Судьбы людские. Любимый Иркутск. 2. Улица (Сергей Ленин)

«Железка» – мой родной двор

Шестидесятые годы двадцатого столетия. На дворе социализм. Граждане страны Советов строят коммунистическое общество, где «от каждого по труду и каждому по потребностям». СССР – мощная держава. А у обычных людей в городе Иркутске шла простая жизнь. В то время когда взрослые трудились над выполнением планов пятилеток, во дворах росли и формировались пацаны, которым придётся строить уже совсем другое – капиталистическое общество с рыночной экономикой. Не все смогут дожить до этого периода. Но я поведу рассказ о нашем воспитании, а оно зачастую проходило на улице.

Улица закаляла и воспитывала, показывала примеры и антипримеры жизни, морали, поведения. Во многом, уже вне занятий в школе, там формировались взгляды, характеры. В те далёкие времена почти каждое утро начиналось с зычного зазывания молочницы: «Мо-ло-ко, мо-ло-ко». Два огромных бидона со свежайшим молоком ожидали покупателей. Люди, ещё сонные, бежали во двор, кто с бидонами, кто с банками. Молоко было всегда вкусным. Мы любили молоко и, конечно, молочницу. Ещё во двор часто заходил с переносной точильной установкой мастеровой мужик. Он кричал во всю глотку: «Ножи точу, топоры, ножницы». Женщины бежали, не у всех из них мужья вернулись с фронта, но с помощью точильщика за короткое время все ножи были острыми. Потом всё это куда-то безвозвратно исчезло.

Как-то утром, часов в пять или шесть, слышим от дома номер пять, что по улице Карла Маркса, мимо дома семьдесят один и шестьдесят семь, что по улице 5-й Армии – это наш двор Управления Восточно-Сибирской железной дороги, «железка», пролетает необычный голос: «Молоко-о-о-о». Люди по сложившейся привычке потянулись во двор, но ни молока, ни молочницы не было. Это старшие пацаны Володя Веселов, Шурик Павловский и Костя Чижик так прикалывались, поочерёдно крича каждый из окна своей квартиры. Сговорились с вечера потешаться над жителями двора, а потом смотрели во двор и считали количество обдурённых граждан. Затем делились своими наблюдениями и вели счёт «победам».

Было много и других приколов, пацаны развлекались как могли, как допускало то послевоенное время. Мы, мелкие, ещё «салаги», с большим уважением смотрели на наших старших товарищей, на их, казалось бы, безобидные шалости.

Однажды Серёга Мамонов с Витей Гороховым спрашивают меня, пятилетнего мальчишку: «А слабо тебе, Серый, задраться на группу старших пацанов или ты собздишь, испугаешься получить по морде? В „железке“ живут все смелые пацаны, а ты какой?»

Я говорю: «Пойдём, попробуем». Выходим в проход между Управлением ВСЖД и домом номер пять напротив Драмтеатра, начинается мой первый урок хулиганства. По центральной улице города, названной в честь основоположника большевистских идей Карла Маркса, идёт группа – человек восемь-десять старшеклассников. Я подхожу с нахальным видом, перегораживаю дорогу и прошу закурить. На что старший из группы пацанов так же дерзко и справедливо парирует мою просьбу: «Тебе ещё сиську сосать, недоросток, а не папиросы стрелять на улице!»

А за киоском «Союзпечати» прячутся наши дворовые пацаны. Их ряды пополняются, уже подтянулись Володя Михин, Саша Григоров, Олег и Вася Кульковы, Саша Грабилин. Другие пацаны играли в футбол на дворовой спортплощадке. Шурик Павловский комментировал матч, пародируя известного комментатора Николая Озерова. Его, Шурика, называли «Метла» за умение находчиво и быстро говорить: «С мячом Толик Яворский, он делает передачу Валере Саранцеву, мяч подхватывает Женя Остробредов, удар… Вратарь Сергей Макеев отбивает, и Анатолий Шкилевич проводит контратаку. Мяч подхватывают братья Пушкины (прим. – Виктор, Володя, Коля и Сергей Васильевы их называли „Пушкины“ за кудри), им пытается противостоять Сергей Серазитдинов. Женя Метёлкин получает мяч, делает пас. И Юрий Павловский пробивает по воротам гостей… Вратарь Борис Власов прыгает… ГОООООЛ, ГО-О-О-ОЛ». Гена Тюхменёв и Саша Духов по соседству режутся в настольный теннис. Гена в будущем – боксёр-тяжеловес, а Саша – великолепный теннисист. Прозвучал клич: «Наших бьют». Это заранее позаботились дворовые гонцы, все ребята побежали к нам на помощь. И вот уже они затаились и ждали развёртывания событий.

Я лихо сплюнул через губу и произнёс какое-то грязное ругательство в адрес этих парней. Мои процессуальные противники были ошарашены. От такой неслыханной наглости их покорёжило. Как так, они спокойно прогуливаются, никого не трогают, а тут какой-то шпанец, метр с кепкой ростом, начинает качать права. Они вполне заслуженно сильно обиделись. «Надо проучить этого малолетнего выскочку», – наверное, подумали ребята. «Сейчас будут бить», – подумал я. Стало страшновато от такой мысли. Их намерения читались по их возмущённым лицам. От нахлынувшего негодования у старшего из парней задрожали губы. Двое, которые покрепче, стали демонстративно разминать свои кулаки. Другие издевательски улыбались, предчувствуя трёпку малолетнего хулигана. Действительно, парни приготовились накостылять мне, видимо в целях привития уважения к старшим. Кто-то из них выругался матом. Типа «фильтруй базар, молокосос» – это в литературном переводе. И все они пошли на меня буром. Было страшно, но я не сдвинулся с места. Хоть противостоять у меня не было сил и возможностей, но держать марку задиры я был обязан. Я не видел нашей засады, но был уверен, что Мамон и Горох меня не оставят наедине с этими озверевшими парнями. Дальше все происходило как в цирке.

Из-за киоска выходит Витя Горохов – высокий и коренастый боксёр, которого шпана хорошо знала в Иркутске. Он делает предьяву тем пацанам. Типа «зачем обижаете хорошего мальчика Сережу» – и начинает драку. И тут вываливается уже вся наша команда. Я увидел неподдельный ужас в глазах соперников. Они потеряли дар речи. Страх захватил всё их сознание. От одного вида дружной команды соперников они были деморализованы. В результате инстинкт самосохранения взял вверх. «Обидчики» хорошего мальчика Сережи бросились в бегство. Наши свистят и улюлюкают убегающим вослед. Мы победили. Но эти оценки я делал позже на основе своих детских впечатлений. А тогда я всей опасности не осознавал.

Серёга Мамонов многозначительно, подводя итог состязанию, произнёс:

– Мерседес бенц, алимундро чичико. Мамацы клёцки. Буэнос-Айрес бесамомуча.

Что это значило, мы не понимали. Но всем было весело. Мне дали курнуть папиросу «Север».

– Фу, какая гадость, – сказал я.

Пацаны смеялись и хвалили меня. Типа боец, здорово залупался, молодец. А я гордился, что уже стал «большим» и уважаемым среди старших пацанов. Большинство наших старших парней прошли школу «отсидки» и продолжали культивировать не очень дружелюбное отношение к закону. Была такая как бы тюремная, уголовная романтика. А уже подрастало целое поколение: Серёжа Павловский, Витя Пылаев, Володя Брянцев, Валя Жаббаров, Витя Пичуев, Вася Чепцов, Серёжа Косяков, Саша Руденко, Саша Уланов, Саша Трапезников, Толик Привалов, Толик и Саша Серебренниковы, Олег Серазитдинов и другие.

Но не только мальчишки были в нашем окружении. Девчонки железнодорожного двора были просто красавицами, от старших до младших: Наташа Хвойко, Галя Макеева, Наташа Пылаева, Ира Смолькова, Галя Хитрова, Света Хохлова, Таня Липова и другие. Они хоть и не ввязывались в наши пацанские дела, но были настоящим украшением компании. Однако воспоминания того периода больше связаны с хулиганистыми мальчишками нашего послевоенного поколения. Пацаны, которые были поменьше, подражая старшим, пытались вести себя вызывающе в школе, на улице. Вспоминается случай.

Как-то ко мне подбежал в школе мой одноклассник и сосед по дому Павловский Серёжа. Он шёпотом, таинственно произнёс: «А я знаю самое матерное слово в мире!»

– Ой, как интересно, Серёга, расскажи, – попросил я.

Мы отошли в укромное местечко, и он на ухо мне прошептал заговорщицким тоном: «Мандовошка!»

– А что это такое? – поинтересовался я.

– Точно не знаю, – честно сказал Сергей, – но за то, что Серёга Мамонов (наш старший друг) так назвал завучиху, его вызывают на педсовет нашей пятнадцатой школы!

Для нас, тогда второклашек, не было ничего страшнее педсовета

«Да, видимо, очень страшное ругательство», – подумал и я.

А сейчас набрал это слово на компьютере в Яндексе, и ответ выскочил мгновенно: лобковая вошь или площица (лат. Pthirus или Phthirus pubis) – эктопаразитическое насекомое из подотряда вшей (лат. Anoplura), живущее на теле человека, преимущественно в лобковой зоне.

Интересно, на каком языке, на латыни или нет, обсуждали «новое звание» завуча, данное ей долговязым подростком с улицы 5-й Армии, по сути оскорбившим учителя?

Деньжищ море, куда бы потратить

Написал эти строки, и «машина времени» моей памяти понесла меня назад, в годы моего детства, когда я немного повзрослел. Вспомнились эпизоды моей жизни, добрые взаимоотношения мамы и сына, которые потом переросли в добрые отношения отца и моей дочери… Одевались мы, надо сказать, не очень изысканно, жили как все: серенько и буднично. И вдруг – мне привалило счастье! Бабушка Вера Решетникова сшила шаровары. Такие красивые, чёрные, с резиночками, из сатиновой ткани, верх был атласный и весь играл на солнце. Я, как павлин, вышел на улицу, любуясь собой и светясь от гордости. Но недолго длилась моя радость. После первого же прыжка с крыши сарая я зацепился за гвоздь штаниной, она гордо, но предательски развевалась в полёте. Моему счастью и моим шароварам пришёл конец. Я до вечера прятался во дворе, чтоб по-светлому не идти домой, боялся огорчить маму. Она ночами делала сметы, принося работу домой, чтобы прокормить семью. А я за один раз так бездарно и глупо расправился со своей обновкой. Но мама мне ничего не сказала, она даже не ругала меня…

А вот уже я становлюсь старше. И уже я играю с большими пацанами в «чику». Это когда монетки – ставки игроков – располагают одну на другую, решками вверх, на так называемый кон. Подальше от кона рисуется черта – «тама». Если ты забросил шайбу за эту черту, она оказалась «тама», то пропускаешь ход. От кона отступают метров на восемь-десять. Это исходная позиция. Отсюда бросают плоскую металлическую шайбу с таким расчётом, чтобы она подлетела ближе к кону. Кто ближе, тот и делает первый ход, разбивает кон. Это значит, он ударяет шайбой по монеткам так, чтобы те перевернулись на «орла». Перевёрнутую от удара монетку счастливчик забирает себе. Если монетка не перевернулась, ход переходит к другому игроку, нетерпеливо томящемуся в ожидании. А если от твоего броска шайба сразу угодила в кон и монетки разлетелись, нужно внимательно смотреть. Хоть одна «на орле» – забирай весь кон, ты выиграл. Игра азартная, затягивающая. Мы бились, спорили, кто-то пытался мухлевать, специально затаптывал перевернувшуюся монетку. Его уличали, ставили щелбаны – давали щелчки по лбу. Наша стайка галдела, как птенчики-галчата, потерявшие маму или увидевшие опасность. А опасность действительно была для меня. Я был самым маленьким из ребят, но так точно бросал шайбу, что почти всегда с первого раза разбивал кон, если мой бросок был первым. Обязательно хотя бы одна монетка переворачивалась «на орла». Я забирал весь кон. Пацаны стали роптать. Кто-то принёс шайбу побольше и потяжелее, но я быстро приноровился и к ней. Папа раньше давал мне в школу каждый день по двадцать копеек, это по тем временам были серьёзные деньги. Всем другим ребятам давали по десять копеек. На эти деньги можно было покушать в школьном буфете или, перебежав дорогу напротив 15-й школы, в магазине, налюбовавшись, как автомат сам выпекает аппетитные пышки, позволить себе отведать это лакомство. Выходя из магазина, надо было обязательно выкрикнуть: «Сорок один, ем один!» Если не успел и кто-то другой из пацанов быстрее крикнул: «Сорок восемь, половинку просим», надо было делиться. Фруктовое мороженое тогда стоило семь копеек, газированная вода с сиропом – три копейки, без сиропа – одну копейку, молочный коктейль с мороженым – десять копеек.

И вот у меня уже полные карманы монет, пусть покоцанных шайбой, но моих монет, честно выигранных. Я вовремя смекнул, что не миновать мне трёпки от старших пацанов и деньги у меня могут отнять. Под предлогом, мол, мама позвала, я убежал домой. Было видно, что пацаны разочарованы, не успев отобрать деньги. Дома я рассыпал по столу своё богатство и начал считать. Оказалось, в сумме сорок шесть рублей. Это же бешеные деньги, у мамы должностной оклад был девяносто шесть рублей в месяц. А тут за один день такое счастье подвалило! Начал думать, куда же их потратить. Пальто, шапку, ботинки? Нет, не подходит, мама и так их купит. В голову пришла мысль – мопед. С ней, этой мыслью, спрятав деньги, я заснул счастливый и гордый собой. Утром один поехал на барахолку в район аэропорта. Новый мопед, стоивший тогда сто двадцать рублей, мне не потянуть, а на барахолке можно было взять хороший, хоть и подержанный. Так и получилось. Мопед «Рига» уже через час был у меня в руках. Почти новенький, с двигателем Д5 и зеленовато-чёрной рамой. Красотища! Я сиял. Сашка Григоров – мой взрослый знакомый – уступил его за сорок шесть рублей.

И вот я на своём мопеде мчусь по объездной дороге к себе домой, на улицу 5-й Армии. Было воскресенье, апрельский день. Мои волосы раздувал весенний ветер, в глаза летела пыль от встречных автомобилей, но это меня не смущало, ведь я был на своём мопеде! Я сам его купил, на свои деньги! Мне казалось, что все люди и даже деревья смотрят на меня и восхищаются: какой крутой пацан едет на красивом мопеде! Уже во время движения погода резко испортилась, такое часто бывает на еврейскую пасху. Ненастье не миновало и этот праздничный день, традиция сохранялась. Мокрый от дождя, уставший, я приехал во двор. Затащил мопед на второй этаж, к себе домой, поставил в коридоре квартиры. Дома не было никого. Я соорудил себе подстилку возле мопеда и улёгся спать, обнимая его за раму. Воняло бензином, мне снились какие-то тревожные сны. Утром я проснулся на своей кровати, побежал в коридор, мопеда не было. Я заплакал. Потом пришла мама и сказала, что мопед вернула продавцу, а деньги забрала. Купит мне и Гале (моей сестре) что-то из одежды. Почему-то я не возмущался и не злился, я понимал маму. Так незримо складывались добрые отношения мамы и сына, которые продолжались всю жизнь. После этого я в азартные игры на деньги не играл никогда. Только один раз в Чернышевске, в Якутии, случилось курьёзное приключение в бильярдном клубе, но это курьёзное событие я описал в другой книге – «Иркутская сага».

Старшие классы

Время шло, мы взрослели и уже знали много разных слов, и педсовета уже не боялись. Вспоминается такой случай.

Однажды Толик Яковлев, с которым мы занимались в секции бокса, написал мне письмо. Он был немного старше, и его уже призвали в армию. Служба проходила в Монголии, в спортроте.

В письме он делился со мной эмоциями от первой своей сексуальной связи с монгольской девушкой. Поскольку мой домашний адрес он не помнил, то письмо отправил на адрес школы. Мудрее ничего не придумал.

Естественно, в школе подумали, что письмо военно-патриотического содержания. Наверное, способно помочь в воспитании старшеклассников, рассказать об армейской службе.

Торжественное открытие его в учительской и ознакомление с содержанием, вероятно, развеяло эти ожидания. А поскольку официально секса в СССР не было, педсовет решил отправить это письмо с соответствующей сопроводиловкой в политотдел войсковой части, обратно в Монголию, для принятия соответствующих воспитательных мер воздействия.

Мне ничего не сказали, но стали придираться по всем предметам и высказывать какие-то таинственные замечания.

Через полгода, как передовик боевой и политической подготовки, Толик прибыл в десятидневный отпуск в Иркутск. Тут я и узнал об этом приключении. Если бы писарем в штабе не был наш земляк, который за пачку сигарет отдал Анатолию это письмо и гневную сопроводительную «телегу» от педсовета, солдату не поздоровилось бы. А так – пронесло.

Ну, это в школе. А что же на улице? Постепенно к 15 годам я со своими близкими парнями стал набирать авторитет у сверстников вследствие своей справедливости, дерзости и умения постоять за себя и друзей.

В 60-е годы прошлого столетия в городе Иркутске было много криминала. Уголовники и шпана не давали прохода обычным ребятам. «Трясли деньги» – так называлось мелкое ограбление. А уж получить по морде мог любой, и это было бесплатно. Порой даже выпрашивать не нужно. Поводом могло являться то, что ты просто прошёл мимо блатной компании.

Улица закаляла, формировала бойцовский характер. У меня было несколько друзей: Витя Марковский (Макар), Филиппов Саша (Амбал), Витя Филиппов (Филипок), здоровяк Валера Шилов (Шило). На нас не нападал никто, поскольку риск остаться с «намыленной рожей» был велик. А заслуженная молва о поверженных соперниках расходилась по городу быстрее радиоволн.

Музыка и взрывчатка

Играет скрипач, ведущий скрипач Иркутской областной филармонии, Мейсман. Звуки из открытого окна квартиры на третьем этаже жилого дома, извлекаемые из его старинного инструмента, наполняют атмосферу гармонией. Бессмертный Моцарт вселяет в души людей поэзию любви, выраженную в таких ласкающих и обволакивающих звуках. Летний день, природа благоухает. Кружева цветков сирени спадают почти до земли. Влюблённые Ромео ещё не успели их оборвать, чтоб подарить своим Джульеттам. Жизнь торжествует. И вдруг раздаётся мощный взрыв. Крыша беседки взлетает вверх. Слышится звон бьющихся оконных стёкол. Скрипач падает, закрывает голову руками, его волшебный инструмент отлетает в сторону. Музыка стихла.

Милиция, приехавшая в переулок имени Гашека, к дому, расположенному ближе к набережной Ангары, где и произошёл инцидент, забирает меня, но уже из моего дома. Чего искать какого-то злоумышленника-подрывника, когда у них на учёте подросток с улицы 5-й Армии, далеко ходить не надо. В Кировский РОВД меня доставили к дежурному следователю Шипулину Виктору Васильевичу. Разговорились, он оказался нормальным, хорошо знающим своё дело спецом. Молодой, но уже лысеющий, с чистыми, как небо, голубыми глазами. Такие красивые ребята наверняка пользовались огромной популярностью у противоположного пола. В подрывники он определять меня не стал и отпустил домой. Потом нас ещё не раз сводила судьба. Как-то, спустя год или два, когда мы уже подружились, показывает он мне записку, написанную трепетной девичьей рукой: «Виктор Васильевич, я Вас люблю». Писала её практикантка с юрфака Ирина Смолькова. Виктор поинтересовался, кто она. Я её знал, она из нашего двора, из «железки». А сейчас Ираида Вячеславовна – профессор, завкафедрой криминалистики, и об этом случае не помнит, как-то мы с ней разговаривали и смеялись по этому поводу. Оказалось, Шипулин Виктор был сыном нашей учительницы по биологии – Лидии Мифодьевны. Это я узнал от неё. Как-то она мне говорит, что её сын-следователь познакомился с хорошим парнем из 15-й школы, намекала на меня. Мы посмеялись, так как обстоятельства знакомства были весьма специфическими.

В итоге этого взрывного происшествия милиционеры подрывника не нашли. А спустя несколько десятков лет на дне рождения у Тони Сухаревской, если точнее, то 9 апреля 2016 года, я узнал историю подрыва той беседки. День рождения был у Тониной мамы, Натальи Сухаревской (в девичестве Ананьевой, вышедшей замуж за парня из нашей 15-й школы, Толика Сухаревского), просто отмечала она его в квартире дочери. Наташа – одноклассница и подруга детства моей жены Лены. Проживала ранее на набережной Ангары, недалеко от того места взрыва. Там же, рядом, проживал и Андрей Чернышов, ныне солидный, с покрытыми благородной сединой волосами, уважаемый человек, он тоже был гостем на дне рождения Наташи. Он-то вдруг и вспомнил о своём детском хулиганском поступке. Рассказал, как привязывал заряд под крышу беседки, как подрывал. Смеялись долго.

«Ленин» в выгребной яме

Вспомнился случай, когда в Кировский РОВД доставили моего однофамильца Юру. Юра работал на релейном заводе вместе с Щёкотовым Александром, братом моей будущей жены Лены. Поэтому я знал его. Были они передовиками производства, получали неплохую зарплату. Юрий на тот период не был обременён семейными узами. Поэтому мог позволить себе некоторые изыски, которые временами позволяла наша советская торговля. Вернее, «блат» – это знакомство с нужными людьми из сферы торговли: завмагом, товароведом, завскладом и другими деловыми и нужными людьми. Его мама достала, именно достала, а не купила, тогда в ходу был такой термин, пальто из ткани джерси. Эдакий модный иностранный прикид. Юрию было чуть за тридцать лет, но он успел изрядно полысеть. Чтобы скрыть изъяны причёски своей молодой головы, он сбоку отрастил длинные пряди. Которые накручивал на лысине сверху и периодически, чтобы они не съезжали вниз, слюнявил, прихлопывая на своей «тыкве». За лысину и красноречие ему дали погоняло – Ленин. Так вот, приходит Юра-Ленин в наш клуб «Крестовые дамы». Это в кустах две лавочки возле трансформаторной будки в моём дворе – «железке». Всё его существо ярко сияет от превосходства над нами, серыми и блёкло одетыми пацанами. Он разрешает потрогать руками импортную ткань – джерси. Мы и названия такого не слыхивали, а тут Ленин в таком богатстве явился. Некоторые пацаны даже понюхали этот наряд и сказали, что он так вкусно и загадочно пахнет. Как-то необычно, совсем не так, как наши фуфайки.

Тогда мы не могли знать, что это заграничное диковинное пальто скоро приобретёт наш обычный советский запах. Кто-то сделал дельное предложение Юрке: «Надо бы обмыть обновку, а то не ровён час порвётся или ещё чего».

Юра не возражал, но затраты на пальто были большими, наверное, за два или больше месячных оклада.

– Давайте скинемся, пацаны, и накатим водочки за здоровье «етого пальта».

Сказано – сделано, гонцы приносят водку и несколько плавленых сырков на закусь. Процесс пошел.

– Видать, ты, Ленин, сейчас заметным женихом стал. Тебя вон за версту видно в этой крутой обнове, – начал кто-то хвалить Юрия.

Мы ещё не знали тогда, что вскоре за две версты Ленина можно будет ощутить по запаху, но это будет позже. Юрка-Ленин весь переливался в собственных лучах славы, предвкушая, как на него будут засматриваться все девушки на улице Карла Маркса.

Он ещё не знал, что радоваться осталось совсем недолго.

– Ленин, дай прикинуть твою пальтуху, в жисть такой пальтуган даже у наездника (прим. продавца краденного) не видал. Хочется побыть жужей (прим. уважаемым человеком), – попросил кто-то из блатных.

Юрка пьяный, но соображает чётко – снимать самому пальто нельзя, могут ломануть уголовники.

Он ещё не знал, что скоро с удовольствием бы снял и выбросил эту обновку, но это будет потом. А сейчас водка кончилась. Охота продолжить, и Ленин достаёт из кармана джерси заныканный червонец и, как барин, бросает его на импровизированный стол. Толпа ликует. Немного наскребли и добавили мелочи, одна бутылка водки стоила 3 рубля 62 копейки. И вот на столе три плавленых сырка и три бутылки водки.

«Рай» в кустах раскручивает свою бесшабашную пружину веселья. Юрку расхваливают, проявляют уважение. А у него всё сильнее напрягается параноидальное чувство возможной потери своего шерстяного богатства. Пацаны с уголовным стажем вызывают у Юрки-Ленина всё больше тревоги. Потеря пальто в его сознании начинает превращаться почти в реальность. В пьяном угаре он начинает видеть фантастические картины, как его бьют по морде, снимают пальто. Во внутренних потайных карманах, умело пришитых французскими портными, у него есть ещё заначка – аж двадцать пять рублей. Это целое состояние для молодой компании выпивох. Страдания от возможной потери надвигаются на Юру. Он работал внеурочно, перевыполнял производственные задания, чтобы собрать деньги на такую классную вещь, на стильное пальто, которого нет ни у кого в Иркутске. И потерять все это в одночасье. «Нет, такого я не переживу», – наверное, думает он. «Надо рвать когти», – соображает Ленин. От горестных переживаний хмель всё больше погружает Юру в свои объятья. Он уже не очень твёрдо держится на ногах.

Приближается ужасное, но не от рук пацанов, его на самом деле обижать никто и не помышлял. Наоборот, когда он покачиваясь направился прочь из нашей компании, за ним закрепили сопровождающего со строгим наказом – довести, проконтролировать попадание Юры домой. Не могли мы предвидеть, что добраться до дому Ленину не суждено. Не суждено в прежнем опрятном и сверкающем виде. Скоро случится непоправимое. Развязка приближается.

Юра вышел на улицу Карла Маркса, и проезжающий мимо наряд милиции забрал Ленина в наш родной Кировский РОВД. Сопровождавший пацан бегом побежал к райотделу милиции, на центральную площадь имени С. М. Кирова. Задание-то ему никто не отменял, а за его невыполнение спросят строго. Вот и должен он, сопровождающий бедолага, пасти у милиции в ожидании, когда Юрку выгонят. Как складывается судьба его подопечного, нужно держать на пацанском контроле.

Юру-Ленина привезли в милицию и посадили в обезьянник – комнату с металлическими решётками рядом с дежурным милиционером. Через некоторое время Ленин стал жалобно проситься в туалет. Количество выпитого спиртного превратилось в огромное гидравлическое и все нарастающее давление в его мочевом пузыре. Наконец, мольбы Ленина были услышаны, и дежурный офицер милиции отправил молодого сержанта сопроводить Юрия в уличный туалет (другого тогда не было) во внутренний дворик РОВД. Туалет того времени не отличался изысками – деревянное дощатое строение на два очка. Видимо, это рассчитывалось по каким-то нормам. Выгребная яма была добросовестно огромной, вырытой таким образом, что часть её захватывала небольшую площадь внутреннего двора, где и находились отверстия в деревянном полу для отправления туда нужды. Большая часть ямы выходила на прилегающую улицу Российская. А деревянный короб, огораживающий выгребную яму, накрывался щитом из досок. Юра зашёл в это незамысловатое архитектурное сооружение, а сержант в сторонке начал ожидать «облегчённого» узника милиции. Справив нужду, Юра, как смекалистый мужик, начал изучать заднюю стену туалета, выходящую на соседнюю улицу. Какое счастье, доски прибиты плохо и при небольшом усилии раздвигались. Надо бежать, и Юра делает шаг на свободу – в проём между раздвинутых досок. Чувство надвигающейся свободы переполнило его пьяненькое существо. Ещё одно мгновение, и прощай, ментовка, не видать вам больше Юру-Ленина. Ленин, как и его великий прообраз, наверное, ощущал себя вождём мирового пролетариата, способным решать любые, даже самые сложные задачи.

Не мог он предполагать, что вчера рабочие ассенизаторы оставили незакрытой крышку ямы после выкачивания части её содержимого, произведённого майорами и сержантами, следователями и оперуполномоченными, а также задержанными правонарушителями и разными урками. Здесь, в яме, содержимое от выхлопа всех этих разных социальных категорий мирно сосуществовало в ожидании дальнейшей откачки. Не знал Ленин об этом, вот и погрузился по грудь в «благоухающую» жижу. Вот и стало наполняться и пропитываться всем этим многообразием «ароматов» новое французское пальто из ткани джерси. Каждая его шерстинка впитывала запахи, соответствующие настоящему местоположению своего хозяина. А хозяин с перепугу, немного отойдя от шока, вызванного полётом и стремительным погружением, начал неистово орать и звать на помощь сержанта. Сержант в мужественном испуге, не понимая случившегося, каратистским приёмом выбивает входную дверь в туалет и в боевой стойке влетает в помещение. Но там не было никого. О ужас, в очко, как в фильме ужасов с экрана телевизора, он увидел страдальческое лицо Юры. С протянутых вверх за помощью рук пленника клокочущего «Эдема» слетали прилипшие фекалии. Сержант отпрянул со словами:

– Ну и хрен с тобой, сиди там хоть до утра, – и твёрдой походкой зашагал обратно в здание райотдела милиции.

А в это время наш пацан, смотрящий за ситуацией, бегал по улице Российской и паническим голосом орал:

– Ленин тонет, люди, помогите. Ленин тонет.

Мимо шли сердобольные старушки. Ленина они любили всем сердцем, но как вождь мирового пролетариата может тонуть и где, понять никак не могли. Когда же они подошли к выгребной яме и увидели там барахтающегося Юру-Ленина, они сами чуть не попадали в обморок. Жижа начинала засасывать своего пленника всё глубже и глубже. Ленин прикладывал неимоверные усилия, чтобы остаться на плаву. Завитушки с его маковки сползли вниз, в эту зловонную кашу, обнажив его лысину. Старушкам стало понятно – Ленина надо спасать. Они приняли стратегически правильное решение – одна бабулька стала подавать вниз, в яму ветку тополя, которая валялась неподалёку. Другая бабулечка с криками «Ленин тонет» побежала в милицию за помощью. Цепляясь за тополиную ветку, Юра подтягивался вверх, но в последний момент срывался и со всего маха, с брызгами и всплесками, падал обратно вниз. Так продолжалось несколько раз. Юру стали покидать силы. Милиционеры не спешили на помощь к Ленину. Но настойчивая старушка всё-таки добилась своего. Милиционеры за вознаграждение – освобождение из обезьянника – отправили одного из задержанных с тросом для вызволения Ленина из жуткого плена. Парень довольно быстро вытянул Ленина из зыбучей трясины на поверхность улицы Российской, бросил трос и убежал. Ленин потряс своим образовавшимся в результате бултыханий «панцирем» так, как это делают собаки, вылезая из водоёма после купания. Часть налипших на пальто «украшений» свалилась на асфальт.

Примечательно, что напротив было здание Областного дома политпросвещения – важнейшего идеологического «коммунистического, ленинского оружия», находящегося под патронажем Иркутского обкома КПСС. Описываемые события происходили в 1970 году. А спустя годы, в начале девяностых, руководил этим домом политпросвещения Петр Михайлович Щепин. Там на доске почета в 1985—1986 годах висела моя фотография, как одного из лучших лекторов-международников Иркутской области.

Вспоминается последняя встреча с Щепиным Петром Михайловичем, этим замечательнейшим человеком. В здании бывшего Дворца пионеров проходила встреча ветеранов с нашим выдающимся земляком – летчиком-космонавтом Борисом Валентиновичем Волыновым. Меня тоже пригласили, тут я и встретил Петра Михайловича. Он сильно постарел, тяжелая болезнь иссушила его тело, ему было тяжело ходить. Но он был до конца активным человеком, он оставался бойцом. При расставании старички шмякнули немного коньячка. Петр Михайлович тоже. Потом я на руках донес его до своей машины и доставил домой. Дома Петр Михайлович потребовал у жены еще бутылочку. Я за рулем, мне нельзя. Мы тепло распрощались. Вскоре Щепина Петра не стало, но я продолжаю иногда встречаться с ним. Его фотография, как фронтовика, висит рядом с фотографией моего дяди-фронтовика, родного брата мамы, Щепина Павла Савватеевича, на стенде памяти в музее Великой Отечественной войны.

Вернусь к повествованию о похождениях Юрки-Ленина. Итак, он отряхнулся от части налипших на пальто фекальных «страз» и «ожерелья» со своей груди, и с оставшейся «сбруей» Юра, как законопослушный гражданин, отправился обратно в здание РОВД. Эту картину я описываю по отчету пацана, назначенного для сопровождения Ленина в походе. Милиционерам пришлось швабрами отбиваться от Ленина, чтобы перекрыть ему путь в здание милиции. Ленин после непродолжительных передышек не оставлял попыток прорваться внутрь отдела внутренних дел. Уж больно он сроднился с «внутренними органами», вернее с их содержимым, за время вынужденного омовения и глубокого погружения. А милиционеры со швабрами наперевес охраняли свой «храм правопорядка», встречали Ленина на подступах. И отгоняя его прочь, грязно ругались. Призывали Ленина передислоцироваться и взять революционным штурмом другой объект государственной власти – ну, вокзал там или телеграф. Проявляя знания революционной истории, сержанты измывались над уставшим Юрой-Лениным. Как же это непоэтично выглядело, понять нетрудно.

И вот, оставив попытки штурма РОВД, Юра Ленин направился к себе домой по вечернему Иркутску. Неоновые лампы в окнах магазинов зазывали покупателей. В квартирах зажглись лампочки и голубые экраны телевизоров. Город, как обычно, зажег свои вечерние огни. Только необычного прохожего никто не хотел понять и пожалеть. Через весь город убитый горем Юра плёлся на встречу со своей мамой. Он даже не пытался залезть в общественный транспорт, ему было невыносимо тяжело и обидно, хотелось как можно дольше побыть одному, наедине с самим собой. Прохожие шарахались от него и перебегали на другую сторону дороги. Бродячие собаки и кошки прятались прочь, завидев издалека сгорбленную фигуру пьяного «пилигрима». Даже вороны переставали каркать и, испуганно хлопая крыльями, перелетали на деревья подальше от тротуара. А Юра-Ленин шел, еле переставляя ноги, и уже никого не боялся, он твердо понимал, что в милицию его не заберут. После этого случая я Юру-Ленина не видел уже никогда. Говорили, что пальто ему пришлось выбросить. А ещё говорили, что Юрка бросил пить, правда, не знаю, надолго ли.

Извольте вместо стриптиза кованым замком по тыкве, или Мент поганый

А ещё я однажды мог присесть на нары, если бы не вмешательство и поддержка Шипулина Виктора Васильевича. Дело было так. Гуляли по набережной Ангары с Леной и Наташей Ананьевой, девчонкам захотелось покурить, зашли в садик, расположенный на территории больничного комплекса, или как называли его факультетские, клиники (от мединститута). Покурив, девчонки пошли вперед, а я за ними, сзади, неподалёку. Уже смеркалось, охранники возле старинных железных ворот, через которые можно было выйти на бульвар Гагарина, уже их закрыли. Вдруг я слышу «жеребячье» ржание:

– Что, девочки, сейчас покажете нам стриптиз, а ну давайте, перелезайте через ворота!

– Гы, гы, гы, гы!

Парни здоровые, видимо медики-старшекурсники, кровь играет. И тут подхожу я и спрашиваю с издевкой:

– Кому тут стриптиз показать? – и машинально, наверное, ангел-хранитель подтолкнул, делаю полшага вперед.

Затылок обдает упругий поток воздуха. Резко оборачиваюсь и вижу, что мимо моей головы с огромной скоростью пролетел «снаряд» – тяжелый кованый металлический навесной замок. Я был в доле секунды от своей смерти. Ожидать, когда с другой попытки замок опустится на мою голову, я не стал. От моего резкого ответного удара нападавший парень свалился с ног, второй, его напарник по несостоявшемуся просмотру секса, бросился наутёк. А меня внезапно появившиеся из темноты милиционеры вместе с поверженным, нападавшим охранником, забросили в воронок и повезли в родной Кировский РОВД. Шофером воронка был мой друг Серёга Мамонов, о котором я уже вспоминал в связи со школой. Дежурным следователем оказался майор Зотов, он сидел в одном кабинете с Шипулиным В. В. и меня хорошо знал.

– Ну что, Серёга, рассказывай, как было дело.

Я всё честно рассказал. Зотов заполнил протокол, я не читая, ведь я ему доверял, расписался. Он посмеялся и попросил, чтобы я не добавлял люлей тому охраннику, его сейчас тоже выпустят, надо пришивать нижнюю губу.

Я пошел домой. На улице меня дожидались Лена с Наташей. Их, несведущих в тонкостях этой системы, Зотов уже допросил и оформил подленько, как ему по-ментовски было надо, соответствующие протоколы. Через несколько дней меня разыскивает В. В. Шипулин, и я узнаю, что эта мразь (его эпитет) Зотов взял заявление, как с потерпевшего, с этого напавшего на меня парня. Уже была оформлена судмедэкспертиза о нанесении телесных повреждений. Короче, несколько процессуальных действий, и дело должно быть передано в суд.

Вот за что не любят ментов. Есть милиционеры, опера, те, которые рискуют своей жизнью, борясь с преступностью, отдают себя работе без остатка. А есть кабинетные крысы, которые за галочку в отчете да за звёздочку на погоне готовы творить всё, что невозможно понять и принять любому нормальному человеку. В итоге всё закончилось для меня благополучно, посадить меня на нары не удалось, до суда дело не дошло. Далеко не все милиционеры – сволочи. Но потребовались огромные усилия и время, чтобы всё уладить. Спасибо Виктору Васильевичу Шипулину за его помощь в преодолении ментовского беспредела. Спасибо добросовестным и порядочным работникам правоохранительной системы, которые смогли различить разницу в самообороне и хулиганстве.

Что лучше: кулаком по башке или башка «кирдык» под колёсами трамвая?

Был и другой случай, который мог коренным образом изменить мою судьбу. Произошел он в трамвае. Вместе с Володей Троицким мы ехали в больницу – навестить нашего друга Витю Макаровского. Он попал к врачам с травмой головы. На разборках в ЦПКО по нему прошлась мотоциклетная цепь. Были такие ублюдки, которые не могли руками доказать свое превосходство. За это мы их наказывали серьёзно, не спускали. Второй раз взяться за цепь они уже не решались и не могли. Едем в трамвае на задней площадке, вагон полностью забит пассажирами. Вижу такую сцену. Девушку прижал к окну между своими руками, держась ими за металлические поручни, какой-то высокорослый парень. Она пытается вырваться, но у неё не получается. На возмущенный голос девушки никто из находящихся в трамвае мужиков никак не реагирует.

«Что за мужики, – подумал я. – А если бы такое было с их сестрами или женами?» Как-то не по-русски это, не по-мужски – делать вид, что ничего не происходит.

Я попросил Володю Троицкого доколупаться до этого парня. Вовка был небольшого роста, дерзкий пацан, и я подумал, что тот «смельчак», тискающий девушку, охотно переключится на Володю, чтоб дополнительно продемонстрировать ей свою удаль. Вовка начал действовать. Он достал папиросу и закурил. Народ отхлынул с задней площадки, утрамбовываясь вперед. Мы остались на свободном пространстве: я с Володей и эта пара. Парень продолжал тискать девушку и не обращал на курящего рядом с ним Вовку никакого внимания. Тогда Троицкий закинул ему за шиворот горящую папиросу и начал прихлопывать по спине, типа тушить огонь.

Парень взревел, отпустил руки с поручня и резко повернулся. Девушка испуганно смотрела на меня, в её глазах читалась благодарность. Теперь вся агрессия парня направилась на меня, Володю он почему-то проигнорировал. Ударить он не успел. Занесённая для удара, его рука обвисла, как плеть, он начал сползать и валиться на пол. Ему хватило одного короткого удара по его дурной голове, чтобы прекратить свое бесчинство.

«А где же раньше были вы, мужики из трамвая», – снова подумал я.

Трамвай ехал, но уже задняя половина вагона была свободна, народ ещё сильнее утрамбовывался вперед. Через некоторое непродолжительное время парень начал вставать. Мне показалось, что вагон опустел – так сильно уплотнились пассажиры вперёд, желая подальше отодвинуться от происходящих событий. Я думал, что парень бросится на меня для реванша, но он бросился в открывшуюся дверь трамвая.

– Остановка «Волжская», – прогундосила вагоновожатая.

Я вышел вместе с парнем в заднюю дверь. Он кинулся на меня и от легкого удара по бороде опять упал. Голова его оказалась рядом с трамвайным рельсом. Вагон заскрежетал, он готовился трогаться, вагоновожатая не могла видеть, что кто-то может попасть под задние колёса вагона. Эта зона плохо просматривается из кабины и из-за пассажиров, стоящих на остановке. Парень, испугавшись меня, а не трамвая, отталкивался ногами, чтоб отдалиться от возможной встречи с разящим кулаком. При этом он перемещался наискосок вперёд, проскальзывая головой перед задним колесом на рельс. Таким образом, он, наверное, думал на сто процентов уберечь свою голову от боксёра. Трагедия неминуемой смерти под колёсами этой многотонной махины могла произойти через несколько секунд. Это же надо постараться так ввернуть себя под колесо! В обычной обстановке такое сделать сложно, расстояние небольшое, очевидно, рассчитано с учётом безопасности. Но на испуганного дурака такие расчёты, наверное, не распространяются. В последний момент машинально, на инстинктах мы с Володей за ноги вытянули парня из-под трамвая и усадили на лавочку. Трамвай благополучно уехал. Этот недавно бравый, несостоявшийся насильник, всхлипывая, говорил, что больше не будет, просил его простить и не бить. Он не осознал ещё, что был на ниточку от своей гибели. В его сознании, наверное, крутился образ той девушки, над которой он издевался в вагоне трамвая, и искры из глаз от моего кулака. Мы ушли и этого парня больше никогда не видели. Все эти и им подобные «крутые перцы» круты до того момента, пока не получат отпор. Сея страх среди людей своим мерзким поведением, они как бы возвеличивают свою, по сути, жалкую душонку в своих же глазах. Они, как энергетические вампиры, подпитываются этим страхом, становясь сильнее и наглее над слабыми, трусливыми и равнодушными людьми. Каждая их победа – это победа зла. Каждый униженный и оскорбленный ими человек – это камешек в фундаменте стены, отделяющей нас от света и добра. Не бойтесь давать отпор таким индивидам, они, как правило, жалкие трусы. Если получают по морде, то это воздействие, другое-то им понять сложно, ставит их на путь исправления. Зачем лезть, если за это дадут по морде. Железная логика. «Не можешь ударить, так хоть укуси», – шутил мой тренер по единоборствам. Нужно хотеть и уметь сопротивляться агрессии. А наш народ это может. История тому подтверждение. Только не надо ждать эпохальных событий, нужно иметь активную жизненную позицию в повседневности.

Толпа юристов с холодным оружием против двух пацанов

А вот в связи с Виктором Макаровским в моей памяти всплывает эпизод, когда мы чудом остались живы. Вдвоем гуляли мы на улице Карла Маркса, ближе к набережной. У старого исторического и красивейшего здания краеведческого музея к нам подошла группа парней, видимо, поток старшекурсников шёл с занятий госуниверситета. Идущие впереди были уверенными в себе и вели себя вызывающе. Как уж получилось, не помню, но у нас завязалась драка с этой толпой. Чего уж говорить, смелые ребята – студенты-юристы, с холодным оружием, как выяснилось потом, против двух подростков не побоялись воевать. Орлы…

Мы, как обычно, расположились таким образом, чтобы прикрывать друг другу спины. Но Макара быстро оттеснили. Вдруг у меня на какое-то время провал в сознании. Прихожу в себя оттого, что кто-то методично бьет меня в голову. Прикрыть лицо руками или отбиться не могу, двое, стоящие сзади, заблокировали мои руки. Невеселая история получается. Но как всегда, тяжелый удар разбудил во мне зверя. Я резко высвободил руки и первым делом вырубил того недоноска, который был впереди и бил меня, беззащитного, по лицу. Стоящих сзади свалил молниеносно и принялся отщелкивать всех остальных по одному. Витька, отбиваясь, старался приблизиться ко мне, но силы были неравны. Студентов было много, и они умудрились свалить Макара. Я же действовал расчетливо и нагло одновременно. Пришлось приложить максимум усилий к последним троим соперникам, они нападали и отмахивались яростно. Но, получив свою порцию ударов кулаками, сникли, в конце концов свалились и лежали у моих ног. Когда уже некого было бить, все противники были повержены и лежали на асфальте, я среди них отыскал Витю.

Он сидел на земле, прижавшись к тополю спиной, глаза были открыты, но он ничего не видел. Справа и слева рядом отлеживались студенты, которых он вырубил. Кто-то из них стонал. Я поднял пару портфелей, валявшихся тут же, и прочитал надписи на тетрадях, чтобы узнать кому, если что, говорить спасибо. Юрфак – будущие милиционеры и прокуроры. По лицу у меня текла кровь. Витька не мог идти своими ногами, а на горизонте замаячил наряд милиции. Перспектива попасть в РОВД была не в нашу пользу, кто мы и кто они. Я закинул Макара к себе на плечи и понес домой. Дома нас встретила его мама – тётя Клара. Они жили в районе перекрестка улиц 5-й Армии и Свердлова, сейчас там железнодорожный детский сад, в него ходили мои внуки Алексей и Сергей. А тогда стоял старый деревянный дом. Семья Макара состояла из пяти человек: мама с её родителями (бабушкой и дедом Виктора), а ещё младший брат Вова. Безотцовщина. Дед спал под кроватью. У них было так заведено. Бабушка выпившего деда посылала в наказание туда. А отгорожены они были от всех зановесочкой.

Мама дала нам по рюмочке спиртного, чтоб снять стресс, и начала возиться со мной, а не с сыном. Она всё причитала: «Чтоб тебе, Витька, так досталось, а не Серёже». Когда она смогла остановить кровотечение, выяснилось, что на правом глазу сверху у меня отсутствуют ресницы, их просто сбрило острым лезвием ножа. Шрам от ножа на верхнем веке ещё долго кровоточил и болел. Я вспомнил, что у последних бойцов-юристов что-то сверкало в руках. Я уклонялся и нырял от их ударов, пока не отрубил этих гадов. Какие-то миллиметры, и я мог остаться калекой или вообще отправиться в мир иной. Такие вот «прекрасные» юристы встретились нам в центре города Иркутска. Вот, наверное, из таких юристов впоследствии вырастают менты, «менты поганые». Зачем им нужно было нападать толпой на двух подростков, понять невозможно.

Не знала мама многого об уличной жизни сына, но однажды обращалась к Александру, своему брату за помощью

Занятия спортом и связи в спортивном мире Александра Савватеевича Щепина, моего дяди, однажды помогли мне. Моя жизнь не была сломана на взлёте благодаря его участию. Выше я уже писал о своих похождениях на улице, на этот раз «песня из той же оперы», вернее, об операх, которые меня задержали на улице Ленина нашего вечернего города. А дело было так. Я с друзьями: Костей Ханхалаевым (это младший брат Саши, ныне видного политического деятеля Иркутска, депутата Александра Казаковича Ханхалаева) и Сергеем Андреевым гуляли по центру города. Тогда в моду стремительно ворвались «Битлы» (группа The Вeatles), и все мальчишки старались соответствовать хотя бы внешнему виду своих кумиров. Мы были не исключение. Волосы до плеч, насвистывание популярных мелодий – короче, всё как полагается фанатам. При попытке перейти перекресток улиц Карла Маркса и Ленина в направлении памятника вождю мирового пролетариата нас останавливают два здоровых мужика, подъехавшие на легковой автомашине.

– Ну что, волосатики, прогуливаетесь, гады? – послышался голос одного из мужиков.

Сразу в нос ударил запах алкоголя. А в лицо мне размашисто полетел кулак этого амбала. Странно, мы никого не трогали, никому не мешали. Видимо, выпив горячительного, мужики захотели поразмяться, закрепить свои спортивные навыки, выбрав как мишень первых попавшихся под руку подростков. Позже мы узнали, что они были мастерами спорта по борьбе. А один из них был родным братом начальника Кировского РОВД Беймуратова. Их сопровождали милиционеры в форме. Пока же они сидели в машине и смотрели на предстоящее развлечение своих друзей. Однако развлечение вскоре поменялось на необходимость лечения. Поскольку мой молниеносный контрудар повалил нападающего на асфальт, он потерял сознание. Подбежавшие милиционеры посадили нас, троих пацанов, в подъехавший воронок и отвезли в ставший уже родным Кировский отдел милиции.

Нас частенько забирали туда без всякого повода, на всякий случай. Случилась, например, какая-нибудь драка, а участников нет, не поймали, начинали колоть нас. А вдруг… Однажды, помню, нас держали в обезьяннике и выпустили за юмор, так объяснили нам.

Всех выводили по одному в кабинет оперуполномоченного, давали лист бумаги и требовали написать признание в том, чего мы не делали: драке, побоях и др. Мы отказывались писать. Нас уводили обратно за решетку, и так часа два или три. Тут выходит какой-то их «шишкарь» и ржет, как лошадь. Читает чистосердечное признание Макара (Виктора Макаровского) и хохочет.

– Нас было восемь, их тридцать два, и оба в валенках.

– Ох, мы бы им дали, если б они нас догнали!

Коротко и с присущим ему пренебрежительным отношением к ментам. Витька никогда бы «чистуху» писать не стал, друга подставить не мог. Почему их это писание так сильно развеселило, объяснить не могу, понять тоже.

А в этот раз нас уже допрашивали с пристрастием. Ведь по морде получил родной брат начальника РОВД. Серёга Андреев – повыше и поздоровей, поэтому удар приписывали ему. Я говорил, что ударил я. Серёга брал на себя. Короче, они запутались и стали колоть Костю: «Скажи честно, по-комсомольски, кто ударил?» Замучили его. Но Костя имел четкую позицию, как мы договорились, ничего не видел, в этот момент смотрел в другую сторону и всё. Только впоследствии вмешательство моего дяди Саши, тренировались они с Беймуратовыми вместе, помогло мне избежать тюрьмы. Да и Беймуратовы оказались мужиками незлобными и некровожадными. Нарисовать «хулиганку» и посадить могли на раз. Спасибо дяде Саше за его участие и конкретную помощь. Как хорошо, что за молодого мальчишку есть кому заступиться. А у скольких ребят, у которых не случилось поддержки старших, судьба была сломана. Сколько парней не смогли стать нормальными гражданами нашей страны, озлобившись на несправедливость. Сколько жизней ушло под откос, наверное, одному Богу известно.

Восхождение на уличный Олимп

Как-то ко мне подошел Сергей Андреев (Андреевский) из школы №11, мы уже подружились. У него была своя группа друзей: Володя Оленкевич (Армян), Раевский Женя (Декабрист), Вадик Попов (Поп), Саша Вулых (Буратино) и другие. Они с интересом присматривались к нашей команде. И вот Серёга Андреев предложил мне объединить усилия наших бригад для наведения порядка в городе. Поводом послужило обращение девчонки, над которой надругались в кустах на главной улице города – на Карла Маркса, недалеко от Драматического театра. Она сопротивлялась, кричала, но никто не пришёл ей на помощь, не остановил преступников. Сейчас на этом месте стоит памятник нашему великому земляку – литератору Александру Вавилову. Конечно, мы объединили свои усилия. Дерзкие пятнадцатилетние подростки стали по-своему, жестко наводить порядок в центре города. Били всех блатных, уголовников и шпану. Все, кто начинал вести себя на нашей территории непристойно, вызывающе, получали свою дозу профилактического воздействия. Выплевывая зубы, с перекошенными и сломанными челюстями, загибающиеся от боли в сломанных рёбрах блатари и уголовники являлись наглядным примером для прививания всем остальным правил хорошего поведения. Нашу команду называли «бродовские», видимо, улица Карла Маркса была на жаргоне «Бродвей».

Бродовские были грозой для всех «упырей» и беспредельщиков. Противостоять по-серьёзному нам не мог никто. Причём нам было безразлично, насколько количественно соперник превосходил. Преимущества это ему не давало, а иногда даже наоборот, сковывало действия. Мы вдвоем спокойно разбирались с толпой и всегда побеждали. Почему? В уличном бою, когда я или Серёга получали сильный удар, случалось ужасное для представителей противоборствующей стороны. У нас отключался болевой порог. Боли мы уже почти не чувствовали. Зато включался режим, говоря современными категориями, киборга. Остановить «мельницу с лопастями-кувалдами» было уже невозможно. У меня удар был молниеносным, окружающие просто не замечали, почему двухметровые «шкафы» вдруг переворачиваются вверх ногами. Правда, надо отметить, что бои в те времена носили, по сегодняшним меркам, просто ангельский характер. Тогда упавшего соперника трогать было не принято. Пошла кровь – ты проиграл, выходишь из битвы и вытираешь кровавые сопли. Скорее, это было состязание характеров. Ну а твердости характера и боевого духа нам не занимать. В поединках доставалось и нам, но бодяга (медпрепарат) и заботливые руки наших верных подруг, в последующем жён, быстро залечивали ушибы, раны и ссадины. Наверное, мой ангел-хранитель всегда отводил от меня беду и смертельную угрозу. С нами считались все без исключения, мы были в авторитете – эдакие маленькие короли. Все больше пацанов и разрозненные их группы прибивались к нам. Скоро у нас уже была целая армия единомышленников – бойцов за справедливость. А в целом мы были простыми мальчишками, как все, в то далёкое социалистическое время.

Вспоминаются два ярких случая. Как-то мы с Филипповым Сашей отметелили двоих маратовских (Марата – это рабочее предместье Иркутска) гопников, которые грабили ребят на нашей улице Карла Маркса. Спустя пару дней стоим с Серёгой Андреевым возле памятника Ленину. Это на перекрестке центральных улиц Ленина и Карла Маркса. У нас ещё говорили: «Пойдем прокинемся с бороды на лысину». И вот к нам подходит мужик, один, без кодлы, неопределенного возраста, с бесцветными, по-видимому выцветшими от скитаний по зонам до белизны, когда-то голубыми глазами, и говорит, показывая на меня пальцем:

– Тут мне пацаны цинканули, щё ты бабочникам чисто бабки ломать не даешь, бакланить мешаешь. Басить вздумал, бекас малолетний.

Как-то непонятно, по-иностранному, с обидными нотками звучала его хрипловатая речь. Зловещий взгляд сверлил меня, как дрель. По спине пробежали мурашки.

– А ты кто такой будешь? – спросил я мужика.

– Вор в законе, – козырнул тот.

Его правая рука резко приблизилась к моему лицу. То ли ударить слегка хотел, то ли за щеку потрепать, не знаю.

Я тогда не понимал, что вор в законе – это что-то сродни дворянскому званию в криминальном мире. Был он вором, скорее нет, и козырнул некстати. Да и не любил я, когда руками передо мной машут. Я ответил: «Нехорошо, дяденька, воровать». Молниеносно моя левая через его правую руку «отстрелила» мужика по бороде. После, отлежавшись на асфальте, мужик встал и сказал, что за гнилой базар своим еблом рассчитался и обид не имеет. Попытался позвать нас в свою шайку, но Серёга ему ответил, что у нас разные дороги. Мужик ушел, больше мы его не видели ни разу.

Зато на следующий день Серёга Андреев прибегает ко мне во двор и говорит: «Там, на Карла Маркса, толпа маратовских бьёт всех подряд, особенно тех парней, которые в болоньевых куртках и в кепочке». Это я так одевался в то время. Собрать свою бригаду уже не было времени (интернета и сотовых телефонов тогда не водилось), и мы пошли вдвоём. План действий созрел сразу, как только мы вышли на ул. Карла Маркса с улицы 5-й Армии.

Толпа распоясавшихся хулиганов, уже подвыпивших, продолжала глумиться. Окрыленные своей безнаказанностью, они направлялись домой, в обратную сторону, растянувшись по левой стороне улицы.

Мы с Серегой поочередно подходили к идущим сзади парням и разворачивали их к себе лицом. Передние при этом в ажиотаже от победы ничего не замечали. Ну а затем от молниеносных коротких, но сильных ударов наших увесистых кулаков они, ещё мгновение назад чувствовавшие себя победителями, оказывались подчистую побежденными и падали как подкошенные к нашим ногам. Дерзость и бесстрашие двух мальчишек взяли верх над наглостью и самоуверенностью бесчинствующего стада.

Ближе к заводу им. Куйбышева (здесь заканчивалась центральная улица Иркутска Карла Маркса) от толпы хулиганов уже никого не осталось. Все получили по заслугам. Нечего лезть на нашу территорию. Спустя примерно неделю мы с Володей Оленкевичем, Сергеем Андреевым гуляли по набережной Ангары.

Здесь, на бульваре Гагарина, на пересечении с улицей Карла Маркса, находился шпиль на фундаменте памятника Царю Александру. Его, шпиль, ещё называли «Мечта импотента». Позже памятник вернули на свое историческое место. И вот со стороны центра в нашем направлении стала надвигаться огромная толпа спортсменов и хулиганов из предместья Марата. Атмосфера накалялась, очевидно, предстояло неравное побоище. С толпой всегда приятно драться. Если тебя побьют, это не очень обидно, да и перед пацанами не стыдно. А вот если победишь ты, предварительно вычислив и отрубив предводителей толпы, парализовав волю рядовых, это уже совсем другое дело. Такое сладкое чувство победы мы ощущали не раз. И были морально готовы к очередному испытанию.

Но битвы не случилось. Противники предложили дружбу. Когда я начал смотреть вправо, влево, назад, то несказанно удивился. Вся площадь была заполнена пацанами, сочувствовавшими нам. И эта армия превосходила потенциального соперника, обеспечивая наше полное превосходство и безоговорочную победу. С этого времени началась новая «эпоха», когда уже не нужно было никому доказывать, кто есть кто.

Летающие человеки мешают похмеляться честным людям

Один из последних уличных эпизодов был смешным. За мной в железнодорожную больницу, где меня оперировали, удаляли гланды, приехали пацаны: Володя Оленкевич, Вадик Попов, Серёга Андреев. При подготовке к первенству России по боксу я не прошел кардиолога, были какие-то незначительные изменения в миокарде по причине хронической ангины, поэтому нужна была такая операция. Я выписался, забрал документы, и мы поехали домой. В центре остановились, чтобы в гастрономе купить выпивки и отметить это событие. Народу было много, очередь в кассу продвигалась медленно. Ну вот уже рядом заветная касса. Вдруг, распихивая всех локтями, как ледоколы в Арктике, к кассе стали приближаться два здоровенных мужика. Вадик Попов говорит одному из них: «А ты попробуй ещё Серёгу, моего друга, толкнуть».

– Да мне похер! – злобно рявкнул мужик и со всей силы саданул меня локтем в грудь, вторая рука нацелилась мне в лицо.

Никто из окружающих людей не заметил молниеносного ответного удара. Ноги мужика, описав дугу, подлетели вверх, над толпой страждущих выпивки людей. Бедолага, со всего маха ударившись башкой о пол, расслабился. Изо рта пошла пена. Толпа неистовствовала и продолжала возмущаться: «Ходят тут пьяные эпилептики, честным людям похмеляться мешают». Мы ушли, а спустя несколько дней в очередной потасовке на улице Карла Маркса Вадик Попов продемонстрировал такой же эффектный удар. Он радостно кричал, что научился бить, как Серёга Решетников. Кричал, пока сам чуть не получил по морде. Нельзя в драке отвлекаться от процесса. Это неразумно и к тому же опасно.

Обгоняем время. «Сотик» размером с письменный стол

А вот ещё одно моё увлечение – радиотехника. Был у нас дома шикарный по тем временам телевизор «Знамя-58М». В один прекрасный момент он перестал работать. Мама пригласила своего двоюродного брата Коркина Володю отремонтировать телик. У него была прекрасная семья: жена-красавица – тётя Шура, дочь Наташа и сын Анатолий. Бабушки, его и моя, были родными сестрами – Мария и Вера, урожденные Котковы. Я сидел и смотрел за манипуляциями, которые производил дядя Володя при ремонте. Он мне объяснил, что сгорел дроссель строчной развёртки, какие функции тот выполняет и многое другое. У меня, ученика четвертого класса, зародился интерес к радиотехнике, который впоследствии вырос до достаточно серьёзных знаний в этой области.

Я выписывал и внимательно изучал материалы из популярных журналов «Радио», «Техника – молодёжи». Собирал сначала простые детекторные радиоприёмники, а потом всё более сложные схемы. В пионерском возрасте налаживал посторонним людям, бабушкам, их старые телевизоры. Позже ремонтировал цветные телевизоры, магнитофоны, видики и прочую электронику.

В детстве особенным увлечением было выходить в эфир и общаться с разными людьми. В основном это были продвинутые сверстники. Это сейчас никого не удивляет, что его сотовый телефон – портативное носимое устройство для беспроводного общения. А мы тогда, опережая время, общались по беспроводной связи, а устройства для этого собирали сами, и были они громоздкими. Для этого мы использовали как приёмник обычную радиолу. Можно было и музыку крутануть по заказу слушателей. А передатчик мастерили сами, мощность была от небольшой, в несколько ватт, до огромной, в киловатт. Генераторы были как на транзисторах (можно быстро спрятать, если тебя запеленговали), так и на лампах ГУ50 или ГК71. Вещание вели в среднем диапазоне радиоволн, сместив его немного в сторону коротких волн. В целом занятие безобидное, творческое. Эфир не был загружен, как сейчас. Но нас отлавливали, как радиохулиганов, отбирали аппаратуру. Конечно, было бы уместнее продвигать одаренных детей, но условий таких, видимо, не было. Занятие радиотехникой так и осталось в качестве хобби.

Николай Аникин

С Николаем мы познакомились в школьные годы. Он жил напротив нашего двора, разделяла нас улица 5-й Армии. ещё в этом дворе жили Саша Зуев (тоже, как и я, радиохулиган), Вадик Константинов, Витя Филиппов, Стас Ананьев, Саша Охлопков. Двор Николая раньше назывался крутерским, там жили братья Крутеры. Марик впоследствии стал знаменитым адвокатом. Мне довелось читать его книгу «Я защищал Япончика». Вячеслав Иваньков – Япончик – отбывал срок в Тулунской колонии в Иркутской области. Он был одним из самых значимых криминальных авторитетов, вор в законе, так его окрестила пресса.

Это было позже, а тогда наши старшие пацаны дрались со сверстниками из соседнего двора, мерились силой и храбростью. По-моему, наши парни из «железки» побеждали всегда. Повзрослев, сдружились. А мы, которые помельче, уже дружили по проложенной старшими дороге. Николай был скромным, хорошо учился, его мама была завучем в школе №19. Коля не ввязывался в драки, которые были неотъемлемой частью бытия нашего пацанского мира. Он был выше этого. Нет, не зазнайкой, не рафинированным отличником, просто драться нехорошо. Маме он в этом не перечил. Он любил свою маму.

Когда для радиохулиганства, несанкционированного выхода в эфир, для ведения разговоров и прочего общения со сверстниками-радиохулиганами (как сейчас по сотовому телефону) мне понадобился радиоприёмник, Коля, с разрешения мамы, дал мне в пользование прекрасный радиоприемник радиоузла. Такой аппарат мог только сниться молодому радиолюбителю. Мощный, многодиапазонный, чувствительный. Короче, мечта поэта. Но «поэзия» была недолгой. Спустя некоторое время меня запеленговали. Плюс стуканули другие попавшие в разработку милиции пацаны-радиохулиганы. И в моё отсутствие (дома была только мама) конфисковали всю радиоаппаратуру. В том числе и приёмник Николая. Удивительное дело, но Коля даже не упрекнул меня. С потерей смирился, против ментов ведь не попрёшь. Все мы не ангелы.

Однажды, правда, и Коля напроказничал, или сдуру так получилось. С его слов, дело было так. Нашел он в домашних закромах старинный революционный кожаный плащ своего деда. Такой красоты мы не видели никогда. При всей скромности нашей одежды – этот плащ был неземной, бриллиантовой красоты. Правда, со временем подсох и стоял колом. Сейчас бы взять крем для рук или другой косметической парфюмерной приблуды для кожи, намазал – и «морщины исчезли». А тогда такого не было. И Коля, умный и сообразительный парень, почему-то выбрал для реставрации революционного плаща черный сапожный крем. Одновременно с обильной смазкой исчезли белые дефекты от шелушения глянца кожи на складках. Дополнительная полировка сапожной щеткой дала неописуемый эффект. Плащ светился и переливался в солнечных лучах, как уголь антрацит, добываемый легендарным шахтером Стахановым. Его отблески завораживали волшебным светом. А дух революции, казалось, окружал плащ энергией своей несгибаемой твердости. Аура небесной красоты окружила все существо Николая, водрузившего на свои плечи этот исторический артефакт.

На улице обалдевшие девушки, сворачивая свои шеи, провожали проходящего мимо «комиссара» Колю. А маленькие пацаны бежали вслед и просили разрешения потрогать это невообразимо богатое одеяние. Коля погрузился своим сознанием в далекие годы революционной борьбы. Его бок уже, кажется, натирает деревянная кобура, в которой обжигает своим холодком вороненый маузер. Сейчас бы сесть на коня, размахнуться саблей… Но Коля сел в общественный трамвай. Был час пик. Вскоре пассажиры тоже оценили красоту сверкающего плаща, и Коля смог всем своим сердцем ощутить тепло встречи «революционного комиссара» с простыми советскими пассажирами. Проехать удалось всего одну остановку – от Горького до Ленина. Конечно, не саблями и не Коля размахивал. Вернули его из революционной эйфории на бренную землю грязные ругательства и нецензурная брань наших красавиц землячек, белоснежные одежды которых стали покрываться черными цветами сапожного крема. Некоторые, притираясь в толкучке к «комиссару», стали походить на зебр. Некоторых низкорослых, уткнувшихся лицом в борта революционного корабля, можно смело и не очень политкорректно называть негритянками. А кого-то, прижимавшихся кормой, можно было назвать прямо – черножопыми.

Короче, летел по воздуху из трамвая наш Николай несколько метров. Упавши в пыль и грязь, плащ быстро впитал все изыски окружающей среды и снова превратился в старую одёжку из пронафталиненного сундука. Хорошо, что пассажиры очень спешили, бить и вырывать из революционного прошлого Колю было некому. Трамвай, скрежеща своей подвижной колесной системой, пополз, мирно раскачиваясь, дальше.

Мы взрослели, занимались туризмом. Николай увлекся скалолазанием. На электричке мы выезжали в сторону Байкала. Выходили на станции Огоньки или Рассоха и дальше по лесным тропам шли вглубь таёжного массива. Через несколько километров наши пути расходились. Мы с друзьями сворачивали по направлению к зимовьям, а Коля со своими друзьями-скалолазами шёл по альпинистскому маршруту к причудливым горным столбам.

Как-то раз мы с Макаром – Макаровским Виктором – пришли в наше зимовье, а там студенты-москвичи уже расположились своим табором. Таежного закона гостеприимства они не знали. На нас демонстративно не обращали внимания. Мы с Витей из нашей дружеской компании вышли в тайгу первыми. Завтра должны быть на подходе наши ребята. Наша задача состояла в заготовке дров, воды. Должны мы были нарубить веток, заготовить трав с сибирским ароматом для устройства ложа на нарах и заварки чая. Поэтому еду с собой не брали, только бутерброды для перекуса. А тут такой аромат, девушки варили суп из свежей баранины с разными приправами. Мы сидели как чужаки недалеко от костра. На нас никто не обращал внимания. В зимовье уже шло веселье. Студенты распивали водку. На нас внимания не обращали.

Тут Макар достал из своего рюкзака запасные носки, их заботливо подготовила для сына мама Клара. Выждав удобный момент, незаметно бросил их в котел с благоухающим, возбуждающим зверский аппетит ароматом супом. И мы начали ждать. Через некоторое время из зимовья выходят две поварихи. Надо закусь нести, компания ждет, суп созрел. Напевая веселую песенку, одна из девчонок начала размешивать суп, чтобы со дна подцепить самую вкуснятину – наваристую гущину с мяском. Но на поднятой из недр кастрюли поварешке вместе с драгоценной едой омерзительным образом повис безобразного вида носок. Они-то не могли знать, что носок абсолютно чистый. В кастрюле к нему прилипли жир, картошка и всякое другое изумительное по своей природе суповое варево.

– Ой, что это такое? Какой ужас, – закричала одна девчонка.

– Откуда эта гадость здесь могла взяться? – вторила ей другая.

Из палатки вывалилась вся ватага студентов, они с диким ужасом смотрели на это мерзкое в их восприятии зрелище.

Тут Макар вставил свои пять копеек

– Вы чё, обалдели, на хрен, москали клятые. Это же наш музейный заскорузлый носок. Он в зимовье под нарами стоймя стоял уже пятый год. А вы, придурки, его в котел с супом затолкали, бестолочи…

После этих слов несколько студентов побежали за зимовье. Их мутило и крутило. Содержимое их желудков выворачивало наружу. Слышались характерные звуки, сопровождающие выход ещё не переварившейся пищи из чрева брезгливых столичных интеллектуалов. После облегчения студенты отказались от супа и закрылись в зимовье. Я их громко спросил:

– Что делать с супом?

Через дверь мне культурно и интеллигентно рявкнули:

– Вылейте его на хер!

Мы сели с Витей вдвоем, выловили второй носок, положили их оба отпариваться от жира в котелок с горячей водой и начали пировать. Наелись, как никогда в жизни. Захотелось выпить. Голодные студенты втихаря бухают в нашем зимовье. На нас никто не обращает внимания.

Витя пошел в «гости» к себе домой в зимовье с двухлитровой эмалированной кружкой. В миру мы заваривали в ней чай с листьями смородины, малины, брусники и клюквы. Виктор был большим искусником этого дела. Встретили его не очень дружелюбно, даже хамовато.

– Ребята, вы че, опупели, что ли. Мы с Серегой убрались у костра, утилизировали ваш поганый суп. Вы сидите в нашем зимовье и ещё никакого почтения хозяевам.

При этом я на всякий случай начал демонстративно перезаряжать наши ружья, клацать затворами. Здравый смысл начал посещать головы гостей. Витьку предложили испить водочки. Он в полутьме протягивает нашу двухлитровую кружку для наполнения «пятью каплями». Когда из жерла бутылки прозвучало несколько буль-буль, разливающий остановился. Витя немного отклонил кружку в свою сторону, дно обнажилось.

– Ты чё, студент, жлобишься. Даже дно не закрыло. Давай-ка ещё «пять капель».

Снова послышалось несколько буль-буль. Бутылка опустела.

– Ну, половину правильно сделал, – похвалил разливающего парня Макар.

Потом мы вдвоем у костра уговорили эту кружку. Потрескивали горящие сучья. Искры, улетая в небо, звали своих подруг в небесную мглу. Другие искорки, отрываясь от языков пламени, замысловатыми траекториями, кружась, летели навстречу темноте. Звезды смотрели вниз на них, и казалось, смеялись над маленькими звездочками костра, которые не могли дотянуться до их космических высот.

Смеялись и мы с Макаром над московскими студентами. Утром мы опять по таежным тропам пошли встречать наших друзей. Идти километров десять-двенадцать, мы не торопились. Подходя к развилке, где прощались с Николаем Аникиным, мы снова увидели его. Коля на себе тащил не знакомого ранее ему парня. Парнишка во время восхождения на скалу не удержал равновесия, не справился с премудростями страховки и свалился с высоты. Кто его понесет? Сомнений не было ни у кого – Коля! Николай – голубоглазый русоволосый здоровяк. Он напоминал мне русских былинных героев. А ещё он был похож на молодого Алексея Серебрякова, знаменитого киноактера. Сильный и справедливый. Скромный и одновременно неутомимый боец. Он не дал никому нести парня, сам километров двадцать с небольшими передышками пер к цели. После оказания первой медицинской помощи парень нуждался в медицинском травматологическом лечении. Коля бросил всё, свою программу восхождения и доставил бедолагу врачам. По сути, спас ему здоровье, а может быть и жизнь.

Пришла пора влюбляться. Коля был на год старше меня. Но он делился со мной сокровенными мыслями и чувствами. Однажды на соревнованиях по альпинизму он встретил девушку, с его слов, необыкновенной красоты. Мы были спортивными пацанами, и он представлял красоту своеобразно, привязывая к достижениям и выносливости в спорте. Он сделал пятьдесят глубоких и быстрых приседаний. Я померил частоту его пульса – 130. Теперь померь ещё раз, через минуту, мерю – 60. «Вот и у моей девушки так же», – ликуя, восклицал Николай.

Девушка жила в Красноярске. Николай ездил к ней в гости. Мне казалось, что от любви этот парень находится на седьмом небе. Все разговоры о ней. Всё в превосходной степени. Жить бы им да рожать красивых и здоровых детей. Я уверен, что девчонка тоже любила Колю. Не полюбить такого парня просто невозможно. Витязь, красавец, добрый и порядочный человек. Но не срослось. Что случилось, получилось, я не знаю.

Может, мама, заботясь о благополучии единственного сына, полагала, что ранний брак нежелателен. Может, ещё что-то, не знаю. Но Коля стал замкнутым и угрюмым. Глаза его были грустными. В них уже не струился небесно-голубой лучезарный поток энергии. Не рубец, а целая трещина на сердце разделила его жизнь на до и после его первой, чистой и крепкой любви. Нет, я не склонен кого-то винить в этом, и особенно маму, она его любила больше жизни. Коля сам сделал свой выбор.

В Иркутске Николай работал на опасных и экзотических работах. Был промышленным альпинистом. Принимал участие в реставрации куполов наших старинных церквей. Мне и сейчас кажется, когда я смотрю на золотые переливы церковных куполов, что с этой сверкающей высоты на меня смотрит Николай Аникин. Кажется, что его ушедшая первая любовь, чистая как слеза, непосредственная и искренняя, придает дополнительный свет и энергию добра этим старинным, намоленным божественным маякам. Указывающим нам путь к свету, добру и любви.

Болезни тела и переживания души совместно с зеленым змием забрали нашего Колю. Никто и ничто уже не могло вернуть этого железного и волевого парня к нормальной жизни. Сломалась, по-видимому, его душа, погасла. Как жаль. Не могу без слез вспоминать о Николае, о нашем друге.

Сашка Буратино

Буратино – это прозвище, которое с гордостью носил Саша Вулых, наш кореш. Саша был невысокого роста, с выразительными серыми глазами. Физически хорошо сложен, с бесстрашным бойцовским характером. Был упорным и упёртым. К поставленной цели продирался, как танк. Прозвище своё, очевидно, получил из-за большого с горбинкой носа. Такой прекрасный еврейский парень с непревзойденным талантом боксёра-легковеса. На ринге он очень тонко чувствовал дистанцию. Его быстрые руки, как у маститого фехтовальщика или циркача, показывали чудеса жонглирования большими кулаками с последующими проникающими ударами соперника. Его игровая и очень красивая манера боксировать завораживала зрителей. А когда Саша завершающим и разящим ударом укладывал противника на настил ринга, трибуны дружно скандировали:

– Бу-ра-ти-но, Бу-ра-ти-но, Буратино!

Он был открытым в дружбе, почти рубахой-парнем. Любил юморить, но сам приколы и юморные выходки друзей догонял не сразу, ему было необходимо вдуматься, проанализировать ситуацию. Потом он заразительно смеялся, пацаны уже могли забыть шутку, и некоторые потом сами не сразу врубались, чё Буратино хохочет. Короче, было весело, общение непринужденное, озорное.

Стоим как-то недалеко от Ильича – памятника вождю мирового пролетариата. Шел 1969 год. Кто-то из парней предлагает прошвырнуться с бороды на лысину. Все догадались, что пойдем с улицы Карла Маркса на улицу Ленина. Я смотрю на Сашку-Буратино, он в некотором замешательстве.

– Серёга, это куда попрем, поясни мне, – шепотом спрашивает меня Буратино.

– Саня, Карл Маркс был бородатым, а Ленин – лысым, – начал пояснять я.

Санька расхохотался. У него была врожденная особенность воспринимать все дословно. А образность мышления запаздывала иногда. Он был умным и очень практичным человеком. Мы часто подтрунивали над ним:

– До кого быстрее шутка дойдет? До Буратины или до жирафа? – прикалывался Чика.

Сашка обижался. Но никто особо не усердствовал надсмехаться, можно было и по морде схлопотать. Если Сашка разойдется, остановить его было трудно. Азартный он был человек.

Вот уже медленной походкой идем по лысине (улице Ленина). Правая рука Владимира Ильича Ленина вздернута в порыве, указывающем, очевидно, по замыслу скульптора, направление к светлому будущему. Кто-то из ребят, по-моему Володя Оленкевич – Армян, высказывает предположение:

– Ленин за прогресс, за высокую нравственность боролся. Вот его и поставили здесь для соответствующей индикации чистоты, непорочности и девственной неприкосновенности.

– Ну ты, братан, завернул лихо. Какой, нах.., индикатор, чё это ваще такое. Какая девственность, кого, блин, обоснуй свой базар, – потребовало наше сообщество.

– Чё, все такие тупые, что ли. Врубиться не можете. Книжки надо читать побольше, учебники учить, – следует туманное разъяснение Володи.

– Да ладно, ты не гони пургу. Будь попроще, и к тебе люди потянутся, – парировал умничество товарища Серёга Салеев, один из наших друзей.

– Короче, в натуре, если мимо памятника пройдет девушка-девственница, Ленин опускает руку, – следует в тональности разговора пояснение знатока.

– Ну и сколько раз он уже опускал свою руку, шарнир-то ещё не развалился? – включился в прикол Олег Ольшевский, один из смышленых наших ребят.

– Чё-то я ни разу не видел такого, – заржал Буратино – и предложил постоять понаблюдать за Ильичом и прохожими.

Мы с хихиканьем, плавно переходящим в жеребячье ржание, стал наблюдать. При этом каждый включившийся в игру пацан отпускал скабрезные шуточки на заданную тему. Вот мимо нас прошла, покачивая аппетитными бедрами, молодая девушка, по-видимому, студентка спешила в Институт народного хозяйства. Он находился через перекресток.

– Девушка, вашей маме зять не нужен? – заигрывающим голосом пропел Вадик Попов.

Девушка с презрительным выражением поворачивает к нам свое лицо.

– У, рожа лошадиная, лучше бы не оборачивалась. Своей мордой всю жопу испортила, – заржал Саша Филиппов.

И вся наша компания захлебнулась в неистовом смехе.

Вот опять мимо продефилировала прекрасная особа. Увидев толпу самцов-оболтусов, она старательно стала вилять попой и раскачивать бедрами, при этом искоса глядя на парней. От резких движений таза грудь её то взлетала вверх, то летела вниз, совершая соблазнительные полувращательные движения. Было видно, что всё её существо стремилось произвести на нас яркое впечатление, понравиться. Но сама форма демонстрации своих прелестей была весьма забавной.

– Девушка, смени походку. А то трусы сжуешь, – прыснул Санька-Буратино.

Наша толпа вновь взорвалась приступом гомерического смеха. Мы стояли и смотрели, а Ленин всё никак не опускал руку. То ли девственниц мимо не проходило, то ли механизм шарнира от уличной влажности заржавел. Могу предположить – ха-ха-ха, – что такого механизма там не было предусмотрено изначально. Когда придуриваться надоело, все разошлись по своим делам.

Я пошел пообедать домой. Мама наварила отменный борщ, я с огромным удовольствием навалился на это кулинарное произведение. Время летело незаметно, не заметил и я, как уговорил почти половину кастрюли. Организм молодой, энергии через край, вот и надо было пополнять калории, заправляться силой. Тем более такая вкуснятина была приготовлена заботливо моей мамой. Было уже около четырех часов вечера. И я пошел гулять по любимому своему маршруту: с улицы 5-й Армии на улицу Карла Маркса, к Ангаре, к бульвару Гагарина. Там, возле «Мечты импотента» – шпиля, водруженного на место низверженного памятника императору российскому Александру Третьему, – мы часто тусовались с друзьями. Корешей я никого не встретил. Но слева, в стороне факультетских клиник, где бульвар Гагарина пересекается с улицей Красного восстания, я увидел скопление людей, постоянно перемещающихся. Динамика перемещений была необычной. Там находился пивной киоск, где мама пацана из нашей школы №15 Гриши Сафьянова торговала пивом. Гриша был младше меня, мы считали себя уже почти взрослыми и с малышней не водились. Но Гришкина мама была известна всем любителям выпить и похмелиться во всей округе. Бывало, в очереди страждущих выпивох возникали заминки. Кому-то не нравилось, что в кружке только половина пива налита, а пена заполнила все пространство с шапкой. Бедолага начинал орать:

– Ну-ка доливай, мать твою, перемять.

На что бойкая продавщица громогласно заявляла:

– Пена тоже пиво! Вали отсюдова, придурок.

Толпа стоящих в очереди алкашей и умеренно пьющих граждан незамедлительно выносила из очереди возмутителя спокойствия. Всем хотелось побыстрее накатить янтарного напитка. Продавщица – бойкая этническая цыганка – хорошо знала нравы своих клиентов, и контингент граждан ей был досконально известен. Например, Мазаю – старшему брату Толика Шестакова, нашего школьного друга – мудрая продавщица наливала пивко под завязку. Мазай был тогда крутым парнем, с ним шутки плохи. Ссориться опасно.

Гришку мама любила безумно. Наверное, все нажитые непосильным трудом деньги мама вкладывала в своего потомка. Когда Гриша повзрослел, он уехал на ПМЖ в США.

Я немного отвлекся от темы своего рассказа. Итак, я увидел суету возле места расположения пивного киоска. Не спеша я пошел в этом направлении. Делать всё равно нечего, а так хоть разомнусь немножко. Вскоре я понял, что размяться придется не на шутку. Возле киоска шла ужасная драка. На одного Буратино обрушилась толпа подвыпивших мужиков. Он, четко держа дистанцию, как обычно на боксерском ринге, отщелкивал одного за другим нападавших мужчин. Но их было очень много, человек тридцать, и каждый старался ударить Сашку. Это им здорово мешало. Они пробивались вперед, отталкивая друг друга, а Саша тем временем маневрировал и наносил нокаутирующие удары.

Вот Саня заметил меня, начал улыбаться. Он знал, что я включусь в этот состязательный процесс и мы вдвоем быстро разберемся с этой разъяренной толпой. Так и получилось. Через короткий промежуток времени почти все нападавшие уже лежали на асфальте. Все, кроме одного. У этого уцелевшего агрессора в руке заблестело лезвие заточки или сапожного ножа. Я кричу: «Буратино, поберегись». Но Саша меня не слышал. Он, наверное, впервые не сохранил нужную дистанцию, бросившись в ближний бой со своим обидчиком. Очевидно, злоумышленник целился ножом в сердце Саши. Резкое сближение не дало возможности нанести смертельный удар в жизненно важный орган. Но удар всё же был. Этот гад нанес его в пах, в жизненно важный мужской орган Буратины. Саша вскрикнул и медленно начал опускаться на асфальт. Я был невдалеке. Закончив разбираться с двумя «лосями», они уже не могли оказывать сопротивления, я бросился к Александру. Но увидев убегающего парня, я переключился на погоню за ним. За этим гадом с ножом.

Я попытался настичь этого козла, но не догнал его. Если бы этот потенциальный убийца был мною настигнут, то живым от меня уйти ему бы не удалось. Я бы измолотил его, порвал на куски. При таком раскладе никому из нас троих не было бы хорошо. Могло в итоге оказаться: два трупа и один каторжник. Но об этом я тогда не думал. Главное – надо спасать Сашу. Я остановил свою погоню. Потому что Саше была нужна помощь, он стонал, а погоня могла занять много времени. Буратино мог истечь кровью. Как поступить с агрессором, как отомстить, я на тот момент не знал.

Да и неважно это было. Друг истекает кровью, начинает терять сознание. Машины шарахаются от меня. Когда я оттаскивал Сашу с проезжей части на тротуар, мои руки по локоть замазались кровью.

Картина выглядела ужасно: окровавленный парень кидается на проезжающие машины, а другой лежит рядом в луже крови. Кому охота марать свою машину, да и вдруг его самого зарежут. Проезжая на машине, трудно оценить ситуацию, происходящую на улице.

Но мне повезло. Через минуту остановилась «копейка», я затащил Сашу на заднее сиденье «Жигулей». Водитель дал нам какое-то покрывало постелить на сиденье. Правда, через непродолжительное время оно уже все пропиталось кровью.

Третья кировская больница, что возле центрального рынка, приняла нас моментально. Какие прекрасные люди и врачи там работали и работают во все времена. Низкий им поклон. Спасибо водителю, который не побоялся, не побрезговал довести нас, окровавленных, в больницу. Низкий поклон до самой земли этому чуткому и Высокому Человеку.

Я, весь измазанный кровью, сидел в коридоре приемного покоя. Дежурный врач поблагодарил меня за оперативную доставку Саши. Небольшое промедление, и увы, врачи были бы бессильны. Я сидел и наблюдал, как весь женский медицинский персонал посещал нового пациента. Потом уже я узнал, что лезвие ножа каким-то замысловатым образом пропороло солидное по размеру мужское достоинство Буратино. Зашивали это богатство профессионально, с большой любовью и, очевидно, с большим трепетом. Наверное, всё большое требует к себе большого внимания!

Немного отвлекусь от повествования. Вспоминаю, как я и мой друг Витя Макаровский летом устроились на работу. Моя мама пристроила меня в строительную бригаду домоуправления. Начальником строительной службы (НГС) ВСЖД был Липов Ехиель Иосифович (1909 г. р.), в его подчинении была территория от Красноярска до Читы, а в моем сознании он был как будто бы управдомом. Просто, будучи большим начальником, как человек неравнодушный, он активно занимался жизнью нашего двора. Это мне рассказала его дочь – красавица Татьяна. Пацаны его любили, был он внимательным человеком, заботливым и со шпаной ладил, находил общий язык. Это его стараниями во дворе была возведена хорошая спортивная площадка. Он же на общественных началах курировал благоустройство в нашем дворе.

Бригадиром у меня был Фёдор Кадекис, его помощник был по фамилии Якубеня, имя не помню. Помню, что его жена была воспитателем в нашем детском саду. А в мою группу ходила их дочь Люся. Только фамилия у неё – у Люси – была Терещенко. Пацаны играли в футбол, а я почти весь день таскал разные строительные материалы на ремонт наших домов, убирал строительный мусор. Проработал целый месяц. Получил аж 70 рублей, маме надо было помогать. Никакого застолья или «накрытий полян» с меня не требовали. Все-таки я был под присмотром моей мамы.

А вот Виктора Макаровского – Макара – на его работе, по сложившейся традиции, обязали накрыть стол с выпивкой после первой зарплаты. Долго пересказывать впечатления Макара не буду. Короче, разливать водку поручили в гранёный стакан виновнику торжества. Установили дозу – полстакана. Когда очередь выпивать дошла до работяги по фамилии Барахтенко, Макар плеснул тому полстакана и подал для глыканья. Другие-то ждут. А стакан один, надо по-шустрому управляться. А Барахтенко набычился, смотрит на Витьку как на врага народа и молчит. Макар-то не знал, что после ранения на фронтах Великой Отечественной войны у Барахтенко перебитые шейные позвонки не давали возможности запрокидывать голову. Нет, смачно крякать он, конечно, мог, когда ему подносили полный стакан. Но выпить, в силу травмы, не запрокидывая головы, можно было только половину из полного стакана. Пауза не была долгой, Макару быстро дали команду наполнить стакан до краев. Дальше Виктор всё увидел сам. Барахтенко поднес живительную влагу ко рту, отхлебнул, получилось полстакана, и передал оставшиеся полстакана водки следующему страждущему. Когда все сильно напились, произошел другой, ставший традиционным ритуал этой компании. К Барахтенко стали приставать:

– Покажи раздвоенный, ну покажи, братан. Всем поглядеть охота на это чудо. Чё тебе, жалко, что ли.

Дело в том, что на войне фашистские осколки от снаряда не только посекли позвоночник молодого бойца. Один из вражеских осколков раздвоил головку его мужского аппарата. Аппарат был и так огромным, а тут ещё раздвоение крайней его части. Короче, погоняло было у этого уже седеющего ветерана – Барахтенко-раздвоенный. Вся компания потешалась, когда Барахтенко демонстрировал невозможность вместить своего дружка во вход граненого стакана. Вот такие чудеса могут встречаться в жизни.

Возвращаюсь к воспоминаниям – в приемный покой больницы.

Саше успешно сделали операцию. Наверное, влили необходимое количество крови. После наркоза его увезли в палату спать. А меня, окровавленного, забрал приехавший наряд милиции. Я вновь оказался в уже до боли родном Кировском РОВД города Иркутска. Видок у меня был, конечно, экзотический. Как будто бы мясник на центральном рынке забыл надеть фартук и всю смену рубил мясо. Результат на руках и рубахе, лице и даже на брюках на заднице – всё в крови.

Меня стали усиленно колоть на предмет злодейства и поножовщины. Экзекуция продолжалась всю ночь. Наутро меня забрали из обезьянника Сашины родственники: мама – Раиса Ихиловна и тетя – Фрида Ихиловна. Тетя была известным и уважаемым в Иркутске человеком. Она возглавляла Областной кожно-венерологический диспансер. Никакой мент не мог, да и не посмел бы, гавкнуть на эту замечательную во всех отношениях женщину. Они уже разговаривали с Сашей, он поведал всю историю этого ужасного приключения. Мама Саши была очень благодарна мне за оказанную помощь. А тетя поведала, что миллиметра не хватило злоумышленнику, чтобы лишить Сашу репродуктивной функции. Меня отмыли, накормили у Саши дома, он располагался недалеко от милиции. И я ушел к себе домой отсыпаться.

Злоумышленника, по-моему, так и не нашли.

Спустя годы Саша вступил в гражданский брак с красавицей гимнасткой Ириной Воронцовой. Мир тесен – Ирина училась в одном классе с будущей моей супругой Леной.

Умер Саша в Иркутске в возрасте около 50 лет. Он приезжал в начале 2000 года в гости из Израиля, где постоянно проживал. Сейчас в Израиле живет его сын Константин со своей бабушкой Раисой Ихиловной, ей 96 лет. У Кости есть сын Шай, ему 13 лет. Константин любит свою маму и заботится о ней.

Вот такая история всплыла в моей памяти, кода сегодня моя жена Лена по телефону болтала со своей одноклассницей Ириной Воронцовой.

На призывном пункте военкомата

Из дней сегодняшних снова возвращаюсь в прошлое. Годы летят быстро. И вот в 2016 году мой младший внук Серёга получает повестку из Октябрьского военкомата г. Иркутска. Для постановки на воинский учёт необходимо представить: фотографии 3х4, шесть штук, медицинскую справку и далее по списку. Они в сопровождении мамы Оли посетили врачей в Иркутском диагностическом центре, сдали различные анализы и всё такое прочее. Сергей – самостоятельный парень, но там нужно платить за каждый шаг, стоять в очереди, а мама беспокоилась за своего младшего сыночка, и Серёга не стал её обижать. Взял с собой.

А я задумался, погрузившись в воспоминания, как это было у меня, когда мне, как сейчас Серёге, шёл семнадцатый год. Память перенесла меня в неказистый дом барачного типа. Там был военкомат Кировского района г. Иркутска. Собралось много народу. Будущие призывники проходили медицинскую комиссию, а ребята постарше с вещмешками проходили формальные регистрационные процедуры и ждали отправки в пункты сбора и сортировки для направления на места службы в Вооруженных силах СССР. Ошалевшие родители будущих воинов сновали туда-сюда. Они всё хотели передать своим чадам кто конфеты, кто шматки сала. Дорога в войсковые части длинная. Вот и заботились предки. Сердобольные папаши ухитрялись пропихнуть новобранцам бутылочку водки для поправки здоровья после вчерашних проводин. Тут же крокодильими слезами плакали невесты и подруги, провожая парней на службу в армию. Они, перебивая друг друга, кричали, что любят и будут ждать своих солдат. Некоторые были беременны, они всё просили офицеров военкомата пропустить их к молодым и безусым мужьям. Хотелось перед долгой разлукой прижаться к любимому, дать почувствовать, как бьются сердца их ещё не родившихся детей.

Шум, гам, неразбериха. Кто-то достал гармошку, и полилась русская народная песня. «Как родная меня мать провожала, тут и вся моя родня набежала…» Кто-то пел, кто-то, находясь уже в изрядном подпитии, пустился вприсядку в пьяном и отвязанном от безысходной разлуки танце.

В общем, шла обычная провинциальная жизнь, наверное, как и везде в подобных неординарных обстоятельствах.

– Решетников Сергей, чего стоишь, мигом в кабинет, – послышался зычный, командный голос офицера.

Я залетаю в большой кабинет. Звучит приказ раздеваться. Все пацаны, голые, без трусов, выстроились в очередь к столу врачебной смотровой комиссии.

Кто-то, застеснявшись, ладонями прикрывал мужское достоинство. Кому-то было пофиг. А Кузя, с солидным «аппаратом» между ног, решил не прятать красоту и, подходя к членам комиссии, как бы выложил его на стол, на обозрение медикам. Девушки-медички с нескрываемым интересом стали рассматривать этот божий дар. А старая седая врачиха как гаркнет:

– Ты это чего, бесстыжая морда, свою колбасу вывалил. Ну-ка убирай, а то линейкой как тресну, – и она замахивается деревянной, почерневшей от времени длинной линейкой.

Зачем им такая линейка, мы так и не поняли. «Наверное, чтобы придуривавшихся призывников укрощать», – предположили мы.

Потом допёрли для чего. На одного парня внезапно предательски напала эрекция. Он смущался, пытался прикрыться, но размера ладони не хватало. Вот тут его старушка-доктор тресь по «хоботу», он хлобысь – и сдулся.

Кузя с перепугу отскочил от стола на безопасное расстояние. А мы все начали ржать, как лошади. Только успокоились, а там новое чудо разворачивается. Вернее, раскорячивается. Другая тетка-врачиха заглядывает всем призывникам в задницы.

– Видимо, проверяет наличие геморроя. Отбраковывает, чтобы кто-то не попал в писари штабные, а то при геморрое отсидит ещё сильнее свой зад, усугубит болезнь, – прикалывались мы.

Передо мной был парень Витя – призывник из пригородной деревни Хомутово. Сейчас там огромный посёлок. Многие иркутяне там построили загородные дома, много переселенцев с северных территорий Иркутской области. А тогда была деревня.

Врачиха охрипшим от усталости, грубым голосом командует парню, стыдливо прикрывающему свой отросток ладонями:

– Руки опустить, наклониться и опереться ими об стул. Повернуться ко мне задом.

Парень растерянно и робко выполняет приказание. Вдруг лицо женщины перекосило. Видимо, не очень чистым было то место, куда ей надлежало заглянуть.

– Фу, молодой человек, вы хоть газетой-то пользуетесь?

Наступила пауза, парень погрузился в соображаловку. Потом медленно оборачивается. Так поворачивает голову корова, когда ей, идущей по проезжей части, сзади сигналит автомобилист.

Затем звучит его уверенный басистый голос:

– Не, я газетой не пользуюсь, я радио слушаю.

Вся наша толпа призывников погружается в гомерический хохот. С нами вместе смеются тоже молоденькие врачихи и медсёстры.

Когда все процедуры пройдены, мы одеваемся в тесной прихожке. Всем весело, прикольно, как сказали бы сейчас. Витька из Хомутово никак не может надеть брюки. Кто-то завязал его штанины на узел. Потом, когда Виктор справился с брюками и втолкнул свои ноги в огромные ботинки, сделать шаг не получилось. Вернее, движение-то было, но шнурки ботинок приколисты связали между собой, и Виктор со всего маха, запнувшись, свалился на пол.

– Гы-гы-гы, – слышалось со всех сторон.

Расставаясь, парни советовали Виктору меньше слушать радио, больше читать газет. Тогда будет чем подтереться. Наша промышленность туалетную бумагу ещё не научилась производить. Призывники смеялись, а Витька не обиделся, он был добрым и простодушным человеком.

Как, интересно, пройдет сейчас такой же процесс мой Серёга. Он от природы юморной, а ещё многократный чемпион по каратэ. Такая гремучая смесь. Но он добрый и рассудительный. Успехов ему, моему любимому мальчику. Старший Алексей уже все это прошел, мой любимый, студент «Нархоза».

Возвращаюсь обратно в прошлое. На улице при выходе из военкомата шла перекличка новобранцев перед посадкой в автобусы.

– Москвин Алексей, – кричит зычным басом старшина.

– Где Москвин, куда он подевался. На первой перекличке его тоже не было.

– Кто из 15 школы, шаг вперёд, – звучит команда старшего офицера.

Из строя выходят несколько парней.

– Где Москвин? – следует вопрос офицера.

– Я его позавчера возле школы видел, – скороговоркой выпалил один из пацанов.

– Он вчера умер, товарищ майор. Гулял на своих проводинах, и видно, выпил лишнего. Скорая помощь не смогла откачать, – грустно, как бы извиняясь, говорит другой из ребят-новобранцев.

Воцарилась тишина. Вот как бывает. Жаль парня, ему бы жить да жить.

В армию меня так и не призвали, потому что в политехническом институте, куда я поступил после школы, была военная кафедра. По окончании института вместе с дипломом о высшем образовании нам выдавали военный билет офицера запаса.

Прощай, улица, я ухожу

После женитьбы в 1973 году я был потерян для улицы. Я начал смотреть на пацанов уже с высоты своего раннего отцовства. Постепенно, не сразу, но заботы о семье заменили мне все другое, прежнее. Я смотрел на ребят, тусующихся, бьющихся в разборках, как на детей, занимающихся чем-то не очень важным. А у меня был свой ребёнок, моя дочь. И это было самым главным и самым важным. Драки, драки… Да не только этим я жил в период своей юности. Нет, конечно. Это были просто запоминающиеся эпизоды, которые не являлись главными, но они формировали характер. Мы учились в школе, ощущали первые и вторые чувства влюбленности. Взрослели и набирались опыта. Совершали ошибки, учились на чужих ошибках. Жили полнокровной жизнью, той, которую позволяло наше общество, наша эпоха.

Позднее, в «лихие девяностые», уличное противостояние стало жестоким и даже кровавым. В его основу начали внедряться финансовые отношения. Много парней в разборках погибло. Многие заработали тюремный срок. Серёга Андреев продолжал оставаться «королём» ещё более тридцати лет.

По возвращении в Иркутск из Усть-Илимска в 1995 году я часто встречался с Сергеем Андреевым, дружба, которая закладывалась в детстве, продолжалась. Он с увлечением рассказывал мне о своих исторических изысканиях. Жизнь его предков в далекие революционные годы причудливо пересекалась с Александром Васильевичем Колчаком. В дом, где жил Сергей, приходили друзья деда, кто-то из них принимал участие в аресте адмирала. Он маленьким мальчиком слушал воспоминания стариков о том, как мужественно принимал свою смерть Колчак А. В. Как подарил расстрельной команде свой драгоценный портсигар. Серёжа держал его в своих руках. Позже уже предприниматель Андреев вместе со скульптором Вячеславом Клыковым воздвигли в Иркутске памятник адмиралу Колчаку. По-разному можно относиться к адмиралу. Можно любить его, можно ненавидеть. Но то, что Колчак был великой личностью, отрицать невозможно.

Моя бабушка Вера Щепина (урождённая Коткова) рассказывала, что девчонкой ходила по воду на Ангару. Жили они тогда в районе нынешней нижней набережной. Со стороны угольного причала, это на другом берегу реки, белогвардеец-колчаковец произвел по ней выстрел из винтовки. Пуля пробила ногу, она долго потом не могла нормально ходить. Костылей не было, использовала для опоры раненой ноги маленькую табуретку. Так и шагала с горем пополам. Дед мой, Щепин Савватей, был красным партизаном, воевал против белогвардейцев, которыми командовал адмирал Колчак. А дед моей мамы, Нетупский Яков, был зажиточным крестьянином, крепким хозяином или «контрой» -кулаком, тогда их так называли революционеры. С такими расправлялись жестоко.

Вот так в моей семье причудливо переплелись судьбы белых и красных.

С Сергеем Андреевым я не виделся уже много лет, где он сейчас, не знаю. Его сын Георгий, юрист по образованию, продолжил коммерческие проекты отца и выстраивает свои новые. Здоровенный такой, немного задумчивый, красивый парень. Имущество его отца привлекало многих. На него систематически сваливался груз «наездов» различных инстанций. То налоговая выпишет необоснованно космических размеров штрафы, то полиция заведёт дело за якобы уклонение от уплаты налогов и сборов.

Короче, долго не могли угомониться. Похоже, завладеть его имуществом так и не сумели. Гоша с двоюродным братом Серёгой Козловым и со своей командой методично «разбивал» притязания чиновников в различных судебных инстанциях. Но успокаиваться, видимо, им не придется. Попытки в той или иной форме будут продолжаться. Нужно быть к ним готовыми.

Дружба с детства – самая чистая и самая преданная. Разве можешь ты быть уверен, что во взрослой жизни твой друг бросится к тебе на помощь, позабыв обо всём? Разве можешь ты быть уверен, что, пронизанный гнилью наживы рыночных отношений, твой новый друг не предаст тебя? Разве можешь ты быть уверен, что твой новый друг думает так же, как ты, и живет такими же ценностями, какими ты пропитан с детства? К сожалению, нет. Поэтому при очередном предательстве ты думаешь: «Был бы со мной мой старый друг, он бы так не поступил». Мы бы вместе прошли этот путь, прикрывая, как в детстве, спины друг друга. Друзей детства – предателей у меня на довольно долгом жизненном пути, к моему счастью, не было. Кому-то в этом смысле повезло меньше, но не мне.

Вспоминается период, когда мы крепко дружили с уже упомянутым ранее Сашей Филипповым. Мы учились в одной школе, но наша дружба в основном была связана с улицей. Однажды он практически спас мне жизнь. Мы купались на острове Юность с южной стороны, омываемой быстрым и холодным течением Ангары. Саша был физически очень крепок. Уже тогда весил более ста килограммов. Он резвился, как дельфин, плавал в быстрине и давай меня звать к себе. Я же плавал неважно, но решился его поддержать.

Саша отплывал всё дальше и дальше. Я не заметил, как, следуя за ним, отплыл на слишком большое для меня, даже по тёплой воде, расстояние. Я начал потихоньку грести в обратную сторону. Но течение сносило меня и снова возвращало в ту же точку. Теряя самообладание, я позвал Сашу. Тот быстрыми бросками добрался до меня, велел положить ему на плечо мою руку и быстро, как катер, вывез меня на берег. Тут на моторной лодке подъехали спасатели. Они посмеивались и проводили со мной профилактическую беседу. Мне было не до них, я дрожал и отбивал чечётку зубами. Тогда мне налили стакан водки, укутали в тёплую одежду, и я был спасен.

Вообще, среди пацанов сравниться с Сашей в плавании не мог никто. Лучше всех нырял с моста на протоке только Витя Макаровский. Равных ему не было. Он входил в воду, прыгая с высоты, вообще без брызг. Однажды он самозабвенно прыгал, пока не ударился и не повредил себе голову о какую-то корягу. Рана была неглубокой, но потом я его прыгающим в воду уже не видел.

Саша ушёл из жизни недавно. Он на поезде поехал в Москву на похороны своей родственницы. Да так и не доехал. Сердце остановилось в пути. На похоронах Саши мне было горько. Мы только что нашли друг друга после долгой разлуки, начали вновь завязывать отношения, ходить в гости семьями. У нас было много общего. Даже первая его жена – пышечка Лена Китаева – была из одного дома с моей Еленой. Во втором браке у них с женой Мариной родилась дочь Светлана. От первого была дочь Светлана и сын Слава, которого он назвал в честь своего старшего брата. Нам бы, пенсионерам, жить радоваться да общаться. Но не срослось. К сожалению, так бывает в нашей жизни.

Виктора Макаровского последний раз я видел примерно в 1974 году. Его мотало всё по тюрьмам да по зонам. Такую судьбу сам себе выбрал. Вот недавно узнал исторические события Макара. Первая его ходка была за кражу. Их дом на углу ул. 5-й Армии и ул. Свердлова шел под снос. Семью Макаровских переселили в Ново-Ленино. Там жил уже наш общий друг и мой одноклассник Володя Наталевич. Как-то они выпивали у Володи дома своей компанией. Когда разошлись по домам, родители Володи обнаружили, что исчезли все драгоценности: кольца, серьги и другая ювелирка. Вызванные на квартиру милиционеры стали объезжать по домам всех гостей, присутствовавших в этот вечер в квартире Наталевичей. Макар спал, в карманах его пиджака нашли все пропавшие ювелирные изделия…

У меня нет слов, я знал Макара совсем другим. Сколько было потом ходок, я не знаю. А Вовка Наталевич потом долго переживал и винил себя, будто бы он был виновен в первом сроке Макара. Может быть, это преступление отчасти было спровоцировано лежащей на виду ювелирной продукцией. Есть такое понятие в юриспруденции. Ну, например, ты залез в трамвай, а из заднего кармана твоих брюк торчат денежные купюры. Кто-нибудь да соблазниться, вытянет их для себя. На это спонтанно может решиться и школьница, и инженер, и уборщица, да вообще любой из пассажиров трамвая.

Но наверное, после такого мне было бы сложно дружить с Макаром, как раньше. Наши дороги уже разошлись во взрослой жизни. Последняя ходка у него была в 1997 году. 4 октября 1997 года 44-летний Макар нанес ножом ранение в живот своему собутыльнику. Выпивал он на улице Красильникова, в доме №213. Результат пьяной ссоры – поножовщина. А потом, спустя несколько лет, 19 мая 2002 года в районе объездной дороги в Ново-Ленино был обнаружен труп бомжа. Было установлено, что это тело Макаровского Виктора Геннадьевича, 27.07.1953. Причина смерти: церебро-васкулярная болезнь. Это нарушение мозгового кровообращения. Один год Макар не дожил до своего 50-летия. Как жаль, что жизнь у него сложилась таким образом. Всё могло быть иначе, если бы я был с ним рядом в тот период взросления. К нормальной и полнокровной жизни были у Виктора и другие предпосылки. В молодости у него родилась внебрачная дочь от нашей подруги детства Ирины. Семью они так и не создали. Об Ирине и её дочери мне ничего не известно. Но увы. Случилось как случилось.

Вот так я остался без самых близких и с детства дорогих мне друзей, с которыми в любую минуту мог поделиться и радостью, и горем. И которые всегда бы пришли на помощь. Пришли бы просто так. Без взвешивания целесообразности, выгодности или опасности последствий для себя. Так же, как к любому из них пришел бы я. Вот это и есть настоящая дружба.