Мое второе «я»
Мой завод построен с десяток лет назад финнами по самым современным технологиям. В совершенном одиночестве «поработав с документами» в своем огромном офисе, доставшемся в наследство от целой перспективной лаборатории, сокращенной за ненадобностью, каждое утро прихожу в огромный светлый цех с десятками молодых и не очень девушек и женщин, собирающих на конвейере электронные платы для телевизоров. Меня встречают производственными вопросами, которые «вскакивают» чаще, чем надо, того сорта, что сразу и не сообразишь, и как ни поступишь, горько пожалеешь. Однако, раздумывать некогда, принимай, конструктор, решение, иначе вычтем из зарплаты за простой конвейера. Пожалуйста, огрызаюсь я, только навряд ли этой жалкой суммы хватит. И приходится быстро «въехав» в ситуацию, выбирать из нескольких зол меньшее.
Когда-то я разрабатывал электродвигатели для видеомагнитофонов, потом пришлось осваивать вентиляторы, теперь вот, чтобы не оказаться на улице, телевизоры… Как ни странно, ежедневная беспокойная заводская круговерть доставляет мне удовольствие.
– Предатель! – иногда бросает мне в лицо малознакомый человек, имеющий нескромность заявлять, будто родился на родине Имануила Канта через одиннадцать лет после последнего завоевания ее у немцев и, будто бы, не успев вволю надышаться влажным и соленым воздухом Балтийского моря, в возрасте одного года попал на родину своей матери – к бабке в отдаленную степную глубинку в бывшие северо-западные владения Золотой орды с дошедшими до наших дней еще более древними курганами скифов вдоль поросших крапивой, камышом и ивами берегов тихой, извилистой речки Елань.
В четыре года его ожидал новый переезд, на Дон при впадении реки Осередь, в город Павловск, облюбованный когда-то Петром для постройки русского флота, переживший при царе-реформаторе невероятный взлет, за который потом расплачивался двумя столетиями забвения, упадка и бедствий. Замечательный, живописный, патриархальный городишко был словно специально создан для счастья, не успевшего ничем омрачиться вплоть до еще одного перемещения – теперь в областной город, где мой оппонент, десяти лет отроду, поселился в Ямской слободе, воздух которой, по-видимому, не меньше, чем воздух Парижа, благотворен для расцвета литературных амбиций.
По окончании школы, расположенной рядом с Курским вокзалом, в выпускном сочинении на тему «Кем я хочу стать» человек сей на четырех проштампованных листах, с привлечением цитат из классиков обосновал свой жизненный выбор, который, увы, не пал ни на одну из традиционных общепризнанных профессий рабочего, инженера, врача, педагога, или военного. Автор сочинения написал, что хотел бы стать поэтом, чем вызвал панику у экзаменационной комиссии.
– Будь человеком, перепиши на что-нибудь более реальное, а кем станешь на самом деле – не важно, – дружно уговаривали учителя молодого человека. – Это же в районо пойдет!
– Нет. Я написал, в полном соответствии с темой, кем хотел бы стать, а не о том, что может выйти на самом деле, – не согласился непреклонный молодой человек, стоявший на пороге жизни.
Теперь самое время открыть секрет. У этого человека тот же паспорт, что и у меня, из чего, к сожалению, не следует, что он и я – это одна и та же личность. Скорее всего, из-за моего обывательского благоразумия человек, олицетворяющий мое второе «я», так ничего и не достиг в поэзии, если не считать нескольких удачных строчек, и однажды окончательно скатился на прозу.
Печататься он начал в тридцать девять ради небольшого дополнительного заработка (гонорара за рассказ хватало на два ведра картошки), так как началась экономическая реформа, и промышленное производство, в котором я добывал хлеб насущный, стало разваливаться на глазах.
Он утверждает в своё оправдание, что хотел просто, без архитектурно-стилистических излишеств, описать не очень-то веселые и приятные реалии. В те времена мало кто пытался высказать правду-матку в художественной форме. Многие до сих пор не подозревают, что творилось за высокими заводскими заборами, в квартирах, умах и душах жертв шоковой терапии. Сознание безнадежности, недостаток живописной техники или пустой желудок не позволили ему облечь происходящее в яркую, сверкающую словесную оболочку (как блистательно делает Проханов, играя на шокирующем контрасте «свинцовой мерзости» описываемых явлений и сочной яркости изобразительных средств).
Можно как угодно относиться к этим несовершенным опусам периода первоначального накопления капитала, но до сих пор остается загадкой, почему сразу после опубликования в «Береге» рассказа «Чужая родина» (1998 г.) был снят со своего поста премьер-министр, а через неделю после фантастического памфлета «Хозяин вселенной» (1999 г.) лишился портфеля секретарь совбеза…
2002 г.