Суть островá. Глава I. В которой читатель еще раз вплотную знакомится с главным героем ( О`Санчес, 2008)

У Солнца нет естественных врагов. Таковыми можно было бы посчитать пространство и время, однако они – суть неотъемлемые условия существования Светила, так что… Тучи, туманы, городской смог, – эти да, эти считают себя грозными противниками, солнцепожирателями, но – ф-фух! – дунь на них ветерок посуше и покрепче, и сгинули рати, аки ночные тати… Если же поднести планету поближе к солнцу, а та вдруг пукни в нее протуберанцем – то все! Не то что облака с туманами – океаны вскипят и выветрятся навсегда в направлении Плутона… Вот уж противники… Но наш Бабилон так расположен во Вселенной и на Земле, что Солнце от него далеко, а летучие осадки рядом, особенно весной и осенью. Осенью они противнее, потому что впереди промозглая зима, холод, короткие дни… А весной полегче.

Я с самого утра почуял, что быть сегодня и солнышку и теплу, и даже ясному небу. И точно: синие лоскутки там и сям скачут меж сугробов по рыхлому небосводу, солнечными зайчиками швыряются…

Мне двадцать шесть лет и я «при делах». То есть, зарабатываю на жизнь себе и своей семье, прилично зарабатываю, трудом, который далеко не всем подстать, но только крепким ребятам вроде меня. Однако, если вы думаете, что… Нет, с законом я дружу. Более того, я как бы служу ему, охраняю его… Я частный детектив. Но не в том смысле, что детектив-одиночка, типа Хэмфри Богарта из фильма «Мальтийский сокол», или Шерлока Холмса из одноименного английского телесериала, я служащий детективного агентства и отнюдь не на последних ролях. Следить, стрелять, выписать в рыло – все могу, всему обучен, но предпочитаю кабинетную работу: беседы с людьми, кропотливая возня с документами и вещдоками, – вот это все по мне, вот это моя стихия. А начальство и сослуживцы, в слепой недалекости своей, воображают, что Рики – меня то есть – хлебом не корми, дай подраться с непокрытой головой в разъяренной толпе, применяя попеременно холодное и горячее оружие. Ну, может быть, я слегка преувеличиваю, но в целом не вру: я – это довольно значимый силовой ресурс нашего детективного агентства «Сова». Оклад мой – шесть тысяч в месяц, что немного, если с учетом специфики моего труда. Но, во-первых, мне всего двадцать шесть, а во-вторых – бесперебойно поступают премиальные, эту «окладную» сумму удваивающие. Иногда еще случаются призы, но там дело тонкое, не все можно брать.

Женушка, ясен пень, поскрипела немножко, увидев, куда я грохнул уже заработанные и еще незаработанные денежки, но она тоже любит хорошие моторы, ей и перед подругами непременно нужно повыпендриваться… Она гордится мною, я знаю. А я очень и очень ее люблю, ее и малышей, у нас их уже двое. Может, и еще решимся рожать, а пока – так: сын и дочь, сын постарше, дочь помладше. Но нежности нежностями, а сражение со своею лучшей половинкою пришлось выдержать нешуточное… Причем, запредельную цену за европейский, не отечественный мотор, она, ее узнав, перенесла стоически, поддержала меня морально и чуть ли ни утешала; то же самое и по поводу выбранной марки. Но цвет, о-о-о… Я за свой любимый серый цвет бился как лев, ни пяди, ни дюйма не уступая, насмерть стоял! И победил. «Вольво» – благородное существо: алые, лазоревые, фрезекразе и иные вульгарные окрасы – не для него. Черный – траурно, личный мотор – не катафалк и не повозка из Дворца, белый – пошло, пусть якудза и тонги в белых моторах разъезжают. Серый и только серый! Темно-серый. Жену в конце-концов убедил, что самое ценное. Мою жену зовут Шонна.

Да, утро было доброе. Началось оно с объятий и с выполнения многочисленных взаимных супружеских обязанностей, как то: секса, приготовления завтрака, смены пеленок из под спящих деточек-конфеточек, сегодня – ура – только из под одной младшей конфеточки… Какие они классные у меня получились, и тот, и другая… Светленькие, синеглазые, стройненькие, симпатяшечки… Так… Ага – обязанности! Пеленки – я, заправка супружеского ложа – она. Завтрак – приготовление с ее стороны, и основное поедание – с моей, какая-то стиральная машина, каковую именно я зачем-то и куда-то должен передвинуть… Обстоятельный рассказ о студенческой юности ее мамы и папы, к которым она с детьми едет сегодня в гости, поскольку среда, и откуда я должен их, маленькое семейство мое, забрать ближе к вечеру… Короче говоря, такие обязанности редко утомляют меня и Шонну, они нам, как правило, в радость. А если вдруг лавина из них, и подчас приходится трудно – как без этого в жизни человеческой? – то мы черпаем поддержку и оптимизм сами в себе: я в ней, а она – во мне! И оба чувствуем себя в неоплатном долгу. Да, то утро начиналось хорошо, и я помню его как сегодня.

Фирма наша угнездилась прямо на Флотской набережной Большого Тикса, аккурат возле Дворца Бракосочетаний. Бобби Жук, из отдела «внебрачных отношений», уверяет, что не раз видел клиентов «дома семейных радостей» уже в нашем заведении, причем, с интервалом в несколько дней; но он такой беззаветный гонщик, Бобби наш, что без дополнительной, от него не зависящей информации, невозможно достоверно выяснить – правда ли то, о чем он болтает, или байки, которые он мастер выдумывать и рассказывать. Понятно, что отдела «внебрачных отношений» нет ни на бумаге, ни даже в умах руководства фирмы, потому что называется он буднично и скромно: «сектор оперативного учета информации». Я и сам начинал трудовой путь именно в этом секторе, и удел мой был в те нелегкие годы – наружное наблюдение, с применением технических средств и без применения… Мы могли бы следить хоть за поведением комет и астероидов, если бы пришел такой заказ, но на практике – почти все сто процентов заказов на отдел касались слежки «из ревности». Женщины ревновали мужей и любовников, мужчины ревновали жен и любовниц, реже сестер и дочерей… Работать в этом цехе противно, если честно (хотя практически никого из наших ребят не миновала чаша сия), а слушать побасенки тамошнего старожила Бобби Жука – вполне даже прикольно. Его вся эта грязь из нижнего белья не напрягает ничуточки, такое ощущение, что он там по зову сердца трудится. Может быть, так оно и есть, чувак он без нервов и обоняния. И все же большинство толковых ребят, проявив себя на менее почетном и более беспокойном поприще, передвигаются в другие подразделения. Вот и я переместился оттуда в силовую команду, неплохо себя зарекомендовал, получил пару-тройку непредусмотренных природой дырок в кожу, столько же шрамов (один на щеку), и только в прошлом году вывернулся оттуда, сделал следуюший шаг: в детективы. Я – самый молодой детектив в «Сове», и многие считают меня умником.

Но поехал я не в контору, а сразу на место работы, на дом к одному зрелому мультимиллионеру, искать табакерку.

Биггей Тоук его зовут, но челядь в междусобойных разговорах предпочитает именовать его Пигги Тук. Почему? Да не знаю я! Пигги – понятно, он розовенький, жирненький, голосок высокий и резкий. А Тук – в упор не понимаю, почему Тук. И они никто не в курсе, я спрашивал. «Так повелось, так уже до меня было». – Вот стандартный ответ, и я ему верю. С чего бы им врать? Текучесть кадров в домашнем хозяйстве Пигги Тука в пределах нормы, но она есть. Средний срок службы, как я вычислил между делом, – три с половиной года. Это весьма неплохо для обслуживающего «внутридомового» персонала, тем более, что характер у господина Биггея Тоука сложный. Но платит он хорошо и люди его местом работы своим дорожат… Пока лучшее не найдут.

Слуг ему поставляют попеременно специализированные фирмы «Рекрут» и «Уют», это чтобы слуги меж собой не составляли единого клана, а как бы находились по обе стороны производственной баррикады: соревновались, типа, друг с другом, следили бы друг за другом, враждовали бы понемножку… Главное – чтобы не стакнулись, злоумышляя против хозяина… Что-то здравое наличествует в подобных рассуждениях, но на практике – одна фигня: и свои, бывает, передерутся, и чужие снюхаются…

Вот еду я, еду, мотор обкатываю и обуревают меня очень даже разные мысли и ощущения. И все… неплохие, позитивные. С одной стороны я неустанно мечу косяки направо-налево: але, вы, все! Видели, какой мотор вам в бампер глядит? Эй, справа, нет, но ты чуешь, чувак, кто резвее скорость набирает – твой боров-ваген, или моя ласточка? А? Иные, назло, даже не смотрят в мою сторону, но кто потолковее, да поглазастее – те завидуют конечно. И это приятно. С другой стороны, меня грызут нетерпение, надежды и сомнения: а ну, как ошибусь? Это по предстоящему делу грызуны мои разошлись, по поиску табакерки в доме нашего уважаемого заказчика.

Пигги Туку всего семьдесят два года, это довольно мелкая старость, едва распечатанная, но слуги уверяют меня, что Пигги – ку-ку. Маразм у него проклюнулся, и он все растет и крепчает. Табакерка золотая, усыпана камешками, рубинчиками и брильянтиками. Страховая стоимость невелика, хотя и содержит в себе художественную составляющую изделия: двадцать тысяч талеров. Пигги считает, что искус украсть ее очень велик, в то время, мол, как истинная стоимость в разы выше заявленной. Камердинер же (Ох, тертый, хитроносый мужчина!) объяснил мне иное:

– Ну сами посудите, на черта бы мне нужен сей блуд? Украду я, предположим. Вещица каталожная, в еённом виде не продать, сразу заметут. Стало быть, надобно камешки соскоблить, а металл переплавить, так?

– Так, – подтверждаю я.

– За эту блескучую камешковую пыль никто и сотни не даст. Так?

– Не знаю, – честно отвечаю я.

– Так. Никто не даст. А за металл… ну две, ну три тысячи я выручу… Ну четыре, если с камушками. Не я выручу, понятное дело, а крадун-злоумышленник. Так? Прикинь по весу?

– Так, – авторитетно подтверждаю я, словно с детства выучен взвешивать золотой лом на глазок.

– Тогда вопрос: на черта мне это надо? Рисковать своим местом, свободой и окладом, который… Ради вшивых трех тысяч талеров? – В голосе камердинера торжество человека, который сумел припереть к стенке спорящего с ним собеседника. Я, находясь на работе, часто позволяю побеждать себя в спорах, лишь бы аргументы были обильными и в русле интересующей меня темы. И камердинеру позволил. Потом я «пробил» его биографию по нашим каналам – и точно: вот уже девять лет, как Менди Блум, он же Вальтер Бирен, живет жизнью честного человека. А это второй по длительности результат в его пятидесятилетней биографии. Первый продолжался четырнадцать лет, с момента рождения.

– И вы полагаете…

– Потерял, старый хрыч, или сам продал. Продал и забыл! Ты уж не подкачай, ты уж найди… Ничего, что я на ты?

– Попробую… Чего. Если мы с вами перейдем на ты, это помешает мне оказывать вам должное уважение. Договорились?

– Ну… конечно.

– Не забудете?

– Все понял я, ладно, как хотите.

– Но при этом можем обращаться друг к другу просто по имени. Идет? – Я улыбаюсь и подаю ему руку, да не как Господин Президент членам своего кабинета, а немножко с вывертом и наискось, для обоюдного шлепка ладонью в ладонь. Очень неформально и весьма располагающе для тех, кто понимает.

– Угу. – Шлеп! Толковый чувак этот камердинер: перестраивается мгновенно и камней за пазухой не копит.

Вот такие примерно разговоры я вел с камердинером, с горничной, с поварихой… Дважды я ездил искать табакерку и дважды мне отменно везло: находил! Один раз под батареей в спальне, за декоративной панелькой, а другой раз в бачке унитаза, в туалете на втором этаже, возле его любимой спальни. Второй раз у меня уже что-то брезжило в голове, а первый – целиком и полностью списываю на везение и усердие. Сегодня третий раз, проверочный. Если окажусь прав – ну тогда я просто титан сыскного дела. Если не угадаю и вовсе не найду – придется замутить дымовую завесу какую-нибудь, виновного искать, честь мундира защищать, гонорарные «бабки» оправдывать… Хорошо бы найти! А еще лучше – найти в загаданном месте.

– Здравствуйте, Рик. Зачастили к нам.

– Привет, Вальтер. Кого он на этот раз подозревает? Не вас ли?

– Может, и меня… Старый черт. Подох бы скорее, что ли… А то потом фиг работу найдешь, когда до пенсии с мышкин нос останется. – Камердинер подтягивает штаны на верхнюю часть брюха, возится с подтяжками… Все эти интимности – при мне, да; вроде как мы с ним на брудершафт не пили, но уже не стесняется в моем присутствии ливрею нараспашку держать… Это хорошо, что не ширинку… и хорошо, что не стесняется. Я детектив, а не лорд, и чем люди при мне раскованнее, тем они мне удобнее, в моей профессиональной деятельности. Поэтому я почти никогда не препятствую держаться со мню запросто. Когда я на работе.

– Так увольняйтесь.

– Привык… От добра добра не ищут. Поговаривают, в его завещании – на каждого, кто в домашнем штате, учтен стаж службы при нем, что тоже, знаете ли… Зовет. Два звонка – это мне. Пойдемте, я вас провожу.

Пигги Тук ждет меня в гостиной, на втором этаже. Одет он почему-то в твид, ноги в башмаках на толстенной подошве уперты в каминную решетку… Жарить ботинки собрался, не иначе. При моем появлении, он сделал довольно честную попытку встать, но я в зародыше пригасил наметившееся желание: стремительный шаг, лучезарная улыбка, руки ладонями вперед…

– Сидите, сидите сэр! Камины не любят, когда ими пренебрегают, у них от этого портится характер! – Никакой он не лорд и не сэр, этот Пигги Тук, но любит косить под английскую аристократию. У нас в Бабилоне это модное и практически безопасное фрондерство перед властью. Я и сам люблю старую добрую Англию, доминионом которой мы были столько счастливых лет…

Пигги расслабляет седалище и оно вновь заполняет просторное кресло от края и до края, Пигги смеется.

– Да уж, Ричард! В самую точку! Как только начну беситься да волноваться, так он, сукин сын, только и знает, что дымить, да углями стреляться… О! Слышали?

Слышал я, чего же не слышать: стрельнуло поленце. Так держи экран нормально – и не выстрелит никуда, лорд, тоже мне…

– Вы правы. Итак…

– Сперли, суки!

– Опять?

– Опять! Мне нюхать надобно, нюхать, у меня без табаку башка болит и сопли текут. А без табакерки у порошка вкус не тот. Он в ней лежит и настаивается, понимаете, Ричард?

– Понимаю, да.

– Он в ней кондицию набирает, в табакерочке. Я туда всегда кладу два лепесточка лотоса. Два лепесточка, каждые два дня, не больше и не меньше, не чаще и не реже! Она особенная, табакерочка моя. Я думаю, что это горничная. Я сегодня ее допрашивал. Рик, вы бы видели, как у нее глазки бегали…

– Гм… В прошлый раз глазки бегали сразу и у шофера, и у камердинера, а табакерочка нашлась… – Пигги Тук мгновенно надулся, в ответ на мои невинные возражения, и потемнел лицом. Но тотчас же сдулся обратно, ибо я при алиби, то есть, вне подозрения, а табачок из золотой с брильянтами табакерочки – нюхать ему хочется. Ой, какой у него противный рот, когда Пигги раздвигает его примирительною улыбкой…

– Не будем спорить. Рик, вы меня дважды спасали – сотворите чудо еще раз и моя благодарность будет безмерной! – Я уже Рик для него, родной человек…

– Безмерной, – мысленно соглашаюсь я. – Но лишь до момента находки. А дальше в голову спасенного немедленно станут вползать мыслишки о заранее согласованных тарифах, о непыльной, и, в общем-то, недолгой работенке, об условности всех этих привязанностях к собственным порокам, о наглости и жадности всех этих сервисных и охранных служб… Поэтому вслух я говорю иное:

– Благодарность – в пределах тарифа, как договаривались, сэр. Не больше. Но и не меньше. И только по благополучному завершению дела. Рассказывайте в подробностях, не упуская ни мельчайшей детали. Все с самого утра. А лучше – с момента последней понюшки. Вы помните этот момент?

– Помню, как же, отлично помню! Это было перед сном… Нет, я ближе к утру вставал в сортир и не удержался, нюхнул…

– Так, годится. Помните примерное время? Разрешите, я присяду? – Пигги в нетерпении трясет седой головой и я погружаюсь в кресло напротив. Меня ждет подробный, как я и заказывал, рассказ, и главное в нем – не лопухнуться, реагировать в тему.

Полчаса у меня есть – чтобы, во-первых, предаться своим размышлениям, далеким от рассказов Пигги Тука и его дома с домочадцами, а во-вторых – потягаться со своим нетерпением, с помощью методики дзен, ибо у меня душа горит подойти к камину и заглянуть в небольшой проемчик у зеркала над камином, как раз под нарисованным зодиакальным знаком Овна… Подойти и заглянуть, взглянуть… Ах, если бы она оказалась там… Табакерка, табакерка…

– Но почему именно она, как вы думаете, сэр Тоук?

– Биггей, для вас просто Биггей.

– Да-да, простите, все время сбиваюсь. С детства, знаете ли, прививали уважение к состоявшимся людям, к их возрасту и общественному положению.

– У вас хорошие родители Рик, дай им Бог здоровья. На таких и держится наше общество. Так и передайте им от меня. Не забудете передать? – Я развожу руками, сколько позволяет кресло.

– Как можно! Уж передам, не сомневайтесь.

– Потому она, что… Только не смейтесь. Потому что табакерочка – мой талисман, мой чудесный тотем, оберег, как хотите называйте! Но в ней есть волшебные свойства, помогающие своему владельцу! И, вероятно, это кое-кому не дает покоя.

– Кому же? – Пигги перед ответом тоже разводит пухлыми ручками.

– Если бы я знал.

Я поспешно выбираюсь из кресла: нельзя упускать такую удобную паузу, пора переходить к следующему этапу розыска.

– Сэр Тоук…

– Биггей.

– Да, господин Биггей, спасибо. Нельзя ли мне организовать прямо здесь, у камина, рабочее место на часик-другой?

– Безусловно. Все как в прошлый раз?

– Почти. Журнальный или к нему приравненный столик нужен, а бумага у меня в папке, письменные принадлежности тоже. И пусть ваши люди, начиная с шофера, поодиночке ко мне сюда заходят. Камердинер, как старший над слугами, пусть зайдет последним. И еще…

– Да, да? Я сейчас уйду в другие комнаты, я понимаю…

– Ценю вашу деликатность, господин Биггей. Но… у вас в доме по-прежнему рецепту заваривают чай?

– Ах, это!.. Сейчас же он будет вам подан, в любом количестве. Не сомневайтесь: чай и рецепт прежние! Я – человек традиций.

Чай здесь подают неплохой, следует признать. Моя Шонна, в приготовлении этого напитка, никогда, или почти никогда не поднимается до подобных высот. Или, быть может, все дело в молоке?

Эта Элизабет та еще штучка! Почти сороковник ей, а глазки строит – будь здоров!

Странно, что люди ценят в питьевой безалкогольной посуде из фарфора хрупкость и чуть ли ни прозрачность; я лично люблю, чтобы у чайных и кофейных чашек были толстые стенки, чем толще – тем лучше, ибо они температуру держат. Нет, ну если в холодную чашку лить молоко из холодильника и заливать сверху остывшим чаем, то никакие сорты и секреты не помогут, но Элизабет свое дело знает: молоко в кувшиничке – только что с плиты, но уже со снятыми пенками, чашка – она даже пустая – теплая для пальцев… Сам чайник – литра в полтора, не меньше, хорошо температуру держит. Мне столько не выпить, но всегда приятно осознавать доступность и избыточность.

Элизабет вошла в зал не как допрашиваемая подозреваемая, а по прямым своим обязанностям, поэтому она уходит – и я, наконец, остаюсь один на один со своею догадкой, сердце прямо-таки в истерике: напролом бодает грудную клетку!.. И все по пустяку, если вдуматься философски. Забыл упомянуть, что страдалец наш Пигги ушел к себе в спальню, смотреть утренний телесериал. Это я знаю достоверно: челядь мне его обстоятельно застучала по всем параметрам и привычкам. Плохо ему, конечно, без любимой табакерки, но – перетопчется простыми понюшками, пока я сооображу что к чему…

Вот она! В предсказанном, точнее, в предугаданном месте, у каминного зеркала. Теперь можно расслабиться и никуда не спеша вести розыск с допросами… А иначе благодарные зрители не оценят мгновенности подвига моего интеллектуального. «Ой как просто!» – скажут они в первый момент. И немного погодя, уже между собою, с презрительной завистью: «За что им такие бабки платят, дармоедам!..»

Пигги Тук верит не только в волшебные свойства золотой табакерки, устланной двумя лепестками лотоса, он еще заядлый потребитель астрологических прогнозов, а также верует в прицельное коварство хищных шаровых молний… Да. Первый раз я нашел табакерку в его любимой спальне на втором этаже (сейчас он смотрит телик в другой), под знаком Козерога, изображенном на декоративной панельке. Почти сутки искал, в одиночку (был у меня напарник тогда, но он заболел, а потом я и в привычку взял: один работать), и нашел! Сэр Биггей Тоук соизволил потом, собака худая, вспомнить, что он сам ее туда перед сном положил, волшебницу свою…

Второй раз – в клозете, здесь же, на втором этаже. Под знаком Рыбы, начертанном прямо на унитазном бачке. Не побоялся что и отсыреет табак, старый проказник! Впрочем, унитаз этот больше смахивает на трон горного короля, и бачок ему под стать: может пиратский сундук с сокровищами вместить и предоставить ему комфортные условия хранения. И во второй раз вспомнил сэр Биггей Тоук, что это он собственноручно сделал в бачок столь ценную закладку. Но начисто забыл, что и первый раз на его совести. Как ему это удается, я не знаю, но – факт: в его нынешнем представлении, первый случай пропажи – на совести неведомых злоумышленников, а второй – да, это он сам перестраховался, да, вот, запамятовал… И хотел было, хваткий наш мистик-энтузиаст, на этих двух основаниях, срезать часть гонорара за второй поисковой случай.

Хрена ему! Его лоер выслушал нашего юриста и развел руками, точь в точь, как мы с Туком сегодня… Поэтому сейчас поиск обязательно будет иметь место, хотя и ужатый по времени, однако интенсивный. Надо не забыть по всему дому поболтаться, пошарить, нижнюю губу повыпячивать… Возде каминного зеркала, над маленькой нишей, нарисован знак Овна, следующего за Рыбами. Художник ваял эти знаки под строжайшим контролем заказчика: размер, гамма, место расположения – все так, и только так, и никак иначе! И плевать на дизайнеров-шизайнеров, что они там могут понимать в тонкой науке эзотерике!.. В его любимой спальне, куда мне тоже доступ открыт, в связи с трагическими обстоятельствами, выдернувшими меня на место происшествия, висит, вместо ковра, карта-схема его особняка: план второго этажа, план первого этажа, план подвала, план двора с гаражом и погребом… Красивая карта, будь у меня особняк – клянусь – заказал бы аналогичную!.. Все знаки Зодиака в карте той – аккуратно указаны: какой где, помечены зелеными значками. Все до единого – на втором этаже, что очень и очень удобно, если грамотно вглядеться в будущее… Но это не значит, что я пройду мимо подвала и погреба. Да, и в гараж суну свой любопытный нос, и на первом этаже покручусь… Хотя бы чтобы к кастрюлям поближе. Рано бы хотеть есть – но хочу! Но потерплю до офиса: ужинать, обедать и завтракать у заказчика – ронять престиж и ауру детектива. Чай и кофе – не возбраняется, покрепче – нет, сухо-насухо!

Эх, лучше бы я не заглядывал в гараж, лучше бы не выпендривался с усердием своим… Мало мне было погреба с его чудесами? Вольво мой – классный мотор, но как-то совсем не смотрится на фоне Бентли и Роллс-Ройса. Порше – тоже чудо, однако, «порш» – спортивная телега, это как бы не считается, я его на ровном пульсе рассматривал… но эти звери – что один, что другой… Эх…

– Не пообедаете с нами? Господин Тоук поручил Марион готовить с расчетом на гостей.

– Что вы, Элизабет! Я бы сейчас голодного волка съел, но нельзя до четверга, диета у меня.

– У вас – диета? Что-нибудь с желудком?

– Не-ет, – мотаю головой, – это нечто среднее между тантрическим воздержанием и косметической процедурой. Противоожирительная диета, замешанная на дзене. Я бы и вам дал рецептик, но она сугубо мужская.

Элизабет обворожительно улыбается в ответ на мое вранье, сопровожденное, кстати говоря, не менее обворожительной улыбкой. Я бы ее трахнул за милую душу, несмотря на ее сороковник, прямо здесь, в бельевой, и вряд ли бы встретил сопротивление… Но – принципы, которым я стараюсь хранить верность, принципы: на работе – ни-ни! А после работы – на фиг она мне? После работы я лучше домой поеду. Кстати говоря, эпизодический секс на стороне я вовсе не считаю изменой дому, Шонне… Вот если бы она где гульнула – это непростительная измена, а мне можно. Однако, сто тысяч див, равнособлазнительных супермоделям Кари Мюльдер и Наоми Кэмпбелл, не заменят и не перевесят для меня моей дорогой Шо-шо, мамы двух моих детей. И если бы встал передо мною выбор: всю оставшуюся жизнь только она, либо какие угодно любые, кроме нее, в любом количестве, – я бы и секунды не колебался… Только она, только с ней. Но к счастью, никто передо мною не ставит такого выбора и я иногда… Как правило, не чаще раза в месяц. Жизнь позволяет.

– Ну, чего там, начальник? Есть результаты?

– Будут результаты. – Я вдруг осекаюсь и останавливаюсь, осененный любопытною идеей. Камердинер перехватывает мой пустой взгляд в пустую стену и разворачивается туда всем корпусом – шея у него неподвижна, даже уже и не хрустит…

– Чего там? А, паутина… Сейчас я им вставлю, руки повыдергиваю…

– Вальтер.

– Да? Что?

– Где-то через часок я все закончу, с благополучным результатом, и уже после разговора с вашим сюзереном в твидовом костюме, я бы хотел переговорить с вами, с глазу на глаз, в течение примерно трех-пяти минут. Это реально?

Если камердинер проникся против меня опаской или подозрениями – по морде его этого ни по чем не скажешь: красный и неподвижный кирпич, глаза не виляют, умеренного любопытства не прячут…

– Реально. Я же вас буду провожать. Зайдете ко мне на минутку и переговорим.

– Хорошо. Я опять наверх, чай, вероятно остыл…

– Никак нет. Я велел молоко и чай постоянно держать подогретыми. Как только сядете за свой столик – тотчас же подам. Так, нормально все?

– Более чем.

– Сам? – Вопрос задан невнятно, однако, я хорошо понимаю, что именно Вальтер имеет в виду.

– Сам. Об этом и речь наша с вами будет. Все путем, все хорошо. – Я посчитал нелишним произнести дополнительные успокаивающие фразы, и, похоже, камердинер также правильно меня понял. Вот теперь видно, что он расслабился: фыркнул как гиппопотам и брюхо словно бы осело чуть вниз, под брюки.

На второй этаж я взбегаю, ничуть не заботясь о солидности, да никто и не видит. Эх, классная штука – хороший горячий чай под хорошее настроение.

– Спасибо, Элизабет. Мне и самому налить не трудно, но из ваших прелестных ручек…

– Боже мой! Все мужчины одинаковы: на языке мед, а на сердце лед. И еще после этого говорят, что во всем виноваты не они, а женщины. Вы нашли? – Под строгим голосом у горничной явный румянец с придыханием, и на секунду во мне вспыхивает горделивая радость самца-покорителя.

– Все в порядке. Зовите вашего властелина, будем завершать дело.

– Спасибо… Вы такой… умный, господин Ричард!

– Я умный? А где-же тогда мой особняк и слуги в нем?

– Ну при чем тут… Тем более, что вы такой молодой…

– Не моложе вас. И намекните ему по пути, что все хорошо. Угу?

– Я постараюсь…

Элизабет уходит за Пигги Туком а я перебираю напоследок все те жесты и фразы, которые собираюсь использовать в итоговом разговоре… Главное, не суетиться, даже если что-то и где-то сфальшивлю.

– Нашли? Где она?

– Минуточку, сэр Тоук. Во-первых – конфиденциальность.

Пигги оглядывается – и Элизабет уже за дверью.

– И чтобы звонками вас не беспокоили в течение получаса.

Пигги серебряным колокольчиком возвращает горничную и отдает ей дополнительные распоряжения. Теперь мы одни. Момент деликатный.

– Нашел. Но.

– «Но»?.. Сложности? Ну, хорошо, я слушаю вас?

– Но – это хорошее «но», сэр Тоук. – Я улыбаюсь как можно более легко. – Это бонусное, я бы сказал, «но», без сложностей и осложнений. Вам сейчас предстоит самому совершить радость открытия и воссоединения. Кстати, вы были правы, как обычно: ваша табакерочка – и впрямь со свойствами.

– А я что вам говорил??? Говорите же, Ричард, продолжайте! Вы же видите, как я…

– Вижу, именно поэтому не спешу, ради себя, вас и вашей славной вещицы. Если результат хорош – почему бы не поиграть в загадки хотя бы пять минут. Ручаюсь, это будут полезные загадки.

– Ну… ладно. Итак?

– Вы не задумывались, почему вы встретили меня именно здесь, у камина?

– А где еще? Какая разница?

– Да где угодно могли бы, хотя бы как в прошлые разы… Но… ручаюсь, гостиная с камином, с утра служила для вас как бы центром притяжения…

– Да? А я как-то… Ну, допустим… Так, так, так?..

– И вы одеты достаточно тепло. Вероятно, вчера-позавчера вам нездоровилось?

– Гм… М-м-м… Пожалуй… Познабливало…

– Теперь обещайте надо мною не смеяться… – Я даже косметической паузы не делаю и вовсе не собираюсь добиваться каких бы то ни было обещаний, это простая дымовая завеса из слов, сопровождающая суггестию, или, говоря проще втирание очков… Тем не менее, Пигги сумел вклиниться и частыми кивками подтвердил обещание надо мною не смеяться.

– Ваша табакерочка изобрела способ вылечить вас, подержать в сухом и живом тепле, у камина. Понимаете?

– Н-н… Как это?

– Она спряталась от вас. С одной стороны – недалеко, а с другой стороны – так, чтобы и вы сами были поблизости. Вы из туалета где возвращались, каким путем?

– Обычным. Я захватил ее с собой, потом, когда уже оттуда возв… Боже мой!

– Так возьмите же ее скорее!

– Пигги – видно было как у него коленки трясутся – подошел к камину, запустил руку в нишицу…

– Боже мой! Боже мой!.. О… Она… Ах, ты моя дорогая… – Пигги впялился губами в золотую крышечку с самоцветами, наверное и заслюнявил от полноты чувств… – Вы разрешите, Ричард?.. Кстати, не желаете сами?..

– Нет. Кто я такой, чтобы вторгаться в сакральную связь двух ментальностей…

– Апчхи! – О-о… Я оживаю, Ричард! Я восхищен.

Он восхищен… Дальше-то будет Телец, но на фиг мне эти волшебства сдались…

– И я тоже. Вами, вашей тончайшей чувствительностью к этим потокам… Мне бы такую.

– Что? Так у вас не хуже, ведь вы ее нашли! Или вы о табакерке?

– О способности чувствовать, ощущать. Я нашел. Но мне для этого понадобилось полдня беспрестанных поисков, с учетом того, что за два предыдущих визита я досконально изучил все, что можно изучить, включая физиономии ваших слуг. Все ведь надо принимать во внимание, любые версии рассматривать, вы же понимаете…

– Да, за слугами нынче глаз да глаз. А ведь были времена, когда слуги были единое целое со своим господином и лорд мог быть в них абсолютно уверен, как в том, что за ночью последует утро…

Угу… Были времена. Но портвейн у камина жрала одна часть единого целого, а золу из него выгребала другая нераздельная часть… Впрочем, Пигги Тук – не лучший спарринг-партнер для споров.

– Не смею вас больше напрягать своим присутствием, сэр Тоук, и если ваш чек уже подписан – я откланяюсь. Меня сегодня сдернули с одного дело исключительно ради вас, весьма и весьма уважаемого нашего клиента…

– И не останетесь пообедать? Мы бы обмыли такое дело. Я приглашаю вас, Ричард?

– Эх… Отдыхать в достойном обществе, среди благородства речей, манер и лиц, гораздо приятнее, нежели копаться в грязи… Уверяю вас, сэр Тоук. Но мне придется выбрать второе.

– Да. Понимаю. Вот ваш чек. И передайте вашим боссам, что все-таки они очень дорого дерут за свои услуги. Мне не денег жалко, дело в принципе…

– Не всегда они меня слушают, особенно когда речь о принципах. К сожалению.

Если горничную он вызывает колокольчиком, то камердинера – электрическим звонком: два «дзыня». Если три – шоферу приготовиться. Один, но длинный – всем слугам собраться. Может быть, он горничную еще как-то использует, иначе зачем ему эта затея с индивидуальным колокольчиком?.. Впрочем, у психов свои причуды, а мне нужен Вальтер.

– Что, подслушивали? – Вальтер чуть вздергивает ямочку на подбородке, глубокую и очень порочную, надо отметить…

– Да не очень-то и вслушивался… Главное – нашлась вещичка. И что наш зажилился платить, тоже разобрал. Ну и ваши соловьиные трели. А так – мне это неинтересно совсем. Ну что, ко мне? Хотите – по рюмахе вдарим? Виски. Настоящий продукт, не штатовский.

– С Альбиона?

– Угу. Ирландия.

– Эх… В другой раз, мне еще сегодня работать, да и за рулем. Откройте уши, Вальтер и приготовьтесь слушать ничего не упуская, благо теперь нас с вами дверь не разделяет…

Короче говоря, обрисовал я камердинеру ситуацию, по возможности упростив изобразительные средства. Грядет очередная пропажа, а мне – опять приезжать с поисками – в лом, другой работы полно. Поэтому Вальтер должен изучить, или запомнить очередность знаков зодиака и действовать отныне сам. Но не детектива вместо меня изображать – как раз возьмут за жопу, да еще и посадят, по старой памяти… Что сопите? – я в курсе вашей биографии, да. Лавров вы на этом не пожнете, речь идет только о вашем душевном равновесии и безоблачном житии…

Вальтер быстро уразумел, что к чему и даже родил, почти самостоятельно, весьма неплохую мысль: каждый вечер и утро обходить дозором перспективные точки, в данном случае – всякие разные норки на втором этаже вокруг лестницы, где изображен знак Овна, и проверять – не прыгнула ли туда волшебная табакерка? Если нет – хорошо. Если да – изъять и водрузить на ее обычное место… Если же казус с пропажей все-таки случится – немедленно звонить в офис и звать меня.

– Загвоздка в том, что я не уверен, что знаю ее обычное место.

– Начните наблюдать с сегодняшнего дня. Остальным слугам пока не говорите.

– Почему?

– Потому что повысится фактор неопределенности.

– Чего?

– Ну… Повариха, либо шофер сопрет, а свалит на вас, да еще покажет место, как свидетель, где вы ее прятали и где полно ваших отпечатков пальцев. Зачем вообще другим знать – что я открыл именно вам?

– Резонно. Да… пожалуй. Спасибо! Так что, может быть, все-таки…

– Потом, как-нибудь, подегустируем виски из Ирландии. Мне и вправду пора ехать, Вальтер, время не ждет. Если что – звоните.

До офиса ехать – минут двадцать, иногда полчаса, – вполне достаточно, чтобы еще и еще раз прокрутить все в памяти и восхититься собственною крутизной… На работе-то не с кем поделиться, там от триумфатора ждут чека в клюве и трепа ненапряжного, ибо – все не на курорте. Дома – да, там бы можно было пожать овации и за куда более скромные свершения, но… Только начни рассказывать о работе – не успеешь оглянуться, как привыкнешь выбалтывать секретное, да и редки светлые случáи, все больше гниль, да грязь… Зачем ее в дом нести? Дом – он для радости.

Когда меня осенила идея, камердинер Вальтер даже на стену оглянулся, потому что я в нее смотрел с широко распахнутыми глазами. Может, она того и не стоила, но мне – понравилась. Идея, разумеется, стена – она и есть стена, я перед любой способен медитировать. А смысл идеи как раз и заключался в том, чтобы переложить большую часть «табакерочной» проблемы на Вальтера. Зачем, казалось бы? Не козырнее было бы приезжать раз в месяц, раз в два месяца, и в очередной раз гарантированно разыскивать пропажу в предсказанном месте? И пожинать гонорары, «Сове» и себе? Э-э, нет… не козырнее и не кошернее… Такие золотые яйца из под сомнительных куриц – не по мне. Слишком много, как я объяснял тому же Вальтеру, факторов непопределенности, которые суть – почти всегда опасность в нашей профессии и всегда риск. Тот же Пигги, хотя он и мистик, и маразматик, но на пятый раз – вполне способен заподозрить сговор, прислуги и нашего агентства «Сова» в моем лице, преступный сговор с целью имитировать пропажу имущества и выдавить оплату за якобы найденное и возвращенное. К чудесам люди привыкают стремительно, повтор еще похвалят, а уже на третий-четвертый раз начнут зевать и нос воротить. И подозревать подвох да подставу. Мы, конечно, предоставим доказательства и свидетельства обратному, однако, судебные тяжбы с ненормальными дееспособными мультимиллионерами – штука дорогостоящая и, случается, что крайне долгосрочная, на десятилетия. В то же время, на работе вполне способны, с одной стороны, привыкнуть к халявным чекам от одного из клиентов, а с другой – обвинить в стремлении к халяве того же меня. Из зависти, или по глупости… И что самое-самое важное во всем в этом: я боюсь привыкнуть к запаху дерьма в моем деле. Пусть лучше извне будет вонять, нежели меня пропитает до полного слияния. Свои деньги я заработаю, не век же мне в детективах по выгребным ямам шнырять.

Фук! – и кончилось мое хорошее настроение. Только я успел проехать мимо церкви святого Влада да спохватиться, что Шонна просила свечей купить, как я увидел… Э-э-х-х… Лучше бы я на дорогу смотрел… Батя мой мелькнул. Точно батя, глаз у меня наметанный: только что почти весь был виден над поребриком – как черт его сдернул вниз, в подземный переход… Господи помилуй, вот по чью душу свечки ставить надобно… Сердце у меня как у быка, а вот – скрипнуло… Алкаш он у меня и бомж. Мать его бросила в свое время, и правильно сделала, я считаю; деньги, жилье и работу он пропил, на увещевательные беседы не реагировал… Мы иногда пересекаемся с ним, на кладбище, там, или случайно… Н-не могу на эти темы спокойно разговаривать. Стоит, такой, обтрепыш пьяный, какая-то дрянь в руках, комок невесть из чего… Ну мог я его не заметить? Мог. Тем более, что он-то меня не видел… Но совесть… жалость… бессилие… Может, его за хобот и в «дурку», на принудительное излечение? Надо будет узнать, сколько это может стоить… Шонна мою матушку так-сяк, а уж папашу с первого взгляда невзлюбила, когда мы с нею только познакомились, и он еще на человека был похож… А тут уж придется бой выдержать – куда там «вольво»… Да насильно не вылечишь. Надо набрать в грудь дзена, да погуще, и забыть. Сегодня день мелкого служебного триумфа и легкого полузакоса от дальнейшей работы. Забыть, забыть, забыть, и думать о хорошем, о позитивном, если получится – порисовать что-нибудь тайком…

Как бы не так.

Только успел я добраться до рабочего стола, да сесть за «пишмаш», за электронную пишущую машинку, с целью настрочить рапорт о содеянном (с купюрами, естественно, без упоминания рационализаторских идей. На машинке – это еще пустяки, халява, а вот бесконечные письменные отчеты «от руки» – это настоящее наказание Господне), как переключают на меня звонок… Папа позвонил. Здравствуй, папа, называется. Батю в лягавку замели, и что-то там такое противное, иначе бы не стал он беспокоить меня по столь обыденному поводу. «Ни за что, честно-пречестно…» А голос дрожит так, что… У меня даже и задней мыслишки не ворохнулось – оставить его наедине с судьбой и не ехать никуда. Нет, ворохнулась, себе-то врать не надо, мощное было искушение – послать его раз и навсегда по гнусному адресу.

Я отчет в сторону, цоп Карлика: свободен? Карл, адвокат наш, свободен оказался. Да если бы и занят был – придумал бы что-нибудь ради меня, когда я обрисовал ему ситуацию в два слова. Мы с ним не друзья, но коллеги настоящие и друг друга уважаем: разбуди он меня в полночь, чтобы ехать с ним и решать вопросы – не откажусь, ибо он надежный товарищ и серьезный трудяга, точно так же и ему бы в голову не пришло от меня отнекаться.

– Тридцать первое, говоришь?

– Угу. Что оно из себя представляет, не в курсе?

– Нет. Ты переодеваться будешь?

– Само собой.

– Давай, а я пока им позвоню на всякий случай, чтобы не спешили с поступками…

Карл взялся выяснять телефон тридцать первого отделения и звонить туда, а я здесь же, в моем кабинетике, по шустрому переоделся.

Утром, во время визита к Пиггею Тоуку, я выглядел запросто: джинсы, свитер, куртка-непромакашка, кроссовки… Все чистое, достаточно дорогое, но – обыденное. Мне раствориться в толпе – плевое дело, если, конечно, я догадаюсь для этого выбраться из «вольво» и отойти от него на приличное расстояние. Самое ценное, самое важное в нашем деле – при контактах с людьми не вызывать в них напряжения. Конечно, если бы я в первый визит приперся к сэру Пигги в таком прикиде, я бы авансом подорвал доверие к себе и представляемой мною «Сове», а во второй и третий раз – милое дело, тем паче, что свой мотор я у них во дворе оставляю, на погляд и догляд.

Еду в навороченном моторе – почет мне и уважение от окружающих, вышел из мотора – нормальный парень, молодой, приличный и симпатичный.

Но сейчас – совсем иное дело и я облачаюсь в полный парад: у нас, у детективов Совы, у каждого на работе хранится выходной костюм, чистый, выглаженный, новый и обязательно дорогущий, от запонок до штиблетов. Со вкусом – могут быть проблемы или разночтения, но с приблизительной стоимостью одежды – ни в коем случае. Причем – за свой счет. Шонна не менее ведра крови из меня выпила, собирая шмотье в ансамбль, всеми этими бесконечными примерками, перемерками, запонками в тон, носовыми платками, трусяными узорами… Какая разница, какие на мне трусы, их под пиджаком не так чтобы видно… Но я верю Шонне и доверяю ей: сказала, что дурновкусье – заменю и галстук, и запонки, и зубочистку, если понадобится. Но выгляжу я в этой сбруе ничего, даже сам себе нравлюсь. А осанка-то, осанка…

– Рики… Если ты налюбовался на себя, то, может, поедем? – Вот же скотина Карл: человек в горе и в тревоге – а он все равно не преминет поддеть. Ничего, посчитаемся в трудную для него минуту.

– Лишь бы в пробку не впилиться.

– Главное – через первый мост перевалить, на втором в это время пробок не бывает. Рики, ты бабки разменял на всякий случай?

– Угу… Тот-то, Крепостной, вот-вот на ремонт закроют, если уже не закрыли, вот намаемся тогда … Так ты говоришь, ничего серьезного там? А, Карл?

– Уверен. Я когда на них поднаехал – они снагличали, но так… Без сердца и упорства. Под крупные купюры не попадаем, это точно.

С Карлом надежно, он и как юрист – золото, и человеческие качества в нем живы, в пику образованию и профессии. Я все ждал по дороге, пока он начнет выяснять насчет бати моего, поскольку это было бы вполне оправданное любопытство, но – молодец: ни слова. Понимает же, насколько мне гадостна эта ситуация…

Приехали. Отделение как отделение, не мало я таких повидал, в одном обезьяннике даже заночевать довелось. Но это было еще до армии, в далекой юности, за драку и нетрезвое поведение в общественном месте. Драка была, отрицать не стану: мы с с Риверой и Натом латиносов каких-то у дискотеки метелили, но пьяным я не был, ни в одном глазу. Все равно записали дебош и нетрезвость какой-то там степени. Мерзавцы, что взять… Но пьяным я, все-таки, не бываю, потому что у меня против опьянения два эффективнейших средства: крепкая голова и низкий порог нормы – не более пятидесяти спиртовых граммов за случай употребления, В пересчете на стандартный коньяк, это будет чуть больше ста граммов; но я могу и пивка тяпнуть, и водочки, и вина – чего душа пожелает, однако – в общих пятидесятиграммовых «спиртовых» пределах, благо, с математическими подсчетами у меня вполне хорошо. Уместно бы спросить – откуда же я знаю про крепкую голову, коли выше стопки не забираюсь? Увы, знаю. У нас в «спецморе» за три года так изгалялись, так нас выдрессировывали, что… Некоторым ребятам наутро после испытаний хоть бы что, а я только и успевал на толчок бегать блевать, в зеленом виде. Лучше кроссы бегать с полной выкладкой. Зато «под банкой» стоял лучше всех, до полулитра сознание держал. До спиртового полулитра, не коньячного. Зачем все это было нужно испытывать на нас – Бог и Командиры ведают, нам не докладывали.

Ненавижу пьяное состояние, а сухого шампанского вина – можно, по бокальчику с Шонной…

Заходим. Ну и запах в лягавках, такой специфический… Навевает компульсивное желание повернуться и бежать, прижав уши к спине.

– Лейтенант Палмер, слушаю вас.

– Добрый день. Я по звонку… – Мама дорогая! Я ведь этого «летеху» знаю… Вот это да, вот это мы с Карлом «напробивали инфы»… Карлу простительно… Да и мне, строго говоря, фамилия Палмер как-то сбоку, в Бабилоне десятки тысяч этих палмеров… Личное знакомство позволяет куда проще решать разные-всякие щекотливые проблемы и я в первый момент искренне обрадовался.

– Ого! – говорю. – Вот так встреча. Палмер, Санди Палмер!.. Смотрю, лейтенант слегка подрастерялся, не догоняет… Ну, я ему напомнил школу нашу, что мы в параллельных классах учились… Вспомнил, куда он денется. И, надо сказать, тоже обрадовался. И тоже в первый момент. А дальше нас обоих слегка проняло состояние взаимной неловкости: я за пьянчугу отца приехал хлопотать, а он – начальник, а может даже и замначальника обычного грязного районного оделения полиции, пьянчуг отлавливает… Так что нам с ним нет никакого смысла друг перед другом пыжиться, а надо без лишних формальностей восстановить и использовать былую дружбу. Дружбы как таковой не было, но мы никогда не враждовали, друг друга в лицо признали, на одних и тех же телок на танцах зарились… Да неужели не договоримся по-доброму?

Все вышло как по писаному, услуги Карла вовсе не понадобились и мы с Санди дружными кивками позволили ему смотаться по другим своим делам.

Отец выглядел ужасно: весь провонял черт знает чем, видно что побит, глаза пустые и почти мертвые… Это мой отец, весь в отрепьях, беззубый, седые лохмы клочьями. Немытый.

У них, в тридцать первом отделении, проблема наклюнулась: надо срочно искать виновных в «глухом» ограблении, срочно дело закрывать, чтобы районные показатели к празднику не полетели вниз; сроки жесткие, и фигурантов выбирать не приходится. Но, как я понимаю, «синяков» у них полно в округе, места бездефицитные, так что – заменят, без проблем.

Дружба дружбой, а Сэнди я все-таки сунул пятисотку, да патрульному сотнягу. Патрульному я мог бы и не давать, тем более, что этот шакал, похоже, бате моему приложил между рог, но… Мало ли, что… Ну, на всякий случай. Пусть кто-то где-то из стражей порядка будет слегка прикормлен. Не он – другой бы ударил, все они одинаковые.

Распрощались мы с блюстителями закона и уличной нравственности, да и покинули помещение. Что делать дальше, Господи, Боже мой? Не очень-то я и рассчитываю на помощь Всевышнего, не сказать, чтобы и верил в него горячо, но вот – упоминаю всуе. Надо предка домой завезти, да отмыть, да переодеть, да покормить… Что я еще могу? Не у себя же поселять? Матушку мою Шонна уважает, хотя и без тепла в душе, а папашу – всегда терпеть не могла и никогда этого от меня не скрывала. Но здесь – особый случай, она меня должна понять, тем более, что все мое семейство сейчас вне дома, в гостях у ее родителей… Не будет он у нас жить, это не обсуждается, но завернуть домой к нам, просто навестить, никому не мешая… Короче, поехали, там разберемся.

– Тебе куда? Не возражаешь, я включу музыку? – врубаю кассету с Роллингами и, пока они страдают по Анджеле Дэвис, а папаша мой собирается с нелегкими мыслями, делаю ему предложение зайти ко мне в гости… Честно говоря, я был абсолютно уверен в двух вещах: что мне предельно не хочется везти его к себе домой, и что он поломается и согласится. Только наполовину угадал: заупрямился батя намертво, ни в какую! Естественно, чем больше он упирался, тем сильнее пронимал меня стыд за собственную черствость и жлобство. Лучше бы я втихомолку досадовал и чертыхался на его согласие, чем вот так… Уперся, да, и потребовал его высадить. Что я мог сделать в этой ситуации? Ну, высадил посреди Морского шоссе, у Островов. Где он тут живет – черт его знает… В таком виде он и двухсот метров не пройдет, полиция вновь подберет. Хотя… Поживиться с него нечем, вроде и не пьяный, разве что перегаром от него… И сунул я ему сотню, насильно запихнул, можно сказать… Я бы и больше дал, но кроме сотен были у меня две пятисотенных, «пятихатку» же ему давать – опять я зажлобился… И не в жадности одной дело, а как бы… не в толк давать такие суммы такому человеку. Сотню-то он так-сяк еще переварит в привычном для себя образе жизни, а с пятисотенной – обязательно нарвется на неприятности, хотя бы и при размене…

Я нажал на газ, утешая себя мыслями о собственной «хорошести», а сам приспустил окошко до упора, чтобы салон в моторе как следует проветрился… Еду и думаю: рассказывать Шонне о сегодняшнем «приключении», или не стоит?

И так мне вдруг не понравились мои мысли и сомнения – хоть в морду себя бей! С родным отцом общаюсь – хомячу, крою какие-то хитрости, талеры экономлю, перед Шонной отмазы планирую, вместо того, чтобы от сердца к сердцу поведать то, что накопилось, не скрывая и не приукрашивая. Разве так можно? Я же не на работе – притворяться чтобы да кривляться. В висках гудит, в кончиках пальцев потрескивает – дурной знак для моего ва. А бензин совсем уже на нуле, и я сворачиваю к первой же заправке, хотя «фибойловский» бензин вот уже неделю как недолюбливаю за его хромое октановое число: моему «вольвику» «барса» подавай, или «полиневию».

На мою удачу подвалили вслед за мной к стойке оплаты два полупьяных мужичка из гангстерованных, типичные, с модными татуировками на открытых предплечьях, с золотыми цепями на гладких шеях… Рожи нахальные, бицепсы внушительные… Таких и трезвых испугаешься. Я никого из них не пихал, взглядами не подначивал, ничем или почти ничем не провоцировал. Но стоило одному из них «алекнуть» с матюгами, что я недостаточно быстро сдачу из блюдечка забираю, так я уж перестал далее сдерживаться. Но и словам воли не дал, что толку – хамство плодить? Хам – это тот же эксгибиционист, только высовывает язык вместо гениталиев. Если же вы в ответ достанете свой – окружающие могут принять вашу дискуссию за групповик. Эта заправка не моя привычная, место глухое, лягавых не видать… Гляжу в блюдце – вся сдача медяками и никелем. Мелочью можно набрать любую сумму, любую купюру – и талер, и сто, и тысячу. Но попробуйте швырнуть попеременно то и это кому-нибудь в лицо – и вы увидите разницу. Короче, я мелочь из блюдечка выплеснул на ближайшую харю и в десять с небольшим секунд положил каждого в глубокий нокаут.

– Ты чем-то недоволен? – опять к стойке подхожу. Но паренек за кассой просто молодцом держится: отреагировал спокойно и совершенно нейтрально.

– Нет, все нормально. Только шумно.

Смотрю – ни к телефону, ни к кнопке не тянется. Чувак с заправки – сквозь витрину бдительно таращится, но тоже никаких суетливых движений из себя не выпускает…

– За шум извини. На, вели за ними прибрать, когда очнутся. И объясни им, если захочешь, что нельзя за руль в пьяном виде.

Положил я со сдачи сотенную на стойку – и парнишка благодарно улыбнулся мне на прощание. Еще бы: тут ему и зрелище, и калорийная халява. Да еще и мелочь с пола подметет в свою пользу, наверняка он и за уборщика, когда посетителей не густо.

У парней «кадильник», кадиллак в просторечии: точно – гангстера из сопливых. За рулем у них никого, значит оба и зашли внутрь, отлить, вероятно… Наверняка начнут выяснять у заправщиков номер моего мотора, но те, как правило, ребята тертые и подобных глупостей не запоминают. А хотя бы и вложили – я не боюсь. Зато какая чудесная эмоциональная разгрузка, просто гора с плеч.

Решено: расскажу все как есть жене насчет встречи с отцом, приму от нее утешения, так необходимые мне воркования и сочувственные поцелуи… Вот мир окончательно и вернется в мою растревоженную душу. Сначала на работу заеду, а потом вернусь за моим семейством, к тестю и теще.

Странно: вроде бы эту вещь я уже слышал, хотя кассету не перематывал, чудеса, да и только. Оплакивает Мик Джаггер судьбу несчастной негритяночки, которую проклятые копы упаковали за сущую ерунду: из двух стволов, зарегистрированных на ее имя, завалили несколько человек. Ну, эти коллизии, конечно, за пределами самого текста, просто я в курсе, поскольку интересовался историей создания песни. Если говорить о моем внутреннем мире – чем я живу, помимо семьи и работы – то он не богат и зиждется на двух китах: я очень люблю рисовать и очень люблю творчество «Роллинг стоунз».