппарату.

К двум часам он уже нетерпеливо ходил по комнате, ожидая появления Гоби.

Человечек появился в десять минут третьего.

– Ну? – рявкнул миллионер.

Но мистер Гоби не стал торопиться. Он уселся за стол, достал очень старую и потрепанную записную книжку и, глядя в нее, стал монотонным голосом зачитывать информацию. Американец внимательно слушал, и было видно, как настроение его постепенно улучшается. Закончив, Гоби уставился на корзинку для мусора.

– Отлично, – произнес миллионер. – Все предельно ясно. Суд пройдет без сучка без задоринки. Эти свидетельства из гостиницы… они, я надеюсь, настоящие?

– Железные, – ответил мистер Гоби и недоброжелательно посмотрел на позолоченное кресло.

– И он сейчас на мели? Вы говорите, что он пытается занять денег? Ну, правильно, под имя папаши он уже занял все, что мог… Когда просочатся слухи о разводе, ему больше никто не ссудит ни цента; более того, его обязательства могут скупить и предъявить к оплате. Гоби, мы его сделали: теперь он от нас никуда не денется.

Американец хлопнул рукой по столу – его безжалостное лицо светилось от предвкушения победы.

– Кажется, что эта информация, – сказал человечек тонким голосом, – вам, сэр, подошла.

– Сейчас мне надо на Керзон-стрит, – ответил миллионер. – Я ваш должник, Гоби. Просто блестящая работа.

На лице мистера Гоби появилась бледная улыбка удовлетворения.

– Благодарю вас, мистер ван Олдин, – произнес он. – Я стараюсь.

Прежде чем попасть на Керзон-стрит, ван Олдин заехал в Сити, где у него были назначены две деловые встречи. Обе закончились очень удачно, что только усилило его общую эйфорию.

Из Сити американец на подземке отправился на Даун-стрит. Когда он шел по Керзон-стрит, из дома № 160 появилась мужская фигура, которая повернула ему навстречу. На какую-то долю секунды миллионеру показалось, что навстречу ему идет сам Дерек Кеттеринг – по крайней мере, фигура была очень похожа, – но, подойдя ближе, ван Олдин увидел совсем незнакомого человека. Они прошли мимо друг друга. Хотя нет, мужчина не был абсолютным незнакомцем – лицо его показалось американцу смутно знакомым, и в его голове это лицо ассоциировалось с чем-то плохим и неприятным. Тщетно он напрягал память – образ все время куда-то ускользал. Руфус был совершенно сбит с толку.

Было видно, что Рут ждала его. Она подбежала к нему и поцеловала, как только он вошел.

– Как дела, папочка?

– Прекрасно, – ответил отец, – но мне надо серьезно поговорить с тобою, Рут.

Почти на бессознательном уровне он почувствовал, как она изменилась, как теплота ее приветствия сменилась на что-то расчетливое и настороженное. Женщина уселась в глубокое кресло.

– В чем дело, папа? – спросила она. – Что ты хотел мне сказать?

– Сегодня утром я виделся с твоим мужем, – рассказал ван Олдин.

– Ты видел Дерека?

– Да. Он говорил множество вещей, бо́льшая часть которых – полная ерунда, которая не стоит твоего внимания. Но перед тем как уйти, он сказал одну вещь, которую я не понял. Он сказал, что между отцом и дочерью должна быть полная откровенность. Как думаешь, Рут, что он имел в виду?

Миссис Кеттеринг слегка поерзала в кресле.

– Я… я не знаю, папочка. Откуда мне это знать?

– А мне кажется, что знаешь, – заметил ван Олдин. – А еще он сказал что-то вроде того, что у него есть свои друзья и он совершенно не интересуется твоими. А это что должно значить?

– Не знаю, – повторила Рут еще раз.

Ван Олдин сел.

– Понимаешь, девочка, я не собираюсь действовать с закрытыми глазами, – рот миллионера превратился в тонкую линию. – Сейчас я совсем не уверен, что этот твой муж не будет чинить нам препятствия. И мне кажется, что он вполне может это сделать. У меня есть способы заставить его замолчать, заставить его навсегда закрыть рот, но я должен ясно понимать, нужно ли мне применять эти способы. Что он имел в виду, говоря, что у тебя есть собственные друзья?

Миссис Кеттеринг пожала плечами.

– У меня много друзей, – проговорила она неуверенным голосом. – Я не знаю, что он имел в виду, правда.

– Нет, знаешь, – повторил американец. Сейчас он говорил тоном, которым мог бы говорить с деловым противником. – Спрошу еще проще: кто этот мужчина?

– Какой мужчина?

– Тот самый. Ведь именно об этом говорил Дерек. Какой-то мужчина, который является твоим другом… Не волнуйся, девочка, я знаю, что все это не стоит и выеденного яйца, но мы должны предусмотреть все, что может неожиданно всплыть в суде. Ты же знаешь, как они там умеют все переворачивать с ног на голову. Я просто хочу знать, кто этот мужчина и насколько тесно ты с ним дружишь.

Рут сидела молча, нервно сцепив пальцы на коленях.

– Ну, давай же, детка, – голос ван Олдина стал мягче, – не бойся своего старого папочки. Ведь даже тогда, в Париже, я не был с тобой слишком суров… Боже мой! – Миллионер замолчал, как будто перед ним ударила молния. – Так вот кто это был, – пробормотал он себе под нос. – Недаром я почувствовал, что знаю эту физиономию.

– О чем ты говоришь, папочка? Я тебя совсем не понимаю.

Отец подошел к дочери и крепко взял ее за кисть руки.

– Послушай, Рут, ты что, опять встречаешься с этим типом?

– С каким типом?

– Тем самым, из-за которого у нас была стычка много лет назад. Ты прекрасно понимаешь, о ком я говорю.

– Ты, – Рут заколебалась, – ты имеешь в виду графа де ля Рош?

– Граф де ля Рош, – фыркнул ван Олдин. – Я ведь говорил тебе тогда, что этот человек не больше чем простой аферист. Ты тогда здорово влипла, но мне все-таки удалось вырвать тебя из его лап.

– Да, это тебе удалось, – горько заметила молодая женщина. – И после этого я вышла замуж за Дерека Кеттеринга.

– Ты сама этого захотела, – резко ответил ей отец.

Рут опять пожала плечами.

– И вот теперь, – медленно произнес американец, – ты опять с ним встречаешься – после всего, что я рассказывал тебе о нем… Сегодня он был у тебя в доме. Я столкнулся с ним на улице и сначала не мог сообразить, кто это такой.

К этому времени Рут уже взяла себя в руки.

– Я хочу сказать тебе, папа, только одну вещь: ты глубоко ошибаешься во всем, что касается Армана… то есть, я хотела сказать, графа де ля Рош. Я сама знаю, что в юности у него было несколько эпизодов, о которых можно сожалеть, – он сам мне о них рассказал; но тем не менее он всегда меня любил. Его сердце разбилось, когда ты заставил нас расстаться в Париже, и вот теперь…

Ее речь была прервана негодующим фырканьем, которое издал ее отец.

– И ты на все это купилась? Ведь ты же моя дочь! О боже мой! – в отчаянии Руфус всплеснул руками. – Женщины иногда бывают такими идиотками.

Дерек Кеттеринг вылетел из апартаментов ван Олдина с такой скоростью, что столкнулся с леди, которая в этот момент проходила по коридору. Он тут же извинился, и его извинения были с улыбкой приняты – женщина прошла мимо, оставив ему воспоминания о ее приятной наружности и красивых серых глазах.

Несмотря на все его показное равнодушие, встреча с тестем произвела на Дерека гораздо больший эффект, чем он сам себе хотел в этом признаться. Кеттеринг перекусил в одиночестве, а потом, улыбаясь, направился в роскошную квартиру, служившую гнездышком для одной леди, которую все знали под именем Мирей. В дверях его с улыбкой встретила аккуратная француженка-служанка.

– Входите же, месье. Мадам отдыхает.

Его провели в длинную комнату, отделанную в восточном стиле, которую он так хорошо знал. Мирей лежала на диване, поддерживаемая невероятным количеством подушек всех оттенков янтаря, которые гармонировали с коричнево-желтоватым цветом кожи женщины. Танцовщица была очень красива, и хотя ее лицо казалось несколько изможденным, в нем было свое неповторимое обаяние, а ее накрашенные оранжевой краской губы приветственно улыбались навстречу Дереку Кеттерингу.

Он поцеловал ее и бросился в кресло.

– И чем же ты занималась? Наверное, только что встала?

Оранжевые губы растянулись в улыбке.

– Не угадал, – ответила танцовщица. – Я работала. – И она длинной белой рукой махнула в сторону фортепьяно, крышка которого была завалена нотами. – Приходил Амбруаз, и мы разучивали с ним новую оперу.

Кеттеринг кивнул, почти не прислушиваясь к тому, что говорила женщина. Его совершенно не интересовал Клод Амбруаз и его оперные изыски в «Пер Гюнте» Ибсена. Мирей, кстати, это тоже не очень интересовало – для нее главной была возможность дебютировать в роли Анитры.

– Это просто потрясающий танец, – проворковала она. – Я вложу в него всю страсть пустыни. Буду танцевать вся увешанная драгоценностями. Кстати, mon ami[3], вчера на Бонд-стрит я видела черную жемчужину…

Танцовщица замолчала и бросила на мужчину призывный взгляд.

– Милая девочка, – ответил Кеттеринг, – со мною бесполезно говорить о черных жемчужинах. В настоящее время, насколько я понимаю, я лишился самого последнего.

Женщина мгновенно среагировала на тон его голоса. Она села, и ее большие черные глаза стали еще больше.

– Что ты сказал, Дерек? Что случилось?

– Мой глубокоуважаемый тесть, – объяснил Кеттеринг, – собирается сорваться с крючка.

– Прости…

– Иными словами, он хочет, чтобы Рут развелась со мной.

– Как глупо, – заметила Мирей. – Зачем ей с тобою разводиться?

– В основном из-за тебя, cherie![4] – улыбнулся Кеттеринг.

Мирей пожала плечами.

– Это глупость, – сказала она равнодушным голосом.

– И большая глупость, – согласился Дерек.

– И что же ты собираешься со всем этим делать? – поинтересовалась женщина.

– Моя дорогая девочка, а что я могу сделать? С одной стороны – человек с почти неисчерпаемыми денежными ресурсами; с другой – я, с неисчерпаемыми долгами. Кто победит, по-моему, совершенно ясно.

– Все-таки эти американцы какие-то странные, – прокомментировала Мирей. – Ведь твоя жена тебя, кажется, любила?

– И что же мы теперь будем делать? – спросил Дерек.

Танцовщица вопросительно посмотрела на него. Мужчина подошел и взял обе ее руки в свои.

– Ты же меня не бросишь?

– Что ты имеешь в виду? После…

– Вот именно, – подтвердил Кеттеринг. – Именно после, когда на меня набросятся все кредиторы, как волки в голодный год. Ты мне чертовски нравишься, Мирей; ты ведь меня не предашь?

Женщина убрала руки.

– Ты же знаешь, что я обожаю тебя, Дериик.

Что-то в ее голосе подсказало ему, что Мирей хочет уйти от прямого ответа.

– Ах, вот как? Крысы бегут с тонущего корабля!

– Ну, Дериик!..

– Хватит, – резко сказал Кеттеринг. – Ты от меня сразу же уйдешь, правильно?

Женщина опять пожала плечами.

– Ты мне очень нравишься, mon ami, правда. Ты такой очаровательный, настоящий un beau garçon[5], но ce n’est pas pratique[6].

– Хочешь сказать, что ты игрушка для богатого мужчины, правда?

– Ну, если тебе так больше нравится… – Мирей откинулась на подушки, закинув голову вверх. – И все равно ты мне нравишься, Дериик.

Кеттеринг подошел к окну и стоял там некоторое время, повернувшись к женщине спиной.

Наконец танцовщица оперлась на локоть и с любопытством посмотрела на мужчину.

– О чем ты сейчас думаешь, mon ami?

Он ухмыльнулся ей через плечо странной улыбкой, которая заставила женщину поежиться.

– Как ни странно, но я думал о женщине, дорогая.

– О женщине? – Теперь Мирей почувствовала себя уверенней. – Так ты думаешь о другой женщине, да?

– Тебе не о чем беспокоиться; это просто образ, который мне привиделся. Образ женщины с серыми глазами.

– И где же ты с нею встретился? – резко спросила Мирей.

– Я столкнулся с нею в коридоре «Савоя», – рассмеялся Кеттеринг, и в смехе его слышалась самоирония.

– Ах, вот как! И что же она сказала?

– Насколько я помню, я сказал: «Прошу прощения», а она ответила: «Ничего страшного», или что-то в этом роде.

– А потом… – продолжала настаивать танцовщица.

Кеттеринг пожал плечами.

– А потом – ничего. Это было концом происшествия.

– Я не понимаю ничего из того, что ты говоришь, – объявила женщина.

– Образ женщины с серыми глазами, – задумчиво повторил Дерек. – Ну что же, ведь я все равно ее никогда больше не увижу.

– Почему?

– Она может принести мне неудачу. Это иногда случается с женщинами.

Мирей быстро выскользнула из подушек и, подойдя к Дереку, обняла его длинной, гибкой, как змея, рукой за шею.

– Дериик, ты дурачок, – пробормотала она. – Очень большой дурачок. Ты beau garçon, и я тебя обожаю, но я не рождена для бедности, абсолютно нет. Послушай меня, все ведь очень просто: ты должен помириться с женой.

– Боюсь, что этот вопрос лежит вне сферы практической политики, – сухо заметил Дерек.

– Что ты сказал? Я тебя не понимаю.

– Ван Олдин, моя дорогая, на это не пойдет. Если этот человек что-то решил, то своего решения он уже не изменит.

– Я о нем слыхала, – кивнула танцовщица. – Он ведь очень богат? Почти самый богатый человек в Америке. Несколько дней назад в Париже он купил самый красивый рубин в мире, под названием «Сердце пламени».

Кеттеринг никак это не прокомментировал.

– Это потрясающий камень, – продолжила размышлять вслух женщина. – Камень, который достоин такой женщины, как я… Я обожаю драгоценности, Дериик, – они даже иногда со мной разговаривают. Боже, носить такой рубин, как «Сердце пламени»!.. – Женщина мечтательно вздохнула, а потом опять превратилась в практичную француженку. – Тебе это не дано понять, Дериик, ведь ты только мужчина. Думаю, что ван Олдин отдаст эти рубины своей дочери. Ведь она его единственный ребенок?

– Да.

– А когда он умрет, твоя жена унаследует все его деньги? Она станет очень богатой женщиной.

– Да она и сейчас не бедная, – сухо заметил Кеттеринг. – На свадьбу папаша положил на ее имя пару миллионов.

– Пару миллионов! Невероятно… А вдруг она внезапно умрет? Тогда все достанется тебе?

– При нынешнем положении вещей – да, – медленно произнес мужчина, – именно мне. Насколько я знаю, завещания Рут не делала.

– Mon Dieu![7] – выдохнула танцовщица. – Ее смерть решила бы все наши проблемы.

После минутной паузы Дерек Кеттеринг громко расхохотался.

– Мне нравится твой простой и практичный подход к этому делу, Мирей, но вынужден тебя огорчить: моя жена – очень здоровая женщина.

– Хорошо, но ведь бывают же несчастные случаи, – заметила женщина.

Кеттеринг подозрительно взглянул на нее, но ничего не сказал, а танцовщица продолжала, как ни в чем не бывало:

– Но ты абсолютно прав, mon ami, мы не можем полагаться на случайности. Послушай меня, мой малыш Дериик, больше не должно быть никаких разговоров о разводе. Твоя жена должна отказаться от этой идеи.

– Ну а если она не откажется?

Глаза танцовщицы превратились в узенькие щелочки.

– Думаю, что она откажется, друг мой. Она не из тех, кто любит публичность. Есть пара историй – она наверняка не хочет, чтобы ее друзья прочитали о них в газетах…

– Что ты имеешь в виду? – Голос Кеттеринга был резок.

Откинув голову, Мирей рассмеялась.

– Parbleu![8] Я имею в виду мужчину, который называет себя графом де ля Рош. Я все о нем знаю. Не забывай, что я парижанка. Он был любовником твоей жены до того, как она вышла за тебя замуж, правда?

Дерек крепко схватил женщину за плечи.

– Это абсолютная ложь, – прорычал он, – и прошу тебя, не забывай, что ты все-таки говоришь о моей жене!

Мирей наконец пришла в себя.

– Вы, англичане, это просто нечто, – пожаловалась она. – Однако, с другой стороны, может быть, ты и прав. Ведь в жилах американцев течет такая холодная кровь… Но ведь ты не будешь отрицать, mon ami, что до того, как выйти за тебя замуж, она была в него влюблена, и пришлось ее папаше вмешаться и вправить графу мозги. А маленькая мадемуазель долго рыдала, но подчинилась отцу. Но ты должен понимать, Дериик, что сейчас ситуация совсем другая. Она встречается с графом практически каждый день, а четырнадцатого едет в Париж, где они вновь встретятся.

– Как ты все это умудрилась узнать? – требовательно спросил Кеттеринг.

– Я?.. У меня есть друзья в Париже, мой дорогой Дериик, которые хорошо знают графа. Все уже готово. Она едет, как она всем говорит, на Ривьеру, а в действительности встречается в Париже с графом и… кто знает? Да, да, можешь мне поверить, все уже готово.

Кеттеринг замер.

– Понимаешь ли, – продолжала мурлыкать танцовщица, – если ты не дурак, то она у тебя полностью в руках, ведь ты можешь здорово испортить ей жизнь.

– Да замолчи же ты! – закричал вдруг мужчина. – Закрой этот свой проклятый рот!

Мирей со смехом упала на диван. Кеттеринг подхватил свое пальто и шляпу и вышел, громко хлопнув дверью. А танцовщица все еще сидела на диване и продолжала тихонько смеяться. Она была очень довольна собой.

«Миссис Сэмюэль Харфилд свидетельствует свое уважение мисс Кэтрин Грей и хочет заявить, что по причинам, которые могут быть неизвестны мисс Грей…»

Миссис Харфилд, которая до этих слов писала практически не задумываясь, остановилась. Она столкнулась с тем же, что было невыполнимой задачей для множества людей, – с необходимостью писать о себе в третьем лице.

Через несколько минут колебаний миссис Харфилд разорвала написанное и начала сначала:

«Уважаемая мисс Грей, высоко оценивая вашу работу в качестве компаньонки моей кузины Эммы (недавняя смерть которой оказалась для всех нас тяжелым ударом), я не могу не…»

Опять миссис Харфилд остановилась. Еще один черновик полетел в корзинку для бумаг.

Только после четырех неудачных попыток миссис Харфилд смогла наконец сочинить письмо, которое ее полностью удовлетворило. Оно было запечатано, на него были наклеены необходимые марки, и письмо отправилось по адресу: Литтл-Крэмптон, Сент-Мэри-Мид, Кент, вниманию мисс Кэтрин Грей. На следующий день во время завтрака это письмо, вместе с официальным письмом в большом синем конверте, лежало на столе перед вышеозначенной леди.

Сначала Кэтрин Грей открыла письмо от миссис Харфилд – окончательный вариант выглядел следующим образом:

Уважаемая мисс Грей,

Мы с мужем хотели бы поблагодарить вас за то, что вы делали для моей бедной сестры Эммы. Ее смерть оказалась для всех нас тяжелым ударом, хотя мы, естественно, знали, что в последнее время разум ее очень быстро угасал. Я знаю, что ее посмертные распоряжения носят очень странный характер, и, поэтому, они не выдержат никакой критики в соответствующем суде. Не сомневаюсь, что вы, с вашим здравым смыслом, уже это поняли. Мой муж говорит, что всегда лучше решать все в досудебном порядке. Мы с удовольствием дадим вам рекомендательные письма с тем, чтобы вы могли занять похожее место в новой семье, и надеемся, что вы не откажетесь принять от нас небольшой подарок.

Будьте уверены в нашем сердечном к вам уважении,

Мэри Энн Харфилд.

Кэтрин Грей дочитала письмо до конца, слегка улыбнулась и прочитала его во второй раз. На ее лице, когда она читала письмо во второй раз, играла улыбка восхищения перед бесцеремонностью писавшей. Затем она взяла второе письмо. Бегло просмотрев его, положила бумагу на стол и уставилась прямо перед собой. На этот раз женщина не улыбалась – любому наблюдателю было бы трудно догадаться о том, какие чувства в этот момент скрывались за ее спокойным, задумчивым взглядом.

Кэтрин Грей было тридцать три года. Она родилась в хорошей семье, но ее отец разорился, и Кэтрин рано пришлось начать зарабатывать себе на жизнь. Ей было всего двадцать три года, когда она стала компаньонкой старой миссис Харфилд.

По общему мнению, миссис Харфилд была женщиной «трудной». Ее компаньонки менялись очень часто – они приезжали с глазами, полными надежд, а уезжали с глазами, полными слез. Но с того момента, как десять лет назад в Литтл-Крэмптоне появилась Кэтрин Грей, в доме установился мир и покой. Никто не знал, как это произошло. Укротителями змей рождаются – научиться этому невозможно. Кэтрин Грей родилась со способностями укрощать собак, старух и маленьких детей, и делала она это без всяких видимых усилий. В двадцать три года Кэтрин была спокойной девушкой с очень красивыми глазами. В тридцать три она оставалась все той же девушкой с серыми глазами, которые смотрели на мир с верой в лучшее, которую ничто не могло поколебать. Более того, она была рождена с хорошим чувством юмора, которое смогла сохранить, несмотря ни на что.

Сейчас, когда Кэтрин сидела за столом, глядя прямо перед собой, она услышала звонок в дверь, который сопровождался энергичным стуком дверного молотка. Еще через минуту миниатюрная служанка открыла дверь комнаты и сообщила слегка запыхавшимся голосом:

– Доктор Харрисон.

В двери вошел крупный пожилой врач, так и брызжущий энергией и жизнелюбием, что он успел уже продемонстрировать своей атакой на дверной молоток.

– Доброго вам утречка, мисс Грей.

– И вам доброго утра, доктор Харрисон.

– Я пришел так рано, – начал объяснять мужчина, – поскольку уверен, что вы уже получили весточку от одной из этих кузин Харфилд. Она называет себя миссис Сэмюэль – жуткая змея, по правде сказать.

Не говоря ни слова, Кэтрин взяла письмо миссис Харфилд и протянула его доктору. Она с удовольствием наблюдала, как он изучает его, сдвинув брови и издавая рычание и фырканье, которые свидетельствовали о его недовольстве. Закончив чтение, мужчина опять бросил письмо на стол.

– Совершенно жуткое сочинение, – кипел доктор. – Но пусть оно вас ни в коем случае не беспокоит, милочка. Мозги у миссис Харфилд были не хуже моих или ваших, и никто не возьмется доказывать обратное. У них нет никаких шансов, и они об этом прекрасно знают. Все эти разговоры о суде – просто блеф чистой воды. Просто попытка обойти вас на повороте. И смотрите, милочка, не позволяйте им втереться к вам в душу, не думайте, что вы обязаны отдать им какие-то деньги, не позволяйте им давить на какие-то моральные принципы.

– Боюсь, что принципами на этот случай я обзавестись не успела, – ответила Кэтрин. – Это все дальние родственники мужа миссис Харфилд, которые при жизни даже не удосужились навестить старушку или как-то поинтересоваться ее существованием.

– Сразу видно, что вы мудрая женщина, – восхитился доктор. – Я лучше многих других знаю, какой тяжелой была ваша жизнь все эти десять лет. Вы имеете полное право наслаждаться завещанными вам деньгами, всеми, которые там есть.

Девушка задумчиво улыбнулась.

– Всеми, которые есть, – повторила она. – А вы представляете себе, о какой сумме идет речь, доктор?

– Думаю, что у вас будет около пятисот фунтов в год или около того.

Кэтрин кивнула еще раз.

– Я тоже так думала. А теперь прочитайте-ка вот это.

И она передала старику письмо, которое достала из большого синего конверта. Доктор прочитал его и недоверчиво пробормотал:

– Невероятно, просто невероятно…

– Она была одним из самых первых акционеров «Мортолдс». Уже сорок лет назад ее доход был восемь – десять тысяч в год, а я уверена, что тратила старушка никак не больше четырехсот фунтов в год. Она всегда очень бережно относилась к деньгам. Я была уверена, что она вынуждена копить каждый пенни.

– А все это время деньги лежали в банке и на них начислялись накопительные проценты… Боже мой, вы станете очень состоятельной женщиной!

Кэтрин кивнула в знак согласия.

– Вот именно. Совершенно с вами согласна.

Женщина говорила отстраненным, ничего не выражающим голосом, как будто наблюдала за всем происходящим откуда-то со стороны.

– Ну, что же, – сказал доктор, собравшись уходить, – примите мои самые искренние поздравления. – Он перевернул письмо миссис Харфилд большим пальцем руки. – И не волнуйтесь по поводу этой женщины и ее бредовых писем.

– Это совсем не бредовое письмо, – терпеливо произнесла мисс Грей. – Наоборот, мне кажется, что в создавшихся обстоятельствах это совершенно естественный поступок.

– Иногда ко мне в душу закрадываются смутные сомнения, – заметил доктор.

– По поводу?

– По поводу вещей, которые вам кажутся нормальными.

Кэтрин Грей рассмеялась.

Во время ланча доктор поделился этими великолепными новостями со своей женой. Та была в полном восторге.

– Ты только представь себе старуху Харфилд с такими деньжищами… Я рада, что она оставила их Кэтрин Грей. Эта женщина просто святая.

Доктор состроил гримасу.

– Я всегда считал святых тяжелыми людьми. Кэтрин Грей слишком живая, чтобы быть святой.

– Просто она святая с чувством юмора, – возразила его жена, подмигнув. – И кроме того, хотя я думаю, что ты этого не удосужился заметить, она очень хорошенькая.

– Кэтрин Грей? – Доктор был искренне удивлен. – Я знаю, что у нее очень красивые глаза…

– Эх вы, мужчины! – воскликнула его жена. – Все вы слепы, как летучие мыши. У Кэтрин все задатки красотки. Ее только нужно приодеть!

– Приодеть? А что такого с ее нынешней одеждой? Она всегда прекрасно выглядит.

Миссис Харрисон вздохнула в изнеможении, а доктор встал, собираясь продолжить свой обход.

– Ты бы зашла к ней, Полли, – предложил он.

– Обязательно, – быстро ответила его жена.

И действительно, миссис Харрисон навестила Кэтрин около часа дня.

– Я так рада, милочка, – тепло сказала она, пожимая руку Кэтрин. – И все в деревне тоже рады.

– Как мило с вашей стороны, что вы пришли сказать мне об этом, – ответила Кэтрин. – Я надеялась, что вы придете, потому что хотела узнать о Джонни.

– Ах, Джонни. Что ж…

Джонни был младшим сыном доктора. Через минуту его мать уже забыла обо всем на свете, рассказывая долгую историю о том, как у Джонни воспалились гланды и аденоиды. Кэтрин с интересом слушала, ведь привычка – это наша вторая натура. В течение последних десяти лет ее главным занятием было слушать… «Дорогая, не помню, рассказывала ли я вам о том бале на морской базе в Портсмуте? Том самом, на котором лорд Чарльз восхищался моим платьем?» На что Кэтрин обычно спокойно и терпеливо отвечала: «Думаю, что рассказывали, миссис Харфилд, но я уже успела позабыть. Расскажите еще раз». И вот тогда старая леди начинала на полную катушку, не упуская ни одной из многочисленных деталей. И Кэтрин слушала ее вполуха, лишь изредка вставляя подходящие междометия, когда старушка замолкала…

И сейчас она слушала миссис Харрисон с тем же странным чувством раздвоенности, к которому давно привыкла.

По прошествии получаса женщина вдруг неожиданно остановилась.

– Да что это я – все о себе да о себе, – воскликнула она. – А ведь я пришла послушать про ваши планы.

– Я не уверена, что они у меня есть.

– Моя дорогая, но не собираетесь же вы навечно застрять здесь, у нас?

Кэтрин позабавил ужас, который слышался в голосе женщины.

– Нет; мне хочется попутешествовать. Знаете, я ведь еще ничего толком в жизни не видела.

– Могу себе представить… Все-таки для вас было ужасно провести здесь все последние годы.

– Право, не знаю, – ответила Кэтрин. – Зато у меня была свобода.

Она услышала удивленный вздох и слегка порозовела.

– Наверное, вам эти слова покажутся глупыми, но я не говорю о свободе в физическом смысле этого слова…

– Да уж, наверное, нет, – выдохнула миссис Харрисон, вспоминая, что у Кэтрин почти не бывало выходных.

– Дело в том, что, когда твоя свобода ограничена в физическом смысле, у тебя появляется широкий простор для размышлений.

– Я вас не понимаю, милочка, – покачала головой миссис Харрисон.

– Знаете, если б вы были на моем месте, то поняли бы. Но в любом случае я чувствую, что мне необходима смена обстановки. Понимаете, я хочу, чтобы… чтобы что-то происходило. Нет, не со мною, я не это имею в виду; но я хочу быть в гуще событий, чтобы вокруг меня происходили разные интересные вещи, даже если я в этом случае буду только сторонним наблюдателем. А в Сент-Мэри-Мид, как вы знаете, мало что происходит.

– Вот это истинная правда, – произнесла докторша, слегка поежившись.

– Прежде всего я отправлюсь в Лондон, – продолжила Кэтрин. – В любом случае мне необходимо встретиться со своими стряпчими. А потом я, наверное, отправлюсь за границу.

– Очень здорово.

– Но прежде всего…

– Да, милочка?

– Мне нужна новая одежда.

– Именно это я и сказала сегодня утром Артуру! – воскликнула докторша. – Знаете, Кэтрин, я думаю, что если вы постараетесь, то будете выглядеть очень красивой.

Мисс Грей искренне рассмеялась.

– Не думаю, что из меня можно сделать красавицу, – откровенно заметила она. – Но хорошая одежда, несомненно, доставит мне удовольствие. Однако что-то я совсем разболталась…

Миссис Харрисон бросила на нее проницательный взгляд.

– Для вас это будут совершенно новые впечатления, – сухо заметила она.

Прежде чем уехать из деревни, Кэтрин отправилась попрощаться со старой мисс Винер. Старушка была на два года старше миссис Харфилд, и теперь все ее мысли были заняты только одним – тем, что она смогла пережить свою старую подругу.

– Ведь вы бы никогда не подумали, что я смогу пережить Джейн Харфилд, ведь правда? – с триумфом спросила она у Кэтрин. – Мы ведь вместе с нею ходили в школу, и вот теперь – она уже отошла в мир иной, а я все еще живу в этом. Кому бы такое могло прийти в голову?

– Но ведь вы же всегда ели на ужин серый хлеб, – механически пробормотала девушка.

– Как здорово, что вы это запомнили, милочка… Да, если бы каждый вечер Джейн Харфилд съедала по куску серого хлеба, а также пропускала бы по рюмочке, то она могла бы быть сейчас здесь, с нами.

Старушка замолчала, ликующе покачивая головой, и вдруг неожиданно вспомнила:

– И что же, как я слышала, у вас теперь очень много денег, милочка? Очень хорошо; только их надо беречь. Слышала, что вы собираетесь в Лондон немного развеяться? Только не надейтесь, что выйдете замуж, милочка, – вам это не удастся. Такие, как вы, не привлекают мужчин, а кроме того, вы же уже не первой молодости. Сколько вам лет?

– Тридцать три, – ответила Кэтрин.

– Ну что ж, – с сомнением заявила мисс Винер, – это еще не так плохо, как я думала. Хотя свою первую свежесть вы уже утратили.

– Боюсь, что да, – согласилась девушка, наслаждаясь беседой.

– Но все-таки вы очень милы, – добавила мисс Винер. – Думаю, что многие мужчины поступят мудро, если выберут вас себе в жены вместо этих вертихвосток, которые шныряют по улицам, выставив свои ноги напоказ больше, чем этого хочет Создатель. Прощайте, милочка, и пусть у вас все будет хорошо; но не забывайте, что настоящая жизнь несколько отличается от той, которую мы себе рисуем в нашем воображении.

И, окрыленная этим напутствием, мисс Грей отправилась в путь.

На платформе собралась половина деревни, включая миниатюрную служанку Элис, которая принесла Кэтрин туго перевязанный букетик цветов и открыто рыдала при расставании.

– Таких, как она, больше нет, – продолжала всхлипывать Элис после отправления поезда. – Я уверена, что, когда Чарли изменил мне с той девчонкой из Дейри, никто не был ко мне добрее, чем мисс Грей. И хотя она очень строго относилась к чистоте, она никогда не забывала похвалить тебя, если ты протирала что-то лишний раз. Ради нее я в любой день позволю разрезать себя на мелкие кусочки. Она настоящая леди, это точно.

Так Кэтрин покинула Сент-Мэри-Мид.

– Так-так, – произнесла леди Тэмплин, опустив континентальную[9] «Дейли мейл» и глядя на голубое Средиземное море.

Ветка золотистой мимозы, висевшая у нее над головой, хорошо дополняла очаровательную картину: золотоволосая и голубоглазая дама в очень удачно подобранном неглиже. То, что золотые волосы и нежно-розовая кожа лица были результатом деятельности профессионалов, было очевидно, тогда как голубые глаза были даром матери-природы – в свои сорок четыре леди Тэмплин все еще была красива.

Хотя она и выглядела очаровательно, леди Тэмплин в тот момент совсем не думала о себе – то есть совсем не думала о том, как она в данный момент выглядит. Ее мысли были заняты более серьезными вопросами.

Леди Тэмплин хорошо знали на Ривьере, а приемы, которые она устраивала на вилле «Маргарита», пользовались заслуженной популярностью. Она была опытной женщиной, которая была замужем четыре раза. Первый муж был полным недоразумением, поэтому леди не часто вспоминала о нем в своих разговорах. Однако ему хватило мозгов умереть с похвальной быстротой, после чего его вдова смогла осчастливить богатого производителя пуговиц. Тот тоже вознесся на небеса после трех лет семейной жизни – говорили, что это произошло после приятного вечера, проведенного с закадычными друзьями. После него настал черед виконта Тэмплина, который и позволил Розали занять место на тех высотах, на которых она всегда мечтала оказаться. Полученный от виконта титул женщина смогла сохранить и после четвертого замужества.

Результатом четвертой свадьбы было одно сплошное удовольствие. Мистер Чарльз Эванс, очень красивый молодой человек двадцати семи лет от роду, с прекрасными манерами и неискоренимой любовью к спорту, понимавший толк в хороших вещах и не имевший ни пенни своих денег, стал этим счастливцем.

В принципе, леди Тэмплин была полностью удовлетворена своей жизнью, однако иногда ей приходилось задумываться о деньгах.

Пуговщик оставил своей вдове довольно приличное состояние, но, как любила говорить леди Тэмплин, «то да се» («то» – было обесцениванием ценных бумаг в результате войны, а под «се» подразумевались несколько экстравагантные вкусы последнего лорда Тэмплина) несколько уменьшили ее доходы, хотя она все еще была достаточно состоятельной женщиной. Но быть просто «достаточно состоятельной» совсем не соответствовало пожеланиям женщины с темпераментом Розали Тэмплин.

Поэтому в одно прекрасное январское утро она широко открыла свои голубые глаза и произнесла сакраментальное «так-так» после того, как прочитала небольшую заметку в газете.

В это время на балконе был еще один человек – дочь леди Тэмплин, досточтимая Ленокс Тэмплин. Такая дочь, как Ленокс, была настоящим несчастьем леди Тэмплин: девушка безо всякого такта, выглядевшая старше, чем была на самом деле, и обладавшая странным ироничным юмором, заставляла свою мать чувствовать себя, мягко говоря, неуютно.

– Милая, ты только посмотри, – произнесла леди Тэмплин.

– Что именно?

Леди подняла газету и протянула ее дочери, отчеркнув ногтем тот параграф, который представлял интерес.

Прочитав заметку, Ленокс не проявила в отличие от своей матери никакого волнения. Она просто вернула газету и спросила:

– Ну, и в чем тут дело? Такие вещи случаются на каждом шагу. Скупые старухи чуть ли не каждый день умирают в деревнях и оставляют миллионные состояния своим провинциальным компаньонкам.

– Я это знаю, милочка, – согласилась ее мать. – И уверена, что наследство не такое громадное, как об этом пишут, – эти газеты всегда очень неаккуратны. Но даже если уменьшить его вдвое…

– Ну и что? Ведь это не нам досталось, – заметила Ленокс.

– Не совсем так, дорогая, – возразила леди Тэмплин. – Дело в том, что эта девушка, эта Кэтрин Грей, – она моя кузина. Она из вустерширских Греев, что жили в Эджворте. Моя собственная кузина! Только представь себе!

– Ага, – промычала Ленокс.

– Я просто подумала…

– Чем здесь можно поживиться, – закончила за нее фразу Ленокс, со своей ускользающей улыбкой, которую ее мать совсем не понимала.

– Но, дорогая, – заметила ее мать с легким упреком.

Упрек был совсем легким, потому что Розали Тэмплин давно привыкла к прямолинейности своей дочери и к тому, что она сама для себя называла «неудобными высказываниями Ленокс».

– Я просто подумала… – начала леди Тэмплин еще раз, сдвинув свои безукоризненно накрашенные брови. – Доброе утро, Чабби, дорогой; что, идешь играть в теннис? Как это мило!

Чабби, который, видимо, уже привык к этому обращению, по-доброму улыбнулся жене и небрежно заметил:

– Прекрасно выглядишь в этой штучке персикового цвета. – После чего продрейфовал мимо них и спустился по ступенькам.

– Все-таки он прелесть, – промолвила леди Тэмплин с любовью, провожая взглядом своего мужа. – Так о чем же это я?.. Ах, да, – она еще раз заставила себя вернуться к деловому разговору, – я просто подумала…

– Ради всего святого, да говори же ты дальше. Это я слышу уже в третий раз.

– Просто, дорогая, – продолжила женщина, – я подумала, что будет совсем неплохо, если я напишу дорогой Кэтрин и приглашу ее к нам сюда в гости. Естественно, что она никогда не вращалась в обществе, и будет разумно, если на первых порах ее представит близкий ей человек. От этого всем будет хорошо: и ей, и нам.

– И сколько, думаешь, ты сможешь из нее вытянуть? – спросила Ленокс.

Мать посмотрела на нее осуждающе и пробормотала:

– Ну, конечно, нам придется заключить некое финансовое соглашение. Потому что, ты сама знаешь, «то да се», война, твой бедный отец…

– И Чабби, – добавила Ленокс. – Ведь он довольно дорогая игрушка, согласись.

– Насколько я помню, она была милой девочкой, – продолжила леди Тэмплин, не обращая внимания на ремарку дочери. – Спокойная, никогда не лезла вперед, не красавица и уж совсем не охотница за мужчинами.

– То есть за Чабби можно не беспокоиться? – поинтересовалась Ленокс.

Мать протестующе взглянула на девушку.

– Чабби ни за что… – начала было она.

– Конечно, нет, – согласилась Ленокс, – он просто не посмеет. Слишком уж он хорошо понимает, из чьих рук кормится.

– Дорогая, – заметила леди, – ты всегда так грубо выражаешься…

– Прости, пожалуйста, – извинилась Ленокс.

Леди Тэмплин собрала газету, косметичку и всякие письма.

– Я сейчас же напишу милой Кэтрин, – сказала она, – и напомню ей о днях, проведенных в старом добром Эджворте. – И направилась в дом, вся захваченная новой идеей.

В отличие от миссис Харфилд, леди Тэмплин не имела никаких проблем с написанием писем и легко написала четыре страницы, ни разу не остановившись и не задумавшись. Перечитывать написанное она тоже не стала, оставив все как есть.

Кэтрин получила это письмо утром, в день приезда в Лондон. Однако так и неизвестно, смогла ли она прочитать что-то между строк или нет.

Поставив чемодан, женщина поспешила на заранее назначенную встречу с адвокатами миссис Харфилд.

Фирма была одной из старейших в Линкольнз-Инн-Филдз[10], и после секундной задержки Кэтрин предстала перед старшим партнером фирмы, пожилым джентльменом с проницательными голубыми глазами и покровительственной манерой общения. Несколько минут они обсуждали завещание миссис Харфилд и связанные с ним юридические вопросы, а затем Кэтрин протянула адвокату письмо миссис Сэмюэль.

– Думаю, что должна показать вам его, – произнесла она, – хотя все это выглядит довольно нелепо.

Адвокат прочел письмо и слегка улыбнулся.

– Довольно грубая попытка, мисс Грей. Думаю, что мне не надо объяснять вам, что эти люди не имеют никакого права на ваше наследство, и если они обратятся в суд, то шансов у них не будет никаких.

– Я так и подумала.

– Человеческая натура иногда заставляет совершать ошибки. Я бы на месте миссис Сэмюэль Харфилд уповал на вашу доброту и благородство.

– Именно об этом я и хотела с вами поговорить, знаете ли. Я бы хотела, чтобы эти люди получили определенную сумму денег.

– Но у вас нет перед ними никаких обязательств.

– Я это знаю.

– Поймите, что они не поймут тех мотивов, которыми вы руководствуетесь, передавая им эти деньги. Скорее всего, они подумают, что вы решили от них откупиться, хотя это не станет причиной их отказа принять ваш дар.

– Я все понимаю, но ничего не могу поделать.

– Я бы посоветовал вам, мисс Грей, забыть об этой идее.

– Я знаю, что вы правы, – покачала головой Кэтрин, – но тем не менее хочу, чтобы это было сделано.

– Они ухватятся за эти деньги, а потом будут досаждать вам еще больше.

– Что ж, – решительно сказала женщина, – будь что будет. Пусть делают, что хотят, – каждый получает удовольствие от жизни по-своему. Ведь они были, в конце концов, единственными родственниками миссис Харфилд, и, хотя они и презирали ее как бедную родственницу и не обращали на нее никакого внимания, пока она была жива, мне кажется несправедливым, что они вообще ничего не получат.

Кэтрин настояла на своем, хотя адвокат и был против, и вышла на лондонскую улицу с приятным чувством уверенности, что теперь может спокойно распоряжаться своим наследством и строить планы на будущее.

Первым делом она отправилась в заведение известного модельера. Ее встретила пожилая худая француженка, чем-то похожая на грезящую наяву герцогиню, – наверное, слова Кэтрин показались ей очень наивными.

– Я бы хотела, если это возможно, полностью отдать себя в ваши руки. Всю жизнь я была очень бедна и ничего не знаю об одежде, а теперь у меня появились деньги, и я бы хотела приодеться.

Француженка была совершенно очарована. У нее был артистический темперамент, который был здорово уязвлен в тот день визитом аргентинской мясной королевы, настоявшей на выборе моделей, которые меньше всего подходили к ее колоритной красоте.

Она осмотрела Кэтрин внимательными, умными глазами.

– Да-да, для нас это будет большая честь. У мадемуазель очень хорошая фигура – ей больше всего подойдут простые линии. И потом, вы très anglaise[11]. Некоторые люди обиделись бы, услышав от меня такое, но мадемуазель – нет, ни в коем случае. Une belle anglaise[12] – это самый изысканный стиль.

Неожиданно маска мечтающей герцогини исчезла. Она стала выкрикивать указания разным манекенщицам.

– Клотильда, Виржини, побыстрее, мои крошки, маленький tailleur gris clair[13] и robe de soirée «Soupir d’automne»[14]. Марсель, девочка, быстро маленький крепдешиновый костюм цвета мимозы.

Это было восхитительное утро. Марсель, Клотильда и Виржини, измученные и слегка надменные, медленно проходили, изгибаясь и виляя бедрами, как это делают все манекенщицы с незапамятных времен.

Герцогиня стояла рядом с Кэтрин и что-то записывала в маленькую книжечку.

– Прекрасный выбор, мадемуазель. У мадемуазель великолепный вкус. Это правда. Если мадемуазель собирается на Ривьеру, то эти маленькие костюмы – самый лучший выбор этой зимой.

– Я бы хотела еще раз посмотреть то вечернее платье, – попросила Кэтрин, – то, сиреневое.

Виржини, медленно кружась, появилась в вечернем платье.

– Это самое красивое из всех, – сказала Кэтрин, наслаждаясь утонченным сочетанием сиреневого, серого и голубого цветов. – Как, вы сказали, оно называется?

– «Soupir d’automne» – да, да, да, это платье как будто создано для мадемуазель.

Что же было в этих словах, что наполнило душу Кэтрин легкой грустью, когда она покинула модный дом? «Soupir d’automne» – это платье как будто создано для мадемуазель». Осень – да, для нее уже наступила осень. Для нее, которая никогда не знала ни весны, ни лета и теперь уже никогда их не узнает… Она потеряла что-то, что никогда уже к ней не вернется. Все эти годы неволи в Сент-Мэри-Мид, в то время как жизнь проходила мимо…

– А ведь я идиотка, – сказала сама себе женщина. – Полная идиотка. Ну что мне еще надо? Месяц назад я была больше довольна жизнью, чем сейчас.

Она достала из сумочки письмо леди Тэмплин, которое получила сегодня утром. Кэтрин была далеко не дурочкой; она прекрасно поняла все нюансы письма и догадалась о причинах, которые заставили леди Тэмплин вдруг вспомнить о давно позабытой родственнице. От компании своей родственницы леди Тэмплин ожидала конкретную выгоду, а совсем не удовольствие. Ну, и почему нет? Выгоду получат они обе.

– Я поеду, – решила Кэтрин.

В этот момент она шла по Пикадилли и решительно повернула к Куку[15], с тем чтобы немедленно решить все вопросы, связанные с этим путешествием. Ей пришлось подождать несколько минут. Мужчина, с которым был занят клерк, тоже ехал на Ривьеру. Кэтрин показалось, что весь свет едет сегодня в ту сторону. Что же, впервые в жизни она делает то же, что и все остальные. Мужчина, стоявший перед нею, резко повернулся, и Кэтрин заняла его место. Пока она рассказывала о своих пожеланиях клерку, часть ее мыслей находилась где-то далеко. Лицо этого человека было смутно ей знакомо. Где она могла видеть его раньше? Вдруг Кэтрин вспомнила. Это было утром, в гостинице «Савой», прямо около ее номера…

Кэтрин столкнулась с ним в коридоре.

Очень странное совпадение – две случайные встречи в один и тот же день. Чувствуя какое-то беспокойство, причину которого она сама не могла определить, женщина посмотрела через плечо. Молодой человек стоял в дверях, глядя на нее. По телу Кэтрин прошла холодная дрожь: она ощутила приближение какой-то трагедии, надвигающегося рока…

Она отмахнулась от этих ощущений, призвав на помощь весь свой здравый смысл, и стала внимательно слушать, что говорил ей клерк.

Дерек Кеттеринг очень редко позволял своим эмоциям брать верх над здравым смыслом. Беззаботность была одной из его главных характеристик, и это не раз выручало его в трудных ситуациях. Даже сейчас, еще совсем недавно покинув квартиру Мирей, он уже совсем успокоился. Это было ему просто необходимо – ведь ситуация, в которой он оказался, была гораздо сложнее, чем когда-либо, и, кроме того, появились дополнительные внешние факторы, с которыми он не знал, что делать.

Дерек шел, глубоко погруженный в эти мысли. Его брови были нахмурены, и ничто в его движениях не напоминало о тех легких, беспечных манерах, которые так ему шли. Он анализировал разные варианты развития событий. О Дереке Кеттеринге можно было сказать, что он был гораздо умнее, чем казался мало знавшим его людям. Он видел для себя несколько вариантов, и один из них особенно ему нравился. Он только на секунду отвлекся от него, чтобы проанализировать остальные.

Серьезные болезни требуют серьезного лечения. Дерек правильно оценил своего тестя. Война между Кеттерингом и Руфусом ван Олдином могла закончиться только с одним результатом. Дерек полагал деньги и то безумие, к которому они часто приводили, отвратительными.

Молодой человек прошел по Сент-Джеймс-стрит, пересек Пикадилли и двинулся в сторону Пикадилли-серкус. В тот момент, когда он проходил мимо бюро компании «Кук и сыновья», его шаги замедлились. Однако он продолжил свой путь, все еще обдумывая свои следующие ходы. Наконец Дерек коротко кивнул сам себе, резко развернулся – так резко, что столкнулся с парой, которая шла вслед за ним, – и пошел назад. На этот раз молодой человек не прошел мимо конторы Кука, а завернул внутрь. В офисе было сравнительно мало народу, и им сразу же занялся один из сотрудников.

– На следующей неделе я хотел бы поехать в Ниццу. Что вы можете мне предложить?

– А какого числа, сэр?

– Четырнадцатого. Какой поезд вы посоветуете?

– Ну, конечно, самый лучший – «Голубой поезд». В этом случае вы будете избавлены от мучительных таможенных процедур в Кале.

Дерек кивнул – все это он уже давно знал.

– Четырнадцатое, – повторил про себя клерк. – Дело в том, что это уже очень скоро, а «Голубой поезд» всегда переполнен.

– И все-таки посмотрите, не осталось ли полки для меня, – попросил Дерек. – Ну, а если нет… – Он не закончил фразы и тонко улыбнулся.

Клерк исчез на несколько минут, затем появился и объявил:

– Всё в порядке, сэр, – осталось еще три полки. Одну из них я забронирую за вами. На какое имя?

– Пейветт, – ответил Дерек и продиктовал адрес на Джермин-стрит, где он снимал квартиру.

Клерк кивнул, закончил записывать адрес, вежливо пожелал Кеттерингу всего хорошего и повернулся к следующему клиенту.

– Я бы хотела поехать в Ниццу четырнадцатого числа. Мне говорили, что есть такой поезд – «Голубой поезд».

Дерек резко повернулся.

Совпадение – какое странное совпадение… Он вспомнил свои собственные полушутливые слова, которые сказал Мирей: «Образ леди с серыми глазами. Не думаю, чтобы я когда-нибудь увидел ее снова». Но вот он снова видел ее – и, что еще удивительнее, она собирается ехать на Ривьеру в один день с ним.

По его телу прошла дрожь – Дерек был в некотором роде суеверен. Он ведь сам полушутя предсказал, что эта женщина принесет ему несчастье. От двери Кеттеринг оглянулся на женщину, говорившую с клерком. Хоть на этот раз память не подвела его: леди – леди до мозга костей. Не что чтобы молода и не то чтобы красива в обычном смысле этого слова. Но что-то в ней определенно было – может быть, эти серые глаза, которые были совершенно бездонными… Дерек понял, идя к выходу, что боится этой женщины. Он почувствовал свою обреченность.

Вернувшись к себе на Джермин-стрит, Кеттеринг позвал слугу.

– Возьмите этот чек, Пейветт, первым делом завтра утром получите по нему деньги и отправляйтесь к Куку на Пикадилли. Там у них лежат билеты, забронированные на ваше имя. Заплатите за них и принесите сюда.

– Конечно, сэр, – ответил слуга и исчез.

Дерек подошел к приставному столику и взял в руки пачку писем – все они были похожи одно на другое. Счета, большие и маленькие, и каждый надо было срочно оплатить.

Требования оплаты были пока вежливыми. Дерек прекрасно представлял, как этот вежливый тон изменится, если… если выплывут наружу некоторые факты.

В расстроенных чувствах Кеттеринг бросился в глубокое кожаное кресло. Ну и в дыру же он попал! Действительно, настоящая долговая яма… И выбраться из нее будет не так-то просто.

Появившийся в дверях Пейветт слегка кашлянул.

– К вам пришел джентльмен, сэр, – майор Найтон.

– Найтон?

Дерек выпрямился в кресле, нахмурился и насторожился. Тихо, практически про себя, он произнес:

– Найтон… интересно, и куда же сейчас подует ветер?

– Так мне впустить его, сэр?

Кеттеринг кивнул. Когда Найтон вошел в комнату, его встречал уже очаровательный и добродушный хозяин.

– Очень мило, что вы заглянули ко мне, – поприветствовал майора Дерек.

Было видно, что Найтон нервничает. Внимательный человек сразу бы понял это. Было ясно, что поручение, с которым пришел майор, ему не по нраву. Он механически отвечал на приличествовавшие случаю фразы Кеттеринга; затем отказался от предложенной выпивки, и его манеры, если это только было возможно, стали еще скованнее.

Наконец Дерек решил обратить на это внимание.

– Ну, – непринужденно произнес он, – и что же мой уважаемый тесть хочет от меня на этот раз? Ведь вы не просто так появились, или я не прав?

Найтон даже не улыбнулся.

– Я явился к вам именно по делу, – он говорил, тщательно подбирая слова, – хотя мне и хотелось бы, чтобы для этого дела мистер ван Олдин нашел кого-нибудь другого.

Дерек поднял брови в выражении шутливого ужаса.

– Что, неужели все так плохо? Поверьте мне, Найтон, я не такой уж тонкокожий.

– Понимаю, – ответил майор, – но…

Он замолчал. Дерек внимательно рассматривал его.

– Продолжайте же, майор, – дружелюбно сказал молодой человек. – Могу себе представить, что поручения моего дорогого тестя могут быть и не очень приятными.

Секретарь откашлялся и заговорил официальным тоном, из последних сил стараясь не выказать свое смущение:

– По поручению мистера ван Олдина, я должен сделать вам некое предложение.

– Предложение? – Дерек не смог скрыть своего удивления. Вступление Найтона было не совсем тем, что он ожидал услышать. Он предложил майору закурить, сам взял сигарету и опустился назад в кресло, проговорив с иронией: – Предложение? Уже интересно.

– Могу я продолжить?

– Да, конечно. Вы должны извинить мне это удивление. Просто с того момента, когда мы виделись последний раз, мой драгоценный тесть слегка понизил планку. А понижение планки плохо вяжется с образом сильной личности, Наполеона от финансов и так далее. Это показывает, как мне кажется, что его позиция не так сильна, как он предполагал.

Найтон вежливо выслушал эти слова, произнесенные с легкой издевкой, но на его невозмутимой физиономии не отразилось никаких эмоций. Он подождал, пока Дерек закончит, а потом спокойно продолжил:

– Я кратко изложу вам это предложение.

– Давайте.

– Вопрос состоит в следующем, – Найтон не смотрел на собеседника, и его голос был холодным и равнодушным. – Как вы знаете, миссис Кеттеринг собирается подать на развод. Если вы не будете защищаться в суде, то получите сто тысяч в тот день, когда суд примет окончательное решение.

Дерек, который в этот момент зажигал сигарету, замер на месте.

– Сто тысяч?! – резко переспросил он. – Долларов?

– Фунтов.

В комнате по крайней мере на две минуты повисла мертвая тишина. Кеттеринг сдвинул брови. Сто тысяч фунтов. Это означало возвращение Мирей и спокойной беззаботной жизни. Но это означало также, что ван Олдин что-то пронюхал. Тесть никогда не расстается с деньгами просто так. Дерек встал и подошел к камину.

– А в случае если я откажусь от этого щедрого предложения? – Вежливый голос Кеттеринга был полон иронии.

Найтон сделал осуждающий жест.

– Могу заверить вас, мистер Кеттеринг, – произнес он серьезным голосом, – что я прибыл к вам с этим поручением против своего желания.

– Это понятно, – согласился Дерек, – но не надо расстраиваться. Вы в этом не виноваты. Ну, а теперь ответьте, пожалуйста, на мой вопрос.

Найтон встал – теперь он говорил с еще большей неохотой.

– В случае, если вы откажетесь от этого предложения, – были его слова, – мистер ван Олдин приказал мне прямо сказать вам, что он вас уничтожит. Вот так.

Дерек поднял брови, но сохранил свою легкую ироничную манеру.

– Так, так, так, – произнес он. – Думаю, что это он сможет сделать. Американский миллионер мне, конечно, не по зубам… Сто тысяч! Уж если хочешь подкупить человека, то делай это с размахом. Предположим, я скажу вам, что готов согласиться на это предложение за двести тысяч?

– Я передам ваш ответ мистеру ван Олдину, – равнодушно сказал Найтон. – Так это действительно ваш ответ?

– Нет, – ответил Кеттеринг, – как это ни смешно звучит, но нет. Вы можете вернуться к моему тестю и сказать ему, чтобы он шел к дьяволу со всеми своими взятками. Это понятно?

– Абсолютно, – ответил Найтон. Он встал, поколебался немного, а затем вдруг покраснел. – Я… позвольте мне сказать, мистер Кеттеринг, – я рад, что вы ответили так, как вы ответили.

Дерек промолчал. Когда майор ушел, он размышлял еще пару минут, а затем на его губах появилась тонкая усмешка.

– Ну, вот как-то так, – сказал он негромко.

– Папа! – испуганно воскликнула миссис Кеттеринг. Нервы у нее сегодня с утра были ни к черту.

Одетая в длинную норковую шубу, которую дополняла изящная шляпка из красного китайского лака, она шла по запруженной людьми платформе вокзала Виктория, глубоко погруженная в свои мысли. Неожиданное появление ее отца и его добродушное приветствие произвело на нее сильное впечатление.

– Рут! Чего ты так испугалась?

– Наверное, потому, что не ожидала тебя здесь увидеть, папочка. Вчера ты со мною попрощался и сказал, что с утра у тебя совещание.

– Ну, правильно, – подтвердил американец. – Но ты для меня важнее, чем все эти чертовы совещания. Я пришел, чтобы еще раз взглянуть на тебя – мы же на некоторое время расстаемся.

– Как мило с твоей стороны, папочка… Как бы я хотела, чтобы ты поехал вместе со мною!

– А что, если я так и сделаю?

Ван Олдин сказал это в шутку, но был поражен, увидев, как щеки Рут залились мгновенным румянцем. На какую-то секунду ему показалось, что в глазах дочери промелькнула тревога. Она неуверенно и нервно рассмеялась и сказала:

– А я ведь действительно подумала, что ты так и сделаешь.

– А тебе разве это было бы неприятно?

– Не говори глупостей, – сказала дочь с нажимом.

– Ну, тогда хорошо, – произнес ван Олдин.

– И ведь это совсем ненадолго, – попыталась успокоить его Рут. – Ты же знаешь, что приедешь через месяц.

– Да уж, – равнодушно заметил мужчина. – Иногда я думаю, что мне надо сходить к одному из этих умников на Харли-стрит[16] и попросить его немедленно прописать мне солнце и смену обстановки.

– Не ленись, – воскликнула дочь, – через месяц на Ривьере будет гораздо приятнее. А у тебя ведь масса дел, которые ты не можешь вот так просто взять и бросить.

– Наверное, ты права, – вздохнул миллионер. – Тебе уже пора садиться, Рут. Где твое место?

Рут Кеттеринг оглядела поезд. На площадке одного из пульмановских вагонов стояла высокая, худая женщина в черном – горничная американки. Она отошла в сторону, когда хозяйка подошла к двери.

– Сумку с одеждой я поставила вниз, мадам, на случай если она вам понадобится. Пледы мне забрать с собой или они вам будут нужны?

– Нет, нет, спасибо. Идите-ка на свое место, Мейсон.

– Хорошо, мадам, – и с этими словами горничная ушла.

Ван Олдин вошел в вагон вместе с дочерью. Она нашла свое место, и американец выложил целую кучу газет и журналов на столик перед ее креслом. Место напротив было уже занято, и мужчина бросил мимолетный взгляд на женщину, сидевшую там. В памяти остались приятные серые глаза и хорошо сшитый дорожный костюм. Он еще немного поговорил с дочерью о всяких пустяках – так, как обычно говорят люди, которые провожают своих близких, – и, услышав свистки на платформе, посмотрел на часы.

– Ну, что же, пора бежать. Счастливого пути, дорогая. И ни о чем не волнуйся, я обо всем позабочусь.

– Папочка!

Отец быстро повернулся. В голосе дочери ему послышалось что-то настолько чужое, что он испугался. Ему показалось, что это был крик отчаяния.

Рут импульсивно бросилась к нему, но уже через мгновение полностью взяла себя в руки.

– До встречи через месяц, – весело попрощалась она.

Через две минуты поезд тронулся.

Рут сидела абсолютно неподвижно, прикусив нижнюю губу и изо всех сил стараясь сдержать непривычные для нее слезы. Она вдруг почувствовала себя страшно одинокой. У нее появилось дикое желание выпрыгнуть из поезда, пока еще не стало слишком поздно. Она, всегда такая уравновешенная, такая уверенная в себе, впервые в жизни почувствовала себя листком, который несет ураган… Если бы ее отец узнал – что бы он сказал?

Нет, это какое-то сумасшествие! Абсолютное сумасшествие! Впервые в жизни Рут позволила эмоциям взять над ней верх до такой степени, что решилась совершить поступок совершенно дурацкий и абсолютно безрассудный. Она была истинной ван Олдин, чтобы понять свою ошибку, и у нее был достаточно холодный ум, чтобы осудить собственный поступок. Но она была дочерью своего отца и не уступала ему в железном упорстве в достижении поставленной цели, в непреодолимом желании получить то, на что однажды положила свой глаз. С пеленок Рут была упрямой, сами обстоятельства ее жизни воспитали в ней это своеволие. И теперь оно было главным движителем ее поступков. Что же, ставки сделаны, и она должна сыграть свою игру.

Рут подняла глаза и встретилась взглядом с женщиной, сидящей напротив. Ей вдруг почудилось, что эта женщина прочитала ее мысли. Она увидела понимание в этих серых глазах и… да, именно сочувствие.

Однако это впечатление быстро исчезло. На лицах обеих попутчиц застыла маска воспитанного безразличия. Миссис Кеттеринг взяла журнал, а Кэтрин Грей стала смотреть в окно, наблюдая за нескончаемой грустной чередой пригородных трущоб и грязных улиц.

Рут становилось все трудней и трудней понимать, что было написано на страницах журнала, лежащего перед ней. Несмотря на все ее усилия, тысячи дурных предчувствий роились у нее в голове. Какой же идиоткой она была! Как и все холодные и расчетливые люди, если уж она теряла самоконтроль, то делала это всерьез и надолго. А теперь уже слишком поздно… Слишком поздно? Ну да, для того, чтобы с кем-то поговорить, у кого-то спросить совета… Раньше такого желания у нее никогда не было; она бы в гневе отбросила саму идею положиться на чье-то иное мнение, кроме своего собственного, но сейчас с нею явно происходило что-то не то. Она запаниковала. Да, наверное, именно так это и называется – паника.

Она, Рут Кеттеринг, находилась в полной и абсолютной панике.

Женщина незаметно взглянула на фигуру пассажирки, сидящей напротив.

Если бы только у нее была такая знакомая – спокойная, приятная, хладнокровная, отзывчивая…

Ее соседка была тем человеком, с которым хотелось поговорить. Но ведь неприлично изливать свою душу незнакомке. Подобная идея вызвала у Рут легкую улыбку. Она опять погрузилась в журнал. Ей просто надо взять себя в руки. В конце концов, она же все тщательно просчитала. Ведь она идет на это по своей доброй воле. Если вспомнить, то какое счастье у нее было до сего дня? И женщина стала нетерпеливо повторять про себя: «Почему бы мне не получить кусочек счастья? Ведь никто ничего не узнает».

Казалось, поезд только что тронулся, – и вот они уже в Дувре. Рут любила корабли, но очень не любила холод, поэтому была рада спрятаться в отдельной каюте, которую заказала заранее. Она никогда не признавалась в этом даже себе самой, но была очень суеверной. Рут относилась к той категории людей, которых привлекают совпадения. После того как сошла на берег в Кале и устроилась со своей горничной в двойном купе «Голубого поезда», миссис Кеттеринг в одиночестве направилась в вагон-ресторан. Она была удивлена и немного шокирована, когда ее посадили за небольшой столик напротив женщины, с которой она сидела визави в пульмановском вагоне. Обе попутчицы слегка улыбнулись друг другу.

– Вот это совпадение, – начала разговор миссис Кеттеринг.

– Да, – согласилась мисс Грей. – Удивительные иногда случаются вещи.

К ним подлетел официант – со скоростью, которая специально культивировалась среди сотрудников Международной компании спальных вагонов, – и поставил на стол две чашки с супом. К тому моменту, когда подали омлет, который следовал сразу за супом, обе женщины уже говорили не переставая.

– Какое счастье будет наконец добраться до солнца, – заметила Рут.

– Уверена, что это будет очень здорово.

– А вы хорошо знаете Ривьеру?

– Нет, я еду туда в первый раз.

– Невозможно себе представить!

– А вы, я полагаю, ездите туда каждый год?

– Практически да. Январь и февраль в Лондоне просто ужасны.

– А я всегда жила в деревне. Там это тоже не самые лучшие месяцы – везде в основном лежит грязь.

– А почему вы вдруг решили путешествовать?

– Деньги, – просто ответила Кэтрин. – В течение десяти лет я была компаньонкой и денег у меня хватало только на то, чтобы купить себе крепкие ботинки для прогулок по сельской местности; а теперь мне досталось целое состояние – так, по крайней мере, мне кажется, хотя вы, возможно, со мной и не согласитесь.

– А почему вы это сказали – то есть то, что я могу с вами не согласиться?

– Не знаю, – рассмеялась Кэтрин, – мне кажется, что человек всегда производит на других какое-то впечатление, даже тогда, когда совсем об этом не думает. На меня вы произвели впечатление очень богатой женщины. Но это только впечатление. Я не ошиблась?

– Нет, – ответила Рут, – вы не ошиблись.

Внезапно она стала очень серьезной.

– Я бы очень хотела узнать, что еще вы обо мне думаете. – Рут не обратила никакого внимания на смущение своей собеседницы. – Ну, пожалуйста, не будьте такой вежливой, я действительно хочу знать. Когда мы отъезжали от вокзала Виктория, я посмотрела на вас, и у меня создалось впечатление, что вы прочитали мои мысли.

– Уверяю вас, что не умею читать мысли, – улыбнулась Кэтрин.

– Понятно, но расскажите мне, по крайней мере, о чем вы подумали.

Желание Рут было настолько искренним и сильным, что она в конце концов добилась своего.

– Хорошо, я расскажу вам, если вам так хочется, но прошу вас не считать меня нахалкой. Мне показалось, что вы по какой-то причине очень сильно расстроены, и я вас пожалела.

– Вы правы, вы абсолютно правы. Я попала в очень сложное положение, и… я хотела бы рассказать вам об этом, если вы не возражаете.

«Боже, – подумала Кэтрин, – как же однообразен этот мир! Люди всегда делились со мною своими секретами в Сент-Мэри-Мид, и вот сейчас происходит то же самое, а я не хочу больше слышать о чужих проблемах!»

– Конечно, расскажите, – тем не менее вежливо ответила женщина.

Ланч уже заканчивался. Рут залпом допила свой кофе и встала из-за стола, совершенно не замечая, что Кэтрин к своему еще даже не приступила.

– Пойдемте в мое купе, – предложила она.

Миссис Кеттеринг занимала два одноместных купе, соединенные внутренней дверью. Во втором купе находилась худая горничная, которую Кэтрин уже заметила на вокзале Виктория. Женщина очень прямо сидела на диване, сжимая в руках бордовый сафьяновый саквояж с инициалами Р. В. К. Рут захлопнула внутреннюю дверь и уселась на диване, Кэтрин устроилась рядом.

– У меня серьезные проблемы, и я не знаю, что мне делать. Есть мужчина, который мне нравится – правда, очень нравится. Мы любили друг друга, когда были молоды, но потом нас жестоко и несправедливо разлучили. А теперь мы опять стали встречаться.

– И?..

– Я… я собираюсь с ним сейчас встретиться. Боже, я уверена, что вы считаете это ужасным, но ведь вы же не знаете всех обстоятельств. Мой муж – он совершенно невозможный человек и ведет себя со мною самым бесчестным образом.

– Понятно, – заметила Кэтрин.

– Самое ужасное, что этим я предаю своего отца – это тот человек, который провожал меня сегодня на Виктории. Он хочет, чтобы я развелась с мужем, и ничего не знает о том, что я собираюсь встретиться с тем, другим мужчиной. Если б он об этом узнал, то посчитал бы меня полной идиоткой.

– А вы сами так не думаете?

– Наверное, да. – Рут Кеттеринг посмотрела на свои руки – они очень сильно дрожали. – Но я уже не могу дать задний ход.

– Почему же?

– Ну, потому, что все уже организовано и это разобьет сердце моего друга.

– Не верьте этому, – здраво заметила Кэтрин, – сердца сделаны из очень твердого материала.

– Он подумает, что я трусиха и не в состоянии добиться поставленной цели.

– Мне кажется, что вы собираетесь совершить очень большую глупость, – заметила Кэтрин, – и вы сами это понимаете.

Рут закрыла лицо руками.

– А мне кажется, что я уже ничего не понимаю. С того момента, как мы уехали, меня не покидает ощущение чего-то… чего-то ужасного, что должно со мною случиться и чего я не могу избежать.

Она импульсивно схватила Кэтрин за руку.

– Вы, наверное, считаете меня сумасшедшей, потому что я говорю такие вещи, но уверяю вас, случится что-то страшное.

– А вы не думайте об этом, – посоветовала Кэтрин, – и постарайтесь взять себя в руки. Из Парижа вы вполне можете послать телеграмму вашему отцу, и он мгновенно к вам примчится.

Лицо миссис Кеттеринг просветлело.

– А ведь верно, я могу это сделать! Милый мой папочка… Странно, но до сегодняшнего дня я и не представляла себе, как люблю его. – Она выпрямилась и вытерла глаза платком. – Я вела себя очень глупо. Спасибо большое, что согласились выслушать меня. Не могу понять, как я смогла довести себя до такого странного, истерического состояния. Но теперь со мною всё в порядке. Наверное, мне нужно было просто выговориться. Не могу понять, почему вела себя как абсолютная дура…

Рут встала. Кэтрин тоже поднялась.

– Я рада, что вам уже лучше, – она старалась говорить совершенно светским тоном. Уж ей-то хорошо было известно, что обратной стороной откровенности всегда было смущение. И она тактично добавила: – Мне пора возвращаться в свое купе.

Женщина вышла в коридор в тот же самый момент, когда из соседнего купе выходила горничная. Она через плечо взглянула на Кэтрин, и на ее лице неожиданно появилось сильное удивление. Кэтрин тоже обернулась, но к этому моменту тот человек, который вызвал такое удивление у горничной, уже успел скрыться в своем купе и коридор выглядел совершенно пустым. Женщина двинулась по нему в сторону своего купе, которое находилось в соседнем вагоне. Когда она проходила мимо последнего купе, из него на миг показалось женское лицо, а затем дверь плотно захлопнулась.

Это было запоминающееся лицо, и Кэтрин поняла это, когда увидела его в следующий раз. Красивое овальное лицо с темной кожей и очень странно загримированное. У Кэтрин даже появилось ощущение, что она его где-то уже видела.

Без дальнейших приключений она вернулась в свое купе и некоторое время думала о признаниях, которые только что услышала, лениво размышляя, кем была эта женщина в норковой шубе и чем закончится ее история. «Что же, если мне удалось удержать человека от глупого и опрометчивого поступка, – подумала она, – можно считать, что день прожит не зря. Но кто знает?.. Ведь эта женщина была упрямой эгоисткой всю свою жизнь, поэтому ей может быть полезно слегка изменить свои взгляды на жизнь. Ну и ладно – не думаю, что когда-нибудь увижу ее еще раз; она-то уж точно не захочет меня больше видеть. Так всегда происходит с теми, кто поплакался вам в жилетку, – больше они вас знать не хотят».

Кэтрин надеялась, что больше они за один стол не сядут. Не без улыбки она подумала, что обе они будут чувствовать себя не в своей тарелке. Откинувшись головой на подушку, женщина почувствовала себя уставшей и слегка подавленной. Поезд уже прибыл в Париж, и долгая поездка по его окружной дороге с многочисленными остановками и ожиданиями была совершенно невыносима.

Когда они прибыли на станцию Лионский вокзал, Кэтрин с удовольствием вышла из вагона и стала прогуливаться по платформе. Свежий прохладный воздух действовал освежающе после духоты натопленного вагона.

Кэтрин с улыбкой заметила, что «норковая» дама по-своему решила проблему возможного неудобства за обедом. К окну ее купе подъехала тележка, и ее горничная приняла через окно корзинку с обедом.

Когда поезд вновь тронулся и громкие звонки возвестили о начале обеда, Кэтрин отправилась на него с чувством облегчения. Сегодня ее визави оказался невысокий мужчина, по виду явный иностранец, с сильно навощенными усами и головой, по форме напоминавшей яйцо, которую он держал склоненной к одному плечу. С собой Кэтрин захватила книжку и заметила, что ее сосед поглядывает на книгу с неподдельным интересом.

– Я вижу, что мадам читает un roman policier[17]. Вам нравятся такие книги?

– Они меня развлекают, – призналась Кэтрин.

Маленький человечек кивнул с видом полного понимания.

– Мне говорили, что они всегда хорошо продаются. А как вы думаете, мадемуазель, почему? Я вас спрашиваю как исследователь, изучающий человеческую натуру, – почему это так?

Беседа нравилась Кэтрин все больше и больше.

– Может быть, они дарят читателю ощущение полноты жизни? – предположила девушка.

Ее собеседник серьезно кивнул.

– Что ж, в этом что-то есть.

– Конечно, читатель понимает, что ничего подобного в реальной жизни не происходит… – продолжила Кэтрин, но человечек резко прервал ее:

– Иногда, мадемуазель! Иногда! Я говорю вам, со мной это случалось.

Женщина быстро и с интересом посмотрела на говорившего.

– Кто знает, может быть, однажды вы тоже окажетесь в гуще событий, – продолжил маленький человечек. – Все это дело случая.

– Я в это не верю, – ответила девушка. – Со мною такие вещи не происходят.

Человечек подался вперед.

– А вы этого хотели бы?

Этот вопрос поразил Кэтрин, и она резко вздохнула.

– Возможно, это моя фантазия, – человечек тщательно полировал салфеткой одну из вилок, – но мне кажется, что в душе у вас живет страсть к интересным происшествиям. Eh bien[18], мадемуазель, за всю свою жизнь я хорошо усвоил одну истину: «Если человек чего-то очень хочет, то он это и получит»! Кто знает… – На его лице появилась комичная гримаса. – Вы еще можете получить гораздо больше того, на что рассчитываете.

– Это что, такое предсказание? – поинтересовалась Кэтрин, улыбаясь и вставая из-за стола.

Человечек покачал головой.

– Я не прорицатель, – заявил он с важностью. – И хотя правда состоит в том, что я всегда оказываюсь прав, я этим никогда не хвастаюсь. Спокойной ночи, мадемуазель. Приятного вам сна.

Идя по длинным коридорам поезда, Кэтрин с удовольствием вспоминала этого забавного маленького собеседника.

Она прошла мимо открытой двери купе своей новой знакомой и увидела, что проводник расстилает там постель. Леди в норковом манто стояла повернувшись к окну. Кэтрин успела увидеть через внутреннюю дверь, что второе купе было пусто, а пледы и сумки громоздились на полу. Горничной нигде не было видно.

Придя в свое собственное купе, Кэтрин увидела, что ее постель уже готова. Женщина очень устала за день и поэтому сразу же легла, погасив свет в половине десятого.

Неожиданно она проснулась, как от толчка, – и даже не поняла, сколько времени прошло с того момента, как она уснула. Взглянув на часы, Кэтрин поняла, что они остановились.

Она ощутила сильную тревогу, которая росла с каждым мгновением. В конце концов женщина встала, набросила халат и вышла в коридор. Казалось, что весь поезд погружен в сонное оцепенение. Кэтрин опустила окно и несколько минут посидела возле него, вдыхая свежий воздух и тщетно стараясь успокоиться и забыть о своих страхах.

Наконец она решила пройти в конец вагона и узнать у проводника точное время, с тем чтобы можно было завести часы. Однако обнаружила, что место проводника пустует.

Поколебавшись с минуту, она прошла в следующий вагон. Глянув вдоль длинного, тускло освещенного коридора, женщина с удивлением заметила мужчину, который стоял, положив руку на ручку двери купе, которое занимала «норковая» леди. То есть она подумала, что это ее купе, хотя, по всей видимости, ошиблась. Несколько минут мужчина стоял спиной к Кэтрин и, казалось, не мог решить, что ему делать, а затем он повернулся, и со странным чувством обреченности она узнала мужчину – это был тот самый человек, с которым она встречалась уже два раза: один раз в коридоре своей гостиницы, а второй – в конторе Кука. Мужчина открыл дверь купе, вошел внутрь и плотно прикрыл за собой дверь.

И тут в голову Кэтрин пришла идея.

А не мог ли он быть тем самым человеком, о котором ей рассказывала женщина, тем человеком, на встречу с которым она ехала?

Потом Кэтрин решила, что все это слишком романтично – скорее всего, она просто перепутала двери. Женщина вернулась в свое купе, и через пять минут поезд начал останавливаться. Раздалось долгое и заунывное шипение вестинхаузовских тормозов, и через несколько минут поезд остановился в Лионе.

Когда Кэтрин проснулась на следующее утро, вовсю светило солнце. Она рано отправилась завтракать и не встретила никого из своих вчерашних знакомых. Вернувшись назад, женщина увидела, что кондуктор уже успел придать ее купе дневной вид.

– Мадам очень повезло, – сказал ей этот кондуктор, загорелый мужчина с висячими усами и меланхоличным выражением лица. – Смотрите, какое солнце светит. Пассажиры всегда очень расстраиваются, когда прибывают в серое утро.

– Я бы точно расстроилась, – согласилась Кэтрин.

Кондуктор повернулся, чтобы уйти.

– Мы сильно опаздываем, мадам, – сказал он перед уходом. – Я дам вам знать перед приездом в Ниццу.

Женщина согласно кивнула и расположилась около окна, совершенно очарованная этой залитой солнцем панорамой. Пальмы, глубокая синева моря, золотистые мимозы очаровали своей новизной женщину, которая последние четырнадцать лет не знала ничего, кроме тусклых английских зим.

Когда поезд прибыл в Канны, Кэтрин вышла и стала прогуливаться по платформе. Ее разбирало любопытство по поводу леди в норке, поэтому она взглянула на окна ее купе. Окна, единственные во всем поезде, все еще были закрыты жалюзи. Кэтрин слегка удивилась, а войдя в поезд и пройдя по коридору вагона, убедилась, что двери двух купе были все еще зашторены и закрыты. Да уж, леди в норке никак нельзя было назвать жаворонком.

Наконец к ней подошел кондуктор и сообщил, что через несколько минут поезд прибудет в Ниццу. Кэтрин протянула ему чаевые – мужчина поблагодарил ее, но все еще не уходил.

В его облике было что-то странное. Кэтрин, которая сначала решила, что дала слишком маленькие чаевые, приглядевшись, поняла, что произошло что-то очень серьезное. Лицо проводника было покрыто болезненной бледностью, он весь дрожал и выглядел так, как будто его только что испугали на всю жизнь. Мужчина очень странно смотрел на Кэтрин. Наконец он отрывисто спросил:

– Простите, мадам, но вас будут встречать в Ницце?

– Возможно, – ответила девушка. – А в чем дело?

Проводник покачал головой и, пробормотав что-то неразборчивое, отошел. Вновь он появился только тогда, когда поезд остановился у платформы в Ницце, и стал передавать вещи Кэтрин через окно.

Она в растерянности стояла на платформе, но тут к ней подошел белокурый молодой человек с наивным лицом и неуверенно спросил:

– А вы не мисс Грей?

Женщина сказала, что это она, и молодой человек широко улыбнулся и произнес:

– А я Чабби – ну, вы, наверное, слышали, муж леди Тэмплин. Думаю, что она упоминала обо мне, а может быть, и забыла. Где ваши багажные квитанции? Я, когда приехал в этом году, потерял свои… вы не представляете, какой шум тут поднялся. Обычная французская бюрократия.

Кэтрин передала ему свои квитанции и уже собралась идти с ним, когда мягкий заговорщицкий голос произнес ей в ухо:

– Прошу вас, мадам, подождите, пожалуйста, минуточку.

Кэтрин обернулась и увидела человека, который компенсировал неприметность своей фигуры количеством аксельбантов на форме.

– Надо соблюсти некоторые формальности, мадам, – объяснил человек. – Не согласится ли мадам на минуту пройти вместе с ним? Полицейские правила, – человек в отчаянии поднял руки. – Без сомнения, они абсурдны, но правила есть правила.

Мистер Чабби Эванс старательно прислушивался к говорившему, так как его французский пребывал в зачаточном состоянии.

– Совсем во французском духе, – пробормотал он. Мистер Эванс был одним из тех непоколебимых британских патриотов, которые, поселившись на чужой, иностранной земле, на полном серьезе отказывают местным жителям в праве на владение ею. – Вечно придумывают все новые и новые уловки… Хотя раньше они не привязывались к людям прямо на станции. Это что-то новенькое. Полагаю, что вам надо пройти с ним.

И Кэтрин отправилась со своим провожатым. К ее удивлению, он привел ее к вагону поезда, на котором она ехала, одиноко стоявшему на запасном пути. Пригласив ее войти, полицейский провел ее по коридору и открыл дверь одного из купе.

В нем находилась помпезная личность официального вида, а с нею – ничем не примечательный персонаж, который позже оказался просто клерком.

Помпезная личность поднялась и вежливо поклонилась Кэтрин.

– Мадам меня извинит, но мы должны выполнить некоторые формальности. Мадам говорит на французском языке, я надеюсь?

– Думаю, что в достаточном объеме, месье, – ответила Кэтрин по-французски.

– Это прекрасно. Прошу вас, присаживайтесь. Я месье Ко, комиссар полиции. – При этом личность важно надулась, и Кэтрин постаралась показать, что чин говорившего произвел на нее соответствующее впечатление.

– Вам, наверное, нужен мой паспорт? – спросила она. – Вот он.

Комиссар внимательно посмотрел на нее, слегка хрюкнув.

– Благодарю вас, мадам, – сказал он, беря у нее паспорт. Затем прочистил горло. – Вообще-то, мне нужно немного информации.

– Информации?

Комиссар медленно кивнул.

– Об одной леди, с которой вы вместе ехали. Вчера вы с нею ели в ресторане.

– Боюсь, что ничего не смогу вам о ней рассказать. Мы разговорились за едой, но я ее совершенно не знаю и никогда ее раньше не видела.

– И тем не менее, – резко заметил комиссар, – после ресторана вы прошли в ее купе и разговаривали там какое-то время?

– Да, – подтвердила Кэтрин, – это правда.

Комиссар, видимо, ждал, что девушка скажет еще что-то. Он смотрел на нее с ободрением.

– И, мадам?..

– И что, месье? – спросила Кэтрин.

– Может быть, вы поделитесь с нами информацией о теме вашей беседы?

– Может быть, но в настоящий момент не вижу в этом никакого смысла. – Чисто по-британски Кэтрин чувствовала себя раздраженной, этот иностранец был слишком любопытен.

– Не видите смысла? – воскликнул комиссар. – Поверьте мне, мадам, смысл есть, и очень серьезный.

– Тогда, может быть, вы объясните его мне?

Несколько минут комиссар молча тер подбородок.

– Мадам, – произнес он наконец, – все очень просто. Леди, о которой идет речь, была найдена сегодня утром мертвой в своем купе.

– Мертвой?.. – Кэтрин задохнулась. – Что же с нею произошло? Сердце?

– Нет, – ответил комиссар задумчиво, – нет, она была убита.

– Убита? – воскликнула женщина.

– Поэтому вы понимаете, мадам, что нас интересует любая информация, которую вы можете нам сообщить.

– Но я уверена, что ее горничная…

– Ее горничная исчезла, мадам.

– Боже… – Кэтрин попыталась собраться с мыслями.

– Так как проводник видел, что вы общались с этой женщиной, то он, естественно, сообщил об этом полиции, и именно поэтому, мадам, мы вас ненадолго задержали в надежде получить хоть какую-нибудь информацию.

– Мне очень жаль, – ответила Кэтрин, – но я даже не знаю, как ее зовут.

– Ее зовут Кеттеринг. Это мы узнали из ее паспорта и по ярлыкам на ее багаже. Если мы…

В этот момент в дверь купе постучали. Месье Ко скривился и чуть-чуть приоткрыл дверь.

– В чем дело? – раздраженно спросил он. – Я же просил меня не беспокоить.

В проеме показался вчерашний знакомый Кэтрин – с головой, похожей на яйцо. Он широко улыбался.

– Меня зовут Эркюль Пуаро, – представился он.

– Нет, – комиссар стал даже заикаться. – Ведь вы же не тот самый Эркюль Пуаро…

– Именно тот, – заверил его человечек. – Помню, как мы с вами однажды встречались, месье Ко. В Париже, в Сюртэ[19]. Хотя вы меня, без сомнения, забыли…

– Нет, нет. Совсем нет, месье, – объявил комиссар сердечным тоном. – Но умоляю вас, входите. Вы уже знаете…

– Да, знаю, – ответил Пуаро. – Не могу ли я быть чем-нибудь вам полезен?

– Месье, для нас это величайшая честь, – произнес комиссар, не задумываясь. – Позвольте, месье Пуаро, представить вам мадам… – тут он сверился с паспортом, который все еще держал в руке, – мадемуазель Грей.

Пуаро улыбнулся Кэтрин.

– Странно, не правда ли, – тихо проговорил он, – что мои слова сбылись так быстро?

– Увы, но мадемуазель может рассказать нам совсем немного, – сказал комиссар.

– Я как раз объясняла, – сказала Кэтрин, – что эта бедняжка была мне совсем незнакома.

Пуаро кивнул.

– Но ведь она говорила с вами, не так ли? – мягко спросил он. – И у вас сложилось о ней определенное мнение, нет?

– Ну, в общем, – задумчиво произнесла девушка, – наверное, да.

– И это мнение…

– Да, мадемуазель, – подался вперед комиссар, – вы обязательно должны рассказать нам о ваших впечатлениях.

Кэтрин еще раз обдумала всю создавшуюся ситуацию. С одной стороны, она чувствовала себя так, как будто выдавала тайну исповеди, но ввиду этого ужасного слова «убийство» не решалась что-либо утаивать. Ведь слишком многое могло зависеть от ее показаний – поэтому она постаралась дословно воспроизвести свой разговор с мертвой женщиной.

– Очень интересно, – произнес комиссар, посмотрев на сыщика. – Как вы считаете, месье Пуаро? Но вот имеет ли это отношение к преступлению… – Он не закончил фразы.

– Думаю, что это не было самоубийством? – с сомнением предположила Кэтрин.

– Нет, – ответил полицейский. – Самоубийством это быть никак не может – ее задушили куском черного шнура.

– Ах, вот как… – Женщина поежилась.

Месье Ко с сожалением развел руками.

– Это совсем плохо. Совсем. Мне кажется, что наши поездные воры гораздо кровожаднее, чем ваши.

– Это просто ужасно.

– Да, да, – комиссар говорил извиняющимся, успокаивающим тоном. – Мы знаем, что вы очень смелая женщина, мадемуазель. Сразу же, как только я вас увидел, я сказал себе: «Мадемуазель очень смелая женщина», и поэтому обращаюсь к вам с просьбой помочь нам еще в одном очень неприятном деле; но уверяю вас, это совершенно необходимо…

Кэтрин выжидающе смотрела на полицейского. Тот еще раз развел руками, как бы заранее извиняясь за свою просьбу.

– Я хочу попросить вас, мадемуазель, оказать мне услугу и пройти со мной в соседнее купе.

– А без этого никак нельзя? – спросила женщина низким голосом.

– Кто-то должен опознать убитую, – объяснил комиссар. – А так как ее горничная исчезла, – он со значением кашлянул несколько раз, – то вы оказываетесь единственным человеком, с которым она общалась после посадки на поезд.

– Ну что же, – спокойно произнесла Кэтрин, – если это так необходимо…

Она встала и увидела, как маленький человечек одобрительно кивнул.

– Мадемуазель – девушка здравомыслящая, – заметил он. – Вы позволите мне сопровождать вас, месье Ко?

– Почту за честь, мой дорогой Пуаро.

Они вышли в коридор, и месье Ко отпер дверь купе убитой женщины.

Жалюзи на противоположной стороне купе были наполовину подняты, чтобы дать доступ дневному свету. Убитая лежала на полке у левой стены в такой естественной позе, что можно было подумать, что она спит. Ее тело было укрыто одеялом, а голова повернута к стене таким образом, что видны были только темно-рыжие локоны на затылке. Месье Ко очень осторожно положил руку ей на плечо и повернул тело так, чтобы стало видно лицо. Кэтрин слегка вздрогнула и сжала руки с такой силой, что ее ногти впились в ладони. Сильный удар настолько повредил лицо, что его едва можно было узнать. Пуаро удивленно вскрикнул.

– Интересно, когда же это произошло? – спросил он. – До или после смерти?

– Врач говорит, что после, – ответил комиссар.

– Странно… – Маленький человечек сдвинул брови. – Возьмите себя в руки, мадемуазель, – повернулся он к Кэтрин, – и внимательно посмотрите. Вы уверены, что это именно та женщина, с которой вы вчера разговаривали?

У Кэтрин были крепкие нервы, и она заставила себя внимательно посмотреть на лежащую фигуру. Потом наклонилась и посмотрела на руку убитой.

– Абсолютно уверена, – сказала она наконец. – Лицо здорово обезображено, но фигура и волосы точно ее. Кроме того, говоря с нею, я заметила вот это, – и она указала на крохотную родинку на кисти мертвой женщины.

– Bon[20], – одобрительно сказал Пуаро. – Вы прекрасный свидетель, мадемуазель. Итак, личность убитой не вызывает сомнения, но, так или иначе, мне все это кажется странным. – И он в недоумении уставился на убитую.

Месье Ко пожал плечами.

– Убийца, без сомнения, был вне себя от ярости, – предположил он.

– Если б ее убили этим ударом, то все было бы понятно, – рассуждал вслух Пуаро. – Но тот, кто ее задушил, напал на нее незамеченным, сзади. В этом случае раздался бы негромкий кашель, бульканье, и все было бы кончено. Но вот этот удар, разбивший жертве лицо… Для чего он был нужен? Преступник надеялся, что если лицо будет изуродовано до неузнаваемости, то труп не опознают? Или он так ненавидел свою жертву, что не смог сдержаться даже после того, как она умерла?

Кэтрин задрожала, и Пуаро мгновенно повернулся к ней.

– Но я не должен расстраивать вас, мадемуазель. Для вас все это в новинку и выглядит, должно быть, ужасно. Для меня же, увы, в этом нет ничего нового! Прошу вас дать мне еще минутку…

Женщина и комиссар стояли около двери, наблюдая, как Пуаро быстро осматривает купе. Он заметил, что одежда убитой была аккуратно сложена на одном конце полки, большая шуба повешена на крючок, а маленькая лаковая шляпка положена в сетку над полкой. Затем Пуаро прошел в соседнее купе, где Кэтрин раньше видела сидящую горничную. Здесь кровать не была расстелена. На полке небрежно валялись три или четыре пледа, здесь же стояли коробка для шляп и пара чемоданов. Внезапно детектив повернулся к Кэтрин:

– Вы были здесь вчера. Посмотрите, изменилось ли здесь что-нибудь? Может быть, пропали какие-нибудь вещи?

Девушка внимательно осмотрела оба купе.

– Да, – сообщила она, – пропал бордовый сафьяновый саквояж. На нем были инициалы Р.В.К., и он был похож или на маленький чемоданчик, или на большой футляр для драгоценностей. Когда я его видела, он был в руках у горничной.

– Ах вот как! – воскликнул Пуаро.

– Но ведь ясно, – предположила Кэтрин, – правда, я в этом ничего не понимаю, но ясно, что если пропали горничная и саквояж, то все становится на свои места?

– Вы хотите сказать, что горничная похитила драгоценности? Нет, мадемуазель, и на то есть очень серьезная причина, – сказал комиссар.

– Какая же?

– Горничная осталась в Париже. Думаю, что вы сами захотите услышать рассказ проводника, – сказал полицейский конфиденциальным тоном, повернувшись к Пуаро. – Он наводит на некоторые размышления.

– Думаю, что мадемуазель тоже будет небезынтересно, – предположил тот. – Вы ведь не возражаете, месье комиссар?

– Нет, – ответил Ко, который совершенно очевидно возражал. – Конечно, нет, месье Пуаро, если вы так считаете. Вы уже закончили здесь?

– Думаю, да. Еще только один момент…

Сыщик переворошил пледы и поднес один из них к окну, сняв с него что-то пальцами.

– Что это? – резко спросил месье Ко.

– Четыре темно-рыжих волоса… – Детектив наклонился над мертвой. – Да, они принадлежат мадам.

– Ну и что из этого? Вы что, считаете это важным?

Пуаро бросил плед назад на полку.

– Кто знает, что важно, а что нет? На этой стадии ничего сказать нельзя. Но наша задача состоит в том, чтобы тщательно исследовать любой, даже самый ничтожный факт.

Они вернулись в первое купе, и через несколько минут туда был доставлен для допроса проводник.

– Ваше имя Пьер Мишель? – уточнил комиссар. – Я хочу, чтобы вы еще раз рассказали этому джентльмену, – тут комиссар указал рукой на Пуаро, – то, что вы рассказали мне о происшедшем в Париже.

– Конечно, господин комиссар. Уже после того, как мы отъехали от Лионского вокзала, я пришел постелить постели, думая, что мадам пошла обедать, но у нее в купе была корзинка с едой. Она сказала, что ей пришлось оставить горничную в Париже, поэтому мне надо застелить только одну постель. Мадам перешла с едой в соседнее купе и сидела там, пока я стелил постель. Потом она сказала мне, что не хочет, чтобы ее будили рано утром, а хочет подольше поспать. Я сказал, что все понимаю, и она пожелала мне спокойной ночи.

– А вы сами в соседнее купе не заходили?

– Нет, месье.

– Вы случайно не заметили там среди багажа пурпурного сафьянового футляра или саквояжа?

– Нет, месье, не заметил.

– Как вы думаете, мог ли в соседнем купе прятаться мужчина?

Проводник задумался.

– Дверь была полуоткрыта, – пояснил он. – Если мужчина стоял прямо за этой дверью, то я не смог бы его увидеть, но мадам, естественно, могла видеть его очень хорошо, когда она вошла в купе.

– Вот именно, – согласился Пуаро. – Вы хотите еще что-то нам сказать?

– Как мадам и приказывала, я ее не беспокоил. И только перед самыми Каннами решился постучать в дверь. Не услышав ответа, я открыл дверь – казалось, что леди спит в своей кровати. Я дотронулся до ее плеча, чтобы разбудить, и тут…

– И тут вы увидели, что произошло, – подсказал Пуаро. – Très bien[21]. Мне кажется, я узнал все, что хотел.

– Надеюсь, господин комиссар, меня не обвинят в халатности на работе? – спросил проводник жалобным голосом. – Чтобы подобное случилось в «Голубом поезде»… Какой кошмар!

– Успокойтесь, – сказал комиссар. – Мы сделаем все, чтобы об этом никто не узнал, – конечно, если это будет отвечать интересам правосудия. Не думаю, чтобы вас можно было обвинить в халатности.

– И господин комиссар сообщит об этом в Компанию?

– Ну конечно, обязательно, – Ко уже терял терпение. – На сегодня довольно.

Проводник удалился.

– По мнению медиков, леди была мертва, скорее всего, еще до того, как поезд прибыл в Лион, – рассказывал меж тем полицейский. – Кто в таком случае мог быть убийцей? Из рассказа мадемуазель ясно, что где-то в ходе этой поездки убитая собиралась встретиться с мужчиной, о котором она рассказывала мадемуазель. Мне кажется, что то, что она избавилась от горничной, очень важно. Мог ли мужчина сесть в вагон в Париже, после чего убитая спрятала его в смежном купе? Если да, то во время поездки они могли поссориться, и мужчина убил ее в припадке ярости. Это один вариант. Второй – и он мне нравится больше – состоит в том, что нападавший был поездным вором, который путешествовал вместе с поездом. Именно он, не замеченный проводником, прокрался по коридору, убил женщину и исчез с пурпурным сафьяновым футляром, в котором, несомненно, лежали дорогие драгоценности. Вполне вероятно, что вор сошел в Лионе, и я уже запросил по телеграфу подробные описания всех, кто сошел там.

– Но ведь он мог доехать и до Ниццы, – предположил маленький детектив.

– Мог, – согласился комиссар, – но это было бы очень смело с его стороны.

Пуаро помолчал несколько минут, а затем сказал:

– То есть вы полагаете, что убийца был обыкновенным поездным вором?

Комиссар пожал плечами.

– Точно не скажу. Нам необходимо разыскать горничную. Вполне возможно, что саквояж находится у нее. Если это так, то на первое место выходит мужчина, о котором убитая рассказывала мадемуазель. Тогда преступление превращается в убийство на почве страсти. Со своей стороны, я считаю, что ограбление – наиболее вероятное объяснение происшедшего. Эти бандиты в последнее время совсем потеряли страх.

Внезапно Пуаро пристально посмотрел на Кэтрин.

– А вы, мадемуазель, – спросил он, – вы ничего ночью не слышали?

– Ничего, – ответила женщина.

Пуаро обратился к комиссару:

– Думаю, не имеет смысла задерживать мадемуазель дольше.

– Если она оставит нам свой адрес, – кивнул полицейский в знак согласия.

Кэтрин оставила им название виллы леди Тэмплин, и Пуаро слегка поклонился ей.

– Вы позволите мне еще раз встретиться с вами, мадемуазель? Или у вас так много друзей, что все ваше время на Ривьере уже расписано?

– Совсем напротив, – ответила Кэтрин. – У меня будет масса свободного времени, и я с удовольствием встречусь с вами еще раз.

– Отлично, – сказал Пуаро и дружески поклонился ей. – Пусть это будет наш с вами полицейский роман. Мы займемся расследованием этого преступления вдвоем.

– Милочка, так вы были в самой гуще событий! – с завистью воскликнула леди Тэмплин. – Боже, как интересно! – Она широко раскрыла свои ярко-синие глаза и легонько вздохнула.

– Настоящее убийство, – мистер Эванс с восхищением посмотрел на девушку.

– Конечно, ничего подобного в голову Чабби прийти не могло, – продолжила леди Тэмплин, – он просто никак не мог понять, почему полиция вас задержала… Ах, какая удача! Знаете, я думаю… да нет, я просто уверена, что из этого может кое-что получиться.

Расчетливый взгляд несколько смазал впечатление от простодушных голубых глаз. Кэтрин почувствовала себя не в своей тарелке.

Ланч как раз заканчивался, и женщина по очереди осмотрела троих людей, сидевших вместе с нею за столом: леди Тэмплин, полную деловых планов, мистера Эванса, светящегося от наивного восхищения, и Ленокс с этой своей кривой улыбочкой на лице.

– Удивительное везение, – с завистью произнес Чабби. – Как бы я хотел быть с вами и увидеть все собственными глазами… – Он произнес это мечтательным тоном, совсем как маленький ребенок.

Кэтрин ничего не ответила. Полиция не говорила ни о какой секретности, а скрыть очевидные факты от хозяев было просто невозможно. Хотя женщина искренне хотела, чтобы все было наоборот.

– Да, – сказала леди Тэмплин, неожиданно выныривая из своих грез, – да, я думаю, что из этого может кое-что получиться. Знаете, такая небольшая статейка, написанная с умом. Рассказ единственного свидетеля с этаким женским походом – «Как я беседовала с будущей жертвой, даже не думая…», ну и всякое такое… вы меня понимаете.

– Вздор! – четко произнесла Ленокс.

– Вы даже не представляете, – продолжала леди Тэмплин тихим, доброжелательным тоном, – что газеты будут готовы заплатить за такие крупицы информации! Естественно, автором должен быть человек с незапятнанным положением в обществе. Дорогая Кэтрин, я уверена, что сами вы не захотите этим заниматься, но я все для вас организую. Мистер де Хэвиланд – мой большой друг, мы понимаем друг друга с полуслова. Потрясающий человек и совсем не похож на репортера. Как вам нравится эта идея, Кэтрин?

– Я бы не хотела делать ничего подобного, – прямо ответила женщина.

Леди Тэмплин была сильно расстроена этим недвусмысленным отказом. Она вздохнула и вернулась к дальнейшему выяснению подробностей происшедшего.

– Так вы говорите, очень интересная особа? Хотела бы я знать, кто же она такая… А вы не слышали ее имя?

– Его называли, – призналась Кэтрин, – но я не запомнила. Понимаете, я была довольно взволнована.

– Могу себе представить, – вмешался мистер Эванс. – Для вас это был, наверное, жуткий шок.

Кэтрин была не уверена, сказала бы она им имя жертвы, даже если бы помнила его. Беспощадный перекрестный допрос, который вела леди Тэмплин, заставил ее потерять терпение. Ленокс, которой нельзя было отказать в несколько специфической наблюдательности, заметила это и предложила проводить гостью в ее комнату. Там она ее и оставила, сказав на прощание:

– Не судите мою мать слишком строго – если б было можно, то она с удовольствием заработала бы несколько пенни на смерти собственной бабушки.

Ленокс спустилась вниз, где ее мать и отчим обсуждали вновь прибывшую.

– Выглядит она вполне презентабельно, – говорила леди Тэмплин. – И с одеждой у нее всё в порядке – эта серая штучка такого же фасона, как та, что Глэдис Купер носила в Палм-Триз в Египте.

– А как тебе понравились ее глаза? – прервал жену мистер Эванс.

– Чабби, даже и не думай о ее глазах, – язвительно заметила леди Тэмплин. – Сейчас мы обсуждаем действительно важные вещи.

– Ах да, конечно, – ответил мистер Эванс и снова спрятался в свою раковину.

– Она не показалась мне такой уж… податливой, – леди Тэмплин долго подбирала подходящее слово.

– Она стопроцентная леди, как пишется в книгах, – заметила Ленокс с гримасой.

– Правда, недалекая, – пробормотала леди Тэмплин. – Хотя это может зависеть от сложившихся обстоятельств.

– Уверена, что ты приложишь все усилия, чтобы расширить ее горизонты, – продолжила Ленокс. – Правда, вполне возможно, что трудиться ты будешь впустую. Ты заметила, как она сейчас поджала передние лапки, сложила ушки и отказалась плясать под твою дудку?

– В любом случае, – с надеждой произнесла леди Тэмплин, – она совсем не кажется мне какой-то высокомерной. Знаете, когда некоторые люди получают большие деньги, они начинают слишком много о себе воображать.

– Да уж, к ней ты сможешь легко обратиться с любым предложением, – согласилась Ленокс, – а ведь для тебя это самое главное, не так ли? Ведь именно для этого ты ее и пригласила.

– Не забывай, что она моя кузина, – с достоинством заметила леди Тэмплин.

– Кузина? – Мистер Эванс вышел из своего летаргического сна. – Тогда я буду называть ее Кэтрин.

– Совсем неважно, как ты будешь ее называть, Чабби, – ответила ему леди Тэмплин.

– Хорошо, – сказал мистер Эванс, – тогда так я и буду называть ее. Как ты думаешь, она играет в теннис? – спросил он с надеждой.

– Конечно, нет, – решила леди Тэмплин. – Не забывай, что она была компаньонкой, я ведь тебе говорила. А компаньонки не играют в теннис или в гольф. Может быть, они и играют в крокет[22], но в моем понимании они целый день заняты тем, что разматывают шерсть и моют собак.

– Боже, – воскликнул мистер Эванс, – да как такое вообще возможно?

Ленокс вновь поднялась в комнату Кэтрин.

– Я могу вам чем-то помочь? – спросила она довольно небрежно.

Когда Кэтрин отказалась, Ленокс уселась на край постели и задумчиво уставилась на гостью.

– Зачем вы приехали? – спросила она наконец. – То есть, я имею в виду, зачем вы приехали к нам? Вы ведь совсем другая.

– Я хочу войти в общество.

– Слушайте, не прикидывайтесь дурочкой, – Ленокс вовремя заметила улыбку в глазах Кэтрин. – Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Вы совершенно не похожи на ту женщину, которую я ожидала увидеть. У вас даже вполне приличная одежда. – Девушка вздохнула. – А вот меня одежда не любит. Я родилась такой неуклюжей, а жаль – я очень люблю красиво одеваться…

– Я тоже, – согласилась Кэтрин, – но до недавнего времени это не имело никакого значения. А как тебе нравится вот это?

В течение некоторого времени они с Ленокс обсуждали ее гардероб с поистине артистическим темпераментом.

– Вы мне понравились, – неожиданно призналась Ленокс. – Я пришла предупредить вас, чтобы вы не попались на уловки моей мамочки, но теперь вижу, что в этом нет необходимости. Вы невероятно искренни и правдивы, и все такое, но вы далеко не глупы… О боже! Ну что еще?

– Ленокс, дорогая, только что позвонил Дерек, – жалобно крикнула снизу леди Тэмплин. – Он хочет прийти на обед сегодня вечером. Как ты на это смотришь? То есть я хочу знать, что у нас с едой – мы не заказывали всякой ерунды вроде куропаток, а?

Ленокс успокоила мать и опять вернулась к Кэтрин; лицо ее просветлело и казалось менее угрюмым.

– Я рада, что придет старина Дерек, – сказала она. – Вам он наверняка понравится.

– А кто такой этот Дерек?

– Он сын лорда Леконбери, женатый на богатой американке. Все женщины от него просто без ума.

– Почему?

– Да ничего нового – очень хорош собой и настоящий «плохой мальчик». Все сразу теряют от него голову.

– А ты?

– Иногда, – призналась Ленокс. – А иногда я думаю о том, что мне надо выйти замуж за какого-нибудь доброго викария, поселиться в деревне, носить очки и заниматься огородом. – Она помолчала немного, а потом добавила: – Пусть это будет ирландский викарий – тогда бы я могла еще и охотиться.

Однако через пару минут она вернулась к прежней теме.

– Этот Дерек какой-то странный. У них вся семейка – одни полуненормальные азартные игроки. В былые времена проигрывали в карты и имения, и жен – безумствовали просто из любви к искусству. В те времена Дерек стал бы прекрасным разбойником с большой дороги – галантным и жизнерадостным, с великолепными манерами. – Девушка подошла к двери. – Спускайтесь, когда будете готовы.

Оставшись одна, Кэтрин задумалась. В настоящий момент она чувствовала себя не в своей тарелке и была раздражена своим новым окружением.

Шок от того, что произошло в поезде, и от того, как отнеслись к этому ее новые друзья, существенно выбил из колеи ее чувствительную натуру. Она долго и серьезно размышляла об убитой женщине. Ей было жаль Рут, но Кэтрин не могла сказать, положа руку на сердце, что женщина ей понравилась. Она интуитивно поняла, что основной чертой характера убитой был беспощадный эгоизм, и это отталкивало ее от жертвы.

Ее неприятно поразило и даже слегка задело холодное равнодушие, которое она почувствовала по отношению к себе после того, как, выслушав исповедь женщины, выполнила свою задачу. Без сомнения, эта женщина пришла к какому-то решению, но теперь невозможно было узнать, к какому. Каким бы оно ни было, вмешалась смерть – и все решения потеряли всякий смысл. Странно, что все случилось именно так, как случилось, и что это роковое путешествие завершилось ужасным преступлением…

И вдруг Кэтрин вспомнила о маленьком факте, о котором, наверное, ей надо было рассказать полиции, но который совершенно вылетел у нее из головы. А был ли он так уж важен? Она ведь сначала действительно думала, что видела, как в купе убитой входил мужчина, но сейчас ей уже казалось, что она легко могла ошибиться. Это ведь могло быть следующее купе; и, кроме того, мужчина, которого она видела, никак не мог быть поездным вором. Кэтрин очень хорошо его помнила, потому что видела до того еще два раза – в гостинице «Савой» и в конторе Кука… Нет, она, без всякого сомнения, ошиблась. Мужчина не заходил в купе к убитой женщине, и, наверное, хорошо, что она ничего не сказала полиции. Ведь этим она могла бы нанести кому-то серьезный вред…

Кэтрин спустилась вниз, чтобы присоединиться к остальным на террасе. Сквозь ветви мимозы она любовалась синевой Средиземного моря и вполуха слушала болтовню леди Тэмплин. Женщина была рада, что приехала, – это гораздо лучше, чем Сент-Мэри-Мид.

В тот вечер Кэтрин надела сиреневое платье, которое проходило у нее под названием «Soupir d’automne». Прежде чем спуститься вниз, она посмотрелась в зеркало – и впервые в жизни почувствовала нечто похожее на смущение.

Большинство гостей уже собрались, и уровень шума, являвшегося непременным атрибутом вечеров леди Тэмплин, уже достиг критической отметки. Чабби бросился к Кэтрин, сунул ей в руку коктейль и взял ее под свое покровительство.

– Ну, вот и ты, Дерек, – закричала леди Тэмплин, когда дверь открылась в очередной раз и впустила последнего гостя. – Наконец-то мы можем сесть за стол. Я просто умираю от голода!

Кэтрин посмотрела через комнату и оцепенела на месте. При этом совсем не удивилась. Она уже поняла, что рано или поздно опять встретит человека, которого видела уже трижды благодаря таким странным совпадениям. Кэтрин поняла также, что и Дерек, в свою очередь, узнал ее. Он резко прервал свой разговор с леди Тэмплин, а потом возобновил его с видимым усилием. Все они прошли к столу, и Кэтрин увидела, что Дерека посадили рядом с ней. Он немедленно повернулся к ней с живой улыбкой на лице.

– Я знал, что скоро увижу вас опять, – заметил мужчина. – Понимаете, это было неизбежно. Один раз в «Савое», второй раз у Кука… Бог троицу любит. Только не говорите, что вы меня не помните и никогда не видели. Я настаиваю, чтобы вы хотя бы притворились, что видели меня раньше.

– Видела, – согласилась Кэтрин. – Но сейчас я вижу вас не в третий раз, а в четвертый. Третий раз был в «Голубом поезде».

– В «Голубом поезде»?

В манерах Дерека что-то неуловимо изменилось, но Кэтрин не могла определить, что именно. Как будто перед ним неожиданно выросло препятствие. Потом он небрежно спросил:

– А что там был за шум сегодня утром? Что, кто-то умер?

– Да, – медленно ответила Кэтрин, – кто-то умер.

– Человеку не следует умирать в поезде, – легкомысленно заметил Дерек. – Мне кажется, что это приводит к массе юридических и международных осложнений, а кроме того, это хорошая причина для объяснения, почему поезд опоздал.

– Мистер Кеттеринг? – Дородная американка, сидевшая напротив, наклонилась через стол и заговорила с Дереком в манере, столь характерной для ее нации. – Мистер Кеттеринг, уверена, что вы меня давно забыли, но тем не менее я считаю вас очаровательным мужчиной.

Отвечая ей, Дерек тоже подался вперед, а Кэтрин сидела совершенно ошеломленная.

Кеттеринг – именно так звали убитую женщину.

Теперь Кэтрин вспомнила… но что за странная и удивительная ситуация! Перед нею был мужчина, которого она видела входящим в купе собственной жены прошлой ночью. Который вышел от нее, живой и здоровой, – и вот теперь сидит здесь, не зная, какая участь ее постигла… В этом Кэтрин была абсолютно уверена.

Он ничего не знает.

К Дереку наклонился слуга, который передал ему записку и что-то прошептал на ухо.

Извинившись перед хозяйкой дома, мужчина сломал печать и начал читать. На лице его появилось выражение полного недоумения, и он обратился к леди Тэмплин:

– Совершенно невероятно. Розали, боюсь, что мне придется вас покинуть – префект полиции хочет немедленно меня видеть. Даже не представляю, зачем я мог ему понадобиться.

– Ваши грехи сами нашли вас, – заметила Ленокс.

– Наверное, – задумался Дерек. – Скорее всего, это ничего не значащая ерунда, но мне придется отправиться в префектуру… Да как они посмели оторвать меня от обеда? Это должно быть что-то действительно серьезное, иначе нет им прощения. – Дерек рассмеялся, отодвинул стул и вышел из комнаты.

К полудню 15 февраля весь Лондон оказался закутан плотным желтым туманом.

Руфус ван Олдин находился в своих апартаментах в «Савое» – пользуясь неблагоприятными погодными условиями, он с энтузиазмом занялся делами. Найтон был на седьмом небе от счастья. В последнее время ему становилось все труднее и труднее заставить своего хозяина заниматься текучкой. Когда он осмеливался обратить внимание Руфуса на ту или иную проблему, тот обычно останавливал его коротким резким словом. Но сейчас ван Олдин с удвоенной энергией погрузился в работу, и секретарь по максимуму использовал представившуюся ему возможность.

Будучи человеком тактичным, Найтон так тонко вел свою игру, что ван Олдину и в голову не пришло, что его используют.

Однако, посреди всех этих важных деловых вопросов, одна маленькая проблема постоянно свербила в голове американца. Она появилась из-за одного, казалось бы, совершенно невинного замечания секретаря. И хотя никак пока не проявлялась, но становилась все навязчивее и навязчивее, пока наконец полностью не захватила все мысли миллионера.

Он слушал то, что говорил ему Найтон, со своим обычным видом внимательной заинтересованности, но при этом не слышал ни одного слова из сказанного. Руфус автоматически кивнул, и секретарь перешел к следующей бумаге. Пока он доставал ее, американец попросил:

– Не могли бы вы рассказать мне об этом еще раз?

На какой-то миг Найтон растерялся.

– Вы имеете в виду вот это, сэр? – И он поднял один из отчетов компании.

– Нет, нет, – ответил ван Олдин. – Расскажите мне еще раз, как вы встретили горничную Рут в Париже вчера вечером. Я ничего не понимаю. Наверное, вы ошиблись.

– Я не мог ошибиться, сэр, потому что говорил с нею, сэр.

– Ну, тогда расскажите мне все еще раз.

Найтон повиновался.

– Я завершил сделку с Бартермером, – объяснил секретарь, – и отправился в «Ритц», чтобы собрать свои вещи, пообедать и успеть на девятичасовой вечерний поезд с Северного вокзала. У стойки регистрации в гостинице я увидел женщину и узнал ее – это была горничная миссис Кеттеринг. Я подошел к ней и спросил, не остановилась ли миссис Кеттеринг в этом же отеле.

– Да, да, – пробормотал ван Олдин. – Ну конечно. И она ответила вам, что сама Рут на Ривьере, а ее послала в «Ритц» дожидаться дальнейших распоряжений.

– Именно так, сэр.

– Очень странно, – заметил ван Олдин. – Действительно, это выглядит очень странно, если только эта женщина не повела себя ненадлежащим образом.

– Но в этом случае, – возразил Найтон, – миссис Кеттеринг наверняка заплатила бы ей отступного и отослала в Англию. Вряд ли она бы отправила ее в «Ритц».

– Да, – тихо согласился миллионер. – Вы правы.

Он хотел еще что-то сказать, но сдержался. Хотя ему и нравился Найтон, которого он уважал и которому доверял, Руфус не считал возможным обсуждать с секретарем частную жизнь своей дочери. Он уже и так был сильно задет тем, что Рут не сказала ему всей правды, а эта случайная дополнительная информация отнюдь не уменьшила его опасений. Почему Рут избавилась от горничной в Париже? Что или кто мог заставить ее так поступить?

На секунду ван Олдин задумался над этим невероятным стечением обстоятельств. Разве могло прийти в голову Рут – если только не в самой невероятной фантазии, – что первым человеком, с которым ее горничная столкнется в Париже, будет секретарь ее отца? Но ведь именно так раскрываются секреты. Именно так все тайное становится явным…

Руфус зацепился за последнюю фразу, которая возникла у него в голове совершенно случайно, но в то же время была абсолютно естественна. А было ли что-то, что должно было «стать явным»? Он боялся задать этот вопрос самому себе, потому что был уверен в ответе. У этого ответа было имя – Арман де ля Рош.

Ван Олдину было горько, что его собственная дочь позволила подобному типу одурачить себя, хотя, с другой стороны, он вынужден был признаться, что Рут находилась в достойной компании – многие умные женщины из хороших семей тоже поддались чарам этого графа. Мужчины сразу же раскусывали его, а вот женщины – нет…

Ван Олдин задумался над тем, что ему надо сказать, чтобы развеять сомнения, которые могли появиться у его секретаря.

– Рут любит неожиданно менять свои планы, – заметил американец, а затем добавил небрежным тоном: – А горничная никак не объяснила эти изменения?

Отвечая, Найтон постарался, чтобы его голос звучал как можно естественнее.

– Она сказала, сэр, что миссис Кеттеринг неожиданно встретила кого-то.

– Ах, вот как… – Натренированное ухо секретаря услышало напряженные нотки, в казалось бы, равнодушном тоне. – Понятно. Мужчину или женщину?

– Кажется, она сказала, что мужчину.

Ван Олдин кивнул. Сбывались его самые ужасные предчувствия. Он встал и стал мерить шагами комнату – привычка, которая всегда проявлялась, когда Руфус волновался. Не в силах больше сдерживать свои эмоции, он взорвался:

– Мужчина не в состоянии добиться только одного – он не в состоянии заставить женщину следовать голосу разума. Так или иначе, но у них нет никакого рассудка. Даже если речь идет о женском инстинкте; всему миру известно, что женщина – это самая легкая цель для любого афериста. Ни одна из десяти женщин не сможет различить мошенника, если встретит его, – они легко пойдут за любым смазливым идиотом с хорошо подвешенным языком. Была бы моя воля…

Его прервали. В комнату вошел портье и вручил ван Олдину телеграмму. Руфус открыл ее и внезапно побелел как мел. Он схватился за спинку стула, чтобы устоять на ногах, и жестом отпустил портье.

– Что случилось, сэр? – заволновался Найтон.

– Рут… – произнес ван Олдин хриплым голосом.

– Миссис Кеттеринг?

– Мертва.

– Несчастный случай на поезде?

Американец покачал головой:

– Нет. Здесь говорится, что ее еще и ограбили. Они прямо этого не пишут, но бедную девочку убили.

– Боже мой, сэр!..

Миллионер пальцем постучал по телеграмме.

– Это из полиции в Ницце. Я должен выехать первым же поездом.

Найтон опять был сама исполнительность. Он взглянул на часы.

– Пятичасовой с Виктории, сэр.

– Отлично. Вы, Найтон, едете со мной. Предупредите моего слугу и соберите свои вещи. Проверьте здесь все, а мне надо заехать на Керзон-стрит.

Раздался резкий звонок телефона, и секретарь снял трубку.

– Слушаю. – Он повернулся к ван Олдину: – Это мистер Гоби, сэр.

– Гоби? Я не смогу его сейчас принять… Хотя нет, подождите, у нас достаточно времени. Пусть подымается.

Американец был железным человеком. Он уже полностью восстановил свое знаменитое хладнокровие. Только несколько людей смогли бы понять, что что-то случилось, глядя на то, как он здоровается с визитером.

– У меня очень мало времени, Гоби. У вас какая-то важная информация?

Мистер Гоби откашлялся.

– Передвижения мистера Кеттеринга, сэр. Вы просили вам о них докладывать.

– Да, ну и что же?

– Мистер Кеттеринг, сэр, вчера утром покинул Лондон и отбыл на Ривьеру.

– Что?

Что-то в голосе американца насторожило мистера Гоби. Этот уважаемый джентльмен на миг забыл о своей привычке никогда не смотреть на своего собеседника и бросил быстрый взгляд на миллионера.

– На каком поезде он отправился? – потребовал у него ван Олдин.

– На «Голубом поезде», сэр.

Мистер Гоби откашлялся еще раз и теперь обратился уже к часам на камине:

– Мадемуазель Мирей, танцовщица из «Пантеона», отправилась этим же поездом.

– Сэр, у меня нет слов, чтобы описать весь наш ужас и смятение от произошедшего и всю ту скорбь, которую мы испытываем.

Такими словами судья[23] Карреж встретил ван Олдина. Месье Ко, комиссар, издал приличествующий ситуации звук. Американец резким жестом отмахнулся от всех этих ужасов, смятений и скорбей. Все они находились в следственном отделении префектуры в Ницце. Кроме месье Каррежа, месье Ко и ван Олдина, в комнате находился еще один человек, который и заговорил:

– Мистер ван Олдин ожидает от нас действий. Решительных действий.

– А! – воскликнул комиссар. – Я вас не представил. Месье ван Олдин, позвольте представить вам месье Пуаро. Без сомнения, вы о нем уже слышали. Хотя он вот уже несколько лет как на отдыхе, его имя остается синонимом величайшего из живущих детективов.

– Рад познакомиться с вами, месье Пуаро, – сказал ван Олдин. Независимо от него самого его мозг мгновенно принял решение воспользоваться подвернувшейся возможностью. – Так вы ушли на покой?

– Совершенно верно, месье. Теперь я наслаждаюсь жизнью. – Человечек сделал напыщенный жест.

– Месье Пуаро тоже ехал «Голубым поездом», – пояснил комиссар, – и любезно согласился поделиться с нами своим богатым опытом.

Миллионер проницательно посмотрел на детектива, а затем внезапно сказал:

– Я очень богатый человек, месье Пуаро. Почему-то считается, что богатые люди живут с верой в то, что могут купить все и вся. Это неправда. В своей области я человек известный и хотел бы однажды попросить об услуге другого известного человека.

Пуаро быстро кивнул в знак того, что правильно понял американца.

– Отлично сказано, месье ван Олдин. Я полностью к вашим услугам.

– Благодарю вас, – ответил Руфус. – Могу сказать только одно: обратитесь ко мне в любое время, и вы поймете, насколько я благодарный человек. А теперь, джентльмены, давайте займемся делом.

– Я предлагаю, – вмешался месье Карреж, – допросить горничную, Аду Мейсон. Если я вас правильно понял, месье ван Олдин, вы привезли ее с собой.

– Да, – ответил американец. – Мы захватили ее с собой, когда проезжали через Париж. Она очень расстроена в связи со смертью своей хозяйки, однако излагает свою версию событий достаточно связно.

– Тогда давайте поговорим с нею, – предложил месье Карреж.

Он нажал звонок на своем столе, и через несколько минут в комнату вошла Ада Мейсон.

Женщина была аккуратно одета во все черное, а кончик носа у нее был красным. Она поменяла свои серые перчатки, в которых путешествовала, на пару черных, замшевых. Служанка с беспокойством осмотрела комнату, но, увидев отца своей хозяйки, расслабилась. Следователь всегда гордился своей обходительностью и сделал все, что было в его силах, чтобы успокоить женщину. В этом ему помогал Пуаро, который выступал еще и в качестве переводчика и приятные манеры которого действовали на англичанку успокаивающе.

– Вас зовут Ада Мейсон, правильно?

– Меня крестили как Аду Беатрис, сэр, – коротко ответила Мейсон.

– Ах вот как… Насколько мы понимаем, все произошедшее вас сильно расстроило.

– Ну конечно, сэр. Я служила во многих домах, и, по-моему, везде мною оставались довольны. Я и подумать не могла, что нечто подобное может со мною случиться.

– Да, да, понимаю, – сказал месье Карреж.

– Естественно, я иногда читала о таких вещах в воскресных газетах. А потом, я всегда знала, что все эти иностранные поезда… – Неожиданно женщина замолчала, вспомнив, что джентльмены, которые с ней разговаривали, относились к той же стране, что и поезд.

– Давайте поговорим о том, что же произошло, – предложил следователь. – Как я понимаю, когда вы уезжали из Лондона, вопрос о том, что вы останетесь в Париже, не стоял?

– Нет, сэр. Мы должны были ехать прямо в Ниццу.

– А до этого вы ездили с вашей хозяйкой за границу?

– Нет, сэр. Понимаете, я работаю у нее всего два месяца.

– Когда вы отправлялись в путешествие, вы не заметили в ней ничего необычного?

– Она была слегка расстроена и немного волновалась – ей трудно было угодить.

Месье Карреж кивнул.

– А когда же вы впервые услышали о том, что вам придется остаться в Париже?

– Это произошло на станции, которая называется Лионский вокзал. Моя хозяйка собралась прогуляться по платформе. Она как раз выходила в коридор, когда неожиданно вскрикнула и вернулась в купе с джентльменом. Миссис Кеттеринг закрыла внутреннюю дверь между нашими купе, так что я ничего не слышала и не видела, пока она неожиданно не открыла эту дверь и не сказала мне, что планы поменялись. Затем дала мне денег и велела сойти и отправиться в отель «Ритц». Она сказала, что там все ее хорошо знают и дадут мне комнату. Я должна была ждать там известий от нее – хозяйка собиралась телеграфом сообщить мне, что я должна делать дальше. У меня едва хватило времени, чтобы собрать свои вещи и выпрыгнуть из вагона, прежде чем поезд тронулся. Такая спешка, знаете ли…

– Когда миссис Кеттеринг все это вам говорила, где был мужчина?

– Он стоял в другом купе, сэр, и смотрел в окно.

– Вы можете нам его описать?

– Я… понимаете, сэр, я почти его не видела. Почти все время он простоял спиной ко мне. Высокий джентльмен с темными волосами – вот, пожалуй, и все, что я могу сказать. Одет он был обычно – в темно-синее пальто и серую шляпу.

– Этот мужчина был одним из пассажиров этого поезда?

– Не думаю, сэр. Как я поняла, он пришел на вокзал, чтобы увидеться с миссис Кеттеринг, когда она будет через него проезжать. Хотя он мог быть и одним из пассажиров – я об этом никогда не думала…

Казалось, это предположение сбило горничную с толку.

– Ваша хозяйка позже попросила проводника не будить ее утром, – месье Карреж легко поменял тему беседы. – Это было для нее обычным делом?

– О да, сэр. Миссис Кеттеринг никогда не завтракает и плохо спит по ночам, поэтому любит поспать утром.

И опять месье Карреж перешел к новой теме.

– Среди багажа был пурпурный сафьяновый футляр, правда? – спросил он. – В нем ваша хозяйка хранила драгоценности?

– Да, сэр.

– Вы забрали его с собой в «Ритц»?

– Я забрала драгоценности мадам в «Ритц»? Конечно, нет, сэр! – В голосе Мейсон звучал неподдельный ужас.

– Вы оставили его в вагоне?

– Да, сэр.

– А вы не знаете, много ли драгоценностей взяла с собой ваша хозяйка?

– Не так уж и мало, сэр. Из-за этого я чувствовала себя немного не в своей тарелке. Знаете, все эти разговоры об ограблениях за рубежом… Я знаю, что они были застрахованы, но все равно – ведь это же страшный риск. Вы только представьте, хозяйка говорила мне, что одни рубины стоили больше нескольких сотен тысяч фунтов…

– Рубины? Какие еще рубины? – рявкнул вдруг ван Олдин.

– Я думала, что это вы подарили их хозяйке, сэр, не так давно, – повернулась к нему Мейсон.

– Великий боже, – воскликнул миллионер. – Вы же не хотите сказать, что она взяла их с собой? Я же велел оставить их в банке!

Мейсон еще раз негромко кашлянула. По-видимому, кашель был ее отличительным знаком, как горничной. На этот раз он рассказал очень многое. Он рассказал гораздо точнее, чем могли рассказать любые слова, что хозяйка Мейсон была женщиной, которая все делала по-своему.

– Рут сошла с ума, – тихо сказал ван Олдин. – Что же могло ее так ослепить?

Месье Карреж тоже со значением покашлял. Это привлекло внимание миллионера.

– Я думаю, – сказал Карреж, обращаясь к Мейсон, – что на сегодня достаточно. Вы можете пройти в соседнюю комнату, мадемуазель; там вам еще раз прочитают вопросы и ваши на них ответы, и вы подпишете протокол.

Когда Мейсон вышла в сопровождении клерка, ван Олдин обратился к следователю:

– В чем дело?

Месье Карреж открыл ящик стола и вытащил оттуда письмо, которое протянул американцу.

– Вот это мы нашли в сумочке мадам.

«Chére amie[24], – было написано в письме, – я повинуюсь вам и постараюсь быть скромным и скрытным, именно таким, каким не хочет быть любящий мужчина. Наверное, вы правы и назначать встречу в Париже было неразумно, но Isles d’Or[25] находятся очень далеко от остального мира, и вы можете быть уверены, что там нас никто не найдет. Сейчас я пишу вам в связи с вашей заинтересованностью в моей работе о знаменитых драгоценных камнях. Для меня будет большой честью увидеть воочию и дотронуться до этих исторических рубинов. «Сердце пламени» я посвящаю в своей работе отдельную главу. Моя несравненная, очень скоро я смогу полностью вознаградить вас за все эти грустные годы расставания и пустоты.

Ваш вечно любящий Арман».

Ван Олдин прочитал письмо в полном молчании.

Его лицо от злости стало тускло-розовым. Наблюдавшие за ним заметили, как на его лбу проступили вены и как он крепко сжал свои большие руки в кулаки, даже не заметив этого. Молча он вернул письмо следователю. Месье Карреж пристально смотрел на крышку своего стола, месье Ко изучал потолок, а Эркюль Пуаро был занят тем, что снимал невидимую пылинку с рукава своего пальто. Все они тактично старались не смотреть на ван Олдина.

Месье Карреж первым вспомнил о своих обязанностях и заговорил с американцем.

– Быть может, месье, – тихо проговорил он, – вы знаете, кем было написано данное письмо?

– Да, знаю, – медленно произнес американец.

– И кем же? – спросил следователь.

– Негодяем, который называет себя графом де ля Рош.

В комнате повисла пауза, а затем Пуаро наклонился вперед, поправил линейку, лежавшую на столе у следователя, и обратился напрямую к отцу убитой:

– Месье ван Олдин, все мы здесь понимаем, очень хорошо понимаем, как больно вам сейчас говорить об этих вещах, но поверьте мне, месье, сейчас не время для недоговоренностей. Если мы хотим, чтобы восторжествовало правосудие, мы должны знать абсолютно всё. И если вы подумаете над тем, что я сказал, вы сами поймете, что я прав.

Помолчав несколько мгновений, американец скрепя сердце кивнул в знак согласия.

– Ваша правда, месье Пуаро, – сказал он. – Хотя это и нелегко, я не имею права ничего скрывать.

Комиссар с облегчением вздохнул, а следователь откинулся в кресле и поправил песне на своем длинном носу.

– Может быть, вы расскажете нам, месье ван Олдин, – произнес он, – все, что вы знаете об этом джентльмене?

– Все началось лет одиннадцать – двенадцать назад в Париже. Тогда моя дочь была совсем молодой девушкой, и, как у всех молодых девушек, ее голова была набита никчемной романтической ерундой. Тайком от меня она познакомилась с этим самым графом де ля Рош. Возможно, что вы о нем слышали?

Пуаро и комиссар кивнули.

– Он называет себя графом де ля Рош, но я сомневаюсь, что у него есть право на этот титул.

– Да уж, в Готском альманахе[26] вы такого имени не найдете, – заметил комиссар.

– Я так и думал, – заметил ван Олдин. – Этот человек оказался смазливым и легко внушающим доверие мерзавцем, который обладал невероятным влиянием на женщин. Рут была им совершенно очарована, но очень скоро я прекратил их отношения. Этот человек на поверку оказался обыкновенным аферистом.

– В этом вы абсолютно правы, – согласился комиссар. – Мы хорошо знаем графа де ля Рош. Если б было возможно, мы уже давно упекли бы его в тюрьму, но, к сожалению, все не так просто: этот человек хитер, и он поддерживает отношения только с дамами из высшего общества. И если он выманивает у них деньги путем шантажа или обмана, eh bien, они, естественно, никогда не обращаются в полицию. Они никогда не пойдут на то, чтобы выглядеть дурами в глазах остального мира, а его власть над ними просто невероятна.

– Именно так, – подтвердил миллионер. – О чем это я?.. Ах да, я довольно резко прервал их отношения. Я рассказал Рут о том, что представляет из себя этот жулик, и ей ничего не оставалось делать, как поверить мне. Где-то через год после этого она встретила своего нынешнего мужа и вышла за него замуж. Для меня все на этом и закончилось, однако с неделю назад я, к своему удивлению, узнал, что моя дочь возобновила свои отношения с графом де ля Рош – ее часто видели в его компании в Лондоне и Париже. Я резко указал ей на это бесстыдство, потому что, джентльмены, по моему совету она собирается подать на развод со своим мужем.

– А вот это интересно, – пробормотал Пуаро, не сводя глаз с потолка.

Американец проницательно взглянул на него и продолжил:

– Я указал ей на ту ошибку, которую она совершает, продолжая в этих обстоятельствах встречаться с графом. Мне показалось, что она согласилась с моими доводами.

Следователь деликатно кашлянул.

– Согласно этому письму… – начал он и остановился.

Ван Олдин выдвинул вперед свой квадратный подбородок.

– Я все понимаю. Нет смысла закрывать глаза на очевидные факты. Хоть это и неприятно, мы должны смотреть им в лицо. Совершенно очевидно, что Рут организовала встречу с де ля Рошем в Париже. А после разговора со мной она, очевидно, написала ему и предложила поменять место встречи.

– Isles d’Or, – заметил комиссар, – находятся прямо напротив Йера – отдаленное идиллическое место.

Ван Олдин согласно кивнул.

– Боже мой! Как Рут могла оказаться такой идиоткой? – воскликнул он с горечью. – Вся эта галиматья насчет того, что он пишет книгу о драгоценных камнях… С самого начала ему были нужны только рубины.

– Рубины эти достаточно хорошо известны, – заметил Пуаро. – Изначально они были частью сокровищ русской короны – камни совершенно уникальны и цена их просто фантастическая. Ходили слухи, что их недавно приобрел какой-то американец. Можем ли мы предположить, месье, что этим покупателем были вы?

– Да, – ответил ван Олдин. – Я купил их в Париже дней десять назад.

– Простите мой вопрос, месье, но ведь вы вели переговоры о покупке в течение какого-то времени?

– Чуть больше двух месяцев. А в чем, собственно, дело?

– Такие вещи быстро становятся известными, – пояснил Пуаро. – По следу подобных драгоценностей всегда идет толпа охотников.

Лицо американца свела судорога.

– Помню, – с отчаянием произнес он, – как я еще пошутил с Рут, когда передавал ей камни. Я сказал ей, чтобы она не брала их с собой на Ривьеру, потому что я не могу позволить себе, чтобы ее ограбили и убили из-за этих камней… Боже мой! Как часто мы произносим вещи, даже не думая о том, что они могут сбыться…

Некоторое время все сочувственно молчали, а потом Пуаро произнес отстраненным голосом:

– Давайте разложим известные нам факты по полочкам. Если придерживаться вашего мнения, то вот что произошло: граф де ля Рош узнает, что вы купили рубины, и путем нехитрой комбинации заставляет мадам Кеттеринг взять драгоценности с собою на Ривьеру. В таком случае он именно тот мужчина, которого Мейсон видела на вокзале в Париже.

Все трое согласно кивнули.

– Мадам очень удивлена, увидев его там, но быстро принимает решение. Мейсон отправляется в гостиницу, в купе заказывается корзинка с обедом. От проводника мы знаем, что он застелил постель в первом купе, не заходя во второе, и что во втором в это время вполне мог прятаться мужчина. Таким образом, графа никто не увидел. Никто не знает о том, что он в поезде, кроме мадам, – граф принял все предосторожности, чтобы горничная не увидела его лица. Все, что она может сказать, так это то, что мужчина был высоким и с темными волосами. На редкость туманные сведения. Они одни в купе, а поезд летит сквозь ночь. Никаких криков, никакой борьбы, ведь женщина уверена, что мужчина любит ее…

Сыщик осторожно повернулся к миллионеру.

– Смерть, месье, наступила, по-видимому, мгновенно, поэтому не будем на ней останавливаться. Граф берет футляр с драгоценностями, который лежит здесь же, в купе. Вскоре после этого поезд останавливается в Лионе.

– Совершенно верно, – подхватил месье Карреж. – Проводник выходит из вагона. Для графа не составило труда выйти из вагона незамеченным и пересесть на поезд, идущий в Париж или куда его душе было угодно. А преступление, таким образом, превращалось в обычное ограбление в поезде – если б в сумочке мадам мы не нашли этого письма, то о графе никто бы и не вспомнил.

– Граф совершил ошибку, не обыскав сумочку, – сообщил комиссар.

– Без всякого сомнения, он был уверен, что письмо уничтожено. Это была, простите меня, месье, самонадеянность чистой воды – сохранить его.

– И все-таки, – тихо сказал Пуаро, – может быть, это была та самонадеянность, которую граф должен был предвидеть?

– Что вы имеете в виду?

– А то, что все мы четверо согласны с тем, что граф прекрасно разбирается в одном вопросе: в женщинах. И как же можно поверить в то, что, зная женщин так, как знает их он, граф не смог предвидеть, что мадам оставит это письмо?

– А ведь действительно, – согласился следователь, – в том, что вы говорите, что-то есть. Но, согласитесь, в таких ситуациях человек не всегда контролирует себя и не всегда действует хладнокровно. Mon Dieu[27], – добавил месье Карреж с чувством, – если б все преступники сохраняли хладнокровие и присутствие духа, как бы мы их ловили?

Пуаро улыбнулся про себя.

– Мне кажется, все ясно, – сказал следователь, – но очень трудно доказуемо. Граф сам по себе очень скользкая личность, и если горничная его не опознает…

– А это очень маловероятно, – заметил Пуаро.

– Верно, верно, – потер подбородок следователь. – Это будет нелегко.

– Если он действительно совершил это преступление… – начал Пуаро, но месье Ко прервал его:

– Если? Вы говорите «если»?

– Да, господин судья, я говорю «если».

Комиссар внимательно посмотрел на сыщика.

– Вы правы. Мы все время куда-то спешим. Вполне вероятно, что у графа есть алиби. Тогда мы будем выглядеть дураками.

– А вот это, – сказал Пуаро, – как раз не имеет никакого значения. Естественно, если он совершил преступление, то позаботился и об алиби. Человек, обладающий опытом графа, никогда не забудет о предосторожности. Нет, «если» я говорю по совсем другой причине.

– И по какой же?

Детектив важно поднял указательный палец:

– Психология.

– Простите? – не понял комиссар.

– Здесь что-то не то с психологией. Да, граф мерзавец. Да, граф аферист. Да, граф живет за счет женщин. Предполагал ли он похитить драгоценности мадам? И опять – да. Может ли он совершить убийство? Мой ответ – нет! Такой человек, как граф, всегда будет трусом; он предпочитает не рисковать, предпочитает безопасную, подлую игру – ту, которую англичане называют беспроигрышной. Но убийство – тысячу раз нет! – Пуаро потряс головой с недовольным видом.

Однако следователь, видимо, не собирался с ним соглашаться.

– Всегда наступает день, когда такие типы теряют голову и заходят слишком далеко, – дальновидно заметил он. – Несомненно, это произошло и на этот раз. Мне не хотелось бы спорить с вами, месье Пуаро…

– Я только высказал предположение, – поспешно объяснил сыщик. – Естественно, что расследованием занимаетесь вы и вы будете поступать так, как считаете нужным.

– По моему собственному мнению, граф – это тот человек, который нам нужен, – заявил месье Карреж. – Вы согласны со мной, месье комиссар?

– Абсолютно.

– А вы, месье ван Олдин?

– Да, – ответил миллионер. – Да. Этот человек абсолютный негодяй, в чем нет никаких сомнений.

– Боюсь, что его трудновато будет разыскать, – заметил следователь, – но мы сделаем все возможное. Я немедленно телеграфирую соответствующие инструкции.

– Позвольте мне помочь вам, – вмешался Пуаро. – Я не думаю, что здесь нас ждут какие-то трудности.

– Как так?

Все уставились на него, и маленький человечек ответил всем радостной улыбкой.

– Моя профессия – это знать о людях все, – пояснил он. – А граф – человек известный. Сейчас он на вилле, которую здесь снимает. На вилле «Марина» в Антибе.

Все с уважением посмотрели на Пуаро. Без сомнения, этим заявлением сыщик сразу же заработал себе много очков.

Комиссар в смущении рассмеялся.

– Вы учите нас, как нам надо делать свое дело, – воскликнул он. – И знаете вы гораздо больше полиции.

Пуаро с притворной скромностью самодовольно уставился в потолок.

– Ничего не поделаешь, – негромко заметил он, – это мое маленькое хобби – знать о людях все. И у меня есть время им заниматься, ведь других дел у меня не так много.

– Вот именно, – напыщенно произнес комиссар. – А у меня…

И он жестом показал, сколько дел ежедневно сваливалось на его плечи.

Пуаро неожиданно повернулся к американцу.

– Вы согласны с таким подходом, месье? Вы уверены, что граф де ля Рош – убийца?

– Ну, я не знаю… наверное, да.

Колебание, прозвучавшее в этих словах, заставило следователя пристально посмотреть на американца. Ван Олдин почувствовал, что за ним пристально наблюдают, и, казалось, попытался избавиться от какого-то предубеждения.

– А что насчет моего зятя? – спросил он. – Вы ему уже обо всем рассказали? Ведь он тоже в Ницце, насколько я понимаю.

– Конечно, месье, – комиссар заколебался, а потом сдержанно произнес: – Вы ведь, несомненно, знаете, что он ехал на том же поезде?

Миллионер утвердительно кивнул.

– Узнал об этом перед самым отъездом, – лаконично произнес он.

– Нам он рассказал, – продолжил комиссар, – что не знал, что его жена едет тем же поездом.

– Уверен, что не знал, – угрюмо согласился американец. – Для него встреча с ней была бы неприятным шоком. Я не собираюсь смягчать факты, – заявил ван Олдин, увидев, что трое мужчин смотрят на него вопросительно. – Никто не знает, что пришлось пережить моей бедной девочке. Кеттеринг был не один – с ним была женщина.

– Неужели?

– Мирей, танцовщица.

Месье Карреж и комиссар посмотрели друг на друга и кивнули, как будто подтверждая какие-то свои прошлые мысли. Следователь откинулся в своем кресле, соединил перед собой пальцы обеих рук и уставился в потолок.

– Неужели? – повторил он. – А то мы всё не могли понять… – он кашлянул. – Слухами земля полнится.

– Эта дама пользуется весьма дурной славой, – пояснил месье Ко.

– А кроме того, – мягко заметил Пуаро, – она еще и очень дорогая женщина.

Кровь бросилась в лицо ван Олдину. Миллионер наклонился вперед и хлопнул рукой по столу.

– Послушайте! – воскликнул он. – Мой зять – законченный негодяй. – Переводя взгляд с одного лица на другое, продолжил: – И я это очень хорошо знаю. Симпатичный, с обходительными манерами… В какой-то момент и я был им очарован. Думаю, что он разыграл тут целую трагедию, когда вы сообщили ему новости. То есть если он уже их не знал.

– Да нет, для него это было полной неожиданностью. Он был потрясен.

– Проклятый лицемер, – заметил ван Олдин. – Наверняка разыграл здесь большое горе?

– Да нет же, – осторожно сказал комиссар. – Я бы так не сказал. А вы что скажете, месье Карреж?

Следователь соединил кончики пальцев и полуприкрыл глаза.

Конец ознакомительного фрагмента.