2
– Этих призраков развелось как воронья! Ни кто не сможет сказать, что их нет даже в этом захудалом заведении. Ты можешь сидеть с ними за одним столом и скалить зубы, но повернув за ближайший угол, они вытянут без остатка всё то, что делает всех нас живыми, – негромко говорил старик, допивая бутылку сомнительного пойла.
На лице бродяги было несколько шрамов. Уставший, мутный взгляд сконцентрировался на грязном столе.
– Я встречал таких. Ну, несчастных, – произнёс собеседник.
– Оболочки! Ты говоришь мне об оболочках? Безмозглые существа. Ходячие пустышки. Когда-то были людьми, а стали зловонными телами. Живые тени, но мёртвые внутри. И завидного мало! Ты об этом?
Клим кивнул.
– Несчастные! Это не про них, – усмехнулся старик.
Клим не разделив иронии, перестал жевать и приготовился слушать комментарий. Подробности его не интересовали. Только общие черты, которые позволят избежать не нужных осложнений. Зачем усугублять и так «сложное» неприятным. Он всегда старался перекинуться словцом с бывалыми районов. В таком, как выразился старик задрыпаном баре, узнаешь именно то, что необходимо. Информация лишней не бывает. Среди новостей найдётся и та, которая подскажет наиболее безопасную дорогу.
Клим останавливался в барах и похуже этого. Комфорт остался в прошлом и где-то на картинках. Он этого не видел и не мог представить, родившись в хаосе. Он помнил людей покидающих дома, умирающих от голода, ран и болезней. Пожары, сверлящие воздух винты вертолётов, стрельбу, отряды военных прочёсывающих улицы. Колонны беженцев уходящих куда-то на север. Тогда ещё не было ни какого центра. Места, где по слухам сохранилось что-то человеческое. Общество, передающее какие-то знания выжившему поколению. Но так ли это.
– Ты по молодости своей не понимаешь, что быть оболочкой не самое ужасное. Знаешь паренёк, что я тебе скажу.
Старик навалился на стол и понизил голос. Клим слегка наклонился к нему.
– Осознавать где ты находишься, каждый день и не в силах что-либо изменить, вот это и есть несчастье. Я знаю, о чём ты думаешь. Ты не такой и у тебя всё будет по-другому. Пройдёт несколько лет и от рассуждений о светлых днях и чистой воде останутся лишь слова, а затем только буквы, но и они покроются пылью.
«Пора заканчивать», – подумал Клим.
– Все мы тут отмечены, поэтому и…, – не договорив, старик икнул и умолк.
«Может, я и не понимаю многого, но в отличие от тебя иду туда, где возможно найду что ищу, а не рассуждаю о том, в какой дыре мы находимся. Каждый волен взять и уйти, но не многие уходят, потому что свыклись».
Старик встал. Проскрипел стул. Сделав прощальный жест рукой, он указал глазами в сторону выхода, намекнув о затянувшемся разговоре. Пробираясь между квадратных столов, поковылял к выходу.
Клим посмотрел на скучающих за соседними столами скитальцев. Ближе к утру, большая часть разбредётся по закоулкам неизвестно для чего и зачем. У каждого из них своя ноша. О ней ни кто не скажет. Не потому, что не хочет. Некому. Выслушивать, что накипело, способен не каждый встречный. Столкнуться где-нибудь с ним проблематично.
«Таких отзывчивых, возможно и нет», – допустил Клим и услышал грубый возглас.
– Но ты!
В бар вошли трое. Один брезгливо толкнул старика. Гул в баре на минуту утих.
– Чего смотришь! Давай, давай проваливай, – прозвучал надменный тон невысокого бородатого мужчины.
Старик поднялся с пола. Задержавшись у дверей, стал искать что-то в карманах куртки.
– Да что ты копаешься! Проваливай, – психанул бородатый, одетый в безрукавку на подкладке и бесформенных штанах, выталкивая старика на улицу.
Толпа проводила его настороженными взглядами, возобновив шум в баре. Вмешиваться ни кто не хотел.
«С этим стариком что-то не так. Он мог разделаться с ними в два счёта. В его движениях ощущалась энергия. Он словно решал судьбу этих трёх задирал. Какая-то сила скрывается под потрёпанной одеждой. Ни кому в баре и невдомёк. Старик не был обескуражен и не испытывал страха. Скорее жалость. Взгляды шарили по его спине, среди которых был и мой. Он вёл нетерпение посетителей бара, подтверждая сказанные слова».
Встречаясь, каждый день, жизнь и смерть высекают искры безумия. Опустошённость, опасение, дрожь. Оболочки когда-то были людьми, но утерянная роскошь против их воли невосполнима. Они не знают, что несчастны. Им кажется, что все кроме них и есть безумцы.
Покинув заведение с тревожным предположением, Клим осмотрел полную неприятностей дорогу. За стенами домов, в уцелевших комнатах и коридорах кто-то чеканил времена, когда граница пустоты и надежды станет отчётливой и сравнимой. Но Климу сравнивать было не с чем. Он только слышал об изобилии, уютных, чистых дворах. Красивые легенды о величии города, который превратился в преисподнюю.
«Кто они – зашедшие в бар? Случайные посетители или кочующие шакалы. Наводчики? Или промышляют разбоем. Присмотрели небось кого ни будь? Вломились на огонёк, а поживиться нечем. И кто же этот самобытный старик. Обошлось без драки. Ну и что ж… Неспроста они ворвались в бар, неспроста. Кого-то искали».
От дороги ответвлялись переулки, в которых притаились бездушие и агрессия. Прятаться есть от кого. Зверья хватало. Народ в районах жил разный. Нападал без предупреждения, а то и рвал на куски. Верить ни кому нельзя, особенно на слово. В каждом здании, подворотне, подвале. Раз-два и поминай, как звали. Жути предостаточно. Стражи, например. Вроде люди, а хуже зверей. И в глаза их ни кто не видел.
Он резко оглянулся, ощутив еле уловимое напряжение в затылке. Лёгкий ветерок принёс запах гнили.
«Нужно глядеть постоянно в оба. Отвлечёшься, расслабишься и всё переменится не в твою пользу. Обернётся против тебя. Пропустишь не значительное пощёлкивание, шорох и можешь, распрощаться с шатким спокойствием. Придётся защищаться и не играючи, а всерьёз».
Зашуршал, осыпаясь от ветхости раствор, превратившийся в песок. Неподвижный серый силуэт замаячил на дороге. К нему присоединилась женщина. Они шушукались и обнимались, пока их не позвали.
«Иду четверть часа и ни чего подходящего. Постучать в такое время в любую подвернувшуюся дверь равносильно самоубийству. Разговор короткий. О гостеприимстве забыли, а что касается вежливости, то она приобрела исковерканный вид. Обычно грозят и тычут железякой прямо в подбородок. Попросишься на ночлег и отгребёшь по-полной, но это в лучшем случае. И куда теперь?».
Разрезав облачное вечернее небо, сверкнула молния. Раскаты грома прокатились по кварталам. Зазвенели стекла, заскрежетали шарниры.
Порыв ветра поднял пыль. Клим повернулся к ветру спиной. Меньше всего ему хотелось попасть под дождь.
«Может и не будет. Посверкает. Попугает грохотом и пройдёт где-нибудь холодной полосой и даже не заденет, но пыль… Пыль будет кружить ещё долго».
Он сплюнул, почувствовав на зубах песок.
«Абразивный шлак», – выругался Клим про себя.
Вытер губы тыльной стороной ладони и натянув тонкую ткань на нос, обмотанную вокруг шеи, свернул с улицы в проулок.
С наступлением темноты свет гасили. Привлекать любопытных и ночных охотников, имевших цель поживиться чужим ужином, полным полно. Небольшая предосторожность гарантировала сон и пробуждение утром.
«Где же заночевать?».
Он шагнул в прямоугольник дверного проёма пустого здания. Через подошву обуви прощупывались мелкие камни, битые бутылки, щепки. Клим прижался к прохладной стене и прислушался. Застучали редкие капли дождя.
«Место не совсем подходящее, но под лестницей пережду дождь и вздремну часок. А то и два. Не привыкать».
Из укрытия, где Клим остановился, просматривалась часть улицы, с которой он только что свернул.
«Темнота. Она пугает и притягивает. Стирает различие, как водопад сметает слизь лихим, не сдержанным потоком со скал. Сглаживает углы и острые кромки. Она опутывает чем-то знакомым с рождения и следует за тобой слегка касаясь того кто спит. Возникает беспокойство, страх не увидеть то, что увидел, оказавшись в её пространстве. Но чуть подождав и привыкнув, находишь неведомый подслой самого себя. Он был скрыт, недоступен при свете, но что-то срабатывает во мраке, пробуждая в тебе спящего, обостряя чувства. Мир останется прежним, ну а ты, нырнув в глубину, поймёшь, что это лишь мелководье. Поверхность, отражающая луч сознания. И однажды спящий догадается о присутствии видений в которых заблудился, не в состоянии постичь остальное».
Он припомнил девушку в бежевом платье, с красивыми зелёными глазами, в которых – ни радости, ни скорби. Совсем одна против целого мира. Кудри белокурых, спутанных волос, развевались на резком ветру. Лучи восходящего солнца бликами вспыхнули на староватой, ребристой поверхности покатой крыши. Побледневшая она отстранённо подошла к самому краю. Окинув взглядом горизонт, чему-то улыбнулась. Моргнув, задержала дыхание, слегка наклонившись вперёд, упала в бездну.
Отчуждение впилось в неё и уже не отпустило. Выжало до предела, ни чего не оставив. Она боролась сколько смогла. Темнота её не пугала. Убаюкав, подарила покой.
«У каждого из нас свои недуги, кошмары и подозрения с которыми однажды придётся столкнуться со всей откровенностью», – рассудил об этом Клим, шагнув под лестницу.
Ему не удалось спасти не прожитую, загнанную жизнь. Оборвать финал состоявшейся драмы. Нелегко далось осознание ограниченности и беспомощности. Ты что-то теряешь, а предотвратить не получилось. Мог, но не сделал. Остаётся задать вопрос – почему?
Послышались голоса.
– Тише!
– Ни кого, же нет!
– Тебя что-то смущает?
– Гоша! Почему ты постоянно грубишь? Я же….
– Не маленький. Сам способен о себе позаботиться. Ты об этом? Держи крепче коробку, не урони. И больше не звука. Рот на застёжку. Пронюхают про склад, нам с тобой не поздоровится. Мы пришли, ушли, но что скажут те, в подвале за углом.
– Он же ни чей.
– Ни чей! Был ни чей, пока о нём ни кто не знал.
Клим наблюдал через разбитую стену, за возившимися в полумраке чудаками. Появившись из-под обломков обвала, они тащили какой-то ящик.
– Пылища!
– Дождь и темнота нам на руку. Проскочим не заметно.
Ветер, постепенно набрал силу, насвистывал, играя хламом. Срывал редкие листья, доски с заколоченных окон. Катал жестяные банки.
«Покапает малеха и перестанет. Пройдёт стороной. Тучи ползут на восток», – предположил Клим.
Старик в баре советовал заглянуть в придорожную ночлежку под названием «Вошь». Койка сказал обеспечена. Клим совет отклонил, да и койка ему ни к чему, но на всякий случай приметы учёл. Вывески такой он не видел. Встретил несколько бродяг скрывающих лица и только.
«Советовать каждый мастак. Пошептать на ушко без последствий. На деле… Пока их не коснулось, прикинутся олухами, они не причём и в сторону. Старик. Да что я о нём…».
Над горизонтом вспыхивали и гасли удаляющиеся полосы молнии. Грохотало, тянуло холодком. Перешагнув разбросанные кирпичи, Клим перелез через пролом в стене, который походил на пробитую кувалдой зубчатую, маленькую арку. Заметив мерцающий огонёк фонаря слева, он пригнулся и пошёл в противоположном направлении. Быстрым шагом, оставаясь бдительным, Клим пробирался к развалинам, показавшимися безопасными.
«И где же ночлежка?».
Бесшумная тень плавно проплыла пятном по стенам домов, огибая рельефы. Неторопливо, словно прогуливаясь, вползла в одно из зданий и появилась около разбитого микроавтобуса, зарытого капотом в грунт, провожая Клима пристальным взглядом.
Где-то в подвалах слышался тихий топот. Ветер стихал. Скрипнув, открылся люк колодца.