Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)
«Нас почитают обманщиками, но мы верны; мы неизвестны, но нас узнают; нас почитают умершими, но вот, мы живы; нас наказывают, но мы не умираем; нас огорчают, а мы всегда радуемся; мы нищи, но многих обогащаем; мы ничего не имеем, но всем обладаем».
«Ты еще не знаешь о том, что я люблю тебя. В моей любви нет и тени корысти. Она искренна и чиста, как безоблачное небо в долгожданный летний день. Когда ты поймешь это, я вернусь. А пока я безмолвствую. В затишье и покое я жду твое решение. Пусть это будет слово, единственное слово, которое воскресит мою страждущую душу из пепла, но слово это должно идти от самого сердца, из самой глубины тебя», – Великий Сошо, несчастный влюбленный, растративший благие порывы на суетную блажь недостижимого. В. Мурсия «Потерянный рай»
День первый. Ангел
– О, нет! Господи, нет!
В ее крике смешалось все. И отчаяние, и боль, и страх, испытываемый не за себя, а за жизнь того, кто сидел в пострадавшей машине. И мольба о помощи, и полное бессилие.
Дрожащей рукой она открыла водительскую дверь и ступила на дорогу.
– Господи, я вас не видела, клянусь, я… – она обхватила руками голову, пальцы впились в золотистые кудри.
В первые секунды после столкновения она не слышала ничего вокруг. Только теперь до нее донеслись сторонние шумы. Шелест травы, позвякивание искореженного металла, вой ветра.
И леденящий душу стон.
– Вы ранены? – она обратилась к незнакомцу.
Тот дернул головой и что-то прошептал.
Волна ужаса схлынула, и в тот короткий миг, когда возникла слабая надежда, она услышала свой голос.
Сперва он не мог понять смысл того, что говорит ему девушка, которую он не видел. Ее слова, тягучие и монотонные, сливались в нечленораздельные пространные звуки. Но постепенно, по мере прихода в сознание, все его чувства, в том числе и слух, стали возвращаться.
Первое, что он увидел, было ее лицо. Из туманной дымки выплыл образ ангела.
Тонкие контуры губ, в уголках которых улыбка была бы лучшим жестом первозданной красоты. Высокие скулы, суженные к низу сердцевидного лица. Длинные золотистые волосы-спирали, раскинувшиеся по плечам, скрывающие белую эльфийскую шею. И способные на страстную выразительность большие синие глаза-льдинки.
Черты создания прекрасного.
Он подумал о том, что если бы не испуг, волнение и ужас, отразившиеся на ее лице, им был бы шаг до безупречности. И даже худоба ее, казавшаяся излишней в этом коротеньком пальто, была примером подлинного изящества – тонкой и строгой соразмерности и красоты.
Теперь он знал, как должна выглядеть женщина, от которой невозможно отвести глаз.
– Я сейчас вызову «Скорую». Подождите, пожалуйста… – она кинулась в свою машину. А он продолжал слышать голос ангела в шумящей голове.
– Я сейчас позвоню, вы только не умирайте, прошу вас… – слезы выступили из глаз, дыхание перехватило, – Господи, ну где же этот телефон! – нервными руками она рыскала по салону. – Где же ты…
В какой-то момент бесплодных поисков ей показалось, что это все, конец. Она не успеет вызвать «Скорую», никто не окажет помощь несчастному, и он умрет в своей машине, едва придя в сознание.
Слепое наступление паники было стремительным, и она знала, что если дать ей хоть шанс, то она уничтожит в ней малейшие зачатки здравомыслия.
Но вдруг удача улыбнулась ей. Она увидела мобильник на коврике под сиденьем, схватила чертов аппарат и нажала красную кнопку.
Медленно-медленно маленький экранчик стал заполняться голубоватым светом.
Водитель поднял голову.
В разбитом сознании расплывалась полуспущенная воздушная подушка с красным пятном посередине. Он попробовал привстать, но резкая боль в области затылка отбросила его обратно на откинутую спинку кресла. Сил хватило только на то, чтобы медленно поднять руку и коснуться головы. Увиденная им кровь, струйками ползущая по линиям ладони, натолкнула его на мысль о том, что рана глубокая и, возможно, серьезнее, чем показалось ему сперва.
– Ну, давай же… – пальцы, повлажневшие, непослушные, застыли на передней панели, – Господи, ну же… – девушка вытерла рукой потекшую тушь.
Ввела пин-код.
– Давай… – услышала какой-то звук в салоне покореженной «Тойоты» и повернулась. Руки сами разжались, и телефон упал на дорогу. Грохот разбитого корпуса заставил ее вздрогнуть. Она подняла мобильник. В глазах еще теплилась надежда, когда она смотрела на треснувший экран, пытаясь набрать на клавиатуре знакомые цифры.
– Простите… это я во всем виновата…
Он смотрел на нее, боясь оторваться.
– Простите, простите, ради бога… вы можете идти?
– Да, – сказал он и не узнал свой голос.
С чего он взял, что может идти? Ноги его не слушались, когда он пытался пошевелить ими.
– Я не ожидал, что вы выскочите так неожиданно… Меня успокоило отсутствие людей. Здесь так мало людей… а я ехал слишком быстро… здесь, наверное, ездят медленно… – он провел рукой по лбу, неосторожным движением размазав кровь под глазом.
Каждое слово приносило ему боль. Ее дерзкие вспышки загорались в затылке и перетекали медленно в верхнюю часть позвоночника. При каждом вздохе боль становилась сильнее. И чем чаще и быстрее он дышал, тем невыносимее она была.
Девушка подошла к машине.
– Мой телефон разбился, – она показала ему две части мобильника. – У вас есть сотовый? Вам срочно нужна помощь врача. Я позвоню с вашего телефона и вызову врача, – она попыталась открыть дверь, но безуспешно.
– Заклинило, – он качнул головой и указал на приборную панель, где покоились разнесенные на части осколками лобового стекла остатки его мобильника.
– Беда… Теперь никого не вызвать. А ждать здесь машину в такой час смерти подобно. До ближайшей клиники ехать минут тридцать-сорок, не меньше, – взгляд ее блуждал в поисках решения, и когда она, наконец, нашла его, произнесла почти скороговоркой.
– Давайте я отвезу вас к себе, оттуда позвоню в клинику и вызову врача. А до его приезда я окажу вам первую помощь. Я живу здесь совсем рядом, – она наклонилась, чтобы помочь ему выбраться сквозь разбитое окно, и он коснулся кончиком носа ложбинки между двух ее упругих грудей, спрятанных в эластичный полупрозрачный лиф.
На золотой цепочке, свисающей с ее шеи, он увидел маленький серебряный кулон в форме сердца. На лицевой его стороне каллиграфическим почерком было выгравировано «Анна».
Он совершил усилие и, поддаваясь ее цепкой хватке, вынырнул из окна. Мгновенная боль пронзила стопы, когда он коснулся земли. Найдя в себе силы, чтобы не закричать, он сделал шаг. Потом второй.
Он мог идти.
Пусть с трудом и с чужой помощью, но мог. Это вселяло надежду на то, что кости его ног целы. Еще один шаг, и боль сковала его грудь. На какое-то время он даже перестал дышать. Согнувшись пополам, он схватился рукой за сердце.
– Ради бога, осторожнее…
– Ерунда, – зачем-то сказал он, увидев в ее глазах испуг.
– А как вы? Вы не пострадали?
– Нет, – она замотала головой. – Со мной все в порядке. Просто повезло…
Господи, в первый раз со мной такое…
– Моя машина…
– Что? Ваша машина? Не беспокойтесь. Я вызову эвакуатор, он отвезет ее прямо на стоянку, откуда вы сможете забрать ее в любой момент, – она довела его до своего автомобиля, помогла сесть на заднее сиденье, сама заняла водительское и стала заводить мотор.
– По-моему, это бесполезное занятие, – он попытался расстегнуть порванный на спине пиджак, но пальцы его не слушались.
– Сейчас, сейчас… – ключ застрял в замке зажигания, а сил не хватало.
Рука (господи, какая-то совсем вялая, чужая рука) дергала его с лихорадочной настойчивостью. Хрипящий голос незнакомца был тем двигателем, что подгонял ее делать все в три раза быстрее. И через пару попыток у нее получилось. Напряжение спало. С момента аварии это была первая минута, когда она начала дышать ровнее.
Девушка, умеющая вытаскивать мужчин из разбитых машин! Девушка, способная завести автомобиль после такого столкновения! Девушка, похожая на ангела…
Следующий глубокий вздох взорвал его грудную клетку. И он закашлялся.
– Потерпите немного, прошу вас. Скоро мы будем на месте, – сказала она, бросив беглый взгляд на незнакомца.
– Потерплю, – он сжал зубы, заглушая слабый стон.
Боль отступила. Или он просто забыл о ней (?), впуская в лоно своих пыток нечто другое. Чувство ему знакомое, но полузабытое.
В этой девушке удивительным образом сочетались внешняя красота (Господи, у нее нет и царапины…) и хрупкость вместе с необъяснимой для нее физической силой, находчивостью и скоростью мысли. Он даже засомневался, а действительно ли она плакала, когда обратилась к нему. И только, когда в очередной раз посмотрел на нее и увидел размытую под глазами тушь, успокоился.
Дальнейшее развитие событий было удивительно и мало предсказуемо.
Последнее, что он запомнил из всего веера впечатлений, тонущих в потоке неудержимой боли, это несколько кварталов красивых двух и трехэтажных домов, следующих друг за другом по обе стороны от дороги, по которой они ехали.
А потом следовала пропасть.
Пропасть, разменявшая боль на наслаждение.
Пропасть, полная наваждения, что открылось для него во всем своем иллюзорном многообразии. В ускользающем сознании он видел лишь ее лицо. Оно было безукоризненно.
Ветер ласкал золотистые локоны, ниспадающие на ее плечи, заставлял трепетать длинные ресницы. В небесной синеве холодных глаз танцевали крохотные блики мерцающей луны. А он пытался дотянуться до ее лица и провести кончиками пальцев по белой коже, но всякий раз прекрасный образ таял.
Сказать, что он почувствовал влечение, это передать лишь физический аспект всего того бенефиса эмоций, что ему пришлось пережить этой ночью.
Влечение… дьявольское, навязчивое, ни с чем не сравнимое чувство, возникшее, словно вспышка яростной, почти преступной страсти. Словно заново созревший плод его юношеских фантазий, выпестованных в душе сладким духом романтизма – эпохи ушедшей, как и лучшие годы его жизни, и позабытой в сонме былых свершений и надежд.
Единственное, что его смущало, так это странная бледность ее лица, обнажившаяся после того, как аккуратно наложенный макияж исчез вместе со слезами. Болезненная и холодная, она отталкивала. Но не являлась препятствием для взаимных ласк, на которые он так надеялся. Ведь тяга к легкой повести ее юного, безупречного тела была поистине чудовищна.
Однако, как и любой здравомыслящий человек на его месте, он задавался вопросом: а мог ли он избежать аварии? Прекрасная незнакомка – это, конечно, хорошо. Но что ему делать с ранами, полученными при столкновении?
Где-то он слышал, что в первые мгновения после аварии человек находится в шоке и не отдает отчета своим действиям. Не может оценить всю степень полученных увечий, серьезность которых проявляется лишь спустя какое-то время.
Что с ним, он не знал. Но судя по тому, как нелегко ему давался каждый вздох, некоторые ребра его сломаны. И принимая во внимание то, как трудно ему ступать по земле, сломанными могут оказаться и ноги. Он вспомнил, как все начиналось.
Менкар встретил его густым белым покрывалом, окутавшим лес и пролегающую по нему дорогу. Сквозь гигантское облако тумана проглядывали верхушки деревьев, словно черные копья из-под белого зонта, который раскрыл невидимый великан.
Туман скрывал огромную низину, в пасти которой спрятался город.
Утро выдалось промозглым. Шедший всю ночь мелкий дождь размыл обочины Векового шоссе – единственной дороги, ведущей в старый город. Из-за плохой видимости он был вынужден включить противотуманные фары и ехать медленно, внимательно вглядываясь в облепившее его со всех сторон бледное облако, и каждый раз притормаживать, едва заметив призрачную фигуру вдалеке. Пару раз на дорогу выбегало какое-то животное и, перебежав проезжую часть, скрывалось в тающем в белом мареве лесу. Один раз ему на пути попалось поваленное дерево. Осторожно объехав его, он двинулся дальше.
Виктор Мурсия по природе своей не был склонен к авантюрам наподобие этой поездки в отдаленный уголок на северо-западе Мирта-Краун. Но этот скоростной вояж был продолжением длящегося уже почти месяц его путешествия по стране.
Писатель ездил по малым городам и собирал материал для своей будущей книги. За три с лишним недели он исписал два блокнота и дюжину толстых тетрадей. Пытливый ум с фотографической точностью впитывал полученную информацию и откладывал ее в нужные уголки мозга, где она бережно хранилась, дожидаясь своего часа.
В последние годы Виктор писал долго. От рождения идеи до окончательного воплощения ее на бумаге у него могло уйти до двух с половиной лет. Столь кропотливая работа была обусловлена тем, что являясь перфекционистом, Виктор Мурсия скрупулезно оттачивал каждую деталь даже в элементарных сюжетных ходах. Однако критики упорно отказывались причислять его творения к высокой литературе. Скорее всего, из-за жанра, который они представляли, всякий раз думал писатель, читая рецензии на свои труды.
С момента написания предыдущей книги прошло уже три года. Поэтому он спешил. Новая история предполагала широкий разворот сюжета с наличием множества героев, обладающих необычными характерами, просто взять и выдумать которые он не мог. Нужно было искать подобные типажи в реальных людях, в реальных ситуациях. Поэтому его стремление закончить работу как можно скорее подкреплялось быстрой ездой и исписанными тетрадями.
– Вы случаем не исписались? – совсем недавно спросил его один из журналистов.
За время своей продолжительной карьеры Виктор успел пообщаться со многими из них. И те язвительные вопросы, что задавали ему некоторые «акулы пера», уже не раздражали его так, как раньше. Хотя и были неприятны.
– Надеюсь, что нет.
– Тогда как вы объясните свой творческий простой?
– Иной простой дает время на осмысление пройденного. Но я надеюсь, это время не будет долгим.
– Вы не боитесь, что за это время вас успеют позабыть?
– Сейчас я не думаю об этом.
– И все же, если быть откровенным…
– Если быть откровенным, то я вам скажу, что уже ничего не боюсь в этой жизни. Единственное, что меня по-настоящему пугает, знаю только я. И уверяю вас, это не люди и не боязнь исписаться. – Тогда что же? Чего вы боитесь, мистер Мурсия?
Виктор думал ровно столько, сколько было достаточно для глубокомысленной паузы и однозначного ответа.
Он закурил. К кубинским сигарам у него было давнее пристрастие. Особенно к марке «Bolivar». Через миг после того, как огонек зажигалки погас, по салону разлетелся запах крепкого табака. Голубоватый дымок заставил его прищуриться.
Что он ответил тогда этому журналисту-всезнайке? Кажется, ответ его состоял всего из одного слова.
Старости, – сказал он тогда. – Я боюсь ее с каждым прожитым днем все больше.
Но не потому, что мне страшно состариться и умереть. А потому, что с каждым новым днем уходят мои друзья. Старость неизбежно влечет за собой одиночество.
Раньше все удивлялись, как я мог влюблять в себя такое количество людей. Каждый подходил и спрашивал: «Виктор, у тебя опять появился новый друг? Виктор – ты просто кладезь человеческого обаяния!»
А теперь что? Многие умерли. А те, кто жив, давно позабыли друг о друге.
Время летит так быстро, что с годами перестаешь считать дни. Они превращаются в единый поток постоянно сменяющих друг друга времен года, суток, дней недели и так далее. Время – это как свежевыпавший снег на подоконнике. Вот его навалом, и кажется, что он никуда от тебя не денется. Но тут вдруг ярче засветило солнце, и смотришь… а его уже нет.
Снег растаял. И подоконник твой пуст.
Виктору было сорок восемь. На висках серебрились бакенбарды, узкая «испанка» обрамляла живую складку вокруг рта, плавно переходя на подбородке в короткую черную бороду. Копна седых волос стала достойной заменой некогда пышной шевелюре жгучего брюнета. Мужественное лицо обладало строгими и правильными чертами, привлекательность которых не оставила его с годами.
Конечно, красота записного плейбоя была уже не столь яркой, не бросалась в глаза, как двадцать-тридцать лет назад. Но сохранившие свой первозданный шарм, словно застывшие во времени линии губ и носа, яркие голубые глаза не вызывали сомнений в том, что этот человек еще пользуется немалым спросом у женщин.
Въехав в город, он миновал пару перекрестков с неработающими светофорами и, посмотрев на карту, повернул налево. До Парка Солнечного Света, где он надеялся спокойно посидеть у озера и сделать кое-какие наброски в своих тетрадях, оставалось всего пару кварталов из двух и трехэтажных домов старой постройки, стоящих друг от друга на одинаковом расстоянии. Он заметил, что туман, особенно плотный в окрестностях города, здесь, в самом его сердце, несколько теряет свою непроглядность. Также его удивила непривычная тишина, вызванная полным отсутствием людей и машин.
Не отрываясь от дороги, он протянул руку к приемнику и включил радио. Из колонок раздался противный треск статических помех. Он несколько раз нажал на кнопку «tuning», и в тишину салона ворвался мощный рев электрических гитар. Он поморщился и следующим движением пальца переключился на легкий девичий попс, подозрительно напоминающий незамысловатые мелодии полузабытых «Spice girls». Не удовлетворившись поиском, он перешел на другую станцию. На сей раз небезызвестный женский голос пел песню про бессмертие своего сердца.
Он перешел на третью передачу, увеличивая скорость до ста километров в час и, откинувшись на сиденье, ослабил хватку руля. И тут краем глаза он заметил, как на ближайшем перекрестке светофор начинает мигать зеленым, прорезающим серую мглу светом.
Смена цветов сопровождалась знакомым противным звуком, похожим на стрекот сверчка в траве. Понимая, что на такой скорости у него не получится быстро затормозить, он подумал, что проще будет проскочить неожиданный перекресток. Затянулся сигарой и медленно выпустил кольцо серого дыма…
Через секунду посмотрел налево и увидел…
… Как выехавшая на запрещающий сигнал светофора, красная машина на всей скорости влетает в его новую «Тойоту». Хотел вскрикнуть, словно этим можно было предотвратить столкновение, но не успел. Нога застыла на педали тормоза, глаза расширились…
Визг протертых шин ударил по нервам. За ним раздался лязг металла, звук бьющегося стекла, скрежет железа об асфальт. Во рту остался привкус табака, только теперь в его терпкость вторгся еще один… Тяжелый медный привкус крови, застывший на языке.
Осколки сознания, затуманенного и нечеткого, рассыпались в мгновение, в которое он услышал дикий визг автосигнализации, перекрывающий голос Селин Дион, и упал во что-то белое и мягкое. Как потом вспомнит, боли в тот момент он не почувствовал.
Из всего многообразия звуков, услышанных им перед провалом в бездонный мрак, самым запоминающимся была заунывная мелодия одинокого светофора. Казалось, даже после того, как он потерял сознание, он все еще продолжал слышать его мерзкий монотонный стрекот.