Глава 5. Про странные обычаи и еще более странную таможню, или Как почти все прошло по плану
Мой будильник прозвенел в пять часов утра. Прошлым вечером я принял твердое решение привезти Хуана Сальвадора в Аргентину, однако волновался, удастся ли мне осуществить свой план. На улице было еще темно. Я быстро встал с кровати, зашел в ванную, чтобы проверить, как чувствует себя мой питомец, и широко улыбнулся, когда увидел, что он не только жив и здоров, но и рад меня видеть. Пингвин бегал от одного конца ванны к другому, хлопал крыльями и крутил головой, осматривая меня то правым, то левым глазом.
«О, доброе утро! Хорошо выспался? Ну, ты и лежебока, замечу я тебе. Ладно, лучше поздно, чем никогда. Пора делами заниматься. Какие у нас на сегодня планы? Какие сегодня нас ждут приключения?» – вопрошал он меня взглядами.
– Сегодня мы плывем на катере на воздушных крыльях в Аргентину, – ответил я, – так что веди себя смирно, друг мой, и все будет в порядке. И лучше помалкивай – говорить буду я.
Я собрал свои вещи, засунул Хуана Сальвадора в авоську, в последний раз проверил, что в квартире все в порядке, и запер за собой дверь. Я шел по темным улицам в сторону автобусной станции и надеялся, что Белламиз никогда не узнают о купании пингвина в их ванной. Вчера я очень тщательно убрался в квартире, чтобы не осталось никаких следов пребывания пингвина. Разве что запах морской птицы, который скоро должен был выветриться.
Я дошел до развилки. В холодном воздухе слышался плеск черных, как чернила, волн, и вокруг меня не было ни души. На востоке небо начинало светлеть. На развилке дороги я должен был выбрать ту, по которой пойду. Я знал, что, выбрав одну из них, уже с пути не сверну. Первый путь был прямым, простым и понятным. Чтобы пойти по нему, мне надо было оставить пингвина на пляже, где он вскоре умер бы от холода, потому что его потерявшие жировой слой перья намокали. После этого я мог бы быстро направиться на автобусную станцию. Я мог легко объяснить свое решение тем, что пингвин все равно скоро умер бы, хотя я приложил много сил для его спасения. Меня не должны мучить угрызения совести, верно? Но я мог бы пойти и другой дорогой. Она была тернистой, непростой, разбитой, в колдобинах. Я не имел ни малейшего представления о том, что меня ожидает за первым же поворотом. Однако, если я пойду этим путем, у Хуана Сальвадора появится шанс выжить.
Так как же мне поступить? Что выбрать?
Манили меня две дороги, а я —
Неторную выбрал в иные края,
И прочее сразу утратило смысл.
Я принял решение и, держа в руке авоську, в которой сидел накрытый бумажным пакетом пингвин, на рассвете двинулся в сторону автобусной станции.
В тот ранний час в Монтевидео направлялось не так много помятых и невыспавшихся пассажиров. Я с накрытым бумажным пакетом пингвином в авоське среди них ничем не выделялся. Когда подошел автобус, опоздавший всего на десять минут, пассажиров набралось только на половину салона, и я занял место рядом с симпатичной девушкой моего возраста, которая приветливо улыбнулась мне во время посадки.
За время пребывания в Латинской Америке я на собственном горьком опыте познал, что в полупустом автобусе лучше самому выбирать себе соседа и подсаживаться к человеку, чем садиться на пустое место для двоих и предоставить выбор своего будущего соседа судьбе. Однажды в Боливии я совершил такую ошибку и сел один. Потом рядом со мной уселась очень крупная (не в смысле высокая) индианка в котелке на голове и яркой шали. С нею было трое маленьких детей и множество багажа, среди которого оказались несколько кур и поросенок в небольших клетках (в которых вся эта живность находилась, по крайней мере часть пути). Эта женщина заняла не только свое сиденье, но и часть моего, на которое она не имела никакого права. К тому же на протяжении пяти часов пути мне пришлось терпеть поведение ее невоспитанных детей, оказавшихся очень активными и изворотливыми, как ужи, и наблюдать, как дама вынимает и засовывает назад в клетки своих кур и поросенка.
На сей раз во время поездки в Монтевидео все мои вещи были аккуратно уложены в рюкзак, а Хуан Сальвадор был в авоське. Я надел коричневый бумажный пакет прямо на авоську, в которой сидел пингвин, а ручки пропустил через две прорези в бумаге. В результате пингвина вообще не было видно. У меня не было никакого желания обсуждать с кем-либо содержание моей ручной клади. Честное слово, мне были совершенно не нужны толпы доброжелателей, которые выстроились бы передо мной и начали давать ценные советы типа: «На твоем месте я бы точно так не поступил!» Я свой выбор уже сделал и стоял перед лицом свершившегося факта. Я вез этого пингвина в Аргентину, и меня ничто не могло остановить. И как бросить его на пляже, если он не выразил никакого желания там остаться? Сомневаюсь, что Хуан Сальвадор в состоянии самостоятельно о себе позаботиться. Если он не умер от отравления нефтью, то вполне может умереть от голода. Мы с ним знакомы уже двенадцать часов, и за это время он ничего не съел. Кто знает, сколько дней он голодал до нашей встречи? Я намерен приложить все силы для того, чтобы он выжил. И все, точка. Я больше не хотел ни обсуждать этот вопрос, ни находить каких бы то ни было оправданий своего поведения, ни выслушивать советов посторонних.
Время в пути до Монтевидео составляло около двух часов. За окном автобуса проносились сельские пейзажи и небольшие деревушки. Солнце встало и начало припекать. Я разговорился с сидевшей рядом симпатичной девушкой. Ее звали Габриэлла. Она ехала в Монтевидео, чтобы навестить свою тетю. Мы болтали о том о сем, и ни Габриэлла, ни другие пассажиры автобуса не замечали Хуана Сальвадора, стоявшего у меня в ногах в авоське, прикрытой бумажным пакетом.
Незадолго до прибытия автобуса на автовокзал Монтевидео в салоне появился странный запах. Пассажиры стали оглядываться, втягивая носом воздух, чтобы понять, кто достал и развернул какую-то сильно пахнувшую рыбу. Запах становился все сильнее и неприятнее. Пассажиры принялись рассматривать подошвы своей обуви, чтобы удостовериться, что они не наступили на что-то вонючее, а также проверять свой багаж на предмет того, не идет ли мерзкий запах оттуда. Лишь один из пассажиров ничего не проверял, а краснел все сильнее и сильнее. Я прекрасно знал, что является причиной появившегося в салоне мерзкого запаха. Я был единственным пассажиром, который понимал, что источник запаха у меня под ногами, но у меня не было никакого желания рассказывать всем пассажирам о помете пингвина.
Сидевшая рядом со мной Габриэлла решила, что мерзкий запах исходит от меня, и смотрела на меня с отвращением и презрением. Увы, я и ей не хотел объяснять причину запаха.
«Простите, это не я, это пингвин», – поздно уже объясняться, потому что автобус подъезжал к станции. Габриэлла была, конечно, красивой девушкой, но это еще не повод, чтобы я мог доверить ей свой секрет.
Наконец автобус остановился. Я даже не посмотрел, сколько помета оставил на полу пингвин, а схватил свои вещи, выбросив из головы все мысли о Габриэлле и о том, как могли бы сложиться наши отношения, если бы этого инцидента не произошло.
Я свернул в переулок и пошел по направлению уличного указателя в сторону одной из городских площадей. Через некоторое время я вышел на красивую площадь с газоном, деревьями и скамейками. На площади был разбит небольшой парк, окруженный домами в колониальном стиле. Отсюда открывался вид на изумительной красоты церковь в барочном стиле. Однако в тот момент самым главным для меня было то, что я находился не в закрытом помещении, а на открытом воздухе.
На террасах выходивших на площадь баров и ресторанов сидели люди. Я присел и заказал завтрак. Потом внимательно осмотрел коричневый пакет: он почти не испачкан, за исключением небольшого пятна помета. Я придвинул пакет, чтобы он не бросался в глаза, приподнял его и с облегчением увидел Хуана Сальвадора в целости и сохранности и, судя по всему, совершенно довольного своей судьбой. Пингвин никуда не убегал, а спокойно стоял и смотрел на меня.
«Ну что, мы уже приехали?» – казалось, спрашивал его взгляд, в котором я не заметил ни капли раскаяния за все то, что он недавно натворил.
– И зачем я только связался с тобой?! – воскликнул я. – Ты разве не понимаешь, в какое неловкое положение меня поставил, Хуан Сальвадор?
Пингвин продолжал смотреть на меня ясным и невинным взором, видимо, не понимая, сколько неудобств мне доставил.
Я глубоко вздохнул, подумал и решил, что эту ситуацию уже не смогу изменить. Жребий брошен – что сделано, то сделано. Я же сам принял решение отвезти пингвина в Аргентину, верно? Я предвидел, что могу столкнуться с трудностями, – значит, надо набраться терпения и все это достойно выдержать. Теперь-то наверняка хуже уже не будет. Так, по крайней мере, думал я.
– Смотри, скоро мы поедем на катере на подводных крыльях. Нас ждет захватывающее путешествие, понимаешь? Так что, пожалуйста, без фокусов, договорились? – обратился я к Хуану Сальвадору.
До отправления катера оставался час, поэтому я снова накрыл Хуана Сальвадора пакетом и, наблюдая за прохожими, приступил к завтраку. Мне принесли чашку горячего кофе, и я почувствовал прилив хорошего настроения.
В Южной Америке большинство мальчиков школьного возраста в то время, когда они не ходят в школу и не играют в футбол, стараются заработать всеми возможными способами. Многие из них подрабатывают чистильщиками обуви, коих в латиноамериканских городах пруд пруди. Впрочем, такое положение вещей выгодно всем, потому что у горожан всегда чистая обувь, а мальчишки не дурака валяют, а честно зарабатывают на карманные расходы.
Один из таких мальчишек – чистильщиков обуви подошел ко мне. Он присел около меня и поставил рядом самодельную деревянную коробку, к которой была приделана специальная резная перекладина, на которую клиент ставил свой ботинок. Общение клиента и чистильщика обуви чаще всего было бессловесным. Если клиент хотел, чтобы ему почистили ботинки, он ставил ногу на коробку. Если клиент считал, что ботинки у него достаточно чистые, он игнорировал мальчишку, который спокойно и без обид отходил в поисках другого клиента. Я поставил ботинок на коробку, и мальчишка принялся за дело. Он стер с ботинка пыль, после чего из соображений экономии взял мизерное количество обувного крема и принялся натирать мой ботинок, компенсируя недостаток крема тем, что для пущего блеска тер мой ботинок собственным рукавом. Убедившись в том, что мой ботинок сияет, как солнце, мальчишка два раза аккуратно стукнул по нему тыльной стороной сапожной щетки, чтобы показать, что я могу поставить на коробку другую ногу.
Мальчишка начал чистить мой второй ботинок, а я задумался о том, как сделать так, чтобы помет пингвина не оказался прямо на полу катера, на котором нам предстояло проплыть более трех часов. Я сидел на солнышке на террасе кафе и чувствовал вину за то, что Хуан Сальвадор наложил кучу на полу автобуса. Мое воспаленное воображение рисовало сцены полицейского разбирательства, которое могло произойти после этого инцидента. Я представлял себе, как полиция Монтевидео начинает поиски «светловолосого европейца в красной лыжной куртке и синих джинсах, несущего в авоське пингвина». Я начал чувствовать себя неловко, словно все на меня смотрят.
Тут мальчишка снова два раза постучал тыльной стороной сапожной щетки по моему ботинку, давая мне понять, что работа закончена. Я внимательно осмотрел свои ботинки, после чего положил в его ладонь несколько песо.
Обычно чистильщики обуви не задерживались около своих клиентов. Как правило, они успевали обслужить клиента за одну-две минуты, потому что из-за обилия чистильщиков обуви в городе обувь горожан была практически всегда чистой. Мальчишки не спорили по поводу платы, которую получали, и быстро переходили от одного клиента к другому. Однако этот мальчишка почему-то не торопился уходить.
– Сеньор, – сказал он.
Я с удивлением посмотрел на него взглядом, которым представитель социальных властей, ответственный за работу с бедняками, мог смерить Оливера Твиста.
– Я вижу, что у вас здесь в сумке пингвин, – произнес сидевший на корточках мальчишка, который заметил Хуана Сальвадора. – Можно на него взглянуть?
Я посмотрел вокруг, чтобы удостовериться, что на нас никто не смотрит, и немного приподнял бумажный пакет. Пингвин и мальчик молча посмотрели друг на друга. Я наблюдал за ними, и мне показалось, что между ними возникло какое-то бессловесное общение, словно мальчик и пингвин поговорили на каком-то неизвестном мне языке.
К действительности меня вернул вопрос мальчишки, который я и сам себе задавал всего несколько минут назад.
– Сеньор, а зачем вы носите с собой пингвина?
Что, интересно, сказал пингвин мальчику? И что этому мальчишке обо мне известно?
– Ну, потому что… – промямлил я. – Как это сказать…
Я замялся и не знал, как ответить на этот простой вопрос. Я начинал говорить, но не находил нужных слов. Действительно, почему я сижу в кафе в центре Монтевидео и в авоське у меня пингвин? Я снова попытался объяснить ситуацию мальчишке.
– Потому что…
– Потому что вы англичанин, – высказал предположение юный чистильщик обуви с задумчивостью, словно директор школы. И это было утверждение, а вовсе не вопрос.
– Послушай, – поспешно сказал я, чувствуя, что совсем потерял инициативу и должен поставить точки над «i», – давай не будем об этом. Мне, чтобы его нести, нужен крепкий пластиковый пакет. Если ты мне принесешь такой пакет, я дам тебе пятьдесят песо.
Мальчишка посмотрел мне прямо в глаза. Я понимал, что он пытается прикинуть: сколько денег сможет заработать, полируя обувь идущим на работу людям, и сравнить это с предложенной мною суммой и временем, потраченным на поиски крепкого пластикового пакета. И тут мальчишка начал торговаться.
– Давайте за сотню, а? – произнес он. На его перепачканном грязью лице появилась дерзкая улыбка. Я знал, как надо торговаться, и понимал, что мне не стоит так легко соглашаться на его цену.
– Хорошо. Только при одном условии: ты должен принести мне пакет до того, как я успею выпить вот этот кофе, – заявил я.
Мальчишка не сказал ни слова – только заглянул в мою чашку, чтобы понять, сколько в ней осталось кофе, и моментально исчез.
Я заканчивал свой завтрак и был приятно удивлен тем, что мальчишка прибежал с пакетом, который прекрасно подходил для моей цели. Я передал парнишке двести песо, и тот убежал, ухмыляясь до ушей.
Путешествие на катере на подводных крыльях (по-испански – aliscafo), который курсирует между Монтевидео и Буэнос-Айресом, достаточно долгое, поэтому любой путешественник, перевозящий пингвина, мог придумать объяснение для сотрудников таможни в Аргентине, когда те обнаружат в его багаже дикую птицу. Катер на подводных крыльях довольно шумный. Он несется, подпрыгивая на волнах. Пол салона был грязным от копоти. А пассажиры во время путешествия предоставлены самим себе и своим мыслям. Читать или разговаривать при таком шуме и тряске невозможно, и надо заметить, я был вполне доволен тем, что у меня нет возможности общаться с другими пассажирами. Катер мчался по волнам реки Ла-Плата, моторы оглушительно ревели, холодный ветер свистел. Все три часа пути я был поглощен размышлениями о природе пингвинов. Постепенно у меня сложился план, задуманный еще прошлой ночью, а основой плана послужил урок, полученный мной в тот памятный вечер, когда мы с Эуаном Маккри впервые выбрались в центр Буэнос-Айреса. Я решил, что спокойно, с Хуаном Сальвадором в авоське, пойду по зеленому коридору для тех, кто ничего не собирается декларировать. Если меня остановят и найдут пингвина, то скажу, что пингвины мигрируют, и я везу аргентинского пингвина, пострадавшего при независящих от него обстоятельствах и путешествующего со мной только потому, что состояние здоровья не позволяет ему сделать это со своими сородичами. После чего пингвина должны отпустить на свободу. Собственно говоря, именно это я и планировал, когда решил, что передам птицу в зоопарк Буэнос-Айреса.
«Господа, – скажу я, – неужели существуют законодательство или правила, запрещающие мне проявить гуманное отношение к животным?»
Я обязательно подчеркну аргентинское происхождение птицы, что должно взывать к национальной гордости таможенников, а национальная гордость, как мне на горьком опыте пришлось убедиться, когда нас с Маккри вышвырнули из бара, – штука совсем не шуточная. Я очень надеялся, что мне удастся доказать свою невиновность в нарушении запрета на ввоз экзотических животных, а также снять подозрения по поводу террориста, провозящего биологическое оружие. Я продумал линию своего поведения на таможне и успокоился, положившись на волю судьбы, хотя, не скрою, у меня оставались определенные сомнения, пройдет ли все без сучка без задоринки.
В те дни аргентинская таможня и служба иммиграции выглядели как практически любая таможенная и иммиграционная служба на границах во всех странах мира. Сейчас в иммиграционных службах попросторнее, да и отношение к людям более уважительное. А в те дни проходить иммиграционный контроль было делом безрадостным.
Я уже не раз прежде проходил паспортный и таможенный контроль в порту Буэнос-Айреса. В первый раз я приехал в Аргентину по туристической визе. Для того чтобы получить разрешение на работу и долгосрочную визу с правом неограниченного выезда и въезда в страну, надо было добиться разрешения иммиграционных властей. Работающие в стране иностранцы должны были убедить, что обладают знаниями и умениями, которых нет у аргентинцев, и, следовательно, результат их труда послужит на благо нации. Я тогда был нетерпеливым молодым человеком и крайне удивился тому, что получить разрешение на работу – дело гораздо более сложное, чем мне думалось.
Конец ознакомительного фрагмента.