Глава 1. О том, как я нашел пингвина, или Как одно приключение заканчивается и начинается другое
Морской курорт Пунта-дель-Эсте расположен на побережье Уругвая – на берегу Атлантического океана в дельте реки Ла-Плата, в нижней, южной части изгиба материка. Этот курорт находится в девяноста километрах к востоку от столицы Уругвая Монтевидео. По другую сторону широкой реки простирался Буэнос-Айрес, столица Аргентины. В шестидесятые и семидесятые годы прошлого века для жителей Монтевидео и Буэнос-Айреса этот курорт был своего рода Ниццей, Каннами и Сен-Тропе одновременно. Летом в Пунта-дель-Эсте съезжались состоятельные жители двух латиноамериканских столиц, чтобы провести время вдали от городской жары, в роскошных апартаментах и виллах с видом на океан. Насколько я понимаю, эта ситуация не изменилась, и обеспеченные слои населения по-прежнему отдыхают в этом милом курортном городке.
Ключи от одной из таких роскошных квартир передали мне друзья – семья по фамилии Белламиз, – которые зимой не жили в этой квартире. Я приехал в Уругвай после прекрасно проведенного в Парагвае времени. Во время путешествия я посетил водопады Игуасу[5]. Я возвращался в Аргентину после нескольких недель захватывающего, но непростого пути и был рад возможности немного отдохнуть в тихом Пунта-дель-Эсте, в котором в период межсезонья в то время было очень мало людей.
В свой последний день пребывания в Пунта-дель-Эсте я вернулся в квартиру во второй половине дня. Нужно было упаковать вещи, чтобы рано утром на следующий день отправиться в Аргентину. Я забронировал место на катере на подводных крыльях, который должен был переправить меня через реку Ла-Плата. Катер отбывал в полдень. До пристани я планировал добраться на colectivo, то есть на общественном транспорте, а именно на автобусе из Пунта-дель-Эсте до Монтевидео, отправлявшемся без четверти шесть утра.
Водители автобусов украшали свои машины всевозможными амулетами и оберегами, которые, вероятно, должны были компенсировать то, что на их транспортных средствах стояли совершенно лысые шины.
Перед отъездом я навел в квартире порядок и решил перед последним ужином в городе пройтись по побережью.
Маленькая пристань была расположена с западной стороны Пунта-дель-Эсте. Она вмещала только небольшие рыбацкие и туристические лодки, которые мирно покачивались у причала в унисон с понтонными мостками, перекинутыми между лодками и пристанью, чтобы владельцы могли перейти на свои суда. Несмотря на то что бухта была хорошо защищена от волн Атлантического океана с востока, от западного ветра, который дул в тот день, скрыться было невозможно.
В воздухе раздавались крики чаек, хлопки фалов и другой корабельной оснастки; всюду пахло рыбой. Бухта была залита солнечным светом. Белые чайки, дома и лодки выделялись на фоне лазурного моря и синего, как драгоценный сапфир, неба. Я внимательно следил за огромными косяками рыбы, проплывавшими в хрустально прозрачной холодной воде. Косяки кильки зигзагами стремительно носились в водах бухты, расступаясь и через секунды снова сходясь, чтобы держаться подальше от хищных рыб. Я стоял как завороженный и смотрел на переливы в серебряной чешуе рыбы, которая, казалось, светилась в солнечных лучах.
Рядом со старыми ржавыми бензоколонками, счетчики которых были размечены в галлонах, под навесом из проржавевшего железа стояла мускулистая рыбачка и вытягивала из воды большой зеленый невод, конец которого был привязан к воткнутой в землю высокой бамбуковой палке. На рыбачке были резиновый фартук и резиновые сапоги, а на ее лице сияла довольная улыбка. Я обратил внимание на то, что у нее не было перчаток. Ее волосы закрывал коричневый платок, а на лице были глубокие морщины. У ее ног стояло три деревянных ящика, доверху наполненных килькой, что, как я догадывался, и послужило причиной ее радости. Она стояла по щиколотку в прыгающей серебряной рыбе, которую вынимала из сети. Эту сеть рыбачка равномерно вытягивала из океана. Кружащие над рыбачкой чайки наблюдали обилие рыбы у ее ног и жалобно кричали. Она улыбалась беззубой улыбкой, вытряхивая рыбу из невода. Рыбу, застрявшую в ячейках сети, рыбачка вынимала руками. Я понял, что ей было бы трудно справиться с этой задачей в перчатках. Маленькие чайки с черной спинкой и раздвоенными, как у ласточек, хвостами проносились в паре метров от поверхности воды, бесстрашно ныряли, а потом взмывали вверх, держа в клюве блестящую и подвижную, как ртуть, рыбу, которую через секунду жадно проглатывали.
Поблизости оказалось несколько пингвинов, которые тоже охотились. Я наблюдал, как они молниеносно и грациозно рассекали воду в погоне за рыбой. Пингвины выглядели еще более стремительными, чем чайки. Со скоростью молнии они врезались в самую гущу косяка, мгновенно налево и направо хватая клювом серебристых рыбешек, в ужасе проносящихся перед ними. Казалось, что килька совершенно беззащитна от таких хищников, как пингвины, и спасало косяк только огромное количество рыбы. Я удивился малочисленности пингвинов, потому что добыча в водах бухты была в изобилии.
Я мог бы бесконечно смотреть на эту картину, но через некоторое время пингвины уплыли. Обогнув расположенный на востоке мыс, я решил прогуляться до следующего волнореза. Небольшие, украшенные белой пеной океанские волны разбивались о песок пляжа. День был прекрасный. Я шел по пляжу, наверное, минут десять-пятнадцать, вспоминая изумительные красоты, которые мне довелось увидеть во время отпуска. Вдруг я заметил на песке какие-то черные неподвижные кульки или горки. Сначала этих черных форм было немного, но постепенно становилось все больше и больше, отчего мне стало казаться, что песок накрыли черным ковром. Это были мертвые тела сотен пингвинов, попавших в пятно от разлива нефтепродуктов. Они лежали вдоль тянувшейся на север линии прилива так далеко, насколько видел глаз. Мертвые тела были покрыты толстым слоем нефти или нефтепродуктов. Это было настолько страшное и ужасное зрелище, что я невольно задумался: что ждет нашу цивилизацию, если мы допускаем и можем спокойно смотреть на проявления подобного вандализма в отношении природы. Стало понятно, почему совсем недавно в бухте, несмотря на обилие рыбы, я увидел лишь нескольких пингвинов. Судя по всему, бо́льшая часть стаи погибла, и только единицы птиц не попали в чудовищный нефтяной разлив.
Я поднялся чуть выше уровня прилива и продолжал идти вдоль берега, пытаясь сосчитать количество мертвых птиц на пляже. Но даже если бы мне и удалось подсчитать количество лежащих на песке тел, зачастую кучами по несколько мертвых особей сразу, я вряд ли бы смог оценить количество мертвых птиц, колыхавшихся в волнах прибоя. Каждая волна выносила на берег все новые трупы, выбрасывая из океана черные тела мертвых птиц.
Полоска пляжа от линии прибоя до стены, отделявшей автодорогу, была в самом широком месте не более тридцати метров. Как я уже отметил, тела мертвых пингвинов расстилались по всему пляжу, насколько видел глаз. Вот уже миллионы лет пингвины в это время года двигались на север, но во время этой сезонной миграции тысячи и тысячи птиц погибли ужасной смертью.
Даже не знаю, почему я не развернулся назад, а продолжал идти по пляжу. Наверное, мне хотелось оценить потери и понять, сколько птиц погибло в результате разлива нефти. Я не читал в прессе и не слышал из других СМИ о том, что в этом районе произошел выброс нефти. Однако в те годы законодательство об охране окружающей среды в здешних местах не было таким строгим, как сейчас. Многие смотрели на подобные инциденты сквозь пальцы, а случаи подобного загрязнения океана были довольно частыми. В те времена танкеры сливали свой груз нефти в порту, после чего выходили в океан, где морской водой промывали трюмы по пути к следующему порту назначения.
Именно такие случаи варварского отношения к природе постепенно донесли до людей осознание необходимости перемен. То, что я тогда наблюдал, явилось следствием человеческой жадности и полной безответственности. Если путь сезонной миграции птиц будет регулярно проходить через огромное пространство, загрязненное нефтепродуктами, то в конце концов все пингвины вымрут. Я не мог взять в толк, как люди, зная последствия своих действий, все равно допускали варварское отношение к живой природе. Мой ум отказывался понять и был не в состоянии объяснить увиденное.
Я шел быстрым шагом, не желая в деталях разглядывать тела мертвых пингвинов. Вдруг краем глаза неожиданно заметил движение среди лежащих на пляже мертвых птиц. Это был не прилив волны, а именно движение среди трупов на песке пляжа. Я остановился и присмотрелся. И действительно, я не ошибся: среди сотен трупов своих собратьев одна птица оказалась живой. Я был потрясен. Как пингвину удалось уцелеть, когда нефть или мазут поголовно уничтожили его собратьев?
Хотя эта птица лежала на животе и была покрыта нефтепродуктами, она двигала крыльями и держала голову кверху. Не буду утверждать, что птица активно двигалась; она периодически разводила крыльями, то поднимая, то опуская голову. «Наверное, это предсмертные конвульсии», – подумал я.
Я стал наблюдать за птицей. Как мне поступить? Пройти мимо и спокойно оставить ее, покрытую липким толстым слоем нефтепродуктов, медленно умирать? Я решил, что совесть не позволяет мне так поступить, поэтому должен избавить птицу от страданий и как можно быстрее ее убить. Поэтому я направился к ней, уважительно и осторожно ступая между телами ее мертвых собратьев.
Я не представлял, как именно собираюсь убить бедную, умирающую птицу. Скажу честно, в моей голове не было никакого определенного плана, как это сделать. Однако когда совершенно неожиданно вымазанная нефтепродуктами птица, мало отличимая от сотен других таких же тел, но все же живая, поднялась и встала на лапы, чтобы встретить своего противника, то есть меня, мысли об убийстве моментально исчезли. Пингвин начал хлопать липкими крыльями и поводить из стороны в сторону своим острым клювом. Птица была готова бороться за свою жизнь! И при этом она была такой маленькой, что едва доходила мне до колена.
Я остановился и осмотрелся по сторонам. Пляж вокруг меня был завален телами мертвых птиц. Может быть, я оказался неправ и окружающие меня птицы не мертвы и через некоторое время встанут на лапы? Может быть, они просто отдыхают? Носком ботинка я перевернул пару лежащих около меня тел. Нет, эти птицы, несомненно, были мертвы. Их перья были покрыты нефтью, а из раскрытых клювов высовывались страшные изуродованные языки. Глаза и клювы птиц были также залеплены едкими нефтепродуктами. Все мертвые птицы были похожи друг на друга. Живой была только одна. В воздухе так сильно пахло битумом, что, кажется, птицы могли умереть только от одного запаха. Я бы сам и не рискнул идти вдоль пляжа, если бы не находился с подветренной стороны. Ветер дул с запада и уносил вонь в сторону океана.
На пляже среди скопища мертвых птиц одиноко стоял живой пингвин с открытым клювом, в котором был виден красный язык, и черными живыми глазами. И этот пингвин просто кипел от злости. Я почувствовал, что для этого пингвина еще не все потеряно. Интересно, а он выживет, если его отмыть? Может быть, мне стоит попытаться это сделать? Но как помочь агрессивной и грязной птице? Мы стояли, с подозрением рассматривая друг друга, пытаясь оценить своего соперника.
Я быстрым взглядом окинул разбросанный на песке мусор: обломки дерева, пластиковые бутылки, куски пенопласта и гниющие рыболовные сети – в общем, все те «подарки» нашей развитой цивилизации, которые «украшают» многие пляжи. В кармане у меня был пластиковый пакет с яблоком. Я немного отошел в сторону. Пингвин снова улегся на песок и потряс хвостом, словно старался устроиться на пляже поудобнее. Я быстро собрал кое-какой мусор, который, как мне казалось, мог помочь поймать пингвина. Едва я начал медленно приближаться к птице, словно вооруженный до зубов гладиатор, пингвин снова встал в полный рост и угрожающе начал поводить клювом. Я бросил рядом с ним обрывки сети, чтобы его отвлечь, а потом с быстротой бесстрашного Ахиллеса, помогая себе палкой, набросил ему на голову большой кусок сети. Пингвин оказался в сети, и я схватил его за лапы, предварительно обмотав ладонь пластиковым пакетом.
Потом я поднял разгневанную, извивающуюся птицу, которая стремилась вырваться из моих рук, и, держа ее от себя на расстоянии, чтобы не испачкаться, понес ее с пляжа. Тут я понял, что пингвины, оказывается, бывают довольно тяжелыми.
Я двинулся по направлению квартиры моих друзей Белламиз, неся на вытянутой руке вырывающуюся пятикилограммовую птицу. Если моя рука устанет держать ее, то я не только испачкаюсь мазутом, битумом или нефтью, но и острый клюв пингвина пропорет мне ногу. Мне очень не хотелось причинять птице боль, но при этом на протяжении полутора километров я должен был также думать о собственной безопасности.
По дороге я размышлял, как мне лучше поступить, если у окружающих возникнут вопросы по поводу птицы. Возможно, законодательство Уругвая запрещает подбирать пингвинов, попавших в нефтяной разлив? В то время большая часть стран Латинской Америки были полицейскими государствами, поэтому я не удивился бы существованию каких-нибудь абсурдных законов, запрещающих спасать пингвинов.
Двигаясь кособокой трусцой, я надеялся, что мне удастся отмыть пингвина. Я вспомнил о том, что в детстве мы удаляли смолу с пляжных полотенец при помощи масла, и я точно знал, что в квартире есть сливочное масло в шкафу и маргарин в холодильнике, а также оливковое масло и стиральный порошок.
Нести птицу на вытянутой руке было тяжело, поэтому мне часто приходилось менять руки. Я держал пингвина за лапы и боялся их сломать, поэтому, чтобы они не переломились, вставлял между его лапами палец. Я не пытался себя обманывать – птица испытывала большие неудобства от подобной позы. Слава богу, мы добрались до дома без происшествий! Несмотря на старания пингвина, ему так и не удалось меня поранить, а у меня не возникло желания по пути домой его прибить.
Когда мы подошли к дому, я понял, что есть одна небольшая проблема, а именно: как незаметно пронести птицу, чтобы ее не увидела сидевшая под лестницей злобная консьержка. На протяжении всего моего пребывания в доме эта дама, как цербер, выскакивала из своего укрытия каждый раз, когда в подъезд кто-нибудь входил или из него выходил. Казалось, эта дама жила в убежденности, что на свете не осталось людей, заслуживающих доверия. В общем, характер консьержки как нельзя лучше соответствовал тем задачам, которые ставили перед ней владельцы здания, и, видимо, поэтому ее и наняли на эту работу. Однако в тот раз, когда беспокойство консьержки могло бы быть полностью обоснованным, дамы на посту не оказалось, и я смог спокойно войти в дом.