Все несчастья на нашу голову
Артиллерийские стрельбы мы выполнили на «отлично». Старший артиллерист капитан-лейтенант Т…ский был мастер своего дела. Еще в Поти мне шепнули, что его любимчиком является старшина I статьи Казанцев, командир носовой башни. И действительно, на двухметрового широкоплечего красавца с постоянной добродушной улыбкой на лице нельзя было не обратить внимания. Я неоднократно заходил к Т…скому в каюту и заставал там Казанцева, иногда пьющим чай вместе с ним. Это было, скажем так, не характерно для корабельной жизни. Носовая башня со своими 130 мм орудиями отстреливалась всегда только на отлично, состояние техники было идеальным. Когда спрашивал у комендоров, как они достигают такой высокой выучки и порядка – они только смущенно хихикали и отводили глаза в сторону. Мне это показалось подозрительным. Я отвел одного молодого матроса в сторону и прямо спросил:
– Слушай, а Казанцев вас не поколачивает? Он помялся.
– Товарищ старший лейтенант, а зачем ему нас бить, он просто свой пудовый кулак к носу поднесет, покрутит им и скажет: «Смотри у меня, если что не так»! И все, этого всем хватает. Его все боятся больше, чем командира БЧ. А тот зайдет в башню: «Ну, как у вас тут?». А Казанский: «Не беспокойтесь, все идет, как надо». Вот так и живем. Но не подумайте, что я жалуюсь, все нормально.
Для меня все стало ясно. Хитрый Т…ский знал, как держать артиллеристов в руках.
Торпедные стрельбы мы завалили. На флоте утопить торпеду при учебных стрельбах – это ЧП на всю эскадру. А мы ее утопили. Искали долго, но с торпедолова сообщили, что надеяться не на что, торпеда утонула. Командир БЧ-III капитан-лейтенант Смирнов, небольшого роста, вечно чем-то озабоченный, потный и красный, как рак, стоял на мостике перед командиром и что-то лепетал в оправдание. Я услышал заключительные слова командира:
– Опозорил на весь флот, опозорил. Не знаю, что теперь будет! Идите с глаз моих долой.
Смирнов трусцой кинулся с мостика. Но это было только начало позора в тот злосчастный день. Когда мы уже следовали курсом на Севастополь, на мостик ворвался механик Якованец с воплем:
– Мы засолились!
– Стоп машины! – немедленно отреагировал командир. – Вы меня все похороните здесь. Черт знает что происходит! – кричал он на всех присутствующих на мостике.
Дело в том, что в котлы эсминца вода всегда должна поступать практически пресной. За этим постоянно наблюдают два химика, чья маленькая лаборатория была на верхней палубе в районе правого шкафута. Они периодически брали пробы котельной воды на анализ и бдительно следили за ее соленостью. И вот провал, прозевали. Засолить котлы – это значит потерять ход, ибо отмываются они только в базе. Дело кончилось полным конфузом – эсминец «Безудержный» на буксире, медленно и печально, входил в базу. Всем нам казалось, что на всех кораблях эскадры наблюдают наше позорное шествие. На душе каждого было гадко, и вся команда испытывала чувство стыда за себя, за весь экипаж, за корабль.
Когда нас приткнули к минной стенке, командира тут же вызвали в штаб дивизии. Не знаю, что уж там говорил ему капитан I ранга Михайлин (будущий командующий Балтфлотом, а потом заместитель Главкома по ВМУ и полный Адмирал). После этого пару недель на командира просто больно было смотреть.