Глава 15
– Это что? – удивился мой брат, когда я протянула ему серебряные монеты. – Пять цехинов?
– Господи! Сколько же ты от меня хочешь? – отрезала я. – Мне всего лишь нужно сделать дубликат твоего ключа, чтобы я могла войти в дом.
– Семь цехинов! – ответил он. – Я же еще вынужден солгать о том, куда тебя веду. А если обман раскроется? – Он прижал ладонь к груди и невинно округлил глаза. У меня даже кровь вскипела.
– Хорошо. Семь. А теперь давай ключ! – Впереди меня ждала целая ночь наедине с моим возлюбленным, и ничто не могло встать у меня на пути.
Пьетрантонио сказал маме, что мы идем на выступление хора в известном сиротском приюте «Пьета», неподалеку от Кастелло. Но на самом деле он отвез меня через лагуну в сад Сан-Бьяджо, на Джудекка.
Много раз до этого я бывала в этой части города, сидя на руках у матери, а потом и держа мать за руку, и вглядывалась в этот длинный зеленый остров на том берегу лагуны. И часто задавалась вопросом: какие тайны скрываются за высокими стенами сада? Что лежит у подножия кипарисов-великанов, гнущихся на ветру? Скоро все узнаю.
Мы вышли из дома через несколько часов после pranzo[19], на улице все еще стояла жара. Я радовалась, что выбрала именно это платье: из желтого шелка, с нарисованными цветами, казавшееся воплощением цветущего сада. Я пыталась, насколько могла, не обращать внимания на сидящего в лодке Пьетрантонио – он был занят тем, что ковырял в зубах и под ногтями зубочисткой. Отвратительно!
Мы плыли против течения, поэтому к тому времени, как мы приблизились к мысу Джудекка (почти час спустя), белая сорочка нашего гондольера была мокра от пота.
Сердце сладко защемило, когда я разглядела ждущего меня Джакомо. Он стоял, опираясь на каменную статую рядом с широкими железными воротами. Солнце уже клонилось к горизонту, на тротуаре залегли густые длинные тени. Когда мы приблизились, я смогла разглядеть статую Пана, римского бога страсти. И неудивительно, что Джакомо привлек вожделенное внимание двух дам – матери и дочери-златовласки, которая все обмахивалась веером и недовольно хмурилась.
Я почувствовала укол ревности. Впервые из множества последующих раз. Но, завидев мое приближение, он поспешно им поклонился и спустился к швартовым столбам, нам навстречу.
– Вот и она! Доставлена в целости и сохранности! – выкрикнул мой брат, когда наша гондола ударилась о бортик. Я зарделась, внезапно ощутив жар. Мне хотелось немного ослабить ленты на корсете, но после таких слов разве могла я допустить подобную вольность?
Джакомо презрительно взглянул на сидящего в гондоле Пьетрантонио и помог мне выбраться из лодки. Обнял меня за талию и повел прочь. Не удостоив моего брата даже кивком.
– Не знаю, как я сдержался и не перерезал ему горло, – прошипел он мне на ухо, когда мы шли к воротам.
Я не могла произнести ни слова. Я просто молча вцепилась в его руку. В тот день он был без сюртука и жилета, и под льняной сорочкой я впервые ощутила его крепкие мышцы. И почувствовала себя в безопасности.
Оказавшись в саду, я тут же забыла о своем мрачном настроении и развратном братце. Я еще никогда не видела – или мне так показалось – такого огромного и прекрасного сада! Вдоль широких, вымощенных кирпичом тропинок поднимались высокие вечнозеленые изгороди, за которыми скрывались сотни клумб с розами и море розовых и желтых цветов.
Мы бродили по центральной тропинке, которую пересекали бьющие струей фонтаны – большая редкость в Венеции. По дороге, как я предполагаю, вдохновленный розами, Джакомо стал напевать стихи о розах и желании. Мне они показались несколько старомодными, отчего лишь еще более удивительными, когда он заговорил громче:
Венеры факел юноши коснулся,
Костер любви в груди его взметнулся,
И розу он к устам прижал, пылая,
На исцеленье тщетно уповая[20].
Каждый раз, когда он употреблял слово «уста», он наклонялся и целовал меня в висок или щеку, пока я не начинала хихикать и подпевать. Парочки, идущие навстречу, улыбались и посылали нам воздушные поцелуи.
Наконец-то мы достигли того конца сада, который выходил на открытую лагуну. Воздух здесь был соленым и свежим. День клонился к закату, солнце еще висело в небе, но собиралось вот-вот нырнуть в воду. Джакомо подвел меня к скамье в тени дерева, в зарослях сладкого жасмина.
Он сел на скамью, меня усадил себе на колени. Я ткнулась носом в его теплую, крепкую шею и уютно устроилась у него на груди, радуясь тому, что слышу биение его сердца. Он был одним из тех, кого трудно представить себе в старости. Тяжело представить, что вообще смертен. Такие, как он, всегда сильны, чувственны, полны жизни.
– Я приготовил вам подарок, ангел мой, – сказал он и достал из кармана бриджей пару подвязок. Это были розовые шелковые подвязки, на которых красными нитками были вышиты стихи на французском языке.
Я растянула шелковые ленты на пальцах, любуясь роскошным подарком. Вспомнила простые белые подвязки, которые были на мне надеты, и дождаться не могла, когда вместо них надену эти изящные французские подвязки.
– А что означают эти слова? – поинтересовалась я у Джакомо.
– Представьте себе, если бы подвязки могли говорить, – объяснил он, поглаживая их, как верных товарищей, – они бы сказали: «Видя каждый день сокровища красоты Катерины, понимаешь, что Любовь не обмануть».
– О! – Я густо покраснела. Представила у себя на юбке пристальный взгляд. – Я обязательно… их надену! – Я соскочила с его коленей и спряталась за близлежащей изгородью. Я сняла свои старые подвязки и швырнула их в грязь.
Джакомо последовал за мной, подглядывая сквозь густую стену из листьев.
– Вы сбежали до того, как я смог подарить вам свой второй подарок, – воскликнул он. Протиснулся ко мне и, опустившись передо мной на колени на траву, стал нежно стягивать мои чулки. Из другого кармана он достал пару новых жемчужно-серых чулок, еще никогда мне не доводилось видеть такой тончайшей работы. Эти чулки он стал медленно натягивать на меня: на голень, икры, бедра. Его начало трясти, почти неистово.
– Почему вы дрожите? – спросила я, касаясь его щеки. Это была моя самая любимая часть его лица: изящно вылепленная самим Господом скула.
– От своего желания я теряю над собой контроль, – ответил он, завязывая подвязки над коленями и нежно целуя их по кругу.
Я опустилась на траву, юбки мои задрались, и Джакомо взобрался на меня. Между нами, как пламя, разгоралось желание – слишком сильное, чтобы я могла ему сопротивляться. Я взъерошила ему волосы, он стал целовать мне шею и голые плечи.
– Пойдемте, – прошептал он, его губы находились в опасной близости от моих. – Давайте найдем домик, который я для нас арендовал. Солнце почти село.
Я послушалась, благодарная ему за то – когда сама пришла в чувство, – что он смог держать себя в руках. Я села и одернула юбку. Джакомо взял меня за обе руки и помог встать с травы.
Мы вышли из-за высокой изгороди. Остальные парочки, которые мы раньше заметили в саду, куда-то все исчезли. Небо превратилось в свинцово-серое, и в приближающихся сумерках виднелись очертания живой изгороди. Я обернулась, чтобы понаблюдать, как последняя длинная узкая полоска оранжевого солнца, которое все еще продолжает озарять горизонт, опускается в воду.
Джакомо потянулся за моей рукой. Я охотно протянула ему ладонь. Мне казалось, что вот-вот моя жизнь круто изменится – и я была к этому готова.