Предвестие потопа
Лариса Павловна докурила в холле тонкую дамскую сигарету, бросила окурок в высокую урну, зло сплюнула туда же и, цокая каблучками, пошла к себе в отдел.
– Идиот, какой идиот, – произнесла она вслух, находясь одна в кабинете. – «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые», – гримасничая, передразнила она сегодняшнего гостя «Круглого стала» ТАСС. И это цитирует известный экономист… Как говорится, застрелиться и не встать, – Лариса зло усмехнулась. – Что ж удивляться с подобными теоретиками, что наша экономика оказалась в такой… «попе». Или вот эта его фразочка: «Нам повезло, что мы стали свидетелями и участниками стольких катаклизмов истории»… Как будто не ясно, что «рок» и «катаклизм» не могут нести в себе ничего позитивного. И сказал как об этом – почти восторженно»…
Да, – в задумчивости проговорила женщина, – как же тут не восторгаться: «Есть упоение в бою и бездны мрачной на краю»…
Журналистка с грустью посмотрела в окно на примелькавшийся пейзаж. За окном был январь 1991-го…
Уже несколько лет в стране шли какие-то странные реформы. Страна строила то ли капитализм с социалистическим лицом, то ли к социализму пыталась прилепить физиономию дядюшки Сэма, в которую до этого так долго и мстительно плевала…
Эта атмосфера конца советских времен… Непередаваемое время. Это – как конец света. О нем надо писать докторские и кандидатские. Рассказывать, как это светопреставление обрушило огромную страну, как разлетевшиеся осколки ударили по семье – этой (как нам долго внушали) важной и несокрушимой ячейке социалистического общества, как светопреставление прошлось по сознанию и личности каждого индивида…
Это были действительно роковые часы предвестия. И Лариса ощущала, предчувствовала это всеми фибрами своей души.
Бывая на общих тассовских «Круглых столах», куда приглашали известных политиков, экономистов, чиновников и членов правительства, она всё с большим презрением и недоверием смотрела на всех этих мужиков, которые с умным видом зачастую несли просто несусветную чушь. Их глаза говорили ей куда больше слов. У одних они бегали, как у напроказившего школьника, другие смотрели на мир с искренней и неизбывной тоской, а у иных были наглыми и непробиваемыми, словно, говорившими «а после нас хоть потоп».
И Лариса ощущала этот потоп. Ей казалось, что мутные воды его уже подкатывают к горлу, грозя накрыть с головой.
Этот потоп был во всех сферах жизни. И искусство: театр, кино, музыка, литература, к которым она была причастна по причине своей журналистской профессии, не стали исключением.
Как там сказал однажды классик, на которого уже стали поплевывать к тому времени: «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя». Кажется так? Что ж, и он был прав. Потому что. И всё тут. Разве искусство могло быть не задето тем раздраем, что царил вокруг? Разве представители его – не члены того же общества?
«Ну, ладно, ну пусть, – говорил Ларисе ее внутренний голос, как бы возвращая от всеобщего раздрая к частному, личному, и чуть успокаивая. – Ну, положим, папочку спровадят на пенсию. Я тоже без работы не останусь, такая вся из себя мобильная и толковая столичная штучка. Но кто мне может объяснить»… – и тут ее внутренний голос давал осечку.
Да, но кто мог объяснить ей, молодой женщине, что такое произошло с «мужским народонаселением» страны за перестроечные годы реформ? А, ведь, явно что-то такое не то произошло. И она это чувствовала особенно остро. Потому что вдруг оказалась у черты со шлагбаумом, на котором четко вырисовалась надпись: «Тридцатник. Ой, пора-пора». Неосязаемый, невидимый, но звоночек прозвенел, тем не менее, звонко и отрезвляюще.
Ах, эта профессиональная привычка обобщать, аналитический склад ума журналиста… Даже если бы она не была знакома со множеством этих статистических данных и демографических сводок, которые приходили в информационное агентство, она бы и без них могла сказать, что шансы у нее и ее ровесниц будут таять с каждым прожитым днем, и не только потому, что в затылок им дышат более юные представительницы прекрасного пола.
Поколению ее ровесниц явно не повезло. Достаточно вспомнить «братскую помощь» Афганистану. Сколько молодых парней, бывших чьими-то женихами, никогда уже не станут мужьями и отцами. А Чернобыль – эта жуткая техногенная катастрофа века? Сколько она выкосила полноценных, здоровых мужиков и парней и сколько выкосит еще?
Но страшнее Афганистана и Чернобыля, Ларисе представлялись реформы, которые были проведены в стране не иначе, как с благими намерениями. Нет, не готово оказалось наше мужское население к таким экспериментам. Это был явный перебор. А точнее, это был явный геноцид. Причем, не только против представителей сильного пола. Но просто мужички оказались слабее. Что ж удивляться: кто-то из них спился, кто-то развелся, уходя от ответственности и семьи, кто-то подался в криминал, кто-то – в «альфонсы», а кто-то просто драпанул за кордон.
Брак, супружество – такие понятия, которые требуют стабильности, уверенности в завтрашнем дне. А откуда ей взяться, этой уверенности, когда засыпаешь, вроде, в стране социализма с «каким-то хорошим там лицом», а проснуться можешь… в стране с оскалом дикого рыночного капитализма? Спасайся, как можешь… Куда уж тут жениться или брать на себя ответственность отца семейства…
«Да ладно, успокойся, – говорил Ларисе чуть иронично ее внутренний голос. – На твой век мужиков еще хватит. С твоими-то тусовками и возможностями знакомств. Бога не гневи… И живешь в Москве, а не в Мухо… Крыжополе каком-нибудь»…
Ну, и что, что в Москве? У Ларисы были два таких наглядных примера перед глазами.
Одна ее, пусть и не самая близкая приятельница, мать двоих малолетних детей, довольная супруга семейства и молодой отец – добытчик, который работал в приличной строительной фирме, опять же в Москве. А она, эта фирма, взяла и то ли провалилась, то ли разорилась. Что, впрочем, одно и то же.
Мужик заделался безработным и вместо того, чтобы работу искать, предложил жене с детками выметаться из его квартиры к ее родителям. Хорошо, что ее родители живы-здоровы еще, и хрущеба у них двухкомнатная.
Сам же он подался к маменьке своей под крыло. А квартиру, где жила до этого, вроде бы, вполне благополучная молодая семья, начал сдавать, ни копейки не давая на детей и приговаривая, что дурак был, когда женился. Хорошо, что у родителей приятельницы еще и теплый зимний дом был в дачном поселке Подмосковья. Они туда все перебрались на свежий воздух, а «хрущебу» сдали приезжим. Жить-то на что-то надо. Деток малых кормить-одевать, фруктовые витамины им покупать. Вот так-то. А другая история… Всё до наоборот.
Когда однажды Ларису случайно окликнула одноклассница на улице, она ее даже сразу и не узнала.
– Нинка, ты, что ли? – недоверчиво уставились она на невзрачную особу, похожую на бледную моль.
– Не узнаешь закадычную школьную подругу? – спросила женщина, которая выглядела лет на десять старше своего возраста. – Скажу тебе по секрету, – она грустно, и даже как то жалко улыбнулась, желая, очевидно, еще и пошутить, – ты сейчас разговариваешь с миллионершей… Что – не похожа?
Бывшие одноклассницы зашли в ближайшую скромную кафешку. Лариса заказала обеим кофе и мини-пирожные.
– Ну, рассказывай, что там у тебя произошло? – спросила она с любопытством, и в то же время, сочувственно.
– Да начиналось у нас всё нормально. Я вышла замуж по любви, когда училась уже на последнем курсе института иностранных языков. Парень мой был просто замечательный…
– Учились, наверное, с будущим мужем вместе? – предположила Лариса.
– Нет, он совсем из другой сферы был – закончил химический факультет МГУ, – продолжила Нина. – Я после окончания устроилась в хорошую спецшколу. У меня зарплата была больше, чем у мужа. Он на тот момент работал младшим научным сотрудником в одном затрапезном институте.
Лариса усмехнулась.
– Если нормальный мужик, то такой расклад его не должен был устраивать…
– Да он нормальным был тогда… Это позже он, как с цепи сорвался. Когда подули перестроечные ветры, муж занялся предпринимательской деятельностью. Кооператив создал свой. Потом еще один – с парнем, с которым вместе учились. Оба – молодые, головастые. Всё у них получалось. Помню, – по измученному лицу женщины, словно, скользнул солнечный зайчик, – как радовалась я первой нашей совместной поездке на отдых за рубеж, первой норковой шубке. Первому автомобилю, который мне подарил Юра, когда я сынишку – Витеньку родила…
– А потом?
– А потом просто какие-то шальные деньги начались…
– С криминалом это никак не связано было? – поинтересовалась Лариса.
– Нет-нет. Просто, как я понимаю, он с другом толково вел бизнес. Впрочем, почему вел… И сейчас ведет. От денег у него с напарником просто крыша поехала. Начались загулы с секретаршами и прочими бабами. Частые заграничные турне. Уже, естественно, без меня. После одного такого вояжа он меня заразил… гадостью. Ну, понимаешь…
У Ларисы в глазах промелькнул ужас.
– Нет, не то, что ты подумала, – быстро сказала Нина, видя, как напряглась ее бывшая одноклассница. – Не чума двадцатого века, к счастью, но тоже, знаешь, мало приятного. Долго лечилась… Тогда я и сказала себе – всё. Расстаюсь с этим человеком.
– А он как отреагировал? – спросила Лариса.
– В ногах валялся, прощения просил, счет открыл на мое имя в банке, с которого я не сняла и рубля… А потом пригрозил, мол, если надумаю развестись, сына отберет. Сказал, что весь суд скупит на корню. Так что формально я – жена миллионера… с огромным личном счетом в банке.
– Обалдеть, – только и смогла произнести Лариса, переваривая услышанное.
Ей хотелось как-то утешить собеседницу.
– Да, тебе не позавидуешь, – в задумчивости произнесла молодая женщина. – Но, знаешь, не надрывайся так. Всё когда-нибудь утрясется. Может, встретишь еще достойного человека…
Нина покачала головой.
– Помнишь кинофильм «Гараж»? – спросила одноклассница. – Там красавчик-герой, которого играет актер Костолевский, предлагает одной молодой даме «позавтракать вместе» с далеко идущим намеком?
Лариса кивнула.
– Помнишь, что она ему ответила? – усмехнулась одноклассница. – То же самое скажу и тебе: «Мой недавний муж отбил у меня всякую охоту к еде любое время суток».
– Понимаю, – Лариса грустно улыбнулась. – И всё же… – сказала она, как можно мягче, и тут же осеклась, понимая, что любые утешения сейчас бессмысленны, и, может быть, даже унизительны.
Журналистка открыла дамскую сумочку, достала оттуда свою визитную карточку и протянула ее бывшей однокласснице.
– И всё же, – сказала она уже совсем другим, деловым тоном, – одна голова – хорошо, а две – лучше. Звони, если вдруг что…
Нина взяла визитку, бегло глянув на нее, и слегка улыбнулась.
– А я подозревала, что ты журналисткой стала. Видела тебя мельком несколько раз по телевизору…
– А, это, наверное, на какой-нибудь пресс-конференции оператор меня случайно выхватил камерой, – буднично сказала Лариса.