1
Раскладывая бумаги по папкам, просматривая и запирая один за другим ящики стола, Викентий Павлович думал, что завтрашняя поездка не совсем ко времени. Он представил, как Люся глянет обиженной девочкой, укоризненно качнет головкой… Да она и есть девочка, даром что их сынишке уже скоро два года. У него, у Алексашки, режутся зубки, он капризничает, и, конечно, Люсе легче, когда муж рядом. Не потому, что он может чем-то помочь. Просто молодую женщину успокаивают его голос, взгляд, одно его присутствие. Викентий знал об этом, ценил. Но работа есть работа. Тут он над собой не властен – и долг, и любовь к службе повелевают им.
Он уже вставал из-за стола, когда в кабинет заглянул Никонов. Был он лет на пять моложе Викентия, недавно перешел из стажеров в помощники следователя. Но отношения у них сложились дружеские и, если дело происходило не на глазах у начальства, коллеги называли друг друга по имени.
– Я слышал, ты отправляешься в Белопольский уезд? – спросил вошедший.
– Да, Сережа, завтра с утра еду. А что?
– Я тоже в те края собираюсь, и как раз завтра.
Викентий Павлович набросил летнее пальто – в июне, после установившегося, казалось, надолго тепла, вдруг повеяло прохладой. Заперев дверь на ключ, оба пошли по длинному коридору полицейской управы к выходу.
– И куда же именно? – поинтересовался Викентий у Никонова.
– В деревню Яковлевку. Дело-то пустячное: зарегистрировать самоубийство, сличить труп с фотографией Ивана Гонтаря, бежавшего из тюрьмы, оформить опознание и, коль то в самом деле он, снять дело о его розыске.
– Да, да, точно, слыхал я об этом… И что, думаешь, дело и впрямь простое?
Никонов делано засмеялся, воскликнул:
– Великий сыщик Петрусенко видит сложности там, где не видит никто!.. Брось, Викентий! Тут никаких тайн нет. Отъявленный мерзавец был приговорен к повешению, бежал из тюрьмы, добрался до дома и повесился. Но не в тюрьме, а на свободе, не руками палача, а сам. Оставил записку, все так и разъяснил. Отчаянный мужик, сильный характер! Веришь – уважаю его! Какие тут тайны? Так же, как и в том деле, за которое ты взялся. Тебе ли, восходящему светилу сыска, сбежавших мужей искать?
Они ехали на извозчике и уже сворачивали на улицу, где жил Петрусенко. Потому Викентий Павлович ответил коротко:
– Мне стало жаль молодую женщину. К тому же я не уверен, что тут все так просто.
Он спрыгнул с подножки затормозившей коляски, махнул Никонову рукой, крикнул:
– Заезжай завтра в семь утра. Поедем вместе, веселее будет.
Викентию Петрусенко было двадцать девять лет. Старший следователь губернского управления сыскной полиции, он блестяще провел несколько трудных дел и пользовался известностью не только в своем городе, но и в столице. Вот почему младший коллега, хоть и несколько иронизируя, назвал его «восходящим светилом сыска».
На станции маленького городка Белополье следователей встречали местный околоточный надзиратель и коляска из имения Захарьевки. Околоточный с Никоновым должны были ехать до Яковлевки, но узнав, что господина Петрусенко повезут к Захарьевым, усатый Степан Матвеич воскликнул:
– Та це ж зовсим блызенько, по дорози! Поидэмо разом.
Коляска оказалась вместительной, они втроем удобно расположились в ней и легко тронулись накатанным шляхом. По пути околоточный рассказал, что раньше Яковлевка была одной из многих деревень, принадлежащих богатым помещикам Захарьевым. И сейчас местные крестьяне живут и работают в основном на еще не выкупленных у Захарьевых землях. Яковлевка и Захарьевка – самые близкие к имению деревни, многие тамошние крестьяне – в услужении при усадьбе. Само поместье богатое, хотя, после смерти старого барина, дела идут не так уж споро. Молодой хозяин такой хватки да такого интереса, как отец, не имеет. Холостяком почти и не жил дома, а женился – с женою молодою по курортам да столицам разъезжал. А тут и вообще, ходят разговоры, исчез куда-то…
Исчез. Именно это занимало мысли Петрусенко. Василий Артемьевич Захарьев в четверг минувшей недели уехал верхом к мировому посреднику, жившему своим домом в Белополье. Сталось это утром, после завтрака. А вскоре конь вернулся при полной сбруе, но без седока. Ксения Владимировна, супруга Захарьева, обеспокоившись, велела заложить коляску и помчалась в городок. До последнего держала себя в руках, все надеялась, что Василий найдется и, увидев ее, расхохочется, обнимет, назовет кисейной барышней… И не смогла удержать рыданий, услышав от удивленного посредника, что он ее мужа и в глаза не видел.
Она прождала три мучительных дня, уговаривая себя, что у мужа могли возникнуть какие-то непредвиденные и неведомые ей дела, возможно, понадобилось срочно ехать в губернский город и не было времени подать ей весточку и даже с кем-то прислать коня… Но от этих мыслей она переходила к другим: ни разу за полтора года их супружества он так не поступал, не уходил даже на час, не предупредив, дела его были ей известны, а любимого своего Воронка он уж никак не мог бросить, поручил бы любому из крестьян или горожан отвести его в имение, заодно уж и с известием для нее… В понедельник утром она поехала в город, пришла в полицейскую управу.