Глава I
В то памятное утро в начале декабря Лондон проснулся укутанным в густой холодный туман. По утрам Властитель Туман сомкнутыми рядами вводил свои войска в город, невзначай захватывая пригородные районы; по этой причине утренний поезд показывался из сумрачной дымки, а то и полной темноты. Но сегодня маневры тумана были более однообразны. Туман влачился по городу, от Боу до Хаммерсмит, подобно призраку самоубийцы, сведшего счеты с жизнью из-за крайней нужды и неожиданно получившего наследство сразу после своего рокового поступка. Барометры и термометры с сочувствием разделяли его уныние, показывая низкие отметки, и совсем пали духом (если только он у них был). Холод пронизывал до самых костей.
Миссис Драбдамп из одиннадцатого дома по Гловер-стрит, что в Боу, была одним из тех немногочисленных жителей Лондона, которым лондонский туман не портил настроения – оно у нее всегда было плохим, и она принялась за работу так же безрадостно, как и всегда. Она одной из первых узнала о прибытии противника, когда проснулась и различила обрывки тумана на фоне угольно-черной уличной темноты из окна своей спальни, обнаружив за ним неуютную картину зимнего утра. Она знала, что туман продержится, по меньшей мере, до завтрашнего дня, а стало быть, плата за газ в этом квартале побьет все рекорды. И она также знала, что так будет потому, что она разрешила своему новому жильцу, мистеру Артуру Константу, платить за газ фиксированную сумму – шиллинг за неделю – вместо того, чтобы оплачивать свою часть по показаниям счетчика. Метеорологи могли бы вернуть доверие к своим умениям, лишь заплатив вместо миссис Драбдамп по очередному счету за газ, – ведь это они, предсказывая погоду, сделали ставку на снег, заявив, что тумана не будет и в помине. Туман же был повсюду, как и ожидала миссис Драбдамп, но она вовсе не радовалась своему дару видеть наперед. На самом деле, она вообще ничему не радовалась, упорно продвигаясь вперед по жизненному пути, подобно утомленному пловцу, который пытается достичь линии горизонта. Ее никогда не подводившая способность предвидеть плохой исход дел ни капли ее не ободряла.
Миссис Драбдамп была вдовой. Конечно, вдовами не рождаются, а становятся, иначе можно было бы предположить, что миссис Драбдамп всегда была вдовой. От природы она была высокой, худощавой, а ее бледное вытянутое лицо с тонкими губами и жестким взглядом вкупе с аккуратной прической волосок к волоску создавали тот самый образ, которой обычно ассоциируется с вдовством и нуждой. Только в высшем свете женщины могут терять мужей и при этом продолжать выглядеть завораживающе. Ныне покойный мистер Драбдамп оцарапал палец ржавым гвоздем, и хотя миссис Драбдамп предчувствовала, что он умрет от столбняка, она все-таки вступила в ежечасную борьбу с тенью смерти, как уже дважды делала это прежде: когда Кэти умерла от дифтерии, а малыш Джонни – от скарлатины. Возможно, именно из-за сверхурочной работы в бедных кварталах Смерть съежилась до размеров тени.
Миссис Драбдамп зажигала огонь на кухне. Она растапливала ее выверенными движениями, зная о неподатливости угля и стремлении древесной растопки завершить весь процесс одним только дымом в том случае, если она отступит от должной процедуры. Сноровка как всегда помогла избежать этого, и миссис Драбдамп встала на колени у очага, подобно жрице парсов, должным образом воздающей утреннюю молитву своему божеству. Затем она резко поднялась, едва не потеряв равновесие. Ее взгляд упал на стрелки часов, стоявших на каминной полке: они показывали без пятнадцати семь. Свою каждодневную церемонию у очага миссис Драбдамп неизменно заканчивала в пятнадцать минут седьмого. Но что случилось с часами?
Миссис Драбдамп вдруг вспомнила, как Сноппет, часовщик, живущий по соседству, продержал часы у себя несколько недель, но вернул их, проделав только поверхностный ремонт и, видимо, при этом поврежденные и неспособные выполнять свои непосредственные функции. Это дурное воспоминание ушло так же быстро, как и появилось, вытесненное низким звоном колоколов церкви св. Данстэна пробили три четверти. Ее охватил неподдельный ужас. Инстинкт подвел ее: миссис Драбдамп впервые поднялась в половину седьмого, а не в шесть. Теперь она поняла, почему она так странно, потерянно себя чувствует. Она проспала.
Огорченная и озадаченная, она поспешно поставила чайник на огонь, секундой позже обнаруживая, что она проспала от того, что мистер Констант просил разбудить его на три четверти часа раньше обычного и подать завтрак к семи часам, так как утром он должен был выступить на митинге протестующих трамвайщиков. Миссис Драбдамп, со свечой в руке, тут же бросилась наверх, в его спальню. Мистер Артур Констант занимал весь верхний этаж – помимо его спальни там находилась еще одна отдельная комната. Миссис Драбдамп резко постучала в дверь той, где он обыкновенно спал, с криком: «Семь часов, сэр. Вы опаздываете, сэр. Вам нужно немедленно встать». Обычного сонного ответа «Хорошо» не последовало, но так как она сама отступила от своего обыкновенного утреннего приветствия, то особенно не ждала такого отклика. Поэтому она поспешила вниз, не будучи уверенной, что чайник закипит быстрее, чем ее жилец успеет одеться.
Она знала, что нет никаких причин опасаться, что мистер Артур Констант остался глух к призыву исполнить свой долг. Он спал чутко, и звон трамвайщиков наверняка уже звучал у него в ушах, призывая отправиться на митинг. Миссис Драбдамп никак не могла до конца понять, почему Артур Констант – бакалавр искусств, белый воротничок, честный джентльмен с туго набитым кошельком – так интересуется делами трамвайщиков, тогда как может позволить себе как минимум пользоваться услугами кэбменов. Вероятно, он стремился попасть в парламент как представитель Боу, но в таком случае определенно благоразумнее было бы снимать комнаты у домохозяйки с правом голоса и живым мужем. Также не было здравого смысла и в его желании начищать свои собственные ботинки (занятие, котором ему удалось достичь некоторых успехов) и вести образ жизни обычного представителя рабочего класса в Боу. Местный рабочий класс далеко не так щедро расходовал воду, не важно, на что она шла – на питье, утренние ванные или стирку. Не употребляли они в пищу и деликатесов, которыми миссис Драбдамп постоянно снабжала своего жильца, уверяя его, что это пища простых людей. Она не могла допустить и мысли о том, чтобы он ел что-нибудь не подобающее его общественному положению. Артур Констант послушно съедал все, чем его потчевала хозяйка, впрочем, он не был не первым, кто закрывал на собственные принципы глаза, при этом кичась тем, что держит их широко открытыми. Однако святым трудно увидеть свой собственный нимб, к тому же на практике это сияние часто не отличить от туманной дымки. Сварливый чайник закипал. Заваривавшийся в нем для Артура Константа чай, не был той грубой смесью черного и зеленого чая, завариваемого миссис Драбдамп для себя и мистера Мортлейка, о котором она сейчас вспомнила, думая о завтраке. Бедный мистер Мортлейк, он отправился в Девонпорт около четырех часов, в пронизанную туманом темноту зимнего утра! Признаться, она надеялась, что он будет достойно вознагражден за эту поездку и получит хорошие чаевые. Она не завидовала его доходам, это было не ее дело, тем более что его идея предоставить освободившиеся комнаты мистеру Константу принесла хозяйке не один только доход. Он предложил ей необычный дружеский обмен, странный в силу того, что в таком качестве был представлен жилец. Его собственная деятельность среди рабочего класса не приводила миссис Драбдамп в растерянность. Том Мортлейк был наборщиком; в то время как было очевидно, что деятельность предводителя рабочих оплачивается лучше и при этом обеспечивает более высокий социальный статус. Том Мортлейк, герой сотни забастовок, намного превосходил Тома Мортлейка, набирающего текст из имен других людей. Впрочем, эта работа была не таким уж праздным делом, и миссис Драбдамп чувствовала, что она не так уж и завидна. Она постучала в его дверь по пути на кухню, но не получила никакого ответа. Дверь на улицу была всего в нескольких шагах дальше по коридору, и одного взгляда на нее было достаточно, чтобы развеять последние надежды на то, что Том отказался от путешествия. Засов и цепи были сняты с двери, и она была заперта только на ключ. Миссис Драбдамп испытала неприятное чувство, впрочем, надо отдать ей должное – она никогда не испытывала в высшей степени свойственного для домохозяек страха перед грабителями, которые так никогда и не появлялись у них в доме. Через улицу, не прямо напротив, но совсем неподалеку, жил знаменитый экс-детектив Гродман; и хотя это было лишено логики, его проживание по соседству придавало миссис Драбдамп некоторое чувство защищенности, подобное тому чувству, которое испытывает верующий, живущий под сенью храма. Ей казалось маловероятным, что какой-нибудь злоумышленник сознательно будет оставлять след буквально под носом у известной ищейки. Правда, Гродман удалился от дел и теперь скорее напоминал спящего пса, но все же по ее мнению грабители должны были догадаться о том, что не стоит его будить.
По этой причине миссис Драбдамп действительно не чувствовала особенной опасности, тем более что еще один взгляд, брошенный на дверь, позволил ей понять, что Мортлейк догадался подсунуть петлю, удерживавшую большой замок. Она позволила себе лишний раз почувствовать прилив симпатии к лидеру рабочих, находящемуся на мрачном пути к Девенпортской верфи. Не то чтобы он рассказывал ей что-нибудь о своем путешествии за город; но она знала, что в Девенпорте была верфь – Джесси Даймонд, невеста Тома, однажды упомянула о своей тете, живущей неподалеку, и было ясно, что Том ушел помогать местным рабочим в доке, которые подражали своим лондонским собратьям. Миссис Драбдамп не нужны были объяснения, чтобы что-либо понять. Итак, она вернулась на кухню готовить первосортный чай для мистера Константа, мимоходом размышляя о том, отчего люди в нынешнее время так недовольны. Однако когда она поднялась наверх с чаем, тостами и яичницей в гостиную мистера Константа (она примыкала к спальне, но никак не сообщалась с ней), она не застала мистера Константа сидящим там. Она зажгла газ и накрыла стол, затем вернулась на лестничную площадку и вновь настойчиво постучала в дверь спальни. Она позвала его по имени и назвала время, но не услышала в ответ ничего, кроме своего собственного голоса, и тот в лестничном полумраке показался ей странным. Тогда она пробормотала: «Бедный джентльмен, у него вчера вечером болели зубы. Быть может, он всю ночь глаз не сомкнул и заснул только теперь. Жаль беспокоить его ради каких-то ворчливых кондукторов, я дам ему поспать до того времени, когда он обычно встает». Приняв такое решение, она отнесла заварочный чайник вниз, с грустью осознавая, что его любимые яйца всмятку успеют остыть.
Пробило половину восьмого, и она постучала вновь. Однако Констант по-прежнему спал.
Его почта, письма от странных отправителей, пришли в восемь, а спустя некоторое время пришла еще и телеграмма. Миссис Драбдамп еще раз громко постучала в дверь, даже крикнула, но ничего не добившись, в конце концов, сунула телеграмму под дверь. Теперь ее сердце уже сильно билось, хотя ей казалось, что его обвила какая-то холодная, липкая змея. Она снова спустилась вниз, сама не зная зачем, повернула ручку и вошла в комнату Мортлейка. Смятое одеяло на кровати говорило о том, что ее обитатель лишь прилег, будучи одетым, вероятно, боясь опоздать на утренний поезд. Конечно, она ни на минуту не надеялась застать его в комнате; но теперь на нее действительно обрушилось осознание того, что она одна в доме со спящим Константом, и липкая змея еще сильнее обвилась вокруг ее сердца.
Она открыла дверь на улицу и нервно осмотрелась по сторонам. Была половина восьмого. Маленькая улица все еще находилась во власти холодного и серого тумана, сквозь который на обоих ее концах подмигивали огоньки уличных фонарей. В это время не было видно ни души, хотя из многих труб подымался дым, приветствуя своего брата-тумана. Через дорогу, в доме детектива, жалюзи все еще были опущены, ставни закрыты. Тем не менее, прозаичный вид знакомой улицы успокоил ее. Вдохнув холодный уличный воздух, она закашлялась; она захлопнула дверь и вернулась на кухню, чтобы заварить свежий чай для Константа, который, быть может, просто крепко спит. И все-таки жестянка с чаем дрожала в ее руках. Через мгновение она не знала, выронила ли она ее или сознательно бросила, но как бы то ни было, в следующую минуту ее руки были уже пусты и снова колотили в дверь спальни. Оттуда не доносилось ни звука, ни шороха. Она обрушила на дверь град ударов, это был приступ отчаяния, в котором она позабыла, что ее целью было лишь разбудить спящего жильца, но не помня этого, она с силой колотила по двери руками и ногами. Затем она повернула ручку и попыталась открыть дверь, но та была заперта. Запертая дверь заставила мисс Драбдамп прийти в себя, и она пришла в ужас от мысли о том, что она собиралась войти в спальню Константа. Потом же ужас охватил ее с новой силой. Она почувствовала, что в одиночку находится в доме с трупом. Она опустилась на пол и съежилась, с трудом подавляя желание закричать. Затем она резко встала и бросилась вниз по лестнице, выскочила за дверь, выбежала на улицу, перебежала дорогу и яростно застучала дверным молотком в дверь Гродмана. В тот же момент окно на первом этаже открылось – этот небольшой дом был такой же планировки, как и ее собственный. С полного, мясистого лица Гродмана, увенчанного ночным колпаком, в нее сквозь туман вперился недовольный со сна взгляд. Но несмотря на угрюмый вид, лицо экс-детектива обрадовало ее подобно тому, как солнце может обрадовать человека, вышедшего из дома с привидениями.
– Какого черта вам надо? – ворчливо поинтересовался сыщик. Гродман не был ранней пташкой, и теперь у него не было надобности рано вставать. Теперь он мог себе позволить презирать пословицы, так как дом, в котором он жил, принадлежал ему, так же как ему принадлежали еще несколько домов на улице. Проживая в Боу, хорошо быть владельцем собственного дома, хоть жильцы и норовят уехать ночью, ничего не заплатив. Возможно, для него что-то значило и его желание пожинать плоды своей известности среди друзей и близких знакомых, ведь он родился и вырос в Боу, и здесь же началась его карьера в местном отделении полиции, когда в свое свободное время он зарабатывал несколько шиллингов в неделю начиная с самых низов.
Гродман был холостяком. В небесном брачном бюро, возможно, и подобрали пару для него, но он так и не смог ее отыскать. Это была одна из его неудач как детектива. Человеком он был самодостаточным и предпочел бы сам стоять за плитой, нежели нанимать для этого женщину; тем не менее, из уважения к мнению жителей Гловер-стрит он все-таки нанял приходящую прислугу для работы в доме с десяти утра до десяти вечера. Равно из уважения к тому же общественному мнению, на промежуток времени между десятью вечера и десятью утра она покидала его дом.
– Вы мне нужны, немедленно, – еле выдавила из себя миссис Драбдамп. – Что-то случилось с мистером Константом.
– Что! Надеюсь, его не поколотила полиция на утреннем митинге?
– Нет, нет. Он туда не пошел. Он умер.
– Умер? – переспросил Гродман, окончательно проснувшись.
– Да. Убит!
– Что? – чуть ли не выкрикнул экс-детектив. – Как? Когда? Где? Кем?
– Я не знаю. Я не смогла достучаться до него. Я стучала в дверь, а он не отвечает.
На лице Гродмана можно было прочитать облегчение.
– Глупая вы женщина! И это все? И моя голова из-за этого должна мерзнуть? В такую противную погоду? Да он просто устал как собака после вчерашнего – процессии, три речи, детский сад, лекция «на луне», статья о сотрудничестве… это его образ жизни.
Стиль Гродмана заключался в том, что он никогда не сыпал словами понапрасну.
– Нет, – серьезно выдохнула в ответ миссис Драбдамп, – он мертв.
– Хорошо, идите обратно. Не стоит поднимать всех соседей. Подождите меня. Буду через пять минут.
Гродман не воспринимал всерьез эту домохозяйку, прорицательницу всяческих бед, вероятно, оттого, что он ее знал. Его маленькие глаза-бусинки отразили почти веселую улыбку, когда он со стуком опустил оконную раму и исчез из поля зрения миссис Драбдамп. Бедная женщина побежала обратно через дорогу и вошла в свой дом, не заперев за собой двери. Не запираться же в доме с мертвецом! Она ждала в коридоре. Наконец, спустя целую вечность – через семь минут, если верить часам – появился Гродман, полностью одетый, но с растрепанными волосами и перекошенными бакенбардами. Он еще не привык к бакенбардам, так как только недавно стал подумывать о том, что их можно отрастить. Во времена службы в полиции Гродман был чисто выбрит, как и все его коллеги – ведь, вне всяких сомнений, детектив должен быть готов сыграть любую роль. Миссис Драбдамп тихо закрыла входную дверь и указала на лестницу; ее страх подняться туда первой выглядел как вежливое желание пропустить Гродмана вперед. Сыщик поднялся наверх, все еще с веселым блеском в глазах. Оказавшись на лестничной клетке, он бесцеремонно постучал в дверь и крикнул: «Девять часов, мистер Констант, девять часов!». Он замер, но в ответ не прозвучало ни звука. Его лицо стало более серьезным. Он подождал, постучал еще раз и снова крикнул, на этот раз громче. Он повернул ручку, но дверь была заперта. Он попробовал заглянуть в замочную скважину, но в ней был ключ и он ничего не увидел. Он надавил на верхнюю филенку, но дверь была заперта на задвижку так же надежно, как и на замок. Он остановился, его лицо замерло в недоумении, так как он испытывал симпатию и уважение к Константу.
– Ах, стучите так громко, как только можете, – прошептала побледневшая женщина. – Но вы его уже не разбудите.
Серый туман, проникший через входную дверь, добрался до лестницы, принеся с собой влажный, могильный запах.
– Заперта на замок и задвижку, – пробормотал Гродман, вновь стукнув дверь.
– Взломайте ее, – выдохнула женщина, дрожа всем телом и держа руки перед собой, как бы отгоняя ужасные мысли. Ни говоря ни слова, Гродман приложился плечом к двери и изо всех сил напряг мышцы. В свое время он был атлетом, да и сейчас порох все еще был в пороховницах. Дверь скрипнула, понемногу проседая под напором, деревянная часть вокруг замка раскололась, а верхняя панель согнулась, болт, на котором держалась железная задвижка, поддался, и та отломилась. Дверь с грохотом упала на пол. Гродман бросился внутрь.
– Господи! – воскликнул он. Женщина закричала. Открывшееся зрелище было невыносимо ужасным.
Через несколько часов воодушевленные мальчишки-газетчики выкрикивали: «Ужасное самоубийство в Боу!», а «Стар», стремясь удовлетворить любопытство тех, у кого не было денег на покупку газеты, выпустила еще и афишу, гласящую: «Филантроп перерезал себе горло».