Где они прячутся – тайна
После того как похоронили маму, Эдгар начал гулять в парке один. Совсем малышом мама катала его по этим дорожкам в коляске. После обеда она читала ему книги, и хотя он тогда еще не умел говорить, мама знала, что он слушает и запоминает ее голос. Когда она умерла, детство разверзлось у него под ногами.
Отец Эдгара, красивый солидный мужчина, от которого пахло сигарами и одеколоном, запретил ему выходить из квартиры без взрослых, но он часто засиживался на работе допоздна, и Эдгар знал, что его не поймают.
Проскользнуть мимо привратника Стэна было проще простого. Тот любил залить за воротник и каждые два часа исчезал с поста минут на пятнадцать, а вернувшись, норовил принять как можно более трезвый вид, из-за чего казался еще пьянее.
Перейдя через Пятую авеню, Эдгар устремлялся по тропинке в самую гущу деревьев. На входе в парк слонялись туристы, позирующие уличным художникам, жонглеры огнем, любители шахмат, одинокие секретарши и кучки бездомных, увлеченно обсуждающие погоду. Дальше, между огромным платаном и скоплением сиреневых кустов, пряталась скамейка, где мама рассказывала ему секреты.
– Без тебя мир был бы неполным, – сказала она ему однажды.
В скамейке не было ничего особенного. Маленькая, деревянная, она темнела от дождя.
Эдгар недавно подслушал, как отец говорил кому-то по телефону, что никогда не смирится со смертью жены, а просто научится жить с этим. Привратник Стэн сказал Эдгару, что мама теперь в лучшем мире, но Эдгар не мог представить себе ничего лучше парка, особенно весной, когда взрывается душистыми фейерверками сирень, проливая свой аромат на травяной ковер.
Ножки скамейки обвивали чайные розы, которые мама называла розами Питера Пэна, потому что они оставались мелкими и не хотели взрослеть.
Когда мама заболела, она, несмотря на предписания врачей, тайком уходила с Эдгаром в парк, и они потихонечку гуляли по дорожкам. Спустя три месяца после постановки диагноза мама уже могла ходить только с тросточкой, на которую опиралась, как усталая акробатка. Потом ее руки и ноги совсем исхудали, и она перестала выходить из квартиры. Тогда Эдгар завернул согнувшуюся от маминого веса трость в бумагу с рождественским узором и положил к себе под кровать. Тросточка согнулась под тяжестью ее любви.
Через неделю после маминой смерти Эдгар проснулся рано утром, услышав, что отец убирает в мамином шкафу. Он увидел через щелку в двери, как тот сердито хватает мамины вещи – свитера, юбки, белье, носки – и запихивает в мусорные пакеты. Идя через парк после школы, Эдгар вспоминал стук плечиков в шкафу и тяжелое дыхание отца – агонию брошенного.
Эдгар злился на отца, который решил выбросить мамины вещи, словно старую подшивку воскресных газет, но ничего ему не сказал. Собственно, они вообще разговаривали только о работе и школе.
В утро, когда отец опустошил мамин шкаф, Эдгар развязал один мешок и спас свитер, который лежал теперь под кроватью вместе с тростью и так и не открытым подарком на день рождения. К свертку была прикреплена маленькая открытка с надписью: «Я знаю, что ты меня не забудешь», а на оберточной бумаге нарисованы розы Питера Пэна.
Эдгар все сильнее отдалялся от отца. Молчание текло между ними, словно глубокая река. Через несколько месяцев река расширилась, и отец превратился сначала в безликую фигуру – мятый костюм, руки на поясе, – а затем в едва различимое пятнышко на другом берегу.
Осталось лишь одно дело, которое Эдгар считал по-настоящему важным, – пробираться мимо Стэна и нырять в буйную зелень парка. Он ел, чтобы не кружилась голова, и спал, чтобы не уснуть на ходу. Отбывал повинность в школе, слушал учителей, обедал с остальными детьми, однако их смех только напоминал ему о несчастье с мамой. Когда одноклассники приглашали его в гости, он вежливо отказывался.
Наступило и прошло Рождество. Привратник Стэн принес елку и помог отцу прикрепить к веткам гирлянды. Были открыты подарки и разрезана индейка, но радость ушла в стволы деревьев, в спящие созвездия сирени.
Отец купил собаку, которую никто не хотел выгуливать. Как пианино, купленное для украшения интерьера, собака знала, что ей по-настоящему не рады, и целыми днями лежала на подстилке. А однажды просто исчезла.
Отец теперь работал и по субботам. Квартира уснула под толстым слоем пыли. Тихая, безрадостная жизнь тянулась, как промозглый воскресный день. К тому времени как закончилась зима и земля стала отмякать, река молчания между Эдгаром и отцом превратилась в море – тихое, без волн и приливов. Ничто не приносило перемен, тяжелая толща воды хранила несказанные слова.
В годовщину маминой смерти отец ушел из дома, когда Эдгар еще спал. За час до приезда машины, которая должна была отвезти его в школу, Эдгар поел хлопьев с молоком и вытащил из-под кровати мамин свитер, потом сложил его и спрятал в рюкзак, вытащив оттуда тетрадь с домашним заданием и учебник истории. На перемене нашел пустую кабинку в туалете, открыл рюкзак и жадно вдыхал остатки маминой жизни.
После уроков он, как обычно, перешел Пятую авеню и устремился к скамейке. На центральной аллее парка неудержимо хохотал какой-то турист, позировавший для уличного художника. Его девушка тоже смеялась. Эдгар всегда считал глупостью со стороны туристов покупать свои портреты и портреты своих любимых. Лишь после маминой смерти он понял, что для памяти хороши все средства.
Когда Эдгар дошел до кустов, скрывающих скамейку, его подхватил и понес вперед знакомый аромат сирени, однако ему пришлось резко остановиться, потому что на скамейке сидел с закрытыми глазами странный человек: индус в тюрбане, обернутом вокруг головы, в коричневом костюме и плотном дождевике с мокрыми пятнами. Когда Эдгар подошел совсем близко, незнакомец открыл глаза и посмотрел на него.
– Извините, – сказал Эдгар, – но вам нельзя здесь сидеть.
Мужчина потянулся рукой к тюрбану. Один его глаз переместился к краю глазницы, словно стремился жить своей собственной жизнью.
– Мне нельзя здесь сидеть? – удивился он.
– Я думал, об этом месте никто не знает, – сказал Эдгар, оглянувшись на дорожку.
– По-моему, о нем должны знать все, – ответил мужчина. – Здесь очень славно.
Эдгар понял, что незнакомец не собирается уходить, и присел рядом с ним.
– Откуда тогда ты о нем знаешь, если оно такое секретное? – Странный собеседник наклонился к ароматной грозди и шумно вдохнул.
– Мне его мама показала, – пояснил Эдгар.
– Вот как? – Индус удивился еще больше. – А почему она сегодня не пришла?
– Она умерла.
Мужчина рассмеялся и вскочил со скамейки.
– Ты что, с ума сошел? – закричал он, поправляя тюрбан. – Люди не умирают!
И опять расхохотался, но не насмешливо, а скорее недоверчиво. Своевольный глаз забегал по кругу, а нормальный продолжал смотреть на Эдгара.
– Ты, должно быть, сумасшедший, – повторил индус, вновь устраиваясь на скамейке.
Эдгар подвинулся и посмотрел в прогалину между ветвями, сквозь которую виднелись облака.
– Ты ведь не боишься меня?
– Нет, – ответил Эдгар. Он ничего не боялся, потому что самое страшное в его жизни уже произошло.
– Не обращай внимания на мой ужасный глаз, – заметил индус. – Он прекрасно все видит, когда хочет.
– Но я видел, как она умерла, – сказал Эдгар.
– Не говори глупостей, – упорствовал собеседник, и Эдгар заплакал.
Внезапно небо потемнело, и легкий ветерок пошевелил разбухшие кончики сиреневых ветвей.
– А может быть, твоя мама сейчас здесь, с нами? – мягко спросил мужчина. – Твои слезы падают прямо ей в руки, – добавил он, становясь на колени у ног Эдгара и показывая на маленький листик чайной розы с капелькой влаги. – Видишь?
Эдгар опустил взгляд и представил себе ароматные чашечки роз, которые вырастут летом вокруг скамейки. И вспомнил мамино восхищение всем крошечным.
– Это всего лишь розы Питера Пэна.
Мужчина засмеялся, и его глаз вновь сорвался с орбиты.
– Ну конечно, а ветер – всего лишь колебание воздуха, а не смех смеха.
– Хотел бы я вам поверить, – сказал Эдгар.
– Ужасно, – покачал головой индус.
– Я не понимаю, как она могла нас оставить. Почему так должно было случиться?
– Она просто надела другую одежду.
Эдгар представил, как повторяет все это отцу. Тяжелый вздох и щелчок замка в двери, когда тот закрывает ее за собой.
– Если ты думаешь, что она ушла навсегда, то отрезаешь себе все пути, мой друг. – Мужчина вытащил из кармана апельсин и начал его чистить. – Я вижу свою жену, – продолжал он, – в лучах света летнего дня, что пробиваются сквозь окутанные туманом деревья к лежащим в траве яблокам, упавшим от ветра. Хочешь апельсин?
Конец ознакомительного фрагмента.