3 сентября
Утро
Понятия не имею, где он достал мой номер. Если честно, сегодня утром это было неинтересно. Съедал какой-то мерзкий червь. Дерьмовое чувство раздражения, паршивое недовольство собой. Точно не понимаю. Самоанализ – это чёртов самообман.
Я с детства думал, что настоящая и интересная жизнь начнётся позже. Надо просто подождать. Как в видеоигре: тебя убили, но ты не паришься, потому что знаешь – есть ещё три запасных жизни и можно пройти всё заново.
Утром я сидел на диване и смотрел, как одни яркие цвета сменяются другими на экране моего нового телека. Я купил его вчера. Просто ехал по центру города и увидел в витрине магазина огромный экран. На нём переливались сочные краски. Если честно телек не очень-то был нужен – последний раз я смотрел ящик ещё подростком, и кажется, что это было в какой-то запасной жизни.
Я не искал смысла в телепередачах. Если приедалась одна цветовая гамма – просто переключал канал.
Картинки на экране были яркими, а серо-белые стены и голубой паркет в моей квартире выглядели тускло и уныло.
Три года назад, эти цвета означали счастье. Мы с Ирой тогда только поженились и, задумав ремонт, пригласили дизайнера. Он выложил перед нами образцы. Жена просмотрела их, остановила взгляд на одном и сказала: «Ой, цвет как небо! Может, закажем?»
Она посмотрела на меня, как ребёнок, клянчащий шоколадку, и я, конечно, согласился. В тот момент это казалось какой-то мелочью, фигнёй, которую даже не стоит обсуждать. Я думал, что любил Иру.
Яркое пиксельное пятно диагональю семьдесят дюймов. Там мелькают новости и беседы с психологами, а внутри меня крутится колючий прут. Кто-то вертит его, кромсая внутренности, и злобно пришёптывает: «Твоя жизнь – дерьмо!»
В студию телемагазина выкатили диван салатового цвета, и кто-то позвонил на мобильный.
– Костя, ты?
Я не сразу его узнал. Нечасто звонят бывшие одноклассники. Ненавижу их встречи и никогда не хожу туда. Парад ненадёжных успехов. Ярмарка лицемерия. Кому нужны звонки из прошлого?
Он спросил, занят ли я сейчас работой и, не до конца выслушав ответ, сказал: «Приезжай в ресторан «Эдем». В центре. Найдёшь в Гугл?» Оказывается, у него есть интересное предложение.
Я вспомнил, как он в школе краснеет у доски, а его пухлое лицо покрывается испариной. Даже я, сидя на задней парте, слышал подсказки ребят с первого ряда. На школьных фотках он вечно стоял где-то позади, а недавно я узнал, что он стал главредом популярного глянца. Ну а я так и остался свободным журналистом. Наверное, он и нашёл меня через блог. Отрыл телефонный номер среди всякой светской чепухи, разбавленной советами для мужиков и приправленной статейками о бабской психологии, которые я стряпал на протяжении пяти лет.
Время – десять утра. Я сказал, что приеду через час. На самом деле плевать на его интересное предложение. Наверняка предложит какую-то работу в своём журнале, но я просто хочу понюхать воздух глянца. Хочу сменить обстановку.
Захожу в гардеробную и раскрываю секцию со своими вещами. Вываливается ворох одежды. Нахожу джинсы и толстовку. Их хотя бы не надо гладить. Напяливаю на себя.
Рядом секция Иры. Она всегда раскрыта. Там вечный порядок: вещи жены аккуратно развешаны, а обувь расставлена по сезону.
Одеваюсь, спускаюсь в подземный паркинг и прыгаю за руль моего новенького Джипа. Я купил его спонтанно. Просто увидел на выставке полгода назад и загорелся – он обязан быть моим. Я подумал: «а что если эта дорогая красивая железка подарит новые, яркие впечатления?» Я же готов платить за них, почему нет? Сначала я и впрямь радовался обладать такой тачкой, но через месяц эйфория исчезла.
Хорошо, Гугл, где Эдем?
Выезжаю на проспект. Крутится вкус на языке похожий на яблоко. Ауди щемится с правого ряда.
Ну, куда ты лезешь?
Хочу свежести. Слева грузовик выплёвывает вонючий сгусток дыма. Баран. Закрываю окно, включаю озонатор и глубоко вдыхаю. Надолго встали. Моя идеальная жизнь проходит где-то рядом, а я задыхаюсь в болоте повседневности. А есть ли эта идеальная жизнь?
Черт, почему в глухой пробке так сильно хочется яблоко? Наверное, не хватает железа. В детстве мать всегда говорила: «Костя, ты плакса и витаешь в облаках». Я слышал упрёк в этих словах. Может, моя Луна в Рыбах виновата? Да, наглухо застряли.
Светит сентябрьское солнце. Облака плывут по голубому небу и бросают тени на машины. Ненавижу такое небо. Оно уже было в моём дурацком детстве. Прошло двадцать лет, а меня до сих пор тошнит от вони жареного мяса.
В то утро отец подарил синие кроссовки. Он подошёл с коробкой в руках, наклонился и спросил: «Костя, хочешь посмотреть, как жили древние люди?» Я обрадовался: «Да! Да, папа!» Я итак балдел от этих продолжительных летних каникул на море, а его предложение меня вообще осчастливило. Отец рассмеялся, потрепал по голове и отдал подарок. Он помог обуться.
Папа шёл впереди. Его жёлтые сандалии и рюкзак, из которого при ходьбе доносилось бульканье воды в бутылке, мелькали перед глазами среди редкой зелени, растущей на пещерных склонах. Отец иногда останавливался на тропе и оглядывался назад, будто хотел проверить – поспеваем ли мы с мамой за ним. Наверное, в то утро отец был счастлив. Если б он только знал, что случится дальше.
Чёрт! Снова подкатывает тошнота. Душит и сдавливает горло. Сплёвываю в пепельницу. Сзади уже сигналят. Да еду я! Еду!
Грузовик снова выпускает облако газа, а я по совету навигатора поворачиваю направо. Вот и Эдем.
Выпрыгиваю из машины, перебегаю дорогу и открываю дверь ресторана. Здесь пахнет выпечкой и кофе. Вхожу внутрь и иду по залу. У окна сидит темноволосый мужчина и разговаривает по телефону. Узнаю одноклассника, хоть от прошлого пухленького мальчика тут мало что осталось. Он замечает меня и поднимает руку.
Подхожу к его столику, сажусь напротив и откидываюсь на спинку стула. Он говорит в трубку:
– Но как? Её агент соглашается именно сейчас, твою мать! Когда мои все заняты! Внештатники тоже с заказами.
Оглядываю людей вокруг – пара женщин и парочка мужчин. И те и другие, как сонные мухи, вяло попивают кофе, ковыряясь в телефонах.
– Мне позарез нужно это интервью! Я целый месяц ждал ответа. Это же эксклюзив!
За окном, на улице спешат толпы людей. А не для их ли удовольствия работает эта глянцевая машина? Они покупают журнальчик с лицом кумира на обложке – наверняка для них это значит нечто большее, чем просто обмен одной бумаги на другую.
Должно быть, это некое сакральное таинство, священный обряд, позволяющий урвать частичку любимой звезды, вкусить её, приобщиться к ней, насытиться её соком и стать счастливее. Пусть ненадолго. Все этого хотят: и наивная школьница, и подросток без-волос-на-ладонях, и домохозяйка с бутылкой вина по-будням-с-семи-до-десяти. Имя им легион.
– Слушай, а попробуй перенести! Ну, хотя бы на завтра. Что? Она не может?! Это конец!
Мой знакомый кладёт телефон на стол, протягивает ладонь и вместо приветствия говорит:
– И так – каждый день.
Мы жмём руки. Он поглаживает подбородок и будто бы что-то решает в уме, обмозговывает, затем вдруг легонько хлопает себя по лбу, впивается в меня глазами и, наклоняясь, говорит:
– Костян, выручай, а! Ты же журналист вроде как. Я в заднице. Через полтора часа – интервью с певицей, а послать некого. Дотянули, твою мать! Мне позарез нужен этот эксклюзив! Я тебе заплачу. Реально, очень хорошо заплачу!
– А чё сам не съездишь?
– Я бы с радостью, веришь, нет? Она бомба, отвечаю! Но у меня самолёт через два часа. Короче, засада.
– Ну, отмени. Самолёт, в смысле.
– Не могу, Костян! В Вене уже ждут. Важная встреча. А эта певица, Лили… сам завидую тебе! Тебе же несложно, а? Займёт от силы часик. Зато какие впечатления!
Он подмигивает и улыбается. И к чему это «зато какие впечатления»? Что именно он хочет сказать?
Не хочу домой. Ира, наверное, уже вернулась от тёщи.
– Ладно, – говорю, – Куда ехать?
– Я по гроб тебе обязан, братан! Кину щас адрес. Спасибо, дружище!
– Ладно, ладно, – говорю я, махая рукой, и встаю со стула.
Он понижает голос:
– Ты это… Костян. Поговаривают, что она спит с новым продюсером. Какой-то сыночек местечкового миллиардера. Делай упор на личной жизни. Ты же понимаешь, всем хочется понюхать её трусики, и мы обязаны дать им это!
Мы смеёмся. Я иду к выходу. А он кричит вдогонку: «Закинь запись в редакцию или в клуб «Зеро», Рафаэлю. Ладно? Редакция на отшибе, так что лучше, наверное, в «Зеро». Прилечу – сочтёмся и уже нормально перетрём!»
Выхожу на улицу. Он наверняка подумал, что я весь из себя такой благородный решил выручить его. Наивный! Я просто спасаюсь от скуки.
Прыгаю за руль машины и уезжаю. На часах «11:15». Черт, телефон разряжается! Интервью в час дня, значит, смогу заскочить домой за диктофоном. У меня валяется какой-то со времён института.
Заворачиваю за угол и хочу проскочить на красный сигнал светофора, чтобы поскорее попасть на проспект, но не успеваю. Женщина с ребёнком переходит дорогу. Она держит за руку мальчика лет шести и что-то ему говорит.
Я смотрю на них и вспоминаю пещеру. В ней было темно и душно. Мама чем-то щёлкнула – появился огонь. Она суёт мне в руку коробочку с пламенем.
«Это зажигалка. Зажми вот так»
Мои непослушные пальчики нечаянно соскальзывают с кнопки – снова темно. Мама вновь зажигает огонь и впервые за двое суток, что мы здесь замурованы, я вижу её лицо. Оно вымазано чем-то чёрным. Как будто каменная пыль. Воды у нас нет. Мама зовёт за собой, и мы идём к заваленному входу.
«Отвернись и смотри на стену»
«Мам, ты будешь ловить светлячков?»
Она не отвечает и, всхлипнув, суёт мне горящую зажигалку.
«Мам, не плачь! Я не буду мешать тебе!»
Она будет ловить светлячков! А вдруг я спугну их своими яркими глазами?
Отворачиваюсь к стене и вытягиваю вперёд руку с зажигалкой, стараясь крепко удержать кнопку. У рыцаря Изидо, из комиксов, светились глаза. Он взглядом взрывал стены замков. Я тоже так могу!
«Смотри на стену и не тряси рукой»
Слышу знакомый звук, похожий на скольжение лезвия по льду.
У нас в школе проходил конкурс на лучшую ледяную фигурку. Я ножичком вытачивал птицу, но её крылья растаяли, и учитель посоветовал сделать ежа.
Я сделал хорошего ёжика, но робот Петьки, подлизы и любимчика учителей, выиграл все призы. Петьке достались Лего, пицца и пачка новых комиксов. Этот подлиза, наверное, испугался, что получит за свою победу ещё и по шее от мальчишек, поэтому поделился с нами пиццей. Она была вкусной. С колбасой. Мы запивали её газировкой.
Смотрю на свою тень. Она дрожит в свете огонька. Пытаюсь взорвать стену взглядом, как рыцарь Изидо, но ничего не получается.
Мама рыдает. Палец уже жжёт. Тень на стене теперь извивается, как чудовище. Оно хохочет и тянет щупальца. Показывает пиццу и «кока-колу». Страшно. Я, вскрикнув, бросаюсь к маме. Она сидит над ногой отца, которая торчит из-под завала, и что-то там вытачивает. Я прижимаюсь к матери – она отталкивает меня. Зажигалка падает. Мать кричит: «Я же сказала. Не смотри!»
Наконец, загорается зелёный сигнал светофора. Трогаюсь с места и выезжаю на проспект.
Голубое небо. Плечом к плечу, летит пара белых птиц. Они, как слаженный, точный механизм, без единого слова друг другу, летят к какой-то, только им ведомой, цели. Сбавляю скорость и быстро фотографирую их на камеру телефона. Сзади уже сигналят.
Останавливаюсь у дома, вылезаю из машины и поднимаюсь в лифте на семнадцатый этаж. Как и полгода назад, семнадцатый этаж – это достаточное расстояние для того, чтобы трёхлетний ребёнок, например, высунулся в окно, например, поскользнулся и разбился насмерть.
Жена дома.
– Привет.
– Привет, – отвечает Ира, проходит мимо меня с чашкой в руках и плюхается на диван перед телеком.
На стеллаже снова появилась фотография в чёрной рамке. Я убрал её вчера вечером, когда Ира уехала с ночёвкой к тёще. И вот, она вернулась и снова выставила это. Говорить что-то бессмысленно. Где диктофон? Наверное, в тумбе. Начинаю копаться в ящиках.
– Будешь кофе? – спрашивает жена.
– Нет. Я должен бежать.
Беру диктофон и подхожу к Ире. Протягиваю телефон с фоткой птиц, которую только что сделал. Она смотрит на экран, переводит взгляд на меня и спрашивает:
– Что это?
– Красиво? – улыбаюсь я.
Жена поджимает губы и отворачивается к телеку. Прядь её волос сползает в сторону, открывая белую шею, на которой темнеет багровое пятно. Вчера его вроде бы не было. Она поворачивается ко мне.
– Тебе не стрёмно? Взрослый мужик, а фоткаешь каких-то птичек. И зачем?! Чтобы притащиться сюда на десять минут и показать мне?
Я молчу и смотрю на неё. Что же мы наделали? Как умудрились всё просрать?
Она отворачивается к экрану, а я оглядываю гостиную. Унылые стены в холодных тонах, ненужный телек и знак присутствия жены в квартире – фотография нашего сына в чёрной рамке. Я должен бежать отсюда. Мне надо успеть на интервью.
– Пока, – кидаю жене в дверях.
– Пока.
День
Агент певицы назначил встречу в дайнере «Суперстар». Он сказал, что рядом находится звукозаписывающая студия, а так как время у певицы расписано по минутам, мне отмерили для беседы час и договорились с администрацией заведения закрыть кафе для посетителей.
Я приехал пораньше, сел за столик, и, заказав кофе, стал читать о Лили. Пара громких романов, из тех, что обсасываются жёлтой прессой, рождение дочери, запись успешного альбома, который за год стал трижды платиновым, множество наград и музыкальных премий.
Стены кафе были увешаны постерами звёзд прошлого века: Монро, Пресли, Дин и другие. Звучала незамысловатая музыка. Та, под которую не хочется думать.
Я как раз заканчивал читать крайнее интервью певицы и посмотрел на улицу – ко входу подъехала чёрная машина и остановилась у обочины. Из передней двери вышел водитель и, обойдя автомобиль, остановился у пассажирской дверцы, открыл её и подал руку.
Сначала появилась чёрная перчатка. Вспорхнула ввысь, чуть задержалась в воздухе и исчезла в ладони водителя. Затем из салона авто поднялась женщина в распахнутом пальто. Её лицо скрывали чёрные очки, а шею украшал красно-чёрный шарфик, будто небрежно накинутый на плечи. Это она!
Я невольно выпрямился, пригладил волосы и поправил толстовку, которая съехала в сторону. Пожалел, что поленился одеться лучше.
Певица шагнула ко входу и уже было вошла в двери кафе, как ей в ноги кинулся парень, проходивший мимо. Он упал на колени и обхватил Лили двумя руками. Заглядывая в лицо певицы снизу вверх, что-то там запричитал. Я услышал только «люблю» и «умру» или, может, «убью» и «умру». Что-то типа того.
Парня оттащил водитель певицы. Сама она, по-моему, не обратила никакого внимания на поклонника и, мне показалось, весь внешний вид певицы говорил, что подобные выходки фанатов для неё – обычное дело. А меня это всё рассмешило. Какой болван! Убожество! Рассчитывает на взаимность! И ещё так мерзко ползать и унижаться перед бабой. Полнейшее ничтожество!
Двери раскрылись – вошла Лили. Вдруг стены обыденного, скучного кафе будто озарились светом дорогого бриллианта. Её плавная походка, с оттенком кошачьей грациозности, сияла изяществом и любовью, которые, казалось, источала эта женщина.
Певица небрежно и легко скинула пальто, стянула перчатки, затем сняла очки и закатила рукава чёрной блузки, тем самым обнажив тонкие запястья. Проделав это, села напротив и между нами остался метр – комфортное расстояние, рекомендуемое психологами для приятной беседы.
Вот мы сидим друг напротив друга: случайный охотник за эксклюзивом и секс-символ поколения. Я включаю диктофон.
«Добрый день, Лили. Я Константин Бродов. Рад вас видеть»
Певица улыбкой пухлых губ приветствует меня, обнажая прекрасные белоснежные зубы. В тёмно-карих глазах горит загадочный огонёк. Мельчайшие оттенки чувств транслируются в пространство полуприкрытым верхним веком. Что-то от Дитрих. И чуточку Монро. Да! Что-то есть.
«Поговорим о вашем новом альбоме. Как проходила работа?»
Диктофон записывает её бархатный, приятный, волевой голос.
«Расскажите, пожалуйста, о съёмках клипа? Вы его снимали вроде бы в Испании?»
Огонёк в тёмно-карих глазах разгорается, но ещё удерживается дитриховой поволокой. Оттуда, из глубокого дна почти чёрных глаз, меня целует горячим, страстным, страшным поцелуем сам господин чёрт.
Какая-нибудь актриса с западного побережья на другом конце планеты могла бы сесть с нами рядом и поучиться игре глазами. Но, некоторые гениальны в другом: патологическую актёрскую фригидность они превратили в визитную карточку, в свой крест, в пьедестал.
«Буду банален, но нашим читателям очень хочется узнать: когда тур по стране? Сколько городов туда попадёт?»
Певица улыбается и, рассказывая, начинает плавно жестикулировать. Всё. Невербальный барьер разрушен. Теперь можно выудить трусы для народа. И я решаюсь.
«Всем интересно с кем проводит вечера такая суперзвезда, как вы? И кто же этот счастливчик?»
Она разливается брызгами слов о занятости – «много работы», «бла-бла-бла». Кисти с тонкими запястьями ползут по рукавам чёрной блузки, пальцы нащупывают на манжетах золотые пуговки. Певица продолжает говорить. Уверенный голос, но будто бы смущённая улыбка. Марлендитрихово веко исчезло, пальцы застёгивают пуговки на манжетах, запястья исчезают и на поверхность стола выставляется замочек из сцепленных рук. Я замечаю этот невербальный жест – желание закрыться. Улыбаюсь, глядя на певицу.
Глазные хрусталики читают информацию и по зрительным нервам передают её нейронам мозга. Думаю, Лили понимает, что это за цирк. Что ж, ваши трусики, госпожа звезда, стоят дороже.
Нам приносят кофе.
«Проведём блицопрос? Вы готовы?»
Лёгкий кивок и зелёный сигнал светофора.
«Пресли или Джексон?»
Мотор ревёт. Машина срывается с места.
«Шер или Дион?»
В лобовое стекло бьются насекомые, превращаясь в грязные пятна.
«Кобейн или Хендрикс?»
В окнах бесится ветер и треплет волосы.
«Слава или деньги?»
Позади плюются клубки дорожной пыли.
«Страсть или любовь?»
Удар об залитое солнцем лобовое.
«Спасибо за интервью!»
Скрип тормозов. Машина остановилась. На капоте содрогается в предсмертных конвульсиях умирающий альбатрос.
Лили встаёт и, улыбаясь, накидывает пальто. Я выключаю диктофон. К нам подбегают сотрудники заведения. Они хотят селфи со звездой. Певица благосклонна. Я тоже встаю рядом.
Через минуту мы пожимаем руки и прощаемся. «До свидания» – улыбается Лили и, внимательно посмотрев на меня, исчезает в дверях. Допиваю кофе. Чёрная машина уехала. Уже хотел уйти, но увидел на диванчике забытый красно-чёрный шарфик. Беру его с собой.
Выхожу из дверей кафе и запрыгиваю в машину. Теперь к Рафаэлю! В «Зеро». Звонит мобильный.
Женский голос говорит:
– Здравствуйте. Это Константин Бродов?
– Да, это я.
– Я директор пансионата для престарелых, где содержится ваша мать. Константин, можете подъехать в ближайшее время?
– А в чём дело?
– Поговорим о здоровье вашей матери. Это срочно.
– Хорошо. Мы с женой завтра приедем к вам. Спасибо. До свидания.
Вечер
Я в клубе «Зеро». На улице середина дня, а здесь уже полно народу. В глубине зала, на сцене, стоит большой экран с надписью: «Фестиваль короткометражного кино».
Голоса людей смешиваются со звуками джаза, который играет в колонках по бокам стен. То тут, то там среди толпы мелькают мальчики с подносами и предлагают гостям шампанское.
Подзываю одного из них, беру бокал и спрашиваю:
– Где Рафаэль?
Мальчик кивает в сторону сцены и растворяется в толпе. Говорю кому-то сбоку: «А где Рафаэль?». Отвечают, что видели его где-то рядом.
Все здесь кажутся счастливыми и пьяненькими, будто бы для этого свиходаренного бомонда времени вообще не существует.
Джаз стихает. На сцене появляется парень с микрофоном в руках.
– Дамы и господа! Леди и джентльмены! Сейчас мы покажем новый короткометражный фильм «Евгеника»! Режиссёр – Мули Нучо! Мастер артхауса. Поприветствуем, дамы и господа!
Парень хлопает в ладоши – публика повторяет за ним. Аплодисменты постепенно нарастают, и на сцену выплывает тощая фигурка режиссёра. Он берёт микрофон, раскланивается перед зрителями и когда в зале воцаряется тишина, говорит:
– Эта картина, как и жизнь – создана для всех. Приятного просмотра!
Режиссёр машет рукой и уплывает со сцены. Публика перешёптывается и переглядывается.
Свет в зале гаснет. На экране появляется океанический остров. На берегу, под палящим солнцем, сидят две обнажённые фигуры. Мужчина и женщина. Спутанные волосы женщины развеваются на ветру. Мужчина стоит на коленях в песке. Возле него валяются палки и лесной мусор. Он высекает искру и шепчет: «Я ещё не умею расщеплять атом. Я ещё не научился» Он встаёт и подходит к женщине: «Я пошёл за мамонтом»
Женщина продолжает смотреть вдаль и, не глядя на мужчину, говорит: «Мне некогда. Мне нужно стирать» Мужчина, отходя от женщины, поднимает голову вверх, тянет руки к небу и кричит: «Нам уже никогда не отмыться!»
Экран гаснет.
Ночь. Луна отражается в воде. Серебристый берег. Женщина в зарослях опорожняется, затем поглаживает щёку и мычит, будто бы от боли.
Она заходит в пещеру. Там горит костёр. Мужчина насаживает свежие куски мяса на вертел, а женщина выстукивает камнем зуб у себя во рту.
Они берут сырые куски и выходят наружу, идут вглубь зарослей и останавливаются на поляне. Здесь стоит каменный истукан. Они кладут мясо к подножию немой фигуры, падают на колени и, раскрыв ладони, тянутся к безмолвному идолу. Слышны их завывания. Непонятно: они благодарят или умоляют о чём-то своего кумира?
Через минуту мужчина и женщина возвращаются в пещеру, едят и сношаются.
Экран потухает.
Ночь. Горит большой костёр. Вокруг него танцуют люди в набедренных повязках. В центре стоит обнажённая женщина с неестественно вытянутой шеей. Лицо женщины разрисовано мелким орнаментом татуировки и светится счастьем. Скорее всего, это местная королева красоты. Она плачет. Наверняка это слёзы радости.
Вдруг люди у костра перестают танцевать, берут ножи и кидаются к женщине. На её запястьях они делают надрезы. Припадают к ним грязными ртами. На лицах людей появляется блаженное выражение, какое бывает у младенцев, сосущих материнскую грудь. Женщина рыдает, то ли от боли, то ли от счастья. Экран темнеет.
Включается свет. Публика встаёт. Люди аплодируют, как бы приглашая режиссёра на сцену. Его тощая фигурка вновь выплывает из глубины зала, взбирается по ступенькам и кланяется публике.
– Вы меня искали? – прикасается кто-то к плечу.
Оборачиваюсь и вижу мужчину с аккуратной маленькой бородкой.
– Рафаэль, – он протягивает ладонь.
– Костя.
Мы жмём друг другу руки.
– Ну как? Понравилось? – кивает он на экран.
– Обычный, причёсанный хаос.
Он приглашает к столику. Мы садимся. Я отдаю диктофон с интервью и зачем-то добавляю, пытаясь втянуть Рафаэля в болтовню о певице: «В этой Лили что-то есть! Я о бабах редко так»
Он улыбается в ответ, но не поддерживает разговор. Мальчик с подносом, ставит на стол бутылку виски и стаканы. Рафаэль разливает янтарную жидкость. Залпом осушаю свой, наклоняюсь и говорю:
– Знаешь, я бы женщин не воспевал. Не верю им!
– Костя, если ты идёшь к тёлкам просто бери плётку, – со смехом отвечает Рафаэль.
Мы допили бутылку, потом заказали вторую. Голова стала тяжёлой. В ушах уже громко орал саксофон и истошно визжала труба. Я сильно пьяный вызвал такси до дома, бросив машину здесь.
Через полчаса ехал на заднем сидении и смотрел в окно. Огни ночного города слипались, превращаясь в яркую, мелькающую, мутную гирлянду. Фигурки людей тёмными пятнами проносились мимо. Меня укачало.
– Как думаешь, может, мы молекулы в атоме? – сказал зачем-то таксисту, сдерживая тошноту.
Он переспросил: «Что?» и наклонился к рулю, чуть обернувшись.
– Ничего. Вот и приехали, говорю.
– А, ага, – сказал таксист.
Я расплатился с ним, вышел из машины, и меня тут же вырвало на асфальт. Поднялся в лифте и вошёл в тёмную квартиру. Ира уже спала.
Нет сил раздеться и помыть рот. Бухаюсь рядом с женой. Черт, до чего же холодно! Будто в могиле.
Может, заняться спортом. И что? Какой в этом смысл? Может, написать роман. Зачем? Чтобы потешить своё эго? Чтобы надеяться: вдруг в этих словах я буду вечен? Застолбить себе место на Википедии? Ну, кому это нужно?
Может, уехать куда-то, далеко-далеко? Сесть в лодку и заплыть в океан. И что потом? Качаться на волнах, гладить блестящий глянец воды, прибиться, в конце концов, к прекрасному берегу.
И что дальше? Из кустов выбегут аборигены… несуществующая земля… дикари с копьями… почти рай… нет, не копья… пусть ананас… из него вылезут королевы красоты… с длинной-предлинной шеей… потом выползут суперзвёзды… кто-то же их вылепил из палок и лесного мусора.
Я сижу в лодке и подплываю к студии телемагазина в пустыне. Вокруг пески. Солнце жарит так сильно, что хочется зарыться в бесплодную землю. Напротив стоит девушка с избытком солярия на лице. Держит в руках микрофон и бутылку воды.
Она любопытно смотрит на меня, быстро откручивает крышку, обхватывает горлышко силиконовыми губами и жадно глотает воду. Я кричу, что хочу пить, но вместо этого мычу. Тянусь к бутылке в её руке.
– Константин! Зрителям интересно: отпустить камень или всё равно вкатывать его вверх, в гору? – бойко спрашивает она.
Вдруг что-то трещит, шипит и щёлкает. Становится темно. Мужской голос громко говорит: «Чёрт, дура, ты опять задела каблуками провода!»
Начался ливень. Я раскрыл ладони, набрал воду и наощупь отправил в рот с желанием напиться. Она текла по рукам, стекала по лицу, но внутрь не попала. Я с ужасом подумал, что подохну тут от жажды и жары. Закричал. Вместо крика вырвалось глухое мычание. Это конец. Я умру здесь! Всё.
Я в страхе открыл глаза. За окном ночь. Хочу пить. Чёртово похмелье! Встаю и иду в ванную. Открываю кран дрожащими руками. Кое-как набираю полные ладони и пью, пью, пью жидкость, пропущенную через сотни фильтров. Вода, очищенная от примесей тяжёлых металлов, от щёлочи и от ртути попадает, наконец, в мой рот.
Смотрю на стаканы с зубными щётками. На одном нарисован весёлый зелёный дракончик. Его выбрал Денис. Мой трёхлетний сын.
– Папа, смотри, – сказал он, – я знаю этого азаврика. Это кикопус. Он кушает травку и пугает других азавриков.
– А кто его тогда пугает? – спросил я.
– Никто! – радостно смеясь над глупым вопросом взрослого, протяжно ответил мой сын, а потом добавил:
– Он самый сийный, как ты!
Детские глаза в озорном ожидании посмотрели на меня. Сын ждал, когда сильный папа покатает на самолётике. Я взял его в охапку и покружил в воздухе.
Он радостно и беззаботно смеялся, а я изображал рыки кикопуса, подкидывал маленькое тельце в воздух и бережно ловил. Счастливое лицо сына в полете. Доверие. Искренний смех, без страха упасть и разбиться, потому что сильный папа поймает и убережёт.
Сколько вообще время? Достаю телефон из сумки и нащупываю там что-то мягкое. Шарф певицы. Зарываюсь в него и чувствую себя придурком из какого-нибудь дешёвого любовного романчика. Насмехаюсь над тем, как должно быть тупо выгляжу со стороны, но не могу остановиться. Нюхаю его.
Что за благодать? Я голый, бегу по тёплому песку и забредаю в кромку океана. Волны нежно целуют щиколотки. Лёгкий ветерок ерошит волосы, а солнце мягко обнимает плечи. Впереди виден горизонт и на воде отражается чистое небо. Кажется, что если взмахну руками, то полечу куда угодно. Здесь хорошо. Мне здесь понятно.
Выбираюсь из воды, ступаю на мягкий прогретый песок и вижу зелёные прерии, увешанные красными плодами. Там, в глубине, птицы заливаются чудесными песнями. Какой свежий воздух! Тут я не знаю страха и сомнений. Здесь нет плохо и нет хорошо.
Иду вглубь густых зарослей и вижу обнажённую женщину у водопада. Она стоит спиной, но я и так знаю – это Лили. Подбегаю к ней. Она оборачивается. Я будто видел тебя когда-то, но не могу вспомнить – где?
Вдруг дует сильный ветер. Лили исчезает и появляется моя мать. «Не спорь со мной. На, ешь», – она суёт поджаренные кусочки мяса. Отворачиваюсь от неё и прикрываю наготу.
Начинается ливень. Он больно хлещет по плечам, ляжкам и спине. Негде спрятаться. Рядом стоит голая Ира и, не моргая, говорит: «Я ночевала у мамы. Хочешь, позвони проверь». На её шее и сосках багровеют чужие засосы.
Швыряю шарф обратно в сумку и укладываюсь досыпать в ледяную постель.
4 сентября
Утро
Я позвонил Рафаэлю и попросил прислать номер агента певицы. Объяснил тому, что хочу вернуть шарф. Агент сказал, куда подъехать. Я быстро оделся и вызвал такси в центр города.
Уже через полчаса в сопровождении ассистента певицы, я стоял напротив широкой массивной двери в длинном коридоре девятнадцатого этажа. Ассистент постучал, но никто не ответил. Тогда он просто впустил меня внутрь.
Я вошёл и очутился в полумраке. Горели свечи. В их мягком свете трудно было различить очертания предметов. Первое, что бросилось в глаза – огромный, растянутый на всю стену, аквариум с рыбами. Было непонятно: спят они или притворяются мёртвыми. Стены вокруг казались то чёрными, то красными.
– Вам нравятся рыбы, Константин? – услышал я голос Лили.
Послышался стук каблуков, как если бы кто-то выходил ко мне по мраморному полу из дальних комнат. Звук приближался, отдаваясь эхом, он уже звучал где-то рядом и я, обернувшись назад, наконец, увидел певицу.
Она, одетая в облегающее чёрное платье, остановилась возле меня и улыбнулась, обнажив ровный ряд белоснежных зубов. Её глаза блестели в полумраке. Она, казалось, с большим интересом рассматривала моё лицо, словно изучала его, как юный натуралист, который наблюдает за появлением бабочки из кокона.
Певица протянула руку. Я пожал её и сказал, что рыбы мне безразличны. Она улыбнулась и небрежно взмахнула кистью, показав на диванчик. Я присел. Сама она оперлась ягодицами о стол, стоящий позади неё.
– Лёгкое утро – трудная жизнь? – спросила Лили.
Я не понял, что она имеет в виду и поэтому просто улыбнулся. Наверняка это выглядело глупо.
– Вы не очень расположены к женщинам, не так ли? – спросила певица и медленно подошла к аквариуму.
– Не очень, – ответил я.
Она начала водить пальцем по аквариумному стеклу, будто разглядывая рыб.
– Почему? – как бы в раздумье спросила она.
– Они дурно пахнут, – ответил я и с сожалением осознал, что это наверняка прозвучало резко и грубо.
Вдруг я сам себе показался смешон. Зачем притащился? Надо было отдать шарф внизу и тут же уйти, убежать, провалиться сквозь землю. Какого черта здесь сижу? Что тут из себя пытаюсь корчить?
Палец Лили замер в одной точке на стекле аквариума. Она повернулась ко мне и посмотрела так, будто раздумывает над чем-то. Затем медленно, покачиваясь на каблуках, подошла.
Сердце забилось сильнее. Я нашарил в сумке шарф, протянул его ей, выставив, таким образом, препятствие между нами. Казалось, Лили разочарована этим.
– Спасибо, – сказала она и кинула шарф куда-то в сторону. Потом вдруг протянула бочонок с растением.
– Угощайтесь, Константин.
Я вгляделся в то, что она предлагала. Деревце. На нём блестели плоды маленьких чёрных яблочек, будто посыпанных золотой крошкой. Его веточки слегка прогибались под тяжестью плодов.
Я сорвал маленькое яблоко и спросил: «Что это? Конфеты?» Лили рассмеялась и, поставив бочонок обратно, ответила: «Не надо системы –наслаждайтесь»
Я надкусил плод. Какой-то странный вкус. То ли сладкий, то ли солёный, а чуть позже он стал каким-то кислым, что ли, или даже горьким, с лёгкой перчинкой.
– Костя, мне нужен помощник. Хотите поработать со мной? – вдруг сказала Лили.
Я чуть не поперхнулся. Какой из меня помощник? Я писака, да и работать с бабами – то ещё удовольствие.
– Я хорошо плачу. И давай уже перейдём на «ты»?
Я кивнул, а она продолжила:
– Я набираю новую команду. Хочу перерождения. Понимаешь меня?
Её блестящие глаза казались ужасно чёрными в этом полумраке. В уголках пухлых губ затаилась загадочная улыбка. Сердце заволновалось. Какое красивое лицо! Как приятно, сладко, страшно смотреть на него. Оно притягивает и манит.
– Я поговорила со своим продюсером, – её губы презрительно скривились. – Мы решили, что помощник получит аванс 70%, а по оконч…
Я заметил, как она скривилась при упоминании продюсера и потому перебил:
– Я согласен.
Мне нравилось корчить из себя героя. Я хотел, чтобы она смотрела на меня тепло и благодарно за то, что я избавляю её от неприятных объяснений. Мне очень хотелось удивить её.
– Лили, я согласен.
– Прекрасно! Договор уже на твоей почте.
Я встал. Мы пожали друг другу руки. Она не спешила отнять свою.
– Когда начинать? – спросил я.
– Начинать? – переспросила Лили, будто не понимая о чём это я.
– Ну да. Работу. Когда начинать?
Она закинула голову, рассмеялась и сказала: «Ах да. Работу… Завтра! Начинаем завтра!»
Лили отошла. Я взялся за ручку двери. «Всем нужно перерождение» – сказала она, когда я открыл дверь. Затем певица чему-то громко рассмеялась, а я, не оглядываясь, вышел.
Уже на улице, я вызвал такси и поехал к клубу «Зеро», где оставил вчера машину. По пути написал жене, чтобы она собиралась – поедем к матери в пансионат.
Вечер
Я сидел в машине, слушал джаз и ждал Иру. Наконец, она, в песочном пальто и голубом шарфе, подошла к авто, села внутрь и запах её сладковатого парфюма заполнил салон автомобиля. Я чуть не задохнулся и слегка приоткрыл окно.
– Привет, что случилось? – спросила жена, пристёгивая ремень безопасности.
– Что-то с матерью. Позвонили. Сказали приехать.
Я завёл мотор и тронулся. Сейчас жена упрекнёт, что редко посещал мать. Спросит, когда последний раз интересовался её здоровьем. Чтобы избежать этого, я слегка прибавил громкость.
– Когда ты был у неё последний раз, Костя? – спросила Ира учительским тоном.
Ну вот. Я знал.
– Давай не сейчас, а. Ты многого не знаешь.
– Ты не навещал её три года! Три года, Костя, ты не интересовался родной матерью!
– Ир.
Она замолчала. Я почувствовал облегчение. Пару минут мы ехали, не говоря ни слова. Затем жена проговорила, размахивая руками:
– Да, ты, конечно, оплачиваешь проживание, уход и прочее. Но настоящей любви она не получала никогда. Что с тобой, Костя? Хочешь откупиться от собственной матери?
Я, уставившись на дорогу и задние фары автомобилей, решил молчать, во что бы то ни стало. Эти бессмысленные споры, которые начались год назад, истощали меня. Не хочу в них участвовать. Всё равно мои слова перевернут по-другому и используют против.
Жена что-то говорила, играя в морализаторство и добродетель, а я, чтобы прекратить этот надоевший скрип заезженной пластинки, сказал:
– Помолчи… Хочешь кофе?
Она окинула меня пристальным взглядом, замолкла и отвернулась к окну. Я остановил машину у придорожной кафешки и взял два кофе. Мы поехали дальше.
В её сумке зазвонил телефон. Боковым зрением я увидел, как она достаёт его, смотрит на экран и, не принимая звонка, отключает звук.
Она положила его обратно в сумку, но телефон продолжил вибрировать.
– Не ответишь?
– Это… ничего важного.
Я посмотрел на жену. Она уставилась на дорогу и не поворачивалась. Будто уменьшившись, будто вжавшись в пассажирское сиденье, она руками сжимала ручки сумки, на дне которой беззвучно гудел телефон.
– Ответь.
– Милый, это ничего важного. Так… по работе.
Милый? Последний раз она называла меня так ещё до того как мы стали ссориться.
Я посмотрел на Иру и будто бы прозрел. Тупой болван! Да у неё же кто-то есть! Да, точно! Она изменяет! Ночёвки у родителей, пятна, похожие на засосы, это появившееся раздражение, которое мелькало теперь в любом бессмысленном споре и этот бесящий учительский тон.
Какой же я дурак! Весь год пытался отбросить эти догадки и расщеплял картинку складывающегося пазла. Я по ночам нюхаю шарфы чужих женщин, а моя жена находит утешение в других объятиях. Ха – ха – ха! Болван. Хотел поиграть в семью? Хотел создать ячейку общества? Ха – ха – ха. На, получай!
Я не сдержался и, громко захохотав, посмотрел на Иру. Она, будто испугавшись, покосилась, коснулась моей руки на руле и вкрадчиво, понизив голос, спросила:
– Что с тобой? Ты в порядке?
Я скривил благочестивую физиономию, какая частенько бывает у моей жёнушки, и как можно веселее и беззаботнее сказал:
– О, милая, я в ужасном порядке!
Она отвернулась к окну, а я прибавил музыку и увидел впереди едва различимые огни фонарей пансионата. Они освещали огромную ухоженную территорию дома для престарелых.
Я миновал сосновую аллею и остановился на парковке. Вылез из машины и почувствовал влажный холод сентябрьской ночи. Поспешил скорее войти внутрь. Ира последовала за мной.
Внизу, на ресепшен, молодой человек в накинутом белом халате спросил:
– Добрый вечер, чем могу помочь?
– Мне звонили по поводу матери. Регины Бродовой.
Ира стояла рядом и копалась в телефоне. Молодой человек услужливым бодрым тоном проговорил:
– А, да. Сейчас позову директора. Кофе? Чай?
– Нет, спасибо. Мы хотим поскорее решить вопрос.
Парень кивнул и исчез в двери за ресепшен. Мы остались в холле, окружённые коричневыми бочками с невысокими деревьями. Ира убрала телефон в карман пальто и огляделась.
– А тут недурно, – сказала она и провела пальцем по листочку деревца в бочонке, словно хотела убедиться насколько хорошо здесь вытирают пыль.
Я посмотрел на жену и рассмеялся. Казалось, её это задело. Она подошла ко мне и спросила: «Что? Что смешного?» Я раскрыл рот и, набрав воздуха, уже приготовился сказать, что знаю о её тайнах, но к нам внезапно вышла высокая грузная дама в очках.
– Добрый вечер! Идите за мной, обсудим все вопросы!
Мы прошли по коридору и оказались в кабинете с белыми стенами. На столе стоял зажжённый зелёный светильник, а наверху горели лампы дневного света.
Я уселся на стул напротив дамы. Ира присела в кресло у окна. Дама протянула папку с документами и сказала: «Вот анализы. У вашей матери – рак желудка. Конечно, если бы мы увидели это раньше… Доктор сказал, что срочная операция поможет, а так как вы, единственный родственник – мы позвонили вам»
Я раскрыл папку. В ней лежали рентгеновские снимки и ещё какие-то бумажки, в которых я ни черта не смыслил. Я взял один снимок и с видом знатока начал разглядывать его на просвете ламп. Затем спросил: «Ей можно помочь?» Дама вздохнула и проговорила: «Понимаю, Константин, вы переживаете. Попытаться – нужно. Крепитесь! У нас есть партнёрские договорённости с клиниками в Израиле и Германии»
Я отложил снимок и повернулся к Ире. Знал – выйдем на улицу и на меня обрушится новая тонна скучных нотаций. Я отвернулся от жены.
– Сколько стоит операция? – спросил я даму.
Она протянула аккуратную белую папочку. На её обложке, сияя счастьем и здоровьем, красовались радостные физиономии пожилых людей.
– Вот. Посмотрите. Это очень хорошая клиника.
Я пролистал гладкие, блестящие страницы и спросил: «Так о какой сумме речь?»
– Примерно пятьдесят тысяч долларов.
Я услышал, как Ира вздохнула, и не понял: то ли это был вздох сожаления, то ли сочувствия. Не знаю.
Я вдруг вспомнил, что теперь у меня есть хорошая работа в шоу-бизнесе.
Конец ознакомительного фрагмента.