Сызранцы галантного века
I. Конец воеводского правления
Галантным принято называть век XVIII-й. Правда, речь у нас пойдёт лишь о его последних двух десятилетиях. Тому есть свои причины. Фраза: «Времена не выбирают», как нельзя лучше подходит к нашему случаю. Именно на эти два десятилетия приходятся знаменитые екатерининские реформы местного самоуправления, когда власть от воевод передавалась выборным органам: уездным судам, магистратам, дворянским обществам. По счастливому стечению обстоятельств обширная документация этих органов сохранилась в нашем Сызранском государственном архиве. Вот мы и можем, что называется, из первых рук узнать, как жил уездный город Сызран, в те времена, когда в Петербурге знаменитый Потёмкин поражал воображение современников роскошными балами, стареющая императрица Екатерина II меняла, как перчатки, юных фаворитов, щедро наделяя их миллионными подарками из государственной казны, а где-то совсем далеко стучала гильотина в революционном Париже и американские соединённые штаты воевали за свою независимость.
Мы привыкли судить о XVIII веке именно по этим великим событиям. Предки же наши были больше озабочены добыванием хлеба насущного, и волновали их больше те реформы, которые в 1780 году обрушились на их головы. Ведь то, что нам сейчас кажется простым этапом административной реформы, тогда воспринималось, как крушение вековых устоев. Исчезла, казавшаяся незыблемой власть царских воевод.
Почти столетие управляли они не только Сызранью, но и обширной округой, простиравшейся от Самары на востоке, Хвалынска на юге и Кузнецка на западе. Даже обширные земли Заволжья вплоть до самых владений яицких казаков тоже находились в их ведении. Богом и царём был воевода в этом обширном краю. Назначавшийся Сенатом, он сосредотачивал в своих руках всю полноту власти: был судьёй, сборщиком налогов, главным администратором и воинским начальником. Прибавьте к этому страшную удалённость центральных контролирующих органов, и вы поймёте, чем был тогдашний воевода.
Мздоимство и самоуправство воевод стало легендарным, вошло в фольклор и художественную литературу. С этим пытались бороться, ограничивая срок воеводства 2—3 годами, но помогало это мало.
Справедливости ради нужно заметить, что хлеб воеводы был хоть и сытен, но несладок. Особенно в таких отдалённых приграничных краях, как сызранский. Ведь реальной силы в их руках почти не было. В городских стенах близ своей канцелярии воевода был грозой обывателей, а о том, что творилось в ближайшей округе, повествуют мемуаристы и архивные документы.
«В самую же старину бывало и то, что шайка остановиться близ города, а атаман, вооружённый, идёт один в город и грабит лавки. Гарнизонные солдаты были старые, увечные, дряхлые, без ружей; воеводы были тоже старики, отпущенные на воеводство только покормиться: защиты не было; а народ был уверен, что разбойники заговаривают ружья, чтоб они не давали выстрела!». Так вспоминал недавнее прошлое помещик села Троицкого Михаил Дмитриев.
Встречаются отголоски воеводских времён и в более поздних документах сызранского архива. Давая показания в магистрате о событиях 60-х годов, один мещанин рассказывает, как его арестовали в Саратове и везли в Сызрань. Ночью подплыли на лодке вооружённые люди и спросили, кто и куда путь держите. Потом атаман, рассмеявшись, приказал арестованному плыть дальше, а конвою возвращаться в Саратов. Так и поплыли: мещанин в Сызрань, конвоиры – обратно. Никто и не подумал ослушаться.
О том, как сами разбойники воспринимали воеводскую власть, хорошо свидетельствует случай в Пермском крае. Тамошний воевода отправился во главе вооружённого отряда по уезду искоренять разбои. В первую же ночь всё его воинство было застигнуто врасплох и разоружено. Самое интересное, что было потом. Думаете кровавая расправа с блюстителем порядка? Разбойники просто высекли его и, смеясь, отпустили с миром. Сиди, мол, дома старый дурак!
А вот снова свидетельство из сызранского архива. В 60-е годы работала здесь сенатская комиссия под началом полковника Резанова. В числе прочих дел были обвинения купца Фёдора Попова в хищениях и убийстве. Так вот, все документы при пересылке из магистрата в комиссию отбили неизвестные. Заглохло дело. А один из исчезнувших документов кто-то случайно обронил 20 лет спустя недалеко от дома купца Петра Веденисова, и случайный прохожий принёс его в магистрат.
Тех, кто посильней и побогаче, такое положение дел вполне устраивало. Вот как описываются купеческие разборки в послании жителей Сызрани в Уложенную комиссию 1767 года. «Да известно нам, что оный Петров, из нас, купцов, многих захватывает к себе в дом и усилием своим и самовольно мучит в цепях и прикованных к стене чрез поверенных, не требуя от присутствия, если чем они виновны, рассмотрительного удовольствия, и, захватя, весьма долговременно одного из купцов, Федора Заварзина, бил мучительски плетьми неведомо за что, коего увез с собою неведомо ж куды, скованного, а на показанном заводе своем, как значит выше сего, держит на работе из сызранских купцов по усилию своему, без ведома сызранского магистрата, без пашпортов, а хотя кои и с пашпортами, да с просроченными многовременно, коим надлежало быть по очереди в службах общих наших по выборам купеческим, но тою отбытностью прочие несут немалую тягость».
Люди законопослушные, как водится, от такого положения дел страдали. В том же 1767 году сызранское дворянство и магистрат обратилось в Сенат с просьбой назначить воеводой местного помещика Ивана Дмитриева. Был он человеком честным и пользовался огромным авторитетом у земляков. Но, самое главное, являясь крупным помещиком, Дмитриев располагал солидным отрядом вооружённой дворни и мог навести порядок не только словом, но и делом. Гласу вопиющих не вняли. В Сызрань прислали на воеводство коллежского асессора Семёна Фёдоровича Набокова и всё пошло своим чередом. Подобное отношение к провинции аукнулось в полной мере уже через несколько лет, когда край охватило восстание под руководством Емельяна Пугачёва.
Так уж получилось, что впервые объявился чудесно воскресший государь Пётр III именно на землях подведомственных нашим воеводам: в Таловом умёте на Сызранской дороге идущей в Яицкий городок, нынешний Уральск. Здесь Пугачёв «открылся» своим первым соратникам и начал собирать сторонников.
Нужно отдать должное сызранскому воеводе. Восстание ещё не началось, небольшой отряд пугачёвцев скитался по степи от умёта к умёту, а наверх в губернскую канцелярию уже понеслось донесение о происходящем. Это немудрено, если учесть, что на дворе стояла осень, и большое количество сызранцев беспрерывно ездило с товаром в Яицкий городок и обратно.
Сызранским воеводою тогда был коллежский асессор Иван Васильевич Иванов. Он вступил на эту должность в 1770 году, а оставил её лишь в 1776. Кутерьма была такая, что было не до новых назначений. Мы совсем ничего не знаем об этом человеке, которому суждено было возглавлять наш город в столь сложный период истории, а это несправедливо. Ведь в охваченном огнём крае лишь Сызрань осталась относительным островком спокойствия, в чём, несомненно, есть и заслуга воеводы.
В делах уездного суда мне попалось упоминание о тех грозных годах. Крепостная крестьянка из села Ивашевки подала прошение, что её муж был осенью 1773 года взят в ополчение в уланы в отряд генерала Кара, где погиб. Вот теперь кто-то надоумил женщину, что она, как солдатская вдова имеет право на вольную. Думается, что ивашевский бедолага был не единственным, кто тогда отправился воевать с Пугачёвым. Известна и участь этих отрядов – большая часть их перешла к самозванцу.
Одному из сызранцев удалось побывать даже в атаманах. Купец Семён Володимерцев буквально накануне восстания был осуждён магистратом за предосудительное поведение к ссылке в Оренбургский край. Туда и был отправлен по этапу. Однако, добрался лишь до Самары – Заволжье охватило восстание. А перед самым Рождеством отряд пугачёвцев под командованием Арапова захватил город. Самарский комендант Балахонцев бежал в Сызрань. Вот тогда Володимерцев из скопившихся в Самаре ссыльных сформировал отряд и встал во главе.
Нетрудно догадаться, куда он собирался направиться. Кому, как не ему знать, что Сызрань фактически не защищена. Судя по всему, как раз незадолго до этого город лишился кремлёвских стен. Сохранилось упоминание о сильном пожаре в 1772 году в кремле, а в 1773 году было построено новое здание воеводской канцелярии. Видимо, эти события связаны между собой. Во всяком случае, десять лет спустя, уже не было даже следов крепостных укреплений.
Но в Сызрань уже прибыли правительственные войска – легкоконная команда под началом майора Муфеля. Через пару дней Самара была освобождена. Попавший в плен Володимерцев был бит кнутом и отправлен на каторгу. Его дальнейшая судьба неизвестна.
В самой же Сызрани тогда обреталась одна из загадочнейших фигур Пугачёвского бунта – игумен Воскресенского скита Филарет. Именно к нему прибыл Пугачёв за год до восстания. Что связывало этих двух людей так доподлинно и неизвестно. После начала восстания Филарет прибыл в Сызрань, был здесь арестован в январе 1774 года и отправлен в Казань.
Наш провинциальный город тогда посещало много знаменитостей. Здесь держал свою штаб-квартиру поручик Державин – будущий великий поэт, сюда занесло знаменитого авантюриста Евстафия Долгополова. Этот разорившийся купчик, близкий в прошлом ко двору Петра III, сумел обвести вокруг пальца саму Екатерину II, пообещав ей захватить Пугачёва и получив под этот проект целый мешок золота. Так вот недалеко от Сызрани Долгополов скрылся от сопровождавших его гвардейцев. Купца вскоре нашли, чего нельзя сказать о золоте.
Проезжал через наш город тогда и Суворов. Он вёз из заволжских степей пленного Пугачёва. Этот эпизод обычно описывается вскользь, а совершенно напрасно. Именно в этот момент в сызранской округе сложилось крайне сложное положение. Восстала часть солдат симбирского гарнизона и, убив своего командира, ушла к городу Карсун. Там уже действовал большой отряд крестьян под руководством Фирсова. Была реальная угроза захвата Сызрани, в то самое время, как войска ушли отсюда на юг в погоню за Пугачёвым.
Суворов подъехал к переправе через Волгу поздно вечером. Не рискнув переправляться ночью, решил подождать утра. Внезапно загорелся соседний дом. Суворов немедленно отвёл клетку с пленником подальше от изб и всю ночь сам дежурил возле неё с оружием. Как только рассвело он, не дожидаясь переправщиков, переплыл Волгу на лодке. Пугачёв слишком много знал, и слишком много людей не желало, чтобы его довезли до Симбирска.
Был и у самого Емельяна Ивановича эпизод биографии, связанный с Сызранью. Когда его после первого ареста везли в 1772 году из Вольска в Казань, то остановились заночевать в Сызрани на постоялом дворе. Скорее всего, это было в Покровской слободе, где-то на пересечении нынешних улиц Урицкой и Красноармейской. Вот здесь Пугачёв и попытался подкупить своих провожатых, выдав им в темноте медные деньги за золотые. Обман раскрылся и незадачливые 20 копеек были тут же благополучно пропиты совместно с конвоирами. О чём последние и поведали чистосердечно на следствии два года спустя.
Знаменитый собиратель симбирской старины Садовников, тот самый, что написал песню «Из-за острова на стрежень», утверждал, что сызранцы принимали очень активное участие в подавлении пугачёвского восстания. Именно из них комплектовались отряды, ловившие бунтовщиков по окрестностям. Якобы, после этого и прозвали сызранцев ухорезами. Правда это или нет, но прозвище действительно закрепилось на полтора века.
Именно Пугачёвщина заставила правительство заняться, наконец, реформами управления в провинции. И самой первой мерой стала ликвидации воеводского правления.
Последним сызранским воеводою суждено было стать премьер-майору Никите Евментьевичу Можарову. О нём известно, что родился он около 1735 года, был вдовцом, имел сына Степана, небольшое имение где-то за Казанью и 11 душ в деревне Томышево.
II. Они были первыми
16 января 1781 года по старому стилю в Сызрани состоялось торжественное открытие новых присутственных мест. От того далёкого времени мало что сохранилось. Наш современник, пожелавший совершить путешествие в прошлое, сможет пересчитать дошедшие до нас свидетельства той эпохи по пальцам одной руки.
Христорождественский собор и Спасская башня в кремле, храм во имя Феодоровской Божьей Матери в Вознесенском монастыре и Ильинская церковь на Интернациональной. Но и они уже сильно изменились за протекшие века. Феодоровский и Ильинский храмы сильно перестроены, Христорождественский собор лишился всего своего роскошного декоративного убранства. В том, что оно было великолепным можно не сомневаться. Храмоздатель его Алексей Кандалаев был, видимо, человеком своенравным и оригинальным. В частности, имел пристрастие к скульптуре, что для русского православия нетипично. В одном из своих имений он установил в церкви фигуры, олицетворявшие четырёх евангелистов, что доставляло немало хлопот причту ещё столетие спустя, так как власти требовали их убрать. Можно лишь догадываться, как Кандалаев постарался изукрасить центральный собор Сызрани. Во всяком случае, ещё в самом начале XX века в этом храме, бывшем к тому времени полвека тюремным, сохранялся изумительной работы резной иконостас, увитый виноградными листьями.
В глухом переулке при улице Красноармейской во дворе двухэтажного жилого дома можно ещё увидеть остатки каменных стен, принадлежавших, как утверждают местные жители, Покровской церкви. А позади детского парка «Гномик» стоит старый престарый тополь. Сколько ему лет доподлинно неизвестно. Справочники утверждают, что возраст этих деревьев может достигать трёхсот лет, а толщина четырёх метров. Наш потоньше и, следовательно, помоложе. Так что вполне может быть, что и он ещё застал век XVIII-й. Тогда, как раз на этом месте располагалась Инвалидная слобода, а солдатиков, обычно, заставляли сажать тополя и берёзы.
Вот, собственно, и всё. Исчезли дома, изменилось расположение улиц, дважды выгорал дотла весь город. Прибавьте к этому многочисленных строителей новой жизни, которых во все времена хватало, и вся деятельность которых обычно сводилась к уничтожению старого. Умерли люди, давно ушла память о них. Когда ещё в середине XIX века стали писать летопись Троицкой церкви, то даже не смогли вспомнить, где жил её храмоздатель Заворотков, хоть тот и умер всего полвека назад.
Но есть какой-то высший закон, по которому ничто не проходит бесследно, и все дела человека, и добрые и злые, рано или поздно попадают на суд потомков.
Спасибо нашей бюрократии. Именно благодаря извечной бумажной волоките сохранилось множество бесценных документов, рассказывающих о жизни далёкого прошлого. Нам повезло и в том, что многие из них оказались в архиве нашего города. Более тысячи дел сызранского уездного суда, городского магистрата, дворянской опеки. Имущественные тяжбы, избирательные списки, описи и служебые реестры. Жалобы, доносы, протоколы допросов и осмотра мест происшествия. Финансовые документы.
Живая человеческая речь, заботы и страсти далёкой эпохи бесстрастно и пунктуально зафиксированы усердными и не очень канцеляристами в этих пухлых томах, от которых нет-нет, да повеет нюхательным табаком, столь любимым в галантном веке. Неохотно отдают свои тайны эти плотные листы голубоватой бумаги с водяными знаками давно исчезнувших фабрик, исписанные чернилами, сваренными из дубовых орешков. Плохо понятен почерк, забыто значение иных слов. Но, потраченные усилия стоят того. Никакие мемуары и записки современников не дадут того, что рассказывают эти документы, беспристрастные свидетели давно минувшей эпохи.
Так давайте теперь посмотрим, что за присутственные места открыли вскоре после святочных гуляний в 1781 году. Вместо воеводской канцелярии, ведавшей всем и вся, теперь учреждались уездный суд, уездное казначейство, нижний земский суд, городническое правление, сиротский суд и нижняя расправа. Не буду утомлять читателя описанием их функций – мы к этому ещё вернёмся. Я огласил весь список для того, чтобы можно было ощутить впечатление тогдашнего обывателя от такого бурного роста бюрократического аппарата. Долго ещё потом люди, привыкшие к воеводской «службе одного окошка», путались и обращались не в то ведомство.
Некоторые учреждения существовали и раньше. Городничий был помощником воеводы. Товарищем, как гласил его официальный титул. Занимался он тем же самым – поддерживал порядок в городе. Вот только полномочия городничего теперь расширялись, да и подчинялся он лишь Симбирским властям. В новых условиях эта должность становилась ключевой.
Сызрани повезло. Товарищем воеводы с 1778 года был местный дворянин капитан Иван Гаврилович Дмитриев. Человек исключительно честный, болезненно справедливый, он обладал, кроме всего прочего, реальной силой в виде отряда вооружённых дворовых людей. Расширив после начала реформы свои полномочия. Дмитриев употребил их не для личного обогащения, как это нередко бывает, а на укрепление законности. Очень редкий случай в российской истории, когда нужный человек оказывается в нужный момент в нужном месте. Сколько раз в бесконечной череде реформ, обрушивавшихся на нашу многострадальную Родину, всё пошло наперекосяк именно потому, что не нашлось умного, честного и сильного человека.
Возможно, подобные мысли приходили и в головы сызранцев, собравшихся на открытие присутственных мест. Подобные мероприятия обязательно сопровождались торжественным молебном в Христорождественском соборе. Туда собрались и новоиспечённые чиновники, цвет сызранского дворянства и купечества. Сейчас бы это назвали презентацией. Зима была очень морозная, это отметили все хроники. Сызранцы смотрели на тех, кому предстояло осуществлять власть в ближайшие три года.
Первым лицом, конечно, был городничий. Уже немолодой 44-летний человек с суровым лицом и безупречной репутацией. Теперь давайте посмотрим на тех, кто в этот холодный зимний день теснился за его спиной.
По новым законам руководители местных органов власти теперь избирались дворянством. Прежде всего, это был уездный суд, состоявший из судьи и двух заседателей.
Нужно отметить, что фигура нашего первого жреца Фемиды была достаточно колоритна. Им стал капитан Никита Иванович Уваров. Если верить документам, то ему на тот момент было уже 65 лет. Правда, верить им можно не всегда. В те времена почему-то совсем не уделяли внимания возрасту и зачастую указывали его весьма произвольно. Чего уж говорить, если даже у великого Суворова в энциклопедии значится два года рождения 1729 и 1730. Но, это к слову. В любом случае, Уваров был уже не молод.
Он принадлежал к тому мелкопоместному дворянству, которое тянуло многие годы нелёгкую армейскую лямку, не получая за это ни чинов, ни денег. Получив в 1762 году после указа Петра III возможность выйти в отставку, Никита Иванович немедленно ею воспользовался. Видимо, сразу и женился, так как в 1763 году у него родился сын Иван. К 1780 году успел овдоветь и ещё раз жениться. Как раз накануне описываемых событий у него родился сын Михаил. Жил Уваров в деревне Петровке и относился к числу провинциальных бар средней руки. Имея более 200 наследственных и полученных в приданое душ крестьян, мог вести более или менее приличный образ жизни. Теперь реформа давала ему возможность немного подзаработать на службе. Отбыв три года судьёй, Уваров попал на должность заседателя Симбирского верхнего земского суда, после чего старость и болезни окончательно заточили его в деревенском доме. Там первый сызранский судья и доживал свой долгий век ещё десять лет.
Под стать ему были заседатели. Видимо, сызранцы считали возраст главным достоинством судей, так как правой рукой Уварова избрали капитана Михаила Ивашева. Он уже имел тридцатилетнего сына и давно овдовел. То ли положительный пример судьи сыграл свою роль, то ли от службы открылось второе дыхание, но Ивашев вскоре тоже женился. Однако силы были уже не те, и бравый капитан вскоре покинул молодую вдову с двумя малолетними детьми на руки её немолодого пасынка.
На этом фоне другой заседатель секунд-майор Егор Шильников смотрелся прямо юнцом. Ему было всего 44 года. Егор Иванович был беден. 12 крестьянских душ позволяли есть досыта каши, не более того. Судебная служба была для таких, как он единственной возможностью хотя бы жить в городе на казённый счёт. Но и этой возможности Шильников вскоре лишился. Через несколько лет он откажется от участия в выборах по старости и болезни глаз.
Уездную полицию или, как её официально называли нижний земский суд, возглавлял теперь капитан-исправник. Тоже должность выборная из местных дворян. Первым нашим исправником стал капитан Лев Андреевич Яковлев. Сельчанам, как обычно, не повезло. Начальник уездной полиции был совсем иного поля ягодой, чем городничий Дмитриев. Через некоторое время он уже числился под судом «за сочинение фальшивого завещания».
Реформа существенно расширяла полномочия городского магистрата. Теперь над ним тоже не было воеводы. Магистрат был теперь главной властью над городским населением: купцами, мещанами, цеховыми. Возглавляли его два бургомистра.
Первый старший Андрей Петрович Серебряков. Был он человеком случайным. Это прослеживается во всей его жизни. В богатеи вышел благодаря удачной женитьбе на дочери купца Азовцева, но собственных способностей, чтобы приумножить богатство не хватило. Также случайно, как и в бургомистры, он попадёт, пять лет спустя, в первые городские головы, но и там ничем себя не проявит. Так и помрёт седьмого апреля 1794 года, даже не успев устроить свои посмертные дела. Пока наследники судились, последние остатки случайно нажитого богатства пошли прахом.
Вторым бургомистром считался Яков Петрович Веденисов. О нём известно мало. Был он молод. Рано лишился матери. Отец его, один из крупнейших сызранских воротил Пётр Иванович Веденисов, женился во второй раз и подросший Яков стал вести дела отдельно. То ли он получил какие-то деньги от матери, то ли сам удачно женился, но был он не беднее отца. По Волге плавал его собственный караван из нескольких судов, а в Чебоксарах у Веденисова был собственный каменный дом. Между прочим, лучший в городе. Настоящий терем в стиле нарышкинского барокко. Дом этот считался украшением Чебоксар и уничтожен был совсем недавно. Сам Яков Петрович умер совсем молодым в городе Камышине. В этом году на Волге разыгрался сильный шторм, потопивший много судов. Кто знает, может, он и стал причиной гибели бывшего сызранского бургомистра, основным занятием которого и были речные перевозки.
Таковы были главные лица новой власти. А за их спинами стояли стряпчий, приставы, ратманы, секретари. Всем им предстояло в ближайшее время укрепить власть на местах, расшатанную многолетним воеводским правлением, и навести в российских городах и сёлах хотя бы видимость порядка.
III. Становление местного самоуправления
Разместились новые присутственные места в бывших зданиях воеводской канцелярии и воеводского двора. Благо, первую построили всего семь лет назад. Суды и опека заняли канцелярию, а исполнительная власть в лице городничего и исправника – двор. Полиции ведь не обойтись одними кабинетами. Нужно и караульное помещение, и тюрьма. Всё это довольно компактно расположилось на высоком берегу Крымзы сразу за Спасской башней в месте, которое мы называем кремлём, а в XVIII веке звали просто крепостью. Хоть от самих укреплений остался один вал.
Магистрат располагался при торговой площади, прямо напротив Казанской церкви, приблизительно на месте современного колледжа искусств. Здание его было построено в 1730 году и уже порядком обветшало.
На первый взгляд всё нормально. Вот уездные власти, вот городские, вот полиция. На деле всё оказалось сложней. Сызрань основывалась сто лет назад, как крепость и её основным населением был гарнизон – пахотные солдаты. Называли их так потому, что вместо жалованья они получали участки земли, и основным источником их доходов было сельское хозяйство. Со временем, когда военное значение крепости стало падать, бывшие солдаты постепенно превращались в обыкновенных государственных крестьян. По прошедшей в 1782 году ревизии их в Сызрани насчитывалось 1494 человек мужского пола и 1543 женского. Если учесть, что в городе на тот момент жило всего 3124 и 3380 душ соответственно, нетрудно понять, что по своему составу он больше походил на сельское поселение.
Но, самое главное, подчинялись пахотные солдаты уездным властям: нижней расправе и капитану-исправнику.
Городским населением, подведомственным магистрату, были купцы, мещане и цеховые-ремесленники. Именно они несли ответственность за обеспечение порядка на улицах и выполнение всех, связанных с этим повинностей и расходов. В 1782 году в Сызрани насчитывалось 340 купцов обоего пола, 1429 мещан и 832 цеховых. Кроме всего прочего они были исторически обделены землёй. Все окрестные угодья были ещё при основании крепости пожалованы гарнизону и, прибывавшему позже торговому и ремесленному люду негде было пасти свой скот, а в XVIII веке без этого было никак. Ведь без лошадей тогда было никуда. Да и торговля калмыцким скотом требовала пастбищ. Вот и пожаловали сызранским горожанам земли за Волгой. Там они пасли свои табуны и заготавливали сено. А коров и овец, делать нечего, приходилось пускать в общие с пахотными солдатами стада за дополнительную плату.
Однако самой главной проблемой была конкуренция. Многие пахотные солдаты не хотели утруждать себя сельским хозяйством и с удовольствием занимались торговлей. Они успешно перепродавали хлеб, рыбу, кожи и другие традиционные местные товары, не платя при этом сборы в городскую казну. Воеводы на это смотрели сквозь пальцы, ведь для них без разницы, что крестьяне, что мещане – лишь бы подати в казну платили. Куда только не жаловались горожане, даже в Уложенную комиссию писали – всё без толку. Теперь, когда воевод не стало, а весь контроль за торговлей в городе попал в руки магистрата, обострение конфликта было неизбежно.
Осложняло всё различная подведомственность конфликтующих сторон. Магистрат не мог наказывать нарушителей, а лишь передавал их уездным властям, которые, естественно, спускали дело на тормозах.
С другой стороны, прибавилось хлопот полиции. Раньше как было? Поймали нарушителя и к воеводе. Тот тут же определял наказание. Теперь так стало можно поступать только с пахотными солдатами. Купцов, мещан и цеховых требовалось отправлять в магистрат. В итоге правонарушители зачастую оставались безнаказанными. Находившийся в магистрате при письменных делах мещанин Семён Заварзин в течении одного 1783 года дважды был задержан полицией: за драку в питейном доме и избиение вдовы пахотного солдата Афимьи Григорьевой – как с гуся вода. Когда его уже в третий раз взяли в девять часов вечера возле Дерябинского питейного дома, где он «будучи чрезвычайно пьян, с немалым дрекольем, чинил шум и ругательство полицейским служителям», то в магистрат прислали из полиции специальный рапорт о недопустимости такого отношения к нарушителю. Грозного городничего Дмитриева испугались и, скрепя сердце, подвергли своего «писуна» трёхдневному аресту.
Конец ознакомительного фрагмента.