VII. Рассудил
Взгляд его упал на оставленные Ниной Николаевной на его письменном столе деньги.
– Черт знает, что за положение, – развел он руками. – Не брать – неловко и взять неловко, а необходимо нужно взять. Иначе, иначе дело дрянь. Или взять… Ужасно неприятно.
Он задумался.
– Эх! Все равно… Надо взять…
Он взял со стола деньги и вдруг весело засмеялся.
Мысль его перенеслась на Дюшар.
– Неугодно ли, какой экземпляр. Потеха, да и только, но как мне везет в нынешнем году. Черт знает, что такое. От женщин отбою нет. А ведь что во мне особенного?
Владимир Николаевич подошел к зеркалу и стал себя осматривать с головы до ног.
– Не знаю, право. Что их прельщает, – продолжал он далее свои соображения. – Ну, умен, талантлив, говорят. Собой я не особенно уж красив. Такой же, как и все, а ведь вот другим такого счастья нет. Как любить! Все для меня отдать готовы: и деньги, и души, – самодовольно продолжал он.
Он снова поглядел на себя в зеркало.
– Вероятно, во мне есть что-нибудь такое притягательное. Гм! Да! Осанка есть… Уверенность в себе и всегда веселый вид.
Приятные манеры
И всегда веселый взгляд.
Шико, шико, шико,
Это все мне говорят!
– запел Бежецкий и отошел от зеркала. – Однако шутки в сторону, – остановил он сам себя. – Чтобы я стал делать, если бы не Нинка. Положим, не совсем красиво деньги достала. Я даже не хотел брать – противно было, а потом подумал, во-первых, не я их у общества взял, а она; теперь, значит, они ее, что же брезговать: к ним ничего не пристало, деньги, как деньги, обыкновенные. А потом думаю, что все равно она промотает на украшение шалами своей гостиной, или на сладкие пироги и чаи для гостей, которые у ней по целым дням так с утра до вечера все чай и пьют, кто хочет приходи. Значит, все равно прахом пойдут, а меня они спасают от беды. Человека спасают, а не на прихоть идут. Все-таки для них благороднее.
Бежецкий захохотал и бережно положил деньги в карман.
– Так что в сущности она должна мне быть благодарна, что я взял эти деньги. Я ее поступок облагородил.
Ему пришло в голову, что это очень похоже на философию Шмеля, и он поморщился.
Вспомнив Бориса Александровича, он вспомнил и о делах вверенного ему общества.
– Да… В нынешнем году я стал поопытнее. В прошлом перед общим собранием заблаговременно не запасся деньгами, спустил и свои, и общественные, и не помоги Шмель с отчетами, да Крюковская, тогда же был бы мне крах. Ух, как было жутко. А теперь, через три дня заседание, надо подавать отчеты, а у меня уж сегодня все деньги в сборе. Да-с! Теперь меня Величковскому спутать не придется. Крепко сижу, сам черт не брат. Все общество передо мной на задних лапках ходит. Чествуют меня и уважают.
Владимир Николаевич самодовольно улыбнулся.
Вдруг взгляд его снова упал на письменный стол. Он заметил на нем письмо и взял его.
– Письмо от Крюковской! Эта скотина никогда не доложит. Вот и еще экземпляр! Ну, эта, положим, не чета другим, ее ни с кем сравнить нельзя. Остальные так… веселее живется, а эта…
Он не окончил своей мысли, распечатал письмо и углубился в чтение, усевшись перед столом.
Крюковская уведомляла его, что приедет к нему, и просила быть дома. Бежецкий бросил письмо на Стол и задумался.
Конец ознакомительного фрагмента.