Нижний Новгород. Наши дни
Конечно, Алена не успела нажать кнопку сигнала, и маршрутка проскочила остановку «Улица Адмирала Нахимова» на полном ходу.
– Погодите, остановите! – панически завопила Алена, пробираясь из глубины изрядно набитого «пазика». – Остановите, пожалуйста!
Маршрутка неслась вперед.
– Ну, теперь уж на «Пролетарской» выйдете да вернетесь, – миролюбиво сказала какая-то необъятная тетка, настолько плотно перекрывшая собой проход, что протиснуться мимо было совершенно невозможно. Именно из-за этих телес, сделавших бы честь чемпиону мира по борьбе сумо, Алена и не успела добраться до двери вовремя. И она еще успокаивает ее, зараза!
С невероятной силой рванувшись, Алена выдернула себя из закупоренного теткой прохода и ринулась вперед, к водителю:
– Остановите, ну очень вас прошу!
Шофер на нее даже не оглянулся. Так и пилить бы ей до «Пролетарской», а потом возвращаться, увиливая от машин и трамваев (отчего-то переходов под мостом было не предусмотрено), и в конце концов безнадежно опоздать на встречу со Светой, но, на счастье, светофор вспыхнул красным – и, кажется, что-то дрогнуло в мозолистом водительском сердце. Дверца неожиданно распахнулась, растерявшаяся Алена на миг замешкалась, но тут же вылетела из маршрутки, словно пробка из бутылки, и по инерции понеслась вперед, негодующе пыхтя.
С тех пор как Алена рассталась со своими пятнадцатью лишними килограммами, а главное, оказалась вынуждена постоянно сдерживать свой здоровый аппетит, она с презрением и даже где-то с ненавистью относилась к толстухам, которые смирились со своими габаритами и умудряются извлекать из жизни максимум удовольствия, треская жиры, белки и углеводы в неограниченных количествах, с утра до вечера (и даже на ночь!). Шпикачки. Пельмени. Картофельное пюре и котлеты с подливой. Булочки с маком в шоколадной глазури. Эклеры и корзиночки. И обворожительные заварные пирожные с творогом, под детским и оттого еще более вкусным названием «Юмбрики»…
Кошмар. Две секунды на языке, два часа в желудке и два года на талии. Женщины не ведают, что творят!
Кто это сказал, что неведение – благо? Какой молодец, а! Ведь так оно и есть.
Во всяком случае, своей высокомерной неприязни наша писательница от толстух не скрывала и в качестве героини романа ни в коем случае не избрала бы ни одну из них. Однако жизнь, которая, как известно, любит во все вносить свои коррективы, сделала это в очередной раз. Света Львова, докторша из «Скорой», бесценный и словоохотливый консультант, если и не толстушка, то явно таскает на себе десятка полтора, а то и два лишних килограммов. Алена втихомолку мечтает, что когда-нибудь приведет свою новую подружку за ручку на шейпинг, но это потом, когда выкачает из нее всю нужную информацию и вдоволь наездится с ней по вызовам. Ведь женщины – натуры еще более непредсказуемые и неописуемые, чем мужчины, и при общении с ними дорога в ад вымощена благими намерениями еще прочнее! В ад разрыва дружбы, в ад зависти, переходящей порою в тайную или даже явную ненависть, в ад злобных сплетен, откровенной вражды, устройства мелких и крупных пакостей – ну и прочих радостей жизни, оценить которые способны только особи женского пола.
Сии особи, между прочим, тоже отличаются выдающимися талантами в данной области, но об этом в обществе так же не принято говорить, как о том способе, каким ты уклоняешься от налогов.
Подстанцию «Скорой помощи» Ленинского района, где работала Света Львова, построили не просто там, куда Макар телят не гонял (весь Ленинский район, если на то пошло, находится именно в этом местечке), но и замаскировали в глубине дворов. Алене до сих пор было жутко вспоминать, как искала ее неделю назад, когда шла сюда впервые.
Тогда уже смеркалось. Около гаражей гуляла пьяная компания, возле облезлой панельной пятиэтажки кого-то били смертным боем, а из кустов доносился кокетливый девичий визг и басистое сопенье:
– Ну Нинуль, ну давай, а то в штаны кончу!
Жизнь в Ленинском районе, короче, била ключом.
Алена весьма приблизительно представляла себе, куда идти: судя по описаниям, она уже трижды побывала на том месте, где обязана находиться станция «Скорой»! Надо было срочно спросить у кого-то дорогу, но не у Нинулика же неподатливого! А обращаться к алкашам или драчунам – смерти подобно.
Внезапно она завидела впереди одинокий силуэт. Человек издали выглядел очень прилично, и Алена ринулась к нему с воплем:
– Скажите, пожалуйста, не знаете ли вы?..
Человек медленно обернулся и выставил вперед руку.
– Конечно, есть, – ласково сказал он, глядя на Алену и в то же время мимо нее, причем направо и налево попеременно. Что-то такое было у него с глазами, они совершенно не фокусировались на одном предмете… – Бери. И жгут возьми. У тебя что?
– Что? – ничегошеньки не поняв, переспросила она, уставившись на простертую к ней руку, в которой почему-то был зажат шприц.
– Ну, чем?.. – с той же дружеской интонацией начал незнакомец, еще настойчивей протягивая к ней руку, как вдруг…
– А ну, пошли отсюда, ширялы поганые! – заорал кто-то над Алениным ухом с такой яростью, что она шарахнулась назад и наткнулась спиной на что-то твердое, урчащее. Обернулась – и чуть не рухнула, обнаружив, что впритык к ней стоит белый «Фольксваген» с красной надписью «Реанимация», а из окон в два голоса кричат и в четыре кулака грозят какие-то донельзя сердитые мужики.
Как они умудрились подъехать, что Алена не слышала? На цыпочках, что ли, подкрался этот «Фольксваген», обутый в импортные мягкие тапочки-шины?!
От изумления и неожиданности она остолбенела, и в эту минуту незнакомец сунул ей шприц в руку, а сам дал деру в те самые кусты, где несколько минут назад стыдливо хихикала телка по прозванию Нинулик.
– Пошла вон отсюда, прошмандовка! – совсем уж дурным голосом заорал на Алену водитель «Реанимации», и из его глаз полыхнуло синим пламенем такой ненависти, что она даже не нашлась что ответить, а почему-то подняла руку с зажатым в ней шприцом и растерянно помахала ею. В следующую секунду «фолькс» слегка посунулся к ней левым боком – на самом деле слегка, самую чуточку, но этой чуточки вполне хватило, чтобы Алена покачнулась, потеряла равновесие и съехала в кювет, на дне которого собралось немало водички от вчерашнего, позавчерашнего и позапозавчерашнего дождя. Чудом удержалась и в воду не упала, но ноги промочила изрядно. А когда выбралась наконец, проклиная все на свете и чихая (простуда привязывалась к ней моментально и прочно, словно цыганка к доверчивому прохожему), то обнаружила, что искомая подстанция «Скорой» находится буквально за поворотом.
Как водится в романах, первым, кого увидела Алена, когда вошла в ворота, створка которых болталась на одной петле, был именно тот самый водила, столкнувший ее в кювет. Алена направилась к нему, желая поскорее сказать, что именно думает о нем и его непроходимой глупости, которая заставляет в нормальных, приличных, уважаемых, даже, можно сказать, знаменитых людях видеть отбросы человеческого общества, как вдруг мужичок порскнул в сторону, распахнул дверку какого-то сарая, и оттуда появилась лохматая рыжая собачища совершенно устрашающего вида.
– Рыжак, куси ее, куси, наркоманку проклятую! – завопил водила, и Алена поняла, что дядька вовсе сдвинулся.
Вышеназванный Рыжак смотрел на нее с сомнением. С одной стороны, не родилась еще на свет собака, которая решилась бы не то что укусить, но даже всерьез облаять Алену. Так уж рассудили звезды, когда определяли ей судьбу, и с их волей Рыжак спорить не отваживался. С другой стороны, пес отлично знал, кто его кормит и поит… После некоторой заминки, во время которой он отчаянно обмозговывал ситуацию, Рыжак принял соломоново решение. Он ретиво, с самым свирепым видом ринулся к Алене, однако лаять не лаял, кусать не кусал, а просто принялся подталкивать ее своей лобастой головой к воротам. При этом он изредка поглядывал на нее снизу вверх с выражением явно извиняющимся. Это было так неожиданно и смешно, что Алена, вообще очень быстро переходившая от одного настроения к другому (наверное, это свидетельствовало о ее психической неустойчивости, а может быть, просто-напросто о легком характере), остановилась и начала хохотать.
– Здрасьте, – сказал в это время кто-то за Алениной спиной. – Вы не меня ищете?
Она обернулась. Высокая толстушка смотрела на нее с невероятно жизнерадостным выражением лица. Она была румяная, смуглая, с пышными, вьющимися черными волосами, с прелестными, чуть заметными усиками над тугими, вишневыми, лукавыми губами, и глаза у нее тоже были лукавые, блестящие, опять же очень похожие на переспелые вишни, сбрызнутые дождем.
– Рыжая куртка, джинсы, волосы кудрявые, глаза серые, – смеясь, перечислила толстушка Аленины приметы. – Вы так себя по телефону описали. Вы – писательница Дмитриева, правда? А я Светлана Львова.
– Кто?! – возопил водила. – Она – писательница? Да она ширяла, наркоманка, только что кололась вон там, под кустами, я сам видел!
– Было дело, – подтвердил стройный и очень красивый темноглазый парень в белом халате, в эту минуту вышедший во двор из невзрачного приземистого здания, где, очевидно, и размещалась подстанция.
У него была чудная стрижка: волосы короткие, но сзади, на затылке, оставлена длинная прядь. Лицо его показалось Алене смутно знакомым. Ага, так ведь это он сидел в кабине «Фольксвагена» рядом с водилой!
– Ну и связи у тебя, доктор Львова! – насмешливо продолжал красавчик, закуривая.
Глаза доктора Львовой словно вцепились в Алену. Та растерянно моргнула, чувствуя себя чрезвычайно глупо. Ну в самом деле – анекдотическая ситуация!
Конечно, любой нормальный человек на месте Алены попытался бы объяснить, что налицо недоразумение. Но у нее вечно попадала вожжа под хвост, когда не надо. А потому, высокомерно задрав свой и без того вздернутый нос, она процедила сквозь зубы:
– Да что вы знаете о сути творческого процесса? За шесть лет у меня вышло тридцать романов. Думаете, так просто писать по пять книг в год без всякого допинга? Сами попробуйте, а потом осуждайте. К тому же я пишу детективы. А герои детективов – сами понимаете кто. В том числе и наркоманы. Должна же я знать процесс изнутри!
– Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда! – пробормотал, не вынимая сигареты изо рта, красивый доктор, потом вытащил ее – и оглушительно захохотал.
Ему вторила Света Львова.
Рыжак плюхнулся на землю, задрал ногу и принялся вылизываться, очень довольный тем, как сложилась ситуация. И только водитель Виктор Михайлович продолжал смотреть на Алену с отвращением.
Вскоре Света рассказала Алене, что его трудно за это осуждать. Два месяца назад у него покончил с собой любимый племянник – наркоман. Мечтал вылечиться, даже закодировался, но… Со времени его самоубийства чувства юмора у Виктора Михайловича Сурикова значительно поубавилось. Выезжать с ним к наркоманам – а такие вызовы были весьма часты – стало очень тяжело, не раз врачи с трудом удерживали его, чтобы не ворвался в квартиру и не набил пациенту, грубо выражаясь, морду. Ему делали внушения, выговоры, однако исправить Сурикова оказалось чуть ли не труднее, чем излечить кого-нибудь от наркотической зависимости. Пару раз, после особенно тяжелых ситуаций, ему даже грозили увольнением. Однако он был классный, безотказный водитель, который хотел ездить именно на «Скорой», никогда не ворчал, к врачам относился, словно к родным детям, на зарплату не жаловался, в общем, готов был работать практически даром, и поэтому ему многое прощалось.
На счастье, Суриков водил машину «Реанимация» (симпатяшка с «хвостиком» – доктор Денисов – был реаниматором), а «научный консультант» Света Львова работала на линейной «Скорой», где шофер был другой. К слову – линейная бригада выезжает на все вызовы подряд, а потом, в зависимости от надобности, вызывает токсикологов, кардиологов или реаниматоров. Ну а если специалисты заняты, линейная принимает удар на себя. Как это бывает, Алена не замедлила узнать.
Она только успела вбежать во двор подстанции и наскоро обняться с Рыжаком, который при каждой новой встрече не уставал радоваться тому, что ему официально разрешено выражать свой восторг при виде этой избранницы созвездия Гончих Псов, кое, как известно, покровительствует всем собакам во Вселенной (это такая же аксиома, как та, что все псы попадают в рай!). В это время на крыльце появился маленький кореец, который водил машину линейной «Скорой». Парня звали Пак, но, имя это, фамилия или прозвище, Алена никак не могла постигнуть. Отличался шофер вежливостью и молчаливостью. А когда вдруг что-то произносил, хотелось заглянуть ему за спину: не прячется ли там крошечная девочка, которая говорит этим тоненьким-претоненьким голоском?
Следом за водителем, придерживая накинутую на плечи куртку, вприпрыжку бежала Света, как всегда, румяная и жизнерадостная (такое ощущение, что она не на вызов спешит, а на свиданку!). В кильватере, заплетая ногу за ногу, тащился долговязый мужик лет двадцати с унылым и заспанным лицом. Чудилось, фельдшерский чемоданчик был чрезмерно тяжел для него, потому что парень то и дело перекидывал его из одной длинной, худой руки в другую.
– Привет. – Света помахала Алене. – Успела, ну молодец. Я уж думала, без тебя поедем. Или ты хочешь доктора Денисова? В смысле, хочешь ехать с ним?
Лукавые глаза Светы стали еще лукавей. Значит, не осталось незамеченным, как Алена приподнимает брови при виде доктора Денисова и поглядывает на него чуть сбоку, из-под ресниц… Да вот только нужна она ему, старая вешалка!
Ладно, не вешалка и не старая, но и не молодая, это точно.
Короче, с Денисовым все ясно.
– Конечно, я еду с тобой, ты что? – решительно сказала Алена. – А какой повод?
Вишневые Светины губы дрогнули в улыбке. Ишь ты, писательница уже усвоила кое-какие профессиональные выражения и вовсю щеголяет ими! «Повод» на языке врачей со «Скорой» – это причина вызова.
– А повод такой, что, видимо, инсульт, – сообщила Света, забираясь в кабину. – Давайте, ребята, живенько запрыгнули! Там дедуля по фамилии Маслаченко загибается, надо торопиться!
«Ребята» в лице Алены и унылого парня «запрыгнули» со всей возможной живостью. Алена-то показала себя с самой лучшей стороны, а вот парень забирался в салон так долго и с таким трудом, словно форсировал борт как минимум «КамАЗа». Алена в очередной раз порадовалась тому, какая она стала теперь, похудевши, подвижная, проворная и так здорово владеет своим телом. Не то что раньше!
Что характерно, она всю жизнь, даже и в юности, была девушка весьма, как бы это поделикатней выразиться, увесистая. Алена вспомнила, как давно, лет пятнадцать назад, в пору своей бурной журналистской юности, однажды пыталась забраться в кузов раздолбанного «ЗИЛа» и не смогла это сделать до тех пор, пока ее снизу не подтолкнул какой-то веселый мужик – точно так же голосовавший попуткам на автодороге Сеченово – Сергач. Жутко вспомнить, как она полувисела на борту, не в силах забросить повыше свою тяжелую попу! Ей было стыдно потом поглядеть на мужичка, однако самое смешное, что он-то воспринял ее неуклюжесть как поощрение (дескать, девка просто подставилась, чтоб ее лапнули) и полдороги лез к Алене с самыми недвусмысленными намерениями: сначала словно играючи, а потом всерьез, нахраписто, с побелевшими глазами. Давай, дескать, вот здесь, прямо в кузове! Здорово она тогда перепугалась, ничего не скажешь! Строго говоря, особенно оберегать Алене было нечего: с невинностью она к тому времени уже успела распроститься в каком-то строительном вагончике в жарком-прежарком дальневосточном августе (да, выпала у нее однажды такая экстремальная поездочка чуть ли не на край света!), под упоительный гул ветра в вершинах берез, ошалелый скрип убогого топчана и запаленное дыхание некоего электромонтажника-высотника (имени его, если честно, Алена теперь не помнила – Женя? Толя?.. Нет, Игорь, ну разумеется – Игорь!), обладателя самых несусветных на свете, обольстительных, черных, совершенно убийственных глаз. Все прочее у него тоже оказалось каким надо, от юношески-гладкой, смугло-мраморной груди до невероятно сильных ног и неутомимого того, что находилось между ними… и долго, долго потом этот самый верхолаз, бегавший по проводам своей ЛЭП с тем же неподражаемым изяществом, с каким Алан Торнсберг танцевал самбу, донимал Алену в эротических снах…
Короче, терять было вроде бы нечего, однако не в том дело! Уже тогда Алена знала, что всю жизнь будет сама выбирать себе мужчин и не потерпит ничего иного. И уж тем паче не допустит, чтобы какой-то там гегемон попользовался ее утонченностью (духовной!), интеллигентностью, изысканностью и другими лучшими качествами. Однако гегемон оказался из настырных – видимо, такие и делали революцию в семнадцатом году, не в силах смириться с тем, что богатые барыни нипочем не желают им принадлежать! Спаслась Алена только тем, что локтем вышибла стекло в кабину шофера и завопила дурным голосом. Водила по возрасту ей в отцы подходил, к тому же в кабине у него сидела бабуля, годившаяся Алене как минимум в прабабки. И эти два представителя старшего поколения на пару так отмутузили охамевшего гегемона (причем, как ни странно, физическому воздействию наиболее ретиво подвергала его именно бабуля, а словесной обработкой занимался водитель), что тот, видимо, навеки зарекся домогаться представительниц враждебного класса.