Глава 3
Кот Геббельс сидел на стойке ворот, как каменный часовой. Шерсть у него стояла дыбом, что указывало на низкую температуру воздуха. На той стороне дороги чинил автомобиль мистер Огони в шерстяной шапке. Он решительно бросался под капот, как цирковой дрессировщик, засовывающий голову в пасть льва, потом вылезал оттуда, торжественно вытирая руки тряпкой и словно собираясь с духом повторить трюк. Между мусорными бачками, стоящими у края тротуара и забытыми во время утреннего вывоза мусора, кружили два пакета из-под чипсов.
Вы когда-нибудь спрашивали себя о том, говорите ли вы с вашим ребенком на одном языке? Что ж, согласно новым исследованиям, проведенным в Швейцарии, возможно, что и нет.
В одном таком исследовании социальные психологи из Женевского университета пишут вот о чем: дети часто слышат прямо противоположное тому, что говорят им родители.
Медленно подошла Агнесса в легком голубом пальто и заговорила с мистером Огони. Тот печально пожал плечами, указывая на двигатель. Пока они говорили, холодный воздух перед их лицами принял форму маленьких грибовидных облачков.
Родители редко ставят себя на место детей, – говорил профессор Фридрих Ансбульгер, руководивший обследованием двух тысяч семей. – Если бы они сделали это, то поняли бы, почему дети часто совершенно их не слушаются. Дело не в неповиновении – просто у детей своя логика.
Кейт вздохнула и заставила себя посмотреть в компьютер. На три абзаца у нее ушел почти час. При такой скорости ее почасовая оплата приблизится к заработку полулегальных работниц где-нибудь на фабрике в Бангладеш.
Для женщины с ее воображением не сложно было понять причины, по которым она в последнее время не могла работать. Для начала, в доме слишком тихо. Несмотря на то что Сабина обычно редко показывалась дома, Кейт стала замечать эту гнетущую тишину, когда входная дверь не хлопала, не слышно было гулких ударов мяча по ступеням, не закрывалась дверь ванной и не доносился приглушенный ритм какой-нибудь группы. А также не звучало время от времени слова «привет».
Да еще и центральное отопление, поломка которого заставила ее кутаться в тряпье, как бомжиху, хотя сантехник, качая головой, клятвенно обещал принести нужные детали. Это было три дня назад.
И этот глупый кусок статьи, который упрямо отказывался писаться. В удачный день Кейт могла до ланча выдать две статьи по восемьсот слов каждая. Сегодня был не такой день: партнеры не перезванивали, слова неуклюже спотыкались на странице. Жалость к самой себе начисто подавляла мотивацию Кейт.
Впервые за взрослую жизнь она на целую неделю была предоставлена самой себе. С ней постоянно была Сабина, а когда дочь уезжала в школьные поездки или встречалась с друзьями, был Джефф, а до него Джим. Кейт всегда знала, что в конце дня будет кто-то, с кем можно съесть пасту, выпить вина и обсудить события дня. Джеффа больше с ней нет, Джастин в командировке и неизвестно, когда вернется, а Сабина в Ирландии и почти не звонит. И она сама в этом виновата.
Кейт в который раз пыталась не думать о том, что Джефф быстро решил бы проблему с центральным отоплением. У него практическая жилка. Он позвал бы надежных мастеров, с которыми знаком уже много лет и которых поощрял иногда щедрой выпивкой. Как-то давно он попросил Кейт приготовить электрику «напиток», и она заварила ему чашку травяного чая, вызвав у мужчин ухмылку. Тогда она отругала себя за наивность. Сейчас же, сидя в промерзшем доме, Кейт вспоминала об этом с умилением. Но попросить Джеффа о помощи не могла. А Джастин, как он заметил с сожалением, не занимается домашними делами.
Фактически за три месяца ее нового романа выявилось многое, чего Джастин не делает. Он не звонит вечером предупредить, что задержится. «Послушай, милая, это не всегда возможно. Мой мобильник всегда садится, а если мы работаем допоздна или находимся в каких-то сомнительных местах, мне некогда искать телефонную будку». Он не живет с ней вместе. «Мне нравится то, как у нас все сложилось. Не хочу это портить. А я обязательно испорчу». И он не строит планов на будущее. «Ты самая потрясающая женщина из тех, что я встречал. Я очень хочу быть с тобой. Долго-долго». Кейт, уставившись невидящим взором на монитор компьютера, заставила себя сосредоточиться на том, что Джастин делает, ругая себя за выдумывание проблем. Он любит ее, так ведь? Он постоянно об этом говорит.
Агнесса по-прежнему храбро толкала перед собой ходунки к перекрестку. Пушистая белая голова качалась на тонкой шее, как одуванчик под дуновением ветра. Она шла в кафе «Луис», куда с завидной регулярностью приходила каждый день без четверти час, чтобы съесть яйцо, чипсы, выпить чая и посмеяться в одиночестве над таблоидами. После этого Агнесса, в зависимости от дня недели, направлялась в зал лото, благотворительный центр или библиотеку, возвращаясь домой лишь после закрытия учреждения. Только после нескольких лет проживания рядом с Агнессой Кейт обнаружила, что на удивление компанейский стиль жизни ее соседки объясняется невозможностью нормально отапливать свою квартирку. «Давай, – сказала она себе, задумавшейся о бедной старушке, – заканчивай этот кусок, или тебе придется выйти».
Может быть, это и хорошо, что она сейчас одна, – вечером за своими вещами придет Джефф, и после той ужасной первой встречи она не вынесла бы, если бы они с Джастином опять встретились. Джеффа и то будет трудно видеть.
Кейт сидела, уставившись на текст перед собой и размышляя над двумя одинаково непривлекательными вариантами продолжения дня. Потом она вставила контактные линзы, надела на себя дополнительный слой одежды и, полная предчувствий, отправилась в местный клуб.
– Не могли бы вы пододвинуть те столы у двери? Боюсь, на всех не хватит места.
Посредине продуваемого сквозняками клубного зала стояла в стеганой куртке Мэгги Чэун, командуя перестановкой мебели, как подвыпивший полицейский командует уличным движением. Сосредоточенно наморщив брови и стараясь всех разместить, она энергично жестикулировала, затем, быстро передумав, посылала Кейт или других слушателей в противоположный конец зала с грузом пластиковых столов и стульев.
За ее спиной кружком сидели пожилые китаянки, которые громко тараторили, очевидно на кантонском диалекте, занятые какой-то игрой вроде домино. В другой части комнаты, рядом со стариками, прихлебывающими жасминовый чай из пластиковых чашек, расположились две молчаливые и несчастные с виду молодые женщины с младенцами на руках, игнорируя друг друга и совсем еще молодого человека, который сидел между ними.
– Стульев все равно не хватит, как ни расставляй их, – быстро сделав в уме расчет, сказал менеджер Иан.
– Помощники могут есть стоя, – парировала Мэгги.
– Все равно будет тесно. Лучше, наверное, организовать две смены. – Потупленный взор и бледность Иана говорили о трудностях жизни общественного деятеля.
– Лучше уж втиснуть всех, чем проводить два собрания, – заметила Мэгги. – Нам будет теплее.
– Жаль, что так получилось с отоплением, – в пятый раз сказал Иан. – Урезали бюджет. Надо экономить средства для пожилых людей и новых мамочек, которые приходят по вторникам и пятницам.
Кейт, разогревшись от движений, протащила через комнату два стола и под руководством Мэгги поставила их рядом с кухней. Вопреки уверенности других женщин, она не понимала, как все одновременно смогут съесть ланч. Но Мэгги упорствовала: эта группа призвана создавать связи между старыми и молодыми, между новичками и старожилами, и нет смысла расширять группу, если на самом деле собираешься разделить их.
– Кроме того, – бодро проговорила она, – это наша культура. Мы привыкли питаться вместе.
Кейт не стала возражать, что эта культура Мэгги – понятие весьма растяжимое и включает в себя походы в «Макдоналдс» с сыновьями, нерегулярные ужины с мужем-врачом, работающим по прерывистому графику в местной больнице, и преданная любовь к сериалу «Улица коронации». Спорить с Мэгги было бесполезно: будучи опытным политиком, она просто пропускала мимо ушей все, что расходилось с ее взглядами на мир, твердо заявляя о своем мнении и не допуская, чтобы оно подвергалось сомнению.
– Вот! Все готово! – воскликнула она несколько минут спустя. – А столы могут оставаться на тех же местах. Я сказала вам, что уговорила одного из учителей школы Браунлей приходить к нам и проводить уроки чтения и письма? Если я увижу еще одну анкету для предоставления жилья, то просто умру.
– А если у меня ничего не получится с анкетой мистера Йипа, полагаю, он постарается сделать так, чтобы умер я, – сказал Иан.
Это была попытка сострить, и Мэгги с Кейт натянуто улыбнулись.
– Не хотите же вы сказать, что ее снова вернули.
– В четвертый раз. Все бы ничего, но мне же приходится ее заполнять. Если после одиннадцати лет работы в совете я не могу ее заполнить, то как можно ожидать этого от кого-то другого?
Кейт стала волонтером в группе «Далстон и Хакни», программе помощи и поддержки, почти за год то того, как ушел Джефф. Однажды вечером, оторвавшись от чтения «Американского журнала прикладной психиатрии», он стал жаловаться на шокирующе высокий процент психических расстройств у иммигрантов, вызванный их изоляцией, отчужденностью и расизмом в районах их обитания. Говорил он также о работе Мэгги, которая пытается бороться с этим. Кейт была удивлена активным участием Мэгги. Несмотря на долгую дружбу, они с Мэгги обычно говорили только о своих мужчинах и детях. Но потом, когда Мэгги с Хэмишем пришли на ужин, Джефф вновь заговорил об этом, и Кейт выяснила, что сдержанность Мэгги объяснялась лишь недостатком интереса со стороны Кейт. Мэгги тут же добилась от Кейт невнятного обещания прийти и помочь.
– Не знаю, чем смогу помочь, – сказала тогда она, сомневаясь, стоит ли этим заниматься.
Но когда Мэгги узнала, что детство Кейт прошло в Гонконге, устраниться не удалось.
– Бог мой, женщина, ты знакома с китайской культурой! – воскликнула она. – Ты практически китаянка! – Мэгги проигнорировала возражения Кейт, говорившей, что с восьми лет ее культура относилась к пансиону в Шропшире и сельской жизни в Южной Ирландии. – Ну и что? – ответила она. – Я никогда не жила восточнее Тейдон-Буа.
Даже по прошествии всех этих месяцев толку от Кейт было мало. В отличие от других волонтеров она не говорила по-китайски, не умела готовить и не могла разобраться в кафкианских требованиях, предъявляемых к формам социального страхования. Кейт могла предложить лишь помощь на уроках чтения и свое физическое присутствие. Но Мэгги ничего не имела против. Кейт даже получала здесь некоторое удовольствие, глядя, как местный повар-волонтер готовит на маленькой кухне центра китайские кушанья, наблюдая за оживленным общением пожилых людей. Ей нравилось, как Мэгги быстро переключается с английского на китайский или собирает вокруг себя этих разных людей, объединяя их исключительно силой своей личности. Кроме того, работа в группе смягчала чувство вины из-за расставания с Джеффом, словно Кейт раз в неделю покупала себе искупление грехов. Чаще всего это помогало.
– Я думала, ты сегодня не придешь, – услышала она вдруг у своего плеча голос Мэгги.
Маленький рост Мэгги предполагал, что с другой точки ее увидеть трудно. Не помогали и туфли на шпильках.
– Я и не собиралась, – призналась Кейт. – Нет настроения.
– Если чувствуешь себя несчастной, всегда лучше выбираться из дома. Прочь от газовой плиты. Ах нет, у тебя ведь электрическая, верно? Поговорим за ланчем.
– Не знаю, останусь ли на ланч.
Мэгги не слушала ее.
– Посмотри на них! Им надо бы разговаривать друг с другом! – воскликнула она, указывая на одну из тихих молодых матерей. – Две молодые женщины, два младенца. Нелепо, что они сидят здесь в полном молчании. Надо их разговорить. Видишь вот эту? Следует заставить ее отнести ребенка на прививку. Она здесь уже почти полгода, но глупышка не хочет идти в центр здоровья.
Мэгги сказала, что муж бросил эту девушку через четыре недели после того, как привез в Англию, говоря, что едет на заработки. Больше она о нем ничего не слышала. У нее есть разрешение на пребывание в стране, но нет работы, она снимает студию на двоих, и у нее нет денег на дорогу домой.
– Ей просто надо поговорить с людьми. Немного раскрыться. Иди поговори с ней, а я посмотрю, как там у нас с ланчем, – сказала Мэгги и упорхнула.
Работа в центре обычно помогала Кейт забыть о своих проблемах, но в то утро она никак не решалась выйти на улицу. Непривычная тишина дома наводила уныние, и у нее не возникало желания к общению. Как-то Сабина рассказала ей, что они делят девочек в классе на «радиаторы» и «пылесосы». «Радиаторы» – популярные девчонки, проявляющие ко всему интерес и энтузиазм, притягивающие к себе людей, а «пылесосы»… высасывают воздух и добрую волю. Кейт подумала, что сегодня она определенно относится ко второму типу.
«Пылесос», который должен стать «радиатором». Шаркая ногами, как школьница, Кейт медленно подошла к девушке, которая сидела ссутулившись в дешевом анораке, пластиковых туфлях, распространяя вокруг себя запах бедности. Кейт не знала, как можно помочь человеку в столь безысходной ситуации. К тому же девушка не говорила по-английски. Но Мэгги считала, что покровительственно-евангелистический подход учителя воскресной школы помогает ладить с людьми. Если есть желание, то способ найдется.
Глубоко вздохнув, Кейт остановилась рядом с девушкой и улыбнулась:
– Привет! Я Кейт.
Девушка, волосы которой были завязаны в конский хвост, а голубоватые тени под глазами указывали на постоянное недосыпание, безучастно посмотрела на нее, а потом оглядела комнату в поисках Мэгги или одного из китайских помощников.
– Кейт, – повторила Кейт, указывая на себя и понимая, что говорит чересчур громко, как слабоумный колонист, повышающий голос в разговоре с туземцами.
Девушка смотрела на нее, широко раскрыв глаза, потом покачала головой и слабо взмахнула рукой.
Кейт перевела дух. Что, черт возьми, ей делать? Она не обладала даром быстро успокаивать людей. Она и сама-то часто чувствовала себя не в своей тарелке.
– Я Кейт. Я здесь помогаю, – беспомощно произнесла она. Потом добавила: – Как тебя зовут?
Наступившую тишину нарушил взрыв смеха в противоположном конце комнаты и быстрый стук костяшек домино по столу. Пожилые игроки завершили игру. Мэгги подошла к ним, восклицая и поздравляя на китайском. Она наклонилась к столу, и гладкие черные волосы упали ей на лицо.
Кейт снова повернулась к девушке, пытаясь подбодрить ее улыбкой.
– Мальчик или девочка? – спросила она, указывая на спящего младенца, чье личико виднелось из-за вороха пожертвованной одежды. – Мальчик? – Она махнула в сторону сидящего поблизости мужчины, который недоверчиво взглянул на нее. – Или девочка? – Кейт указала на себя. О господи, это звучит по-идиотски! Вымученно улыбаясь, она пододвинулась ближе и сказала: – У вас красивый ребенок.
Так и было. Все спящие дети красивы.
Девушка посмотрела на младенца, потом снова на Кейт, прижимая ребенка к себе чуть крепче.
«Пора прекращать это, – подумала Кейт. – Просто провожу ее к столу с едой, и путь Мэгги с ней разговаривает. От меня никакого толку». Она с тоской вспомнила о своем пустом доме. Потом вдруг у нее в мозгу вспыхнули два слова из детства, шепотом произнесенные няней.
– Хоу лэн, – сказала она, указывая на спящее дитя. Потом громче: – Хоу лэн.
Девушка посмотрела на ребенка, потом снова подняла глаза. Словно не смея поверить в сказанное, она слегка нахмурилась.
– Ваш ребенок. Хоу лэн.
Два ласковых тихих слова: «очень красивый». Международный язык лести.
Кейт почувствовала прилив теплоты. В конце концов, она это может. Она пыталась припомнить, правильная ли у нее интонация.
– Хоу лэн. Очень красивый, – повторила она, благожелательно улыбаясь.
Потом у нее за спиной возникла Мэгги.
– Что ты делаешь с бедной девочкой? – спросила она. – Она не говорит на кантонском диалекте. Она с материка, глупая женщина. И говорит на мандаринском диалекте. Она ни слова не поняла из того, что ты говорила.
Высокий худой Хэмиш, выпускник частной школы, совсем не подходил Мэгги. Люди повторяли это на протяжении восемнадцати лет их брака. Дело было не только в росте Мэгги, ее земной чувственности в противовес его утонченности или ее шумной китайской непосредственности и ребячьих эмоциях в противовес североевропейской безмятежности Хэмиша. Дело в том, что ее для него было не в меру много. Много для едва ли не любого человека, о котором думала Кейт. Слишком шумная, слишком прямолинейная, слишком уверенная в себе. Кейт была совершенно уверена, что Мэгги ни на йоту не изменилась с юношеских лет. За это Хэмиш ее обожал.
В противоположность Мэгги Кейт менялась при общении с разными мужчинами. Происходящие в ней перемены определялись тем, насколько сильно она увлекалась конкретным мужчиной. С Джимом она наслаждалась той непринужденностью и любовью, с которыми он обращался как с ней, так и с дочерью. Впервые после рождения Сабины Кейт почувствовала себя не только мамочкой. Джим вернул ей что-то из юности, как ей тогда казалось, ободрял ее, избавлял от лишних тревог. Обучал Кейт по части секса. Но потом, когда их отношения начали разлаживаться и она стала подозрительной, Кейт возненавидела личность, которую он слепил из нее. Возненавидела этого несчастного параноика – саму себя, – добивающегося правды, отчаянно пытающегося улучшить внешность, чтобы отвлечь его внимание от невидимой соперницы. А когда Джим ушел, к грусти примешалось чувство облегчения оттого, что ей не надо больше быть тем человеком.
Когда появился Джефф, Кейт уже была более умудренной жизнью любовницей. Она не отдавала ему всю себя, оставляя что-то и себе. А вот он отдавал ей все – всего себя. С Джеффом она повзрослела. Он расширил ее кругозор, разговаривал с ней о политике и обществе, заставил более критично относиться к несправедливостям окружающего мира. Если спокойная жизнь перевешивает страсть, это хорошо, говорила она себе. Наверное, лучше быть с человеком, который дает стабильность. Джефф научил ее применять интеллект, и Кейт поумнела. И он так мило обращался с Сабиной, никогда не пытаясь давить на нее или разыгрывать папочку, а просто относился к ней с неизменной любовью и мудростью.
Но потом через шесть лет возник Джастин, который заставил Кейт понять, что много лет оставался нереализованным целый пласт ее жизни, и вот теперь он вырвался на поверхность. По натуре она была сексуальна, и Джастин открыл в ней эту сексуальность, которая вырвалась наружу, как гейзер, и которую невозможно было укротить. Ни один мужчина не доводил ее до такого состояния, когда Кейт в девять часов утра ходила пошатываясь, как пьяная. Ни один не окружал ее настоящей аурой сексуальности, соблазнительным покровом из феромонов, когда она замечала, как поворачиваются ей вслед головы и мужчины присвистывают от восхищения. И она это заслужила, правда? – спрашивала она себя, в отчаянии пытаясь найти разумное объяснение боли, которую должна была причинить другому человеку. Кейт был дан еще один шанс. Почему в тридцать пять она должна отказаться от романтической любви?
– Это что – заговор малоежек? Пока ты здесь мечтаешь, я съела почти весь ченг фун. – Мэгги, прислонившись к мойке, энергично замахала перед носом Кейт палочками для еды. – То, что ты не знаешь разницы между кантонским и мандаринским диалектами, не значит, что тебе не разрешается принимать пищу.
– Извини, – ответила Кейт, тыкая палочками в затвердевшую еду.
Ей казалось, она голодна, но ее столь изменчивый в последнее время аппетит опять пропал.
– Что такое? По-прежнему любовное томление? Неужели ты все еще на той стадии, когда нет аппетита? Сколько уже прошло – три месяца?
– Не знаю, на какой я сейчас стадии, – горестно ответила Кейт. – Нет, знаю: на стадии вины.
Мэгги изогнула тщательно выщипанную бровь. Рассказав Мэгги, что собирается бросить Джеффа ради Джастина, Кейт ожидала, что подруга, давно знакомая с Джеффом, автоматически примет его сторону. Но этого не случилось: возможно, Мэгги теперь научилась уживаться с двумя конфликтующими точками зрения.
Конец ознакомительного фрагмента.