С распростертыми объятиями. Документ 1 (Евгений Связов)

Документ 1

«Протокол Расспроса Старшего Патрульного Подгорной Поствоенной Зоны

Элатеаля Ни Молиньяка, 438 г. династии Парящих Соколов

Истолковал с сэльфийского на общий и снабдил примечаниями

полномочный толмач межрасовой канцелярии Дома Парящих Соколов

Мюрри С-Сторваль, 459 г. династии Парящих Соколов.

(от толмача: первый виток свитка, предположительно – титульный лист и первые восемь строк основного текста, – залиты кровью до состояния не читаемости).

– …меня всё ещё передёргивает от омерзения, когда я пытаюсь вообразить то кровосмешение, плодом которого являлся… являлось то существо… Что? Да-да. Прошу простить высокий совет за эмоциональность – события последних недель столь глубоко проникли в мой разум, что я потерял уверенность в целостности его логики. Надеюсь, высокий совет сможет выловить крупицы истины из взбаламученного потока моего сознания.

[1] Расспрашиваемый нервным взмахом головы отбросил со лба невесомо-грязную седую прядь. Взгляд его, метавшийся по мозаике пола, замер. Успокоив дыхание глубоким вздохом, он тихо размеренно заговорил:

– Итак.

Впервые я увидел его на седьмой день моего рейда. За десять минут до встречи я почувствовал пробой пространства и пришёл к выводу, что мародёры провели магическую заброску. К этому выводу я пришёл, поскольку пробой произошёл в центральной зале Второго Могильника,[2] в которой ткань реальности дестабилизирована максимально из всей области Подгорных Войн.[3] Позволю себе напомнить высокому совету, что указанное состояние является стабильным остаточным эффектом от применения в центральном зале заклинаний прорыва и разрушения реальностей, поимевшего место когда Трое Светочей уничтожали Мизинца Руки Перерождения. Вместе со Светочем Маларом и Мизинцем в зале и на подступах к нему полегли примерно полторы сотни гвардии наших Объединённых Сил и ровно четыре сотни Приверженцев Перерождения.

Столь сложным способом я пытаюсь описать высокому совету то состояние, в каковом находился, обнаружив, что кто-то переместился на наиболее крупное из известных мне скоплений боевых амулетов и оружия, которое безо всяких условностей можно обозначить как заколдованное.

К месту пробоя я поспешил с поспешностью необходимой, чтобы успеть к месту событий до того, как воссоединяться расщеплённые переносом тело и сознание вторгшегося. И, проскользнув в Залу, я был чрезвычайно удивлён, поскольку… тот, кто перенёсся, уже пребывал в сознании. Именно этим удивлением, а так же… странным видом этого существа я объясняю себе тот факт, что я не успел слиться со стеной достаточно быстро, чтобы существо не уловило тень движения и не уставилось на то место, где я находился.

В тот момент я испытал первое серьёзное потрясение. Вниманием моё разделилось на четыре потока, и каждый требовал всего меня целиком.

Одна часть меня, содрогаясь от омерзения, пыталась распознать, к какой породе относиться это существо. Существо, самец, было нагим – как и все, испытавшие перенос через прорыв реальности. Оно было гладколицым и темноволосым, как сэльф, и непонятно коренастым: слишком тонким для гнома, и слишком грузным по любым сэльфиским меркам. Он был волосат… простите – его шкура была покрыта редкой шерстью, в три-четыре раза реже, чем у равнинных троллей в период солнца. Он был пузат, как болотный гоблин. Но не так жирен – на ногах и руках просматривались мышцы, не уступающие мускулатуре боевого орка. Черты лица от меня ускользали. Я опасался смотреть на них, чтобы не перегрузить сознание лишними деталями.

Второй поток моего внимания стремительным ручьем промывал частички памяти в надежде найти крупицу ответа на вопрос: при каких обстоятельствах существо не испытывает расслоения на тело и сознание при переносе? Я не нашёл готового ответа на этот вопрос, и внимание моё превратилось в ветер, подхвативший невесомые былинки моих знаний и закруживший их в хороводе попыток сложить их в предположение.

Третья часть моего внимания поверх стрелы следила за тем, что делает пришелец, дабы не пропустить начало атаки. Как я уже сообщил высокому совету, у меня были основания полагать, что пришелец меня заметил, и я счёл достойным пребывать в готовности к атаке.

Четвёртая часть моего внимания препятствовала прорыву реалий материального мира в мой внутренний мир.

Расспрашиваемый поднёс ко рту стиснутый побелевшими пальцами кубок, и оросил горло влагой. Цепочка, охватывающая кисти, тихонько звякнула по золоту кубка. Допустив нарушение этикета, Расспрашиваемый сделал второй глоток и уронил руки с кубком на колени.

– Боюсь, что с четвёртой задачей я справился не полностью. Для меня очевидно, что в моё мышление проник принцип адекватного противодействия. Кроме этого, я упустил из виду, что в зале, помимо моего мысленного пространства и пространства нашей вселенной присутствует мысленное пространство пришельца. Я просто не смог расценить его как мыслящее существо, и создал ответное усилие отторжения на изливаемую им инородность. Таким образом, через двадцать секунд контакта я попал под воздействие размытия границ реальностей, и моё мысленное пространство оказалось связанным с мысленным пространством пришельца.

Лишь на краткий миг я заглянул в его сознание, а потом отпрянул, поражённый диким сплетением незнакомых форм, охватывающих весь диапазон бытия от нестерпимой гнусности и уродливости до вещей, которые я мог бы назвать прекрасными, не будь они столь чужды привычному мне. Затем я… возможно – мы оба, поскольку он так же коснулся меня, отграничили контакт до уровня понимания громких мыслей. И я, дабы не выдать себя, пришёл к мысленному молчанию. Позволю обратить внимание высокого совета, что в тот момент, и в любой из многих последующих, я полностью понимал, что в момент его смерти я скорее всего, полностью сойду с ума от того, что его рвущийся на осколки мир предсмертным криком ворвется в меня и изорвёт мою реальность. И моя неуверенность в том, смогу ли я донести свою память до вас, постоянно удерживала меня от убийства этого существа. И только в первые минуты, зная лишь то, что предо мной существо, видевшее внутренний мир Старшего Патрульного, я сомневался, соразмерны ли важность донесения до вас знания об этом существе с важностью сохранения его жизни. Увиденное в последующие недели лишило меня права сомневаться… да-да, прошу простить меня за запутывание времени рассказа.

Расспрашиваемый несколько секунд изливал задумчивое молчание. Затем продолжил говорить спокойным голосом, лишь слабо и смутно отличимым от положенного традицией Расспроса:

– Итак, я стоял у темноте у стены и слушал мысли пришельца. Я был готов перепрятаться, поскольку мне было очевидно, что факт моего существования пришельцу очевиден. Я ждал лишь начала его движения, чтобы спрятать в нём шорох своих шагов.

Я ошибся. Пришелец, в момент смешения мыслей схватившийся за голову и присевший на корточки будто справить нужду, около полминуты смотрел внутрь себя. Потом он встал и оглядел помещение. И я услышал его первые мысли наружу.

Он сомневался в реальности происходящего. Я смутно видел то, что создавало сомнения: с одной стороны, какой-то чужой опыт, не закреплённый собственными усилиями, позволял его разуму принять увиденное. С другой стороны – шок от внезапности перемещения оттуда сюда препятствовал его разуму воспринять окружающее.

Потом он пробурчал что-то на своём языке, похожем на смесь гномьего с орочьим. Мысль, вложенная в эту фразу, меня потрясла. Пришелец был постоянным потребителем какого-то вещества, помогающего держать под контролем потоки эмоции и мысли. Я почуял, что время принять очередную дозу уже прошло, и его мысли погружаются в туман неконтролируемости и отсутствия самооценки.

Если позволит высокий совет такое сравнение, в общем и целом состояние пришельца весьма напоминало состояние орка-мародёра, напичканного зельями до состояния, в котором он перестаёт отличать реальный мир от иллюзии, которую ему формирует и показывает шаман. При этом пришелец относился к окружающему именно как к иллюзии, а не как к реальному миру. И контакт с моим разумом он воспринял как получение от источника иллюзии информации об этой иллюзии!

Мне трудно передать всю глубину самоомерзения и боли, постигшей меня от осознания себя Кукловодом. Внимание моё отвлеклось на удержание этого ощущения в себе, и я ослабил блокирование мыслей и эмоций от пришельца. И стал ощущать его более полно.

Видимо, мои попытки удержать это ощущение в себе не увенчались полным успехом – взгляд и слух мои отметили, что пришелец вздрогнул и буркнул что-то очень эмоциональное. Что-то очень бешеное, безумно и жёстко разрывающее контакт с той частью его разума и реальности, в которую попала моя горечь и боль от ощущения себя Кукловодом. Потом…

Расспрашиваемый прервал нить рассказа, чтобы сделать глоток.

– Потом я почувствовал, что он столь же безумным усилием восстановил контакт с этой мыслью, и сформировал ей ответ. Этот ответ беспрепятственно ворвался в мой разум, оцепенив и окаменив его вспышкой нестерпимой боли от удара чуждой реальности. Несколько мгновений я стоял в темноте у стены, охваченный его мыслью: «все, кто общаются, в той или иной степени являются Кукловодами в отношении друг друга. Почему бы не быть лучшим?». Моя реальность разрывалась на части столкновением мыслей: понимание, что любое мыслящее существо остается воистину мыслящим только до тех пор, пока само принимает решения о своей жизни… да-да, простите. Конечно же, мне нет смысла утруждать внимание высокого совета очевидным. Я всего лишь хотел донести мысль, что в те неимоверно долгие и страшные секунды я продолжал осознавать истинность этих истин. И наравне с ними осознавал истинность иной точки зрения: каждое мыслящее существо имеет цели, хотя бы в малом отличные от целей другого существа. И любое существо так или иначе вынуждает другое существо отклоняться от своих целей, и действовать вопреки им.

Несколько мгновений я стоял у стены, оцепенённый. Именно из-за этого оцепенения я пропустил момент, ставший поворотным. Возможно… впрочем, случилось то, что случилось, а о вероятностях высокому совету судить лучше.

Пришелец потянулся мыслью в окружающее пространство и пробурчал стишок. Смысл стишка я уловил лишь краем разума – что-то про то, что его время существования пришло к грани совершеннолетия и перед ним встал вопрос о выборе бытийности. А вот эффект от сказанного я почувствовал достаточно чётко, чтобы эмоции мои противоестественным образом вторглись в мысленную сферу и отодвинули раскол сознания на задворки разума. Со сложноописуемым ужасом я почувствовал, что все старшие, самоосознающие амулеты, щедро разбросанные по зале, откликнулись на вопрос пришельца и позвали его стать их хозяином.

Расспрашиваемый глубоко вздохнул, помедлил и продолжил нить рассказа:

– Позволю себе напомнить высокому совету, что пространство, растрёпанное заклинаниями разрыва реальности, способствует более явному проявлению старшими амулетами отпечатков владельцев. Утруждаю высокий совет выслушиванием столь банальных истин дабы донести, что ужас, охвативший меня, был вызван не предчувствиями того, что может произойти. Ужас породило оживлённое потоком внимания пришельца ощущение присутствия в зале полусотни наиболее отъявленных Призраков Перерождения и Мизинца Руки Перерождения, каковой эффект весьма слабо компенсировался контактом с всего лишь десятком воспоминаний о наших соратников.

Потом безумная паника, почти было толкнувшая меня на совершенно необдуманные действия, прошла. Её погасило не менее безумное веселье пришельца. Это же веселье значительно ослабило контакт разума с разрывом реальности, и вернуло мне способность размышлять и действовать.

Первым моим действием стало натянуть лук и направить остриё стрелы в сердце пришельца. Возможно, для высокого совета не очевидны причины этого шага, потому позволю себе пояснить: в зале находился Искривитель Смысла Целей…

…да, благодарю за подсказку, – главный амулет Мизинца Руки Перерождения. Он до сих пор не перемещён в наше Хранилище Артефактов по причине вплавленности в трон Мизинца Перерождения. Возможности вынести его у пришельца не было, однако он вполне мог попасть под его воздействие, а в зале находилось порядка полусотни артефактов, эквивалентных Чтецу Снов и Унылому Колупателю. О кризисах с последними высокому совету известно лучше меня, и прошу прощения за то, что столь полно донес причины, по которым я поспешил взять пришельца на стрелу.

Одновременно я насколько мог полно закрыл мою связь с пришельцем, готовясь к попытке отразить агонию вторжения его мира в мой. И потому дальнейшие мысли пришельца я воспринимал весьма смутно. Более того, я не пребываю в полной уверенности касательно того, что из воспринятого создалось в разуме пришельца, а что – пришло из слепков и призраков, проявившихся в зале.

Единственно на что могу распространить свою уверенность – на эмоциональное состояние этого существа. Ему было чрезвычайно весело. И веселье это окутывало его разум своеобразным охранным облаком, от которого отскакивали наиболее утончённые и наиболее наполненные низшими эмоциями попытки склонить его к тому или иному решению. И веселье это было пропитано питающей его какой-то дикой, безумно-хаотичной формой сексуальной энергии, причём её наиболее глубокой и неутончённой формой.

Доскональнее рассказать не смогу, поскольку разум мой, и так трепетавший на грани падения в небытие, скукожился от контакта с этой волной, хлынувшей из пришельца. Ограничусь констатацией действий пришельца.

Сначала он прошёл по зале, подбирая в ком одежду. Сочетание, должен отметить, сложилось дикое и ничем не объяснимое: истлевшие почти до белизны зелёные штаны и рубаха лесного охотника, проклёпанная тёмная кожаная куртка Приверженца, тонкий от времени чёрный плащ которого он пустил на портянки, ноги одев в гномьи штурмовые сапоги… простите. Позднее, оценивая его мародёрство, я помимо своей воли сплёл описание в балладу. Прощения прошу за то, что за словами баллады чуть было не упустил один важный факт: все эти предметы он подобрал у тех, кто проявился в зале. И перед каждым он остановился и что-то прокряхтел на своём языке. Смысл я уловил смутно, но по моему, он извинялся и просил мёртвых поделиться с живым. И, судя по тому, что штурмовые сапоги[4] он взял только в третьем месте, где ему приходили какие-то отклики… О! Конечно. В дальнейшем постараюсь обойтись без расистских выпадов.

Расспрашиваемый прервал нить повествования. По его лицу промелькнула тень озорной улыбки. Тень погасла, он отхлебнул из кубка и продолжил:

– Итак, пришелец оделся и я позволил любопытству затронуть мой разум и немного приподнять его из плачевного состояния, в котором он находился – поскольку, пришелец, не прекращая ограждать себя весельем от волн амулетов, пошёл во второй, медленный обход залы, подбирая и откладывая обратно разные ценные предметы и оружие.

Он несколько раз прошёл по зале, бурча на своём языке всё те же заклятия, окутывающие его разум. Большинство вещей он игнорировал. И только некоторые привлекли его внимание. Чем привлекли – к сожалению, осталось для меня сокрыто. И в тот момент, и позднее я смог прочувствовать только обыкновенную практичность и простейшее общение с вещами, которыми в хоть малой степени владеет любое мыслящее существо. Вещей, на которые пало его внимание, нашлось немного. Три пояса – два кошельных гномьих и один серебряный охотничий, которого он, впрочем, всего лишь коснулся, и более не возвращался к нему вниманием. Но зато сразу же взял заплечный мешок того, кому принадлежал этот пояс. Больше всего его внимания пало на оружие.

Расспрашиваемый на десяток секунд замолк. Его взгляд на это время покинул реальность. Потом вновь стал осмысленным и он продолжил:

– Не возьмусь утверждать, что я достоверно воспринял его сомнения и размышления. Но, опасаясь показаться безумным, тем не менее обозначу наличие понимания его действий. В зале находилось слишком много самых разных инструментов, причём не все из них заслуживали небытия за принадлежность к инструментам смерти. В части орудий убийств внимание пришельца обошло стороной и замершее порхание лепестов голубой стали и воронёную мрачность заговоренных двуручников, обещавшую хозяину смертоносную мощь.

Голос Расспрашиваемого соскользнул на тягучий балладный речитатив

– Презрением окатил он кистени, палицы, серпы, шестопёры и прочие орудия, способные лишь к смерти. Без сожалений проскользнул его взгляд над сном шипастого сплетения боевых кинжалов. Проскользнул, чтобы испытующе коснутся ножей, простых про своей сути, но разнообразнейших по исполнению. Его рука замирала над короткими толстыми клинками чёрной бронзы. Замирала – и отдёргивалась, будто спугнутая криками боли жертв, умерших в муках, причинённых этими ножами. Его руки поднимали и ласкали зеленоватую сталь охотничьих кинжалов. И отпускали обратно безумную остроту лезвий, всё ещё скорбящих по прежним владельцам и не отвечавших на ласки. Он вглядывался в узоры, разбегающиеся по серо-голубым плоскостям подгорных ножей. И выпускал их из потока внимания, не увидев в узорах обещаний надёжности. И так было между ним и многими, но не со всеми. Пять лезвий, пять стальных пальцев, отобрал он для пути из могилы. И был среди один клинок чёрной бронзы и один кинжал зелёной стали, и ещё два малых ножа, сработанных гномами на все случаи жизни и смерти, и один тесак на длинною на ладонь локтя больше. С последним взял он гномьи боевые наручи с перчатками.[5] А надев их, поднялся, окинул залу взглядом прощальным и шагнул к выходу…

Расспрашиваемый замолк. Несколько секунд он глядел в прошлое. Потом он глотнул из кубка, и продолжил рассказ:

– Он отошёл на десяток шагов…

Голос Расспрашиваемого утратил певучесть.

– Потом он сделал очень странное действие. Странное и не буду скрывать – напугавшее меня, даже сквозь помрачённое состояние разума. Он остановился, и стоял с полминуты, споря сам с собой. Или сам с чем-то, что поймало и не отпустило его интерес. Я успел подумать, что пришелец всё-таки попал под воздействие залы и амулетов. И даже успел потешить воображение догадками о том, что же похитило его внимание.

Но я не угадал. Он вернулся к тому гному, который поделился с ним тесаком и наручами, и взял у него секирный чехол. В тот момент мне не дано было узнать, каков этот топор – вид его скрывал чехол, а незамутнённого внимания, чтобы направить его под пыльную кожу чехла, у меня было весьма и весьма мало. О том, что именно было в том чехле, я узнал позднее. А в тот миг я всего лишь увидел, что пришелец закинул чехол за спину и направился к выходу из залы. Он вышел за её пределы, и призраки павших и сдохших, оживлённые амулетами, растворились.

Расспрашиваемый на несколько секунд прервал рассказ, дабы дать своему взгляду полностью погрузить в прошлое.

– В тот момент я понимал, что мне в высшей степени необходимо остаться наедине с собой и привести в порядок свою реальность, пережившую сильное потрясение встречи с пришельцем. Но я решил, что зала, где общая реальность может незаметно просачиваться в мой разум – не лучшее пространство для восстановления гладкости потоков мысли и эмоции. И потому я последовал за пришельцем в надежде выйти по его следам в более спокойное место. Глубину своей ошибки я осознал позднее… Прошу простить высокий совет, что взбаламутил последовательность рассказа – мой разум на какое-то мгновение вернулся в то раздавленное состояние, которое я вынес из залы. Глубина подавленности моей была столь велика, что остатки моего внимания были уделены страстному желанию не откладывать диалог с собой до благоприятного момента. И, следуя по следам пришельца сквозь Коридор Отчуждения, и достигнув Седьмой Сквозьподгорной тропы я упустил из виду, что по выходу на тропу пришелец окажется на развилке не только пространства, но и судьбы. Путь направо привёл бы его в наши пределы. Путь налево вёл его в земли полукруга гномов.

Об упущенной возможности увидеть, из чьих мыслей, явленных в реальности, он сплёл свой выбор, я понял и пожалел, лишь увидев его спину, повёрнутую к нашим пределам.

В следующий миг я пожалел и о том, что на какие-то минуты упустил его из виду – пришелец на ходу завязывал мешок. Кратко ослабив связь наших разумов, я уловил его мысль о нескольких кошельках, подобранных в коридоре. Затем я поспешил усилить стену, разделяющую наши сознания, поскольку пришелец, ощутив присутствие моего взбаламученного разума, обернулся и начал вглядываться в полумрак. Я возблагодарил пыль, осевшую на зеркала осветительных штреков, и скрылся от его взора за углом. От внимания его скрыться оказалось сложнее. Мысль пришельца – мысль о том, что кто-то ведёт его по какому-то пути, подталкивая к решениям – ворвалась в моё сознание и прорвала границы, за которыми я схоронил вопрос, смутивший меня сверх меры: «почему не быть лучшим Кукловодом, если все кукловодят друг друга?» И я решил, что мне следует найти ответ на это вопрос немедленно, дабы подозрения пришельца о моём присутствии не будоражили эту рану в моём разуме. Позволю себе напомнить высокому совету, что совершенно дикая мысль пришельца ворвалась в мою реальность совершенно беспрепятственно, поскольку стала своего рода лекарством от горечи и боли осознания себя кукловодом. И дабы отторгнуть чуждое мне полурешение быть лучшим кукловодом, мне следовало изжить означенные боль и горечь. Потому я сел у стены, обратил взор внутрь, и направил внимание на время внутреннего мира.

Сейчас я осознаю, какую великую ошибку допустил, прижигая эмоциональную рану пламенем быстрого времени. Но тогда я действовал так, как действовал всегда – ушёл из общей вселенной в мысленную и создал там несколько тысяч лет. А потом, когда события потеряли важность, я вернулся в реальное время, подобрал очищенные от эмоций воспоминания и взял из них не отвеченный вопрос о кукловодстве. Реального времени искать ответ не было, и потому я заглянул в то будущее, где ответ будет найден, и взял изтогда в сейчас ощущение мира с собой.

Прошу высокий суд простить меня за пересказ хорошо известных ему процедур Очищения Быстрым Временем и Займа У Будущего. Я всего лишь хочу обратить внимание высокого совета на факт, что ответ на данный вопрос мной пока что не найден и я всё ещё нахожусь в состоянии Должника. В этом факте и корениться некоторое замешательство с формированием времени событий моего рассказа…

…да, благодарю за подсказку, именно так: сегодняшние события проходят на грани вероятности наступления того будущего, в котором я смогу найти ответ, и именно это затрудняет мои отношения со временем.

Расспрашиваемый замолк. С десяток секунд его взгляд был обращён во внутренний мир. Потом он глотком завершил размышления и продолжил рассказ:

– Умиротворившись, я открыл глаза и вернулся в реальный мир. В нём меня ждало осознание. Столкновения с ним вынудило мой разум отпрянуть обратно во внутренний мир, и только свежайшая чистота и размеренность потока мысли позволила мне освоить эту новую мысль: я понял, что при Очищении Быстрым Временем и Займе у Будущего я не прерывал связь с реальностью пришельца. Иначе говоря, я начал ощущать, что знаю пришельца несколько тысяч лет, всё из которых я накапливал…

Расспрашиваемый прервал рассказ. Черты лица его сложились в маску презрительного полугнева. Потом процедил сквозь стиснутые зубы:

– Простите. Я приподнял крышку с сосуда, в котором заключил всё, что чувствую к этому… этому…

Расспрашиваемый взметнул взгляд к потолку и глубоко вздохнул сквозь стиснутые зубы. Черты лица его разгладились. Помедлив еще несколько секунд, он опустил взгляд на присутствующих. Во взгляд его была стремительно затухающая искорка безумного веселья. Затем Расспрашиваемый опустил взгляд в пол и продолжил рассказ:

– Так же я понял, что изменил отношение пришельца к реальности. Его разум, не видевший чёткой грани между внутренним миром и реальностью, начал воспринимать реальность как пространство, в котором он пребывает уже несколько тысяч лет. Взбудораженность новизной нового места сменилась в нём уверенностью опытного жильца… да, благодарю а подсказку. Можно сказать, что он прошёл Знакомство с Непривычным. И должен отметить, что помимо этого – Разграничение Иллюзий и Согласование Потоков Времени. Его разум утерял большую часть сомнений в иллюзорности реальности, и разграничил потоки: входящий поток ощущений и исходящий – мнений об ощущениях.

И я не уверен в правильности разделений моего и его ощущений, но по видимому, он, в отличие от меня, не порождал удивления происходящему. Большая часть его внимания была уделена не внутреннему миру, а тропе. И я решил, что мне следует поступить так же – призвать внимание, соскользнувшее было на оценку событий, к действиям.

Я поднялся и последовал по его следам, дабы получить возможность соотносить события реальности с его ощущениями.

Расспрашиваемый на несколько секунд замолк, а потом продолжил рассказ короткими рубленными фразами боевого доклада.

– Десяток минут я скользил сквозь пространство. По их истечении я увидел в сотне шагов его спину, и сменил бег на быстрый шаг, дабы бесшумно подобраться поближе. В собственной бесшумности я уверен. Но тем не менее он меня почувствовал, и в момент, когда нас разделяло тридцать шагов, он обернулся. Мне пришлось скользнуть за одну из колонн, поддерживающих свод Южного Торгового зала, чрез который проходила тропа во время наших событий.

Пришелец несколько секунд стоял, вглядываясь в полумрак. Его внимание подобно драконьим когтям скребло пространство в попытке схватить меня. Я затаился в полном мысленном молчании.

Пришелец издал невнятный звук, видимо, смешок. Потом я услышал шаги. Пришелец медленно, но не крадучись, возвращаться по уже пройденному им пути. Мне удалось сдержать ужас и отвращение, вызванные восприятием его движения вспять. И, сохраняя тишину как мыслей, так и движений, я начал отходить к первому ряду торговых павильонов. Я скользнул в дверной проём ближайшего и замер в темноте. Пришелец дошёл до колонны и присел на корточки. Мне не удалось полностью сдержать раздражение и отвращение от созерцания позы справления нужд тела. Только так я могу объяснить, что пришелец буркнул короткую фразу, смысл которой, как мне показалось, был зеркальным отражением моего отвращения. Не уверен, смог ли он разглядеть в пыли мои следы. Скорее всего, ему помешали тысячи следов тех, кто ходил там до меня. Но взгляд его обратился к чёрным провалам дверей павильонов.

Несколько секунд его внимание ввинчивалось в темноту и тишь павильонов. Затем он издал тот же звук, который я счёл смешком. Догадка моя обросла уверенностью – издавая этот звук, он оскалился и мотнул головой.

Затем он встал на ноги, повернулся и возобновил движение по правой колее Сквозьподгорной тропы. Выждав с полсотни шагов, я выскользнул из тьмы помещения.

Количество световых штреков над торговыми рядами меньше, чем над тропой. Потому я решил двигаться вдоль торговых рядов параллельно тропе.

Через два десятка секунд и полсотни шагов в мой разум вторглась чуждая попытка рассеять моё внимание. Пришелец начал насвистывать какую-то простенькую песенку. За этим его действием я ощутил опасения, что кто-то читает его мысли и стремление отгородиться от чтеца. Не могу утверждать, что он создал Стену Внутреннего Шума. В отличие от канонического выделения части внимания на быстрые и хаотичные касания нескольких десятков бессмысленных и противоречивых мыслей, он зафиксировал внимание на одной. И вместе со звуками испускал её в пространство, отбрасывая и рассеивая потоки иного внимания. Правильнее будет сказать, что он задействовал какую-то форму орочьей Волны Подчинения, но не для пропитывания воинов эмоциями шамана, а для отторжения чужого влияния.

На краткий миг я подался его потоку, рассеивающему мои мысли. А потом усилил препятствование связи наших мысленных пространств, выграничил текущую из него мелодию из воспринимаемого и перенаправил своё внимание на поиск путей понимания того, что же он пытается от меня скрыть. Переместив внимание в высокие сферы замыслов, я направил его на пришельца.

Я успел коснутся его своим Ведателем Замыслов и понять его намеренье. Скрыть своё присутствие в его разуме я не успел. И его намеренье проверить, есть ли рядом кто-то разумный, осуществилось. Я, продолжая скользить в глубокой тени торговых домов, поспешил затаится в мысленном молчании. И только концентрация внимания на движении помогла мне создать мысленную тишину, поскольку внимание моё, в очередной раз выскользнув из сферы воли, склонно было метаться между досадой от проигрыша этому… существу и страхом незнания того, как он воспользуется своей победой.

Пришелец не замедлил претворить мои страхи в уверенность. От запел.

Он пел на своём языке, похожем по звучанию на орочий и гномий, но не такой шепелявый, как второй, и не такой рыкающий, как первый…

Расспрашиваемый прервал рассказ, чтобы сделать торопливый глоток.

– Прошу простить высокий совет за то, что не могу привести более глубокий анализ – внимание моё было уделено отнюдь не звукам. Звуки песни я слушал только на протяжении первого куплета. Смысл того, что он пел, лишь слабо касался моего сознания, поскольку проистекал из глубин его реальности, чуждой моей. И я всеми силами удерживал себя от падения в бездну чуждых мыслей и образов, которые бушевали вокруг моего сознания. Из того, чему я позволил попасть в мой внутренний мир, я смог понять лишь то, что это баллада об одинокой девушке. По окончании первого куплета он запел припев. И его смысл я понял, если так можно сказать, отлично.

Расспрашиваемый замолк и устремил взгляд в себя. Пауза тянулась несколько секунд, в течении которых в зале стояла полная тишина. Завершив взгляд в прошлое глотком, Расспрашиваемый возобновил повествование:

– В стены, которыми я отгородил своё сознание, ударил поток внимания пришельца, концентрированность и эмоциональность которого мне сложно оценить. Прошу высокий совет простить меня за сравнение, но единственная аналогия, которую я могу найти в своей памяти – Обряд Призыва Светоча. Конечно же, Призыв Светоча осуществляется несколькими в высшей степени разумными существами, которые объединяют своё внимание и волю в единый Зов. А пришелец был один. Но через его мысленное пространство, открытое широко и ещё больше, ко мне взывали призраки всех, кто когда-то пел эту песню. Они стучались в моё сознание и вопрошали, есть ли тут ещё кто-нибудь, кроме него – единого сознания, тоскующего и страдающего от одиночества.

Большая часть моего внимания, была сдёрнута с сознания подобно крыше, сносимой ураганом. Она присоединилась к бушующему шторму чужого зова и растворилась в нём. Оставшаяся малая часть сжалась в точку и отстранилась от мира, оставив в ином пространстве и зов, и потребность откликнуться.

Я потерял ощущение времени. Не знаю, через сколько я пришёл в себя. Я почувствовал, что лежу на полу. И что вокруг царит гудящая и звенящая тишина, оттеняемая затихающими вдалеке шагами пришельца.

Несколько секунд я лежал, с каждым мигом возвращая себе всё больше внимания, унесённого было песней пришельца. Потом я отдался старому решению быть рядом с пришельцем, дабы видеть его действия. Я встал, и с каждым шагом всё больше охватывая своё тело, пошёл вслед за ним. Через полсотни шагов я в достаточной степени восстановил связь с своим разумом, чтобы понять: пришелец через связь реальностей ощутил как моё присутствие, так и моё нежелание появляться перед его взглядом. Ещё я ощутил его решение не навязывать мне своё общение, под которым явственно чувствовалась готовность пообщаться.

На миг меня охватила горечь ощущения себя менее разумным, чем это… существо. Собрав волю, я убрал внимание с этого чувства и направил его на восприятие его действий. И на собственное движение.

Через две минуты ходьбы, граничащей с бегом, я оказался в полусотне шагов от пришельца.

Пришелец не двигался. И я понял причины, по которым он прекратил движение: он стоял в десятке шагов от арки Коридора Испытания, как раз на линии ожидания.[6]

Через несколько секунд ожидания призрачно малая часть моего внимания коснулась той части памяти, где хранилось то, что я знал о коридоре. Я вспомнил при погоне за отступающими войсками Приверженцев Перерождения охранные заклинания Коридора Испытания не были сняты. У тех, кто преследовал отступающие силы гномов и орков, не нашлось времени на то, чтобы распутать сплетения древних колдунов, и волшебство, призванное очищать намеренья к подгорным хозяевам и останавливать носителей недоброго, всего лишь отграничили от реальности всплеском силы. Затем оно на волне отката вернулось, усилившись. Суть его свойств не изменилась. Но там, где раньше всего лишь очищались намеренья, теперь оно разделяло разум от существа. И там, где ранее было всего лишь лишение воли к движению, теперь было лишение воли к жизни.

Несколько секунд я искал в себе ответ – зачем мне захотелось вспомнить всё это. Потом я с ужасом осознал, что содержимое моей памяти притянуло к себе внимание, резонируя с копией моих воспоминаний, оказавшейся в разуме пришельца.

Именно в тот момент я осознал со всей глубиной и ясностью всю глубину и все последствия постигшего меня слияния реальностей пришельца. И отчаяньё моё было столь велико, что я отграничился от своей памяти и внутреннего пространства, влияние на которые, как оказалось, стало разделенным с этим… существом.

Прошу простить высокий совет за неточность моих воспоминаний, но дальнейшее отложилось в мою память отпечатками переменчивой чёткости. Позднее волна раскаянья и стыда вынудила дополнить их домыслами и догадками, дабы они походили на нормальные воспоминания разумного существа. Но в этом повествовании я попытаюсь не выходить за границы того, что действительно отложилось в моей памяти.

Пришелец, некоторое время постояв напротив Коридора, запел. Не могу утверждать со всей уверенностью, но мне показалось, что яростная песнь его воспевала отчаянную весёлость существования в области, поражённой глобальной войной. Ещё менее я уверен в том, как откликнулся на песню Коридор. Возможно, он распознал пришельца как часть обстановки, а не как существо. Возможно, включился механизм самосохранения заклятий при угрозе растворения искренним восхищением высокой плотности. Возможно, пришелец просто отбросил из своего разума щупальца намерений, стремящиеся пробудить в нём хоть какой-нибудь негатив к окружающей обстановке.

Возможно, имело место всё вышеперечисленное.

Уверен я только в одном: проход, так или иначе проложенный пришельцем, стал открыт и для меня. Я ощутил, что Коридор, нарушив заданные границы воздействия, коснулся моего частично отторгнутого разума и счёл его схожим с тем, для которого открыт проход. И затем коридор повлёк меня в себя, вслед за пришельцем, который, громко распевая песнь, рысил по тусклому двухсотметровому туннелю.

Какая-то часть моего разума понимала всю самоубийственность вхождения в коридор. Но моё состояние было таково, что я с радостью принял бы смерть в любом её обличьё. Я позволил зову Коридора овладеть мной и устремился вослед за пришельцем.

Касательно произошедшего со мной в коридоре с уверенностью могу сказать лишь то, что оно касалось лишь отторгнутой части внутренней вселенной. Позднее, когда я одумался и предпринял попытки возродить контакт с этой частью своего мира, мне удалось распознать, что Коридор присматривался, являюсь ли я одним существом, или несколькими, пытающимися притвориться одним. И ещё я, пробившись сквозь завесу стыда, уловил, что проход, по которому я шёл, был открыт пришельцем специально для меня, и Коридор выполнял его волю – провести меня.

Расспрашиваемый прервал рассказ на глоток. Его глаза на миг гневно сузились. Погасив вспышку гнева, он продолжил рассказ:

– Достигнув фонтанной комнаты, где в течении десятков лет не появлялся ни один Патрульный, я на миг замер в удивлении. Затем заложенные в двигательную память привычки сработали сами собой – я скользнул за колонну, затаился в тени и начал тщательный осмотр. Внимание моё, повинуясь необходимости, капля за каплей стало покидать сковавшие его воспоминания о обрушившихся на меня событиях. Ибо необходимость выжить и донести полученное знание стала воистину велика. Моим глазам открылось следующее:

Фонтан работал. Статуи русалок и рыб, как и сотни лет назад, извергали в бассейн потоки воды. И потоки воды переливались в ярком свете, падающем из очищенных световых штреков.

Рядом с фонтаном стояли две обычных гномьих горных телеги[7] с наваленными на них мешками. Контуры предметов под мешковиной угадывались смутно, но содержимое некоторых я с уверенностью могу обозначить как доспехи и оружие. Попытка проведать содержимое мешков показала мне лишь катастрофическую затуманенность моего разума событиями последних часов.

Восемь из девяти циферблатных дверей, ведущие в залы отдыха, были закрыты на новые и смазанные замки. Девятая, «Десять Часов», была открыта и из неё падали отсветы костра.

Коридор испытания, позволю напомнить высокому совету, выходит в фонтанную комнату на шесть часов, и я начал перемещаться вправо, к четырём часам, чтобы заглянуть в комнату. Во мне не было ни капли сомнения, что я нашёл штаб мародёров, и я был терзаем желанием увидеть их, и попытаться найти ответ на загадку того, как они проникли через Коридор Испытания, закрывающий фонтанную комнату как со стороны Сквозьподгорной тропы, так и со стороны Восточного вдольгорного тракта.

Сместившись, и выглянув из-за колонны, я сразу же отпрянул обратно. В трёх шагах от меня, спрятавшись за бортиком бассейна, сидел пришелец. К моему счастью, внимание его было поделено на два потока: он вглядывался в залу, и тихо укладывал свою ношу у бортика. И потому он меня не заметил. Хотя не смогу с полной уверенностью утверждать, что он не позволил мне сохранять иллюзию о собственной незамеченности.

Помедлив, я отступил к стене, увеличив разделявшее нас пространство до семи шагов, и медленно переместился за колонну слева от выхода на южную ветвь Сквозьподгорного тракта. Встав так, чтобы колонна скрывала меня и от входа в открытую залу и от пришельца, я наложил стрелу на тетиву и затаился в наблюдении и ожидании.

Зала, из которой светил огонь, была полна молчания, но не тишины: звякала по котелку ложка и еле слышно шуршали перебираемые мешки. Те, кто был в зале, расположились у стены, и в дверной проём мне было видно лишь часть залы, освещённой костром, разведённым под стеной не далее чем в шаге от дверного проёма. Видимо, мародёры использовали его как дополнительное препятствие для тех, кто попытался бы ворваться в комнату.

По истечении трёх минут ложка перестала скрежетать по котелку. Пришелец, выждав ещё полминуты, поднялся и медленно, но не крадучись пошёл к двери. Дойти до двери ему было не суждено. Равно как и орку, выскочившему из комнаты с котелком в руках.

Оба они застыли на пять секунд. Возьмусь предположить, что оба были шокированы видом друг друга. Первым со своим вниманием, выскользнувшим было из воли, справился пришелец. Он поднял пустую ладонь и буркнул что-то на своём языке.

Орк издал вопль предупреждения об опасности, швырнул в пришельца котелком и задним кувырком отошёл обратно в комнату. Пришелец досадливо рыкнул, встряхнул плечами и засунул большие пальцы за ремень, так, чтобы кисти оказались между рукоятями четырех ножей.

Из залы доносились торопливые звуки сборов и вооружений – сдавленный шепот, звяканье кольчуг и шлемов, скрип накручиваемого арбалета.

Через десять секунд в дверях показался орк, вооруженный тяжелым арбалетом с набедренным упором. Нацелив его на пришельца он крадущимися шажками вышел в фонтанную комнату и отступил на три шага вдоль стены, растянув расстояние до пришельца до дюжины шагов. Осмотрев неподвижного пришельца, орк сместил внимание на комнату. Его взгляд бегло пробежался по всем местам, где можно было спрятаться. По обволакивающей противной липкости его внимания я сделал вывод, что арбалетчик – младший шаман. С трудом сохранив мысленное молчание под потоком его внимания, я продолжил наблюдать.

Орк, завершив осмотр, тихо пшикнул, и из залы торопливым боевым шагом выскользнули ещё два орка с парными ятаганами и великанша с алебардой.

Не могу предположить, куда бы потекло время, сохрани я мысленное молчание. Скорее всего, состоялся бы короткий разговор, после которого произошло всё то же самое. Потому считаю, что несдержанностью своего удивления я всего лишь лишил пришельца беседы.

Расспрашиваемый сделал медленный глоток.

– Позволю себе пояснить высокому совету причины моего удивления. Великанша была облачена в полный пластинчатый доспех. Женский великанский пластинчатый доспех, из чего я предположил, что он сделан под заказ текущей хозяйки – ведь среди великанов Подгорных Войн женщин не было. Исходя из этого я понял, что вижу перед собой один из отрядов, поддерживаемый нелицензированным оружейником, поскольку я пребывал и пребываю в уверенности, что Пригорная промзона никогда не возьмётся вооружать великанов. Но наибольшая часть моего удивления была вызвана уверенностью в предположении, что великанша – носитель двух сознаний, а так же последовавшим за этой уверенностью пониманием, что где-то вне сферы контроля Патрульного Корпуса существует маг, способный к расслоению сознания и находящийся в достаточно тесной связи с орками и великанами. По крайней мере, с одной великаншей, с которой ему удалось договориться об разделении тела.

Удивление моё было столь велико, что я увлекся размышлениями о том, кто это может быть, и где его – или её – искать. Потоки моего внимания потекли с такой быстротой, что прорвали завесу мысленного молчания, и были обнаружены шаманом-арбалетчиком. И он издал вопль, бросивший моё внимание от мыслей к реальности.

Следующие несколько десятков секунд внимание моё, захваченное вихрем действий, не покидало реальность.

Арбалетчик, издав крик, спустил тетиву. Но не попал. Пришелец, демонстрируя великолепные навыки уклонения от стрел, отшагнул вправо, утягивая за собой прицел, и, предугадав момент выстрела, очертил корпусом полукруг вниз и влево. Стрела, царапнув по куртке, с лязгом врезалась в колонну. Выпустив из рук арбалет, орк собрался излить заклинание Замедления противника. Но не успел. В тот момент, когда он пребывал на грани удивления промахом и началом излияния, пришелец, перетёк из второго полукруга Ветки-на Ветру в Бросок-Кончика-Кнута. Момент, когда его правая рука извлекла нож, ускользнул от моего внимания. Бросок его был не очень умел, но резок и силён. Шаман запоздало шевельнулся уклониться, но его попытку выжить прервало лезвие, вонзившееся в горло.

Затем остриё моего внимания переметнулось на орков-мечников, чьи действия выдавали обученность действию в паре: первый прыгнул к пришельцу, замахиваясь обеими лезвиями из-за плеч. Мой взгляд уловил в этом движении начало «Хлестнуть Бревно». Второй не менее стремительно качнулся вправо, заходя пришельцу за спину. Пришелец, выбросил вперёд руки, закованные в наручи. Лезвия ятаганов, как я и предполагал, лишь слегка коснулись наручей снаружи и, отскочив, поплыли в полузамахи изнутри наружу, раскрывающие в стороны вооруженные предплечья пришельца и несущие острия лезвий ему в глаза.

Пришелец начал неуклюже отклоняться назад. Мечник, развивая замах, начал полушаг вперёд, чтобы сократить дистанцию. Носок штурмового ботинка, летящий в ему подбородок, он заметил, уже начав своё движение, и успел лишь немного отклонить голову. Это был правильный приём, дающий неплохие шансы на то, что остриё ботинка скользнёт по забралу. Но ботинки, в которые был облачён пришелец, были равновесно тупоносые. И потому голова орка получила всю массу удара, и в хрусте позвоночника запрокинулась к спине. Не опуская ноги, пришелец Кнутом-на-Маятнике выстрелил ею за спину, навстречу второму мечнику. Тот, не ожидавший удара, инстинктивно прикрылся рукой. Нога, ударив по кисти с зажатым в ней ятаганом, вбила его остриё в забрало.

Трупы мечников, полсекунды, пока их охватывала смерть, стояли на ногах, а потом почти одновременно с лязгом рухнули на пол. Пришелец, ждавший падения с ногой, прижатой к животу для удара, встряхнул ею и опустил на пол. Окинув взглядом три трупа, он поднял его на великаншу.

Несколько секунд они стояли молча и без движения. Возможно, между ними произошло какое-то мысленное общение. И если так, то скорее всего, тот, кто был в великанше, попытался проведать пришельца. Но не менее вероятно, что они просто выжидали, кто начнёт движение и увеличит шансы противника.

Начала великанша. Она молча шагнула к пришельцу, раскручивая секиру над головой. Сжав дистанцию до пяти шагов, она перехватила древко за кончик и пустила широкое лезвие двух локтей длинны по дуге на уровне груди пришельца. Её замысле сразу же раскрылся предо мной: вынудить пришельца сильно пригнутся, теряя подвижность, и сбить боковым ударом гигантской ноги, закованной в шипастую сталь боевого сапога.

Пришелец отставил правую ногу и начал склоняться вправо, но потом вдруг выставил предплечья блоком и стремительным Волной-на-Камень распрямился влево, навстречу несущемуся на него лезвию. Темное лезвие алебарды, окутавшись тусклым сиреневым светом, врезалось в воздетые столбами наручи. Полыхнула вспышка сине-зеленого света, исходя из чего я понял, что и лезвие секиры и наручи были заколдованы. И что великанша рассчитывала не только на удар ногой, но и на рассечение пришельца лезвием, заговоренным на Пронизывающее Остриё. Но остриё столкнулось с древним Честным Металлом гномов.

Позволю себе напомнить высокому совету, что этот наговор, один из немногих созданных гномами, нейтрализует заговоры, наложенные на оружие, но пробуждается только в случае смертельной опасности для носителя. До того момента я полагал, что заговор пробуждается только в том случае, если носитель принадлежит расе гномов.

Расспрашиваемый сделал глоток. Его взгляд скользну по плитам пола. Потом замер, найдя в прошлом утраченную было нить повествования.

– Удар на полшага отбросил пришельца, окаменевшего в жесткой стойке. Он на миг замер, шокированный ударом. Но великанша, уже начавшая удар ногой, замерла на большее время, поскольку на месте намеченной мишени оказалось остриё её секиры. И она потратила полсекунды на обдумывание следующего хода. Что она придумала, я не узнал, поскольку за эти полсекунды пришелец, крутясь Падающим Семечком, переместился впритык к великанше. Последние её полсекунды были растрачены на то, чтобы поставить ногу и выпустить алебарду. Пришелец, раскручиваясь, взвился в прыжке и в развороте наложившись левой подмышкой на её плечо, с размаху вогнал левый же локтевой шип ей в висок. На полсекунды они замерли – вздрогнувшая великанша и налипший на неё пришелец. Потом он выдернул шип, и, оттолкнувшись от трупа, спрыгнул на пол. Труп от толчка покачнулся и с лязгом доспехов сложился на пол.

Пришелец пару раз встряхнул левой рукой, осмотрел четыре трупа и что-то злобно буркнул. Насколько я смог понять – выразил недовольство тем, что противники атаковали вместо того, чтобы поговорить. Затем он вздохнул, и осторожно пошёл ко входу в залу.

Остатки моего внимания разделились на два потока. Один из них омывал воспоминания об увиденном, дабы вымыть из них вывод о боевой подготовке пришельца. Второй, неровный и непослушный, пытался предугадать, остался ли кто-нибудь в зале. И наибольшее взвихрение эмоций вызвала догадка, что у мародёров мог быть проводник – один из выживших в Подгорных войнах и доживший до наших дней, что доступно только сэльфу. Поток моих эмоций метался от сочувствия к попавшему в плен до страха от непредсказуемости последствий его общения с пришельцем.

Пришелец подошёл к дверному проёму, присел и осторожно выглянул из-за края косяка. Постояв так полминуты, он впрыгнул в залу и скрылся за дверью. Через две минуты тягостного ожидания я уловил его смутную мысль о том, что в зале нет живых, кроме него, и влил освободившееся внимание в оценку боевых навыков пришельца.

Первое, на что пало моё внимание – что боевая выучка пришельца не включала владения оружием, в том числе и штурмовыми гномьими усилителями конечностей. Об этом мне сказало воспоминание о шипе, застрявшем в виске великанши, и подтвердил удар ногой, сразивший первого мечника.

Второе, что я понял из воспоминаний – он был обучен ведению боя против вооруженных противников, причем использующих в первую очередь метательное оружие. Об этом мне сказало воспоминание о том, как он увернулся от стрелы, и подтвердило воспоминание о том, как он входил в комнату – остерегаясь выстрела, а не удара.

И затем, рассмотрев в деталях плетение кружева боя, я с прискорбием пришёл к выводу, что пришелец – Мастер боя, который с холодным разумом встал над движением и вплёл волю и навыки четырех противников в своё плетение. Понять это сразу же мне помешала некоторая неуклюжесть тела пришельца, которое, видимо, несколько лет не знало изнуряющих тренировок, и потому вплеталось в движение быстро, но не по привычке, а повинуясь испущенному пришельцем очень плотному и быстрому потоку силы, прямо в процессе боя ломающему накопленную телом леность и косность.

Осознав, что пришелец – Мастер кулачного боя, я позволил вниманию перетечь на планирование моего поединка с ним. Но появление пришельца в очередной раз нарушило мои замыслы, оторвав внимание от мыслей в реальность.

Пришелец вынес из залы огромный ком одеял, мешков и котлов. Свалив вынесенное на освещённом месте у фонтана, пришелец принялся разбираться с содержимым кучи. И даже несмотря на значительное ослабление нашей мысленной связи я ощутил прилив его желания найти то зелье, которым он привык стабилизировать потоки. Второй его мыслью, которую я ощутил из-за связанности с первой, оказалась стремление использовать зелье для того, чтобы выровнять поток мысли, взбаламученный первыми в жизни пришельца убийствами.

Внимание моё не было уделено этому откровению, поскольку целиком было приковано к тому, что пришелец найдёт в мешках мародёров.

Пришелец, расстелив на камнях три одеяла, вывалил на них содержимое четырёх мешков и начал быстро сортировать его. Он сразу прощупал и отбросил себе за спину кисеты с портянками, открыл и сдвинул на угол одеял лекарские мешочки, а на другой угол – сумки с припасами. Прикинув объём сумок, я понял, что отряд мародёров рассчитывал на неделю похода. Других выводов я сделать не успел. Пришелец медленно открыл одну из двух книг, найденных в куче, и я вновь ощутил, как часть моего разума резонирует с частью его разума, наполненной общими для них вещами. Вспышкой воли поднявшись над отвращением, я коснулся вниманием этой части себя и понял, что пришелец разбирает книгу на общем.

На несколько минут он, подобно магу, полностью ушёл из реальности в книгу. Об этом я могу сказать с высокой уверенностью несмотря на удручающее состояние своего восприятия. Мне не раз доводилось наблюдать, как выглядит разумное существо, ушедшее в реальность текста, и пришелец явил все те же признаки. И я с прискорбием обнаружил в себе ещё один конфликт мнений о пришельце – понимание, что разумность его высока до уровня истинной привязанности к чтению, вошло в конфликт с ранее накопленным.

Через несколько минут пришелец со вздохом сожаления покинул реальность книги и отложил её на середину границы одеяла. Заглянув во вторую книгу, он положил её поверх первой.

Затем он взялся за оставшиеся не разобранными полдюжины мешочков и кошельков.

Из четырех одинаковых – черной кожи с тиснёной золотом руной обмена, он высыпал по две горсти денежных камней разного достоинства. Из пятого, серой кожи, высыпалось около полусотни больших изумрудов.

Окинув горку денег задумчивым взглядом, пришелец принялся раскладывать камни разных достоинств[8] по кошелям. Возможно, он одновременно пересчитывал их. Уверен я лишь в том, что шкалы ценностей камней он не переставлял – ничем другим я не могу объяснить, то, что пять больших и две джины малых рубинов он сложил в один кошель с шестью алмазами, каждый из которых стоил всех рубинов. Полдюжины мелких изумрудов он ссыпал в серый кошель к пятидесяти крупным. Сапфиры, не умещавшиеся в один кошель, он разделил по цвету и размеру и ссыпал в два кошеля.

Отложив кошели к книгам, он переместил внимание на оставшиеся мешочки. В трех, покрытых потёками масла, нашлись заточные камни и бутылочки с маслом. Задумчиво отобрав четыре камня разных зёрен и бутылочку… да-да, простите. Я совершенно излишне трачу внимание высокого совета на выслушивание описания перетряхивания вещей мертвых. Я всего лишь хотел обратить внимание высокого совета на факт, что пришелец отобрал четыре заточных камня – столько же, сколько носят с собой вне работы мастера-заточники гномов. Исходя из этого я сделал вывод, что пришельцу не чуждо искусство беседы стали и камня.

Из найденного в остальных мешках внимания высокого совета заслуживают лишь упоминания о мешочек с охранными грамотами, среди которых я различил около десятка отрядных паспортов, и шкатулка с Малым Лезвием Света…

…да, благодарю за подсказку – одним из восемнадцати кинжалов-ключей к вратам, преграждающим средний Сквозьподгорный тракт со стороны круга сэльфов…

… Нет, отнюдь. Артефакт мной доставлен и сразу же передан пограничной страже. Несмотря на риск показаться безумным, позволю себе предположить, что это – подарок пришельца.

Расспрашиваемый сделал паузу. Не услышав ни вопросов, ни фраз возражения, он сделал глоток и вернулся к рассказу:

– В тот момент, когда пришелец поднял крышку ларца и Лезвие начало разгораться тусклым светом, я не смог сохранить мысленную тишину и разум мой возопил дюжиной сумбурных мыслей и эмоций. Были там и радость от созерцания столь ценного артефакта, и черные мыли о том, как получить его. Возьмусь предположить, что пришелец уловил громкий всплеск моих мыслей: он, не прикасаясь к Лезвию, несколько секунд рассматривал его, а потом поднялся, взял шкатулку и поставил её на ярко освещённый край бортика фонтана.

Осмотрев прекрасное смешение струй света со струями воды, пришелец коротко поклонился в сторону шкатулки и вернул внимание к одеялу. К стыду своему, я лишь позднее распознал в этом поклоне уважение, выказываемое дарителем к равному или малознакомому одаряемому, и понял, что поклон этот предназначался мне.

Там же, в комнате, я лишь мысленно согласился с пришельцем в том, что Лезвие на Грани Воды прекрасно и достойно восхищения.

Расспрашиваемый прервал рассказ, чтобы сделать глоток. По его лицу скользнула, на миг оживив его, тень прошлого восхищения. Потом она погасла и он продолжил рассказ:

– Сложив отобранное им – книги, свитки, кошели и медицинские сумки в заплечный мешок, полученный им от мёртвого охотника, пришелец направился к телегам…

… да, совершенно верно. Пришелец забрал с собой все медицинские сумки, не разбираясь в их содержимом. Я упустил эту деталь из рассказа, поскольку затрудняюсь создать достоверное предположение о причинах, по которым он не стал сортировать зелья.

Положив мешок на одеяло, пришелец направился к трупам. Но, к моему удивлению и облегчению, он не стал грабить мёртвых, а всего лишь вынул из арбалетчика нож, вернулся к одеялу, и, очистив его об грубую ткань, засунул в ножны.

Часть моего внимания скользнула к вопросу: почему он на столь долгий срок откладывал возвращение своего оружия? Отбросив как маловероятную мысль, что он не хотел приближаться к телам, пока с мёртвых слетает аура силы, я остановился на предположении, что всё это время он не выпускал поверженных из сферы внимания и выжидал, не затаился ли кто-нибудь из них и не восстанут ли они после смерти.

Пришелец тем временем подошёл к той из двух телег, что стояла ближе к выходу и задумчиво осмотрел конструкцию. Затем он снял её с тормозов и надавил на корму. Механизм качения телеги находился в отличном состоянии – от средней силы давления телега стронулась с места и прокатилась несколько шагов.

Пришелец, задумчиво посмотрел на телегу, а потом на окинул взглядом три имеющихся у него в сфере выбора выхода из фонтанной комнаты.

Позволю себе напомнить высокому совету, что Сквозьподгорная тропа на участке от наружной подгорной дороги до Сквозьподгорного тракта разделена на наклонные скоростные дороги, а выезд из фонтанной комнаты сделан с наклоном наружу, дабы надежда на прибыль и удачу помогала преодолевать вход, а усталость не мешала покинуть подгорное торжище.

Пришелец некоторое время смотрел на уходящий под уклон участок Сквозьподгорной тропы, а потом, видимо, приняв решение, взялся его воплощать в реальность.

Он шагнул к телеге, схватился за борт и притянул её обратно, из чего я сделал вывод, что с телеги сняты ограничители заднего хода. Затем он поставил её на тормоза и начал осторожно выставлять на пол в линию наваленные на телегу мешки. Дополнив линию мешками со второй телеги, пришелец подошел к первому мешку в линии и развязал его. В мешке обнаружились полные пластинчатые доспехи воронёной стали, украшенные золотой инкрустацией. Возможно, я ошибусь, но предположу, что принадлежали они кому-то из орков личной гвардии Указательного Пальца и следовательно, несли на себе как минимум наговор сохранности воли и наговор выносливости. Прошу простить высокий совет за столь незначительные детали – я всего лишь хотел привести пример того, что было в двух дюжинах мешков, расставленных пришельцем на полу.

Пришелец, не задерживая внимание на доспехе, обнажил содержимое второго мешка, затем – третьего, и так до последнего, двадцать четвёртого. И только потом он отошёл от линии мешков, отделив себя от оружия пятью шагами, и посмотрел на него внимательным взглядом, подобным тому, которым военноначальник отбирает воинов для реализации замысла, требующего высочайшей силы воли и разумности.

В оружии лежавшем в линии, ничто не привлекло моего особого внимания. Внимание пришельца, вероятно, тоже. После некоторых раздумий он завязал и поместил на избранную им телегу все четыре мешка с лезвиями – два с тёмными, один с гномьими и один с высокой зелёной сталью. Вслед за мечами в кузов телеги легли мешок с секирами и два мешка с малыми лезвиями, как и мечи, разделёнными на светлые и тёмные. Предпоследними положил он четыре мешка с доспехами – два с гномьими, один – с вещами высокой зелёной стали, и ещё один – чёрного металла. Последним стал его заплечный мешок, помещённый рядом с местом возницы.

Сняв телегу с тормозов, он замер и окинул прифонтанную комнату прощальным взглядом, задержав его лишь на Лезвии на Грани Воды.

Взявшись за тягловые рукояти, пришелец разогнал телегу и, довольно умело заскочил на место возницы. Телега, начавшая было замедляться, достигла коридора, где пол приобрёл наклон. Медленно набирая скорость, она выкатилась из комнаты и исчезла в глубоком полумраке коридора.

Желания мои в тот момент разделились. С одной стороны, я стремился последовать за пришельцем. Другая часть моих намерений звала забрать Малое Лезвие Света и со всей осторожностью достичь хранилища артефактов. Решение принесло воспоминание, что пришелец в нарушение законов пути, может вернуться в комнату и проверить, не исчез ли его подарок. Опасение раскрыть себя и тем самым нарушить Устав Патрулирования привели меня к решению немедленно последовать за пришельцем, и до возвращения оставить Лезвие Света на грани воды. Отсутствие в моём разуме предположения о том, что в будущем коридор может не пропустить меня, довольно показательно характеризует, в насколько взбаламученном состоянии пребывал в тот момент поток мысли.

Конец ознакомительного фрагмента.