Глава вторая
Ласточкина Наталья Анатольевна – коренная волжанка, родилась в районном поселке Волгино. В юности со сверстницами на цветистом берегу водила хороводы, ходили по ягоды, по грибы. И, как многие чувственные девчонки, пробовала писать стихи.
После окончания школы пришла пора подумать о взрослой жизни. В столице республики поступила в медицинское училище на специальность фармацевта, а после окончания, получив диплом, выскочила замуж за городского парня.
Но жизнь ее вскоре не заладилась. Обычно после рождения сына другие отцы радуются первенцу, а этот потерял интерес к семье, начал пить и неделями пропадал неизвестно где, а появившись, устраивал скандалы, доводя ребенка до испуга.
Наталья вернулась в отчий дом специалистом и с малолетним сыном на руках. Годы шли чередой меняющихся месяцев. На работе Наталью Анатольевну провизор хвалил за профессионализм, а приходивший в аптеку народ за внимание и обходительность.
Меж тем, старший лейтенант приближался к высокой железной ограде. За ней возвышался манящий и пугающий величием белокаменный храм.
Бывший военный ступил на паперть, перекрестился на образ Христа, а войдя в помещение, поразился убранству и огромному куполу над головой. Со стен и потолков на Воробейчика смотрели бородатые лики святых, их колкий, мудрый взгляд спрашивал: «Кто ты, раб Божий? – потомок грешных прародителей человечества – Адама и Евы?» Под взглядами святых апостолов Божьих Воробейчик почувствовал себя маленьким, ничтожным человечком – только глаза Богородицы, покорно склонившей голову, с ребенком на руках, смотрели на Анатолия по-матерински милосердно, а Господь Иисус ожидал от вошедшего вопросов и молитвы.
К Воробейчику подошла служительница, ее одежда, пропахшая ладаном, и тихий певучий голос, располагали к откровению.
– Я пришел сюда помянуть погибшего воина – друга, в церкви я впервые, подскажите, что я должен делать, – признался старший лейтенант.
– Вам бы заказать – поминальную, свечку поставить Богу нашему Иисусу Христу, помолиться.
– Прошу вас, подскажите молитву?
Служительница Надежда прочитала офицеру текст, и тот, опираясь на трость, подошел к иконе в золоченом окладе, поставил в углубление подсвечника зажженную свечу и, перекрестясь, стал проникновенно читать:
– Господи Исусе Христе, Защитник страдающих и гонимых, молим Тебя, милостиво прими в Свое Царство наших братьев и сестер, безвременно и безвинно погибших во время войны. Просим Тебя, очисти наши сердца, чтобы горечь понесенных утрат не ожесточила нас, но напротив, предостерегла от братоубийства и направила нас к миру и любви, которую заповедовал нам Господь, живущий и царствующий во веки веков. Аминь…
Воробейчик вышел из храма, вдохнув осеннего воздуху и, давая ногам отдохнуть, присел на лавочке среди клумб цветов, опустив подбородок на ручку трости. Задумался. В памяти неожиданно возникли стихотворные строки, прочитанные в каком-то журнале, о кровавых войнах и их тружениках-солдатах, многих не вернувшихся домой.
Всесильный Бог, молю тебя сейчас
О тех, кто не вернулся с поля боя,
В ком светлый дух уже давно погас,
И тех, кого мы вспоминаем стоя.
Прошу, храни покой святых сынов,
Кто пал в боях больших и даже малых,
Кто за отчизну кровь пролить готов,
И тех, кто был достоин пьедестала.
Храни покой всех тех, кто умирал
Среди бомбежек и резни кровавой,
Среди морей, полей, лугов и скал,
И кто покрыл себя нетленной славой.
Храни покой всех тех, кто не сумел
Увидеть битвы грозной окончанье.
Лишь только память – вечный их удел,
Хранит покой в ночи и утром ранним.
Храни их Бог средь золотых полей
В благом Раю, где место им отныне,
Всем тем, кто жизни не щадил своей,
И в ком сердца вовеки не остынут.
Храни покой бойцов, кто принял бой,
С неисчислимой злобной вражьей силой,
Свои объятья ты для них открой,
Для тех солдат, чья слава нас хранила.
Храни покой всех тех, кто погибал
В боях за Брест, в горах Афганистана.
Храни всех тех, чей подвиг вечным стал,
И тех, кого забыли слишком рано.
Анатолий задумался о влиянии религии на людей всей планеты – Земля. Сказано: Бог в мире един, но люди разных народов признают только своего бога и молятся только ему. Молятся и в мирные времена но, особенно усердно, не боясь греха, перед нападением на людей другой страны, сея смерть и разрушения.
Перед нападением на Русь, католики военно-дворянского сословия, рыцари эпохи феодализма – Шведы и Немцы молились Богу, распятому на кресте, даже малолетних детей бросали в жертвенный огонь.
В прошлом столетии в России по социально-политическим причинам произошло разделение общества – на «Белых» и «Красных». Дворянское офицерство богато религиозными традициями. Усердно молясь Богу Человеколюбцу, они без зазрения совести вешали, расстреливали и рубили головы шашками необразованной черни, перешедшей на сторону большевиков.
Так же и фашистские вожди, и сам Гитлер молились в храмах Кирха Богу, прося у него победы над советским народом, впоследствии уничтожив более двадцати миллионов жителей и защитников своей страны. Кстати, Воробейчик видел много фильмов о войне, о немецких воителях, но не видел ни одного молящегося фашиста. Почему-то советский кинематограф представляет гитлеровский фашизм безбожным, но это неправда. Снова возникает вопрос о роли Бога – Человеколюбца, Миротворца.
Опережая события, автор скорбит по детям, погибшим на пароходе «Булгария». Ведь дети, до двенадцати лет, по библейским законам считаются безгрешными. Почему Всевышний допустил смерть двумстам малолеток?
Старлей размышляет: «Почему Господь допускает гибель миллионов людей, да и есть ли он Благодетель человечества, иначе бы не гулял по планете смердящий дух войн»?..
Но без веры в добро, что без сердца – жизнь невозможна. Такова сущность человека, ради этого нужно жить. Рассуждая так, Воробейчик приближался к военкомату.
Он остановился у дверей старинного кирпичного здания, возле которого, возвышаясь, стоят старые коренастые липы. Поднявшись на второй этаж, Анатолий оказался перед дверью с надписью: Бородин Василий Иванович.
Анатолий вошел в кабинет, за столом, накрытым красным сукном, сидел седой человек в роговых очках, определенно высокого роста. Офицер представился по уставу:
– Товарищ подполковник, старший лейтенант запаса Воробейчик по вашему приказанию прибыл.
Морщинистое лицо военкома разгладила улыбка, он встал и подал руку:
– Здравствуй, Анатолий Владимирович, рад тебя видеть, но со званием ты ошибся.
Старлей от неожиданности заморгал.
– Да-да, – повторил военком, при этом он, открыв дверку сейфа, достал сверток и через мгновенье на плечах Воробейчика, сверкая позолотой, оказались погоны капитана. – Теперь ты, Анатолий, капитан запаса.
– Служу Советскому Союзу, – поблагодарил капитан.
– Но это еще не все, – военком снова открыл дверку, достал коробочку, и перед глазами капитана темно-малиновым блеском, обрамленный золотыми гранями засверкал боевой орден Красной Звезды, – Родина героев не забывает, – улыбнулся подполковник Бородин.
Воробейчик встрепенулся, хотел выразить слова благодарности, но военком его остановил:
– Полноте, Анатолий, перед тобой просто Василий Иванович, как говорится: Слуга царю – отец солдату.
Бородин в третий раз открыл сейф и, достав коньяк, посмотрел на сияющего капитана.
– По традиции звездочки и награду полагается обмыть. Он наполнил стакан золотистой жидкостью, и, опустив в нее орден, предложил выпить до дна.
Капитан осушил стакан, облизал мокрые концы звезды.
Хозяин кабинета предложил катулечку лимона, на что награжденный отвечал:
– Спасибо, я после первой не закусываю.
Подполковник, округлив глаза, хохотнул:
– Это по-нашему!..
– Спасибо, Василий Иванович, эта награда, как бальзам для сердца.
– А какие теперь песни поет молодежь на войне? В наше время самой популярной была – Катюша, – подсев к капитану, поинтересовался военком.
– Песни поют разные, конечно во время затишья, в основном под сопровождение гитары. Композиторов и поэтов в войсках хватает.
– А ты, сынок, спой, можешь ведь?
– Смогу, – скромно улыбнулся Анатолий, – но без инструмента непривычно.
– А ты пой, ведь и в походе не всегда бывает музыкальный инструмент.
Разрумянившийся и повеселевший капитан, отложив трость, сначала заговорил стихами:
Вот пришел нормальный парень —
Пострелял? Ну, будь здоров,
Но куда же с костылями?
В черноту афганских снов?
Замешав всю боль на водке
За упавших, за живых,
В коммунальной комнатенке
Девять метров на троих…
Анатолий, закончив чтение и, глянув на задумчивого военкома, тихо сказал:
– А сейчас я спою нашу песню.
Лютое солнце над Кандагаром
Мертвою хваткой вцепилось в поля.
Наша колонна окутана жаром:
Семьдесят – выше нуля.
Лица как маски под солнцем и пылью,
Через одежду жжет тело броня.
Смешаны гранью меж бредом и былью:
Семьдесят – выше нуля.
К бою, и пекла как не бывало,
Вихрем взметнулась, взорвалась земля.
Рота в ущелье душманов зажала.
Подумаешь! Семьдесят – выше нуля.
Военком, отрешенно глядя в окно, за которым падали на землю отмершие листья, и на дерущихся из-за чего-то воробьев, говорил:
– Раненым и покалеченным на чужой войне жизнь, конечно, не в радость: пенсия не велика, а работать физически некоторые не в состоянии. В республике в помощь бывшим афганцам создан фонд, можно рассчитывать на его помощь.
Воробейчик, покидая гостеприимный кабинет военкома, чувствовал необыкновенный прилив душевных и физических сил. Сердцем овладела радость, на время затмившая горечь прошедших военных лет. В голове капитана кружились мысли. Он прислонился спиной к липе и, закрыв глаза, стоял не шевелясь.
Вот и нога успокоилась, Анатолий, опираясь на трость, он зашагал в сторону аптеки.