Вторник, 11 октября 2011 г.
Перекрестный допрос Бориса Березовского (10:15)
Г-н Сампшн: Передайте, пожалуйста, свидетелю транскрипт встречи в Ле Бурже. Главная цель данной встречи – это обсуждение ваших счетов с господином Абрамовичем, в частности, определение того, каким образом можно заплатить деньги. Вам и Бадри за пределами России, чтобы это было эффективно с налоговой точки зрения. Вы принимаете, что именно это было сутью встречи в основном?
О.: В общем, да.
В.: Беседа начинается обсуждением состояния баланса с господином Абрамовичем, не так ли?
О.: Да. Насколько я понимаю, сначала я почти вообще не участвовал в беседе, в обсуждении в отношении счетов баланса.
В.: Последний параграф вашего комментария. Вы говорите: «Когда господин Абрамович вернулся в Россию без наших подписей – это по контракту ОРТ, – господин Путин понял, что ему необходимо усилить давление, чтобы заставить нас продать. И после этого, на следующий день, 7 декабря, был арестован господин Глушков». Вы здесь говорите: «Из-за встречи в Ле Бурже арестовали Глушкова на следующее утро».
О.: Вы совершенно правы. Госпожа судья, я хочу отдельно прокомментировать, чтобы это было понятнее. Это именно так, именно так, оперировал КГБ. Сначала они организуют «маски-шоу», они выказывают свою силу, свою власть, влияние. Потом, значит, 6-го Абрамович приезжает к нам, чтобы нас подтолкнуть подписать документы, и Владимир Владимирович Путин ждет его отчета, чтобы Абрамович ему отчитался. И 7-го, поскольку мы четкого ответа Абрамовичу не дали, арестовывают Николая Глушкова. Просто понять, насколько я об этом волновался… Я напрямую спросил господина Абрамовича: «Рома, скажи мне, могут Николая арестовать?» Роман сказал: «Думаю, нет. Думаю, нет. Нет, это маловероятно». Это значит… это типичные способы действия КГБ, все их знают из классических детективов, из классических книг. Сначала угроза, потом переговоры, переговоры безуспешные, еще одна угроза. Вот я так это понимаю, простите.
В.: Господин Абрамович имел какой-то черновик, проект договора по продаже ОРТ в Ле Бурже для вашей подписи?
О.: Я ничего не видел из того, что было у Абрамовича. Они с Бадри все обсуждали. И они обсуждали то, что все уже почти готово.
В.: То есть у него не было проекта.
О.: Да, но он настаивал: «Давайте что-то подпишем».
В.: Он показывает, что у него не было договора с собой на подпись.
О.: Нет-нет-нет.
В.: Но если у него не было договора на подпись, естественно, он не мог вас заставлять что-то подписать на встрече в Ле Бурже, не так ли? Господин Абрамович вас никогда не просил какой-то конкретный документ подписать в Ле Бурже, не так ли?
О.: Конкретный – нет, но смысл того, что он просил подписать, абсолютно ясен, потому что он должен был отчитаться Путину, что мы продали, что мы подписали сделку. В этом весь смысл: подписать что угодно.
В.: Следующий момент, о котором я хочу вас спросить, это ваше предположение о том, что, поскольку что-то не было подписано в Ле Бурже, был арестован Глушков. Как я понимаю из того, что вы сказали несколько минут назад, что вы сами заключили из последовательности дат: ваша встреча, сначала рейд, потом встреча, потом арест 7-го.
О.: Да, вы совершенно правы. Я четко понимаю, что Абрамович хотел получить ясный ответ, четкое понимание, что мы финализировали сделку, и он этого не получил. И после этого он несколько раз по этой причине упомянул: «Мне нужно отчитаться перед Владимиром Владимировичем». Это значит, убедить нас завершить сделку, и он этого не получил. И на следующий день они арестовывают господина Глушкова. Я напрямую спросил Абрамовича: «Что ты думаешь о Николае, он мог быть арестован?» Потому что я стал волноваться об этом, я просчитал.
В.: Да, но за пять недель, ко времени встречи в Ле Бурже, вы знали, что Глушкова собирались арестовать?
О.: Нет, я знал, что его могли арестовать, он принял на себя этот риск. У вас будет шанс допросить господина Глушкова. Да, я посоветовал ему уехать из России, и он отказался, он в это не верил. Я верил в это, потому что думал, что я знал этих людей лучше, именно поэтому я уехал из России.
В.: Когда вы покинули Россию, вы посоветовали господину Глушкову, чтобы он тоже уехал, не так ли?
О.: Да, мы это с ним обсуждали. Он уже немолодой человек, и он сделал свой личный выбор, но я с ним это обсуждал.
В.: То есть вы ожидали, когда вы уехали, что его могут арестовать?
О.: Я думал, что его могут арестовать, да.
В.: Но событие, которое подтолкнуло вас к тому, чтобы покинуть Россию, – это то, что 30 октября вы узнали, что вас вызывают в Генпрокуратуру 13 ноября, не так ли?
О.: Нет, основная причина была та, что, как я вчера упомянул, президент России, господин Путин, сказал, что у него была в руке дубина, чтобы дать мне по голове. И это гораздо более опасно, чем другая причина.
Совершенно четко ясно, после этого Генпрокуратура стала действовать именно таким образом, они очень хорошо знают, как давление наращивать. Они отобрали мой дом, который я снимал много лет, где я жил с семьей, где дети мои жили, потом они стали другие какие-то вещи делать, и уже не помню, я это все записал в показаниях, как они это давление усиливали. Они опять открыли расследование, они стали вызывать меня в Генпрокуратуру, и, наконец, они вручили мне ордер на арест, но это произошло немного позже.
Нет, вернее, не вручили мне, а выдали ордер на мой арест. Да, в ноябре 2000 года меня вызвали на допрос в Генпрокуратуру. Но в тот момент я уже был за границей.
В.: 30 октября заместитель генпрокурора господин Колмогоров заявил в интервью по телевизору в России, что вас обвиняют в мошенничестве, связанном с «Аэрофлотом», не так ли? Это было объявлено 30-го… Когда господин Колмогоров дал это интервью, он также сказал, что он предлагал обвинить господина Глушкова. Таким образом, вы знали во время встречи в Ле Бурже уже в течение пяти недель, что не только вас, но и господина Глушкова собираются преследовать уголовно?
О.: Да, я знал.
В.: И если они обвиняют господина Глушкова, это значит, что они собирались его арестовать, не так ли?
О.: Но вы же знаете практику действия российского КГБ… Если они приглашают кого-то… вызывают кого-то на допрос, обычная практика, что в тот же день человека арестовывают. И я действительно волновался, что Глушков, с одной стороны, не последовал моему совету, и он понимал, что он может стать заложником. Вот об этом я волновался.
В.: В середине ноября ваша газета «Коммерсантъ» напечатала материал о том, когда господина Глушкова должны были арестовать. Вы помните это?
О.: Я сейчас в точности это не помню.
В.: Во время встречи в Ле Бурже вы и все остальные, приближенные к господину Глушкову, уже знали, не так ли, что дата, установленная на допрос господина Глушкова в Генпрокуратуре, была 7 декабря, не так ли?
О.: Да.
В.: И я предполагаю, что вы также знали, что господину Глушкову дал понять друг в секретных службах, что это может произойти. Так он говорит в своих показаниях.
О.: Но тут очень-очень важный момент, детали очень важны, поскольку я знаю, что Глушков, он в костюме пришел на допрос, он не пришел с сумкой, готовый идти в тюрьму, это очень важно. Когда Бадри с Патрушевым встречался, когда его пригласили, когда они его пригласили прийти вместе к президенту на встречу, вы помните, госпожа судья, мы обсуждали, он взял с собой свитер, он взял с собой тренировочные брюки, он готовился к тому, что его арестуют. А Глушков не был готов к тому, что его арестуют.
В.: Но пока что вы даете два ответа на этот вопрос; один раз вы сказали, что вы знали, что его собирались арестовать 7-го, а сейчас вы говорите, что не знали.
О.: Определенно, нет. Если бы я так думал, почему мне задавать вопрос Абрамовичу, если я уже знал? Я знал, что Глушкова вызывали на следующий день, это – да, я знал. Господин Сампшн, позвольте мне закончить. Значит, он уже был вызван, и я был совершенно не уверен, как я пытаюсь объяснить, госпожа судья, я совершенно не был уверен, я бы не задавал этот вопрос, или по крайней мере…
Даже у Абрамовича были по этому поводу сомнения больше, чем у меня. Да, я абсолютно не был проинформирован, как Абрамович. Я не был проинформирован в такой же степени, как Абрамович, если у него были сомнения… он создал неясность, вот он говорит в своем ответе: «Думаю, нет» (не арестуют). И это показывает, что он знал об этом гораздо лучше, поскольку он был в Москве, он был экспертом, я – нет, я уже сказал, что Глушков к этой встрече готовился, он пришел в костюме, никто, кто собирается быть арестованным, не приходит в костюме на встречу в прокуратуру.
В.: Посмотрите на то, что вы записали в комментарии ваших свидетельских показаний: «Я и все близкие господина Глушкова знали, что если он вызывается в Генпрокуратуру на допрос 7 декабря 2000 года, и это обычная практика в России – арестовывать людей прямо на месте». Вы это знали?
О.: Да, я знал, что на следующий день он будет в офисе Генпрокуратуры.
В.: Господин Березовский, Глушков в своих показаниях сказал, что 13 ноября было объявлено в «Коммерсанте», что он будет арестован на допросе, и он говорит после этого: «Я знал, что меня арестуют и задержат». То есть вы не сомневаетесь в показаниях господина Глушкова о том, что он знал сам, нет?
О.: Нет, господин Глушков сам писал свои показания, я за него их не писал, я не видел его показаний, и насколько я знаю, мое четкое понимание – это то, что там Глушков пишет сейчас, что бы он там ни писал, у меня было совершенно другое понимание, противоположное. Глушков не исключал, что его арестуют, он не знал, что его арестуют.
В.: Господин Березовский, если бы генпрокурор объявил о своем намерении предъявить обвинение Глушкову за пять недель до вашей встречи в Ле Бурже и если вы уже знали, как вы показали, что он собирался быть арестован, тогда встреча в Ле Бурже не имела никакого отношения к его аресту 7 декабря.
О.: Совершенно не верно.
Вот представьте, что у вас больная мама, и вы знаете, что, может быть, она умрет в один день, и когда она умирает, вы все равно шокированы, то есть у меня был действительно шок, то что арестовали Глушкова, особенно потому, что ответ Абрамовича был: «Думаю, нет». И после того как Глушков был арестован, после этого у меня уже не было никаких сомнений, что Абрамович играл одну игру с генпрокурором, с Путиным и так далее, у меня не было никаких сомнений.
Господин Сампшн, совершенно верно, с другой стороны, снова и снова я повторяю одно и то же, госпожа судья. Если все было готово, как пытается представить господин Сампшн, если сделка была подписана без вопросов, сделка готова. Почему же тогда это заняло еще двадцать дней, и только после того как был арестован Николай, я подтвердил, что я готов подписать?
В.: Потому что, господин Березовский, у господина Абрамовича была избирательная кампания на Чукотке, и у него действительно ушло время на подготовку документов.
О.: Подождите секунду, господин Сампшн, вы совершенно правы. Действительно, заняло время, всем нужно было не спеша подготовить документы. Если бы документы были готовы, их бы подписали на следующий день. Но документы не были готовы – в этом причина… Почему они, почему…
Сейчас, секундочку. И вторая причина, почему я вел обсуждение с господином Абрамовичем о заключительных условиях. Заключительные условия были – освобождение господина Глушкова, а не деньги, не в денежном смысле. И по этой причине я не подписал немедленно, вот это основная причина.
В.: Если вы перейдете к части обсуждения между господами Абрамовичем, Патаркацишвили о российском валютном контроле, о проблемах… господин Абрамович ссылается на свой разговор с господином Путиным. И в своих показаниях господин Абрамович говорит, что говорил с Владимиром Владимировичем, чтобы правительство не противилось его покупке ОРТ. И ему сказали, что у правительства возражений не будет. Не буду мешать, сказал Владимир Владимирович. И Абрамович этот разговор вам передал, не так ли?
О.: Что господин Путин бы не возражал? Ну, это произошло в Ле Бурже, да, господин Абрамович описал, как господин Путин поможет или не поможет организовать платеж за ОРТ. Это впервые, когда у меня была четкая идентификация того, что Абрамович является посланником Путина. И что у него прямая связь с господином Путиным и обязательства какого-то рода помочь господину Путину убедить нас продать ОРТ. Это верно.
В.: Господин Абрамович говорит: «…мы должны подписать тогда такое, чтобы я мог отнести Владимиру Владимировичу показать и сказать: «Вот, сделка закрыта». Он спрашивает: «Какие документы должны подписать, чтобы указать, что сделка закрыта?» Господин Патаркацишвили говорит: «Мы все подписали, как только платеж пройдет, они могут получить акции. У нас все подписано». То есть это ссылка на тот факт, что все предварительные шаги для перевода акций были сделаны и подготовлены в Москве в ноябре с господином Городиловым.
О.: Да, очень хорошо, что вы именно так сказали, предварительные шаги. Я ничего предварительного не подписывал. Я ничего не видел, что бы было подписано предварительно.
В.: Господин Березовский, я пытаюсь правильно понять вашу аргументацию. Вы говорите, что только угрозы Абрамовича заставили вас принять решение, наконец, продать акции ОРТ.
О.: Да, конечно-конечно. Угроза уже была произнесена самим Путиным – Путин посадил Глушкова в тюрьму. Абрамович был только посыльным, он был посланником.
В.: Если вы решили продать акции ОРТ, как только вы услышали об аресте Глушкова, – вы об этом узнали от его адвоката, если только Абрамовича в этот момент не было с вами на Кап д’Антиб, то не может быть такого, чтобы он повлиял на ваше решение.
О.: Ну, конечно, он не мог повлиять на мое решение, но я все равно держал в памяти четкое понимание того, что окончательное условие будет состоять в том, что Глушков должен быть освобожден. Я – человек очень эмоциональный, я в тот день очень нервничал, и я не помню точно, что произошло в это время, но идея заключалась в том, что предварительное условие – освобождение Глушкова. Несмотря на то, что у меня нет выбора, у меня были аргументы, потому что я надеялся, что если он не будет освобожден, то я не соглашусь с этим.
В.: Господин Березовский, когда вы узнали, что господин Глушков взят под стражу, вы нам сказали, что вы сразу расценили это как попытку Путина надавить на вас, заставить вас продать ОРТ.
То есть не нужно было Абрамовичу это вам говорить, вы и без него знали, что один из способов добиться освобождения Глушкова заключается в том, чтобы сделать то, что хотел Путин, – продать ОРТ.
О.: Нет, мне нужно было, чтоб Абрамович это сказал.
В.: В самых последних ваших свидетельских показаниях вы утверждаете, и вы об этом устно тоже говорили, в частности вчера, что вы всегда или обычно помните события, имеющие для вас эмоциональную важность.
О.: Да, совершенно правильно.
В.: А арест Глушкова был для вас эмоционально важным событием?
О.: Да, это было одно из самых важнейших эмоциональных событий в моей жизни.
В.: И приезд Абрамовича в Кап д’Антиб был для вас эмоционально важным?
О.: В меньшей степени, но все-таки эмоционально сильное событие было.
В.: Значит, если эти два события произошли в один и тот же день, я думаю, что уж наверняка вы оба эти события запомнили, и вам не надо было бы суетиться и пытаться выбрать тот день или другой день?
О.: Вы знаете, я чувствовал, что вы зададите этот вопрос. Вопрос хороший. Я чувствовал, что вы его зададите, и могу вам сказать, что я точно помню день ареста Глушкова, я точно помню встречу с Абрамовичем на Кап д’Антиб. Я не помнил, что это произошло в тот же самый день. И я снова думаю, что это произошло потому, что арест Глушкова на меня оказал такое эмоциональное воздействие, что я не объединил эти два события в одно. Мне слишком много было для одного дня. Именно поэтому я изначально не помнил, что это произошло в тот же самый день.
В.: Если господин Абрамович приехал к вам 7-го числа на Кап д’Антиб, после ареста господина Глушкова, который, как вы нам сказали, произошел примерно в полдень по московскому времени, то ему нужно было бы сесть в самолет в Москве в полдень, по московскому времени, прилететь в Париж, где он встретился с Патаркацишвили, дальше прилететь на юг, в Ниццу, и приехать после обеда, как ваша жена показала, для того чтобы встретиться с вами на Кап д’Антиб.
О.: Я не думаю, что это так. Я думаю, что Абрамович прилетел вместе с Бадри из Парижа. Там есть самолет, туда три пассажира влезают, там фамилии не указываются, там просто написана дата и количество пассажиров в самолете. Они приземлились в аэропорту Ниццы, это сплошь и рядом происходит… Но они не в Ницце приземлились, они приземлились в Марселе, потому что в Ницце был саммит европейских лидеров. То ли на автомобиле дальше, то ли на вертолете они приехали, они прилетели. И насколько я помню, когда Абрамович приехал, это опять же у меня отпечаталось в памяти, когда Абрамович приехал, я к этому времени с Бадри уже какое-то время провел. Я помню, где мы… в какой мы комнате сидели, день был пасмурный, и вот это я помню. Именно поэтому я практически 100 % помню, что это произошло 7-го, а не 8-го. Но это событие точно имело место. И это не ваша теория, что Абрамович возвращался, улетал куда-то.
В.: О’кей, ну ладно. Но вот что я вам скажу, на самом деле вы помнили, что встреча на Кап д’Антиб когда-то была в конце 2000 года. Вы когда начали сочинять свою аргументацию юридическую в производстве по данному делу, на самом деле вы помнили встречу от 6 ноября, я вам об этом говорю, с тем чтобы вы могли это прокомментировать. А дальше вы сочинили, придумали всю эту историю насчет якобы имевших место угроз. И увязали это как-то с этой встречей, которая у вас была с господином Абрамовичем на Кап д’Антиб. Поскольку та история, которую вы сочинили, высосали из пальца, связана с угрозами относительно содержания под стражей Глушкова, вам пришлось перенести эту встречу в декабрь 2000 года. То есть вы ее поместили по времени в декабрь, но при этом не озаботились проверить, где в это время были вы и где был в это время Абрамович. В результате вы только что выяснили, что вся ваша история абсолютно не подтверждается событиями. Вот какую правовую логику я буду развивать и вам предоставлю сейчас возможность сказать, что вы по этому поводу думаете.
О.: Я абсолютно не согласен с вашим образом мышления и с вашими выводами.
В.: Господин Березовский, на самом деле господин Глушков после продажи акций ОРТ освобожден из-под стражи не был. Вы говорите в своих свидетельских показаниях, что господин Абрамович намеренно организовал так, что он оставался бы в СИЗО, чтобы он второй раз мог бы использовать те же самые угрозы для того, чтобы еще и из «Сибнефти» вас выжить.
О.: Вы правы. Вернее, это я прав.
В.: Но это очень серьезное утверждение. Какие у вас есть подтверждения того, что вы сейчас говорите?
О.: Я в своих свидетельских показаниях излагаю свои доказательства, подтверждающие этот факт. После того как господин Абрамович понял, насколько Глушков для нас важен, и понял, что мы без каких-либо даже обсуждений относительно цены или чего бы то ни было будем готовы вернуть свои акции в обмен на освобождение Глушкова, с тем чтобы его долго не держали в тюрьме, Абрамович понял, что это для нас очень чувствительный момент, очень чувствительная точка наша, болевая точка.
И через какое-то не очень длительное время, по-моему, осенью 2000 года, когда мы еще были в России, Абрамович уже говорил, что «Сибнефть» прессуется, на нее давление оказывают, в силу того что у меня возникла напряженность в моих отношениях с Путиным, что он уже начал выдвигать такую позицию, что мы еще более опасны для этой компании, чем мы были для нее ранее. И он понял, что у него потрясающий рычаг давления на нас. И он начал – я не хочу употреблять термин «насилие» – но, понимаете, раньше он как бы прикрывался Путиным в том, что касается ОРТ. Он говорил: «Нет-нет, это Путин, это не я, это Путин тебя просит это сделать». А потом, что касается «Сибнефти», потому что там позиция изменилась, он говорит: «Теперь Путин за мной стоит, ты знаешь, что он опасен, он может сделать все что угодно с тобой, а я являюсь человеком, у которого особые отношения с Путиным, я могу повлиять на его решение».
В деле РУСАЛа он вообще даже про Путина ничего не стал говорить, потому что он уже сам превратился в гангстера, извините меня за это слово, он знал, что он может сделать все, а мы ничего не сможем сделать в ответ. Вот такова была эволюция преступления, совершенного господином Абрамовичем. И с «Сибнефтью» было то же самое, но это история Абрамовича, за которым стоял Путин.
В.: Какие у вас есть доказательства, если вообще какие-либо есть, в подтверждение того, что господин Абрамович намеренно обеспечил содержание под стражей Глушкова в СИЗО, с тем чтобы использовать этот аргумент второй раз? Если у вас никаких подтверждений нет, то так и скажите. Если есть, то выдвиньте их сейчас.
О.: Идея как раз в этом и заключается, что у Абрамовича очень большое влияние на Путина, он большое влияние оказывает на Путина. Я не думаю, что Путин хотел обязательно захватить «Сибнефть», потому что он в то время уже получил то, что он хотел получить. Он хотел ОРТ получить под свой контроль, и он его получил. И, признавая важность Глушкова для нас, Абрамович просто взял и воспользовался второй раз тем же самым методом – методом угроз, и у нас выбора не было, нам он не оставил выбора. Во-первых, Абрамович не выполнил свое обещание, что Глушков выйдет на свободу, во-вторых, он снова сказал, что Глушков… когда мы начали вести переговоры, потому что переговоры – это долгий процесс, это не пять минут, он снова начал говорить о том, что… Это была угроза, к которой мы очень серьезно относились. И он сказал, что Глушков сгниет в тюрьме, если мы не продадим акции.
Судья Элизабет Глостер: Вы о ком говорите, о Глушкове?
О.: Да. Или наши акции будут вообще арестованы, или экспроприированы, я не знаю, там государством, правительством, я не знаю, кем. Вот в чем была идея угроз Абрамовича.
Г-н Сампшн: Короткий ответ на мой вопрос относительно того, какие у вас есть доказательства, что Абрамович намеренно обеспечил пребывание Глушкова в СИЗО, заключается в том, что у вас никаких доказательств этого утверждения нет.
О.: Нет, у меня есть, у меня очень много доказательств есть.
Судья Элизабет Глостер: Давайте, мы сейчас, наверно, прервемся.
Перерыв.
Г-н Сампшн: Вы много раз встречались с господином Абрамовичем как до, так и после сделки, которая была заключена на сумму 1,3 миллиарда долларов в мае 2001 года. И у вас оставались прекрасные, совершено нормальные отношения после этого.
О.: Это очень лицемерные отношения. Совершенно верно. Нет никакого доказательства ни у кого, что я встречался с Абрамовичем после этого. Единственное, в Межеве, это была очень странная ситуация. Я вообще ничего не сказал. И после того как Глушкова арестовали, и после того как меня прижали, после того как я получил четкое сообщение по поводу того, что Глушков может вообще остаться в тюрьме навсегда. И вы думаете, я ничего не сказал Абрамовичу? Я встречался с ним в Межеве, но это не мои свидетельские показания, это показания Абрамовича, не мои. Я показываю, что я никогда с ним больше не встречался.
В.: Вы утверждаете в своих показаниях, что господин Абрамович угрожал вам, что он заставит Путина экспроприировать вашу долю в «Сибнефти». Я понимаю то, что вы говорите, хотя не принимаю этого, как вам известно. Вы утверждаете, что проблема, опасность заключалась не в том, что ваши интересы будут экспроприированы, а вся компания находилась в опасности. И господин Абрамович никак не мог вам заявить: «Я постараюсь, чтобы «Сибнефть» была уничтожена, если ты не продашь свою долю», – потому что это была его компания, так же как и ваша компания.
О.: Вы совершенно не правы. Сообщение Абрамовича было четким, что мои акции и акции Бадри будут забраны, каким-то образом их заберут. Каким образом государство их заберет, не обсуждал. Осенью 2000 года, нет, может быть, в августе 2000 года, то есть когда я начал действительно бороться с Путиным не на шутку, он именно в формулировках, которые вы сейчас предлагаете, сказал, что компания будет уничтожена, это опасность для компании. Но после этого он совершенно поменял свое изложение, он никогда не говорил, что он уничтожит, он сказал, что нас прижмут. Это большая разница, как он стал излагать дело осенью 2000 года и как он говорил в 2001 году, как он решил нас выжить и стал угрожать, чтобы получить наши доли под свой контроль.
В.: Пожалуйста, посмотрите на параграф на следующей странице, на 10-й параграф: «Патаркацишвили говорит, что господин Абрамович сказал им в мае 2001 года, если Бадри и я не откажемся от наших соответствующих бенефициарных интересов в акциях «Сибнефти», то компании подвергнутся той же атаке властей, как и компании, которые контролировал Гусинский».
О.: Да.
В.: После этого говорится в следующем параграфе: «Базируясь на этих представлениях, в июле 2005 года было заключено соглашение для продажи наших долей в «Сибнефти». Вы видите, в зависимости от этих представлений вы согласились продать свою долю, так, как вы ее называете, в «Сибнефти».
О.: Кому – господину Абрамовичу, не государству. Это значит, что это совершенно логично, то, что компания не уничтожена, поскольку Абрамович становится акционером. Именно это я постоянно пытался изложить. Абрамович хорошо понимал, что у нас очень большие трудности, и он просто решил нас выжить и купить наши акции по очень низкой цене с поддержкой, протекторатом, Путина.
В.: Господин Березовский, я вот что скажу: никогда не существовало угрозы, вы никогда не понимали, что существует угроза со стороны господина Абрамовича, либо экспроприация ваших долей, либо того, что Глушков останется в тюрьме.
О.: Господин Сампшн, простите, что я вас утомляю, но я точно хочу подчеркнуть, что я не идиот, я очень четко понимаю, что даже в 1999 году у меня было понимание, что все растет, что компания стоила бы в Штатах 50 миллиардов, если ее поместить в какую-то защищенную юрисдикцию, в защищенную страну. Вы думаете, что я по собственному желанию продам эту компанию по оценке 2,6 миллиарда, потому что мы 50 % продали за 1,3 миллиарда? Совершенно невозможно такую позицию иметь.
Только угроза, только то, что Глушков был в тюрьме, под давлением того, что он может быть убит, и многие примеры с другими бизнесменами, которые оказались в тюрьме, вы хорошо знаете. Как можно представить то, что я такой идиот, продаю хорошему парню господину Абрамовичу мою долю, мою и Бадри, за 1,3 миллиарда долларов? И через три года Абрамович ее продает за 13 миллиардов. Вы думаете, я совершенно сумасшедший, да?
В.: Я задал вам вопрос относительно того, как вы излагаете эти факты. И сейчас я пытаюсь выяснить, почему вы никогда публично ничего не говорили ни об угрозах, которые якобы вас заставили продать акции «Сибнефти», и впервые об этом сказали через много лет после 2001 года. Вот в этом документе вы сказали, что причина заключается в том, что Бадри вел переговоры с господином Абрамовичем. Вы здесь не говорите, как вы говорили сегодня утром, что причина заключается в том, что вы не хотели усложнять жизнь в Москве для Глушкова.
О.: Господин Сампшн, у меня много причин не делать этого, и все причины… если хотите, я могу их снова повторить. Причина заключалась в том, что, во-первых, первый приоритет состоял в освобождении Николая. Я считал, что Абрамович будет бороться за то, чтобы он остался в СИЗО, уже не Путин, а сам Абрамович. И поэтому я пытался Абрамовича как бы задвинуть в сторону, потому что я знал, что если Абрамович придет к Путину, думая о своих собственных интересах, он повлияет на Путина и заставит его занять более агрессивную позицию, вот в чем суть.
В.: Тогда посмотрите. Это статья в «Коммерсанте». Это через полтора года, в июле 2005 года, вы публично заявляете, что вы будете подавать вскоре в суд против господина Абрамовича. И вы говорите, что: «Эксперты, мои юристы оценили мой ущерб при продаже активов… Я вынужден был это сделать под давлением Путина, Волошина и Абрамовича. Это был фактически рэкет. У меня есть доказательства того, что причинами этого были политические соображения». И дальше вы говорите: «Момент для подачи иска выбран неслучайно, публичное мнение в Англии в отношении Путина изменилось. Они считали, что его действия привели к экономическому росту России. Сейчас публичное мнение таково, что в России начинается политическое преследование, и значит, это было именно при Путине». И вот когда вы выступили с этим заявлением, господин Глушков находился в Москве. И вас не заботило, что это плохо скажется на его безопасности.
О.: Был второй суд, уже кассационное производство. Это был очень чувствительный момент для Глушкова. Насколько я помню, Глушков в то время… сейчас, минуточку. Когда его выпустили? Да, в это время. То есть это значит, он уже не в тюрьме был. А посадить человека в тюрьму сложнее, чем освободить из тюрьмы. И он был в тюрьме не потому, что он опроверг то, что они раньше пытались доказать, а потому, что он пытался убежать из тюрьмы. Вот окончательный вывод, к которому они пришли.
В.: Вы сегодня утром говорили, что причина, по которой у вас ушло столько времени на то, чтобы вы начали выступать с публичными заявлениями, потому что вы не хотели ничего делать до тех пор, пока Глушков не окажется за пределами России в безопасности. В это время он еще не был в безопасности за пределами России, и вы тем не менее говорили, что вы намерены подать иск на Абрамовича к сентябрю того года.
О.: Да, хочу подчеркнуть, в это время Глушков уже не был в тюрьме. Конечно, как вы видите, мотивировка тут чисто политическая, потому что я установил связь с позицией Путина в то время, и, конечно, это Глушкову не помогает. Но я так рассчитал, что это ему и не повредит, и он не окажется снова в тюрьме, но не может…
В.: Вы что, это серьезно говорите? Потому что вы сейчас сказали, вы сказали, что господин Глушков не против был бы снова оказаться в тюрьме.
О.: Нет-нет, я не это хотел сказать. Я так понимал, что он уже был на свободе, что идет еще производство по уголовному делу, и я не помню точно, когда он покинул Россию, и он был совершенно в другом положении, он уже не был в тюрьме. Именно поэтому я пытался не выступать с критическими заявлениями в отношении Абрамовича.
В.: Вы сегодня утром сказали, что вы не хотели выступать с критикой даже после того, как он вышел из тюрьмы, до тех пор пока он не окажется за пределами России в безопасности.
О.: Вы правы, да, но, как я уже вам говорил, эмоции иногда захлестывают меня, ситуация иногда заставляет меня, убеждает меня выступать с такими заявлениями.
В.: Да нет, это не эмоции были, которые вас захлестнули. Вы выступили с этим заявлением, потому что это максимизирует политическое воздействие того, о чем вы говорили.
О.: Я именно поэтому и давал объяснение, что тут были политические причины, почему я выступил с этим заявлением. Я хотел подчеркнуть, что, когда Глушков был в тюрьме, он мне сказал: «Не изменяй своим… Не обменивай свою политическую борьбу на мою свободу, не разменивай на мою свободу».
В.: Свобода Глушкова никакого отношения не имела к тому факту, что вы так долго тянули с этими заявлениями и с подачей этого иска.
О.: Нет, совершенно неправильно, и вы это хорошо знаете. Вы хорошо знаете, что я подал иск практически в последние дни, когда еще истекал срок исковой давности. Именно поэтому я и ждал до последнего момента и обсуждал это с Глушковым. Нужно было минимизировать риск для Глушкова, – вот основная причина была. Но когда Глушков уже оказался в Лондоне и когда он уже почти получил статус беженца, я тоже с ним это обсуждал, и он согласился с моей позицией в конечном итоге, только тогда я начал процесс, только тогда я попросил Энди Стивенсона написать претензионное письмо, подать исковое заявление. Только после того, как я поговорил с Глушковым и когда Глушков дал мне отмашку на то, чтобы начинать эти действия.
Судья Элизабет Глостер: Завтра в 10:15, завтра с утра.